ЮВ МЭЙ ДОЛЖНА БЫТЬ ВСЕГДА КРАСИВОЙ
Даниил Романович увидел Мэй и на следующий день. Но уже не на экране телевизора, а в своей квартире…
Сначала она позвонила по телефону. Даниил Романович, услышав женский голос, как будто знакомый, подумал, что это — Эрика Зильтон. Но голос в трубке без всяких предисловий объявил, что говорит Юв Мэй, затем последовали извинения… Удивленный Галактионов не смог даже вставить слово. Мэй настоятельно просила принять ее по очень важному делу личного характера. Галактионов назначил час приема.
Весь день в ожидании назначенного срока «после пяти» его не покидали мысли о Мэй. «Зачем я понадобился такой знаменитости Атлансдама?»
Приехав к себе, он сразу же отправил машину. Коекак прибрал в квартире и задумчиво остановился перед зеркалом.
«Встреча по важному личному делу… — мысленно повторил он и улыбнулся себе в зеркале. Возле глаз собрались морщинки. Он помрачнел: «Если бы не адское напряжение в последние дни, я выглядел бы молодцом… Тьфу, черт! Какие мысли лезут в голову! Это все от одиночества».
Потом взгляд его остановился на картине «Нерон в цирке», которую он в последнее время перестал замечать. Сейчас он смотрел на картину по-иному. Не видел застывших фигур воинов возле арены цирка, раболепную знать, устремившую свои взоры на Нерона. Не видел и самого Нерона — с лавровым венком на голове и толстым лицом, — равнодушно взирающего на очередную жертву…
Даниил Романович смотрел только на эту жертву. Рядом с издыхающим черным быком, в боку которого торчало древко копья, лежала женщина. Тело ее было удивительной чистоты и красоты, мертвое оно не могло быть таким. Женщина, видно, была в обмороке — глаза прикрыты, черные длинные волосы спутаны; левая рука откинута — такая же прекрасная, как и на знаменитой картине «Гибель Помпеи», одна нога лежит на туше быка, другая полусогнута. На лице не видно страдания, женщина скорее спала после сильной усталости.
Даниил Романович вздрогнул, когда раздался звонок.
Ювента Мэй, или просто Юв Мэй, вошла быстро и закрыла дверь. Была она в светло-сером легком плаще: очень широкие спереди поля шляпы почти закрывали лицо. Мэй сняла шляпу и бросила ее на диван. Даниилу Романовичу показалось, что он находится не в своей квартире, а совсем в другом месте — так все тут преобразилось: эта небрежно брошенная шляпа на диван — никогда такой тут не было. На вешалке рядом с его пальто — легкий женский плащ с большими блестящими пуговицами, а в кресле, в котором сидел только он, — сама знаменитость Атлансдама.
Мэй, конечно, была красива, но не так, как на экране, Там постоянно светилась оживленная улыбка, и, казалось, именно она, эта улыбка, освещает экран. Здесь Ювента была иной: немного старше, губы не очень ярки и подбородок почему-то других очертаний. Но кожа была нежнее. Лицо ее выражало смущение, неловкость.
Даниил Романович сел против гостьи на диван, чуть отодвинув шляпу.
— Я вас слушаю.
Мэй оглядывалась то на дверь, то на окно, руки ее беспокойно сжимали одна другую.
— Не волнуйтесь и расскажите, что привело вас сюда?
Мэй собралась наконец с духом и заговорила. Голос был не уверенный, дрожащий, совсем не такой, как в телевизоре.
— Я попрошу вас прежде всего об одном… Это не трудно выполнить. Прошу никому не говорить, что я была здесь.
— Обещаю. — Даниил Романович налил в стакан воды и поста вил перед ней.
— Вы, вероятно, представляете особенность моей работы, — начала она, сделав глоток. — На меня ежедневно смотрят миллионы телезрителей. В обыденной жизни я стараюсь избегать встреч — так лучше… Вы, наверно, думаете, что я очень богата? — вдруг спросила она. — Мне иногда задают такой вопрос. Я на него не отвечаю. Но вам скажу, если вы даже не спросите… У меня больная мать с тремя детьми, себя я не считаю. Двое ходят в школу. Отца нет… Я зарабатываю столько, что с трудом хватает на нашу семью. А ведь мне нужно одеться… соответственно. Иначе нельзя. Каждый день нужно что-то новое в туалете. Вот и приходится отрывать от братьев и сестренки, от больной матери, и иначе нельзя, — глаза ее заблестели. — А мне — улыбаться перед зрителями…
Она отпила еще глоток. Галактионов слушал и хмурился, не понимая, зачем она это говорит.
— Но я не жаловаться пришла. Я пришла просить помощи. Смотрите! — Мэй повернулась так, что лучи вечернего солнца упали на ее левую щеку. — Видите вот это? Что это такое?
