ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Тьяна
Первый круг посвящения дриады проходят сразу после рождения. Его называют «Обретение». Девочка получает свое имя и медальон, который будет связывать ее с Древом всю жизнь.
Молодая мать укладывает младенца у корней в изумрудной траве, пестрящей цветами и светлячками, и оставляет на всю ночь. Утром она забирает малышку уже с кулоном на шее и с именем, данным Зеленым богом.
Второй круг называется «Запечатление», проводился он по достижении девочкой пяти лет.
— Священное Древо помнит всех и каждого, — говорила мама, поправляя венок из цветов на моей голове.
Ох, мамочка, я же до сих пор помню, какими ароматными были цветы, как тонкие травинки щекотали лоб и щеки и мне все время хотелось почесаться, но приходилось мужественно терпеть.
— Сегодня оно запомнит и тебя.
Мама очень волновалась, хотя пыталась это скрыть. Ее пальцы дрожали, а глаза тревожно блестели. Я переживала вместе с ней, потому что знала, как это важно, и понимала: надо быть взрослой. Еще страшно переживала за папу — мужчин на церемонию не допускали, а мне так не хотелось оставлять его одного.
Отец легко поднял меня на руки и прижал к себе:
— Ты большая девочка, Тьяна. Большая и умная. А еще взрослая. Обещай, что во всем будешь слушаться маму.
— Хорошо, — обхватив его за шею, прошептала я и бросила в сторону мамы тревожный взгляд.
Как же она была красива в традиционном белом платье с вышивкой! Распущенные волосы цвета лунного серебра свободно падали на плечи и грудь. Дома мама никогда их не распускала, убирала, укрывала яркими палантинами, словно стыдилась.
— Не бойся, — улыбнулась она. — Там хорошо и спокойно. Зеленый бог добрый, никогда не обидит и не причинит зла.
— Знаю. — Я юлой завертелась на папиных руках. — Он мне кулончик подарил.
— И имя дал, — улыбнулся отец и тихонечко щелкнул меня по носу.
— Я буду послушной, папочка, — пообещала я, вновь обнимая отца и вдыхая знакомый с рождения запах. — Я тебя не подведу. Колдеры никогда не сдаются.
— Знаю, милая, — тихо рассмеялся он. — Знаю.
Оказавшись на земле, я поправила платье и только потом взглянула на родителей. Они стояли, соприкоснувшись лбами, закрыв глаза, и просто молчали.
— Уверена? — тихо произнес отец.
— Она не посмеет отказать.
— Будь осторожна.
— Всегда, — ответила мама, отстранилась и ласково провела ладонью по колючей от щетины щеке отца. — Жди нас.
— Всегда, — в тон ей ответил папа и улыбнулся, приподняв уголки губ.
Мама едва заметно улыбнулась в ответ, взяла меня за руку, и мы двинулись к лесу. Лишь у самой кромки остановились, обернулись и помахали папе рукой.
В священном лесу дриад было весело и совсем не страшно. Там стояло много необычных домиков из дерева с навесами из огромных листьев вместо крыш. Цвели яркие цветы, витали пьянящие ароматы. Звери здесь ходили, не боясь, что их убьют. Я сама кормила маленького олененка с нескладными длинными ножками и смеялась, когда его губы щекотали мне ладонь.
Тут не было ни одного мужчины. Зато тут жило очень много красивых светлоглазых девочек, которые с радостью приняли меня в свою компанию. Мы пели песни, плели венки, которые запускали, как кораблики, по быстрому чистому ручейку, танцевали, держась за руки, и громко смеялись. Мама всегда находилась рядом, она держалась чуть особняком, но ни на секунду не спускала с меня глаз.
Я многое узнала тогда о жизни дриад. Например, что большинство девочек, если не сказать почти все, никогда не видели своих отцов, не покидали леса и не ведали иной жизни. Это было странно, и я попыталась узнать у мамы: как же так?
— Не каждая встречает того, ради которого готова отказаться от вечной жизни, — ответила она спокойно. — Любовь и влюбленность — разные вещи. А для рождения дочери хватит и второго.
