Норберт по моему приказу установил за клауренской герцогиней скрытое наблюдение, лишь однажды сообщил коротко, что она подыскивает дом, но, судя по запросам, желает приобрести целый дворец, хотя упорно именует его домом или просто зданием.

– Не хочет привлекать внимания, – ответил я. – Не спускайте с нее глаз, дорогой друг.

– И участок, – добавил он. – Еще вокруг дома должен быть большой участок! А в столице с этим негусто.

– Тоже объяснимо, – сказал я.

Он кивнул.

– Да. Ожидаемо. Я наметил два наиболее подходящих, хотя и очень дорогих.

– Раскошелится, – сказал я уверенно. – Похоже, ставки высоки. Места для своих приготовили?

– Снял комнаты, – сообщил он, – с видом на эти здания. Оба через улицу справа и слева. Когда герцогиня заселится, начнет интересоваться и теми, кто захочет поселиться вблизи, но мои люди там уже будут жить, так что вне подозрений.

Альбрехт в течение трех дней докладывал о безуспешных раскопках в императорской библиотеке, как в публичной части, доступной для членов Императорского Совета, так и в личной, куда доступ был только у императора и его родни.

– Похоже, – сказал он, – этот Демон Огня – что-то в самом деле необычное.

– Здесь все необычное, – напомнил я. – Как и ваша шляпа.

– Единичное, – уточнил он. – История империи насчитывает пять тысяч лет, сложностей было много, но больше за счет мятежей, переворотов и смены власти…

– Для летописцев это заметнее, – согласился я, – живут при дворце. Хотя, думаю, такое явление, как появление Демона Огня, каким бы прозвищем его ни наделили, было бы все равно отмечено.

– И главное, – сказал он, – было бы сказано, как его победили.

– Или само убилось.

Он вскинул брови, впервые выразив какую-то эмоцию.

– Что, возможно и такое?

– Конечно, – заверил я.

– Что, муки совести?

– Выполнение задания, – уточнил я. – Или чтобы не попасть в руки врага.

Он сказал с неудовольствием:

– Вы еще про неразделенную любовь скажите!.. Нет уж, придется все самим, подсказок не вижу. Ваше величество?

Он смотрел с ожиданием, учтиво склонив голову чуть набок, огромная шляпа со множеством цветных перьев в правой руке прижата к сердцу, настоящий придворный, приближенный к императору.

Я ощутил как неудовольствие в его адрес, предатель наших обычаев, так и слабую благодарность за то, что служит переходным мостиком между двумя культурами, каждая ценна по-своему.

– Ждем, – ответил я коротко, – Чекард только что прислал сообщение, что Демон Огня сейчас прет по каменистой местности. Скорость слегка повысилась, это не болота замащивать камнем, но прибавил не так уж и много.

– Направление все то же?

– Не меняет, – ответил я. – Даже особенности рельефа не сбивают с точного курса. Ориентируется то ли по звездам, он может их видеть и днем, как некоторые муравьи, или по магнитному полю…

Он посмотрел внимательно.

– Магнитному…

Я отмахнулся.

– Да это такое… в общем, птицы по нему улетают за тысячу миль на зимовку, а через полгода возвращаются точно в свои гнезда.

Он кивнул, вполне удовлетворенный.

– Понятно. Вы тоже по этому… магнитному?

– Идите в задницу, – сказал я с сердцем, – любите из меня монстра делать! Я верный слуга Господа!

– Правда? – спросил он с сомнением. – А раньше говорили насчет слуги Церкви…

– Брехать нехорошо, – укорил я. – А еще прынц!.. Прынцам не к лицу брехать, как поповым собакам. Никогда я такого не говорил. Церквей много, еретиков еще больше, а Всевышний один!..

Он сказал фальшивым голосом:

– Ваше величество! Конечно-конечно! Всевышний один, а вы тоже один у нас император.

– На материке еще семеро, – напомнил я.

Он ответил с пренебрежением:

– Вы с ними рядом как волк и семеро козлят.

– Герцог, – прервал я, – продолжайте копать!.. Объявите награду тому, кто найдет хоть что-то насчет Демона Огня или о чем-то похожем. Помните, это мы его так назвали, а в старых летописях он может быть…

Он откланялся с преувеличенной учтивостью, даже танцанул, зная, что это меня раздражает, и ушел, звонко цокая подкованными туфлями, словно сапогами со шпорами.

