Глава 6,
В КОТОРОЙ ЧТО БЫ Я НИ ДЕЛАЛА, ВСЕ ИДЕТ НЕ ТАК
Дамиан сидит в кресле у горящего камина, крутит в руке мой браслет — я сразу его узнаю, сложно не узнать, если каждый урок математики я разглядывала и пересчитывала все его подвески. А у феи со звездой в руке отломано одно крыло… Дамиан гладит звезду, и я впервые замечаю, какие у него длинные, чуткие пальцы. По-девичьи изящные. Как же он с ними фехтует или на плацу упражняется? Я же видела, какие у мальчиков в сиернской школе тренировки… Зато такими пальцами, наверное, очень удобно колдовать. В чьих-нибудь внутренностях копаться. Ловить крупинки золота, случайно попавшие к пшеничным зернам, когда и то и другое нужно для зелья, но в разных пропорциях и в разное время. Делать знаки, колдовские знаки, на которые обычные люди не способны…
Красивые пальцы. Красивые руки. Красивый — то, что всегда сражало меня наповал при взгляде на Дамиана. Красота — но это же не любовь! Для любви ее мало. Настоящей, серьезной любви.
Ромион стоит за спиной Дамиана, положив ему руки на плечи — так разница братьев в росте, когда один сидит, а другой стоит, почти не ощущается. И музыкальные пальцы Ромиона почти точь-в-точь как у Дамиана. Ну конечно, они же все-таки братья…
В зале темно — тяжелые синие портьеры на окнах задернуты, а огонь в камине не дает достаточно света. Поэтому лицо Дамиана видно хорошо, а Ромиона — теряется в тени.
Я оглядываюсь — где это мы? Маленькая зала, наверное, кабинет — у противоположной стены горделиво стоит громадный письменный стол, на котором стопками, в идеальном порядке, разложены документы, кажется, на гербовой бумаге. Точно, позолоченный герб Сиерны, змея, поблескивает во всполохах пламени.
И сладковатый запах корицы — из оставленных кубков на столике неподалеку от кресла Дамиана…
Ромион что-то говорит, сжимая плечи брата. Я не понимаю что — пространство после портала все еще плывет, — но слышу голос короля Сиерны, знакомые уверенные нотки. Дамиан сидит молча, но я вижу его лицо, вижу, как он смотрит на мой браслет. Словарь Туана хорошо бы здесь подошел — боль. Как будто несчастный браслет — это жуткое, невообразимое орудие пытки, на которую Дамиан согласился добровольно. Он не сводит взгляда с украшения, и, наверное, все слова Ромиона, все его уверения сейчас впустую…
Я тоже смотрю, только не на браслет — на Дамиана. Он как… как сладость, как вкуснейшее угощение, от которого ты вынужден отказаться. Например, в пользу хозяина. В детстве Виллинда смастерила вместе со мной голема-собачку, я очень сильно к ней привязалась, а потом крестная сказала подарить ее сестре. «У вас все должно быть общее, вы же сестры». Я подарила и передала Роз эту фразу. Роз долго смеялась: «Общее, Ви? Мы же не голем с двумя головами!» Собачка в итоге досталась мне — Роз никогда не забирала мои игрушки. Никогда. И у меня мысли не было поступать с ней иначе. Но идею «общего» мы с ней не оценили. Зачем? Мы же разные. И правда, не сиамские же близнецы.
И вот так, как я смотрела на ту собачку — Митька, кажется, я так ее назвала, — так же смотрит на браслет Дамиан. Только кому это он собрался его отдать?
Пространство успокаивается — да и длился этот «эффект портала» всего пару секунд. Я хватаюсь за спинку второго, свободного кресла, чтобы не упасть, и осторожно делаю шаг вперед. К Дамиану.
Он замечает меня. Поднимает голову, наконец отводит взгляд от браслета, смотрит на меня… Только на меня. И его лицо освещает такая солнечная, такая яркая улыбка — последняя деталь встает на место. Последняя деталь в мозаике моего нового мира — спокойного, сверкающего, солнечного мира, где царит добро. Я чувствую себя так, словно если распахну руки, как крылья, то точно взлечу. Мне становится так хорошо, так… по-настоящему спокойно и тепло, как не бывало даже под волшебным зельем. И всего лишь от одного взгляда на улыбающегося Дамиана.
«Ты дурочка, — проносится мысль. — Ты его любишь. Беги от этого сколько угодно и куда угодно. Но ты его любишь. Иначе почему тебе так страшно, так невыносимо приятно на него смотреть?»
В это мгновение мне не хочется искать ответ. Мне не хочется думать ни о чем, кроме: «Я твоя, а ты мой». И взгляд Дамиана обещает мне это. Мы принадлежим друг другу. Так должно быть. Как я могла сомневаться?
Сейчас мы разберемся с недоразумением в виде нашей размолвки перед моим отъездом, я получу свой браслет обратно и… Я же говорила, все будет хорошо!
И тогда из портала появляется Туан.
Эффект его появления несколько скрадывается из-за громадной корзины «все-что-нужно-фее-в-пути». Но даже так получается ярко: он буквально светится, мой спутник-злодей. Фальшивка, пародия на улыбку Дамиана.
И настоящее солнце гаснет — Дамиан смотрит на Туана, на меня, снова на Туана…
— Моя леди, — ласковым голосом влюбленного простачка говорит Туан, шмякая корзину об пол и подходя ко мне. — Виола, любовь моя, это твои друзья?
Я не выдерживаю взгляда Дамиана, оборачиваюсь к Туану — единственно с целью выразить этому… злодею, что я сейчас чувствую, а также думаю о тех, кто говорит под руку и невпопад. Какая, черт возьми, любовь я ему?!
Ну и все в этом духе.
Однако вместо этого рот открывается сам и сам же произносит:
— Да, мое счастье.
И я сама подаюсь Туану навстречу… И сама же подставляюсь под его поцелуй.
В голове в этот момент пляшут какие-то обрывки мыслей — в основном содержащие слово «убью!» — и я слышу и снова с трудом понимаю слова Ромиона:
— Виола? Мы не ждали тебя так рано. И… ты… привела с собой друга?
Туан оставляет меня беспомощно хватать воздух и склоняется перед Ромионом в изящном поклоне.
— Ваше Величество, я спутник принцессы Виолы и ее жених…
Что?!
Забавная, должно быть, сцена со стороны: теперь все присутствующие смотрят на Туана с одинаковым изумлением, включая потенциальную невесту.
А Туан наслаждается. Его голос, бархатный, сладкий, льется, как медовый напиток:
— Ваше Величество, могу ли я выразить мое почтение, — и тут же, уже без лишнего официоза, совершенно по-мальчишечьи весело добавляет: — Ви столько о вас рассказывала!
Ви? За «Ви» я тебя точно убью!
Ромион изумленно смотрит на меня:
— Правда? Полагаю, только плохое?
Ну хоть кто-то здесь пытается шутить.
— Что вы, Ваше Величество, Ви… Простите, моя леди очень дорожит вашей дружбой. Она так скучала вдали от вас, мне еле удавалось ее развлечь. — И он заговорщически подмигивает Ромиону. — Вы же знаете, как Ви… принцесса любит прятки?
Ромион смотрит на меня из-за плеча Туана как на сумасшедшую. В его взгляде ясно читается: «Серьезно? Ты прятки любишь?»
— И поцелуи, — радостно добавляет Туан. — Можно совместить и то и другое, если прятаться в темных, укромных местах…
«Замолчи, а то я правда тебя убью!» Но из открытого рта вновь вырывается совсем не то:
— Счастье мое, мне кажется, сейчас не время…
Туан тут же обращает все внимание на меня:
— Ну конечно, любимая, прости, я забылся. Просто мне так хочется кричать об этом всему миру…
Меня перекашивает, и Туан ничего не успевает с этим сделать — мой голос он контролирует полностью, а вот лицо пока еще может отражать настоящие эмоции. И на нем сейчас ярко написана, полагаю, ненависть. «Ну, сча-а-а-астье ты мое, ну держись!»
— Виола? Ты… в порядке? — Кажется, Ромион пытается уточнить, звать ли ему стражу, или целителя, или всех сразу, но тут Туан возвращает контроль над ситуацией, и я снова улыбаюсь.
— Конечно. Наверное… Это просто любовь. Говорят, от нее глупеют. — Я льну к Туану. Единственно с желанием задушить. Ах, если бы!..
— Да? — переспрашивает Ромион. Вглядывается в мою, полагаю, глупую, даже идиотскую теперь физиономию. — А ты уверена?
— Ну конечно! — Я пытаюсь взглядом показать ему: «Зови охрану. Стражу. Магов. Кого-нибудь!», но Туан хватает меня за плечи, закрывает Ромиона собой и крепко, настойчиво целует меня.
И этот человек боится прикосновений?!
— Ваше Величество, я могу быть свободен? — голос Дамиана звучит тихо и глухо. Полагаю, как и должен он звучать у человека, которого подвергают пытке.
Туан наконец-то отстраняется и еле слышно, шепотом говорит мне на ухо:
— Даже не думай сопротивляться.
«Я хочу убивать тебя медленно», — отвечаю я глазами.
— Дами, — голос Ромиона нерешителен. Вот небылица: Ромион — и нерешительный? — Постой. — И с нажимом: — Пожалуйста.
Дамиан замирает уже у двери, оборачивается, всеми силами избегая смотреть на нас с Туаном — что сложно, Туан только что подтолкнул меня к Ромиону и сам прилип как репей.
— Да, Ваше Величество?
— Постой, — повторяет Ромион и поворачивается ко мне: — Виола, ты ведешь себя странно. В Садах тебя заколдовали? Опоили? Это… — он присматривается ко мне, — очень похоже на «Эликсир легких мыслей».
Да! Ну конечно, Ромион не мог не догадаться! Он умный, он сейчас придумает, как мне избавиться от этого… репья!
— Конечно, нет! Кто меня отравит? Моя мать? Ромион, на что ты намекаешь? — «В глаза, пожалуйста, смотри мне в глаза и не слушай бред, который я несу!»