На щеке, возле мочки уха, рдело фиолетово-красное пятнышко. Даже на расстоянии двух-трех метров Даниил Романович увидел, что пятнышко припухшее. Вокруг были следы пудры.
— Я заметила, оно растет.
«Вероятно, ангиома, — подумал Даниил Романович. — Злокачественная или доброкачественная?» — И спросил:
— Быстро растет?
— Месяц назад была со спичечную головку. Теперь трудно скрывать…
— Не это самое опасное.
— Не знаю, что опаснее. Зрители заметили. Поступают зап росы: что это у Мэй — искусственная мушка или другое… Директор обратил внимание.
Приблизившись, Галактионов осмотрел пятнышко, потрогал пальцами, сел в кресло.
— Вам надо обратиться к врачу-специалисту, и немедленно.
— Что вы! — испугалась девушка. — Сразу же пойдут разговоры, напишут в газетах, и я лишусь работы. А если это раковая опухоль? — темно-серые глаза ее расширились. — Я все время думаю о ней. Я слышала: это можно вылечить без операции, но если бы попасть к честному врачу! Я уверена, вы не представляете себе главной опасности. Допустим, можно вылечить лучами, но врач непременно захочет делать операцию.
— Не может так поступить врач.
— Я и говорю — вы не представляете… — доказывала Мэй. — Кто-то заинтересован в том, чтобы обезобразить мое лицо, кто-то хочет устроить свою дочь или жену на мое место — претенденток много, — и он подкупит врача… О вы не знаете наших нравов! И врача никто не сможет обвинить: ведь он вылечил меня! У меня будет вырезан вот такой кусок. — Мэй поднесла полусогнутые пальцы руки к щеке. — Будет ужасный шрам, кожа стянется… Это — конец. У директора и у зрителей требование ко мне — быть всегда красивой. Вы не слышали о Лите Кардаш?
Галактионов ничего не знал о Лите Кардаш, и Мэй рассказа ла.
Лита Кардаш была кинозвездой Атлансдама. В борьбе за ведущие роли она не знала конкуренток. Ее все любили. И вот у нее на нижней губе появилась опухоль. Кто-то из артисток порекомендовал ей хорошего врача. Врач долго лечил ее при помощи какого-то препарата — опухоль не исчезала. Тогда он сказал, что единственный выход — операция. И уверял, что рот ничуть не изменится. «Лите пришлось согласиться. Когда ей впервые сняли повязку и она взглянула в зеркало, то упала в обморок — у нее была заячья губа. А когда Лита узнала, что все это подстроили артистки, конкурентки — те, что уверяли ее в своей любви и дружбе, — она лишилась рассудка и теперь находится в сумасшедшем доме.
— Я — не Лита Кардаш, — сказала Мэй, — но мне надо зарабатывать.
Рассказ Мэй произвел на Галактионова гнетущее впечатление. Какое варварство! Она, конечно, говорит правду. Ему стало очень жаль ее.
— Но что же я могу сделать! — воскликнул он.
— О, вы можете! Я уверена. И мне говорили…
— Кто?
— Свои, верные люди.
«Опять свои! — задумался Галактионов. — Максу я поверил и, кажется, не ошибся. Но Мэй, знаменитость города!..»
— Хотелось бы все-таки знать, кто они?
— Вы мне не верите? Очень хорошие люди, я вам скажу по том…
«Она говорит правду, и я должен помочь. Но у нее, конечно, масса поклонников. Она хочет держать лечение в секрете. А если узнают? Опять начнут склонять мое имя. Затем ли я приехал, чтобы лечить прекрасных атланток?»
— Я не занимаюсь частной практикой, — слабо возразил он. — Не имею права.
— Помочь одному человеку, вылечить одного пациента — еще не значит заниматься частной практикой, — возразила Мэй.
«Она рассуждает правильно», — подумал Даниил Романович. И сказал: — Мне нужно время, чтобы подготовиться.
Юв порывисто встала, начала благодарить. Галактионов остановил ее:
— Я еще ничего не сделал для вас. Но — постараюсь. Теперь скажите, кто же посоветовал вам обратиться ко мне?
— Ваш шофер, — ответила Мэй, надевая шляпу. — Мы с ним работали вместе, только не в этом городе. До свидания. Скажите, кто живет в квартире напротив?
— Кажется, художник.
— Телевизор конечно есть?
— Да, я слышал музыку и ваш голос. У меня телевизор толь ко со вчерашнего дня.
Мэй опустила поля шляпы, закрыла лицо и пошла вниз по лестнице.
«Ваш шофер, Макс! Какая работа познакомила их? А он ничего не сказал о Мэй, только настойчиво предлагал купить телевизор. Тактичный, ничего не скажешь. Оказывается, друзья могут быть и там, где их совсем не ожидаешь», — рассуждал наедине с собой Даниил Романович, чувствуя, как возобновляется в нем огромное желание работать, несмотря ни на что.