Вечером нужно выйти на прогулку по саду: так принято, высший свет должен видеть, что император здоров и дееспособен. Здесь не дай бог подхватить даже насморк, сразу же начнется схватка претендентов на трон, пусть уж лучше грызутся за место поближе к трону и моему величеству…

Альбрехт, Норберт и даже граф Келляве еще не вернулись из поездки по окрестностям, заданий всем дал выше крыши, потому на прогулку отправился один. Сопровождающие меня гвардейцы пошли следом, отсекая толпу придворных, которые после прогулки будут полночи обсуждать, кто как и где шел, в какой шляпе и как старался попасть на глаза императору.

Впереди по аллее взметнулись струи фонтанов, слуги из-за кустов наблюдают за моим приближением, подают сигналы, а рабочие открывают что-то типа шлюзов, потому что на фонтаны и так уходит почти половина полноводной реки, потому все фонтаны включают только при моем появлении или в случае особых праздников.

Ветерок донес бодрящий холодок водяной пыли, впереди ряд фонтанов высоко взметнул мощные струи. Далеко за спиной послышалось испуганно-игривое женское взвизгивание.

Сквозь умело рассчитанные разрывы между деревьями и декоративными кустами я заметил на параллельной аллее трех прогуливающихся женщин, в одной узнал Мишеллу Моррисон и, немало не задумываясь, свернул и проломился между кустами на ту сторону.

Женщины охнули, но, узнав императора, испуганно присели, а затем, все поняв – женщины вообще-то понятливые существа, хотя это скорее инстинкт, чем понимание, – подруги Мишеллы поспешно удалились.

Я властно взял ее в объятия, она сложила руки на груди, словно старалась уменьшить размах плеч – у женщин должны быть узенькие, чтобы подчеркнуть силу и мощь мужского сложения.

– Ох, ваше величество…

Я поцеловал ее в шею, она томно закинула голову, словно стесняясь и одновременно давая больше простора моим горячим губам, засмеялась тихо и застенчиво.

Ее мелодичный голос прозвучал для моих ушей как нежная музыка:

– Щекотно… Ваши губы просто обжигают…

– Да я и весь, – сказал я, – как бы весьма… в смысле, горю в вашем присутствии, Мишелла.

Она покосилась по сторонам.

– Ваше величество, нас могут увидеть…

– Я уже не император?

– Но протокол, – шепнула она мне на ухо, обжигая горячим дыханием всю раковину, – даже императоры ему подчинены, потому что сами его составляли…

– Вот пусть они и подчиняются, – ответил я. – А я как бы особый император! Выдающийся. Никаких протоколов не составлял и даже не подписывал.

Она шепнула:

– Да, вы особый император…

– Не знаю, правда, – согласился я, – в какую сторону, но вам, женщинам, виднее, правда?

Я прижал ее к груди, чувствуя это нежное горячее тело, зовущий аромат ее кожи, но она уперлась в мою грудь руками.

– Ваше величество… Такое проявление чувств на публике вам повредит, поверьте. Никто не должен видеть, что вы вот так… выказываете предпочтение…

Я спросил сердито:

– А что, среди моих официальных любовниц должно быть демократическое равноправие?

– Но не такое явное предпочтение, – пояснила она.

Я посмотрел по сторонам – свита не решилась ломиться за мною, топча цветы и газон, а пока обойдут, хоть и бегом, мы все еще наедине или почти наедине.

– Мишелла, – сказал я с неловкостью, – мы на Севере привыкли к другим отношениям. У нас там, уж простите, даже короли женятся только на одной! И никаких, представьте себе, официальных любовниц!..

– Ой, – сказала она с лукавой усмешкой, – что-то не верится…

– Точно, – заверил я. – Конечно, где-то что-то бывает на стороне, но редко и не у всех. И всегда осуждаемо обществом. А здесь это возведено в закон, с ума сойти!.. Четыре любовницы, бр-р-р-р…

Она сказала мягко:

– Но все же где-то в глубине души рады, ваше величество?..

– Ничуть, – ответил я честно. – Мишелла, если мужчина захочет сблудить, он возможность найдет. Но все это тайно, а когда тайно, то как бы и не было.

Она сказала понимающе:

– К тому же тайное интереснее?

– Стократно, – подтвердил я. – А здесь и эту романтику превратили в обязанность. Как тут живут в зарегламентированном мире?

Она взглянула с сочувствием в ее удивительных глазах жемчужного цвета.

– С регламентом лучше не спорить.

– Мишелла, – ответил я с нежностью, – а можно, буду спать с разными женщинами, раз так предписано протоколом, а любить только вас одну?

Она мягко улыбнулась – мне почудилось, что от ее чистого лица пошел незримый свет, проникший в мое сердце и наполнивший его светлой радостью.

