Часть третья

Лорд-канцлер осторожно опустил передо мной на стол листок, исписанный убористым почерком.

Я быстро пробежал по нему взглядом, спросил с подозрением:

– А это что за… какой такой охотничий домик… зачем ему деньги?

Он ответил с вежливым наклоном головы вниз и чуть в сторону:

– Ваш, ваше величество, ваш. Требует ремонта, как уверяет управитель! Это он представил смету, посмотрите и утвердите, если сочтете правильным, а я со своей стороны могу сказать, что все выдержано в точности. Я даже добавил бы, все-таки ваш охотничий, а вы самый великий из императоров, которых знала империя… Потому и домик можно расширить…

Я всмотрелся в цифры, их длинный столбик, перевернул на другую сторону, но и там тоже цифры идут почти до самого конца листка.

– Что за домик, что столько денег на ремонт?

Он сказал с едва заметной ноткой превосходства:

– Ваше величество, охотничий домик императора не совсем домик. Императора обычно сопровождает на охоту сотня его самых близких придворных, допущенных к его милости, а еще больше слуг, поваров, парикмахеров, конюхов и прочего люда, не считая псарей и загонщиков.

– Понятно, – сказал я с сарказмом, – это точно вместительный домик. Весьма даже. Слуги и загонщики, правда, могут разместиться на свежем воздухе, но в дождь все равно полезут под крышу, чтобы увеличить шанс свального греха…

– Здесь это не грех, – уточнил он, – а допускаемый в некоторых необходимых случаях ритуал.

– И освященный? – уточнил я.

Он чуть наклонил голову.

– Да, традициями.

– Чем старина всем и нравится, – заметил я. – С тех времен взяли только самое приятное.

В кабинет вошли вызванные мною чуть ранее граф Келляве и Альбрехт, Келляве услышал определение лорд-канцлера и добавил веским и внушающим голосом:

– Уверен, в обществе есть специалисты, что ломают головы над поисками моментов в прошлом, которые надо бы возродить и сохранять, как священную память о великих предках!

Лорд-канцлер взглянул на него с интересом.

– Глубокая мысль, сэр…

– Гастон, – подсказал Келляве. – Сэр Гастон.

– Вы сказали очень точно, – пояснил лорд-канцлер. – Такие специалисты есть, высоко ценятся. Правда, находятся как бы вне поля зрения, хотя есть мнение, что пора им ввиду растущей потребности занять достойное место в обществе.

Я повернулся к Альбрехту, сделал широкий жест, указывая обоим на кресла.

– Садитесь, прынц. Как видите, прынц, а вы считали, это болото не развивается!

– Да, – ответил Альбрехт мрачно, – но в какую сторону?

– А куда камень легче катить, в гору или под гору?

Он промолчал, я тоже подумал, что лучше бы болото оставалось болотом, иногда застой лучше развития.

Мелькнула мысль, что из охотничьего домика короля Людовика Тринадцатого, что располагался на диких болотах в дремучем лесу, вырос великолепный Версаль, так что охотничьи домики бывают еще те, но только я не тот, что перестраивает домики в дворцы.

– Пока отложим, – сказал я лорд-канцлеру. – Сэр Джуллиан, благодарю за старания и заботу о моем здоровье! Скачка в лесу на свежем воздухе хорошо сказывается на здоровье моих мембран и митохондрий… Сэр Альбрехт, я готов выслушать ваш доклад!

Лорд-канцлер откланялся и поспешно вышел из кабинета. Альбрехт сказал с хмурым видом:

– Вы насчет охраны причальных пирамид распорядились вовремя, но поздновато. Некоторые сепаратисты, пользуясь неразберихой в связи с появлением Багровой Звезды, поспешили разрушить их в своих королевствах. В остальных, где мы высадили свои отряды, там все в порядке, охрана бдит. Но на все причальные пирамиды нашего войска не хватит!

– Ужесточим карательные меры, – сказал я. – Те короли, при попустительстве которых пирамиды уничтожены местными буянами, будут караться смертной казнью через повешение у них же на воротах дворца!..