— Ни на что, Виола, я просто вспоминаю, что говорила моя мачеха — а она редко предсказывает и еще реже ошибается. И кажется, там было что-то про «встретишь в Садах своего врага». — Ромион подходит ко мне и, когда Туан заступает ему дорогу, останавливается, поднимает на моего спутника взгляд. Забавно, Ромион ниже, взглядом он уперся бы Туану в грудь. Но при этом у него получается смотреть на моего спутника снизу вверх.
— Ромион, я тебя не понимаю…
— Это, случайно, не вы? — Ромион, не слушая меня, пристально смотрит на Туана. На месте последнего я бы давно уже сбежала и спряталась за креслом — мягко говоря, ничего хорошего взгляд сиернского короля сейчас не сулит. — Может быть, объясните… Как там вас?.. Почему Виола ведет себя так странно. И «Эликсиром…» от нее буквально разит.
Туан стоит, загораживая меня, как будто защищая, а на деле не пуская к Ромиону. Я что-то бормочу, сама не понимаю что.
— Не можете? — кивает Ромион. И громко: — Стража!
Мы с Дамианом говорим хором:
— Ромион, не смей!
— Ваше Величество, это лишнее.
Ромион делает знак рукой, и стражники замирают в дверях.
— Ваше Величество… — глухо начинает Дамиан в наступившей тишине.
— Я просил называть меня по имени, когда мы одни, — перебивает его Ромион.
— Когда мы одни, — повторяет Дамиан и кивает на стражников.
Ромион пожимает плечами, и стража исчезает за дверью.
— Не надо!.. — начинаю, глядя им вслед. «Не надо, не уходите, останьтесь!» Но заканчиваю, конечно же, не так: — Не надо делать подобных жестов, Ромион! Ты обижаешь моего спутника! Туан…
— Да, моя леди? — ласково отзывается тот.
— Помолчи, Виола, ты заколдована, — отмахивается Ромион.
И тут Дамиан вставляет:
— Она сама его выпила. Ты что, не видишь? Ты же в разы сильнее меня в зельях, Ромион, ты что, не видишь? Она сама его выпила, по своей воле.
Ромион хмурится, глядя на меня. «Нет-нет-нет, не слушай этого страдающего глупца, я заколдована, заколдована я! Спасите меня кто-нибудь!»
— Не… — опять начинаю я. И снова: — Не смейте говорить обо мне так, словно меня нет рядом! Я здесь, и я все понимаю.
— Простите, Ваше Высочество, — кротко отвечает Дамиан, бросая на меня быстрый взгляд. — Могу я задать вам один вопрос?
«И ты прозрел? Свершилось! Ну все, Туан, ты попа…»
— Вам нравится быть феей?
«Да что ж ты такой… глупый?! Нет, не нравится, меня подчинили, мне слова не дают сказать, и мне на шею вешается сумасшедший злодей, спаси меня, что же ты стоишь?!»
— Да. Намного больше, чем вздыхать вместе с тобой, глядя на закат, и ждать, когда ты наконец решишься взять меня за руку.
«Ой, не-е-ет! Боже мой, Дами, прости, это не я, это Туан, я не хотела!..»
Дамиан кивает:
— Благодарю, Ваше Высочество.
Я отчаянно смотрю на него, пытаюсь поймать взгляд. «Спаси меня!»
— Ромион, я тебе еще нужен?
— Дами, — выдыхает король Сиерны. — Но посмотри же на нее! Как ты не видишь: здесь что-то не так! Да, она выпила «Эликсир…» по своей воле, но…
— Роми, как ты не видишь, что Ее Высочеству противно мое общество! — повышает голос Дамиан. — Ты оскорбляешь наследницу королевы фей, — и, открывая дверь, бросает мне: — Хорошего вам вечера, принцесса.
— И вам, милорд, — машинально отзываюсь я.
Фальшивые слова горчат на языке и звучат неправильно, но Дамиан только кивает в ответ и мягко закрывает за собой дверь.
Я так и знала. А ведь пел мне: «Я тебя люблю, я тебя в обиду не дам, я всегда буду рядом!» Где он, когда я в беде?! Пошел тешить уязвленную гордость, за которой очевидного не видит? Даже его брат заметил, а с ним мы и вполовину не были так близки!
— Так, еще раз повторите-ка, юноша, кто вы такой? — тянет Ромион, не сводя глаз с Туана.
— Мой король…
— Я не ваш король.
— Простите… Принцесса… — Туану, видимо, все это надоедает, и он использует последний козырь: бросается передо мной на колени, цепляясь за рукав моего платья. — Моя госпожа, я не понимаю… Что я сделал не так? Прошу вас, скажите, я все исправлю! — звучит это истово и заученно, как будто Туан выразительно читает по бумажке. Или говорил подобное не раз.
— Ромион! — Я обнимаю Туана за плечи и помогаю встать. Точнее, он заставляет меня это сделать. — Что ты делаешь? Туан мой спутник, мое счастье и моя любовь…
— Виола, если бы я тебя не знал, я бы, может, и поверил, — усмехается Ромион, изгибая бровь. — Ты скорее откусишь себе язык, чем назовешь кого-то «счастьем».
«Что, Туан, съел?»
— Ты не понимаешь, Ромион. Это любовь. Да, я влюбилась. Да, я теперь знаю, что это такое. И если ты посмеешь забрать у меня это большое и настоящее чувство, как уже один раз сделал, теперь я так просто стоять и молчать не буду.
— Ты и тогда не молчала.
— Полагаю, мы поняли друг друга?
— Это ты у королевы фей таких фраз нахваталась? — усмехается Ромион. — А может, я все-таки запру этого артиста, твое, хм, счастье, в темнице? Ты сможешь его навещать.
«Да, пожалуйста! И ключ выброси!»
— Ромион, это не смешно.
— А кто смеется, Виола? Ты же знаешь, — он прямо-таки пронзает Туана взглядом, — счастья много быть не должно. Это вредно, когда счастья много. Так что давай я его в чисто целительских целях все-таки запру?
Я привлекаю Туана ближе.
— Даже не смей.
— Ну, нет так нет. Но я буду за вами следить, господин спутник. — Ромион одаривает Туана еще одним тяжелым взглядом. — И не советую вам показываться рядом с моим братом. Он последнее время не в себе. Если заколдует, я ему только спасибо скажу.
— Дорогая, кажется, я не смог понравиться твоему другу, — громко шепчет мне на ухо Туан.
Я открываю рот, но Ромион отмахивается:
— Виола, избавь меня от той чепухи, которую ты последнее время изрекаешь просто как баньши, без остановки. И да, твои комнаты готовы, а вот для твоего… спутника…
— Мы будем жить вместе! — вставляет Туан, удивив всех.
— Что?
— Ваше Величество, моя леди не может остаться одна…
— Да? С каких это пор? Раньше она очень неплохо оставалась одна. Она только и делала, что оставалась одна, и ей это нравилось. — Ромион снова в упор смотрит на меня.
— А сейчас я изменилась! — говорят мои губы. — Я влюбилась и изменилась! Ромион, мы с Туаном живем вместе, таковы порядки Садов. Ты должен уважать традиции других народов…
— Понял, — перебивает Ромион. — Понял. Только, пожалуйста, замолчи. Живите вместе. Делайте что хотите. Только Дамиану на глаза не попадайтесь, он еще после того турнира в себя не пришел… Виола, зачем ты вообще вернулась? Может, прогуляешься обратно в свои Сады? Раз уже тебе нравятся тамошние порядки.
Рассказала бы я, как они мне нравятся, если б не этот, что б его, мой спутник.
— Я вернулась в школу, Ромион. Я правильно понимаю, ты не хочешь видеть меня в своем дворце? Договор с Садами тебе уже не нужен? — Какой еще договор?
Но Ромион вздыхает.
— Звезды! Как хочешь. Иди… Отдохни, Виола. Ты устала.
— Моя принцесса! — Туан уже у двери. — Прошу вас.
Я иду к нему, но у порога резко разворачиваюсь — быстрее, чем Туан успевает меня одернуть.
— Ромион, я хочу съездить в театр.
— К мачехе? — удивляется Ромион. — Зачем?
Кролик, до этого сидевший тихонечко у меня на руках и притворявшийся меховой оторочкой рукава, дергает ушами.
— Дорогая, ты хочешь в театр? — голосом махрового простачка говорит Туан. — Конечно, я тебя отвезу…
— Хочу. Сегодня. Ромион, прошу тебя.
— Хорошо, я прикажу подать карету к шести, — отвечает Ромион. — Но сегодня там не дают представления… Ты к Изабелле, я понял. Хорошо. Между прочим, милый кролик. Не советую везти его к мачехе, она последнее время помешалась на белых кроликах — скупает их, кажется, со всего мира. То ли к кроличьему рагу пристрастилась, то ли шубу себе шьет.
— А ты… — Я хотела спросить: «А ты не интересовался, зачем она это делает, глупый ты король, перед тобой твой заколдованный брат, а ты и бровью не ведешь!» Но получается, конечно: — А ты не поедешь со мной?
Ромион улыбается:
— Нет, Виола, благодарю. Между прочим, твой спутник забыл свою корзину.
Уже в моих комнатах я сажаю Томми на кровать, чешу за ушком и поворачиваюсь к Туану.
— Ну ты и мерзавец! — Увы, моя рука замирает до того, как я успеваю схватить первый попавшийся тяжелый предмет. Например, подсвечник.
— Я же сказал, что ты будешь мне подчиняться, — устало говорит Туан, тоже опускаясь на кровать и принимаясь лениво поглаживать дрожащего Томми. — Что, решила воссоединить мать с сыном?
— Именно. Оставь Томми в покое. Сейчас же.
— Ну конечно, моя принцесса, — ядовито усмехается Туан и отпускает кролика. Тот прыгает мне на руки.
— И даже не пытайся мне помешать, — добавляю я. — Иначе…
— Знаю, я видел твои мысли, — равнодушно отзывается Туан. — И запомнил, сколько раз ты хотела меня убить. Не выйдет, Виола. Смирись.