– А у вас получится?

– Уверен, – сказал я пылко. – Вот уверен, и все!

Звездочки в ее глазах разгорались все ярче.

– Ваше величество, тогда вам нужно будет… вычеркнуть меня из официальных любовниц.

– Что-о?

– И перевести, – договорила она, – в тайные. О которой никто не знает. Никакого протокола, никаких обязательств…

Я умолк, рассматривая ее во все глаза. Если Самантелла да и мои лорды намекают, а то и говорят прямо, что доверять Мишелле нельзя, то сейчас она, похоже, опровергает все их доводы и подозрения.

Быть одной из четырех официальных любовниц – высокая привилегия, за нее готовы сражаться и умереть многие женщины из высшего света, но Мишелла готова без колебаний, это сейчас вижу и верю ей, отказаться от этой значимой роли только ради призрачной надежды, что не потеряю к ней интерес… слишком скоро.

– Ни за что, – ответил я твердо. – Хотя и заманчиво. Это ж надо, всемогущий император, который даже чужих жен имеет законное право, вписанное в Конституцию, тащить в постель, будет встречаться тайком!..

Она сказала с пониманием:

– Вот-вот, вы прежде всего император! Что правильно, ваше величество. Женщины – удел тех, кто не способен ни на что великое.

– Мишелла…

Она сказала торопливо:

– Сюда идет целая толпа!.. Ваше величество…

– Отпускаю, – ответил я с печалью.

Она высвободилась из моих рук, я видел, что и ей это дается нелегко, в кольце моих рук и на моей груди чувствовала себя уютно и защищенно, но правила и протоколы обязывают, и, отступив, присела в поклоне, а я кивнул и быстрыми шагами пошел по направлению к дворцу.

Внизу у ступеней уже ждет Альбрехт, который на правах военной администрации отдает распоряжения членам правительства, он развернулся в мою сторону, как только ему указали, откуда я приближаюсь, сорвал с головы шляпу и напоказ всем роскошнейшим образом поклонился, ухитряясь быть учтивым, галантным и изысканным в каждом жесте.

– Ваше величество…

Я ощутил по сдержанному гомону, что за мной прет уже тысячная толпа, ответил так же показушно имперски:

– Принц, рад вас видеть!.. Пойдемте, расскажете в кабинете, что удалось за это время узнать. Кстати, процесс пошел, пошел, пошел… Я имею в виду, не Демона Огня, а вас, ваше высочество. В смысле, процесс вашего принцевания.

Он пошел рядом, спросил настороженно:

– Ваше величество?

– Хотел указом, – пояснил я, – так проще, но мне объяснили, что это имперски значимое дело. Потому необходимо выполнить со всеми формальностями и надлежащими церемониями.

Он спросил с подозрением:

– Это какими?

Гвардейцы распахнули перед нами обе створки, Альбрехт пропустил меня вперед, хотя можно пройти всемером в ряд, но протокол есть протокол, а когда догнал, я пояснил:

– Сейчас ищут в архивах. Здесь принцы все наследственные, из древнейших родов, что знатнее скагерракового. Потому нет прецедента, чтобы вот так указом… Пришлось рыться в древних рукописях, там можно отыскать все, а чего нет… ну жизнь подсказывает, что можно вписать. Так вообще-то всегда и делалось в интересах правящей династии.

По лестнице поднимались некоторое время молча, затем он спросил с прежней настороженностью:

– Ох, что-то мне как-то…

– Прынц, – сказал я с укором, – вы не доверяете мне?

– Конечно, – ответил он. – А как вам доверять?.. Надеюсь, вписывать будете не вы?

– Дорогой друг, – сказал я с пафосом и насквозь фальшивым голосом, – вы меня в чем-то подозреваете?..

Он отшатнулся.

– Ваше звездное величество, как можно?.. Мне голова еще нужна на плечах, а не на вашей плахе!

– Верно, прынц, – согласился я. – На ней, я имею в виду голову, а не плаху, так хорошо смотрится ваша шляпа, что всем шляпам шляпа!.. Сами видите, слияние или хотя бы взаимодействие культур требует жертв.

Он поинтересовался:

– А вы, ваше величество, какие жертвы принесли?

– А четыре любовницы? – спросил я. – Знаете ли, сэр Альбрехт, я человек ответственный. У меня северные принципы, и если подписался, что их четыре, то не могу делать вид, что их три или две!

Он сказал примирительным тоном:

– Хорошо, что еще жены нет. Если не считать Аскланделлу. Еще помните такую?

