Назад: Глава 3, В КОТОРОЙ Я ПОПАААЮ НА БАЛ ЗЛОАЕЕВ, СНИМАЮ ПРОКЛЯТИЕ ДЕМОНА И ПРОВАЛИВАЮ СВОЕ ПЕРВОЕ ЗАААНИЕ

Дальше: Глава 5, В КОТОРОЙ Я РЕШАЮ, ЧТО БЫТЬ ФЕЕЙ НЕ ТАК УЖ И ПЛОХО

Глава 4,
В КОТОРОЙ Я ПОСЕЩАЮ СИЕРНСКИЙ ТЕАТР И В ЧЕСТЬ МЕНЯ УСТРАИВАЮТ ТУРНИР

— Ваше Высочество, вам пора вставать.

Я сонно таращусь на болтающуюся прямо под носом золотую кисточку балдахина. Молча удивляюсь: вчера эта кисточка висела в районе моего пояса, а теперь, получается, над головой? Потом соображаю, что во сне умудрилась развернуться и улечься в позу кренделя, ногами на подушке. А, и еще мои нынешние длиннющие волосы захлестнуты вокруг шеи — и чудо, что я не задохнулась. Никак не могу к ним привыкнуть — и это уже не первый раз, когда я пытаюсь «повеситься» во сне.

— М-м-м, — мычу я и пытаюсь выпутаться из волос, заодно забираясь в уютную одеяльную норку. А потом, когда меня нахально оттуда вытаскивают и куда-то несут, недовольно повторяю: — М-м-м!

Не помогает — и, пока я сонно прикидываю, кто это такой наглый, я же вчера всех горничных разогнала, а лакеев во дворце на километр в спальню девушки не пустят… воспоминанием ярко вспыхивает, чем подобная сцена закончилась в прошлый раз.

Ледяную воду, в которую тебя окунули со сна, так просто не забудешь.

— Габриэль, не надо! — визжу я, сваливаясь с рук на пол.

— Как скажете, принцесса, — равнодушно отвечает демон, придерживая меня за плечо. — Вы зря вчера прислугу распустили. Я вам хотел с купальней помочь, но не надо — так не надо.

— А чего с ней помогать?.. — Я подползаю к краю бассейна и с изумлением вижу, что он пустой. — Ха. А как…

А потом перевожу взгляд на десятки труб, ползущих к нему, точно змеи, по одной из стен. Вижу, как эти «змеи» переплетаются рычагами и заглушками… И ни одного крана.

— А… а как это включается?

— Вы удивитесь, Ваше Высочество, — магией, — с усмешкой сообщает Габриэль.

И смотрит на меня. Почему я чувствую себя как ученая собака в цирке?..

— Магией, — киваю я. — А поточнее?

Габриэль объясняет. На втором предложении я, кажется, проваливаюсь в сон снова, потому что, вскинувшись, опять встречаюсь взглядом с Габриэлем, и демон молчит. Но улыбается. Очень саркастично.

— Я ничего не поняла.

— Неудивительно, принцесса, вы же не знакомы даже с основами магии.

— Габриэль, помоги мне, пожалуйста.

— Вам следовало сказать это горничным, принцесса, а не портить с ними отношения, показывая, как вы самостоятельны, когда на самом деле…

— Габриэ-э-эль, ну помоги-и-и, пожа-а-а-алуйста!

Демон только усмехается — очень обидно — и вроде бы ничего не делает, но вода в бассейн откуда-то льется. Я опускаю руку, пробую — температура нормальная. Потом пытаюсь понять, где же все-таки спрятали кран, но такое чувство, что вся стена, по которой ползли трубы, превратилась в миниатюрный водопад. Ароматный, сладкий, пенистый водопад. Еще и лепестки роз откуда-то падают.

Я чувствую себя очень глупо.

Поднимаю взгляд — Габриэль, прислонившись к косяку закрытой двери в спальню, смотрит в ответ и улыбается. С истинным наслаждением.

Чувство собачки в цирке возвращается.

— Как ты это сделал?

— «Спасибо» будет вполне достаточно, принцесса.

— Габриэль, ты называл меня Виолой — вот и зови. И да, спасибо. Так как ты это сделал? И когда объяснишь, выйди, пожалуйста, я купаться собираюсь.

Но демон только улыбается. Под его взглядом водопад на стене исчезает, снова являя целые и ничуть не изменившиеся трубы.

— Тебе стоит сегодня внимательнее слушать преподавателя по основам магии, Виола. В числе прочего он еще раз скажет тебе, что демоны не имеют постоянной формы.

— И что?

Мы снова встречаемся взглядами.

— Иными словами, если я превращусь в горничную, ты не будешь смущаться? — улыбается демон.

— Если ты превратишься в горничную, я смогу выгнать тебя хотя бы в спальню? — в ответ интересуюсь я.

Габриэль изгибает бровь и качает головой:

— Вряд ли.

— Тогда так оставайся. — Я зеваю, совсем не эротично скидываю с себя ночную сорочку и очень неизящно падаю в бассейн, окунаюсь сразу с головой.

Вот интересно, почему этот демон до сих пор не пришпилил меня к какой-нибудь булавке, если ему так любопытно? Как исследователь — редкую бабочку.

— Потому что тогда весь интерес пропадет, — отвечает Габриэль, когда я выныриваю. — Пришпиленная бабочка еще какое-то время действительно может двигаться, но уже не летает. Мне интересна бабочка живая, в естественной среде обитания.

— Ты что, мои мысли читаешь?

— Это все, что вы можете сказать мне в ответ, принцесса? — усмехается демон.

Я молча смотрю на него пару мгновений, потом смаргиваю капли с ресниц.

— Нет. Еще, пожалуйста, верни свой водопад обратно, только сделай напор поменьше и подай мне шампунь.

Забавно, но демон слушается. Вода удобно льется мне на голову, а на бортике, прямо под рукой, выстраивается целая армия пузырьков — ароматных масел, странных смесей и даже порошков. Я недоуменно смотрю на них, потом беру первый попавшийся… А Габриэль уже начинает довольно:

— Чтобы сделать аналог шампуня, которым пользуются в твоем мире, местные девушки…

— Спасибо, — обрываю я. — Разберусь сама.

Габриэль замолкает на полуслове. Минуту я тестирую содержимое порошков и масел, а потом просто выливаю их все на голову. Если мои роскошные волосы от них вылезут… Ну и слава богу!

Хотя сомневаюсь, что волосы феи хоть что-то возьмет. Полагаю, даже универсальный растворитель не справится.

А надо, кстати, попробовать. Может, хоть так я обрету привычную прическу каре?

— Почему ты не принимаешь советы? — спрашивает Габриэль. Наверное, устал, бедняга, от тишины. Как только выяснилось, что он демон, его так и тянет поболтать. Дать мне эти самые советы.

— Потому что я сама могу со всем справиться.

— Воду ты вызвать не способна, — поднимает брови демон.

Я промываю волосы. Кажется, в пятый раз. Вот так и мучаюсь с ними каждое утро… Длинные волосы — очень красиво, но, господи, сколько же с ними мороки!

— А зачем мне вызывать воду самой, когда под рукой есть такой удобный демон?

Поток над головой тут же иссякает.

— А ты не думала, принцесса, что твоя дерзость может мне надоесть?

— И ты уйдешь? — улыбаюсь я.

Габриэль молча смотрит на меня. Моргает — и вода возвращается.

— Нет.

— Ну тогда я выбираю брать от жизни по максимуму. Поэтому если остаешься, будь добр мне помогать. Я, может, и редкая бабочка, но наблюдать за мной просто так не позволю. Если ты понимаешь, о чем я.

— Ваше Высочество… — вкрадчиво начинает Габриэль.

— Виола.

— … я прислуживал вам, когда принес клятву вашей сестре…

— По пьяни.

— … теперь же я свободен, и если вы ждете, что я снова буду…

— Габриэль, — я опираюсь на бортик (очень надеюсь, что аки русалка) и заглядываю демону в глаза, — послушай. Я не против изображать из себя бабочку в естественной среде. Я даже не буду возмущаться, видя тебя рядом. И просить Дамиана тебя изгнать…

— Он все равно не сможет.

— … но взамен, будь добр, помогай и ты мне. Или я стану очень скучной бабочкой. Гарантирую, ты сам сбежишь от меня уже завтра. Ну как?

Габриэль встречается со мной взглядом и смеется.

— Принцесса, если вы думаете, что так легко изгнать высшего демона, который хочет остаться…

Я весело смеюсь в унисон.

— Уж поверь мне, я захочу — и больше никогда тебя не увижу, Габриэль. Мне всего-то надо вести себя как фея. Мама будет счастлива.

Смех замирает.

— Принцесса, это шантаж, — замечает демон. — Вас это недостойно. К тому же вам ли жаловаться: я и так за вас всю домашнюю работу делаю!

— Когда тебе этого хочется, — добавляю я. — Нет, Габриэль. Это не шантаж, это симбиоз — взаимовыгодное сотрудничество.

— Что, подпишешь договор кровью? — фыркает демон. — Сделку заключим? Мне контракт приготовить?

— Да нет, я тебе на слово верю, — усмехаюсь я. — К тому же зачем контракт, если все просто: наблюдай за мной, сколько влезет, а в ответ просто помогай, когда попрошу. И советы, так уж и быть, можешь давать. Я честно выслушаю. Ну как?

— Твой демонолог прав, — спустя минуту задумчивой тишины отвечает Габриэль. — Тебе стоило бы попробовать себя ведьмой. Только они так торгуются.

— Это ты с моей мамой мало общался, — фыркаю я. — Я ее от крестной не всегда отличаю, когда она принимается требовать, чтобы я что-нибудь сделала. Хотя нет, моя крестная мягче… Так это значит «да»? Ты согласен?

— Да, — тихо отвечает Габриэль. Потом усмехается: — Почему мне кажется, что от этого договора тянет серой?

— Розами, Габи, принюхайся. Розами. И я тоже буду рада с тобой сотрудничать. А теперь, может, объяснишь, чем я тебе так интересна? Вон сколько принцесс вокруг, фей и прочих золушек. Почему я?

Габриэль «выключает» воду, а когда я выхожу из бассейна, мне под ноги падает банный халат. Мой, домашний, с капюшоном в виде морды единорога.

— Мне скучно, — говорит наконец демон. — Ты удивишься, девочка, как скучно в Астрале.

— Да? — Я укутываюсь целиком и только что не мурчу от удовольствия. И почему все герои книг так боятся заключать с демонами договор? Милые создания. От скуки вон мучаются. — А Дамиан говорит, там весело.

Габриэль усмехается и со странной жадностью наблюдает, как я пытаюсь выпутаться из спутанных волос-удавок.

— Демонологу — может быть. Высшему демону — нет. Там нет никого сильнее, ничего неизведанного, ничего любопытного, странного или опасного. Люди… — Габриэль улыбается. О, он, оказывается, умеет нормально улыбаться — не ехидно или саркастично, а… мечтательно даже. — Люди куда интереснее всего, что живет в Астрале. Но даже они наскучивают, потому что в итоге их схема поведения оказывается слишком простой и понятной.

— А моя схема, значит, непростая и непонятная?

— Ты сама ответь на этот вопрос, — предлагает Габриэль.

Я молча смотрю в запотевшее зеркало, где на меня в ответ глядит силуэт красавицы в стиле «я-упала-с-сеновала».

— Ты ломаешь все здешние законы, — продолжает Габриэль. — Как и любой гость из другого мира. И, как другие, ты понемногу привыкнешь к местной жизни и станешь как все. Тогда я уйду. А пока… Пожалуй, потворствовать твоим невинным желаниям — не такая уж и высокая плата за лекарство от скуки.

— Пожалуй, терпеть рядом скептика-демона — не такая уж высокая плата за исполнение всех желаний, — передразниваю я. — Слушай, а фен ты мне можешь организовать? Пожалуйста?

Как и все нормальные парни, Габриэль особенно интересными считает девушек — то есть чаще всего подглядывает именно за ними. И вот не надо мне заливать, что демоны-де бесплотны и им не важен пол, и все такое. Сам-то Габриэль почему-то предстает передо мной как красавец брюнет, а не какой-нибудь тролль.

