Глава XVII
День десятый
КОМУ: «Майские матери»
ОТ КОГО: Ваши друзья из «Вилладжа»
ДАТА: 14 июля
ТЕМА: Совет дня
ВАШ МАЛЫШ: ДЕНЬ 61
Не нужно волноваться, но уже пора начать следить за формой головы вашего малыша. Хотя укладывать спать лучше всего на спинку, проводить слишком много времени вверх животиком — неполезно. Может развиться синдром плоской, головы или так называемая позиционная плагиоцефалия. Как этого избежать? Следить, чтобы ребенок каждый день достаточно времени проводил, лежа на животике. А если вы все же увидите, что у него плоский затылок, обязательно сообщите об этом своему врачу.
— Элен, Элен, улыбочку!
— Элен, известно ли вам, что случилось с Мидасом?
Закрывая объективы камер рукой и заслоняя собой Нэлл, Себастьян грубо проталкивался сквозь толпу.
— Расскажите про фотографию из «Веселой ламы»? Насколько сильно вы с Уинни были пьяны?
— Элен, вы отлично выглядите! Лаклана Рэйна сегодня утром номинировали на Нобелевскую премию, что вы можете сказать по этому поводу?
Нэлл сжала руку Себастьяна, в остолбенении от вспышек и щелчков камер. Она проскользнула на заднее сиденье, Себастьян закрыл дверь и помахал ей, стоя на тротуаре. Она назвала водителю адрес своего офиса. Он посмотрел в зеркало заднего вида, как она сумкой заслонялась от навязчивых взглядов, стекла темных очков были мутными от слез:
— Вы что ли актриса?
— Нет. Поехали, пожалуйста, — взмолилась она.
Как только они отъехали от тротуара, в спинке переднего сиденья заработал телевизор. Показывали утреннюю передачу. За столом сидели три улыбающиеся женщины, возле них стояли чашки с кофе. Нэлл ненавидела эти идиотские телевизоры, которые недавно появились во всех такси. Она не могла понять, почему же люди так боятся провести хоть секунду наедине с собой, что не могут пережить поездку на машине по Нью-Йорку без так называемых «развлекательных программ». Она вспомнила, как вчера мать говорила ей: «Все будет хорошо, Нэлл, дыши».
Нэлл собиралась убрать звук, но тут услышала свое имя.
— Сегодня в новостях опять появилось имя Элен Эбердин, — сказала одна из женщин. У нее были белесые, как у Барби, волосы и совершенно неподвижный, словно фарфоровый, лоб. — Вчера вечером Элиот Фолк из «Нью-Йорк пост» сообщил, что тридцатисемилетняя Эбердин сейчас проживает в Бруклине и работает в компании «Саймон Френч». Сейчас она именует себя Нэлл Мэйки. Полагаю, она вышла замуж.
Другая женщина хихикнула:
— Странное у них, наверное, было первое свидание: «Ты случайно не та разлучница из дела Эбердин?»
— Давайте, пожалуйста, не будем спешить, — запротестовала третья, подняв руку. — Ей было двадцать два года, она работала интерном. А он был государственным секретарем и кандидатом в президенты, ему было шестьдесят шесть. Почему мы называем это дело ее именем?
На экране за их столом появилась фотография: та самая, из «Веселой ламы».
— Это еще не все, — сказала первая женщина. — Не поверите, но это она была в баре в тот вечер…
Нэлл с силой нажала на беззвучный режим, прижала кулаки к глазам и почувствовала приближающийся приступ паники. Нет, нет, нет. Только не это опять.
Дальше на экране появилась фотография Нэлл с государственным секретарем Рэйном. Это была та самая их фотография: они сидели на пожарной лестнице, между ними стояла бутылка текилы, Нэлл положила ноги ему на бедро. Потом показали другие фотографии, которыми пятнадцать лет назад пестрели первые полосы газет и журналов по всему миру. На одной была Нэлл вместе со своей матерью в день выпуска из Джорджтаунского университета. На другой Нэлл в одиночестве сидела на заднем сиденье в такси с затравленным видом (эта была на обложке «Сплетен»).
Она позволила себе погрузиться в мир мрачных воспоминаний. Она бесконечно сожалела, что купилась на то, как он говорил с ней, как посмотрел на нее при знакомстве, когда он поочередно пожимал руку всем новым интернам. На подарки, которые он стал оставлять в верхнем ящике ее стола (на другом конце коридора) через несколько недель после того, как она стала на него работать. Ее взяли на стажировку в Государственный департамент, на которую она вдруг решила подать в последний год в университете. Она получала стипендию, иначе она не могла бы себе позволить обучение. Денег, которые зарабатывали ее мать и отчим, никогда бы не хватило на университет.