— Но ты любишь папу? — пытливо спросила у нее.
— Люблю, — рассмеялась мама, обнимая меня и прижимая к себе. — Больше жизни люблю.
С наступлением сумерек меня и еще трех девочек повели по запутанным дорожкам к огромному дереву, ветви которого поднимались так высоко, что не разглядеть макушки. При всем при этом оно не выглядело массивным и страшным.
— Надо подойти и приложить к нему ладошку, — сказала мама, опустившись передо мной на колени.
— А куда надо прикладывать?
— Куда подскажет сердце. Не бойся.
— Я и не боюсь. Я же обещала папе.
— Папина принцесса, — улыбнулась она, поднимаясь и подталкивая меня вперед. — Поспеши.
Я помнила, как била по босым ногам высокая трава, как я внимательно смотрела вниз, боясь оступиться и споткнуться в темноте о какую-нибудь корягу. Какой шершавой и неожиданно теплой была под моей рукой кора, как потеплел кулон на груди, а потом засветился на стволе след от моей руки!
Мне стоило больших трудов сдержаться и не отдернуть руку с жалобным криком. Но я помнила об обещании, которое дала отцу.
«Дитя огня и жизни», — прошелестела листва над головой.
«Тьяна», — упрямо подумала в ответ.
«Мы ждали тебя… долго… принята…»
И в следующую секунду меня накрыло такой волной безграничного тепла, любви и поддержки, какой я никогда не испытывала ни до, ни после.
До этого самого дня на дворцовой площади. Тот же свет, то же тепло, те же чувства, которые не поддавались осмыслению. Все тревоги ушли, остались лишь покой и умиротворение.
Много. Слишком много для меня одной. Внутри меня все волновалось, искало выхода и не находило. Это больно…
Я едва не согнулась, но меня удержали.
— Выпусти, — раздался тихий голос совсем рядом. Такой знакомый, затрагивающий неведомые струнки души, играющий на них, как на музыкальном инструменте. — Не держи в себе.
Если бы я только знала, как это сделать.
Сил не было даже застонать, не то что спросить вслух.
Но мужчина все понял сам, осторожно взял мое запястье и положил ладонь на голову Аргуса, который подошел совсем близко, потом придавил своей рукой сверху, не давая мне вырваться.
Правильное решение. Меня тут же начало трясти. Проход для силы открылся сам собой, и все, что рвалось внутри, хлынуло наружу.
Все до капли.
И только кто-то родной и близкий за моей спиной не позволял упасть на колени, поддерживал и направлял, не позволяя сорваться в пропасть.
До самого конца. До спасительной темноты, унесшей меня на дно забвения.
Очнулась я под вечер в богато обставленной комнате со стенами, выкрашенными в светло-бирюзовый цвет, и красочной мозаикой напротив спального места, изображающей Каросс и окружающий его океан, с узорчатыми арками и пестрыми коврами, устилающими пол. У стены с мозаикой стоял низкий диван, окруженный пуфами, на которых лежали десятка два самых разнообразных квадратных и круглых подушек, расшитых бисером и бусинами, часть была украшена пушистыми кистями. Много расписных ваз занимали ниши в стенах, резные шкатулки стояли на столах, в зеркалах отражались настоящие свечи и лампады, благодаря которым в комнате пахло благовониями. Как по мне, слишком сильно, не хватало чистого воздуха.
Кровать, на которой я лежала, представляла собой постамент, поднимающийся над полом сантиметров на двадцать. На него положили толстый матрас и огородили с двух сторон низким резным бордюром. На кровати тоже было много разноцветных подушек.
С правой стороны располагался выход на террасу. Со своего места я видела, как ветер трепал прозрачный тюль, впуская в комнату соленый воздух.
Но стоило повернуть голову налево, как я тут же зажмурилась и едва не выругалась.
— Можешь не притворяться, я знаю, что ты проснулась.
— Даже не пыталась, — ответила сорджи, который лениво расположился на пуфе и изучал меня, как удав кролика. Открывать глаза я не спешила, вместо этого обрушила на летуна град вопросов: — Что вам нужно? Пришли убедиться, жива ли я? Или решили добить? Так давайте, я сопротивляться не буду. Сил все равно нет.