— Гори в аду!
— В этом мире нет ада.
— Специально для тебя найдется!
…В Сиерне идет дождь. Оседлав ветер, он рвется в окна, те звенят от града или стонут от порывов ветра, и вечер вползает в комнаты раньше, чем прежде, — тяжелое, угрюмое чудовище, тенями закрывающее углы, сумрачным одеялом укутывающее пол, серыми портьерами — окна и стены. Я смотрю, как зажигаются за окном фонари, как пламя мерцает, пугливо жмется к стеклянным стенкам своей «клетки», вздрагивает от ветра.
Мне тоже грустно. Я не знаю, что делать: Туан продолжит использовать меня как куклу всюду, где ему вздумается. К Дамиану лучше не подходить, или я снова наговорю ему гадостей и выйдет только хуже. Ромион, конечно, подозревает, но что он сделает? Когда пару часов назад я все-таки долбанула Туана подсвечником, мне было так больно, будто ударили меня. «Ты будешь чувствовать все то же, что и я, пока заклятие действует. И если убьют меня, ты умрешь тоже». Перспектива, прямо скажем, очень веселая. Чтобы сделать ее еще забавнее, Туан добавил — прежде чем улегся спать на моей кровати, — что когда заклятие спадет, то зелье, которым напоили меня мама с бабушкой, снова начнет действовать. Именно из-за него ни Ромион, ни Дамиан не чувствуют Туанов «ошейник».
Кажется, я в ловушке.
Томми сидит напротив, на подушке — я накидала их на широкий подоконник, чтобы было удобнее и теплее, — и грызет морковку. Рядом лежит корзина яблок, отвергнутая кроликом клубника, листы капусты, свернутые в розы, и даже один, зато большой помидор. У Томми пир. Надеюсь, он не сильно потолстеет, когда расколдуется? Изабелла меня саму съест, если в ее сыне что-то изменится в худшую сторону, да еще и по моей вине.
Габриэль не откликается. Я звала его уже пять раз, и вслух, и про себя, но ни ответа, ни хотя бы учебником по голове я не получаю. Может быть, это тоже из-за заклятия Туана? Или демон решил, что я достаточно освоилась в этом мире, стала как все и больше ему не интересна?
Так или иначе, но помощи мне ждать неоткуда. И я старательно давлю в себе тоску и ярость от бессилия, вожу пальцем по стеклу, воображая, что раздвигаю завесу дождя. И разглядываю дворцовый внутренний двор. Там кто-то из детей придворных — мальчишка лет девяти, симпатяга в алой курточке и бархатном берете под цвет, — пытается заставить свою пегую лошадку чеканить шаг. Рядом бродит мальчик-слуга, того же возраста, только одет победнее — в серую рубашку, короткие штаны и стеганую жилетку. Оба мокрые — дождь льет как из ведра. Лошадка тоже мокрая, но покорно терпит седока, а мальчишки, кажется, ссорятся. Они размахивают руками, лорд даже подпрыгивает в седле, а его друг периодически отбегает и делает круг по дворику — с непонятной для меня целью.
Я смотрю на них, мокрых, наверняка замерзших, но упрямых, и мне удивительным образом становится теплее. Они, вон, не сдаются и в итоге все-таки научат лошадку чеканить шаг… И слягут оба назавтра с простудой, это уж точно. А я сижу тут, разглядываю озлобившийся, тоже печальный дождь и думаю, какая я бедная-несчастная. Ну и что, что никто не поможет. С каких это пор мне нужна помощь? Да, не помешала бы, именно сейчас не помешала бы, я согласна. Но раз уж никто не придет и не даст Туану по шее за меня… Я справлюсь. Стисну зубы, сожму кулаки и сделаю так, чтобы было по-моему. Туан не имеет никакого права мучить Дамиана или меня. Мы ничего ему не сделали, и раз это его не останавливает, я тоже буду играть грязно. На войне как на войне.
С этой мыслью я достаю вытащенный из корзины, которую дала мне напоследок мама, медальон с щепоткой розовой пыльцы. Этого как раз хватит, чтобы заставить десятерых блаженно хихикать. Сработает и на Туане, не может не сработать — когда он попытается помешать мне вернуть Томми Изабелле. А вот на меня пыльца теперь подействовать не должна, я же фея. В крайнем случае, уверена, даже под пыльцой Изабелла не забудет о сыне и спрячет его где-нибудь. И пусть больше мне такого, хм, страшного оружия не раздобыть… Сделаю хоть одно доброе дело, хотя бы сейчас — а потом подумаю, как помочь Дамиану.
От этих мыслей на душе становится тепло. Я улыбаюсь, и Томми удивленно оставляет в покое морковку и смотрит на меня черными бусинами глаз. А потом обнюхивает манишку — на нее, кружась в воздухе, ложится золотая пыльца. А за окном, прорезав тучи, прямо на неугомонных мальчишек падает солнечный луч. И в его столбе кружатся, вальсируют, сверкая каплями дождя, как алмазами, роза и фиалка…
— Ты уже оделась?
Туан стоит на пороге спальни, держась одной рукой за дверь, и выспавшимся нисколько не выглядит. Зато принарядился: на нем черный с серебром костюм, похожий на тот, в котором в театр ездил Дамиан, только цепь на груди, крепящая накидку серебристого меха, напоминает золотой венок из роз. Почему-то это не смотрится ни вычурно, ни смешно.
А вот я рядом с ним в своем домашнем платье, больше похожем на махровый халат до пола, буду смотреться точно весело. Но я огрызаюсь:
— А что, не видишь? Как тебе мой наряд, милый спутник? Нравится?
— Безвкусно даже для тебя, — бросает Туан, выходя на середину комнаты. Томми тут же бросает морковку и кидается мне на руки. — Отпусти этого проклятого кролика и иди одевайся, раз хочешь ехать. — Туан, морщась, смотрит в окно. — Какая паршивая погода…
— А ты наколдуй солнышко. Или что — не можешь?
Туан с презрением смотрит на меня, потом кивает на дверь спальни:
— Тебе помочь выбрать платье или сама справишься?
— Помоги, — сладко улыбаюсь я. — Боюсь, не смогу одеться достойно вас, мой милый спутник. Вы, кстати, так вежливы…
— Виола, твои словесные уколы не больнее комариных, — отмахивается Туан. — Идем.
Платье он выбирает наугад. А я специально распахиваю перед ним дверь моей гардеробной, чтобы впечатлился размером и испугался разнообразия. Туану плевать. Он заходит, не глядя что-то выбирает, бросает мне, приказывает: «Надевай». Точно так же выбранными для меня оказываются туфли и накидка с капюшоном. Как заводная игрушка, я напяливаю все это на себя, путаясь в крючках и завязочках, но здесь Туан и не думает помогать. Зато его занимает медальон с пыльцой.
— Что это? Раньше его на тебе не было.
— Ничего, — как можно небрежней бросаю я. — Подарок. Хочешь посмотреть? — и быстро дергаю застежку.
— Уволь. — Туан отворачивается, а я тихонько вздыхаю. Пронесло.
В итоге я оказываюсь одета в темно-синее глухое платье, упаковавшее меня как футляр, в нем и двигаться-то сложно. Сверху на это безобразие накинута меховая накидка из чьего-то черного меха. Украшения мне не полагаются. «Зачем фее украшения?» — удивляется Туан. «У тебя совсем нет вкуса?»
Бьет шесть часов. Я сажаю Томми в маленькую корзинку, которую приносит услужливая горничная, закрываю вязаной шерстяной салфеткой и под руку с Туаном покидаю покои.
— Улыбайся! — шипит Туан. — Тебе что, все нужно приказывать?
— Боже мой, как же ты меня достал, — против воли улыбаясь, вздыхаю я.
— Веди ты себя нормально, нам обоим было бы проще, — огрызается Туан.
Я жду минут пять, молчу, успокаиваюсь — мы как раз спускаемся во двор.
— Ты же не позволишь мне отдать Томми Изабелле?
— Именно, — холодно бросает Туан. — Не понимаю, зачем мы вообще едем? Тебе больше заняться нечем, фея? Съездила бы лучше к Дамиану, мы бы тогда быстрее закончили…
Угу, я бы рассказала ему, как люблю своего кукловода, и нам обоим точно стало бы легче. Дурдом.
Карета действительно дожидается: слуга предупредительно протягивает мне руку, чтобы не споткнулась на откидной ступеньке, но Туан опережает его, сам хватает меня за руку и буквально заталкивает внутрь.
Я не ударяюсь об обитую бархатом стенку лишь по одной причине: меня подхватывает, а потом и усаживает на диванчик рядом с собой Ромион.
— Ваше Величество?! — изумленно восклицает Туан, забираясь внутрь. — Вы… тоже едете?
Ромион усмехается, обнимая меня.
— Что, не ждали?
Я тихо смеюсь и беззвучно шепчу: «Спасибо». Вслух не получается — Туан не позволяет.
Карета трогается с места.
— А Ви говорила, что вы не любите театр, — невинно замечает Туан, глядя на короля Сиерны.
— Ненавижу, — кивает Ромион. — И мачеху тоже, которая в этом театре обосновалась. Но видишь ли, любезный мальчик, я хочу побыть в твоем приятном обществе еще какое-то время. Считай, ты и меня очаровал, — и улыбается во все тридцать два зуба.
Туан подается назад — наверное, от неожиданности.
— Вы…
— Предпочитаю ни в чем себе не отказывать, — улыбается Ромион. — Дорогая Виола, ты поделишься своим спутником, если я попрошу?
— Да ты что?! — вполне искренно восклицаю я.
— А если я очень попрошу? — настаивает король.
— Да не…
— А если взамен расскажу и покажу тайную лабораторию моего брата?
Я не успеваю ответить — Туан быстро, даже, кажется, привстав, отзывается:
— Да! Принцесса, я сделаю для вас все, что угодно, развлечь вашего друга будет для меня честью!
Воцаряется тяжелая тишина.