— Хотите, чтобы я превратился в тролля, принцесса?

— Габи, подслушивай мои разумные мысли, а не всякую чепуху!

Я это к чему — Габриэль удивительно много знает всяких женских секретиков, которыми мы обычно делимся разве что с подругами, да и то — только с очень близкими. Ну и со всеми остальными, если хотим похвастаться.

Например, как заплести эти чертовы волосы, чтобы они не мешались весь день и выглядели словно распущенные, но на самом деле были заколоты шпильками — и чтобы эти шпильки в нужный момент не выпали.

Когда красавец демон рассказывает тебе такие вещи… Не знаю, кто как, а я долго смеялась. Но волосы действительно больше не мешают, хорошо выглядят и все шпильки держатся.

Ничего удивительного, что этот демон некогда заказал мне гардероб, не измеряя меня сто раз сантиметровой лентой. И не просто угадал с размером — ничего удобнее я раньше не носила.

— Габриэль, а ты не хочешь попробовать себя в модельном бизнесе? — говорю я, выходя (вся такая красивая и довольная) в столовую. — Говорят, там интересно.

— Виола? С кем это ты разговариваешь? — удивляется сидящий за накрытым столом Ромион.

Я оглядываюсь: Габриэль исчез. Или просто стал невидимым. Что ж… Стоило, наверное, оговорить его появление и уход в нашем «контракте», но… На это у меня еще будет время.

— С моим вторым «я», Ваше Величество, — не моргнув глазом, сообщаю я. — Очень приятный собеседник. А что вы здесь делаете? Разве не нашлось никакого посла, способного составить вам компанию за завтраком в это прекрасное солнечное утро?

— Когда у меня во дворце гостит милая фея? — улыбается Ромион, вставая и отодвигая мне кресло. — Ромашковый чай, Виола?

Кажется, я начинаю постигать гениальный план сиернского короля, по которому он продал дом Роз и поселил меня во дворце. Наверняка выторговал у мамы что-нибудь в пользу своего королевства. Плюс брат-демонолог всегда будет под рукой. И «милая фея». Хорошо устроился сиернский король!

Словно тоже читая мои мысли, Ромион улыбается.

— Будут какие-нибудь пожелания, принцесса? — сладенько спрашивает он, когда я сажусь напротив и беру кружку с дымящимся чаем.

— Да. Верни Самсона.

Ромион на мгновение теряет лицо — изумленно поднимает брови и стирает сладенькую улыбку.

— Кого?

— Самсона. Моего медведя. Мне без него плохо спится. — Я отрезаю себе кусочек ежевичного рулета.

— А, — хмыкает Ромион, глядя, как я орудую ножом, — да, конечно. Экономка сообщает, что он еще не высох. А еще она жалуется, что ты…

— Вы что, постирали Самсона? — Моего пушистого, специально набитого гречкой медведя? Страшно представить, во что он превратился.

— Полагаю, горничные сочли это уместным, — пожимает плечами Ромион. — Виола…

— Вы убили Самсона, — дрожащим голосом, с надрывом говорю я.

— Виола… — Ромион начинает сердиться.

— Тише, Ваше Величество, я в трауре, — скорбно сообщаю я и запихиваю в рот сразу весь кусок рулета. К черту вилки, надоело чувствовать себя как на званом ужине.

— Виола! Серьезнее! — просит Ромион. — Твоя мать просила передать твое расписание на ближайшую неделю.

— И для этого она использует короля Сиерны? Как это похоже на маму.

Ромион заливается краской, и мне становится стыдно.

— Прости. — Я вытираю губы салфеткой. — Я тебя внимательно слушаю.

Ромион отводит взгляд и скучным менторским тоном принимается оглашать, несомненно, мамины слова. Я узнаю, что меня ждет школа (кто бы сомневался — разве не учиться я сюда вернулась?), спецкурс по дарению (как мама и обещала), а также поездка в Зачарованные Сады в конце недели.

На этом месте я роняю десертную ложечку и несчастно смотрю на Ромиона. Тот перестает равнодушно перечислять мой список дел и кривит губы в жалком подобии улыбки.

— Виола, ты официальная наследница королевства фей. Неужели ты думала, что тебе удастся быть принцессой и ни разу не посетить свое королевство?

— Если бы ни разу… Ромион, а можно?..

— Нельзя, — обрывает он. — Виола, я говорил с твоей матерью. Не как король, а как твой… друг и…

— Мы друзья? — изумляюсь я. — Правда? С каких пор?

И тут же жалею, что сказала: сквозь маску уверенного в себе, собранного и сдержанного юного короля внезапно проглядывает одинокий мальчишка-музыкант, в которого я не так давно влюбилась. То есть сначала пожалела, а уже потом влюбилась. Та любовь оказалась обманом. А вот одиночество — оно настоящее. И я не хотела бы однажды оказаться на месте Ромиона и почувствовать себя такой же… Одной.

— Я и сам удивляюсь, зачем я за тебя просил? — Ромион старательно смотрит на воткнутую в кусок сливового пирога серебряную вилку. — Ты не моя подданная. Разве что Дамиан расстроится, когда ты уедешь, а расстроенный демонолог создает определенные сложности…

Я двигаю кресло — со скрипом по паркету. Ромион умолкает и удивленно поднимает на меня взгляд. А потом переводит его на мою руку, которой я теперь сжимаю его пальцы, до этого стискивавшие подлокотник.

— Мы друзья, — улыбаюсь как можно беспечней. — Ты странный, но да, мы друзья. Не дуйся.

Медленно Ромион поднимает взгляд, видит мою улыбку. И мгновение спустя сначала тоже улыбается, а потом и смеется.

А я расслабленно откидываюсь на спинку своего кресла. Все, конфликт улажен. А мне правда стоит следить за своим языком.

— Значит, я странный?

— Угу, как лук.

— Как что?

— Лук. У него много слоев, а внутри такая гладкая сердцевина. Вот и ты такой же. Слой, слой — а потом, может быть, доберешься до тебя настоящего.

Ромион смеется — точнее, заходится смехом.

— Виола, ты невозможна…

— И очень горда, — с достоинством добавляю я, корча смешную рожицу, — что меня причислили к друзьям короля Сиерны. А что мне это даст?

Бедняга Ромион уже дышать не может от смеха — только всхлипывать. Я терпеливо жду, когда он успокоится, потом напоминаю:

— Так что хотела моя мама — забрать меня в Сады сейчас?

— Она хотела тебя «забрать в Сады сейчас», еще когда ты отправилась к злодеям на бал, — хихикает Ромион. — Виола, это же додуматься!.. Добрая волшебница — на бал к злодеям, ха-ха! И этот идиот — туда же!..

Это он, кажется, о Дамиане. Ну а что — меня же никто не предупредил, что нужно искать героя! По какому-такому «наитию» я должна была прийти к подобному решению самостоятельно?

— В любом случае… Ты отправляешься в Сады в конце недели. На выходные, но убеди, пожалуйста, Дамиана, что с тобой все будет в порядке. Мне не хочется разгребать последствия еще одного его эксперимента.

— Всего на два дня? — удивляюсь я, размышляя. — А мне про какое-то посвящение говорили…

Ромион с улыбкой смотрит на меня:

— Феи действительно проводят обряд посвящения, но, Виола, ты еще с ролью доброй волшебницы не разобралась… Не бойся, посвящение тебе пока не грозит.

— Тогда оно может мне вообще никогда не грозить.

— На месте королевы фей я бы обзавелся еще одной дочерью, — кивает Ромион. — И, Виола, если вдруг она все-таки лишит тебя наследства — в Сиерне тебе всегда рады. Особенно когда ты сможешь сама контролировать свою магию.

— Угу. Спасибо.

— И еще одно. — Ромион допивает свой чай, ставит бокал на стол и внимательно, уже без смеха, смотрит на меня. — Виола, я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделала. Это будет серьезно и сложно, но я верю, что у тебя получится…

— Пропусти эту часть. Мне уже страшно. Что такое ужасное я должна для тебя сделать?

— Сходи в театр на премьеру Изабеллы.

— А?

Мы с Ромионом переглядываемся. Серьезно? Всего-то? Я-то думала, снова кого-то расколдовать! Я же теперь эксперт по снятию проклятий. С помощью «наития». И нашатыря.

— Виола, это была твоя идея — оставить королеву в живых. И ты предложила отправить ее в театр. Поэтому, я считаю, ты должна, нет, обязана посетить ее премьеру как принцесса и наследница фей…

— Хорошо-хорошо, а в чем подвох?

Ромион смотрит теперь в свою пустую чашку.

— Возьми с собой Дамиана и… Вы пойдете вместо меня.

Я удивленно смотрю на него, и Ромион снова поднимает взгляд — для разнообразия настоящий, из сердцевины его «луковицы».

— Она прислала мне пригласительные! На две персоны, Виола! Сказала взять друзей! Как будто она не знает, что у меня нет друзей! И приказала — приказала! — чтобы я играл на премьере! Почему, почему я послушался тебя, а не убил ее, как хотел?! Она отравляет мне жизнь, даже когда я уже стал королем!

— Тихо-тихо-тихо! Я схожу в театр. И Дамиан сходит. Может, даже два раза — для верности. Или вообще весь сезон. Но скажи, если пригласительные тебе… — Я смотрю на побледневшего Ромиона. — Тебе разве не интересно, что она там поставила?

— Я знаю, что она поставила, — ворчит Ромион. — Историю несчастной русалки. Она в моде в этом сезоне, а ее композитор знаменит настолько, что чуть не погиб под букетами поклонников после одного из своих концертов. Виола, это не важно! Важно, что я не хочу идти ни на какую премьеру, ни в какой театр и уж тем более не хочу видеть женщину, снившуюся мне в кошмарах последние несколько лет! Я достаточно посещаю разные скучные балы, приемы — и сам их теперь вынужден устраивать. Я достаточно играю на этих приемах — хотя мне до смерти это надоело. Я понимаю, что это нужно, чтобы Сиерна процветала, и никто не сказал, что новый король недостоин отцовского трона — ах да, ведь старый король не зря так плохо говорил о сыне! Не дождутся. Я сделаю эту страну великой. Процветающей. Богатой! Я…

Я хлопаю. Когда Роз разойдется, аплодисменты всегда помогают привлечь ее внимание. Сестра — заученно — сразу же начинает улыбаться, раскланиваться. И потихоньку успокаивается.

Ромион только вздрагивает и, да, умолкает. А потом снова краснеет. Второй раз за утро — ай-ай, вечно сдержанный Ромион, ай-ай!

— Извини. Я никому это не говорил. — Он снова прячет глаза. — И не должен был. Не понимаю, что на меня находит в твоем присутствии? Хотя нет, понимаю. Твоя легкость, Виола, заразительна.

— Легкость? — Вот уж не замечала у себя никакой «легкости». Даже на вес я не такая уж легкая. Одни волосы теперь сколько весят — ух!

— Жизнелюбие, — криво улыбается Ромион. — Завидую. Дамиан в твоем присутствии расцветает — и я его понимаю… Когда попробуешь себя в стихийной магии, скажешь, чем тебе легче управлять? Уверен, это будет воздух. Ветер.

— Ничего не знаю насчет ветра, но тебе нужен психоаналитик, Ромион.

— Кто?

— Друг. Друг, который выслушает. Давай начнем этим вечером — я приду пожелать тебе спокойной ночи, принесу показать мертвого Самсона, чтобы ты устыдился. А ты мне расскажешь, что тебя заботит. Ну как?

Ромион усмехается, потом переводит взгляд на часы и быстро бросает на стол салфетку.

— Тебе пора. Я прикажу подать карету — и не вздумай идти из школы пешком, когда занятия закончатся. Не хочу потом искать тебя по всей столице.

Он просто душка, правда? Особенно когда строит из себя идеального принца. Или идеального короля, вот как сейчас.

Интересно, кто-нибудь когда-нибудь доберется до его сердца сквозь все слои и шелуху?

В школе мне все очень рады. Первым делом меня радостно встречает директриса. Вместе с манулом-в-сапогах она внимательно смотрит на меня через стол в своем кабинете. И заявляет:

— Виола, меня не проведешь.

