Глава 8,
В КОТОРОЙ МЕНЯ СНАЧАЛА УБЕЖДАЮТ ВСТАТЬ НА СТОРОНУ ДОБРА, А ПОТОМ — ЗЛА
— Виола, ты у меня умная девочка, ты должна понять, — уже третий раз начинает мама. Видимо, чтобы до «умной девочки» лучше дошло. — Этот мальчик, этот… демонолог…
— Фафиан!
— Да, Дамиан. Виола, он с самого начала тебя просто использовал. Понимаешь? — и с надеждой смотрит на меня.
— М-м-м!
— Твоя уважаемая матушка, милая Глория, — вставляет Виллинда, стоя в дверях, — сейчас бы сказала, что у нее есть замечательное зелье…
— Вилла! Это была вынужденная мера!
— А еще меня называют ведьмой, — хмыкает крестная и ловит мой взгляд. — Извини, Виола, мне еще дороги эти милые безделушки в моей башне.
…Которые я недавно пыталась выкинуть в окно. Да потому что бесят меня все! Как будто сговорились! Мама уже третий раз поет, что Дамиан мерзавец и его — внимание! — надо убить. Не просто остановить, а убить.
А крестная молча за этим наблюдает.
— Виола, давай еще раз, — вздыхает мама. — Этот мальчик…
— Фафиан!
— Да, Дамиан, — он сильный маг, и ты помнишь, что он безроден и что…
— Мм-м-фея-фюфит! Фефя фрояфлятие фнял!
Мама, подняв бровь, поворачивается к Виллинде.
— Виола напоминает, что этот мальчик снял с нее проклятие, — равнодушно «переводит» крестная.
Мама вздыхает.
— Виола. Дорогая моя. Сильные маги… они такие… сильные… Откуда ты знаешь, что он снял с тебя проклятие именно любовью?
— Фа фифела, фон фиял!
Мама снова поворачивается к Виллинде.
— Она не верит, — просто отвечает та. — И между прочим, Глория, мое проклятие можно было снять только любовью. Настоящей и чистой. Мне ли не знать.
— Виллинда, мила… — Мама натыкается на взгляд крестной, совсем не милый, и пропускает обращение. Но потом упрямо продолжает: — Ты ведь не станешь отрицать, что этот юный демонолог в чем-то сильнее тебя. Иначе Темной Королевой была бы ты…
— Ничего ты, Глория, не понимаешь, — морщится крестная. Потом, словно спохватившись, добавдяет: — В чем-то он, может, и сильнее. Но не в моих же проклятиях.
Мама морщится, но снова поворачивается ко мне.
— Хорошо, допустим, он тебя полюбил. Но это была любовь, в которой он себя убедил, Виола, любовь, вызванная специально, чтобы потом…
— Глория, настоящую любовь специально не вызывают, — хмыкает крестная. — Это тебе не приворотное зелье — выпил, и готово.
Мама закатывает глаза — но поворачивается к крестной спиной, так, чтобы Виллинда ничего не заметила. И кладет руку мне на плечо.
— Виола, поверь. Я хочу тебе только добра, и сейчас…
— Фафа фафффяфи фефя!
— Она просит, чтобы ее развязали, — переводит Виллинда. И сама же отвечает: — Нет. Или ты выкинешь из моей башни всю мебель, а потом выбросишься сама. А мне потом порядок наводить. Одной. Так что сиди так, Виола, раз не можешь спокойно мамины глупости слушать.
— Почему глупости? Виллинда!
— Глория, мы это уже обсуждали. И кляп на твоем месте я бы все-таки вытащила.
— Фа!
— Тогда она меня точно слушать не будет, — резонно замечает мама.
— А чего ты хотела? — усмехается Виллинда. — Шестнадцать лет не вспоминала про дочь, а потом, как выяснила, что она твоя наследница, так сразу зачастила в ее жизнь и ждешь, что она тебя примет?
— Виллинда, это больно, — капризно тянет мама. — Мы с Виолой отлично друг друга понимаем.
— Я вижу. Понимаете. Особенно когда твоя дочь связанная и с кляпом. Ты просто мастер убеждения, Глория.