Туан садится и с плохо скрываемой жадностью смотрит на Ромиона. Тайная лаборатория Дамиана… Значит, все-таки не все он о нас знает, как похвалялся…
— Выходит, тебе нужен Дамиан, — уже нормальным, не сладким голосом спокойно говорит Ромион. — Прокололся, мальчик. И зачем же тебе мой брат с его лабораторией?
Туан бросает на меня быстрый взгляд, и я тут же начинаю:
— Ромион, немедленно…
Ромион в ответ щелкает пальцами, и мой рот сам собой закрывается. Очень мило. Хоть бы кто-нибудь спросил у меня разрешения для разнообразия, а?!
— Итак, мой очаровательный охотник на демонологов. Зачем тебе мой брат?
— Я… Ваше Величество… — Туан забивается еще дальше в тень, а я про себя ликую. Ага, а Ромион-то умнее тебя!
— Да ты не стесняйся, не стесняйся. Я же понимаю, ты наверняка заколдовал Виолу так, чтобы я не мог тронуть тебя, не навредив ей. Значит, тебя я не трону. Есть же и другие способы, верно?
— Ваше Величество, но я правда не понимаю! Сначала вы делаете странные намеки, потом обвиняете меня невесть в чем! Что я сделал?! Госпожа! Ах… Отпустите госпожу!
Карета останавливается, и Ромион, улыбаясь, похлопывает меня по плечу. Давление на губы, язык и нижнюю челюсть исчезает.
— Ну хорошо, хорошо. Хватит пока. После продолжим, о, мой скользкий друг.
— Ви! Ты в порядке?! — тут же кидается ко мне Туан.
Ромион, фыркнув, открывает дверцу, не дожидаясь, когда это сделает слуга, и выходит.
— Отвяжись! — шиплю я Туану. Тот, не слушая, на руках выносит меня наружу.
— Улыбайся, дура!
— Да чтоб ты провалился, мерзавец! — улыбаясь, шепчу я. — И пожалуйста, прямо сейчас!
Ромион тоже улыбается — сама доброжелательность и приветливость. Он оставляет стражников мокнуть под дождем и, обласкав улыбкой обалдевшего сторожа, открывшего нам ворота, подмигивает слугам-мальчишкам (один из них прошлый раз провожал нас с Дамианом к Изабелле). И идет к закрытой двери здания за сценой. С такой уверенностью идет, что кажется, будто растет с каждым шагом, и дверь перед ним распахивается сама собой. Ромион и ее одаривает благосклонной улыбкой и, горделиво вскинув голову — как будто на голове у него сияет корона, а сам он шагает по красной дорожке, осыпаемый лепестками роз на своей коронации, — вступает в темный холл.
— Вот это король, — тихо говорит Туан, толкая меня следом.
— Ты же, кажется, хочешь отобрать у него королевство, — небрежно бросаю я.
— Это дело принципа, Виола. И оно не отменяет того, что король он хороший. Но да, его королевство будет принадлежать его брату, а через него — мне.
— Так править хочешь?
— Нет, отомстить.
— Ты сумасшедший.
— Как скажешь, — равнодушно отвечает Туан и рывком вталкивает меня в темный холл.
Тут так же тихо, как и прошлый раз — Ромион, замерев посреди холла, слушает тишину, потом поворачивается ко мне и говорит:
— Вот и во дворце раньше так же было.
И тут же, громко:
— Матушка! Я приехал!
Я усмехаюсь, Туан удивленно смотрит на нас, а холл потихоньку начинает заполняться слугами — они, как тени, жмутся к стенам и тихо кланяются, стараясь не шуметь.
— Матушка-а-а-а! — кричит довольный Ромион. — Что же ты не выйдешь ко мне?
— Госпожа в репетиционном зале, — шепчет кто-то из слуг, не разгибаясь. — Ваше Величество, позвольте, я провожу…
— Вот еще, сама спустится, — бросает Ромион. — Матушка!
— А может, мы в кабинете пока подождем? — осторожно предлагаю я. — Он на третьем этаже, я помню. Ромион?
— Виола, не мешай. Матушка! Любимая! Где ты?!
— Здесь, — отзывается холодный голос с лестницы, скрывающейся в сумерках где-то в глубине холла. — Ну здравствуй, пасынок.
Лицо на мгновение предает Ромиона: на нем отражаются ненависть и страх, которые никто не видит, кроме меня и Туана — к слугам и мачехе король стоит спиной. Но уже через мгновение Ромион, радостно улыбаясь, оборачивается и бросается к лестнице:
— Матушка! Я так скучал!
— Какое убожество, — ледяным голосом отзывается королева. — Даже эти идиоты-актеры, — она кивает куда-то себе за спину, в темноту, — играют лучше.
— Так я ведь от души, матушка, — яростно улыбается Ромион и, взбежав по ступенькам, пытается поймать ручку Изабеллы. Бывшая королева убирает ее сначала за спину, потом поднимает, а после, размахнувшись, бьет Ромиона по щеке.
— Уймись!
Ромион, держась за щеку, поднимает на нее взгляд… И я побыстрее встреваю:
— Ваше Величество, мы можем поговорить наедине? Я тут…
— Я уже давно не королева, по твоей милости, девочка, — бросает Изабелла. — И я надеюсь, ты оторвала меня от работы по стоящему поводу, а не из праздного желания посмеяться над изгнанницей.
Ромион громко фыркает, а я подхожу к лестнице, и Туан следом. Ничего говорить больше не нужно — взгляд Изабеллы падает на Туана, бывшая королева бледнеет и разом теряет всю свою пафосную холодность.
— Пройдемте в мой кабинет.
— Я же говорила — сразу надо было, — ворчу я, поравнявшись с Ромионом. — Ты в порядке?
Тот бросает на меня косой взгляд и улыбается мачехе:
— Тяжелая у вас рука. Актеров тоже бьете?
— А что, кто-то жалуется? — величественно интересуется Изабелла, старательно больше не замечая ни меня, ни Туана.
Королевская стать и то особое величие, которое есть в Ромионе, никуда и в Изабелле не делись. Красота, конечно, страшная сила, но, как говорила Роз, куда важнее то, как себя подать. Изабелла одним взглядом может заставить упасть перед ней на колени и от души целовать ее изящную ручку в черной шелковой перчатке. И испытывать при этом благоговение. Даже мне в присутствии бывшей королевы до сих пор не по себе. А каково Ромиону — он три с лишним года ее боялся. И как Туан умудрился ее подчинить?
Боже мой, он справился с Изабеллой, а я еще надеюсь его победить? Я и вполовину не такая сильная, могущественная и опытная, как бывшая королева Сиерны. На что я рассчитываю?..
— Да кто же на вас пожалуется? — усмехается Ромион.
— Глупцов хватает, — отзывается королева, и разговор замирает до самого кабинета.
Здесь Изабелла садится в кресло у зеркала — свой нынешний трон, — сцепляет руки в «замок» и смотрит поверх них на Ромиона.
— Наслаждаешься, пасынок? Как тебе, нравится быть королем?
Ромион с улыбкой кивает — и садится в кресло у столика с корзиной яблок. Туан подводит меня к дивану, нажимает рукой на плечо — я падаю, а сам Туан садится следом, обнимая меня.
— Отвали, — шепчу я.
— Тише, — шепчет он.
— Матушка, я слышал, вы сделали Виоле предсказание, — говорит тем временем Ромион.
Изабелла кивает и внимательно смотрит на меня:
— Вижу, что оно сбылось.
— Вот как? — Ромион бросает быстрый взгляд на Туана. — А мне что-нибудь предскажете?
— Нет.
— Отчего же?
— Ромион, зачем ты приехал? — вместо ответа спрашивает Изабелла.
— За компанию с Виолой, — пожимает плечами Ромион. — Мы же теперь друзья, как я могу оставить ее одну со странным молодым человеком, который питает такой интерес к моему брату?.. А вот зачем приехала Виола, мне и самому невдомек. Виола?
Я ставлю на колени корзинку с Томми и осторожно вытаскиваю кролика. Тот какой-то вялый — не дай бог объелся морковки! — висит у меня в руках, и Изабелла смертельно бледнеет. Но даже не делает попытки подойти. А я замираю, как марионетка.
Ромион недоуменно смотрит на нас.
— Почему у меня такое чувство, что я один здесь не знаю чего-то важного? Виола? Что это за кролик? Матушка, тебе только его не хватает для твоей великолепной новой шубы? Ты бы сказала, я бы тебе прислал что-то из твоих старых нарядов, например, медвежью шкуру… Виола?
Я начинаю светиться. Золотом. От, полагаю, острого желания прибить Туана прямо сейчас — это, черт возьми, несправедливо! Он дал мне приехать к Изабелле, чтобы я показала ей Томми, а потом мы просто уехали?! Да это просто пытка какая-то!
— Дамы… и этот… — Ромион даже не смотрит на Туана, — что происходит?
— Моя принцесса, — вскакивает Туан, — вам плохо?
Щас тебе станет плохо! Но это я только думаю. Руки сами убирают вялого Томми обратно в корзинку… А в голове бьется: «Пусти, немедленно пусти, отпусти меня! Ты опустишь!» Так, что аж перед глазами краснеет.
Я взрываюсь золотой пыльцой. Туан отшатывается, изумленно стряхивает ее с себя и вдруг поворачивается к Ромиону:
— Ваше Величество! Помогите, моей госпоже плохо!
— Я вижу, — с интересом экспериментатора отзывается Ромион.
Туан изумленно смотрит на него, потом подхватывает меня под руку.
— Идем, милая, идем, во дворце тебе станет легче. Зачем только ты захотела поехать!
Ромион, подняв брови, следит за нами. Изабелла не сводит взгляда с корзинки. А я сверкаю золотом — Туан вздрагивает — и на какую-то долю секунды чувствую, что мои руки свободны. Только руки, но мне этого достаточно.
Я бью Туана медальоном с розовой пыльцой по лбу.
Медальон раскрывается, и пыльца душистым облаком взлетает в воздух.
Ромион с Изабеллой одновременно зажимают носы — у них есть на это время, они далеко от нас.
Туан не успевает.