– Она не жена, – возразил я. – Просто как-то так получилось, что взялась помогать, выполняя обязанности жены императора… Причем очень умело! Думаю, и сейчас там рулит успешно. Раз в неделю думаю, что нужно как-то побывать там и утрясти… Но вы меня не аскландельте, дорогой прынц!.. Церемония будет, но я постараюсь для вас, чтобы ритуал был несложным, хоть и болезненным, но вы же воин?..

Он спросил с подозрением:

– А здесь несложные бывают?

– Это я успокаиваю вас, – пояснил я, – вам повезло с добрым императором, а то у вас лицо что-то вытянулось, вы уже на своего коня похожи, у него бывает такое выражение, когда вместо морковки суете ему в пасть мундштук.

Через двое суток Грейгер Армстронг, которому Альбрехт поручил раскопки в архивах, опустил передо мной на столешницу увесистую папку с кипой разрозненных листков бумаги.

– Ваше величество, – доложил он, – здесь все, что удалось, как вы говорите, накопать или нарыть. Насчет Демона Огня.

– Успешно?

Он покачал головой, длинные уши парика важно заколыхались по бокам.

– Увы, ваше величество. Скажу честно, порыться пришлось, мы там все пересмотрели, отобрали немногое, но и в этих бумагах только слухи о чем-то смутно близком. Отношение в записях, я бы сказал, к нашему чудовищу, слишком приблизительное.

Хрурт то и дело открывал двери перед моими вое-начальниками, прибыли граф Келляве, Рокгаллер, Кенговейн. Последним явился сэр Альбрехт, и все взоры моментально обратились к нему.

Сегодня он в длинном, почти до колен, распашном кафтане, здесь именуемом жостокором, от плотно посаженных в два ряда золотых пуговиц идет сияние, плечи и грудь украшены цветными вставками, рукава заканчиваются длинными манжетами, красно-розовыми, из-под них, в свою очередь, высовываются на ладонь еще и белоснежные кружева рубашки, нежные, как морская пена.

Верх груди от горла и до живота прикрывает пышное жабо рубашки, сам Альбрехт выглядит вполне южанином, только плотный загар и суровость во взгляде выдают полевого командира, да еще два кармана на жостокоре – это уже точно требование к портному самого Альбрехта. У местных карманов нет, это слишком утилитарно, местный вельможа предпочтет, чтобы за ним таскалась толпа бестолковых слуг, чем положит нужную вещицу в карман и понесет ее сам.

Шляпу он снял сразу и, красиво помахав перед собой, картинно прижал к груди, и она закрыла его, как большой рыцарский щит.

Армстронг поклонился и со всей деликатностью вышел в коридор – к моим близким не принадлежит, – а я окинул Альбрехта оценивающим взглядом.

– Неплохо смотритесь, дорогой друг. Весьма как бы это вот. Сочетание в нашем смысле слова их одежки с нашими потребностями.

Рокгаллер, привычно утирая красное распаренное лицо платком, пророкотал со свойственным ему добродушием:

– Потребностями тоже в нашем смысле слова, ваше величество. А то у них все потребности в охоте на баб, как будто охота на оленя не слаще!..

Келляве пробасил:

– Золотые слова, дорогой друг!.. А что говорить про войну, там вообще только сплошное удовольствие, ликование и чистая незамутненная радость без всяких баб…

– Это местным недоступно, – поддержал их Кенговейн и зябко передернул плечами. – Даже не представляю, как это прожить всю жизнь и ни с кем не подраться?.. Это уже и не человек вовсе… Не мужчина уж точно.

Рокгаллер окинул Альбрехта оценивающим взглядом.

– Но сэр Альбрехт вроде бы еще мужчина, – сказал он с сомнением. – Не может он вот так быстро… Хотя вниз камень кувыркается быстрее, чем на гору…

Альбрехт горделиво откинул голову назад и ухитрился посмотреть на Рокгаллера свысока, хотя тот на полголовы выше.

– А это вот, – сказал и провел рукой по перекинутой через плечо расшитой перевязи, настолько украшенной, что уже не перевязь, а отделка жостокора, – как думаете, для чего? И вот эти кольца?.. Подсказываю, здесь крепятся ножны меча. А ваши где?

Рокгаллер широко и добродушно заулыбался.

– В таком костюме и с мечом?.. Не веселите народ, сэр Альбрехт. Похоже, здесь мы влипли. Ладно, у вас новости по Демону Огня?

Я сказал сварливо:

– Да садитесь все, что вы как застоявшиеся кони?..