«Элен, у тебя получилось, — сказала ее мать, когда Нэлл позвонила и сообщила, что ее выбрали из восьми тысяч кандидатов. — Ты можешь абсолютно все, я уверена».
Сначала он привез ей из Индии редкую монету. Потом шкатулку, к которой он приложил записку. Он писал, что увидел шкатулку в окне одного парижского магазина и сразу о ней подумал. Ему бросилось в глаза, что хризолиты на крышке такого же цвета, как ее глаза. А потом он подарил ей тонкую золотую цепочку с подвеской в форме буквы «Э».
На открытке было написано: «Для Элен. Я сегодня вечером буду у себя в кабинете. Заходи часов в 8».
У нее было множество причин ему отказать. Он был в три раза ее старше. У него была жена и четверо дочерей, самая старшая была всего на год моложе Нэлл. Преданный бойфренд Нэлл по имени Кайл, с которым они были вместе уже четыре года, недавно сделал ей предложение. Но Нэлл не отказала Лаклану. Он недавно сообщил, что собирается баллотироваться в президенты. Ей было двадцать два, она боялась ослушаться, и ей было любопытно, чего он от нее хотел.
Она постучала. Сидя за столом, он пригласил ее войти, попросил закрыть за собой дверь, сказал, что не понимает, как работает новая система принтеров. Он вел себя очень естественно и обаятельно, подсмеивался сам над собой, над тем, что совсем не умеет обращаться с техникой. Он собирался заказать индийскую еду, спросил, любит ли она кóрму с креветками. Они ели, сидя на полу и прислонившись к его письменному столу, а за дверью расхаживали охранники из дипломатической службы безопасности в темных костюмах. Рэйн дал ей попробовать свой рисовый пудинг и много чего рассказал. Он рассказывал, как был на Национальной аллее в Вашингтоне, когда Мартин Лютер произносил знаменитую речь «У меня есть мечта», рассказывал о своей встрече с премьер-министром Англии: они выпили за ужином две бутылки вина и потом заснули на спектакле «Образцовый самец» в маленьком частном театре на Даунинг, 10.
Мисс Нос. Так ее прозвали, когда их роман стал достоянием общественности, когда какой-то школьник сфотографировал их с крыши своего дома и продал фотографии. На фото Нэлл с Лакланом сидели на пожарной лестнице ее дома. Кайла в тот вечер не было дома, поэтому когда Лаклан предложил подвезти ее домой на заднем сиденье седана без опознавательных знаков, она согласилась. Она согласилась и когда он напросился к ней в гости на несколько минут.
«Всегда интересно посмотреть, как в наше время живет молодежь, — сказал он, входя в ее небольшую квартиру в Дюпон Серкле, и ослабил галстук».
У нее до сих пор стояло перед глазами лицо Кайла, когда она вернулась домой в тот вечер, когда на первой полосе «Вашингтон-пост» появилась эта фотография. Кайл сидел за кухонным столом и пил бурбон. Рядом с ним на полу стоял чемодан. Ее чемодан.
«Уезжай».
«Пожалуйста, давай обо всем погово…»
Он поднял руку:
«Хватит, Элен, я не желаю ничего слышать знать, — он взглянул на нее с отвращением. — Здесь? В нашей спальне?»
«Нет, никогда. Это всего один раз случилось. Я не знаю, что сказать»…
«Не хочу ничего слышать. Между нами все кончено».
Она села напротив него:
«Но послушай, Кайл. Мы только что отправили приглашения на свадьбу».
«Мама уже обзванивает людей и сообщает, что свадьбы не будет», — Кайл допил бурбон, спокойно подошел к раковине и сполоснул стакан. Он поставил его на сушку и снял с вешалки у двери пальто. «Я позвонил Марси, можешь остаться у нее. Я хочу, чтобы к моему возвращению тебя здесь не было».
Через три дня ее уволили со стажировки. Она узнала это от репортера, который позвонил и попросил дать комментарий. Это был один из тех журналистов, которые называли ее разлучницей и говорили, что она разрушила семью. Ее называли шлюхой. Толстой девкой с длинным носом и комплексом Электры, которой плевать на жену Лакхана. Присцила Рэйн стояла рядом с мужем на каждой пресс-конференции и стоически выслушивала, как он наигранно каялся перед американскими избирателями, признавался в своей слабости, намекал, что Нэлл его соблазнила. Что она назвала его «симпатяжкой» и предложила поработать допоздна. Рэйн обвивал руками худые присциллины плечи и говорил, что умоляет свою семью простить его, что он много говорит со своим священником, лечится от алкогольной зависимости и что он снимает свою кандидатуру на пост президента. Все-все — СМИ, эксперты, желтая пресса — заявляли, что Нэлл хвасталась этим романом друзьям и говорила, что Лаклан бросит ради нее Присциллу. Нэлл такого никогда не говорила. И никогда не думала. И ни капли этого не хотела.