Я прямо-таки вижу, как он вдыхает пыльцу, как сверкают алым его глаза, как почему-то начинает плыть его смазливое лицо, а под ним бьется что-то, больше всего похожее на языки пламени.
— Что ты наделала?! — вскрикивает он и падает на колени.
Ха. Обычно после пыльцы совсем не такой эффект… Кстати, ни щекотки, ни покалывания в кончиках пальцев, ни желания станцевать на столе я не чувствую — значит, все-таки на меня больше не действует. Жаль, честно говоря, мне нравилась эта гадость — никакого привыкания, а пробирает хлеще папиного виски.
Но лучше подумаю об этом после — а то что-то странное происходит. Для начала — я вся горю, как будто меня облили керосином, а потом подожгли. Ощущение не из приятных. Зато теперь могу свободно двигаться — хоть и взрываясь каждую секунду золотой пыльцой.
Потому я подныриваю под руку Ромиона, который подбегает и пытается вытолкать меня за дверь, бросаюсь к Изабелле и сую ей корзинку с Томми. А потом — подвеску браслета, пропуск к крестной. Туан же говорил, она может расколдовать Томми.
И только потом, цепляясь за Ромиона, бегу прочь из кабинета.
— Виола! — раздается мне вслед нечеловеческий рев, но я не оглядываюсь. Сколько пыльца обычно действует? Свежая — сутки. Если представить, что Туан как-то подстраховался (хотя полностью подстраховаться тут не получится — противоядий и нейтрализатора от розовой пыльцы нет), то, наверное, двенадцать часов. Мне хватит.
Ромион успевает довести меня до кареты и оседает у нее прямо на плиты двора.
— Молодец, — выдыхает он и начинает блаженно улыбаться, хихикая. Тут же кто-то из стражников, не дожидаясь приказа, подхватывает его на руки и заносит в карету. Потом пытается сделать то же со мной, но я вырываюсь и кричу:
— Ромион! Мне к Дамиану надо! Пожалуйста!
Из последних сил и остатков разума Ромион отдает приказ, и один из гвардейцев подсаживает меня к себе в седло.
— Быстрее! — умоляю я.
Карета трогается с места, и мы тоже скачем — быстрее, гвардеец пускает коня в галоп (что вообще-то запрещено правилами местного дорожного движения).
А вслед нам раздается оглушительный рев, от которого вибрируют плиты двора и весь театр, кажется, содрогается. У меня звенит в ушах, но я цепляюсь за куртку гвардейца.
— Быстрее! Да быстрее же! — Пока я еще не пляшу под дудку кукловода. Другого шанса ведь не будет!
Дождь стегает меня по лицу, и я пытаюсь спрятаться от него, заслониться спиной гвардейца и все прошу:
— Быстрее, быстрее!
Промокшая отяжелевшая накидка давит на плечи — я дергаю завязки, и она шлепается в лужу — прямо перед девочкой-нищенкой, прямо на ее пустую чашку. Девочка, открыв рот, смотрит на сверкающие в свете ближайшего фонаря золотые звенья завязок, на мокрый серебристый мех… Смотрит, не решаясь коснуться.
Гвардеец дергает поводья, конь хрипит, а я истошно кричу:
— Не останавливайтесь! Пожалуйста, только не останавливайтесь!
Надеюсь, девочка догадается продать накидку подороже.
— Быстрее, еще быстрее! — умоляю я, мотаясь, подпрыгивая и кое-как держась за куртку всадника. — Прошу вас, быстрее!
— Загоним коня, госпожа, — огрызается гвардеец. — Пойдете пешком.
Я умолкаю, но сердце все равно бьется как сумасшедшее и екает при каждом резком звуке. Мне все кажется, что за мной летит, ищет меня нечто страшное, огромное и очень опасное. Но пока это только ветер ревет в ушах да стонут деревья — мы уже проезжаем школьную рощу.
Гвардеец знает дорогу — какое счастье! Мне остается только зажмуриться да трястись от страха и холода. Ну, еще молиться, и я истово шепчу: «Все будет хорошо, все будет хорошо!» Мне страшно до чертиков, и я даже не понимаю почему. Какое мне дело — я вообще живу в другом мире! Ну, превратится Дамиан во Властелина, ну, победит Туан, ну…
Все это только слова, но душа уходит в пятки, стоит только о них подумать. Мне не все равно, нет, мне не все равно!
Пусть, пожалуйста, пусть все будет хорошо!
— Мне ждать вас, госпожа? — спрашивает гвардеец, когда мы останавливаемся у крыльца мужского общежития и он помогает мне спешиться. Окна уютно светятся, намекая, что внутри тепло и сухо. Мне хочется кричать, чтобы впустили — не к Дамиану, так хотя бы погреться, но получается только тихий шепот:
— Нет, благодарю.
Даже зубы стучат громче.
Дверь заперта — я колочу кулаками, но все равно получается тихо, будто мышка скребется за панелью. Я все колочу и колочу и вздрагиваю, когда гулкий громкий звук сотрясает дверь: это гвардеец поднялся на крыльцо и качнул то, что я сначала приняла за дверную ручку — дугообразную, скользкую и очень тяжелую. Наверное, это и есть дверной молоточек?..
Дверь наконец открывается — но на пороге стоит фей. Он видит меня, распахивает изумленно глаза, всплескивает всеми своими руками и разражается возмущенным визгом.
Я пытаюсь пролезть между ним и косяком, но ничего не выходит.
— Пусти!
Фей не слышит.
Зато он быстро замолкает, когда его шею колет кончик меча.
Ахнув, я оглядываюсь.
— Приказ Его Величества, — веско бросает гвардеец, убирая меч в ножны. — Велено пропустить.
Фей молча отодвигается, давая мне пройти.
Нужную комнату я нахожу только чудом — в таком, как я сейчас, виде и состоянии мне только стучаться во все встречные двери!..
Зато в эту, нужную, одну-единственную нужную я молочу кулаками со всей силы. С меня на пол стекает вода, с челки капает прямо на глаза, а оттого все вокруг периодически плывет и заволакивается туманом. Я вытираю лицо рукой и стучу, стучу снова.
Из-за угла коридора за мной со странным выражением на лице наблюдает фей.
Соседняя дверь приоткрывается, оттуда высовывается вихрастая рыжая голова и тут же исчезает под шепот: «А ну не смей, это не наше дело!»
А я все стучу. Всхлипываю, дрожу и стучу.
Дверь подается совершенно неожиданно — я содрогаюсь, по инерции поднимаю руку и успеваю отшатнуться.
На пороге возникает Дамиан, в привычно черной рубашке и таких же брюках, идеально чистых и аккуратных. Золотистые волосы у него тоже аккуратно расчесаны и убраны в короткий пышный хвостик. Несмотря на поздний час, Дамиан выглядит великолепно. Аккуратно. И эта вот аккуратность почему-то пугает меня сейчас до крика.
— Что? — мрачно интересуется Дамиан. Потом поднимает голову, встречается со мной взглядом. Кажется, с трудом узнает и тоже отшатывается.
— В-виола? Что случилось? Кто?!
Я врываюсь в комнату мимо него… И с изумлением замираю.
Чисто. Удивительно, ненормально (для Дамиана) чисто. Кто-то даже соскреб с пола все кровавые пятна и счистил-стер магические схемы. И вместо живой шкуры чудовища над кроватью висит лесной пейзаж, обычный, без надгробий и демонов лесной пейзаж. А над ним горит веселенький ночник в виде синей птицы с лампой (то есть хрустальным светящимся шаром) в клюве.
Комната изменилась настолько, что меня невольно посещает мысль: а туда ли я попала?
— Вы промокли, принцесса. — Дамиан закрывает дверь и снимает с кровати зеленый пушистый плед. — Возьмите.
«Принцесса». «Вы». Дуется. Ну, конечно, дуется, после всего, что я ему из-за Туана наговорила. И не только из-за Туана…
Дрожащими руками я кутаюсь в плед, а Дамиан, стоя поодаль, в тени, внимательно смотрит на меня.
— Госпожа, зачем вы приехали?
Я вдыхаю. Смотрю на него. Ловлю абсолютно равнодушный взгляд… на совершенно спокойном лице… Выдыхаю.
И заливаюсь слезами.
Это настолько неожиданно даже для меня, что первое время в голове бьется: «Виола, ты чего?» Но слезы текут, не останавливаются, я дрожу, комкаю в руках несчастный плед, отворачиваюсь к окну, за которым так же тоскливо рыдает дождь…
Короче, все плохо.
— Виола? — Теплые руки обнимают меня, чуткие пальцы смахивают слезы со щек. — Виола, что ты, что случилось?
Всхлипнув, я оборачиваюсь, заглядываю ему в глаза. Дамиан пытается улыбнуться.
— Ну что ты?
Я хватаюсь за его плечи, держусь изо всех сил и начинаю совершенно безобразно, громко, в голос рыдать.
Всегда со мной так — редко плачу, но если уж начала, то не остановиться… Стыдно-то как!
— Ну тише, тише. — Дамиан аккуратно подводит меня к кровати и усаживает, сам садясь рядом. — Виола, да что случилось? Ты поссорилась со своим… спутником? Он тебя обидел?
— Да! Он! Он меня… меня…
Дамиан невесомо держит мою руку и смотрит, улыбаясь. Больная, ломкая улыбка.
— Что он?..
— Он меня заколдова-а-ал!
— Что? — выдыхает Дамиан. — Виола, но на тебе нет…
— Да! Ты не видишь! Никто не видит! А я — я говорю то, что он хочет, я делаю то, что он хочет! А он — он хочет захватить мир! С помощью тебя! Он говорит, что ты сердце себе вырве-е-ешь! А-а-а-а!
— Виола, это какой-то… — Дамиан вдруг замирает и, секунду подумав, тянется к шкафчику над кроватью. — Выпей-ка это.
— Это с-с-сыворотка п-правды? Т-ты мне не в-в-веришь?!
— Нет, это успокоительное. Виола, извини, но ты говоришь чепуху. Отборную, качественную чепуху. Ты не могла придумать повод получше, чтобы прийти ко мне?