— Вилла, ты могла бы мне помочь, — вздыхает мама. — А так ты только хуже делаешь. И больнее. Мне. Так нельзя, мы же подруги.
— Я ведьма, мне можно. — Вилла снова ловит мой взгляд и подмигивает.
А мама начинает заново. Говорит она действительно убедительно, как… как, наверное, и должна королева. Жечь глаголом, и все такое. И если закрыть глаза и представить, что речь идет не о Дамиане… Да я бы, пожалуй, рванула на баррикады первой.
Но мама говорит о Дамиане и совсем не в том ключе, в каком хотелось бы мне. Вместо «да, дочь, мы, конечно, поможем тебе вернуть ему сердце» мама убеждает меня, что сердца у Дамиана никогда не было. У Властелинов сердец не бывает. Они злы по умолчанию. Дамиан тоже был по умолчанию зол, просто успешно это скрывал. А я, такая дура, дала обвести себя вокруг пальца. Впрочем, в уме Дамиану не откажешь, признает мама, он обманул даже ее, королеву Садов! Нет, она всегда подозревала, что этому мальчику доверять нельзя, но не предполагала даже, что он может отправить своего слугу в Сады, чтобы тот — какой ужас! — притворился спутником и использовал наследницу фей! Дальше следует немного причитаний о моей нелегкой судьбе всю прошлую неделю (ни слова о зелье, которым меня насильно напоили) и снова о Дамиане. Теперь-то этот мерзавец показал свое истинное лицо! Теперь-то все, все знают, что он за человек! Узурпировал трон у родного брата! Поставил этого самого брата статуей в саду! Взял в заложники учеников лучшей магической школы! Собирается завоевать мир! Но мы — мы, феи — ему не позволим! Мы знаем, как остановить чудовище, посмевшее покуситься на мир и покой нашего мира! Мы, — тут мама делает эффектную паузу, — поддержим истинного героя, способного сразить Темного Властелина.
— Глория, ты уверена, что сейчас именно то время?.. — встревает Виллинда.
Мама, захлебнувшись воздухом, поворачивается к ней:
— Сейчас не то время, чтобы делать паузу! Чтобы останавливаться! Мы победим!..
— Я просто хотела напомнить, что твоя дочь, связанная и с кляпом, может неправильно тебя понять.
— Виола — настоящая фея и послушная дочь, она обязательно примет мою сторону, — патетично восклицает мама.
— Ну-ну, пока кляп не вытащишь.
Мама отмахивается и поворачивается ко мне.
Дальше начинается рекламная кампания героя. Он и такой, он и сякой, и обязательно победит, и Властелина сразит…
— Фо фефь, фаф фрафит?
— Виола против убийства ее бывшего друга, — переводит Виллинда.
Мама ловит мой взгляд.
— Виола, я понимаю, как это должно быть тебе непривычно, но иногда герою приходится убивать злодея. Пусть тебя успокаивает, что делать это нужно не тебе…
— Ну да, у добра-то всегда ручки чистые, — вставляет крестная.
— Виллинда, пожалуйста!..
— Хорошо, хорошо, я просто вспомнила, как один такой идиот, то есть герой, однажды пытался убить меня…
— Виллинда, ты превратила его возлюбленную в лягушку.
— Она мне за это заплатила. И неужели я была виновата, что когда он ее поцеловал, она так и осталась лягушкой?..
Мама снова поворачивается ко мне. Рекламная кампания продолжается. Герой великолепен, и быть его феей-выручалочкой — настоящая честь. Там даже делать ничего не придется, просто иногда осыпать его золотой пыльцой, поддерживать и лечить — ну так, от случая к случаю…
Я начинаю понимать, к чему она клонит, но маме требуется еще полчаса, чтобы дойти до кульминации и с улыбкой объявить: именно ты, Виола, и будешь поддерживать того героя, который сразит Темного Властелина! Ты будешь отомщена и даже сможешь в этой мести лично поучаствовать! Всего-то надо довести какого-то крети… простите, героя до Твердыни Властелина и там проследить, чтобы поединок добра со злом закончился с нужным результатом.
— Ты, конечно же, согласна? — улыбается мама. — Да? Виола? Ты рада?
