…После всех переживаний я, кажется, вздремнул и очнулся от пряного женского запаха, наполнившего комнату. Дверь была открыта, а на пороге стояла Лета в белом пончо с лиловой бахромой. Из-под малинового берета по плечам рассыпались змейками золотые волосы. Она улыбалась:

– Ну, здравствуй!

– Здравствуй, Лета… – Я вскочил с кресла, чуть не опрокинув журнальный столик с едой и выпивкой.

– Можно войти?

– Конечно!

Она сделала церемонный шаг и вскинула руки, точно белые крылья. Тут же из-за левого косяка, как в кукольном театре, высунулась усатая голова в черной шляпе. Один глаз был наискось закрыт черной бандитской повязкой. Проверещав «Приве-етик!» – голова исчезла. Следом из-за правого косяка вынырнула небритая рожа и пропела с кавказским акцентом: «Собирайтесь-ка, гости мои, на мое угощенье!» Облизнувшись, она тоже пропала.

– Извини, Жор, я не одна… – смущенно улыбнулась Гаврилова. – Это ничего?

– Ничего…

– Не выгонишь?

– Заходите, – пригласил я упавшим голосом. – Очень рад!

– Ребята, нам здесь рады! – Она снова подняла белые крылья, а когда опустила, рядом с ней плечом к плечу стояли: усатая девушка в широком сером салопе и небритый широкоплечий парень с буйной, как у Анжелы Дэвис, черной шевелюрой. На нем было затертое до белесости кожаное пальто, туго перетянутое в поясе (в таком ходил Глеб Жеглов) и красный шарф домашней вязки.

– Это Вика. Ты ее знаешь, – представила подругу Лета.

Бандитка сделала книксен, отклеила усы, сняла повязку, шляпу и сразу стала похожа на молодую актрису Неверову.

– Здравствуйте, Жора! – пропела она и, подпорхнув, влажно клюнула меня в щеку.

– А это Игорь, я тебя про него рассказывала. Это он Здобе между глаз дал!

Актер подошел ко мне, печатая шаг, поклонился, щелкнув каблуками и, отведя локоть, больно сжал мощной пятерней мою ладонь:

– Вы в каком полку служили?

– В артиллерийском… – простодушно ответил я, расклеивая сдавленные пальцы.

– А я откосил. У меня справка! – Он захохотал, как оперный злодей.

Девушки прыснули, причем Лета глянула на актера с восторгом. Мое сердце заныло в злом предчувствии.

– Раздевайтесь, – предложил я.

– Как, вот так – сразу? – изумился Калашников. – Нет, так нельзя, сначала надо выпить и поговорить об искусстве.

– Калаш, не дурачься! Жор, ты извини… – смутилась Лета. – Мы на минутку. Так вышло. Сегодня в Доме кино новый фильм крутят. Там Игорь снимался – с моста в воду на коне прыгал… Мы хотим успеть к концу.

– Конь утонул. Я выплыл! – снова захохотал актер и придвинулся к столу. – Ого, колбаска! Что налить дамам – горькой или кисленькой?

– Горькой! – в один голос воскликнули актрисы.

– «Бескозырка белая, в полоску воротник, комсомолка смелая спросила напрямик…» – пропел каскадер и, поддев зубом, сорвал металлическую пробку с имбирной настойки, а потом, оплавив зажигалкой пластмассу, откупорил заодно и «Фетяску».

– Сейчас еще принесу стаканы из столовой… – спохватился я.

– Боишься бытового сифилиса? – картинно оскорбился Калашников. – Не дрейфь, здесь все проверенные! – Он наполнил два стакана, один протянул Лете, второй – Вике.

– Ну, за хозяина поляны!

Актрисы выпили с привычной лихостью до дна. Игорь налил нам – и бутылка кончилась.

– За что пьем?

– За победу! – подсказала Вика.

– За нашу победу! – со значением уточнил актер. – Здобе абзац! – Опрокинув стакан, он ловко зацепил вилкой весь кусок тресковой печени и, капая маслом на газету, целиком уместил во рту.

Дамы тоже налегли. Я с нарастающей ненавистью наблюдал, как мой соперник из двух кусков хлеба, белого и черного, слепил бутерброд с сыром, рыбой и колбасой, как он рвал его хищными белыми зубами, облизывая влажные губы, и глотал, почти не жуя, со сладким еканьем. Пока девушки по-сестрински делили котлету, каскадер смел сосиски с тушеной капустой. Мне хотелось разбить о голову обжоры бутылку из-под имбирной. Зато Лета следила за его насыщением с каким-то чувственным наслаждением. Вика же, наоборот, по-моему, поглядывала на актера с раздражением.

– Ну, еще раз за победу! – Он разлил по стаканам «Фетяску».

– А что у вас за победа такая? – полюбопытствовал я.

