Деревушка крохотная, всего семь домиков, правда рассчитанных на большие семьи, добротных и массивных, сложенных из толстых бревен. Все приподняты на фундаментах, то ли из-за талых вод, то ли еще почему-то, сельскую жизнь не знаю, хотя весьма упорно добиваюсь подъема и расцвета сельского хозяйства, это, как слышал где-то, для державы очень важно.

Я еще не въехал на околицу, а с улицы разбежались, как вспугнутые воробьи, дети, теперь пугливо наблюдают за нами через невысокие заборы, особенно за огромным черным псом с багровыми глазами.

Да и сам я, понимаю, не совсем привычный углежог. Не каждый день между домами лесной деревушки проезжают всадники на огромных черных конях, когда хоть и не в золоте, но в явно дорогой одежке, а у коня вся сбруя в золотых бляшках.

Женщины остались во дворах, вместе с детьми смотрят поверх заборов, а мужики вышли на улицу, сняли шапки, кланяются.

– Староста? – спросил я.

Из группы мужчин вышел кряжистый бородач, степенно поклонился.

– Господин… Меня зовут Якоб Томлинсон. Я местный староста… чего изволите?

– Просто проездом, – сообщил я небрежно. – Зайду к тебе напиться воды да поеду дальше.

Арбогастр, оставшись без хозяина, подошел к забору, посмотрел на калитку и, подумав, с хрустом оторвал засов и начал с удовольствием, как ребенок хрустит леденцом, жевать железку.

Бобик, гордо выказывая, что он вхож туда, куда копытному вход заказан, успел проскочить внутрь дома раньше хозяина.

Староста поспешно забежал мелкими шажками, неприличными для такого могучего взрослого, спросил искательно:

– Господин?..

– Вообще-то император, – сказал я и сел на лавку, развернувшись к нему лицом, – но в такое разрешаю не верить. Я здесь не воду пить и не баб таскать на сеновалы. Ваша деревня ближе всех подобралась к Зачарованному Месту…

– Болоту?

– Пусть Болоту, – согласился я. – У вас болото, у других лес или Каменная Плешь, но везде эта опасная опасность… Рассказывай, как ходите туда собирать клюкву или морошку и что, кроме ягод, находите еще!

Он замер посреди комнаты, остолбенелый и насмерть испуганный.

– Ваша милость!.. Да как же… да никто к тому проклятому месту и близко не подходит! Говорят, всего колотить начинает, как только подходишь ближе, а если продолжать переть, то и копыта можно в сторону!

Я смотрел с недоверием, он ясно испуган и говорит правду. Но похоже, что-то недоговаривает, так что правда не совсем правда, если она не со всех сторон полная правда.

– Значит, – сказал я с нажимом, – кто-то все-таки ходит. Отвечай, Томлинсон, и говори скорей, какие добрые дела ты сделал для людей? Отвечай как перед святым Петром, кто там бывает?

Он замотал головой с такой страстью, что уши почти захлопали по его лицу, как у спаниеля.

– Ваша милость!.. Никто, клянусь. Разве что Агня, но она, можно сказать, и не из деревни вовсе!.. Сама по себе живет, нас не спрашивает. Не наша, в общем. Мы за нее не отвечаем!

Сердце мое, как гончий пес, ощутивший след зайца, встрепенулось и насторожило уши.

– А где тогда эта Агня, которая не живет в деревне, но о которой все знаете?

Он сказал упавшим голосом:

– За… околицей. И не знаем о ней ничего. Часто бывает в лесу без всякого страха, на болоте собирает травы. К ней ходят за снадобьями.

– Ведьма, – сказал я с удовлетворением и ожиданием, что вот сейчас начнет уверять, что никакая не ведьма, а лекарица, знахарка, вон такого-то и такого-то вылечила, однако он покорно кивнул.

– Да, ваша милость, это в ней есть.

– И, – сказал я, – как это… у нее?

Он ответил погасшим голосом:

– Потому и живет на отшибе. Я еще совсем ребенком был, когда ей там домик построили. Только при мне троих… погубила, так говорят.

– Может, – предположил я, – просто не смогла вылечить?

Он потряс головой.

– То были крепкие парни. Крепкие, но больно наглые. Других задирали, иной раз грабили кого, а самое главное, родителей не слушались!

– Да, – согласился я, – это такой редкий грех, что просто преступление. Надо наказывать!.. Но точно ходила не только по краю болота, но и… дальше? Свидетели есть?

Он сказал истово:

– Точно!.. Видели, как шла-шла, а потом исчезла!.. Только воздух задрожал, как над головой при жаре… Вышла только к вечеру, сама не своя, но никому не рассказывает, что видела на той стороне, хотя вернулась бледная и перепуганная.