Я только открываю рот — сказать, что и не собиралась, — но директриса продолжает:

— Я узнаю, кто делает за тебя домашние задания.

У меня екает сердце, манул моргает, а за спиной слышится тихий смех. Я не оборачиваюсь, но уверена, что это Габриэль.

— Я уже попробовала все известные заклинания по определению почерка, и как ты думаешь, куда они указывают?

Смех за спиной резко стихает.

— В Астрал, — торжественно объявляет директриса. Потом встает и грозно нависает надо мной, сверкая громадным бриллиантом в декольте. — Признайся, это брат Его Величества тебе помогает?

— Его зовут Дамиан, — зачем-то поправляю я. — Нет, он мне не помогает.

Директриса кивает.

— Он сказал мне то же самое, и я уверена, что он не лгал. Но поверь мне, девочка, я преподаю уже больше сотни лет, я знаю все ваши уловки. Больше не пытайся меня провести.

Я молчу — потому что не представляю, как буду успевать делать домашнее задание сразу в обеих школах. Домой-то я тоже не могу вернуться просто так, неподготовленная. Математик первым делом закатит контрольную, специально для меня.

— Идем. Занятия уже начались. — Директриса поднимает обвисшего, как раздувшаяся сосиска, кота. Легко так поднимает, словно пушинку. — А тебя еще надо классу представить.

— Зачем? — скулю я. Не знаю, что говорил про легкость Ромион, но мне никогда не было легко общаться со сверстниками. Особенно когда их много, они сидят за партами, а ты стоишь перед ними, краснеешь и пытаешься рассказать о себе. — Я же месяц с ними училась!

— Твоя сестра месяц с ними училась, согласно бумагам, — откликается директриса, открывая дверь и пропуская меня вперед. — А с принцессой фей они еще не знакомы. Идем, Виола. Принцессам не след опаздывать.

Конечно же, первый урок ведет мастер Хэвишем — я же дико везучая. Это с его подачи я провела несколько замечательных, незабываемых часов в карцере, а также у доски, то есть волшебного зеркала, где правильно рассказала урок, а этот… нехороший человек поставил мне «два». Ах да, там еще Вейл затесался, двойку он предложил. Я помню, как он руку тянул…

Какая я злопамятная.

Директриса снова представляет меня. Я стою как дурочка, улыбаюсь — тоже как дурочка — оглядываю класс и с недовольством замечаю, что Дамиан отсутствует. Странно… Ромион опять его эксплуатирует?

А потом замечаю — боже ты мой! — восхищенные взгляды. Всех, но особенно парней… М-м-м, Вейл, кстати, тоже отсутствует. Не на пару ли они с Дамианом прогуливают?.. А то вчера, когда мама порталом забрала меня из Ниммерии, они дрались. Правда, вечером Дамиан гулял со мной в саду, но что мешало ему вернуться и выяснить отношения с принцем Ниммерии ночью? Ничего — и это было бы очень в духе Дамиана.

Директриса соловьем разливается. Восхищение в классе достигает апогея — даже мастер Хэвишем смотрит на меня почти как на богиню. Я отступаю на шаг к двери и с подозрением прислушиваюсь к тому, что про меня говорят.

Ха, ну конечно. Мадам сообщает, что я принцесса фей, а моя мама — владелица мировых запасов розовой пыльцы. Так что не злите Виолу, а то бедному котику — манул высовывает язык — нечего будет курить по выходным и праздникам.

— А теперь Виола расскажет пару слов о себе.

Я остервенело улыбаюсь.

— Здравствуйте, очень рада вас видеть! На самом деле мы уже знакомы: я та самая жаба, над которой вы смеялись два месяца назад. Правда, тогда я изображала мою сестру Розалинду, а заодно невесту Ромиона. Но это неважно, потому что я запомнила каждую издевательскую улыбку, поэтому не надо сейчас так на меня смотреть, лицемеры. И фиг вам, а не розовая пыльца, я с мамой поговорю, она вам все поставки перекроет, вот!

И гордо шагаю к последней парте. В полной тишине, даже покрасневшая директриса для разнообразия молчит.

Только Габриэль, усевшийся на парту — прямо на столешницу, закинув ногу на ногу, — смеется.

Ну да, я социопат. Иногда агрессивный.

И наслаждаюсь этим!

Остаток урока проходит как в тумане. На следующем — его тоже ведет мастер Хэвишем — меня все-таки вызывают к зеркалу. И снова там светится карта, снова надо что-то показывать, а для меня по-прежнему все эти цветные лоскутки ничего не значат.

Но теперь я знаю, что делать.

Жестом фокусника я вынимаю из волос шпильки, пока иду по проходу между партами, и, даже не глядя на зеркало, поворачиваюсь к учителю.

— Ну ма-а-а-астер Хэвише-е-ем, я уро-о-ок не выучила. Помогите мне, пожа-а-алуйста!

И губки надуть. И ресницами похлопать. Короче, сделать все, что обычно делает Роз, когда приходит что-нибудь просить у отцовского советника. Например, поездку в соседнее королевство, к пока еще не наскучившему принцу — с кортежем, официальную, где одна свита в кругленькую сумму обойдется.

Советник всегда сдается на пятой минуте. Мастера Хэвишема, по ощущениям, даже на две не хватает: он краснеет, тает передо мной, только что в лужицу не растекается, и, когда я взглядом указываю на зеркало — задаю, так сказать, направление помощи, — спешит сам ответить на свой вопрос.

— Фея, нельзя использовать чары… — недовольно начинает кто-то из «зала», но я оборачиваюсь, окидываю всех любящим, ласковым взглядом — и готово. Кажется, кто-то из парней даже падает под парту, а остальные просто улыбаются так мечтательно, словно я уже сказала им «да» у алтаря.

Не дождутся.

Даже девочки смотрят на меня — правда, не с восхищением, а с завистью. И кажется, их больше интересует, как я добилась такого объема волос, чем тема урока.

Дамиан прав, обычно к людям я отношусь весьма положительно. Я могу понять, что они все разные, что они поступают не всегда так, как считают правильным, что большинство из них хорошие, а многих и вовсе стоит пожалеть (как моих одноклассников). Да, в целом я люблю людей. Но на расстоянии. Желательно за стеклом. Как в зверинце. Ирония состоит только в том, как говорит моя крестная, кто из нас сидит в клетке в роли зверя. Чаще всего, кажется, это я.

После третьего урока, на обеденном перерыве, я пытаюсь узнать, где Дамиан. В столовую он не приходит, а я с трудом отбиваюсь от поклонников, которые очень хотят угостить «милую феечку» всякими сладостями. А когда я снова обзываю их лицемерами, только по-идиотски улыбаются.

Габриэль смеется за спиной, и он же говорит мне, что Дамиан все еще в общежитии, спит. Неужели правда ночью дрался с Вейлом?

Я отправляюсь на кухню, собираю там обед для бедного, невысыпающегося прогульщика-демонолога и иду искать мужское общежитие.

— На урок опоздаешь, — предупреждает Габриэль. Он идет впереди, невидимый для остальных, и показывает мне дорогу.

— Ну и что. Все равно там одной скучно.

Демон поворачивается и с веселым изумлением смотрит на меня:

— Одной, фея? У тебя теперь весь класс в поклонниках.

— Только парни. А девчонки — в завистниках. Считай, одна.

Габриэль только качает головой:

— Когда тебе снова понадобится помощь, фея, к кому ты пойдешь?

— Помощь? А! — Я вспоминаю ленты для турнира и девочку-русалку. На секунду мне становится стыдно. — Да брось, Габриэль. Скажу, что знаю, как отрастить такие же волосы, как у меня. Помогут.

Габриэль только усмехается.

— Неудивительно, что ты так хорошо ладишь с этим демонологом. Кажется, он тоже, если ему что-нибудь нужно, первым делом насылает на своих соседей по общежитию демона, а потом обещает его изгнать — за определенную плату.

— Правда? — смеюсь я. — М-м-м, Дамиан крут. Почему я не демонолог? Я тоже хочу иногда кого-нибудь попугать.

— Представь, что испугают тебя.

— Габриэль, позволь напомнить, что не так давно я была жабой и…

— Помолчи, Виола. И просто представь.

Всю дорогу до общежития мы теперь идем молча: я представляю — против воли, это как «не думай про синего быка», — и мне действительно стыдно. Снова.

Что не так со мной в этом мире? Я и вполовину не так часто стыжусь себя дома.

Может, потому что дома все спокойно и размеренно и я просто привыкла, а здесь могу взглянуть на себя со стороны и вижу… не фею. Пока еще не ведьму, но точно не фею. Феи же добрые. А я, разве я добрая?

— Габриэль, ты сможешь сделать меня невидимой? — прошу я, когда здание общежития показывается за поворотом. Просто не хочется, чтобы мной снова восхищались. И кружить головы не хочется тоже. Я лишь хочу пройти в комнату моего парня и узнать, все ли с ним в порядке, а не устраивать из этого представление.

Наверное, прочитав мои мысли, демон кивает, и дальше я снова иду за ним, но никто больше на меня не смотрит.

Это неожиданно приятно. Нужно научиться заклинанию невидимости, если я действительно могу колдовать. Обязательно. И использовать каждый раз, когда выхожу на улицу. Жизнь тогда будет просто замечательной!

Перед комнатой Дамиана я прошу Габриэля расколдовать меня и громко стучу в дверь. Мне не открывают. Я оглядываюсь на Габриэля, тот кивает.

— Эй, госпожа! — кричит кто-то из коридора. — Госпожа, к демонологу сейчас лучше не соваться! Госпожа, не…

Но я уже закрываю за собой дверь и слышу, как сама собой поворачивается щеколда замка.

— Спасибо, — говорю невидимому Габриэлю, а потом поворачиваюсь и вижу… себя. То есть себя, копию себя — в пентаграмме, среди свечей. Рядом навзничь лежит Дамиан, запястье вскрыто, рубашка в крови… Я замираю…

— С ним все в порядке, принцесса, не бойся, — шепчет Габриэль. — Он просто еще не вернулся из Астрала. А ты, — он бросает короткий взгляд на мою копию, — брысь отсюда.

«Я-в-пентаграмме» припадает к полу, шипит — совершенно по-кошачьи — и исчезает. А Габриэль спокойно поднимает обмякшего Дамиана и кивает мне:

— Освободи кровать, принцесса.

Комната Дамиана и раньше меня удивляла: да, я понимаю, что он демонолог, да, я примерно представляю, с чем ему приходится и нравится работать; но все равно черный, как мне кажется, не его цвет. И готика — стильно, конечно, но… Смешно — я раньше действительно над этим смеялась, но теперь, когда мы вроде как «встречаемся»… Мой парень — гот, и он не просто прикидывается — носит там черное и разные серебряные побрякушки в виде браслетов и колец (и одаривает ими меня), нет, он серьезно проводит обряды. С кровью. С черными кошками. И предположительно с девственницами.

А я ведь никогда серьезно не задумывалась: могу я с этим ужиться? Порталы, помощь духа или покорность демона — это замечательно, когда нужно снять проклятие, ну или выбраться из какой-нибудь Темной Твердыни. Разово, так сказать, с положительными последствиями в виде спасения королевства. Но если мы — в перспективе — поженимся (лет через, допустим, десять, но все-таки), как я отнесусь к порталу в Астрал в нашей спальне? К заляпанным кровью простыням? К скелету на стене вместо портрета? Ха, да что там портрета — к скелету вместо плюшевого мишки Самсона! Потому что все это, кажется, составляет образ жизни Дамиана.

Мне нужно очень серьезно об этом поразмыслить — и в самое ближайшее время. Помощник-демонолог — это замечательно, прекрасный принц — еще лучше, но что, если я просто переношу на Дамиана мой идеал «парня-с-которым-хочу-встречаться»?

Такие вот философские мысли лезут в голову, когда замечаешь над кроватью своего принца распластанное нечто, отдаленно напоминающее летучую мышь, только раз в пять больше, мохнатое и с головой теленка. Вдобавок эта образина пришпилена (а точнее, прибита) к стене серебряными гвоздями, дергается, свирепо смотрит на меня фосфоресцирующими глазами и истекает зеленой кровью.

