После обеда я решил выпить кофе и встал в очередь к буфету, где Дуся на агрегате величиной со сноповязалку варила, как бы мы сегодня сказали, «эспрессо». Ни «капучино», ни «латте», ни «американо» – тогда еще никто не знал, за исключением выезжавших на Запад. Хитрость была в том, что, смолов зерна, буфетчица, мухлюя, из одной засыпки делала три чашки кофе. Если попадалась первая порция – ты за пятнадцать копеек получал вполне приличный ароматный напиток с ажурной пенкой, вторая чашка была пожиже, но пить можно, а вот третья содержала слегка подкрашенный кипяток. Зная этот секрет, я прикинул: сейчас Дуся выставит мне бурду, и галантно пропустил вперед незнакомую, явно не московскую даму, судя по глуповатому лицу – поэтессу. Провинциалка, не посвященная в тайны столичной литературной жизни, душевно поблагодарила.

– На здоровье!

Вдруг из очереди меня выдернула чья-то рука, и знакомый голос тихо пропел в ухо:

– «Пойдемте сударь, о, пойдемте, вас ждут давно-о в заве-е-етном уголке-е-е!»

Лялин, обняв, повел меня на «веранду», примыкавшую к Пестрому залу. Там за закрытыми дверями питались литературные начальники и важные, в том числе зарубежные, гости. «Веранда», обшитая деревом и украшенная грузинской чеканкой, сегодня пустовала, если не считать сидевшего за обильным столом Бутова, одетого в синюю ветровку с нашивкой «Porsh». Такого количества молний на отдельно взятой куртке мне прежде видеть не приходилось. Модный народ – чекисты!

– «Выпей меда, выпей бра-а-аги, про изменщицу забу-удь!» – пробасил Папикян, усадил меня и взялся за бутылку с нежной решимостью.

– Мне сегодня еще работать… – и я, как на плакате, заслонил ладонью пустую рюмку.

– А нам, значит, бездельничать? – нехорошо усмехнулся Палыч.

– Граммулечку, Жоржик! Армянский выдержанный. Обидишь!

– Ладно…

Понимая, что мне еще подписывать в свет газету, я только обмочил губы в ароматном коньяке.

– Ну как там ваша комиссия? – прищурившись, спросил Бутов.

– Работаем.

– Знаем, как вы работаете. С кем и о чем в Переделкино совещались, тоже знаем. Ну, просто как дети малые!

– Откуда знаете? – смутился я.

– От верблюда.

– Мы ничего… мы просто поговорили…

– Значит, теперь слушай сюда: про все, что вы нафантазировали, забудь!

– Но Ковригин…

– Ты кушай, кушай! – Лялин положил мне на тарелку сациви. – Хочешь напечатать свой «Дембель»?

– Хочу.

– В Италию хочешь?

– Хочу.

– Квартиру без тещи в Филевской пойме хочешь?

– Хочу.

– Тогда делай то, что говорят. Повестушка у тебя нормальная. Я прочитал. Ничего страшного в ней нет. В жизни еще хуже. – Бутов долил коньяк в мою рюмку. – Знаешь, какой у нас в роте «неуставняк» был? Меня самого на первом году по утрам петухом кричать заставляли – дедов будить.

– Но ведь Ковригин…

– Слушай, Полуяков, оставь ты в покое Ковригина! Он сам как-нибудь выпутается. Знал, куда лез. Ты лучше спроси, откуда у меня твоя рукопись?

– Откуда? Из «Юности»?

– Наивный чукотский юноша! Мог ты влипнуть, парень, покруче Ковригина. Ты кушай, кушай! – Папикян положил мне на тарелку севрюгу.

– Вот гад!

– Ты о себе лучше думай. С тобой-то, как с Ковригиным, никто нянькаться не станет – просто перекроют кислород. Везде.

– Жорж, не дури! – обнял меня Лялин. – У тебя вся жизнь спереди! Скушай тарталеточку.

– Я обедал только что.