От воспоминаний ее оторвал гудок, она поняла, что сигналит водитель ее такси. Он высунулся из окна и погрозил кулаком молодому парню на велосипеде:
— Да шевелись ты, что с тобой не так?
По машине разнеслась вонь от мусоровоза, который ехал через три машины от них.
Это Альма рассказала Марку Хойту про то, кто Нэлл на самом деле. А Хойт рассказал прессе. Наверняка Альма. Нэлл не сомневалась в этом со вчерашнего дня, когда ей позвонил Элиот Фолк, попросил подтвердить имеющуюся у него информацию и сказал, что статья появится в сети через десять минут.
Нэлл не собиралась рассказывать Альме о своем прошлом, так вышло случайно, когда они впервые встретились, и Нэлл осознала, что обязательно возьмет ее на работу. Нэлл понимала, что должна рассказать ей, ведь она должна была проводить с Беатрис пятьдесят часов в неделю. Она должна была ей рассказать на случай, если момент, которого Нэлл смертельно боялась последние пятнадцать лет, все-таки настанет, и ее разоблачат.
То, что случилось сейчас.
Машина въехала на Манхэттен. Она пыталась взять себя в руки, но на глазах у нее опять выступили слезы. Она ненавидела саму себя. Она так много трудилась, так много сделала, чтобы стать той, кем она была. Много лет ходила к психотерапевту, скрывалась в Лондоне, где британский акцент стал ее неотъемлемой частью, получила степень магистра, работала в захудалом университете, где ее ученики были слишком юны, чтобы знать, кто она. Даже Себастьян ни о чем не знал до их восьмого свидания, когда она ему все рассказала, уверенная, что он тут же встанет и уйдет.
Но он не ушел, а притянул ее к себе и сказал: «Я очень сочувствую тебе».
«Ну, я же сама пошла на это, — сказала Нэлл, отодвинулась от него и посмотрела ему в глаза. — Дело не только в нем».
Себастьян кивнул и взял ее руки в свои: «Понимаю. Но ты была еще очень молода».
Нэлл посмотрела на свое отражение в окне машины: короткие волосы, татуировки, маленький аккуратный носик (видя его по утрам в зеркале, она до сих пор иногда удивлялась), за который заплатил ее отец, которого она почти не знала. Он жил в Хьюстоне со своей новой женой и двумя сыновьями и звонил всего несколько раз в год. Все это было напрасно, все ее усилия выглядеть совсем иначе и быть другим человеком. Она все равно была собой. И всегда будет собой.
— Приехали, — сказала водитель. Нэлл протянула ему двадцатку, открыла дверь и вышла из машины, навстречу вспышкам и щелчкам камер.
Два часа спустя она сидела за столом и просматривала окончательный вариант учебного пособия. Она достала сэндвич с яйцом, который ей приготовил Себастьян, понимая, что не сможет обедать в столовой, потому что все будут на нее смотреть.
В дверь негромко постучали.
— Доброе утро, Нэлл, — в двери появилась голова Йена, потом он зашел. — Как ты, держишься?
Она повернулась на стуле, посмотрела на него и натянуто улыбнулась:
— Ой, что поделаешь, сейчас пока сложновато. — Нэлл была уверена, что редакторы «Сплетен» сейчас обсуждают ее и думают, каким бы образом о ней написать. — Через пару дней все закончится. Придумают себе новую жертву.
«А ведь ты такой же хищник, как и они», — подумала она.
— Сколько журналистов у входа было утром. Целая толпа.
— Я уже поговорила с начальником охраны. Они думают, как ограничить доступ к главному входу.
— Они звонили, тут ничего не поделаешь. Это государственное имущество, — он замолчал. — Сама понимаешь, Нэлл, журналисты имеют полное право здесь находиться.
— Ну что ж, — она пожала плечами. — Мало ли что. Может, где-нибудь произойдет гуманитарная катастрофа. Фальсификация выборов. Или какое-нибудь государство решит бросать бомбы на мирных жителей. И американским читателям эта тема покажется более интересной, чем я. Будем надеяться на лучшее, правильно?