— Зачем мне убивать? Ты же еще не выполнила возложенные на тебя обязанности.
— Ах да, кристалл.
— Я поговорить хотел.
— Снова угрожать будете? — обреченно протянула в ответ.
— Кто тебя этому научил? — выдал Ирил.
«Это он про хамство и неуважение?»
— Чему? — решила уточнить я. Посмотреть на сорджи все-таки пришлось. — Что с Аргусом?
— Жив и здоров твой грифон. Спит. Сон для него после случившегося — самое необходимое.
— Я почти ничего не помню, — пробормотала, потирая виски. Картинки смешались, и голова разболелась. — Почему ему надо спать?
— Исцеление такого рода требует длительного восстановления.
— Какое исцеление? — Я попыталась приподняться на локтях, но не смогла, снова упала на подушки. — Что вообще произошло? Мой амулет… он нагрелся. И еще светился. Он ведь не должен светиться?
— Кто научил тебя этому? — вновь спросил долговязый, подаваясь вперед.
— Если вы скажете, что имеете в виду, я, может, и отвечу на ваш вопрос, — огрызнулась в ответ.
— Магия жизни. Исцеление.
— Так она была утеряна лет сто-двести назад.
— Это не помешало тебе применить ее сегодня днем на глазах у трех десятков свидетелей.
У меня дар речи пропал от неожиданности. Ведь не шутит же. Сесть я все-таки смогла, а вот разговаривать не сразу.
— Это невозможно. Я не дриада, — наконец высказала самый весомый аргумент.
— И это тоже странно, — произнес Ирил, поднимаясь. — Так, информации от тебя все равно не добиться. В любом случае своего грифона ты спасла. Сильно не расслабляйся. Сейчас придет Валенсия, будет готовить тебя к обряду.
— Сегодня? — сглотнула я.
— Сейчас, — ответил он безжалостно, прежде чем уйти.
Госпожа Валенсия явилась через десять минут. Плотно закрыла за собой дверь, величественно прошла через комнату и, присев на диванчик, сложила руки на коленях.
— Чего это пернатый к тебе захаживает? Понравилась ты ему, что ли?
Я ответила женщине многозначительным взглядом из-за спутанных волос.
Откуда я знаю, что ему надо! Ходит, вынюхивает.
— В тебе полно сюрпризов, Тьяна Колдер, — медленно продолжила госпожа Валенсия, теребя тяжелый браслет на руке. — Но это неудивительно, с такими-то генами.
— У меня самые обычные гены, — пододвигаясь к краю кровати и спуская ноги вниз, ответила ей.
— Конечно-конечно, как будет угодно. Я была уверена, что дриады потеряли дар жизни.
— Не знаю, я не дриада. Третий круг мне пройти не дали.
— Что не помешало Зеленому одарить тебя.
Я осторожно коснулась кулона, который сейчас был обычным, прохладным и немым.
— Одарить? — хмыкнула я. — Где же он был все эти годы?
— А тебе было кого спасать? — ответила женщина вопросом на вопрос, вызвав у меня легкий ступор.
Ведь права госпожа Валенсия. Некого мне было спасать. Не случалось таких страшных моментов, когда моя жизнь или жизнь нянюшки висели на волоске. А родных у меня не осталось. Мы мучились, копошились, но жили.
— Почему вы не утратили силу? — в лоб спросила у нее, вновь увидев в глубине карих глаз огненные искры.
— Заметила? — усмехнулась она, зажигая ближайшие свечи щелчком длинных пальцев.
— Сандер сказал, что кристалл забирает все.
— Забирает, — улыбнулась Валенсия. — Но ведь у всего есть предел. Есть он и у кристалла. До меня ему не приходилось иметь дело с повелителем целой Империи.
Я чуть воздухом не подавилась, весьма некрасиво вытаращив на родственницу глаза.
— Что значит — с повелителем?