— А-а-а-а! Да поверь же мне! — Я выбиваю флакон у опешившего Дамиана из рук. — Да послушай же! Меня действительно напоили каким-то там зельем, мама и бабушка, я феей быть не хотела! Я хотела сюда! Извиниться! Дамиан! Я, наверное, тебя люблю!
— Наверное? — тихо переспрашивает Дамиан. Я, еще вздрагивая от слез, молча смотрю на него, и он продолжает: — Потому что я люблю тебя по-настоящему.
По-настоящему. Ага. Нежный, ранимый, чтоб его, демонолог. Только и умеет, что жалеть себя и называть меня несерьезной, только и… У-у-ух!
— Дамиан. Послушай. Меня. Пожалуйста. Внимательно. И ради бога, молчи! В общем, меня напоили каким-то зельем, у меня в голове помутилось, я выбрала этого мерзавца Туана, я к нему… Неважно! А потом он меня чем-то напоил и сказал, что я теперь ему подчиняюсь, потому что он на всех обижен и хочет поработить мир! И он заколдовал вашего брата, Томми, превратил в кролика! Шантажировал им Изабеллу! И еще он слал нам с тобой страшные сны! Он твердил тебе, что я тебя не люблю, что я с тобой из жалости, — он мне сам так говорил! А это неправда! Дамиан, мне удалось от него сбежать, и пока он меня не контролирует, но это только пока, потому что потом… потом… Я прошу тебя: помоги!
— И что я должен сделать? — спокойно интересуется Дамиан, чем совершенно сбивает меня с толку.
— Ну не знаю! Быть мужчиной! Сними с меня этот чертов волшебный «ошейник»! Убей Туана! Сделай что-нибудь!
Дамиан улыбается:
— Принцесса, вам хочется развлечься? Желаете дуэли? Чтобы за ваше сердце дрались? Огласки хотите? — И, резко перестав улыбаться, выплевывает: — Обойдешься.
— Дамиан, да ты что?! Я же говорю: ненормальный злодей хочет захватить ваш мир! Тебя что, не поражает масштаб проблемы? Помоги мне!
— Ваше Высочество, — Дамиан встает, — в следующий раз, когда поедете к следующему любовнику, репетируйте речь заранее. Очень путано выходит, и сразу даже непонятно, что вам нужно.
— Дамиан! Да ты!..
— А сейчас извольте оставить меня одного.
— Ты!.. Ты меня выгоняешь?!
Дамиан вежливо улыбается:
— Если хотите, можно и так это назвать. Вон из моей комнаты. И больше не возвращайтесь. Я вас видеть не хочу. Совсем. Никогда. Вы понимаете?
— Но… Дамиан…
— Ваше Высочество, если вы сейчас не уйдете сами, я вынесу вас в коридор и запру дверь перед вашим носом. Представьте, как это будет унизительно. Пожалуйста, прекратите этот спектакль и уходите.
А у меня действительно в голове не укладывается, что Дамиан меня… совсем… прогонит? Просто возьмет и прогонит? Вот так просто? Но… но это же Дамиан… Он же всегда… мне поможет… Я так думала… Я уверена была! А он…
Дамиан ловит мой ошеломленный взгляд и вздыхает:
— Хорошо.
И идет ко мне.
В голове молнией проносится: сейчас правда возьмет в охапку, вынесет и запрет дверь. А потом колоти — не колоти…
И еще: «Да это же тебе, дурак, тоже помощь нужна! Ты Властелином станешь, не я! Ты себе сердце… Что ты строишь из себя, черт тебя возьми?!»
И последнее, паническое: все! Сейчас… и все! Он захлопнет за мной дверь — и все! Совсем все! Абсолютно! Он больше на меня не посмотрит, не улыбнется, не…
И это меня настолько пугает, что я совершенно перестаю себя контролировать. Проще говоря, с катушек слетаю по полной.
В такие моменты узнаешь себя с другой стороны… Я бросаюсь Дамиану в ноги. Чуть и его не сшибаю на пол: Дамиан хватается за стену, я — за его рубашку, поднимаю зареванное лицо, ловлю взгляд и очень серьезно, громко и четко говорю:
— Помоги. Пожалуйста!
Дамиан моргает, и лицо у него делается такое забавно-ошеломленное, что, наблюдай я со стороны, смеялась бы. Он смотрит на меня так, будто я тот самый высший демон, невидаль местная, явился к нему с просьбой — и он просто не может в это поверить. Просто никак. Невозможно.
А я стискиваю ткань его рубашки — скользкий черный шелк. Смотрю на него и с ужасом осознаю, что да, я стою на коленях. Перед парнем стою на коленях. Я.
Лицо горит, точно меня ударили. Слезы высыхают моментально, а вот нос забит — я всхлипываю, пытаясь вздохнуть, и дрожу…
Боже мой, заплаканная, сломленная, я на коленях перед парнем. Скажу Роз — не поверит. Да… да что же это я…
Дамиан снова моргает, наклоняется и торопливо поднимает меня.
— Виола, ты сошла с ума.
— К-кажется, д-да… — Дамиан так же ошеломленно смотрит на меня, и я продолжаю: — А т-ты м-мне не в-веришь!..
— Ты бы себя со стороны слышала! — слабо улыбается он. — Тебе и целитель не поверит. Ну-ну, тише, Виола, тише. Я понял, сама себе ты веришь. Сядь.
Меня уже даже не трясет, а колотит, и Дамиан быстро сует мне в руку кружку теплого молока. Кажется… да нет, уверена — она появилась из воздуха.
Дамиан внимательно смотрит на меня, хмурится и смотрит.
— Ты меня теперь выгонишь? — шепчу я, допивая молоко.
— В таком состоянии? Конечно, нет. Виола, на тебе нет заклинаний. Ты… уверена?..
Я снова начинаю плакать, и Дамиан быстро берет меня за руки. И начинает нести какую-то успокоительную чушь: все хорошо, это пройдет, все будет хорошо…
— Ну ладно, — чуть успокоившись, говорю я. — Никто не чувствует, что меня заколдовали. Ладно. Но что мне делать? Дамиан, он серьезно настроился покорить мир! С твоей помощью. Ты опять мне не веришь? Я правду говорю!
— Я верю, что ты в это веришь. — Дамиан отпускает мои руки и отодвигается. — Утром я отведу тебя к целителям.
Класс — я перед ним на коленях стояла, а он меня — в психушку.
— Виола, ляг, тебе нужен отдых…
Кажется, меня и правда записали в заправские сумасшедшие.
— Дамиан, почему тут так прибрано?
— Что? А… — Дамиан оглядывается, словно видит свою комнату впервые. — Я… думал… Ты же говорила… — Он знакомо дергает щекой, и я против воли улыбаюсь.
— Ты думал, что я приду?
Дамиан отворачивается и зло отвечает:
— Да, я дурак. Ну, смейся.
— Но я же пришла.
— Пришла!..
— Дамиан, давай… давай вернем все как было? Прости меня. Я сама придумаю, как избавиться от этого… Туана. Ромион мне поможет, он догадывается, что со мной что-то не так. Давай… А?
Дамиан смеется в ответ:
— Виола, ты правда не понимаешь? Ты фея, я внебрачный сын короля. Мы не можем быть вместе, если только я не приду в твои Сады и не попрошу выбрать меня тебе в спутники. И даже если представить, что твои родные одобрят демонолога, ты бросишь меня, как только родишь дочь. Как всегда феи поступают со своими спутниками. Ты думаешь, я ничего не понимаю? Я все просчитал: как бы жизнь ни сложилась, мы не будем вместе.
— Дамиан, ты не прав! Я никогда так не поступлю! Я люблю тебя!
— Ты забыла добавить «кажется», — улыбается он. — Нет, Виола. Со мной нельзя так. Я не хочу быть твоей игрушкой. Нет.
Я хватаю его за руки — до того, как он успевает отодвинуться и встать. Держу. Останавливаю.
— А кем? Кем ты хочешь быть?
Он долго смотрит сначала мне в глаза, потом — на наши сцепленные руки.
— Твоим супругом, Виола. Мужем. Я хочу, чтобы ты любила меня так же, как я люблю тебя. Только меня. Я твой, а ты моя — и никак иначе. Но я еще не настолько спятил, чтобы просить этого у феи.
От неожиданности я отпускаю его руки.
— Ты… ты делаешь мне предложение? Я правильно тебя поняла? Ты хочешь?..
— Я не… — Он останавливается и вдруг усмехается. — А впрочем!.. — И поворачивается ко мне. — Да, Виола, ты правильно поняла. Будь моей женой.
Он не становится на колени, в его руке не блестит кольцо — он просто улыбается, и по его улыбке я понимаю, что он уже знает ответ. Ему плохо, ему больно, но он продолжает играть.
А я вдруг думаю: «Ха! А вот возьму и соглашусь!» И уже открываю рот… А потом вспоминаю: папа… Мама в Садах… Я навсегда останусь здесь, с человеком, который вряд ли сможет обеспечить мне хорошее будущее. Плевать, что он не король, но у него же ничего нет! И сам он, конечно, крутой демонолог, но по сути… никто. Мама вычеркнет меня из списка наследников — плевать. Папа… папа останется один. И я буду навсегда привязана к этому сумасшедшему миру, к человеку, которым привыкла любоваться, как куклой, но даже не уважаю… Останусь здесь, сломаю жизнь и ему, и себе…
— Дамиан… я… я не могу!
Он улыбается:
— Ну конечно. Конечно, не можешь. Как же иначе?
Я сползаю с кровати. Мне нестерпимо хочется бежать — точно так же, как до этого я мечтала остаться.
— Дамиан, ты не понимаешь… Я же должна буду остаться здесь… Навсегда… С тобой…
— Со мной, — усмехается он. — Понимаю.
— Дамиан, я еще… Мне только шестнадцать! Ты снял с меня проклятие, и я теперь… — Я понимаю, что это очень глупо и совершенно неблагодарно звучит, но… это же правда! — Я хочу пожить свободно! Я…
— Виола, успокойся, я все понимаю.