Макс любил повторять:
— Друзей не ждут, их надо искать. — Он объяснил, что это поговорка его давнего большого друга.
Он принес футляр к аппарату, сделанный точно по чертежу Даниила Романовича.
— Вот — работа двух моих друзей, — сказал Макс. — Не бес покойтесь — без всякого заказа, без формальностей…
Это была почти точная копия футляра к фотоаппарату фирмы «Соллюкс». Такие фотоаппараты носили в Атлансдаме почти все туристы, что служило лучшей рекламой фирме.
Работая вместе с Максом, Даниил Романович заметил у тех ника на большом пальце левой руки твердый округлый нарост — то, что в народе называют бородавкой.
— Не хотите ли избавиться от этой «красоты», Макс? — по казал он на бородавку.
— Вам нужно испробовать аппарат? Пожалуйста.
— Нет, аппарат совсем для другой цели. Я хочу испытать известный препарат, но по-своему. Меня заинтересовала одна проблема.
Рассматривая свою бородавку. Макс сказал:
— Она не особенно мешает, но я готов. Палец — это не нос и не щека. Вы знаете, говорят, у Юв Мэй на щеке была сначала маленькая бородавка, почти незаметная, а теперь превратилась в опасную опухоль.
Галактионов дружески хлопнул его по плечу.
— Не будем. Макс, скрытничать! «Говорят!» Вы ведь точно знаете. Скажите-ка лучше, где и как вы познакомились с Мэй.
Макс достал сигареты, ловко кинул одну в рот, закурил:
— Расскажу. И вам нужно знать… Я работал там, — он мах нул в сторону севера, — в промышленном районе. Наша организация собирала подписи под воззванием о запрещении атомной бомбы. Руководителем у нас был Август Барке, не слышали?
— Нет.
— Возможно, еще услышите. Славный человек! Однажды он привел свою дочку Изабеллу — лет, примерно, пятнадцати — и сказал: «Тоже хочет с нами работать». Удачно шло дело у нее, у этой Изабеллы, она больше всех собрала подписей. Ну вот, тогда я с ней и познакомился.
— С кем?
— С Юв Мэй, — Макс спокойно выпускал колечки дыма. — Это же и есть Изабелла Барке. Тогда она была еще ребенком и мало чем напоминала нынешнюю Ювенту.
— Она переменила имя и фамилию, как это делают артисты?
— Нет. — Макс торчком воткнул окурок в пепельницу и погасил. — Ее отца арестовали: подстроили одну пакость, и дело чуть не кончилось смертным приговором.
Семье надо было уехать. Мы достали новые документы. Юв училась здесь, потом по конкурсу прошла в дикторы. Под прежней фамилией ее не взяли бы ни за что.
— Вот как! — удивился Даниил Романович. — И она не боится, что ее узнают в лицо?
— Вы употребили не то слово, — заметил Макс. — Опасалась — это верно. Потом привыкла. Пожалуй, для нее меньше опасности быть все время на виду — никому и в голову не придет, что первая красавица Атлансдама, законодательница мод — дочь Августа Барке и принимала участие в нашей организации. Сейчас мы не привлекаем ее к работе. Кроме того, вы заметили, что Юв на экране и в жизни — это далеко не одно и то же.
— Да, заметил. Скажите, а отец ее жив?
Макс помолчал, снова взял сигарету. Тихо ответил:
— Жив. Недалеко здесь, в горах. В лагере… Нам удалось передать ему маленький телевизор. О, это было трудное дело! Теперь он может иногда видеть свою дочь, слышать ее голос, ну и, разумеется, слушает радио. Для него это много значит. Но прошу вас — ни ей, ни кому… Юв нельзя знать, потому что она тогда не сможет спокойно работать. У нее характер отца.
Галактионов молча пожал руку Макса.
— Ну, дружище Макс, приступим к опыту. Испытаем препарат. Вреда, я уверен, не будет, а польза — посмотрим…
Через день, во время умывания, Макс почувствовал, что бородавка отскочила от пальца. Она выскочила, подобно перезревшему семечку подсолнуха из своего гнезда. В углублении розовела тонкая молодая кожа. Макс показал руку профессору.
— Все в порядке! — сказал Даниил Романович. — Теперь будем лечить Юв Мэй. — Но такая доза не для ее нежной кожи — останется шрам, хотя и малозаметный. Послушайте, Макс, вы, кажется, многое знаете о людях… Что представляет собой этот «Мальчик Гуго»?
— С такими людьми мы дела не имеем.
— А мне вот пришлось иметь…
Галактионов в этот день навестил своего пациента. Гуго стал похож на человека — мертвенная желтизна сошла с лица. К нему вернулось сознание. Он знал, какое чудо вывело его с того света. Пока профессор осматривал больного, следил за перевязкой, Гуго не сводил с него глаз — в них светилась величайшая преданность.
