Маркиз поспешно развернулся, кукольно прекрасный в его сверкающем серебром парике с безукоризненными трубочками буклей у висков, опускающихся до середины ушей. Лицо сильно напудрено, глаза подведены черным и синим, на щеках свекольно-яркий румянец, сам весь нарядный и настолько выставочный, что хоть сейчас за витринное стекло.

Расшитый золотом светло-фиолетовый жостокор, под ним веста и рубашка, веста расстегнута до пупа, чтобы было видно во всей красе роскошнейшее жабо рубашки, а еще и белоснежный шарф-платок на шее, скрепленный булавкой с крупным изумрудом, концы спускаются до середины груди, белоснежные манжеты, вышитые золотом галуны от плеч и ниже, короткие облегающие штанишки, заканчивающиеся под коленями, а дальше кружева, напоминающие края ночной сорочки…

Хотя что это я, здесь и мужчины облачаются в такие сорочки, ложась спать. Это я, дикарь, привык спать бесстыдно голым. Или на худой конец элегантно нагим. А то и вовсе культурно обнаженным.

Он станцевал замысловатое приветствие, делая сложные па и в такт выписывая в воздухе замысловатые восьмерки шляпой на всех уровнях, наконец замер в поклоне, выставив вперед ногу в белоснежном длинном чулке и в замшевой туфле.

– Ваше величество, – сказал он с таким чувством, что даже голос дрогнул, – вы приняли личное участие, чтобы спасти меня! Я в вечном долгу…

Я отмахнулся.

– Да бросьте, маркиз! Такие пустяки. Вы вроде бы мой подданный?.. Я обязан заботиться о своих людях, где бы те ни находились.

– Ох, ваше величество…

– И обеспечивать им защиту, – договорил я, повышая голос, – начиная с юридической и заканчивая силовыми вариантами, о которых умалчиваем, но народ все равно о них знает или догадывается, чем и гордится.

Жанна-Антуанетта из глубокого приседа возразила горячо:

– Нет-нет, вы сделали больше, чем просто император!

Я сказал уже почти недовольно:

– Езжайте, маркиз, не вгоняйте меня в краску. Неловко, когда благодарят за пустяки.

Он поклонился и поспешно поднялся в экипаж. Слуги закрыли дверцу, Альбрехт дал сигнал кучеру, тот тут же взмахнул кнутом над лошадиными задницами.

Кони с готовностью начали разбег в сторону далеких ворот. Альбрехт поинтересовался:

– Управлять имением?

– Да, – живо подтвердила Жанна-Антуанетта, – без надзора слуги наглеют, а управитель еще больше!.. Если хоть полгода не появляться, я не представляю, что там начнется!.. Наверное, и дом рухнет.

Келляве окинул ее оценивающим взглядом. Жанна-Антуанетта, как и все женщины дворца, смотрится ярко и благоухающе, словно сказочная бабочка, слетевшая с небес, а глядя на ее милое лицо и счастливую улыбку, сам начинаешь улыбаться, как дурак без всякой видимой причины.

Альбрехт покосился на графа и сказал моим голосом:

– Да, маркиза, теперь за работу!.. Во славу империи и растущего подъема сельского хозяйства!

– Я всегда готова, – ответила маркиза и посмотрела на меня тем особым женским взглядом, который говорит о предельной готовности отдать жертвенно его величеству все, что имеет женщина, кроме жизни, вещей и денег. – Как будет угодно императору.

– Сегодня отдыхайте, – обронил я, – а потом да, принц Гуммельсберг сказал верно, все за работу!.. Ломать камни скорее всего вас не пошлем, но без работы не оставим. В моей империи все имеют право на свободный и радостный труд во имя! Чтобы в поте лица, как велел Господь.

Альбрехт повернулся и посмотрел на закатное небо.

– Ваше величество…

Я вздохнул.

– Вы правы, пора. Жанна, доброй ночи…

На обратном пути попадается все больше женщин, на этот раз все в пастельных тонах: от лент в высоких прическах до кончиков туфлей, к вечеру принято переодеваться, как и к обеду, мужчины держатся позади, скромные и молчаливые, выставив впереди жен, дочерей и племянниц.

Мы прошли, убыстряя шаг, у главного здания ждет лорд-канцлер, за ним скромно держится один из его помощников, долговязый и нескладный, я обратил внимание на длинные кружевные манжеты до кончиков пальцев, не представляю, как с такими можно работать, это же заметил и Келляве, буркнул:

– Этот точно не работает. Зато, наверное, за вином быстрее всех бегает.

Лорд-канцлер выступил вперед и поклонился.

– Ваше величество, вы велели…

– Сэр Джуллиан, – сказал я как можно более веско, – мне предстоит отлучиться на сутки, а то и больше. Из дворца. Постарайтесь не устроить переворот, мятеж, а тем более фронду. И не подожгите тут все… И посторонних баб не водите, своих девать некуда.

Он отшатнулся, шокированный.

– Ваше величество!.. Как же двор без императора?

– Мир неспокоен, сэр Джуллиан, – напомнил я. – Правители в пещерах ждут конца света, а брошенные на верную гибель подданые грабят и захватывают троны!.. Я отправлюсь с инспекцией на дальние рубежи ради мира и спокойствия империи. Или вы против мира и спокойствия?

Он даже отступил от такого страшного для государственного деятеля обвинения.

– Ваше величество!

– А что, – сказал я, – мир и спокойствие – это стабильность, но грабежи и всеобщая смута дают соблазнительные перспективы что-то ухватить для дома, семьи и нашей настолько блистательной империи, что глаза режет?