Это у Дамиана, я так понимаю, вместо настенного ковра. Или шкуры медведя. Действительно, зачем демонологу шкура, если можно повесить на стену настоящего монстра?

Я перевожу взгляд на кровать, и мне делается тошно. Такое чувство, что Дамиан на ней кого-то вскрывал. Да, прямо на атласном черном покрывале, вышитом серебряными символами. Причем вскрывал неоднократно — потому что ошметки… м-м-м… плоти и… м-м-м… всего остального разбросаны по всему одеялу, а что-то валяется и на полу. Похожую картину я видела только у мясника да у крестной на кухне. Но даже они не додумывались делать это на кровати.

Зато под покрывалом лежит скелет чего-то, напоминающего миниатюрного динозавра. Мило так, трогательно лежит, как я обычно Самсона «спать» оставляю: голова на подушке, все остальное укрыто одеялом, чтобы без меня не простыл… Дамиан делает то же самое — со скелетом.

— Виола, кровать, — напоминает Габриэль.

И укладывает Дамиана рядом с этим «динозавром» — когда я, рывком и стараясь очень уж не смотреть, срываю с кровати покрывало вместе с его содержимым. Хочу выбросить и «динозавра», но тот неожиданно щелкает на меня зубами и поудобнее устраивается под вторым одеялом.

Да, мне нужно серьезно подумать, хочу ли я делить свою постель и Дамиана с… этим.

Залитая солнцем — когда я распахиваю тяжелые бархатные шторы, чтобы впустить в комнату свет и найти, где Дамиан держит воду, — комната выглядит еще омерзительнее. Пол покрыт пентаграммами весь: схема наслаивается на схему, потом на еще одну, так что уже непонятно, что там нарисовано. Погасшие свечи валяются повсюду, и все вокруг: мебель, найденный мною кувшин с водой, кожаная сумка и какие-то ящики, — все заляпано воском и кровью. И чем-то еще, цветным, тоже засохшим и вонючим.

Я торопливо открываю окно и впускаю в комнату еще и свежий воздух.

Габриэль с усмешкой следит за мной из темного угла (тут их полно).

— Что, принцесса, рассказать тебе, где прислуга держит щетки и метлу?

— Зачем? — Я сажусь на кровать рядом с Дамианом, достаю платок, макаю его в воду и принимаюсь обтирать моему демонологу лицо. Белый кружевной платочек тут же становится красным.

Габриэль улыбается.

— Уборка, принцесса. — И, когда я поднимаю на него удивленный взгляд, объясняет: — Во всех семьях волшебников, за которыми я наблюдал, женщины делают одно и то же. Обычно вам не нравятся пентаграммы на полу и кровь на кровати, несмотря на то что ваш муж, быть может, потратил на изобретение формулы целый месяц, сделал около тысячи расчетов и забил вашу любимую кошку… Именно поэтому демонологи так редко женятся.

— Хватит, — прошу я. — Это комната Дамиана, пусть сам в ней и убирается. Габриэль, ты можешь исчезнуть на часок?

Демон бросает на меня последний странный взгляд и пропадает, а я ложусь на кровати удобнее, скидываю туфли на пол и устраиваю голову Дамиана себе на колени.

— Фы-ы-ы-ы! — говорит летучая мышь — коврик надо мной. — Фы-ы-ы!

— Захлопнись!

Солнечный луч падает на лицо Дамиану, но ресницы не дрожат и — я только сейчас замечаю — грудь Дамиана не поднимается и не опадает в такт дыханию.

Я принимаюсь перевязывать его окровавленные запястья и никак не могу избавиться от мысли: а если он когда-нибудь уйдет в свой Астрал и не вернется? Мне туда дорога закрыта, разве что с помощью Габриэля, но, боюсь, это чревато последствиями. Одно дело — помогать по мелочи — это высший демон, быть может, еще воспринимает как игру. Но вот если я начну разбрасываться желаниями покрупнее, вроде «сделай и меня крутыми демонологом»? Ничего хорошего из этого точно не выйдет.

Может быть, мама права и нам с Дамианом действительно не по пути? Мы же разные: вот он черный цвет любит, а я — сиреневый и зеленый. У него комната насквозь пропахла смертью, моя — цветами и сладостями. Я в детстве никогда не оперировала никого крупнее дождевого червя (и не напоминайте мне об этом никогда!), а Дамиан, вон, монстра над кроватью вешает. Я люблю свою сестру, а Дамиан завидует брату. И этот список можно перечислять долго, и все равно получится одно: мы разные.

Что мне в нем так нравится, кроме его, безусловно, соблазнительной внешности? Что он снял с меня проклятие? Да, после этого моя жизнь стала интереснее, но почему-то не счастливее и не радостнее. И не благодарность ли я принимаю за любовь? Мое сердце не замирает, когда я его вижу, — а все книги и фильмы говорят, что должно. Я не думаю о нем постоянно, когда он не рядом. Мне без него не так уж и плохо.

А правда ли я его люблю? Да, Дамиан мне дорог, он милый и заботливый — но разве этого достаточно?

Передо мной сейчас весь мир и любой принц, хоть трижды прекрасный, любой рыцарь, любой… Да кто угодно! С такой внешностью, как у меня, с этими моими чарами… Зачем мне демонолог со скелетом в кровати?

Мы ведь можем остаться просто друзьями.

Я вздрагиваю, когда рука Дамиана неожиданно сжимает мою. Он вздыхает — глубоко и тяжело. И только потом открывает глаза.

— В-виола?

Я просто смотрю на него, а Дамиан, с трудом сфокусировав на мне взгляд, переводит его на окно:

— Уже утро?!

— Уже полдень, — улыбаюсь я. — Ты проспал обед. Но не волнуйся, я принесла его тебе прямо сюда. Будешь?

— Д-да. — Дамиан с трудом закрывает глаза и открывает снова. — Где… Это моя комната?

— Что, успешно потусил вчера с суккубой? — хмыкаю я, вставая с кровати и проходя к столу, край которого мне удалось освободить под поднос. Пока я иду, схемы на полу подо мной сияют — разными цветами, как сенсорные лампы.

— Суккубой? — отстраненно повторяет Дамиан, с трудом садясь. — А? — И тут же: — Нет, Виола, это не…

— …то, что я думаю. Помню-помню. — Я возвращаюсь к кровати с чашкой бульона. — Я ее, кстати, видела, твою суккубу. Симпатяжка. На меня похожа.

Дамиан в ответ розовеет — ужас, у него даже покраснеть сил не хватает. И тут же его взгляд прилипает к бульону.

Я придерживаю чашку, пока Дамиан пьет — он странно слабый сейчас, сонный… Я волнуюсь.

А раз волнуюсь, значит, он мне небезразличен. Ведь так?

Но за друзей тоже можно волноваться.

— Спасибо. — Дамиан отдает мне пустую чашку. — Виола, не смотри на меня так, я всегда не в себе после возвращения. Но это быстро закончится. Мне уже лучше. Спасибо, что принесла обед, не знаю, как бы я сам дополз до кухни. Но зачем ты пришла? У тебя же сегодня учеба.

— У тебя тоже, — киваю я. — И ты пропустил тот невероятный момент, когда мастер Хэвишем чуть не признался мне в любви. Вместе со всей мужской половиной класса… Что?

Дамиан внимательно смотрит на меня:

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— Ну… Я думала, это весело…

— Ты думала, это весело, — повторяет Дамиан и откидывается, закрыв глаза, на подушки. — Когда ты заведешь себе фаворита, принцесса, не забудь мне и об этом рассказать. Я посмеюсь.

— Дамиан, ты что?

Он открывает глаза, коротко смотрит на меня и отворачивается.

— Ничего. Спасибо, Ваше Высочество, что удостоили меня визитом. А теперь оставьте меня, пожалуйста, одного.

Ясно. У него снова то настроение.

И почему я терплю парня, который только половину времени ведет себя совершенно и галантно, а остальное время обзывает меня «Высочеством»?

— Прости, — теперь я сама беру его за руку. — Я же ничего такого не имела в виду, правда. Дамиан, мне ведь и самой все это не нравится…

Он отнимает у меня руку, перекатывается на бок и… обнимает свой скелет! А тот мурлычет — всеми позвонками, образина белокостная!

— Дамиан, если ты сейчас же не прекратишь, я выброшу этот твой скелет в окно, — терпеливо предупреждаю я.

— Виола, уйди, пожалуйста, — откликается Дамиан.

Ну и ладно. Ну и хорошо. Я же предупреждала.

Скелет вырывается и пытается меня цапнуть, когда я выдираю его из кровати и несу к окну. Мгновение — и к нему присоединяется Дамиан с криком: «Виола, не смей трогать Винки, она привыкла к нежному обращению!»

Не знаю, какое нежное обращение нужно скелету мини-динозавра. Надеюсь, я достаточно нежно вышвыриваю его из окна? Ой, кажется, нет — Винки рассыпается на косточки. Только череп еще щелкает челюстями, скачет по плитам двора, распугивая каких-то ботанов, разложивших во дворе не то географический, не то звездный атлас.

Дамиан опасно перегибается через подоконник, смотрит на останки Винкиного скелета. Потом поворачивается ко мне, и я понимаю, что вот оно, настал момент истины: наша первая ссора. Можно праздновать. Или нет, не первая? Первая была, когда Дамиан выяснил, что я прикидывалась своей сестрой и замутила с его братом. Правда, тогда мы еще фактически не встречались… Вроде бы.

Но тогда Дамиан просто молча дулся. А теперь в его комнате сияют, кажется, абсолютно все пентаграммы. Нехилая такая иллюминация получается, очень в стиле злого демонолога. Даже молнии сверкают раз так пять, освещая бледного Дамиана со взором горящим. Алым, кстати, горящим.

— Чем тебе мешала Винки?!

И музыкальный грохот за его спиной: молнии проскакивают между катушками и наигрывают мелодию. Вроде бы что-то военное — марш. Или это из «Звездных войн»?

Когда это Дамиан умудрился посмотреть «Звездные войны»?

— Ой, а сделай так еще раз! — улыбаюсь я, садясь на подоконник и жалея, что не взяла с собой попкорн. Кажется, ссора обещает быть зрелищной.

— Никогда. Больше. Не смей! Трогать! Мои! Вещи! — рычит Дамиан и на глазах превращается в какое-то чудовище. Так уже было, когда он спасал меня от королевы Изабеллы, поэтому я даже не удивляюсь.

И теперь катушки за его спиной играют пятую симфонию Бетховена. Или нет? Нет, кажется, не совсем ее — но очень похоже.

— Ой, а можно я другую музыку закажу? Из «Титаника», хочу из «Титаника»! — хлопаю в ладоши, а когда Дамиан подходит ближе — свирепо и медленно, ну прямо как настоящий злодей, — я хватаю его за хвост — крысиный, ф-ф-фе! Но — улыбаюсь. И, подавшись вперед, касаясь губ — тоже изменившихся, тонких и почему-то твердых, — целую.

Сияние в комнате гаснет, музыка и грохот стихают, а Дамиан обмякает у меня в руках — я усаживаю его на подоконник, а сама, свесившись вниз, во двор, прошу зевак, собравшихся поглядеть на громкую ссору демонолога:

— Ребят, помогите собрать Винки. Это тот скелет, который сейчас по всему двору валяется. Пожалуйста!

Мне что-то кричат в ответ, но я уже не слышу — именно в этот момент Дамиан вздрагивает, вдыхает и, резко схватив меня за плечи, рывком поворачивает к себе. И впивается — именно впивается, больно — мне в губы.

Привкус крови во рту тут же становится сильным, настойчивым — по-моему, Дамиан ее пьет, мою кровь из прокушенной губы. Вместе с моим дыханием. Вместе с чем-то еще — я чувствую резкое головокружение, слабость.

И злость.

Теперь я кусаю его губы и слизываю с них кровь, теперь я обнимаю его крепко, не заботясь, что ему может быть неудобно.

Мы сваливаемся с подоконника на пол, перекатываемся по нему и…

Я прихожу в себя, уже сидя на Дамиане верхом и сжимая руками его шею. Дамиан всхлипывает, задыхается, а когда я быстро убираю руки, кашляет, проталкивая в себя воздух.