— По-моему, она не выглядит радостной, — говорит крестная, глядя, как я свирепо гипнотизирую маму.
— Виола, но ты же фея!..
— Фи фо?!
— Виола!.. Ну хорошо. Посмотри сама. — Мама хлопает в ладоши, с них срывается облачко золотой пыльцы, и передо мной зависает зеркало, в котором вместо моего отражения появляется смутно знакомый, похожий на медведя парень. Так, так, а не он ли должен был помочь мне снять заклятие с Ниммерии? Ах, мама, ты еще тогда нас свести задумала?..
— Ну разве не красавец? — восхищенно восклицает мама, не замечая моего раздражения. — Погляди, какой мускулистый! Ну просто… м-м-м!
Я закатываю глаза. Красавец? Вот это?! Да Дамиан в сто раз изящнее и привлекательнее! Это… этот медведь говорить-то умеет? Или, как Конан-Варвар, только драться?
— Глория, даже мне он красивым не кажется, — поддакивает Виллинда.
— Ах, Вилла, что ты понимаешь в мужчинах?
У крестной становится такое лицо, что не мешай кляп, я бы рассмеялась. Но Виллинда сдерживается и молчит.
— Виола, ты согласна? Ты же будешь ему помогать? Это твой долг как принцессы Садов…
— Феф!
— Ох, ну в самом деле! — Крестная щелкает пальцами, и кляп у меня во рту исчезает. Ура.
— Не буду! — кричу я маме в лицо. — Я не хочу! Я больше не хочу быть твоей принцессой! И наследницей! Слышишь?! Не хочу!! Ни-ка-ких принцесс!!
— Ее заколдовали, да? — в перерыве между моими криками поворачивается мама к Виллинде. — Этот… Дамиан ее заколдовал?
— Нет, это просто действие твоего зелья кончилось, — цинично отвечает крестная.
Мама ждет, когда я выдохнусь, и начинает убеждение заново. Примерно теми же словами, спокойно, наставительно… В общем, заканчиваем мы тем, что я срываю горло от крика, а она все убеждает. Наверное, это называется патом?
— Хорошо. — Мама встает, тоже, наверное, поняла, что рогами мы с ней уперлись одинаково. — Виола, полежи, подумай. А как решишь, что я права, можешь отправляться к своему герою.
— А если не решит? — интересуется крестная, пока я набираюсь сил для нового крика.
— Решит. — Мама замирает у двери. Моя тоненькая, прекрасная, несгибаемая мама, которой победа добра важнее счастья дочери. — Она фея и моя наследница. Виллинда, пойдем. Виоле нужно побыть одной.
И мама уходит. Виллинда, чуть помедлив, идет за ней, лишь послав мне еще один предупреждающий взгляд. Мол, не дури.
Куда там! Я остаюсь, связанная, таращиться на зеркало с портретом медведя-героя. И думать. Ой, чувствую, сейчас додумаюсь!
Но если отбросить раздражение, обиду и злость… Ничего не изменится. Мама действительно считает, что я буду помогать будущему убийце? Герою, который победит моего Дамиана? Который убьет моего Дамиана?! После того как из-за меня — ну, или при моем попустительстве — Дамиан стал тем, кем стал?
Как только меня освободят, я сделаю все, чтобы донести до мамы: хватит, побывала принцессой, надоело. Фея — это не мое. Да, я понимаю их взгляд на жизнь, да, они дарят добро, да, они нужны, но когда это добро хочет победить зло в лице моего бывшего парня — это уж слишком!
Если мама не желает помочь мне (а не какому-то там герою), то я сама вернусь к Дамиану и попробую… сделать хоть что-нибудь. Пусть это бесполезно, но я хотя бы попытаюсь. Я виновата, я близко подпустила к нему Туана, я сделала все это — вот и страдать должна я. Не Дамиан, не весь мир, а я.
А пока я буду до Сиерны добираться, заодно и придумаю план действий. Тут целый сказочный мир! Должен же быть выход!