Я отступаю к двери.
— Нет… Нет, ты… Почему ты требуешь это от меня? Какое ты имеешь право?! Ты не должен!
— Ну конечно, — улыбается Дамиан. — Я должен ждать, когда принцесса фей одарит меня своим вниманием. Как глупо было с моей стороны надеяться на большее… Виола, куда ты?
Я выскальзываю за дверь и со всех ног бегу вниз, в холл. И наружу, в дождь.
Никто меня не догоняет.
Плед остался у Дамиана, накидка — где-то тут, на улице. В промокшем насквозь платье я шагаю по лужам к дворцу, понимая, что дорогу не знаю, да и если бы знала — идти долго… Подол платья путается под ногами, туфли с каждым шагом набирают воды — я скидываю их и иду босиком. А потом избавляюсь и от платья, оставаясь в одной сорочке, все равно я уже бедная, несчастная, промокшая и продрогшая. Все плохо. Лучше уже не будет. И дело не в злодее — я, я сама не могу дать Дамиану то, что он хочет. Но почему, почему ему не нужна я, просто я, почему ему нужно, чтобы я?.. Да ладно, я же и сама хочу, чтобы он был только мой… Вот только принадлежать ему одному… Бросить ради него все… Стать его… Нет. Я не могу. Я не могу!
А я-то думала, что стоит мне поговорить с Дамианом, и все образуется. И все будет хорошо…
Дождь льет как из ведра, плачет вместе со мной — я даже перестаю его замечать. Я все вокруг перестаю замечать, тем более на улицах никого и нет. И… В общем, чуть не попадаю под карету. Точнее, под копыта ее лошадей.
— Сдурела, что ли, девчонка! — орет кучер и стегает воздух рядом со мной плетью.
Я отшатываюсь, всхлипываю и, как бедная родственница, семеню по обочине, мимо…
Проехав вперед, карета вдруг останавливается. Дверца открывается…
— Виола? Это ты?!
Да, встреть я себя в таком состоянии, тоже бы удивилась и не поверила. И вообще, я никого сейчас не хочу видеть!
Вейл спрыгивает прямо в лужу под колесами и бежит ко мне.
— Звезды, Виола! — Он срывает с себя плащ и укутывает меня в него всю, с головой. — Идем.
— Пусти! Оставь меня в покое!
— В дождь, голую, на улице? За кого ты меня принимаешь! Идем-идем…
Он очень настойчиво толкает меня к карете, а потом и внутрь. И мы едем куда-то, я рыдаю у Вейла на плече, а он молча, без вопросов, без своих обычных бахвальных шуточек прижимает меня к себе и гладит по спине.
В окно кареты рвется дождь…
Я слышу его и во сне — как-то мне удается задремать. Хотя что там — после истерики всегда накатывает усталость и хочется спать. Мне снится Дамиан, сидящий на подоконнике у открытого окна. Дождь всюду — здесь, у меня в душе; у Дамиана — я вижу, как на его протянутую ладонь падают капли. Глупое, бесполезное сравнение, но они действительно как слезы. Мои слезы, его слезы…
Почему так? Почему все не может быть хорошо?
Что мне сделать, чтобы все исправить?..
Я вздрагиваю и просыпаюсь, только когда Вейл выносит меня из кареты.
— Где мы?
— Тише, Виола. Спи.
— Где мы? — настойчивей повторяю я.
— Дома, — успокаивает Вейл. — Спи.
Сил спорить нет. Я устало закрываю глаза и снова проваливаюсь в бесконечный дождь, из которого на этот раз меня вытягивает сладкий аромат корицы.
— Виола, выпей. Ну же.
Я сижу, укутанная в одеяло, на кровати; Вейл склоняется надо мной и протягивает исходящую паром деревянную кружку:
— Пей, это лекарство. Ты заболеешь, если не выпьешь.
Я смотрю на Вейла, на кружку. Вспоминаю, как зельем напоила меня мама, как отравил меня Туан… Да ладно, куда уж хуже? И так состояние такое, что хоть помирай. Даже если это яд — и зачем Вейлу меня убивать? — то мне не страшно. А подчиняюсь я уже и так Туану. Вот будет весело, если Вейл решил напоить меня чем-то похожим! Минус на минус вроде как дает плюс…
Я пью. А потом оглядываю тонущую в сумраке комнату, особенное внимание уделяю горящему камину. Это спальня. Женская спальня, если трюмо с кучей флакончиков о чем-то говорит. Из нее — стандартно — ведут две дверцы, в купальню и гардеробную. Окно занавешено, но я и так слышу дождь… Приглушенно, сквозь треск пламени в камине. От молока с медом мне становится тепло, тепло и уютно…
Я смотрю на Вейла и задаю, наверное, самый глупый в жизни вопрос:
— А что ты тут делаешь?
Вейл вскидывает брови и улыбается. Он ничуточки не изменился с нашей последней встречи в Ниммерии и даже улыбается так же задорно. От этого мне становится еще теплее.
— Виола, дорогая, ты не поверишь, но это мой дом.
Я катаю в ладонях пустую, но еще горячую кружку.
— Верю. А что я делаю в твоем доме? Мы… мы разве не в Сиерне?
— В Сиерне. — Вейл забирает у меня кружку, а потом садится рядом. — В Сиерне, в том особняке, в котором я живу, когда приезжаю на учебу.
— А… Ну да. Спасибо. Но ты мог подбросить меня до дворца, я туда шла…
— Ты шла от дворца, Виола. И знаешь, я же еще не сказал тебе спасибо за снятое проклятие, — и подмигивает мне.
Я изумленно смотрю на него, а Вейл тихо смеется:
— Бедненькая фея, ты что… ты меня боишься?
— Нет, что ты, я просто вдруг осознала, что лежу в постели в чужом доме, и мне пришло в голову… — Я не договариваю, Вейл и так все отлично понял, смеется он теперь еще веселее.
— Виола… Я помню, что ты у нас фея-недотрога. И что у тебя безумно ревнивый жених-демонолог…
На этом месте я вздрагиваю, всхлипываю, и Вейл изумленно замолкает. Потом хмурится:
— Это из-за него ты…
— Из-за себя, — огрызаюсь я и опускаю голову.
На минуту наступает полная уютного потрескивания поленьев в камине тишина. Прерывает ее Вейл:
— Он никогда не умел обращаться с девушками. Не расстраивайся, Виола, он того не стоит.
Нет. Это я того не стою.
— Вейл, — хрипло говорю я, пытаясь сменить тему, — скажи, а есть зелья, подчиняющие чужую волю?
— Да миллион!
— И сколько они действуют?
— Зависит… Виола, послушай, они все запрещены, и этот бастард…
— Как потом найти противоядие?
Вейл хмуро смотрит на меня, потом качает головой:
— От них нет противоядий, Виола. Нужно ждать, пока зелье само прекратит действие, а потом или пить следующее, или оставаться свободным. Но поверь мне, ни один парень, даже я…
— Вейл, не надо, — тихо перебиваю я, но он слышит и замолкает.
Это клетка, и мне не выбраться. Мне никто не поможет. Я же знала… Что толку биться о прутья? Будет только больнее…
— Звезды, Виола, ну что ты… Ни один парень не стоит того, чтобы так убиваться, даже я. — Он ловит мой взгляд и снова улыбается. — Отдохни. Завтра будет лучше…
— Не будет.
— Виола… Нет, в таком состоянии я тебя одну не оставлю. Хочешь… ну хочешь, я с тобой в шахматы сыграю?
— Ты же не любишь…
— Да, но хоть тебе настроение подниму. — Он тянется к шнурку звонка. — Хочешь еще молока? Или меда? Молока с медом? Я прикажу приготовить.
— Поднимешь бедного повара с постели? — зеваю я. — Нет, спасибо. И ты можешь оставить меня одну…
— Не сейчас. Ты еще немного успокоишься — и тогда, может быть… — Он красноречиво улыбается и подмигивает. — А что, фея, ты же теперь свободна…
— Вейл!
— Ну, ты еще можешь передумать, не так ли?
Следующий час я сижу, окруженная подушками, укутанная по горло одеялом, и лишь время от времени высовываю руку — двигать фигурки. Вейл играет по-прежнему паршиво, но его это нисколько не заботит: он смеется над собой, шутит, щебечет что-то про учителя, который еще в детстве пытался научить Вейла играть в логические игры (но тоже ничего не вышло), травит школьные байки…
Я смотрю на него и начинаю понимать, почему девчонки не прочь прогуляться с ним в лунную рощу послушать соловьев. Он забавный. И добрый. Вот уж никогда бы не подумала — он же смеялся надо мной, когда я выглядела как жаба. А сейчас помогает, и если бы на его месте был Ромион, я бы решила, что дело в каком-нибудь выгодном договоре с феями или просто в желании иметь наследницу Садов в числе должников… Вейл не кажется мне таким расчетливым. Наоборот, он открыт, как книга — читай спокойно. Книга анекдотов…
— Это ты из рощи с соловьями ехал? — пытаюсь пошутить я. — Или я прервала твое свидание, м-м-м?
Вейл замирает на мгновение: мой вопрос никак не вяжется с историей о мастере Хэвишеме. Но тут же с улыбкой продолжает:
— Виола, что ты, какие соловьи, в такую погоду только сумасшедшие принцессы гуляют. Нет, мы были у нее дома. — Он мечтательно смотрит куда-то мимо меня.
— Она красивая? — Не знаю, и почему мне это интересно?
Вейл окидывает меня внимательным взглядом:
— Не как ты, Виола.
— Эй!
— Но да, она интересная. И у нее потрясающее чувство юмора.
Я хмыкаю:
— Она знает, что ты принц?
— Конечно! А почему, ты думаешь, я ей так интересен, — смеется Вейл.
— Ага, потрясающее чувство юмора.
— Виола, мы все живем в реальном мире: сейчас, когда матушка очнулась — кстати, спасибо, но тебе лучше не попадаться ей на глаза в ближайшее время: она интересуется, где же ты все эти годы шля… хм, гуляла?.. Так вот, матушка очнулась, приняла корону, и я теперь могу встречаться с кем пожелаю, когда пожелаю и сколько пожелаю. Правда, с одним условием. — Вейл делает эффектную паузу. — Меня хотят женить.