– Ваше величество, – запротестовал он, – как только Великие Маги выйдут из убежищ, все смутьяны будут наказаны!

– На что намекаете, – сказал я подчеркнуто зловещим голосом, – сэр Джуллиан?.. С Великими Магами надеюсь договориться.

Он поклонился, ответил, пряча от меня глаза:

– Да, ваше величество. Как скажете, ваше величество.

Я проследил, как отступает, пятясь до самых ступеней, голову так и не поднял, уже знает, император не совсем дурак, хоть и северный варвар, по глазам поймет, насколько он не верит, что с Великими Магами удастся договориться вообще, а уж мне и подавно.

Альбрехт сказал хмуро:

– Пора.

Я хотел было свистнуть арбогастру, услышит на любом расстоянии и прибежит, распугивая народ, но на меня и сейчас смотрят сотни пар глаз, вон подходят торопливо и снимают шляпы, а женщины хватаются за юбки, чтобы грациозно присесть и не наступить на подол.

Альбрехт кому-то махнул в свойственной ему аристократической манере, слуги вдали ринулась в сторону конюшни.

– Может, – сказал он без всякой надежды, – все-таки с отрядом?

– Мы прижаты к стене, – ответил я. – Каждая минута на счету.

– Да это понятно…

– Только посмотрю, – объяснил я, – а то такую хрень несут эти разведчики.

Он сказал злым голосом:

– Точно в то Зачарованное Место не полезете?

– Точно, – заверил я не моргнув глазом. – Я уже император, пусть другие лазят! А я буду указывать, кому куда лезть и какие песни петь во славу моего великого величества. Не волнуйтесь, сэр Альбрехт, я наглею быстро!

– Да это мы все заметили, – буркнул он. – Ладно, если через сутки не вернетесь, поведу туда армию!

– Через двое, – сказал я. – А лучше трое. Никто не знает, что там! Только чувствую, как и вы, что раз началось там, то и разгадка может быть в том же месте. Или в другом.

Послышался дробный и красивый цокот копыт. Двое конюхов, держа с обеих сторон под уздцы арбогастра, бегут в нашу сторону, лица испуганно-счастливые.

– Ваше величество, извольте…

Арбогастр, сверкая блестящей черной кожей, горделиво тряхнул роскошнейшей гривой и, наклонив голову, уткнулся лбом мне в грудь.

Я взялся обеими руками за его щеки и звучно поцеловал между глаз.

– Я люблю тебя, мой боевой друг!

Сбоку мощно пихнуло огромное и такое же горячее черное тело, Бобик требовательно подставил и свою голову.

– А как тебя люблю, – заверил я, – толстый мой жрун!.. Сейчас подрастрясем твой висцеральный, подрастрясем… Да и бока у тебя как у баронессы Редгрейв, только задница у нее пока шире…

Он посмотрел на меня с мимолетной обидой, но тут же весело взбрыкнул и сделал вокруг нас стремительный круг, его вожак стаи изволит шутить, по голосу понятно, а слова могут быть разные.

– Не рискуйте, – сказал Альбрехт снова, – время героизма осталось по ту сторону океана.

– Наша родина, – возразил я, – на подошвах наших сапог!.. Где мы, там и наши идеалы. Правда, на вас уже местные туфли… А шляпа так вообще, всем шляпам королева, а то и вовсе императрица!

Он смолчал, шуточки императора бывают обидными, поди разберись с ходу.

Я поднялся в седло.

– Трое суток, – напомнил я строго. – Трое суток никаких поисков!

Все верно, бешеной собаке сто верст не крюк, сперва на багере, а оставшиеся триста миль на арбогастре с бегущим впереди Бобиком.

Я с пространственной ориентацией не очень, не представляю, как эти дуры-птицы осенью улетают за моря-океаны, а потом после зимы возвращаются в те же гнезда.

Зато для таких продвинутых эволюцией существуют карты, я дал понюхать Бобику и велел искать село, что расположено вот тут, видишь, прямо у самого леса, дураки набитые, лесные кабаны придут ночью копаться в огородах…

Еще в Волсингсборе просмотрел то немногое, что узнал о княжестве Зааненское, на землях которого и существует с самых древних времен Проклятое Болото, а когда несся от причальной пирамиды через владения еще двух самостоятельных князей и одно баронство, узнал ближе к концу пути от встреченных крестьян, что князь Колозерд добр и милостив, особо не притесняет, хотя в своем лесу охотиться не разрешает, но позволяет собирать грибы и ягоды, а также заготавливать сушняк на зиму.

Еще ближе к его дворцу наткнулся на углежогов на окраине леса. Эти, боязливо косясь на огромного Адского Пса и на арбогастра, чьи глаза горят таким же багровым пламенем, торопливо поведали, что да, вон в той стороне с месяц тому полыхало жуткое пламя, лес горел, оттуда доносился даже грохот, но потом все отдалилось, лес там выгорел дотла, а теперь там каменная площадка такая ровная и красивая, как будто ее готовили для короля…

– Благодарю, – сказал я и бросил им серебряную монету, – с какой стороны лес начал гореть?

– Вон оттуда, господин…

Зайчик рванулся в ту сторону, уловив по движению моих ног, куда нужно. Бобик обиженно взвизгнул и ринулся догонять, а потом понесся впереди через лес, пугая лесных жителей.

К местному князю я заезжать не стал, слишком велика честь принимать самого императора. А еще неизвестно, что у него за жена, вдруг старая, а дочери уродины, да и вообще, нужно поменьше отвлекаться на формальности приема у местных правителей, пусть даже это и льстит мелкому самолюбию.