— То и значит. — Женщина закинула ногу на ногу и хитро улыбнулась. — Не ожидала? Не переживай. Никто не ожидал. Ты знаешь, как раньше в Империи выбирали наследника божественной крови?
Я нахмурилась. Что-то подобное когда-то слышала.
— Папа говорил, что наследника выбирал сам огонь, — с сомнением ответила ей, не уверенная в том, что это правда.
— Совершенно верно. Столько лет все было хорошо. Огонь выбирал наследников-мальчиков — и все были счастливы, — произнесла она, устремив задумчивый взгляд на террасу. — Но все меняется. Когда наследнику было тринадцать лет, пламя неожиданно выбрало новорожденную девчонку… Только кого это интересовало? Правду скрыли, а сила осталась. Так что кристалл чуть не подавился, но все забрать так и не смог.
— Ясно, — тихо ответила ей.
Со мной так не получится. У меня кристалл съест все.
— Почему обряд решили провести так быстро?
— Кристалл затухает, — серьезно ответила женщина. — Совсем мало сил осталось. Ты тоже божественной крови и должна его чувствовать.
Я попыталась прислушаться к собственным ощущениям и ничего не почувствовала.
— Не знаю.
— Ничего, завтра ощутишь. Энергии немного, а это опасно. Кракены уже совсем близко подобрались к Кароссу. Как только кристалл затухнет, они сразу бросятся на остров и растерзают его на части. Сандер и так слишком долго медлил.
— Благословения получить не мог, — заметила я, вспомнив, что муж говорил об этом.
— Точно. Ты, главное, не бойся, — продолжила Валенсия. — Все пройдет быстро. Распластает тебя Сандер на алтаре, и все, не до нежностей там. Потом вообще сознание потеряешь, а завтра утром наступит долгожданная свобода.
— Свобода? А как же дети? — вырвалось у меня.
Эффект от этих слов получился неожиданным.
— Слава Сайрону, никаких детей. О нет, не надо мне такого. От них портится фигура. И уж точно я не захотела бы рожать Каарху.
— Почему? — спросила, поднимаясь.
Коленки чуть-чуть дрожали, но не смертельно. Падать в обморок не хотелось.
— Как почему? — отозвалась Валенсия. — Жить-то хочется. Сандер что, ничего тебе не сказал?
— Не сказал — что?
Я не стала говорить, что он вообще мне почти ничего не рассказывает и я все узнаю гораздо позже остальных.
— Что быть его амери страшно и опасно. А чаще всего — смертельно.
Пришлось вновь присесть на кровать, чтобы не упасть.
— Что? Но как? Почему?
— А ты думаешь, выносить столь сильного ребенка каждая сможет? О нет, не сможет. Даже огненным сложно, ведь мы практически утратили силы. А Каархи их сохранили и приумножили. Высосет младенец все, до капельки. Правда, говорят, если Каарх полюбит свою амери, а та ответит на его чувства, то сможет выжить. Только каково это? Полюбить и потом погубить?
— А мать Сандера? Она тоже погибла?
— Нет, — фыркнула Валенсия раздраженно. Сразу видно — не ладили между собой женщины. — Мне так не повезло. Фриона жива и весьма здорова. В свое время этот союз наделал много шума.
— Почему?
Ох, кажется, кроме этого, мне уже и сказать нечего. Сплошное «почему?».
Валенсия странно на меня глянула:
— Ох, милая, они держат тебя в неведении.
— Как и вы, — многозначительно протянула я.
— Потому что Фриона — дриада.
Надо прилечь. Срочно.
Я навзничь упала на кровать, прикрыла глаза и попыталась унять шум в ушах.
— Вы ошибаетесь, — тихо, но твердо ответила ей через пару секунд. — Это невозможно. Физически. У дриад рождаются лишь девочки. И точка. Никаких сыновей. Никогда и ни при каких условиях.
— Моему мужу тоже все так говорили. Но тем не менее Фрионе удалось совершить невозможное.
В голове все перемешалось. Слишком много информации — противоречивой, невозможной и невероятной.
Как в такое поверить?