— Прости. — У меня дрожат руки. Частично от слабости, частично от страха. И на пол капает кровь, а верхняя губа горит огнем.

Дамиан поднимает на меня мутный взгляд, всхлипывает. И, спотыкаясь, со всех ног бросается к одному из ящиков в углу. Чем-то звенит там — я удивленно наблюдаю, — а потом бежит обратно.

— Звезды, Виола, я же… я же мог…

От политого чем-то мятно-спиртовым бинта мне только хуже — очень больно, резко больно. Я чуть не прикусываю еще и язык, но боль, волной накатившая, так же быстро стихает.

— Прости, прости, прости, — шепчет Дамиан. — Я не хотел, я не… Я бы никогда тебя не тронул!

— Дамиан, расслабься. — Я трогаю губу. Хм, странно. Ни корочки, ни самой раны. Что это за примочка? Я тоже такую хочу. Интересно, а сломанные ногти она так же быстро отращивает? А то я свои слишком часто теперь ломаю.

— Виола, я… я… — На бедного Дамиана жалко смотреть. Он и раньше-то был бледный, а теперь еще и помятый. И на шее следы от моих рук. Сильно я его…

— Да ладно тебе, подумаешь, кусаешься, — улыбаюсь я. — А за Винки ты прости, ее сейчас принесут. Хочешь, обратно склею? Я могу, правда, только ты ее череп держи, чтобы еще и он меня не укусил.

— Виола, я правда…

— Дамиан, хватит!

Он умолкает, словно выключенный. И несчастно смотрит на меня.

Я вздыхаю.

— Дамиан, в чем дело? Ты сам не свой последний месяц. Я же вижу. Что случилось?

— Ты… Виола, ты… Я пойму, если ты больше не захочешь меня видеть, — несчастно шепчет Дамиан. — Я… я хотел тебя… Я мог…

— Дамиан! — Я подаюсь вперед, в свою очередь хватаю его за плечи и с силой встряхиваю. — Что. Такое? Объясни мне! Как я смогу тебе помочь, если ты ничего не говоришь?

Он коротко, пронзительно-отчаянно смотрит на меня, потом отворачивается. И выдыхает:

— Я не хочу снова остаться один.

О… Всего-то. Я-то думала, он какую-нибудь заразу в своем Астрале подцепил.

— Ты ж мой грустный демонолог, — облегченно улыбаюсь я. — Ну иди сюда.

И сама придвигаюсь ближе, обнимаю его. Теперь — нежно. Ласково.

— Ты не останешься один. Я буду рядом. Пока не прогонишь. — Я просто повторяю его слова, но они кажутся к месту. И Дамиан обнимает меня в ответ.

А потом тихо, шепотом, как будто не мне, быстро начинает:

— Я боюсь, Виола, я начинаю бояться Астрала. Я не знаю, что со мной происходит. Я просыпаюсь утром, и свет кажется тусклым, даже если снаружи яркое солнце…

— Ну ты бы еще плотнее шторы у себя повесил, вообще бы было как в темнице.

— … Мне кажется, как будто ничего хорошего, ничего светлого больше не осталось, а тебя я только придумал. Это проходит, когда я вижу тебя, настоящую, — когда вспоминаю, что ты не мой сон или иллюзия. Но тогда я понимаю, что никогда не смогу быть с тобой рядом, никогда не буду тебя достоин…

— Дамиан, это чепуха. Выкинь ее из головы сейчас же.

— … А самое страшное, что мне порой кажется: это не мои мысли. Их шепчет мне кто-то другой, кто-то, кто очень хочет, чтобы я изменился. Я вижу твою улыбку и слышу его голос у меня в голове… — Дамиан отстраняется и закрывает лицо руками. Потом убирает их и пытается мне улыбнуться. — Не бери в голову, Виола. И прости. Это просто новое заклинание для контроля демона — я пытаюсь понять, как призвать для тебя твоего высшего демона, помнишь, Габриэля. Тебе ведь это бы понравилось.

— Э-э-э… Вообще-то… Дамиан, забудь про Габриэля, ладно? Я уже… м-м-м… и сама забыла. — Почему я не хочу сказать ему, что уже заключила с Габриэлем сделку? Почему это кажется неправильным? — Скажи, а у твоего голоса в голове, случайно, не зеленые глаза? Такие салатовые. Кислотные.

— Виола, это голос. У него нет глаз, — улыбается Дамиан. — К тому же это только плод моего воображения.

— Угу. Дамиан, а знаешь что? Давай… сходим куда-нибудь вместе. Ты и я, и чтобы без всяких заклинаний, злодеев и прочей чепухи, которая нам вечно мешает. Хочешь?

Улыбка Дамиана, еще робкая, становится шире.

— Куда ты хочешь?

— М-м-м… Вообще-то Ромион просил сходить за него в театр. Чуть истерику мне не устроил, когда я попыталась отказаться. Хотя я не против театра. А ты?

Дамиан нежно целует мне руки — я всегда сладко замираю, когда он так делает. И вот в эти мгновения мое сердце действительно бьется чаще.

Может быть, я его все-таки люблю?

— Все, что ты хочешь.

Ну какая девушка не мечтает услышать такое?

— Все-все?

— Все.

— Тогда, может… м-м-м… уберешь у себя в комнате? Чтобы я тоже могла сюда приходить? Ну так, легко, я же ничего такого не требую: пентаграммы пусть остаются, но вырванное сердце на кровати, м-м-м…

Дамиан смотрит на несчастное сердце — оно уже на полу — и краснеет, прямо как маков цвет.

— Прости. Если бы я знал, что ты придешь, я бы привел тут все в порядок.

— Спасибо. — Я сама целую еще в щеку. Это неожиданно приятно. — Тогда ставлю тебя в известность, что зайду завтра в это же время. А теперь доедай свой обед, а я на занятия побежала. У меня там спецкурс какой-то, мамин.

— Виола?

— М-м-м?

— Тебя правда все это, — Дамиан обводит взглядом комнату, — не пугает?

— Ну что ты, я буду любить тебя хоть готом, хоть демонологом, хоть белым кроликом, — смеюсь я. — Вообще любым. Все, я ушла! Пришли мне кости Винки!

И, уже спеша к главному зданию — пролетая мимо студентов, теней-слуг, преподавателей и фея-куратора, — я понимаю, что солгала. Точнее, слукавила.

Любить — я не знаю. Мне важно знать, что будет с Дамианом, и я хочу, чтобы он был счастлив.

Но любовь?

Я не знаю…

На спецкурс в итоге опаздываю. Несильно, на полчаса — пока я заблудилась, пока выяснила, где буду заниматься, пока нашла дорогу (Габриэль не появился меня проводить, а я не позвала). Часы в открытой галерее, увитой вьюном и виноградом, показывают два тридцать, когда я со всех ног взбегаю по ступенькам, поскальзываюсь на последней, чудом не падаю, но отпускаю длинный подол платья, наступаю на него и слышу характерный треск рвущейся ткани. Кусок вышивки — фиалки на изумрудном фоне — остается на ступеньке.

— Извините, я опоздала! — восклицаю, ногой отбрасывая лоскут в траву, к милым, позванивающим на ветру колокольчикам.

— Спасибо, что вообще почтила меня своим присутствием, — спокойно отзывается стоящая у круглого стола…

— Мам?

— Добрый день, Виола. — Мама огибает стол, подходит ко мне и, нахмурившись, изучает порванный подол. — Пожалуй, тебе стоит пройти еще один курс подготовки: манеры. Принцесса никогда не опаздывает, никогда не бежит сломя голову и не запутывается в собственных юбках.

— Мам, а научи меня летать? Я тогда в два раза быстрее везде успевать буду. — И уже представляю, как стану, аки Супермен, рассекать пространство, когда мама отвечает:

— Виола, феи летают, только когда это необходимо. И только когда они полностью постигнут свою магию. Тебе до этого еще далеко. К тому же во дворцах у людей так много красивых мелких вещей… Будет жаль, если рядом с ними объявится фея-недоучка.

Вот так мечты и рушатся.

— Садись, Виола. — Маме словно нет дела до моего недовольства. — Давно пора начинать.

Мы начинаем, и если первые десять минут я еще пытаюсь внимательно слушать, то уже через двадцать просто слежу, как по ближайшему ко мне виноградному листу ползет улитка.

Мама читает по бумажке. Листов у нее много, читает мама невыразительно, скучно, с ошибками в интонации. Слова сливаются в сплошной поток — и не прекращаются, не прекращаются, не прекращаются, как улитка, которая ползет, ползет, ползет…

— Виола!

— Да, мам? — Зевая, я перевожу взгляд на нее. — А может, хватит на сегодня? Я уже и так сильно поумнела…

Мама с сожалением смотрит на меня — как на закоренелого двоечника, которому в будущем кроме метлы ничего не светит.

— И зачем же нужны дарители?

— Эм-м-м… Чтобы дарить?

— Что?

— Э-э-э… Мам, ну это скучно, эта твоя лекция. Ты сама ее сочинила?

Мама бросает взгляд на записи у нее в руках. Поджимает губы.

— Их писала еще моя мать. Твоя бабушка, Виола. Гортензия Ослепительная, от упоминания которой вздрагивают все короли этого мира.

— Она их тоже чем-то одаривала? — невпопад интересуюсь я, и мама со вздохом бросает листки на стол.

— Безнадежно. Мне все больше кажется, что отец тебя испортил.

— Не надо говорить плохо про папу, — огрызаюсь я. — Это ты нас бросила, а он меня вырастил. Он, а не ты, а теперь тебе не нравится результат? Сама виновата!

Мама отводит взгляд и с минуту тоже смотрит на вечноползущую улитку — достаточно долго, чтобы я пожалела, что сорвалась.

— Виола, давай я расскажу тебе все еще раз — но своими словами?

Я выдыхаю — кажется, ссора пока откладывается.

— Да, мам.

Мама садится в кресло напротив, зачем-то берет мои руки в свои, ловит взгляд и начинает рассказывать. Наверное, это какая-то магия, но теперь я запоминаю чуть ли не каждое слово. Они врезаются в память, как бесконечные золотые волны маминых волос, и в этих волнах запутываются мои мысли: как она справляется с такими длинными волосами — еще длиннее моих? Как у нее получается так легко держаться? Почему она не тащит с собой толпу мужчин каждый раз, когда где-нибудь появляется? Я вот без этого теперь не обхожусь.

Напоследок — после проверочных вопросов — мама учит меня, как держать под контролем «флер». Это то, от чего сходят с ума мужчины, это естественно для феи, как золотая пыльца…

— А такая тоже бывает? — удивляюсь я.

Мама смеется, проводит себе по волосам и показывает мне руку — золотую.

Присмотревшись, я понимаю, что и ткань ее платья, которую я раньше принимала за золотую, тоже покрыта этой пыльцой.

— Она позволяет летать? Да? — вспоминая мультик про Питера Пэна, спрашиваю я.

Мама смеется еще веселее.

— Ну что ты, Виола. Нет, она образуется, когда мы колдуем слишком много и слишком часто. Загляни в мировую историю — раньше люди ловили фей именно из-за пыльцы. Пока не разобрались, что мы можем давать не только золото в маленьких количествах, но и наколдовать, например, целиком набитого этим самым золотом осла… — Мама устало закрывает глаза. — Знаешь, мне кажется, я погорячилась с этим спецкурсом, Виола. Ты не я, тебе нужно объяснять это иначе. Давай в качестве домашнего задания ты потренируешься и совершишь хотя бы пять добрых дел за эту неделю? Как думаешь, справишься?

— А это должны быть грандиозные добрые дела? — на всякий случай уточняю я. — Вроде спасения еще одного бедолаги от проклятия? Или что-то более приземленное?

Мама улыбается и ласково гладит меня по щеке.