Альбрехт заметил:

– Это не попустительство, ваше величество. Пирамиды – слишком громоздкая штука, чтобы их уничтожили какие-то буяны. Над разрушением должны поработать умелые и многочисленные бригады, а такое можно только по прямому приказу короля…

– Карать беспощадно, – велел я. – Права общества выше прав человека!.. Пока человек не станет общественным.

– Я отправлю своих людей, – предложил Келляве. – Прошу поручить мне самое мятежное королевство! Я приведу его в чувство.

– Одобряю, – ответил я. – Воевать здесь не очень умеют, а с толпами мятежников ведите себя без жалости. Никакого гуманизма, здесь его толкуют как слабость!.. Помните, мы явились с Багровой Звезды Зла. Все должны разбегаться, увидев только, как вы нахмурились!

– Сделаем, – пообещал он. – Позвольте идти собирать отряд?

– Действуйте, – разрешил я.

Он с озаренным ликованием лицом поднялся, даже доспехи заблестели радостно и сверкающе, сказал громовым голосом:

– Ваше величество!

Как только дверь за ним захлопнулась, Альбрехт пересел ближе и развернул на столе карту с множеством пометок красным.

– Вот здесь конфликты…

Ближе к вечеру, когда моя армия уменьшилась больше чем наполовину, я вернулся во дворец и, поднявшись в кабинет, рухнул в кресло с таким ощущением, что весь день таскал мебель из одного корпуса в другой.

Крепкий кофе чуть освежил мозги и тело, некоторое время еще поработал с бумагами, наконец Переальд, сменивший Хрурта у двери моих апартаментов, вскочил со стульчика, выпрямился.

Я заметил его набыченный вид, поднял от стола голову.

– Что там?

Он сказал быстрым шепотом:

– Вас долго не было, а уже ночь… Ульман говорит, пришла эта, которая официальная…

– Эта которая? – спросил я, стараясь вспомнить, какая из них какая. – Высокая и с вот такими?

– Ага, – ответил он, – с синими волосами!

– Где ждет, в приемной?

– Нет, прошла прямо в спальню…

Я малость опешил, кивнул молча и быстрыми шагами пересек кабинет. Периальд едва успел толкнуть дверь, стараясь не допустить позора, когда сам император будет открывать себе.

В глубине спальни торопливо поднялась из кресла Жанна-Антуанетта, светлая и чистая, как рыбка, вся в голубом, под цвет глаз и волос, присела в поклоне, шурша ворохом платьев.

– Ваше величество…

Я спросил встревоженно:

– Что-то случилось, маркиза?

Она ответила из глубокого приседа:

– Герцогиня велела идти сегодня мне…

– У вас что, – спросил я, – дежурство?.. Мало ли чего велела герцогиня. Она не разводящая караула. Вы можете встать, маркиза. Герцогиня не распоряжается такими вещами, как случка с императором.

Ее щеки покраснели, выпрямилась и сказала торопливым шепотом:

– Я сама едва упросила!.. Ваше величество!

– А-а-а, – протянул я, – это чуть меняет дело, хотя и не понял, в какую сторону. А что случилось, маркиза?

Ее глаза на миг стали фиолетовыми, но снова обрели небесно-голубой цвет, даже засияли так, что от них пошел свет, правда я предпочитаю более теплые цвета, почему-то не жажду встретить женщину с красными глазами.

– Ваше величество, – сказала она быстро, – по двору пойдут слухи, если вы не… Я должна быть консуммирована вами, чтобы пресечь разговоры.

Я вздохнул.

– День был тяжелый, маркиза. Если все дело в государственной необходимости, то вон моя койка. Раздеваться, как я понимаю, в таких случаях женщины умеют и сами?

– Могу позвать служанок, – предложила она.

– Обойдемся, – буркнул я. – Утром нас узрят принц Кегельшир и принцесса Джеззефина, этого достаточно.

Она поняла по моему голосу, что к сантиментам я не расположен, покорно прошла к роскошному ложу, сбросила платье-халат на спинку кресла и молча скользнула под одеяло.