Йен наклонился к ней, он выглядел озадаченным:
— Скажу по-честному — идея с британским акцентом? Это просто гениально. Я ничего не подозревал.
Она ничего не ответила, и улыбка исчезла с его лица:
— Я очень сочувствую твоей подруге и ее ребенку. Это, наверное, очень тяжело.
Нэлл кивнула.
— Ты ведь была с ней, когда это случилось?
— Да.
— А ты была среди тех женщин, которые в ту ночь пришли к ней домой до того, как полиция ограничила доступ?
Нэлл еще раз кивнула.
— Ого! — Йен закрыл дверь. — Как думаешь, что там произошло? — Он подмигнул. — Может, расскажешь, чисто между нами?
— Перестань мне подмигивать, Йен, об этом и речи быть не может.
Он вздохнул и облокотился на дверь:
— Ладно, Нэлл, послушай. Мне неприятно тебе об этом говорить, но мы считаем, тебе пока не стоит работать.
— Не стоит?
— Ты, наверное, страшно устала от этого стресса.
— Все в порядке. Мне уже однажды случалось это пережить, переживу еще раз.
— Ясно, — кивнул он. — Просто, понимаешь, Нэлл, с тех пор, как ты вернулась, ты не в ударе.
— Не в ударе? Да брось ты, Йен, я меньше недели назад вернулась, дай мне немножко времени.
— Я это тебе и предлагаю — сделай перерыв. Мы, наверное, зря попросили тебя вернуться так рано…
— Йен, я…
— Мы будем тебе платить. Давай считать, что это долгосрочный оплачиваемый отпуск. Так сказать, продленный декрет. Всего на несколько месяцев. Или даже на подольше, если понадобится.
Нэлл рассмеялась:
— Серьезно? Вы теперь продлеваете декретный отпуск? Это новая политика компании? Все сотрудницы будут счастливы. — Йен ухмыльнулся, она попыталась не злиться. — Когда же начинается мой декретный отпуск?
— Сегодня.
— Сегодня? Йен, завтра тренинг по безопасности. Я к нему готовилась все это время. Я специально так рано вышла на работу, чтобы его курировать.
— Мы все обсудили с Эриком, он возьмет твои обязанности на себя, — Йен посмотрел в окно, стараясь не смотреть ей в глаза. — Он, конечно, не ты, но мы уверены, что он справится и сможет завтра занять твое место. А ты отдохни, сколько нужно. Побудь с Хлоей.
— Ее зовут Беатрис. Послушай, я понимаю, что все это доставляет неудобства, но я же ничего плохого не сделала. Меня нашли. Тут ничего не поделаешь. Но это было пятнадцать лет назад и…
— Нэлл, — он посмотрел ей в глаза. — Мне очень жаль.
— Поговори с Адриен.
Он закусил губу:
— Зачем?
— Затем, что ей все известно. Ей все известно с самого начала. И ей все равно. Ты не можешь меня выгнать.
— Именно Адриен меня сюда отправила. Ей тоже ужасно жаль. Как и всем нам. Но мы сейчас не можем себе позволить такой общественный резонанс. Это очень отвлекает.
Нэлл собралась с духом:
— От чего же? От того, чтобы обо мне написать? Выбрать, какую мою фотографию использовать для обложки «Сплетен» на следующей неделе? Вот в чем дело? Могу надеть бикини и подержать флаг, если это вас утешит.
Он не сводил с нее глаз:
— Давай не будем все усложнять. Пожалуйста, собери свои вещи. Можем вернуться к этому разговору через несколько недель. Посмотрим по ситуации.
Она закрыла глаза и вспомнила, как собирала свои вещи в коробку в государственном департаменте. Как она шла к лифту, а люди отводили глаза. Как она вышла из здания навстречу толпе журналистов. А потом она несколько лет не могла устроиться на работу, ей везде отказывали, на лицах ее потенциальных работодателей было написано: «И это ради нее он не стал президентом?».
Она открыла глаза и посмотрела на Йена:
— Ну уж нет.
— Нет?
— Нет. Я никуда не уйду. Вы не можете меня уволить.
— Речь не идет ни о каком увольнении, просто…
— Я никуда не уйду. Я адвоката найму, если понадобится. Но я никуда не уйду.
— Но, Нэлл, это… Я…
— Не хочу показаться грубой, Йен, но я вынуждена попросить тебя покинуть мой кабинет. Считай, что это кратковременный оплачиваемый отпуск, — она повернулась к компьютеру. — Мне нужно готовиться к завтрашнему тренингу.