— Как пожелаешь. Но сделай это от чистого сердца. Феи несут добро, Виола, всегда. Мы спасаем героев, когда они в отчаянии. Мы помогаем им, когда они еще не знают, что уже стали героями. Этим стоит гордиться. — Она ловит мой взгляд. — А ты почему-то думаешь, что фея — это красивая мордашка и легкомыслие. Это совсем не так. Просто для постоянной помощи, для постоянного дарения и желания делать счастливыми нужно быть не просто человеком и даже не только очень хорошим человеком. Нужно стать феей. — Мама улыбается. — Когда-то, поняв это, я захотела пройти посвящение и стать принцессой-наследницей Зачарованных Садов. Я очень надеюсь, что ты поймешь это тоже. И мы наконец будем вместе.

Я ухожу от нее в смешанных чувствах. Да, феи и в сказках всегда несут добро — по возможности, конечно. И мама сегодня напомнила, что нам дано одаривать сирых и убогих, да и вообще всех, разными чудесами вроде красоты и вечной молодости. Мы ух какие сильные. И все это просто замечательно — только как быть с тем фактом, что феи крайне редко привязаны к семье? Да и вообще к чему-либо. Что феям обязательно нужно в кого-то влюбиться или влюбить в себя. Что, наконец, фей стараются не трогать все местные королевства — целей будут.

Я не хочу, чтобы в отдаленном светлом будущем моя дочь росла с отцом одна, и… Тут мне в голову лезет картинка: Дамиан рядом с такой же дочуркой-готом копается во внутренностях несчастной черной кошки. А я наблюдаю за этим со стороны, давлю отвращение и думаю, как же мне сделать из моей дочери фею.

Наверное, нечто похожее чувствует сейчас мама (за исключением вскрытия черной кошки, конечно). И я понимаю, сейчас очень хорошо все понимаю — у мамы долг, она на самом деле меня любит, но ей приходится…

А я не хочу. Не хочу одаривать других, когда в ответ никто не подарит счастье мне. Когда даже дочь нельзя растить самой — потому что нужно, видите ли, одарить красотой очередную сиротку! Да, мне жалко сироток, но себя жалко больше.

Нет, мам, не выйдет из меня достойной феи. Не выйдет…

Настроение стремительно портится. Карета от Ромиона уже ждет, я забираюсь внутрь — и сижу там одна всю поездку, усталая и одинокая. Слушаю, как стучат колеса по мостовой, вспоминаю Дамиана, которому, кажется, лгу, а ведь совсем этого не хочу. Маму, которой тоже лгу — она же думает, что из меня еще может получиться фея. А она не может. И пять добрых дел я сделаю, хотя правильней, честней было бы забить и даже не пытаться.

Еще и уроки учить — Габриэль наверняка снова приволочет кучу учебников. И директриса подозревает, что я мухлюю с домашним…

В общем, жизнь ужасна, и я планирую отметить это каким-нибудь грандиозным тортом. Самой сходить на королевские кухни и посмотреть, что у них есть из сладкого. Я, когда в депрессии, очень чернослив люблю — может, у них найдется для меня много, очень много чернослива, м-м-м, в жирных сливках и с шоколадной посыпкой? Или мятной? Или все вместе…

Если бы. По приезде во дворец меня под руку выводят из кареты — не дай бог ведь споткнусь на ступеньке — и настойчиво просят следовать за церемонным мужчиной, похожим на дворецкого из какого-то английского сериала. Такой весь манерный и обходительный, в костюме с иголочки и с лицом, на котором не отражается ни одна эмоция.

Он приводит меня в королевские покои, где в красивой мраморной гостиной неприлично довольный Ромион воркует со смутно знакомой рыжей девушкой (не та ли это маркиза из моих новых одноклассниц, которая очень хотела стать королевой?). Девушка стреляет глазками, тонко улыбается и вовремя опускает взгляд в пол, а Ромион перед ней ну прямо гоголем…

В другое время я бы просто насладилась картиной. Но сейчас я злая и уставшая — поэтому невежливо интересуюсь:

— Кх-м! Я прошу прощения, но мне еще долго в дверях стоять?

— Виола! — с улыбкой поворачивается ко мне Ромион. — Ты уже вернулась, отлично-отлично! — Он встает и ласково улыбается девушке. — Оливия, дорогая, подожди меня здесь.

Звучит это как приказ, но рыжая Оливия пытается возмутиться:

— Но, Роми… Ты уйдешь с ней? — Она бросает на меня колючий взгляд. — Чем она лучше, я же для тебя на все готова!

Ромион с вежливой улыбкой выслушивает эту чепуху, потом наклоняется к Оливии и проникновенно говорит:

— Дорогая моя, Виола — принцесса, а ты — нет. Поэтому будь добра дождаться меня и больше не утомлять своими жалобами, — и, как фокусник, вытаскивает из рукава сапфировое ожерелье.

Взгляд Оливии прилипает к сверкающим камням, и по лицу расползается глупая улыбка.

— Конечно, любовь моя.

— С ума сойти, — шепчу я, когда Ромион, взяв меня под руку и махнув «дворецкому», выходит в коридор. — Тебе не кажется, что это чересчур?

— Сапфиры? — изгибает бровь Ромион. — Да, пожалуй. Агаты бы больше подошли. Она скучна, как…

— Какое счастье, что я не вышла за тебя замуж!

Ромион встречается со мной взглядом и задумчиво тянет:

— Да, от тебя ожерельем я бы не отделался…

— Неудивительно, что ты не веришь в настоящую любовь.

— А ты еще веришь?

И я умолкаю, а Ромион, хмыкнув, ведет меня куда-то сначала по коридору, потом в холл — картинную галерею и наконец снова в гостиную, убранную изумрудным шелком.

У окна стоят эльфы — совершенно обычные: светлые длинные волосы, острые уши, тонкие черты лица, худощавая фигура. Яркие зеленые глаза и надменные лица. Никогда не понимала, что привлекательного девчонки находят в эльфах? Когда на тебя как на насекомое смотрит высокий, как их деревья, светлый «столб», никакого благоговения, уверяю вас, не испытываешь.

— Виола, поклонись, — шепчет Ромион, сам кланяясь — не низко, но с уважением.

Я встречаюсь взглядом с самым надменным и фыркаю.

— Еще чего.

Ромион вздыхает, но не настаивает.

Далее мы обмениваемся тем, что эльфы могли бы назвать любезностями — в стиле «Не так уж и плохо в этой вашей деревне… А, это ваша столица? Да?» Точнее, Ромион и главный эльф обмениваются, а мы, то есть еще два эльфа и я, просто сидим и скучаем. Я скучаю намного демонстративнее, чем эльфы, хотя они тоже стараются всем видом показать, как им в этой «деревне» не нравится.

— У вас новая фаворитка? — вдруг невпопад интересуется эльф-переговорщик, окидывая меня внимательным взглядом. — Позвольте отметить ваш вкус, Ваше Величество…

— Прошу прощения, господин посол, — перебивает Ромион, — но это не…

— Я его несостоявшаяся невеста, — скучным тоном бросаю я. — А еще его бывшая одноклассница. И у меня сегодня был тяжелый, скучный день, так что я не понимаю, что я тут делаю? Ромион?

Король Сиерны изо всех сил улыбается:

— Позвольте представить вам принцессу-наследницу Зачарованных Садов.

М-м-м. А раньше я думала, что единственная эмоция, которую способны испытывать эльфы, — это презрение. А они еще и удивляются. Разница разительная — у них уши прижимаются к голове, а глаза становятся на пол-лица, как в японских мультиках.

— Неужели? — тонким голосом интересуется главный эльф.

— Увы, — киваю я.

— А что вы делаете в Сиерне, Ваше Высочество? — приходит на помощь кто-то из до этого молчавшей парочки.

— Делаю вид, что учусь, — с достоинством отвечаю я. — Страдаю. Скучаю. А вообще меня Его Величество пригласил. Мы же друзья.

Ромион пытается скрыть улыбку, но у него плохо получается. А эльфы растерянно переглядываются.

Остаток странной беседы — вообще-то речь идет об экономике… вроде бы — я сижу, накручиваю прядь волос на палец (удивительно увлекательное занятие!) и молчу.

— Виола, спасибо. — Когда эльфы, раскланявшись, уходят, Ромион целует мне руку. Не нежно, как Дамиан, а… выверенно, что ли? Как по учебнику. — Ты мне очень помогла.

— Угу. Для чего еще нужны друзья?

— Именно.

Милый расчетливый Ромион показал, что в фаворе у фей, с которыми эльфы совсем не хотят ссориться. И завтра получит какой-нибудь выгодный договор. Молодец — что тут скажешь? Очень в его стиле.

Весь вечер я наслаждаюсь горой учебников. Габриэль положил их на видном месте — на пороге, чтобы гарантированно споткнулась и заметила — с пометками и подробным описанием, что и как должно сделать.

Спать ложусь я совершенно несчастная.

— Я нашел твою слабость, — улыбается мне зеленоглазый злодей, снова отражающийся в зеркале, но невидимый без него.

— Кто ты такой? — вяло интересуюсь я, глядя на осунувшуюся фею в отражении.

— Мы скоро встретимся, Виола, — улыбается «маска». — Уже очень скоро.

Зеркало дрожит и тает в тумане…

— Постой! Это ты мучаешь Дамиана?!

— Он будет мой, — тихо говорит голос — бесплотный и вкрадчивый. — Ты сама мне поможешь, Виола.

— Размечтался! Дамиан сильнее, чем ты думаешь, и он тебе не верит! Прекрати над ним…

— Верит, Виола, — прямо в ухо шепчет мне голос. — Верит. И сделает то, что я хочу. Так же, как и ты.

— Одна низложенная королева недавно так уже говорила, и она плохо кончила!

— Она тоже делает то, что я хочу, — загадочно отвечает голос, и сон меняется.

Снова какая-то чепуха про кролика в клетке и яблоки. И волшебные зеркала…

Просыпаюсь я разбитая, невыспавшаяся, шиплю на Габриэля и объявляю, что я сегодня прогульщица.

Отворачиваюсь и сплю. На этот раз, слава богу, без сновидений.

А потом на меня льется вода. Почему, ну почему первое, что приходит в голову этому проклятому демону, когда он хочет меня разбудить, — это вылить на меня кувшин ледяной воды?!

Конечно, я мгновенно просыпаюсь, особенно когда вода заливается мне в нос. И уже заученным движением, отфыркиваясь, хватаю подушку и размахиваюсь.

— Габриэль! По-твоему, это смешно?!

Звенит по полу кувшин, я роняю подушку — она падает в лужу у кровати и там мокнет. А с пола поднимается изумленный Ромион, бросает на меня любопытный взгляд и поднимает брови:

— Кто такой Габриэль?

— Никто. — Я оглядываю комнату: Габриэль сидит на подоконнике и беззвучно смеется. Я корчу ему рожицу и поворачиваюсь к Ромиону.

Тот удивленно переводит взгляд в сторону окна, но никого там, конечно, не видит.

— Виола, только не говори мне, что завела роман с кем-то из слуг.

Мне становится жаль, что подушка уже лежит на полу — не бить же Ромиона одеялом?

— Во-первых, моя личная жизнь не твое дело…

— Как раз мое, — возражает Ромион. — Мой брат с замашками темного колдуна влюблен в тебя по уши, и я должен узнать, если ты решишь его бросить. По меньшей мере за полгода, чтобы успеть все подготовить.

— И что ты собираешься готовить? — Сначала мне хотелось сказать отнюдь не это, но последняя фраза звучит слишком интригующе. Ромион устроит конкурс красоты, кастинг на лучшую замену мне или…

— Клетку, Виола. Серебряную клетку для начала. Большого размера, — сбрасывает меня с небес на землю Ромион. — Дамиан последнее время пристрастился превращаться в дракона. Причем боевого. Не заметила?

Заметила… Правда, вчера он был чем-то средним между ящерицей и крысой, но суть волнений Ромиона я уловила.

— Поэтому будь добра вовремя уведомить меня. — Ромион отряхивает свой камзол, хотя каждая «художественная» складочка там и так на месте.

— В письменном виде. Обязательно, — киваю я.

— Нет, в письменном не надо. — Кажется, Ромион решил, что я это серьезно. — В письменном он может раньше узнать, а мы же этого не хотим.

— Нет, — фыркаю я. — Не хотим.

— Отлично, — улыбается Ромион. — Я рад, что мы друг друга понимаем.