А вдруг я еще сплю? И все это мне снится? Открою сейчас глаза и вновь окажусь в старой, продуваемой ветрами комнатке за покрытой сажей печкой. А если прислушаться, можно будет услышать, как гремит кастрюлькой няня, как шаркает по полу, едва передвигая ногами.
Но это лишь мои фантазии. Мягкая кровать никуда не делась, воздух пропитан солью, а заходящее солнце определяет мою судьбу.
— Но как? — пробормотала я, открывая глаза и рассматривая потолок. — Как у нее получилось?
— Я ломаю над этим голову уже несколько десятилетий. Она просто исчезла на девять месяцев, а вернулась уже с ребенком.
— Мне интересно. Здесь вообще есть что-то простое и легкое? За что ни возьмись, все с секретом и какими-то тайнами.
Валенсия расхохоталась.
— Ох, дорогая моя, это только начало. Тебя еще совету не представили.
— А им-то что нужно? — несколько раздраженно бросила в ответ.
— Как что? — усмехнулась женщина. — Будучи женой Сандера и представляя императорскую династию, ты владеешь половиной острова.
Вот так живешь и не знаешь, что, оказывается, владеешь половиной острова.
— А я все думала, что это Ниардо так вокруг меня вьется? — произнесла с тихим смешком после нескольких секунд молчания.
Больше никаких эмоций новость не вызывала.
— Сын первого? Смазливый мальчишка. Все к тебе порывался попасть, Сандер не пустил. Но ты с выбором не спеши.
— Каким выбором? — рассеянно отозвалась я и вновь поднялась с кровати. Неловко переставляя ноги, подошла к балкону, хватаясь за стену, чтобы не упасть.
Где же ты, магия жизни? Почему не приходишь на помощь?
— Официального фаворита.
И эта туда же. Как будто без выбора любовника мне не прожить и дня.
— А я и не собираюсь спешить, — заверила родственницу, полной грудью вдыхая свежий воздух, так, что немного закружилась голова.
— Вот и правильно. После бала выберешь.
— Какого бала? — из последних сил, стараясь не сорваться на крик, спросила у Валенсии.
— Твоего бала, разумеется. Тебя же надо представить здешнему обществу, нанять личных слуг, выбрать придворных дам. Столько дел.
Солнце медленно опускалось за горизонт, окрашивая небо в оранжево-желтые цвета.
— Не хочу, — выдохнула еле слышно и сжала в руке невесомый тюль, который норовил попасть в лицо под воздействием легкого бриза.
— Мы не принадлежим себе, Тьяна, — серьезно ответила женщина. — И никогда не принадлежали. А от этого ритуала зависит слишком много жизней. Еще пара дней, и кристалл потухнет. Поверь мне, я знаю, что говорю, я была на твоем месте.
— Тогда надо готовиться, — глухо ответила ей и повернулась. — Чем быстрее, тем лучше.
Сработала Валенсия оперативно, позвала слуг, ждавших за дверью.
Каких-то тридцать-сорок минут, и я уже стояла в пещере под замком.
Пещера оказалась небольшая, с низким потолком, с капельками воды, которые собирались на стенках и мелодично срывались вниз. Освещения почти не было, лишь четыре тусклых светильника в каждом углу (это даже хорошо, лица не видно) и огромный черный глянцевый алтарь посредине, занимающий почти все пространство.
Пол холодный и влажный, от него моментально замерзли ступни, ледяными дорожками огромных мурашек пробежала по телу стужа.
Тонкая ритуальная сорочка тепла не прибавляла. Она была такой красивой, с дорогой вышивкой и драгоценными камнями! Алые всполохи огня, вышитые по подолу, к талии превращались в спокойные голубые воды.
Огонь и вода. Притяжение противоположностей.
Вздохнув, подошла поближе к камню, коснулась гладкой поверхности, пытаясь уловить хоть что-то. Ничего. Мертвый, бездушный, пустой. По крайней мере, пока.
Ногам становилось все холоднее. Не теряя времени, легко забралась на алтарь (чего стесняться, все равно меня тут распластают), подтянула колени к себе и обняла их руками, пытаясь хоть немного согреться. Помогло мало. Камень подо мной тоже теплом не отличался.