Йен открыл дверь и молча вышел. Она встала, закрыла за ним и заметила, что рядом с кабинетом слонялся какой-то юноша, пытаясь подслушать, о чем они говорят. Наверное, он надеялся тайком сделать пару фото для своего идиотского «Фейсбука».
Она в оцепенении села за стол и взялась за учебное пособие, стараясь ни о чем не думать. Не думать о Йене. О парне в коридоре. О журналистах у входа. И о статье, которую она читала до прихода Йена.
В то утро, когда бывший государственный секретарь Лаклан Рэйн был номинирован на Нобелевскую премию, было обнаружено, что Элен Эбердин связана с исчезновением малыша Мидаса. Оказалось, что мать, находящаяся в состоянии алкогольного опьянения, которая танцевала с «Веселой ламе» в ночь похищения ребенка Гвендолин Росс — это Элен.
Нэлл подняла с пола сумку и достала кошелек, думая об Альме. В то утро, когда Нэлл рассказала ей о своем прошлом, Альма тоже поделилась с ней своими секретами. Она рассказала Нэлл о том, что купила фальшивую карточку социального страхования у какого-то парня из Куинса. О том, как много пришлось врать ее мужу, чтобы получить должность менеджера в «Хилтоне» около аэропорта. Нэлл не знала, известно ли обо всем этом полиции.
Она нашла визитку Марка Хойта и набрала номер, не отрывая глаз от фотографии Беатрис у себя на столе. Хойт подошел почти сразу.
Нэлл повесила трубку и набрала другой номер. Когда она услышала мягкий голос, сказавший «алло», у нее из глаз брызнули слезы:
— Мама, ты нужна мне. Пожалуйста, приезжай.
Колетт теребила изумруд, висящий на золотой цепочке. Проснувшись утром, она обнаружила на соседней подушке коробочку. На открытке было написано: «Камень Поппи, на ее два месяца. Спасибо за то, что ты такая прекрасная мама».
Она взяла телефон и написала: «Я так тебе сочувствую». Сглатывая ком в горле, она подумала о кадрах, которые все утро мелькали в новостях. Фотографии Нэлл в молодости. Видеосъемка того, как она шла сегодня утром на работу, пытаясь загородить лицо сумкой. «Надо было мне рассказать».
Мисс Нос. Это была Нэлл. Колетт хорошо помнила тот скандал. Ее мать была среди тех боровшихся за права женщин активисток, которые высказывались против официальной версии и пытались представить эту ситуацию в ее истинном свете. Не как историю, столь настырно навязанную прессой: девушка, склонная к неразборчивым сексуальным связям, соблазнила своего влиятельного начальника. А как историю молодой женщины, которую обманул влиятельный мужчина.
Она снова взглянула на часы над столом Элисон, стараясь не обращать внимания на жжение в сосках. Так просто не бывает: она впервые забыла молокоотсос, и именно сегодня он мог ей действительно понадобиться. Она так расстроилась, пока смотрела новости про Нэлл, что забыла сцедить молоко перед выходом. А потом она уже опаздывала, к тому же пришлось возвращаться за забытым кошельком. Теперь она поняла, что забыла молокоотсос, который всегда носила с собой, на барной стойке в кухне. И Тэб опять опаздывал, хоть он и обещал быть вовремя. Он знал, что ей нужно было быть дома к двум.
«Сегодня обязательно надо закончить вовремя, — написала она Тэбу утром. — У Чарли встреча».
Это была не просто встреча, а ланч с редактором еженедельного журнала «Нью-Йорк Таймс». Он пригласил Чарли в последний момент, чтобы обсудить возможности эксклюзивной публикации отрывка из его нового романа.
«Нет, Колетт, я не могу так рисковать, — сказал Чарли накануне. — Если ты не можешь перенести встречу с Тэбом, я найму няню».
«Я вернусь вовремя. Обещаю. Тэб тоже обещал. Я не опоздаю».
Она взяла сумку и пошла в туалет, громко цокая каблуками по деревянному полу. В ближайшей к выходу кабинке кто-то был, она села на унитаз в следующей и достала телефон. Нэлл ответила: «Да в жопу их. Им однажды удалось меня уничтожить. На этот раз не выйдет. Я не позволю, чтобы Беатрис это видела».
Когда Колетт подошла к раковине, женщина, выходившая из другой кабинки, улыбнулась. Но посмотрев на грудь Колетт, она изменилась в лице. Колетт взглянула в зеркало. На белой шелковой блузке расплылись два больших серых пятна. Женщина быстро помыла руки и ушла. Колетт включила сушилку для рук и поднесла блузку к горячей струе воздуха, но стоило пятнам высохнуть, как они появлялись вновь. Она положила в лифчик туалетную бумагу, которая топорщилась под блузкой.