Да уж. Друзья называется.

— А сейчас, будь добра, приведи себя в порядок — я пришлю горничных, чтобы помогли. У тебя полчаса.

Полчаса? А потом что? Расстрел?

— Зачем?

— Ты обещала пойти на премьеру моей мачехи, — объявляет Ромион таким тоном, будто не он меня об этом просил, а я умоляла и он любезно согласился.

— Она что, сегодня?

— Она через час. Кучеру и так придется гнать против правил, и все потому, что ты спишь, когда должна вовсю готовиться.

— Ромион, а можно я стукну тебя по лбу?

— Виола, позволь напомнить, что я король… — и отодвигается на всякий случай.

— Я помню, — ворчу я.

— Прекрасно. Дамиан тебя ждет. Кажется, уже час как. Позволь напомнить также, что принцессы…

Я все-таки бросаю в него одеяло.

Достал.

— Полчаса! — напоминает Ромион, выпутавшись из-под одеяла, и сбегает за дверь. Его место занимает целая орава горничных, которые молчат, пугливо косятся на ту, что выбирает мне наряд, — суровую даму в чепце, больше похожем на корону, чем на атрибут горничной. И да, управляются меньше чем за полчаса, хотя результат, на мой взгляд, получается слишком роскошный, я даже в зеркале себя не узнаю. Какая-то голубоглазая золотоволосая кукла в желтом воздушном платье таращится на меня в ответ и хлопает глазами.

— Уберите, — прошу я, и зеркало в мой рост увозят.

Часы отбивают половину шестого.

Со вздохом я смотрю на свои руки в лимонных шелковых перчатках, длинных, до локтя. Понимаю, что менять наряд поздно. Что ж, побуду куклой. А по возвращении поговорю со старшей горничной — за что она меня так не любит?

Дамиан стоит у окна моей гостиной, освещенный тусклыми красноватыми лучами вечернего солнца. В строгом черном бархатном костюме по местной моде а-ля наше позднее Возрождение, спиной ко мне, облитый светом, он кажется чем-то неземным, конечно же, очень красивым, но и… сломанным. Как выброшенная кукла.

Я вспоминаю издевающийся вкрадчивый голос из сна и понимаю, что это все не шутка. Это уже не смешно. Он, этот голос, эта «маска», сломал что-то в моем Дамиане. Что-то треснуло, и с каждым мгновением эта трещина растет… А ведь совсем недавно я видела, как Дамиан сияет. Его любовь ко мне светилась — и меня грел этот свет. Как это могло уйти так быстро?

Дамиан оборачивается, и на мгновение — недолго, всего-то секунда — я ясно вижу обреченность в его глазах. Она очень яркая, очень заметная, эта обреченность.

— Виола. — Он улыбается и идет ко мне. И я к нему и тоже улыбаюсь. Так же фальшиво. — Ты прекрасна.

— Серьезно? — усмехаюсь я. — Похожа на громадный лимон?

— На что?

Значит, тут не растут лимоны…

— Такой кислый фрукт, по цвету — как я сейчас.

Дамиан, кажется, не слушает: он берет меня за руку, подносит ее к губам — но вместо того, чтобы дать поцеловать, я сама подаюсь к нему и легко целую в губы.

— Я рада тебя видеть.

Глупая фраза, ею не разбить отчаяния и фальши между нами. Ну как же так: какая-то иллюзия, какой-то голос во сне — и все наше счастье летит в тартарары. Настолько хрупкое? А казалось таким сильным, таким огромным…

Дамиан смотрит на меня — даже высокая, как сейчас, я все равно ниже его. Дамиану приходится наклонять голову, чтобы заглянуть мне в глаза, когда я так близко.

— Все хорошо? — зачем-то спрашиваю шепотом.

Ломкая, больная улыбка служит мне ответом.

— Да. Все хорошо.

Киваю.

— Мы, наверное, опаздываем.

— Да…

— А может, пусть Ромион сам едет?

Дамиан усмехается:

— А потом он так разноется, что от него совсем житья не станет? Едем, Виола, мы и правда опаздываем.

И выводит меня — быстро, мы и правда торопимся — вон из моих комнат, по коридору к лестнице, мимо слуг, мимо залитых солнцем окон, мимо глазеющих на нас придворных…

— Ноет? — удивляюсь я, почти вприпрыжку спеша за Дамианом к карете. — Ромион умеет ныть?

— Еще как, — усмехается мой демонолог и вместо лакея помогает мне взобраться по ступеньке.

Уже в карете, почему-то сидя напротив и жадно поедая меня взглядом — и это тоже кажется нормальным, — Дамиан тихо говорит:

— Я люблю тебя.

А я почему-то молчу в ответ.

Неловкая тишина длится недолго: Дамиан спохватывается, вытаскивает, кажется, из воздуха и раскладывает на сиденье около меня с десяток разноцветных пузырьков.

— Комплексное противоядие? — изумляюсь я. — Дамиан! Зачем? Мы едем в театр, а не… Я не буду там ничего есть!

Дамиан бросает на меня быстрый взгляд и открывает первый пузырек. Пахнет он отвратительно.

— Это и комплексное противоядие, и вспомогательные. Я дал слово брату, к тому же мы уверены, что если мачеха предложит тебе отравленное яблоко, ты согласишься. Пей.

— Но, Дамиан… Откажусь, я откажусь и ни на шаг от тебя не отойду! Да… Это же всего лишь театр!

— А это всего лишь наша мачеха, — кивает Дамиан. — Пей, Виола.

— Да ладно, ну упаду я замертво, ты же меня потом поцелуешь, и я очнусь, — дразню я, но Дамиан шутку не поддерживает. Он просто молча следит, как я опустошаю пузырьки один за другим.

Если Ромион глотал эту гадость целых три года правления его мачехи… Я понимаю, почему он до сих пор так хочет ее убить.

— А там побочные эффекты есть? — слабо выговариваю я после десятого пузырька. В театр мне уже, конечно, не хочется. Хочется лечь и умереть прямо здесь и сейчас.

Дамиан внимательно смотрит мне в глаза, потом берет за руку и считает пульс.

— Не волнуйся, сейчас все пройдет.

«Все», может быть, и прошло бы, не рассекай мы по городу, как на гонках «Формулы-1». К сожалению, карета куда как неповоротливей гоночных болидов, и держаться в ней можно разве что за занавески окна да за Дамиана. За Дамиана и держусь: его бархатный костюм и руки, почему-то очень теплые, сильно напоминают мне моего плюшевого мишку — в детстве я за него тоже хваталась, когда было плохо.

— Как там Винки? — вспоминаю я и тянусь потрогать щеки и лоб Дамиана — тоже очень горячие. Он не заболел?

Дамиан вздыхает.

— Виола, я хотел с тобой серьезно поговорить.

— Ну давай. — Посмотрим, как ты будешь со мной серьезно разговаривать, когда я сижу рядом в полупрозрачном платьице и тру тебе щеки.

— Виола, я могу сделать для тебя очень многое, — проблему щек Дамиан решает быстро: сжимает мои руки и кладет себе на колени, — но Винки я не брошу. Она остается.

— Это зомби твоей любимой собачки? — шучу я.

— Не знаю, что ты имеешь в виду, — Дамиан крепко держит меня за руки, точно боится, что я сейчас выскочу из кареты и сбегу, — но Винки — моя кошка.

Действительно. Она же мурлыкала.

— Ладно. Кошка так кошка. Винки остается. Только попроси ее на меня не шипеть, ладно?

Дамиан коротко смотрит на меня и тут же — снова на мои руки у себя на коленях.

— Боюсь, тебе придется самой заслужить ее доверие, Виола.

Мне придется заслужить доверие кошки-скелета. Восхитительно. Один-ноль не в пользу Дамиана.

— Хорошо.

— Хорошо?

Я киваю, высвобождаю руки и снова трогаю его лоб.

— Дамиан, ты не заболел? Ты весь горишь.

— Нет, — быстро отвечает он. Слишком быстро и слишком внимательно при этом смотрит в окно. — Все в порядке.

Развить эту тему — спросить, будет ли «все в порядке», если Дамиан совсем сгорит, то есть сыграет в ящик, — я не успеваю. Мы наконец приезжаем.

Главный столичный театр Сиерны совсем не похож на его московский аналог. Ни на один, если честно, — ни изнутри, ни снаружи. Для начала — он открытый. Поняв это, я непроизвольно смотрю на небо: оно, естественно, хмурится в ответ. Я проникаюсь еще большим негодованием в сторону коронованной чепчиком горничной, нарядившей меня в это желтенькое открытое платьице. Пойдет дождь — и я буду практически в неглиже. Не то чтобы я теперь стеснялась своего тела — или вообще хоть когда-нибудь его стеснялась, — но сомневаюсь, что зрители мужского пола при виде меня станут вежливо отворачиваться. Скорее уж дело закончится дракой — Дамиана со всеми. А точнее, его духов со всеми. А потом он будет на меня дуться, и кто знает, во что это выльется.

Может, повезет и дождь все-таки не пойдет?

Вряд ли. Мы занимаем наши места — в ложе (да, тут есть ложи; они, конечно, крытые, но это мне не поможет, если вместе с дождем подует ветер), но стоит только мне расслабиться и начать изучать других зрителей (а что еще делать, пока сцена пустая?), театр сотрясает оглушительный раскат грома. Потом сверкает молния, и снова гремит гром. И все это в полном безветрии — затишье перед бурей.

Что ж, над королевской ложей есть хоть какой-то потолок. Большинство зрителей не удостаиваются и этого: кресла расположены вокруг сцены, конусом, как в амфитеатре, только это очень узкий конус, и вместимость театра соответственно весьма скромная. И если внизу сиденья еще вполне ничего так, со спинками и даже условно мягкие, то галерка пользуется лавочками (как в том же амфитеатре). Я бы серьезно подумала, прежде чем идти в такой театр — наверняка уже изобрели заклинание вроде «удаленного просмотра». Или «запиши представление на хрустальный шар и скинь другу». Так смотреть было бы намного комфортнее.

Хотя что мне жаловаться: в ложе у нас с Дамианом мягкие кресла и видна вся сцена. И половина зрительного зала, который гудит, жужжит, ругается с лоточниками, предлагающими сладости и местный аналог пива. Больше всех слышно, конечно, галерку, она же выглядит куда колоритнее «богачей» с первых рядов и лож — последних всего пять на весь зал. Вот и весь сиернский театр. Не понимаю, почему королеве Изабелле здесь так нравится?..

Ждать начала приходится довольно долго, хотя мы приехали в минут пять седьмого. Облокотившись о перила нашей ложи, я разглядываю соседей в ложе напротив — какое-то чопорное, расфуфыренное семейство, бросающее на меня презрительные взгляды, — и пару рядов выше в одеждах попроще, наверное, простолюдины. Если присмотреться, аристократов в зале не очень много, если только здесь нет традиции для таких мероприятий одеваться попроще и смешиваться с толпой. А я бы так и сделала, но я не воспитана как местный аристократ.

Вдоволь насмотревшись, поворачиваюсь к бледному, забившемуся в угол Дамиану, ловлю его взгляд и удивленно оглядываюсь. И тут же понимаю, что по крайней мере половина зала смотрит на нас. На меня. Нет, все-таки на нас.

А потом, прислушавшись, понимаю, что они нас еще и обсуждают. Именно нас, и Дамиану в этих, хм, сплетнях отведено почетное место предмета разговоров. Я-то что — фея, красавица, чего там долго косточки перемывать? А вот бастард-демонолог в фаворитах у феи — это уже интересно.

Дамиан забивается еще дальше в угол (как он умудряется прихватить с собой кресло, для меня мистика), когда я, оставив перила в покое, пытаюсь подсесть к нему поближе.

— Что?

Дамиан бросает отчаянный взгляд сначала на меня, потом на зал.

— Только не говори, что ты меня стесняешься, — усмехаюсь я.

— Я не хочу быть фаворитом, — тихо шепчет Дамиан, так тихо, что я вряд ли бы его услышала, не прислушивайся специально.