Виллинда, крестная, должна его знать. Ее спрошу. Точно. Она мне поможет. Она не как мама, она нормальная. Она…
Ха-ха. По-моему, весь мир сошел с ума. После того как мама, благополучно не дождавшись моей капитуляции, отбывает в Сады, Виллинда снимает магический замок с моей комнаты («Фея, еще и колдует, словно у себя дома»), берет с меня слово, что я буду вести себя прилично, снимает теперь уже волшебные путы. И слушает. Я не хуже мамы убеждаю мне помочь — могу, когда хочу.
Виллинда слушает, кивает, слушает, снова кивает… Потом говорит:
— Давай я открою тебе портал в Сиерну, и мы вместе поговорим с твоим Дамианом? Хорошо? Если, как ты считаешь, его можно уговорить…
Я соглашаюсь. Да, конечно, крестная у меня просто мозг, она уговорит Дамиана запихнуть сердце обратно в грудь и вести себя как человек, а не машина для захвата мира. Крестная у меня ого-го, уж она-то справится!..
Виллинда выслушивает мою благодарственную речь, берет меня за руку, подводит к воронке, возникшей посреди комнаты… И толкает вперед.
В папину квартиру. Домой.
— Прости, Виола, — говорит Виллинда напоследок. — Я понимаю, что ты не отступишься, и понимаю, что фея из тебя никудышная. И что ты преданный друг. И это не твой мир. Вот теперь ты дома и в безопасности.
Я бросаюсь обратно в воронку, но та уже исчезает. Мгновение я смотрю на то место, где она была, потом падаю на пол и с криком принимаюсь бить по ковру кулаками. От безысходности.
Всегда полезно побить по ковру кулаками, когда ты в ярости. Хоть пыль выбью. Не свои же любимые безделушки из окна выбрасывать. За это, между прочим, и штраф схлопотать можно. А папа не одобрит.
Ладно, ни о чем таком я не думаю. Мне просто никогда, наверное, не было так плохо. Это такое жгучее чувство несправедливости, когда тебе нужна помощь, очень нужна помощь, а никто, даже близкие, не торопятся ее оказывать! Еще и убеждают тебя, что это ты сошла с ума, а не весь остальной мир.
Да, даже когда я поняла, что лягушка в зеркале — это навсегда, мне не было так плохо…
Вечером папа находит меня навзничь на полу посреди прихожей. Очень удивляется, пытается понять, что случилось и почему я вернулась так рано, но добивается только сдавленных всхлипов — я от них уже задыхаюсь.
И с ходу вызывает «Скорую».
Врач, симпатичный парень лет двадцати на вид, осматривает меня и машет рукой — все, дескать, нормально.
— Да где ж нормально, — восклицает папа, — когда она никак в себя прийти не может! А ну-ка сделайте с ней что-нибудь, чтобы была как раньше!
Папа у меня на руководящей работе хорошо приказы раздавать научился, так что звучит очень внушительно. Только на молоденького доктора не действует.
— Не, мы ее забирать никуда не будем, — говорит он папе, — потому как она у вас здоровая.
Папа готовится приказ повторить, а то вдруг с первого раза не поняли (к слову, первый раз его приказы обычно не понимаю только я, зато часто). Но врач тем временем тянется к своему саквояжу (серьезно, настоящий саквояж, стильный такой — я-то наивно думала, что врачи ходят со специальными белыми чемоданчиками с красными крестами на боку), достает оттуда что-то (я не вижу что) и тем временем объясняет папе, мол, не бойтесь, девочка просто переволновалась. У нее, может, первая любовь? Ну так, радуйтесь, папаша, что не последняя, а то (вспоминает милый болтливый дядя доктор) на прошлой неделе в соседнем подъезде вот такая же себе вены вскрыла. Очень грамотно, по всем правилам, наверняка в Интернете прочитала (а все потому, что Интернет — зло). Так вот, хорошо, что вовремя успели. Выжила. А месяц назад парень один в петлю лез. Хорошо, вовремя сняли…
Бледный до синевы папа командным голосом перебивает его болтовню и напоминает, что работа не волк, а его дочь по-прежнему не в себе. Так не пора ли хоть что-нибудь наконец сделать?