Прижимая к груди сумку и чувствуя, что из груди все еще течет молоко, она вернулась в холл. И услышала, что ей пришло смс. Достав из сумки телефон, она увидела сообщение от Чарли: «Мне нужно идти. Ты, наверное, в пути. Оставил Поппи внизу, у Сони. Все будет нормально, мы договорились. Можешь ее там забрать».
— Колетт, — рядом с ней стояла Элисон. — Они тебя ждут.
Колетт отключила звук на телефоне и, не отрывая сумки от груди, вошла к Тэбу в кабинет. Что это за Соня? Та девушка со второго этажа, с которой они виделись максимум дважды на вечеринке жителей их дома? Тэб сидел, откинувшись на спинку кресла и погрузившись в телефон. Он кивнул на один из кожаных стульев, которые стояли напротив него и не извинился, что заставил ее ждать:
— Садись.
— Как дела? — спросила она.
— Отлично, — ответил он, но голос его звучал сухо, на лице не было улыбки.
— Аарон, зайди к нам.
Дверь сразу же распахнулась, как будто Аарон ждал, что его позовут. Он кивнул ей, подошел к столику с документами и положил себе на колени стопку папок. Она увидела, что на верхней было написано имя Мидаса.
— Так, Колетт, — Тэб сурово взглянул на нее. — У нас большие проблемы.
У нее упало сердце. Они все знали.
Знали, что она была с Уинни в тот вечер и что она взяла папку. Они сделали анализ крови, которой она испачкала документы пару дней назад, и обнаружили ее ДНК. Они откуда-то узнали, что она взяла флешку, которая до сих пор лежит у нее дома, спрятанная в старой сумке в шкафу. Смятая туалетная бумага пропиталась молоком, оно просочилось сквозь лифчик. Она пыталась придумать, с чего начать, как объяснить, почему она скрывала от них правду, почему она не могла не заглянуть в дело Мидаса. И тут Тэб заговорил.
— Эта книга просто ужасна, — сказал он и потер глаза.
Она выдохнула:
— Понятно.
Тэб откинулся на стуле:
— Коли, что случилось? Почему все так плохо?
Что случилось? Она не ожидала, что забеременеет. Мало спала. Переживала из-за здоровья Поппи. Боялась, что Мидас мертв.
— Частично причина может быть в том, что у тебя сейчас намного меньше свободного времени. Раньше было не так. Немножко сложно было планировать встречи…
Тэб покачал головой:
— Нет, дело не в этом. А в том, что совсем не похоже, что эту книгу написал я.
— А это и не ты написал.
Аарон бросил быстрый взгляд на Колетт, а Тэб медленно повернулся к ней на стуле.
— Что ты имеешь в виду?
У нее пересохло во рту, она пожалела, что не захватила с собой воды:
— То, что эту книгу написал не ты, а я.
— Колетт, — предостерегающе сказал Аарон, — я не уверен, что…
— Извини, — сказала она. — Я, конечно, с радостью переделаю книгу, но нам нужно составить расписание, чтобы подробнее обсудить те эпизоды твоей жизни, которые ты хотел бы в ней видеть. При всем уважении, Тэб, с тобой невозможно было нормально встретиться.
— Думаю, что мэр имеет в виду другое, — сказал Аарон. — У нас ничего не получится.
— Я поняла. Так давайте это исправим.
Аарон начал говорить, но Тэб перебил его:
— Коли, мне очень жаль, но мы вынуждены нанять другого автора.
— Другого автора?
Аарон подался к ней:
— Мы уже поговорили с редактором. Мы наймем другого человека, чтобы исправить книгу. Кое-кого поизвестней. Того журналиста из «Эсквайра».
— Вы серьезно? Вы с ним договорились, не предупредив меня?
— Послушай, Колетт, — Аарон пощипывал себя за переносицу. — Эта книга станет важнейшей частью предвыборной кампании мэра перед повторными выборами. Ты прекрасно это знаешь. А то, что ты написала, нельзя показать ни издателю, ни избирателям. Мы и так по уши в дерьме с этим похищением ребенка. А какой-то сумасшедший девелопер дал кучу денег нашему оппоненту. Нам сейчас и так непросто
Она пыталась найти правильный ответ, но просто промолчала. Все было кончено.
Ей больше не надо было изображать, что она может одновременно справляться и с ребенком, и с этой работой. Она сможет сидеть дома с Поппи.