Пара минут, и меня затрясло, зубы застучали.
Ну вот, думала, буду трястись от страха, а дрожала от холода.
— Никакого почтения, одеяло бы принесли! Я бы хоть чуть-чуть согрелась. Поскорее бы пришел муж, и все это кончилось, — прошептала сквозь сжатые зубы и снова задрожала.
Как Валенсия сказала? Потеряешь сознание и очнешься уже свободной? Только где она, моя свобода?
Сандер вошел бесшумно и застыл в проеме. Я вскинула голову, когда почувствовала на себе пристальный взгляд.
Практически полностью обнаженный, с какой-то тряпкой на бедрах, он производил колоссальное впечатление. Сильное крепкое тело было раскрашено красной краской, узоры сплетались на коже в виде языков пламени. Золотом вспыхнули глаза волка, изображенного на плече. Длинные черные волосы свободно падали на спину и грудь, обрамляя суровое лицо.
Как горели его глаза! Я даже дрожать перестала, застыла испуганной птичкой и облизала вмиг пересохшие губы.
Заметив, что я за ним наблюдаю, Сандер шагнул вперед, а я чуть не убежала с алтаря, силой заставила себя сидеть на месте. Вот было бы весело, если бы мужу пришлось гоняться за мной по всей пещере!
— Ты дрожишь. Боишься?
Я мотнула головой и, запинаясь, ответила:
— К-камень холодный.
Он подался вперед, коснулся ладонью глянцевой поверхности камня, неловко задел уголок сорочки, который я тут же потянула в сторону, пытаясь отодвинуться. А Сандер тем временем кивнул сам себе и неожиданно поднял меня на руки.
Я даже моргнуть не успела, как все изменилось. Мужчина сам сел на алтарь, а меня усадил на колени, развернув к себе лицом, заставил развести ноги и обхватить его торс.
— Так теплее? — спросил он, заботливо удерживая меня за талию.
— Д-да, — прошептала в ответ, чувствуя его теплое и твердое тело.
Я чувствовала его всего, и то, что так настойчиво упиралось мне в бедро, — тоже. Как ни готовила себя к этому, а испуг пришел. Дернулась в сторону, словно хотела соскочить с колен.
Не дал. Держал крепко, но не больно. Притянул ближе и шепнул на ушко:
— Не бойся.
— Валенсия сказала, что я должна лежать на алтаре, — ответила ему, не зная, где спрятаться от него и от своих чувств, которые настойчивыми пузырьками щекотали нервы.
— Он холодный, — ответил муж, провел носом по моей шее, горячим дыханием согрел кожу за ушком, опять спустился к шее, оставил через сорочку короткий поцелуй на плече. — Ты снова дрожишь, Тьяна. Холодно?
— Нет, — беспомощно пробормотала в ответ и сжалась.
Не холодно. Жарко. От его тела, которое было таким горячим. От собственного пламени, что проснулось в ответ на простые прикосновения. Болезненно заныла, наливаясь, грудь, прикосновение ткани к соскам вызвало новую волну дрожи. И это я молчу о сладкой истоме внизу живота, от которой хотелось свести бедра, поменять положение.
— Ты боишься? — спросил Сандер, убирая за ушко прядь волос, которая все норовила упасть мне на глаза.
Я снова мотнула головой, пряча взгляд.
— Тьяна, — медленно произнес муж, взял меня за подбородок и заставил смотреть на него.
— Я не боюсь, — твердо ответила, пытаясь оправдаться. — И все понимаю.
— Нет, — неожиданно тихо сказал Сандер, приближаясь к моим губам. — Ничего ты не понимаешь. Совсем ничего.
Мой первый поцелуй был сладким и горьким, терпким и пряным, как самое дорогое и изысканное вино, нежным и обжигающим, как пламя Сайрона.
Сандер не спешил, ласкал губы, проводил по ним языком, побуждал раскрыться, довериться, вызывал тихие вздохи-всхлипы, срывающиеся с моих губ и берущие начало в глубине заледеневшего сердца. Я думала, что заледеневшего.