В итоге я получаю профилактический укол с успокоительным и витаминами. Так врач говорит. А потом, подмигнув мне, добавляет, что если я уже свободная, то он тоже не женат, так, может…
Папа провожает его на лестницу вместе с саквояжем в режиме Азазелло «и курицу свою забери!». Возвращается довольный.
— Ну и напугала ты меня, Виола!
Я в ответ зеваю — после укола мне дивно похорошело — и вспыхиваю золотой пыльцой.
— Ну вся в мать, — заявляет папа, садится рядом, берет меня за руку и просит рассказать, как там дела в Тридевятом королевстве и кто из нас — я или мама — довел другую до белого каления. Впрочем, добавляет он, ответ, кажется, очевиден.
Я все равно ему рассказываю. В подробностях, а под конец еще и в лицах. После успокоительного мне очень хочется с кем-нибудь поговорить. Все обсудить. Заручиться поддержкой. Короче, нужна хоть одна живая душа, которая похлопает меня по плечу и скажет: «Все ты, Виола, сделала правильно, а они, идиоты, тебя не понимают. Не расстраивайся».
В процессе рассказа папа два раза сбегает на кухню. Один раз — за виски, второй — за закусками. К закускам я тоже прикладываюсь. Папа классно готовит…
— Ну вот скажи, — прошу я, когда говорить уже нечего, — скажи, разве я была не права?
— Я всегда знал, что твоя мама не в себе, — задумчиво отвечает папа и подливает себе еще виски. Это он может долго так делать, папа умеет пить, не пьянея. Работа научила. — Но даже не думал, что это заразно.
— В смысле?
— Виола, я сейчас скажу тебе не как отец, а как мужчина. Ты еще маленькая у меня и неопытная, но ты очень жестоко поступила.
И раскладывает мне чувства Дамиана по полочкам. Я запутываюсь уже на второй, но покорно слушаю. Мужская солидарность — великая вещь.
— То есть надо было за него замуж идти?
— Я тебе пойду! — огрызается папа. — Нет, жабенок, надо было не динамить парня — так у вас говорят? — а сразу ему отказать и не тянуть кота за хвост. А так — ты сама виновата.
Утешил. Все мужчины такие? Тогда понимаю, почему Роз всегда ко мне за утешением бежит, а не к папочке. Впрочем, к папочке она тоже бежит, чтобы король Кремании нахала в ссылку, например, отправил. А ко мне — чтобы придумала план жестокой мести с участием лягушки-уродины. Роз у меня весьма практичная.
— Но, пап, я же его люби-и-ила, — тяну я. — Мне же нравилось…
— …как он перед тобой на задних лапках скакал? — перебивает папа. — Ну еще бы тебе не нравилось!
— Пап… — и я умолкаю. Потому что понимаю, что он прав, и сказать больше нечего. Надо было и правда не давать Дамиану надежду, может, тогда… Но откуда мне было знать, я же думала, что люблю его!
«Виола, дорогая, признайся хотя бы себе: ты не думала…»
— Когда отправишься назад — а я знаю, что ты найдешь способ, — говорит напоследок папа. — Исправь все. — Он встает и чмокает меня в лоб. — Моя дочь не должна выглядеть жестокой дурочкой.
— Пап, — всхлипываю я. Сейчас, дома, я уже не чувствую себя такой сильной и уверенной, как у Виллинды. — Он стал Темным Властелином, пап. Это как Саурон во «Властелине колец». Как же я… как же я все исправлю? Пап, ты только не говори, что я сама виновата и должна сама все расхлебывать. Я знаю, что должна. Но мне правда совет нужен.
Папа задумчиво смотрит в окно — там все тонет в тумане, так что вряд ли он видит что-то интересное. А потом говорит:
— Раз как Саурон, то и сделай, как Фродо. Забери то кольцо с сердцем…
— Пап, если я брошу его в Ородруин — или как там тот вулкан назывался? — Дамиан, наверное, умрет.
— Виола… Надень кольцо на палец и скажи, что на все согласна, убеди его вернуть себе сердце, а потом уже извинишься и разберешься. Если он и правда Темный Властелин, то обманывает еще чаще тебя — значит, поймет и простит.