– Ничего страшного, – осклабился чекист. – Обед – как жена, а тарталеточка – она вроде молодой актриски. Так ведь, Полуяков?

– Не пугай мальчика! Жорж, дело очень опасное! – страдальчески вздернул крашеные брови Папикян.

– И что мне теперь делать? – спросил я обреченно.

– Ну вот, уже лучше. Забудь все, что вы там, в Переделкино, придумали! – Чекист улыбнулся.

– Забыл, – кивнул я искренне, так как на самом деле не мог вспомнить наш план спасения классика.

– Верю! Толковый ты парень. Может, тебя к нам взять, а? Подпишешь бумажку, будешь органам помогать, денежку кое-какую получать… – Он посмотрел на меня, как оценщик.

– Не уродуй ребенку жизнь! – попросил парторг. – У вас и так стукачей хватает. Возьми тогда уж Макетсона. Он, по-моему, об этом мечтает.

– Зачем нам этот трепач?

– Вам видней. «Я отлучусь в сокровищницу тро-оллей, где золото Артура трам-там-там…» – поведал Лялин и умчался, нетерпеливо перебирая ногами.

Проводив взглядом Папикяна, чекист, не чокаясь, выпил коньяк и закусил лимоном.

– А разве он на вас не работает? – спросил я.

– Кто?

– Макетсон.

– На нас не работают, Гога, мы не плантаторы, с нами сотрудничают. А с чего ты взял, что он наш?

– Как это с чего?! Все время отпрашивается, говорит, по вашим заданиям. В командировки от вас ездит…

– В какие еще командировки? Ты ничего не путаешь?

– Нет. Сегодня с половины дня отпросился на собеседование. Сказал, вы его в диссидентское подполье внедряете.

– Что-о? Какое еще на хер подполье? Нет никакого подполья. Полсотни психов и обиженных внуков. Ладно, разберемся. А с кем собеседование, не сказал?

– С Бобковым.

– С ке-ем?

– С Бобковым…

– Ты хоть знаешь, кто такой Филипп Денисович Бобков?

– Кто?

– Начальник Пятого управления. Генерал армии. Я в конторе пятнадцать лет работаю и его один раз видел. На торжественном собрании. Ну, Макетсон… Ну, фантаст! Хорошо, что просигналил. Мы организация благодарная, всегда поддержим, если надо. С повестью пока не поможем, время еще не пришло. Но если в чем другом – обращайся, а теперь дуй в партком!

Я встал, потом снова сел, допил для храбрости коньяк и выпалил:

– Худрук театра имени М. пристает к актрисам.

– Знаем. К твоей тоже пристает? – с интересом посмотрел на меня Бутов. – Вот ведь старый кобель, ему из Индии возят укрепляющие таблетки. И что он там еще отчудил?

– Затащил ее в кабинет и хотел изнасиловать…

– Ну да, изнасилуешь такую лосиху!

– Она ему отказала… в решительной форме. А Виолетта Гаврилова, между прочим, – комсорг театра, и ее теперь увольняют.

– Правильно увольняет. Она же его с этим… каскадером вместе избила.

– Вы знаете?

– Кое-что…

– Каскадер случайно зашел в приемную, увидел и заступился.

– Уверен? Кто может подтвердить?

– Лета.

– Нет, она заинтересованное лицо. Еще?

– Секретарша.

– Точно! Она нам уже писала. Правда, анонимно. Ладно, будем вникать. На этого старого козла давно жалуются, а за жабры взять трудно: он Ленина в кино играл. Ничего, разберемся. Хорошо, что довел до сведения. А может, все-таки к нам?.. – Он глянул на меня с суровой мечтательностью. – Ладно, ладно, не буду портить тебе жизнь. А сейчас давай в партком…

– «Гони, коня, мой витязь синеокий, в светелке ждет тебя твоя невеста…» – пропел вернувшийся Лялин.

– Коля, заткнись, надоел! – рявкнул Бутов. – Лучше налей!