Неправда. Я живая! Живая и тоже хочу тепла и ласки. Хочу любить и быть любимой. Пусть только сейчас. Пусть на крохотный миг этой ночи, но со мной останется память.
Не знаю, в какой момент я перестала дрожать и бояться, когда расслабилась и натянулась как струна одновременно. В какой момент поднялись руки, касаясь подушечками пальцев его сильного тела, дрогнувшего в ответ, обрисовали языки пламени на горячей коже.
Оставив в покое губы, мужчина проложил дорожку из обжигающих поцелуев по шее, спустил сорочку с одного плеча, потом с другого. Задержался лишь на секунду, чтобы дернуть шнуровку, освобождая ноющую грудь.
— Не надо, — слабо прошептала, когда его губы накрыли набухшую вершинку груди.
А сама ахнула, выгнулась, цепляясь за сильные плечи, стремясь получить еще большее, теряясь от новых ощущений и шума в опустевшей голове.
Кто бы мог подумать, что кожа может быть такой чувствительной. Я, как натянутый нерв, вздрагивала от любого прикосновения.
— Сандер, — простонала едва слышно, откидываясь назад, опираясь ладонями о его колени и крепко зажмуриваясь.
Услышал, поднял голову, вновь притянул к себе, жадно набросился на губы. Сжал бедра, собрал складками тонкую ткань сорочки. Подобрался ближе к влажной развилке между ног и осторожно коснулся.
Дернулась и застыла, задержав дыхание.
— Не бойся, — хрипло произнес мужчина и снова прикоснулся ко внутренней стороне бедра, приятно щекоча кожу и посылая разряды наслаждения по всему телу.
— Ты не должен, — простонала в ответ, но закончить фразу так и не смогла.
Слишком многое Сандер не должен был делать: целовать так, что кружилась голова, ласкать так, что сбивалось дыхание и кровь загоралась в венах, заботиться и терпеливо, шаг за шагом, доводить меня до грани.
Все должно было пройти по-другому: ледяной алтарь подо мной, тяжелое тело сверху, короткая вспышка боли и потеря сознания.
— Но я хочу, — ответил он, все требовательнее касаясь лона, заставляя меня до крови кусать губы, забываться в его руках.
— Сандер.
Мне хотелось оттолкнуть его от себя, но вместо этого я лишь сильнее прижималась, царапая его спину короткими ногтями.
Бедра двигались в такт его прикосновениям, совершенно игнорируя волю хозяйки. Все мое тело напряглось в ожидании чего-то волшебного, но я сама не знала чего.
— Позволь… всего лишь раз, — шептал муж, ловя губами мои тихие стоны и ускоряя ритм. — Я должен увидеть тебя. Должен почувствовать. Всего раз… Тьяна.
Напряжение нарастало, становилось невыносимым, сбивало дыхание, стоны переходили в крики, которые невозможно было сдержать.
— Сейчас. Вот сейчас, — шепнул Сандер и слегка прикусил мочку уха.
Волна сладкой дрожи прошла по телу, ослепляя и разбивая меня на сотни осколков. Хрипло вскрикнув, я забилась в его руках, спрятала лицо на плече, задыхаясь от аромата его тела.
Но прийти в себя муж не дал.
— Прости. — Хриплый голос на грани сознания, горячие ладони на бедрах, приподнимающие меня чуть выше, чужая плоть, упирающаяся в лоно, и следом резкая, отрезвляющая боль.
Крик, огласивший пещеру.
Алые капли на алтаре и кристалл, проснувшийся где-то в самом сердце острова, почуявший новую дань и жадно вбирающий в себя мою силу. А ее, оказывается, было много, очень много.
Дальше все произошло так, как рассказывала Валенсия, — спасительная темнота и ускользающее сознание.
Последнее, что я запомнила, это руки Сандера, прижимающего меня к себе так сильно, что нечем было дышать, и быстрые поцелуи на мокрых от слез щеках.
Ритуал свершился. Над островом прогремела гроза.