— О… — Да, этого стоило ожидать, он же принц. — И… это плохо?
— Вообще-то отвратительно: матушка уверена, что из меня выйдет никудышный король, так что невесту она собирается искать сама, такую, чтобы могла в тени трона подсказывать, как мне править. И не забрала у меня этот самый трон. То есть умную, но не гордую. А такие, если верить моему опыту, Виола, обычно жутко уродливы. Так что свадьба меня не прельщает. Зато я теперь самый завидный жених в этой части света, что дает мне массу преимуществ у охотниц за мужьями. Моя коллекция красивых любовниц пополняется с головокружительной скоростью… Ну что ты смеешься? Тебе, может, пока не понять — ты у нас странная фея. А я люблю жить весело и легко.
— Зачем ты тогда учишься? — вставляю я. — Да еще и в другой стране. Ты же принц, за тебя даже править будут. Веселись дома… нет?
Вейл смотрит на меня как на… глупышку.
— Виола, дорогая, сразу видно, что ты никогда ни за кем не пыталась ухаживать. Или хотя бы флиртовать. Для этого мозги нужны. Конечно, если бы я перешел на крестьянок… Хотя, знаешь, какие нынче крестьянки пошли умные? Все в золушки мечтают податься, просто наваждение какое-то… Так вот, образование мне не помешает, к тому же матушка настаивала. А Сиернская школа — лучшая в мире. И еще, Виола, тебе этого не понять, ты совсем недавно стала принцессой, но в нашей школе учатся все дети голубых кровей нашего мира… Ну, и всякая там чернь вроде твоего бастарда, но это так, случайно затесались. И именно здесь, милая моя Виола, образуются будущие альянсы, заключаются экономические договоры и решаются судьбы мира на ближайшие полсотни лет. Учеба учебой, а дружить надо с правильными людьми. Вот возьми Ромиона…
— А почему ты тогда не живешь в мужском общежитии? — перебиваю я. Не хочу брать Ромиона, все с ним ясно. — Там связи заводить еще легче.
— Общежитии? — удивляется Вейл. — Ты что, это же для бедных! Там ни один принц не поселится, разве что опальный — был такой случай однажды, сейчас расскажу… А так там живут те, кто не в состоянии купить особняк в столице!
— А комнату снять? — удивляюсь я. — Что? Нельзя?
— В столице? — смеется Вейл. — Только если имеешь разрешение и желание стать трактирщиком. Виола, ты совсем ничего не знаешь о мире? Где ты жила все это время — в Садах? Но тогда ты была бы раскованней…
По-моему, я засыпаю прямо над шахматной доской — понятно, Вейл решил мне так отомстить. Надеюсь, проснусь я не в хрустальном гробу?..
Это последнее, что лениво тянется в голове, прежде чем я окончательно проваливаюсь в очередной сон-видение.
В темной комнате гулял ветер: рвал занавески, швырял дождевые капли, стонал и звенел колбами и тонкими пузатыми флаконами на рабочем столе.
Спрятавшись под кровать, скелет кошки мрачно грыз браслет: серебряное крыло феи никак не поддавалось, хоть зубы у Винки и были крепче алмаза. Но браслет светился и совсем не хотел ломаться, пусть ни одного духа в его подвесках уже не осталось. Но эта золотая пыльца…
Ею в комнате было отмечено все: не владеющий магией человек мог этого не заметить, но волшебные существа — а Винки была, без сомнения, волшебным существом — видели следы пыльцы везде, где ходила, чего касалась эта мерзкая жестокая фея (которая, кстати, угрожала от Винки избавиться). Особенно много пыльцы было на кровати — хозяин весь светился ею, но почему-то не делал попытки очиститься. И все лежал, лежал, таращился в потолок и лежал. Потом на подоконнике грустно сидел, ветер впустил (Винки чуть не сдуло). Теперь лежит вот.
Винки уже и мурчала, и под руку ему подлазила, ластилась. Сама в пыльце испачкалась, а без толку.
Жаль, у Винки не было голоса сказать, что она об этой фее думает. Подумаешь, какая-то девчонка — и зачем из-за нее так переживать? Вот Алия, суккуба, у той голос был — и она сказала. Теперь сидит в другом углу комнаты, жмется к своей пентаграмме. Хозяин так на ней сорвался!.. Никогда раньше руку не поднимал, ни на младших демонов, ни даже на духов. А тут…
А все фея. Как ни явится — одни из-за нее проблемы. Жили же раньше без нее хорошо, и никто не предлагал Винки в окно выкинуть! Да кто бы хоть попытался!..
А теперь Винки забилась под кровать — на всякий случай, там-то ее не видно и заклинанием достать сложнее, прицельно-то. И грызет браслет. Весь бы его на звенья растрепать — пусть потом заносчивая девчонка поносит, покичится тем, что лучший демонолог мира (и лучший в мире хозяин, что важнее!) дарит ей такие подарки. Не ценит, не понимает — а туда же!..
— Господин? — подала голос суккуба. Она снова приняла облик феи, наверное, надеялась, что так демонолог будет держать себя в руках: если умильно смотреть да глазами хлопать, как его возлюбленная, он трижды подумает, прежде чем заклинаниями швыряться. — Вам больно, господин…
Дамиан на кровати не ответил — если вообще слышал.
Суккуба осторожно подползла ближе.
— Господин? — и еще ближе. Демонолог не отозвался, даже когда она осторожно положила ручки ему на грудь. Только отвернулся к стене. — Господин, вам здесь больно. — Руки феи несильно надавили. Там билось, ровно, мерно, то, чего ни у одного духа или демона никогда не было и быть не могло. То, что рождало магию и свет — странный свет, каким демонолог не должен светиться. То, что заставляло хозяина страдать. — Зачем оно вам, господин? — шепнула суккуба, кладя голову на локоть и глядя на демонолога снизу вверх. — Вам же из-за него плохо. Почему вы не избавитесь от него? Если вам плохо.
— Уйди, Алия, — прошептал Дамиан, не поворачиваясь.
— Не понимаю, — шепнула суккуба, отодвигаясь, выпрямляясь и чинно кладя руки на колени ладонями вверх — поза подчинения у демонов. — Я не понимаю. Если вам плохо — почему вы просто не прекратите это?
Хозяин не ответил.
Посидев так, суккуба вернулась в свой угол: пентаграмма все-таки немного грела.
Люди странные. Насколько проще духам или демонам: голод решает все. И ничего не бьется, не стучит в груди, не толкает на глупости, из-за которых потом больно… Оно вкусное, конечно, это сердце, и хорошо, что есть у людей. Но люди — добыча, а демонолог — совсем нет, сердце ему только мешает. Ведь насколько сильнее он станет, если перестанет быть человеком! А что слаще силы и как можно от нее отказываться?..
Нет, люди действительно странные.
Она не видела, как Дамиан положил руку туда, где только что лежали ручки феи-суккубы. И еле слышно прошептал: «Я хочу быть с тобой».
Ветер, застонав, швырнул с прикроватного столика засохшую фиалку — с венка феи. Дамиан снял ее, спрятал, а Виола даже не заметила. И в этот раз, когда приходила, не заметила тоже — Дамиан боялся, что она увидит и поймет, делать потом вид, что она ему безразлична, не будет никакого смысла. Но Виола не обратила внимания, хоть и рассматривала комнату: удивлялась. Но что там какой-то засохший цветок — Дамиан проследил взглядом, как ветер швыряет его по комнате и наконец уносит в окно.
«Не хочу так жить», — мелькнула поначалу безумная, а потом показавшаяся нормальной мысль — единственно нормальной среди всего хаоса, который творился в душе Дамиана. «Не хочу жить без тебя». Кажется, это была строчка из песни Роми — это он обожает петь такое девушкам, а потом срывает их поцелуи, как перезревшие фрукты. А Дамиан боялся сорвать цветок с венка Виолы…
Как же он жалок…
Виола права — зачем ей связывать с ним судьбу? Он никто. Не сумел сохранить даже ту, что полюбил больше жизни.
«Пусть все это закончится», — кажется, он прошептал это вслух. И волшебный свет, тот чистый свет, что помог ему выжить в пустыне Астрала, засиял ярче. Дамиан воспринял это как должное.
— Пожалуйста, пусть все это закончится. — Да, точно вслух. И кого он упрашивает? Лучше не будет. Никогда не будет. Он просто слишком слаб, чтобы бороться — да и зачем? Виоле все равно. Слишком слаб и слишком горд, чтобы быть одним из многих.
— Хватит. Я не хочу так больше. — Это его голос? Такой спокойный? Дамиану впору было кричать. — Пусть это закончится.
Свет стал еще ярче, в груди закололо, сердце зашлось — Дамиан улыбнулся и закрыл глаза. Может, на этот раз он останется в Астрале навсегда…
Выползшая из-под кровати Винки и поднявшая голову суккуба — обе смотрели, как между пальцев спящего демонолога мерцает все реже и реже маленькая звездочка. Длилось это недолго — мигнув последний раз, звезда поднялась в воздух, точно уносимая ветром… И исчезла.
А хозяин вздохнул — и задышал свободнее.
Винки и суккуба переглянулись.
Что-то странное только что произошло… Что-то…
Винки не могла этого понять — строго говоря, у нее не было ушей. А вот суккуба спустя некоторое время осознала, почему комната кажется ей такой непривычно тихой, хоть и ветер стонет, и звук дыхания, мерный и спокойный, слышится, как и раньше.
Сердце хозяина больше не билось.
…Мечущаяся в кошмарах Виола вскрикнула во сне и ударила правой рукой по одеялу. На безымянном пальце сверкнуло золотое кольцо с прихотливо ограненным рубином. Внутри камня пульсировал свет — словно в такт ударам сердца.
У закрытого окна, на подоконнике, вздохнул, глядя на все это, высший демон.
И почему люди такие глупые?..