– Господи, Жора, забыла рассказать! – всплеснула руками Лета. – Вообрази, утром звонит секретарша и срочно вызывает меня к Здобе. Думала, напоследок поиздевается и трудовую книжку в морду швырнет. Приезжаю. Вхожу в кабинет, а он выскочил из-за стола, бросился ко мне, как Незнамов к Кручининой: «Ах, Виолетта Андреевна, вы у нас такая талантливая! Хочу поставить «Дядю Ваню». Как вам роль Сони?» Я обалдела: «Спасибо, говорю, давно мечтала…» Выхожу, а в приемной Игорь уже сидит…

Калашников как раз заел последний кусок чавычи «трюфелем» и радостно подхватил:

– Сижу, никого не трогаю, прикидываю, с какой руки бить, а тут Летка из кабинета с этим упырем выходит. Он меня как увидел, аж затрясся: «Ах, Игорь Александрович, как вам у нас работается? Ах, мы в «Королеве» хотим оживить драку на кладбище. Знаю, вы великолепно фехтуете! Не откажите, голубчик!» Слушайте, люди, какая сколопендра его укусила?

– Говорят, к нему вчера какой-то мужик в штатском заезжал, – сообщила Вика. – А когда уехал, Здоба пузырек валокордина выхлебал.

– Не важно! – воскликнула Лета. – Главное: мы спасены! За справедливость!

– Виват, виват, виват!

Бутылка «Фетяски» опустела, а на столе не осталось ничего, кроме крошек, корок и скомканных фантиков. Каскадер, поколебавшись, взял консервную банку за отогнутую крышку и шумно выпил масло, оставшееся от печени, закусив черной коркой, затем он вытянул из букета клиновый лист, отломал черенок и стал ковырять им в зубах.

– Еще выпить есть? – спросила Вика.

– Нет.

– Не хочу показаться Карлсоном, который живет на крыше, но нам вроде бы пора… – задумчиво произнес Калашников.

– Проводишь? – просительно шепнула мне Лета.

Под заинтересованными взглядами телефонной очереди мы спустились в холл. Каскадер, почуяв публику, присел на корточки и часть пути проделал гусиным шагом. Гаврилову, шедшую со мной под руку, узнали, удивились и зашушукались. Ядвига Витольдовна подмигнула мне с уважением. Мы вышли в шуршащую осеннюю темноту. Лета приостановилась, давая подруге с каскадером уйти вперед.

– Жор, прости! – зашептала она. – Ты мне правда сначала понравился, но в Игоря я втрескалась как дура. Со мной никогда еще такого не было. Даже в ушах звенит. Не злись! Ты хороший и наплевать, что женат… Но теперь уже ничего не получится. Понимаешь?

– Понимаю.

– Хочешь, Неверова у тебя сегодня останется?

– Она вроде замуж собиралась?

– Проехали. С Додиком они расплевались. Окончательно.

– А что так?

– Задолбал своей ревностью, хоть паранджу надевай. Она вчера психанула – и теперь совсем одна. Понял? Попробуй! Ей все равно сегодня ехать некуда.

– Я же ее почти не знаю.

– Узнаешь.

– Глупость какая-то! – возмутился я, чувствуя постыдный трепет животного низа.

– Прекрати! Скажу, ты хочешь с ней погулять и показать Переделкино. Все будет нормально!

– Как твоя бабушка?

– Оклемалась. Завтра забираем домой.

– Машина не нужна?

– Нет, спасибо. Игорь уже договорился. Ну, сказать Неверовой?

– Даже не знаю…

Мы вышли на шоссе – и тут Вика взвизгнула:

– Ой, пописать забыла!

– Можно вернуться… – растерялся я.

– Жора потом тебя проводит, – добавила Лета.

– Что за проблема? – засмеялся каскадер. – Мы на природе! Я бы тоже отлил. Мальчики налево, девочки направо!

– Ой, не дотерплю! – захныкала Неверова.

Она присела так, что полы ее салопа легли на землю, и актриса стала похожа на тряпичную куклу, какой накрывают заварочный чайник. Все, даже Калашников, деликатно отвернулись. Озорница сделала свое дело, встала, поправилась, и мы как ни в чем не бывало пошли вниз, к Самаринским прудам. Я незаметно оглянулся: на темном асфальте дымилась лужица, посеребренная луной. Игорь на ходу «голосовал», но редкие в это время машины даже не притормаживали.

– Давай, Жора, давай! – шептала мне Лета. – Скажи, что покажешь ей дачу Пастернака. Она ждет.

– Не хочу! – огрызнулся я.

– Ты долго еще пробудешь в Переделкино?

– Побуду.

– Не грусти. Все будет хорошо…

Показались фары. Каскадер широкими шагами вышел на середину дороги, пал на колени и стал размахивать красным шарфом, как терпящий бедствие. Водитель «копейки» сначала пытался его объехать, но Игорь ловко преграждал ему путь. Мужик остановил машину и высочил с монтировкой, но буквально через минуту уже братался с Калашниковым.

– Карета подана. Дамы, прошу! – Актер картинно распахнул дверцы.

– Жор, поедем с нами! – вдруг попросила Вика.

– Нет, у меня был трудный день.

– Отдыхай! – обидно засмеялся каскадер, и они умчались.