– Да, – сказал Альбрехт, – а то упадете от таких новостей. Вот вам самый расширенный доклад от разведчиков. Демон Огня курс держит прежний. Все так же ломится через лес, вызывая лесные пожары, но, когда впереди болото, скорость резко падает…

Келляве уточнил:

– А если болото глубокое? Бывают, говорят, вообще бездонные, как тогда?

– Если такие и есть, – ответил Альбрехт, – то не попались. Ползет и ползет, сволочь!

– Через болото? – спросил сэр Келляве. – А мог бы обойти…

– Или не хочет, – ответил Альбрехт, – или не может. Прет все так же в огне, будто по сухому лесу! Хотя что может гореть в болоте, где одна сырая гниль?

– И не тонет?

– В том-то и дело, сзади из огня и дыма выходит, и остается такая же полоса из раскаленного камня!.. Откуда только его берет?

Я промолчал, мне-то понятно, а им не объяснишь ни в терминах Средневековья, ни в терминах Возрождения.

Они молча ждали, пока я вчитывался в расплывчатые определения и описания, – ожидают ясных и четких указаний, после которых все будет.

– Наибольшая скорость, – уточнил я, – когда идет по ровной поверхности, пусть там даже камни?

Альбрехт ответил осторожно:

– Вроде бы не замеряли, там и так все очевидно. Все больше удивляются, как прет через болота. Там бывают, как говорит сэр Гастон, совсем бездонные…

– Он что, строит мосты?..

– Может быть, это мосты… толщиной в ярды, нам это не проверить, либо вообще кладет свою плиту до самого дна. Тоже не проверяли. Но скорее всего замащивает все и целиком.

– Почему?

– Если бы делал только мосты, – объяснил он, – двигался бы с одной скоростью через все болото, а так либо ползет едва-едва, либо ускоряется. Значит, где-то ямы очень глубокие.

Кенговейн вздохнул.

– Но ползет, сволочь. Ползет…

Келляве сказал глубокомысленно:

– Я уж думал яму глубокую выкопать перед ним. Чтоб упал и не выбрался…

Альбрехт покачал головой.

– Выберется, – сказал он со вздохом. – А яму замостит. Похоже, ему всякие ямы попадались.

Все замолчали, смотрели на меня в ожидании решений, и я в который раз ощутил то самое неудобство, словно самозванец на троне, от которого требуют мудрых решений.

– Продолжаем наблюдение, – выдавил я с трудом, чувствуя, что кто-то да заметит мое бессилие. – У нас еще есть время… Мы все решим и все уладим. Все свободны!

Когда они ушли, я тоскливо смотрел вслед и надеялся, что не заметят бесполезность нашего короткого брифинга. Но нужно хотя бы делать вид, что собираемся и что-то решаем.

Поздно вечером слуга вошел в покои неслышными шагами и, двигаясь вдоль стены, как призрак, погасил все свечи, оставив только одну дальнюю на ночном столике у ложа.

Я поднялся из-за стола, чувствуя, как застыли мышцы от долгого пребывания в одной позе, почти с отвращением сбросил перевязь с мечом в кресло, мог бы и раньше, двинулся через спальню в направлении к ложу, оставляя за собой дорожку, как Ганс и Гретель, только не из хлебных крошек, а из сброшенных сапог, рубашки и брюк.

Но едва рухнул в постель, заглянул Хрурт, окинул взглядом спальню и, повернувшись к кому-то в коридоре, кивнул.

Дверь распахнулась шире, через порог торопливо переступила женская фигура в длинном до пола плаще. Капюшон надвинут до самого подбородка, но хоть видно, куда ступают ноги.

Хрурт неслышно прикрыл дверь, я ощутил, как он отошел на цыпочках к противоположной стене коридора.

Женщина остановилась, я приглашающе откинул для нее край одеяла. Она пошла короткими, но быстрыми шажками, обеими руками медленно взялась за края капюшона, подняла и опустила на спину.

Красивая женщина, но не Мишелла, я сказал ровным голосом:

– Эльзивелла, не так ли?.. У вас очень верная подруга.

Она робко улыбнулась.

– Мишелла просто замечательная! Я ее люблю и просто обожаю.

Я чуть подвинулся на ложе и приглашающе похлопал ладонью по перине. Эльзивелла дернула шнурки у подбородка, плащ соскользнул и беззвучно сложился на полу вокруг ее обнаженных ног ровными складками, напоминающими валики на боках дородной женщины.

Эльзивелла скользнула под одеяло и застыла там, задерживая дыхание, словно только сейчас устрашилась собственной дерзости.