— Ты уверен? — спросила она Тэба, но ответил Аарон.
— Боюсь, что да, — у него звякнул телефон, — и нам, к несчастью, пора. Тэб смотрел в окно, избегая ее взгляда. — Пришли из банка, — сказал Аарон, застегивая пиджак, и указал на дверь. — Колетт, спасибо тебе большое, — сказал он как ни в чем ни бывало, будто они только что договорились о совместном бранче. — Мэру было приятно с тобой поработать.
Она встала, ожидая, что Тэб что-нибудь скажет, но он молчал. Она вышла из его кабинета и направилась к лифту. У нее кружилась голова. Что же будет дальше? Что это значило для ее карьеры? Нужно было позвонить своему издателю или агенту, объясниться.
Но тут она представила Поппи в руках у незнакомой женщины.
Она пробежала мимо лифта и спустилась по лестнице. Снаружи не было такси, и она так быстро, как только могла, побежала по парку и спустилась в метро. У платформы стоял поезд. Она проскользнула через турникет и успела вставить руку между закрывающимися дверьми. Ей зажало локоть. Двери разошлись на несколько сантиметров, она успела раздвинуть их обеими руками достаточно широко, чтобы прошмыгнуть внутрь вагона и сесть на последнее свободное место. От женщины рядом с ней пахло лаком для волос. Колетт поймала на себе взгляд пожилой женщины, у ног которой стояло множество оранжевых пластиковых пакетов с покупками. Она с осуждением цокнула языком и нахмурилась:
— Обязательно надо было всех задерживать.
Колетт отвела взгляд. У нее болел локоть.
Напротив нее сидел мужчина в наушниках, оттуда раздавался громкий рэп. Она прижала пальцы к ушам и пыталась придумать, как объяснить все это Чарли. Он не знал, насколько все было плохо с книгой, с каким трудом ей это давалось. Что он скажет? Колетт открыла глаза и увидела, что мужчина напротив читает «Нью-Йорк пост», на первой полосе была фотография Нэлл из «Веселой ламы».
Вагон заполнился скрежетанием тормозов, внезапно заплакал ребенок. Поезд резко остановился, женщина рядом с Колетт ухватилась за ее бедро, а пожилой мужчина, стоявший у дверей, упал.
— Извините, — сказала ее соседка и убрала руку.
Молодая пара помогла мужчине подняться, люди оторвались от телефонов и стали всматриваться друг другу в лица. В вагоне повисла недоуменная тишина. Пожилая женщина с пакетами опять цокнула языком и начала что-то говорить, но ее заглушил голос кондуктора:
— На путях необходимо присутствие полиции. Как слышно? Просьба полицейским немедленно подойти на пути, нижний уровень около платформы F. Человек на рельсах. — Голос на секунду прервался — Он к чему-то привязан.
Тут выключилось электричество: затих шум кондиционера, вырубился свет, воцарилось зловещее молчание. Колетт уловила суету вокруг себя и, как и все, снова посмотрела в телефон, зная, что связи не будет.
Мне нужно домой, к Поппи.
Двери в конце вагона раздвинулись.
— А чего вы ждали? — сказал парень в джинсовых шортах и тонкой белой майке, из-под которой виднелись жилистые, мускулистые руки. Он быстро прошел к дверям в другом конце вагона, протискиваясь между людьми, которые стояли в проходе. — Если у нас в стране президент — настоящий говнюк, вполне можно было ожидать террориста-смертника.
От страха у нее сильно забилось сердце. Она вспомнила полный любви взгляд, которым Поппи смотрела на нее во время ночного кормления. Колетт тогда замерла, сама не веря, что способна испытывать такую любовь, бездонную, как заброшенная шахта, куда она в детстве боялась прыгнуть. Позднее там пропал старшеклассник из ее школы, тело так и не нашли. Она взяла телефон и написала Чарли смс. Без связи его нельзя было отправить, но если после взрыва кто-нибудь найдет ее телефон…
«Я люблю тебя больше всех на свете. Поппи. Пожалуйста, передай ей»…
В вагоне включился свет и загудел кондиционер.
— Уважаемые пассажиры, с вами говорит кондуктор. Мы откроем двери в переднем вагоне. Чтобы выйти, направляйтесь вперед. Пожалуйста, передвигайтесь быстро и организованно.