Я так же молча разделся и рухнул на свою половину, чувствуя тяжесть во всем теле. Говорят, усталому коню и ухо тяжелое, а сейчас я как два коня, набегался и наскакался, будто не император, а король какой-нибудь Итаки, которую и на карте не найти, но своего короля имеет.

– Ваше величество?

– Сейчас приступим, – пообещал я обреченно, – маркиза, вы пока сами… что, не умеете?.. А еще культура, эпоха Просвещения!.. Далеко этой империи до той самой культурной революции, которой лучше бы и не было. Ладно, щас…

У Жанны-Антуанетты больше старания, чем опыта, да и какой опыт у здешних женщин, он весь ограничен умением лежать на спине. Не все даже ноги догадываются раздвинуть, со многими добродетельными дурами это приходится делать самому.

Это и называется «отдаться», когда женщина вручает себя в руки мужчины для удовлетворения его телесных нужд. Такое считается как на Севере, так и здесь, на Юге, крайней степенью разврата, за незнанием чего-то еще и финтифлюшечного.

Впрочем, мне эта простота нравится больше, чем крайняя раскрепощенность женщин моего прошлого мира. У тех очень завышенные требования насчет долгих и сложных прелюдий, да и вообще, стараются усложнить процесс всякой нам ненужной вбоквельностью. Это не нравится даже бабникам, а настоящие мужчины, что грезят о войне, карьере или бизнесе, вообще не любят увязать в этом болоте, где все вообще-то элементарно просто и любые дороги ведут к одинаковому, как устилающие двор плитки, финалу.

Потому процедурный вопрос с Жанной-Антуанеттой закончили быстро ко взаимному удовлетворению обеих сторон. Она уверенная, что все сделала правильно, а я довольный, что не пришлось ничем заниматься еще и помимо простого и ясного как божий день коитуса.

Можно было бы обойтись и без вязки, но такое человечное поведение вызывает непонимание и подозрение. Как это самец и самка в одной постели и не? Пусть даже в разных, но если можно, то что это с ним не так?

Утром проснулся с мыслью, что Демона Огня нужно постараться остановить в любом случае все же как можно раньше. Мои как бы беспечные заверения, что он делает нужную нам имперскую дорогу, от растерянности, но это один Альбрехт понял или ощутил, я всегда стараюсь держаться гоголем, хоть у меня и нет такой роскошной шляпы.

Мы не знаем, что на него подействует и как подействовать, потому есть вероятность, что в самом деле доберется до океана, а там страшно подумать, что произойдет…

Рядом спит бренд, доверчиво уложив мордочку на мое плечо и закинув ногу на живот, даже на грудь. Теплая и даже мягкая, несмотря на скудость мест, за которые можно ухватить горстью.

У нее только волосы голубые, а в остальном, как говорит глубинная народная мудрость, женщины все одинаковые. Даже то, что слабенькие волосы в подмышках и совсем жалобные в паху тоже голубые, ничуть не удивило и не добавило интереса.

Впрочем, она не женщина, а бренд империи, а как бренд уникальна, восхитительна и восторгательна.

Хотя, конечно, бренд должен быть на высоте, а у нас как впердолил по самые гланды, то уже вроде бы и не бренд, хотя для других бренд, но когда знаешь, какие у нее волосы и в каком месте, то уже как-то высота уже не заоблачная, это сродни детскому потрясению и переоценке нерушимых ценностей, когда вдруг узнаешь, что и сказочно-воздушные балерины какают.

Зато ее случка успокоила, уверена, что все на уровне, и даже заплатила за спасение своего мужа, так что все хорошо.

Все хорошо, подумал и я, понятно же, никогда не заикнусь, что плата была никакая.

Видимо, я в самом деле стал политиком с головы до ног, если безразлично, кто из женщин спит в моей постели. А совсем недавно сердце рвалось от боли, когда ушла Лоралея или когда самому нужно было уйти от Беатриссы, а как страдал, когда вынужденно оттолкнул не понимающую моих метаний чистую и самоотверженную Дженифер…

Сейчас мог бы встать и раньше, выспался, мне много не надо, но терпеливо дождался, когда наконец принц Кегельшир раздвинул шторы, а принцесса Джеззефина сказала чопорно:

– Доброе утро, ваше величество!