— Ясно, — шепчу я. У папы, как всегда, все просто. Не сложилась личная жизнь — поступай в «бауманку». Бывший парень стал Властелином — победа любой ценой вообще не проблема.
— Выспись, жабенок, — говорит папа напоследок и уносит бутылку виски. Потом, правда, заглядывает снова. — А вообще, мы на одном слете такого Властелина здорово зарубали. Я найду контакты того парня, попрошу его, пусть передаст тебе ту отраву. Не чета всем этим вашим… пыльцам. Не один Властелин не устоит, зуб даю!
— Спасибо, пап…
Никакой сон меня и в помине не ждет. Я пялюсь в потолок, смотрю, как плывут по нему подсвеченные «ночными» лампами облака (папин подарок мне на тринадцать лет), и думаю, что понятия не имею, как быть. Необученная фея в этом мире произведет фурор, я уж молчу, что не знаю, как постоянно держать флер, да еще и такой сложный, как мое бывшее обличье. А мамино заклинание явно уже не действует — врач-то видел меня красивую, настоящую.
И да, мне безумно надо к Дамиану. Я до боли хочу, чтобы все вернулось на круги своя. И до ужаса боюсь, что он превратит меня в камень, как Ромиона. А он ведь превратит.
Замкнутый круг. Что же делать?
— Обычно в таком положении или точат оружие, или ищут помощи, принцесса.
— Угу. Поможешь, Габриэль? — хмуро интересуюсь я, даже не поднимая головы.
Но мне в ответ раздается:
— Да. Это будет куда интересней, чем смотреть, как ты крутишься, словно белка в колесе.
— Да ну? А может, лучше оставить меня и уйти? Раз я больше неинтересная?
Габриэль садится рядом на кровать и смотрит на меня — я вижу, как в сумраке блестят его глаза.
— Может. Но правления Темных Властелинов я уже видел — они все одинаковые. И герои их убивают тоже всегда одинаково. Скучно. А вот если ты вмешаешься…
— Если я вмешаюсь, меня поставят статуей в саду.
— Обязательно, — кивает Габриэль. — Если я тебе не помогу.
Я приподнимаюсь на локтях и смотрю ему в глаза.
— Габриэль… А вот скажи… Тебе будет весело, если меня — ну, не знаю, — например, снова отравят каким-нибудь зельем?
Демон улыбается. В синеватом отсвете фальшивого неба я хорошо вижу его улыбку, и от нее меня пробирает дрожь.
— Пожалуй, да.
— Тогда катись к черту. — Я снова падаю на кровать.
Габриэль тихо смеется. Потом я чувствую, как он поднимает с одеяла прядь моих волос — осторожно, чтобы не дернуть, — и тихо говорит:
— Виола, ты же хотела вернуться к своему демонологу. И еще торгуешься!.. Вы, люди…
— У нас, людей, есть чувство самосохранения, — огрызаюсь я. — Возвращаться, чтобы меня убили или превратили во что-нибудь похуже лягушки? Габриэль, тебе надо было явиться хотя бы час назад, я бы за тобой вприпрыжку побежала. А сейчас я успокоилась и способна размышлять здраво. И по здравому размышлению, я уверена, что ты меня предашь. Ты не помогал мне все это время!
— А зачем? — усмехается демон. — Ты была куда веселее, когда пыталась справиться сама. Принцесса, ты же у нас самостоятельная и так этим гордилась. Что, теперь ты уже не так в себе уверена?
Я поворачиваюсь на бок и закрываю голову подушкой.
— Убирайся.
Габриэль молчит. Долго, так, что я решаю, что он уже ушел, и выглядываю из-под подушки. Но нет, по-прежнему сидит рядом.
— Виола, предлагаю сделку.
— Чего?
— Сделку, — терпеливо повторяет демон. — Я помогаю тебе вернуть сердце твоему Дамиану, а ты взамен делаешь то, что я тебе скажу.
— Какая-то… расплывчатая сделка.
— На то я и демон, — усмехается Габриэль. — Хорошо, уточняю: я отзываюсь на любую твою просьбу, пока демонолог не вернет себе сердце, а ты исполняешь любой мой приказ.