Колетт встала и влилась в поток людей, которые шли по заполненному вагону. В соседнем вагоне у окна одиноко сидела девочка-подросток, в руке она держала телефон, по щеке катилась слеза. На ней были колготки в ромбик с дыркой на коленке, в носу поблескивала золотая сережка. Колетт дотронулась до ее руки, девочка подняла глаза:
— Я хочу позвонить маме, но тут не ловит.
— Вставай, — Колетт взяла девочку за руку. — Пойдем со мной.
Она продолжала держать девочку за локоть и повела ее вперед. Они пришли в первый вагон, и Колетт с облегчением увидела, что половина вагона стоит напротив платформы, и им не придется идти по путям рельсам. Она дождалась своей очереди, они с девочкой вышли и побежали за всеми через турникеты и вверх по лестнице. Девочка затерялась в толпе, а Колетт бросилась подальше от станции. На следующем перекрестке она увидела, что кто-то вышел из такси, и стремительно рванулась к машине, обогнав мужчину, который собирался сесть на заднее сиденье:
— Извините, мне очень нужно попасть домой.
Она захлопнула дверь, за которой мужчина рассыпался в проклятьях, стуча кулаками по стеклу.
— Бруклин, — сказала она водителю и назвала адрес. — Пожалуйста, поторопитесь.
Она закрыла глаза, ей казалось, что они добирались до дома много часов. Небо посерело, она нетвердой походкой вошла в дом и подошла к столу вахтера.
— Скажите, в какой квартире живет Соня?
Она поднялась на второй этаж и постаралась взять себя в руки. Тихо постучала в дверь. Соня не отвечала. Она продолжила стучать до боли в костяшках.
— Соня? Вы тут? — дверь квартиры напротив открылась. Там стоял мужчина под тридцать, маленькая собачка покусывала его за пятки. Из квартиры раздавалась классическая музыка.
— Что вы тут делаете? — спросил он и голой пяткой отодвинул собачку обратно в квартиру.
— Она не открывает. У нее моя дочка. Я соседка сверху.
— Она ушла.
— Как ушла?
— Да, я слышал, как она закрыла дверь. В этом доме очень плохая звукоизоляция.
— А когда?
— Ну, не знаю, минут двадцать назад.
Двадцать минут? Чарли оставил ей молоко? А крем от солнца? Колетт не знала номера Сони. Она даже фамилии ее не знала.
Она повернулась и побежала по лестнице, перепрыгивая через ступеньку. Она собиралась позвонить Чарли прямо во время встречи, потребовать, чтобы он вернулся домой и помог ей найти ребенка. Пытаясь найти в сумке телефон, она вставила ключ в замочную скважину.
Чарли.
Он лежал прямо перед ней на полу, рядом на развивающем коврике лежала Поппи, пытаясь дотянуться до своих пальцев на ногах. Колетт бросила сумку и кинулась к дочке, подняла ее с коврика и стала так горячо покрывать ее лицо поцелуями, что Поппи недовольно захныкала. Чарли хрипло дышал во сне. Поппи прижалась носом к теплой груди Колетт в поисках молока. Колетт вдруг ощутила, насколько устала, у нее закружилась голова. Она закрыла глаза, представила, как ляжет рядом с Чарли, обнимет его и обо всем ему расскажет. О том, что случилось в метро, о том, что ее уволили. О том, какой ужас она испытала, о том, как сильно она хочет, чтобы Мидас был жив. Ей хотелось рассказать ему, что ее мучает чувство вины, когда она не с Поппи, что она изо всех сил старалась держать себя в руках. Ей хотелось разбудить его и сказать, что она не могла начать переживать только через три месяца после визита к врачу. Что она уже в ужасе.
Но она боялась. Боялась, что если она заговорит, то заплачет и никогда не остановится, что ее поглотят тоска, страх, усталость и уверенность, что она теряет все, что у нее есть.
— А обязательно это здесь делать, прямо передо мной? — услышав голос Чарли, она вздрогнула. Он проснулся.
— А что я делаю?
— Да вот это. Расцеловывать ее всю с головы до пят, — ей нечего было ответить. — Не очень приятно смотреть, как ты с ней нежничаешь, ведь когда я к тебе прикасаюсь, ты не даешь до себя дотронуться.
— Нет, Чарли, пожалуйста. Я думала, ты ушел на…
— Я не пошел.
— Почему?
Он встал и направился к своему кабинету:
— Я знал, что ты очень расстроишься, если я оставлю ребенка. Не хотел так с тобой поступать.
Она пошла за ним, хотела взять его за руку, но он отстранился:
— Нет, Колетт, не сейчас, мне нужно побыть одному.
— Чарли, прости, просто дело в том, что…
Но он уже закрыл за собой дверь.