Я поднялся, подошел к окну, староста понял и молча указал на окошко с другой стороны. Из него видна уходящая из деревни улица, а где-то за пару сотен ярдов под могучими липами приютился аккуратный домик, заметно старый, но не развалюха.

Кровь пошла по венам совсем горячая, нагревая и мозг, а в нем мысли начали метаться суматошнее.

– Что-то оттуда вынесла?

Он ответил уклончиво:

– Всякое говорят. Как и о ней самой. Я пожил на свете, знаю, люди частенько преувеличивают, но в ней есть что-то ненашенское. Ее побаиваются и не хотят сближаться, а причины есть, я говорил… Потому на околице, подальше от остальных. Вроде бы и в деревне, и в то же время отдельно.

– Что, – поинтересовался я, – и мужчины боятся?

Он ответил рассудительно:

– А кто не побоится? Мы люди мирные, неприятности никому не нужны. А причины, как уже сказал, есть…

– А конкретно?

Он ответил уклончиво:

– С теми, кто ее обидит, вскоре что-то да случается. Двое углежогов, что хотели с нею позабавиться, вопреки ее желанию, сгорели в своей яме, а еще один, что приставал к ней и угрожал, что если она не пойдет с ним, то он ее дом подпалит, по дороге обратно попал под упавшее дерево. Хребет переломило, два дня мучился, орал, пока не помер…

– А не могло быть случайностью?

Он вздохнул.

– Могло бы, но через недельку тут у нас гостили двое из соседней деревни. Узнали, что одинока, родни нет, никто не заступится, ну и пристали к ней… Не знаю, было ли что у них, но утром, когда возвращались, оба утонули в реке. А речка у нас такая, куры вброд переходят!

– Это меняет дело, – согласился я. – Уж и не знаю, как надо упиться… Да и то если уж дошли до реки, то могли бы даже ползком на тот берег… Хорошо, пойду с нею знакомиться. Мне дозарезу нужен человек, который что-то знает насчет этого Зачарованного Болота.

Он взглянул с некоторым испугом.

– Это опасно… Хотя у вас такой пес и такой конь…

– Да, – согласился я, – что я без них бы делал? Хотя, возможно, я сглупил, что прибыл в одиночку…

Он сказал с уважением:

– Вы мудрый человек, хоть и богатый!

Я, в свою очередь, уставился на него с подозрением.

– Ты чего?

– Признаете, – ответил он почтительно, – что ошиблись! Такое редко у кого, а у знатных так вообще…

Я отмахнулся.

– Так это хвастаюсь, что сейчас я умнее, чем был даже минуту назад. Вот так я все умнее и умнее… Нам нужен тот, кто побывал бы в этом Зачарованном Болоте, а потом вернулся. Эта женщина весьма как бы вполне.

Он пожал плечами.

– Господин, слухи о таких случаях ходят, но я бы не придавал им значения. Слухи бывают самые разные.

Я кивнул, соглашаясь, прав, но у меня нет выбора.

– Проверим!

На улице народ боязливо толпится в сторонке от арбогастра, но дети оказались смелее взрослых и таскают ему обломки старых подков, ржавые гвозди, а он меланхолично жует, к ужасу взрослых и восторгу детворы.

Бобик, спасаясь от солнечного зноя, лег в тени под плетнем, но все равно смотрится таким чудовищем, что подходить к нему не решаются.

Похоже, всплыла мысль, эта женщина на отшибе из тех немногих, в ком пробудилась так называемая дикая магия, а это как раз то, в чем женщинам нет равных. Дикая, как и вся магия, не от ума, а на эмоциях, а в истерике и умении скандалить женщинам нет равных, никто спорить не рискнет.

Магия вообще вся на интуиции, но мужчины не могут не привносить логику, из-за чего, упорядочивая приобретенные знания, одновременно затрудняют дорогу к высотам самой магии.

У женщин получается намного легче, однако именно потому и не поднимаются к вершинам. И никакого парадокса, здесь чем больше рассудка и понимания процессов, тем слабее сама мощь магии.

С другой стороны, Верховных Магов слабыми не назовешь, но у них сила в концентрации и умении применять магию именно кинжально, прицельно, точечно, а женщина, чтобы уничтожить лису, укравшую курицу из ее двора, готова с лисой превратить в пепел и половину окружающего леса.

Арбогастр неспешно бредет следом, копыта мерно постукивают по сухой дорожке, а Бобик то носится кругами, то забегает вперед. Сейчас добежал до избушки ведьмы, но вскочить вовнутрь не успел, я прикрикнул, и он послушно вернулся, только тоскливо скульнул голосом обиженного щеночка, которому придавили лапку.