— Любой? — подумав, переспрашиваю я. — А если ты решишь, что будет интереснее мне… например, спрыгнуть с крыши? Габриэль, ты помнишь, что я говорила про чувство самосохранения? Я не хочу умирать.
Габриэль смеется — чему? Разве я пошутила?
— Будь по-твоему, принцесса. Я обещаю, что мои приказы не будут стоить тебе жизни. Ты довольна?
— Вообще-то не очень… — Но это, кажется, единственный способ вернуться к Дамиану. — Я ведь пожалею о том, что соглашусь, да?
— Откуда мне знать? — улыбается Габриэль. — Вы, люди, такие переменчивые. Сейчас жалеете, потом благодарите и тут же пытаетесь изгнать… На мой взгляд, это делает вас еще очаровательнее…
— Я согласна.
Габриэль смотрит мне в глаза.
— Не так быстро принцесса. Ты должна поклясться.
— Мы должны поклясться, — поправляю я, но Габриэль словно не замечает.
— Повторяй: я клянусь исполнять любые приказы…
— Я клянусь исполнять приказы…
— Любые.
— Любые твои приказы, пока Дамиан не вернет себе сердце.
Вокруг меня вспыхивает радужный свет и тут же гаснет. А правую руку жжет.
— Что… это?
— Это знак клятвы, — спокойно отзывается Габриэль и скороговоркой повторяет свою часть. Он тоже светится, только не морщится, поэтому я тянусь посмотреть на его правое запястье. Но да, на нем тоже горит знак, похожий на какой-то очень изощренный иероглиф.
— Все честно, принцесса, — улыбается демон.
— Не называй меня принцессой, — тихо прошу я. — Мама от меня отречется в ближайшее время.
— Это вряд ли.
— Никаких принцесс!
— Как скажешь. Между прочим, если тебе интересно, Изабелла благополучно расколдовала сына и едет к побережью, подальше от Сиерны.
— Да я и не сомневалась…
И правда не сомневалась, но у Виллинды надо было спросить. И узнать, как чувствует себя Томми. Или даже попросить с ним встретиться: крестная бы помогла, она сильная ведьма, могла бы перенести меня в мгновение ока. Просто мама сразу начала меня «обрабатывать», и стало не до того.
— И твоя сестра с женихом в безопасности под землей.
— Ну конечно, Ульрик Роз в обиду не даст.
— А значит, тебе можно больше ни за кого не волноваться и делать то, что я скажу, — улыбаясь, продолжает Габриэль.
— Я и так буду делать то, что ты скажешь… И как же я верну Дамиану сердце?
— Видишь ли, Виола, — начинает Габриэль таким тоном, что я понимаю: то, что он скажет, мне не понравится. — Трудность в том, что демонолог должен вернуть себе сердце сам.
— В смысле?
— Он должен пожелать, чтобы оно к нему вернулось. Это должно быть очень сильное и осознанное желание. Желательно высказанное вслух.
— Габи, что-то мне не кажется, что Дамиан сейчас горит таким желанием.
— Сейчас — нет. — Габриэль улыбается. Но ты же его убедишь.
Теперь все это сильно напоминает папин совет: сделай все, что можно, цель оправдывает средства.
— Габи… Как?
— Виола, — смеется демон. — Просто! Демонолог должен быть у тебя в долгу. Взамен ты попросишь его исполнить твое желание. Он захочет это сделать, потому что демонологи всегда — всегда, это кодекс чести Астрала, — отдают долги. И все, условия нашей с тобой сделки будут выполнены.
— Угу… Только вот Дамиан у меня пока не в долгу. Это я у него в долгу, он меня в красавицу превратил, и все такое…
Габриэль улыбается. Я снова холодею от этой его улыбки, и неприятное предчувствие становится еще сильнее. Кажется, уже жалею, что согласилась. Да сам Дамиан бы пришел в ужас, скажи я, что пошла на сделку с демоном. Реальную сделку, где со мной может случиться что угодно.
Но я должна вернуть его. Должна помочь Ромиону — мы же друзья. Должна исправить все, что натворила.
— Ну и что же я должна сделать?
Габриэль улыбается еще шире.