— А я не хочу быть принцессой, — шучу я, но Дамиан отчего-то не смеется. И вздрагивает, когда я беру его за руку. — Тебе так важно, что они о нас думают?

Дамиан молча отводит взгляд, а я сжимаю его руку крепче. Но не знаю, что сказать или сделать, чтобы он почувствовал себя лучше. И не понимаю… Вот Ромион — его все любят, зайди он сейчас в зал, звучали бы овации, как популярным актерам, а то и громче. И что, стал он от этого счастливее? Помогла ему эта любовь, когда его прокляли? Да в конце концов, стал ли он менее одиноким?

Я почти решаюсь — и репетирую в голове — сказать все это Дамиану, но тут (вместе с очередным раскатом грома) раздается рев горна, и на сцену выпархивают красивые и абсолютно одинаковые девушки в платьях, очень напоминающих мое, только голубых, и начинают танцевать среди синих лент, рассказывая, как им нравится быть русалками. В это время зал потихоньку успокаивается, только по галерке все еще бродит один упрямый лоточник, выкрикивая что-то про пирожки, пока одна сердобольная старушка не угощает его яблоком. После лоточника уносят, а пирожки достаются довольным зрителям даром.

Танцуют девочки под какую-то дикую авангардную музыку, помесь рока и джаза (трубач очень старается). Потом вперед выталкивают маленькую русалочку — действительно очень маленькую, я не сразу отличаю ее от остальных девиц, не в пример крупнее ее, хотя она очень высоко подпрыгивает, говоря, что рвется на поверхность, потому что там красиво. И все это декламируется пятистопным ямбом, высокопарным стилем, что в театральных декорациях смотрится по меньшей мере странно.

Ко второму действию я понимаю, что где-то уже видела эту историю. А к третьему вспоминаю где. К четвертому у меня болят уши, и я безумно завидую Ромиону, который мудро остался дома.

Оставшееся до антракта время я наблюдаю за Дамианом, потому что это куда интереснее представления. Дамиан, временно забыв о своих волнениях по поводу репутации, подается вперед, облокачивается о перила и смотрит на сцену так восхищенно — особенно когда там появляется русалочка в своем фривольном платье, — что мне не раз и не два хочется одновременно и захохотать, и стукнуть его по лбу, чтобы не пялился. А когда русалочка спасает принца и наблюдает на берегу, как его увозит другая принцесса, этот черный демонолог, у которого монстр живет не под кроватью, а висит над ней в виде коврика, еще и плачет.

Я очень жалею, что мне нельзя брать в этот мир технику: фотоаппарат бы очень пригодился. Расчувствовавшийся демонолог — зрелище трогательное и ломающее стереотипы. Особенно когда после объявления антракта Дамиан вздрагивает, быстро вытирает лицо руками и бросает на меня тревожный взгляд: видела?

Я тактично изучаю потолок ложи.

Зрители во время антракта не расходятся: они скупают все имеющееся у лоточников пиво, сладости и «детям мороженое». Немного обсуждают представление. Чуть-чуть — прелести актрисы-русалочки. Потом поворачиваются к королевской ложе, глазеют на меня, на побледневшего Дамиана. И решают, что эта тема им интереснее.

Я со вздохом облокачиваюсь о перила и принимаюсь смотреть, как за кулисами рыжий котенок играет с шелковым шнурком. И потому пугаюсь, когда Дамиан неожиданно кладет мне руку на плечо и, когда я удивленно оборачиваюсь, крепко обнимает и целует. И тихо шепчет, прижавшись лбом к моему лбу:

— Мне все равно. Я люблю тебя — и только это важно.

Получается немного пафосно, но сейчас я не рискую пошутить на этот счет.

Обсуждения наших отношений за стеной ложи становятся еще яростнее. И минут через пять к нам стучится и без приглашения входит какой-то высокий лысый мужчина лет пятидесяти, толстоватый и сразу занимающий собой всю ложу.

— Ваше Высочество, — сально улыбается он мне. Потом отвешивает что-то вроде поклона и кивает Дамиану. — Я…

Имя звучит два раза — первый раз оно совпадает с громовым раскатом. А второй получается смазано и странно, как шипение недовольного кота, так что смысл я не улавливаю. А вот Дамиан, кажется, понимает, потому что бледнеет еще сильнее, а лицо становится изумленно-восторженным, как у ребенка, которому показывают чужую красивую игрушку.

А потом этот странный все-еще-незнакомец объясняет, зачем он пришел. Мы с Дамианом его якобы вдохновили на написание нового шедевра. И не могли бы мы приехать к нему, ну, скажем, завтра, чтобы подробно рассказать, как мы дошли до жизни такой, читай — влюбились.

Я смотрю на Дамиана — тот молчит, по-прежнему с восторженным лицом. А толстяк разливается соловьем, что после этого история наших злоключений осчастливит читателей, вдохновит на подвиги и все в том же духе, такое же позитивное. Минут десять мне вешают на уши эту лапшу, потом толстяк спохватывается, говорит, что в его романе один из нас, конечно же, умрет, зато это будет очень поучительная смерть, очень трагичная и красивая, и мы можем выбрать, чья именно.

Я терпеливо жду, что Дамиан его выгонит, но он слушает молча, как зачарованный, поэтому на фразе «вашу историю будут ставить в театрах, и она станет куда популярней этих слезливых драм исписавшегося Златоуста» я встаю, подхожу к толстяку и вежливо прошу его заткнуться. И выйти. Заодно и на дверь показываю. А то вдруг он забыл в мечтах о популярности и радужных перспективах.

— Вы отказываетесь? — удивляется толстяк.

На всякий случай я повторяю — короче и понятнее. Очнувшийся Дамиан пытается вмешаться, но меня уже не остановить — я толкаю на себя кресло и совсем недружелюбно объясняю, что я с этим креслом сделаю, если кое-кто сейчас не уйдет.

Толстяк уходит, но напоследок объявляет грозно, что он про нас все равно еще напишет, но теперь это нам совсем не понравится.

— Виола! — слабо выдыхает Дамиан, когда я запираю дверь ложи. — Это же… — и тот же набор шипящих звуков.

— И?

Дамиан смотрит на меня и пытается сформулировать — долго, еще минут пять. Оказывается, этот толстяк — местный гений литературной мысли. Пишет только трагедии, про любовь — все женское население обливается слезами, когда этот доморощенный Коэльо осчастливливает их еще одним шедевром. Дамиан уверяет, что глаголом жжет этот «Шипящий» получше драконов, а чувства, им описанные, такие яркие и душещипательные, что слезы прямо сами наворачиваются. Особенно когда в последней книге он убил главную героиню…

На этом месте я Дамиана прерываю и аккуратно интересуюсь, где это он узнал такие подробности. Дамиан краснеет, и я понимаю, что этот Коэльо — его кумир. И да, Дамиан читает слезливые мелодрамы.

— Дамиан, нам нужно серьезно поговорить.

— Да, Виола…

— Я могу сделать для тебя очень многое, но если этот толстяк напишет о нас свою трагедию, я ему лично докажу, что рукописи очень даже горят.

Дамиан моргает, смущенно смотрит на меня и кивает.

А я придумываю коварный план: потренироваться с флером, изменить таким образом внешность, прийти к этому литературному гению и рассказать ему трагедию про нас с Ромионом. И сразу сказать, кто из нас умрет. Конечно же, Ромион. И так бы подгадать, чтобы этот шедевр вышел аккурат накануне местного первого апреля.

Ромион меня не простит, но, черт возьми, это будет весело. К тому же музу этого гения надо чем-то занять. А то ведь напишет…

Остаток спектакля я смотрю на Дамиана и пытаюсь понять, как суровому демонологу могут нравиться такие вот слезливые истории.

Тем временем действие на сцене немного разбавляет хлынувший ливень, но так как с платьицем актрисы творится то же, что стало бы с моим, не забери я у Дамиана его плащ, то на сцену зрители смотрят лишь усерднее.

Скажу честно, даже мне делается интересно — в конце, на том месте, где русалочка решает выброситься в море и не убивать своего возлюбленного. В этой версии она так картинно рыдает с кинжалом в руках, голая и мокрая, что мне даже становится ее жаль.

И да, в этой версии корабль принца тонет вместе с ним и его молодой женой. А русалочки, готовой спасти возлюбленного, больше нет, потому как она уже стала пеной морской. Все умирают. Занавес.

— Мне кажется, конец там был немного другой, — задумчиво говорит Дамиан, глядя, как потрясенные зрители понемногу покидают зал.

— Угу. И я даже знаю, кто его изменил.

Дамиан удивленно смотрит на меня, но сказать ничего не успевает: в дверь стучат, и когда я открываю, готовая прогнать назойливого писателя к черту на рога, вместо него мальчишка-лакей передает мне приглашение пройти за кулисы. Лично мне, Дамиан может остаться, потому что королева Изабелла желает видеть только принцессу Виолу.

— Ты одна никуда не пойдешь, — тут же объявляет Дамиан.

— Я одна никуда не пойду, — повторяю я мальчику.

Тот пожимает плечами — дескать, «не мое дело» — и ведет нас за кулисы, в святая святых сиернского театра.

«Святая святых» находится в здании за сценой. Я насчитываю три этажа: длинные узкие коридоры, время от времени прорезаемые светом фонарей сквозь узкие окошки. Ряды дверей, наверное, в гримерные, напоминают общежитие Дамиана. Что меня удивляет: идеальный порядок и тишина. В коридорах пусто, за дверьми слышны только приглушенные голоса — специально приглушенные: «тише-тише» раздается, стоит говорящим расслышать наши шаги. Атмосфера в целом напряженная, что меня удивляет: я всегда думала, что в гримерках актеров черт знает что творится. Во всех фильмах так показывают, и в паре книг я описания встречала. Здесь — как на кладбище, и так же мрачно.

Мы поднимаемся по мраморной лестнице наверх: мальчик-провожатый замедляет шаг и начинает красться на цыпочках. А когда стук моих каблуков раздается по мрамору — я схожу с узкого бордового ковра, которым застелена лестница, — мальчишка вздрагивает, оглядывается на меня и прижимает палец к губам.

— А что? — шепчу я. — Мы разбудим монстра?

Дамиан за моей спиной тихо смеется, а мальчик в ужасе смотрит на нас и ступает еще тише. Наверное, будь его воля, он совсем бы исчез, стал невидимым, а лучше и вовсе растворился в воздухе.

Мы приходим к единственной двери в коридоре на третьем этаже. Мальчик останавливается перед ней, мнется…

— Королева здесь? — интересуюсь я. В полный голос.

Мальчишка снова делает знак — мол, тише — и скребется в дверь. А потом, не получив ответа, приоткрывает ее и отскакивает в тень коридора. Пожав плечами, я шагаю вперед, собираясь зайти, но Дамиан меня обгоняет. В итоге перед дверью образуется небольшая давка, потому что мы с Дамианом пытаемся зайти одновременно, но дверь тяжелая, открывается не полностью, на полпути ее заклинивает, и она печально скрипит на несмазанных петлях. Очень мрачно, прямо как в фильмах ужасов. Сразу ясно, что мы идем к тому самому монстру, которого здесь так боятся разбудить. Призрак театра.

Дамиан наконец отпихивает меня от двери, заходит первый и останавливается на пороге.

— Я звала не тебя, — недружелюбно говорит ему усталый голос Изабеллы. — Выйди, мальчишка, и закрой за собой дверь.

Дамиана это нисколько не смущает.

— Вы звали Виолу, и я хочу знать зачем.

— Я тоже! Тоже хочу! — восклицаю я, выглядывая из-за плеча Дамиана. Мне открывается темная комната с одной-единственной зажженной свечой у громадного зеркала да уютными креслами и диванчиком у стеклянного столика, на котором стоит внушительная корзина спелых ароматных яблок. Мне тут же хочется съесть хотя бы одно, но я вспоминаю вкус комплексного и дополнительных противоядий, и аппетит пропадает.

Дамиан двигается так, чтобы полностью закрыть меня, а сидящая у зеркала королева Изабелла устало вздыхает.

— Клянусь, я хочу только поговорить. И не желаю зла ни тебе, ни Виоле.

Дамиан еще какое-то время сомневается, но я стучу его по плечу и говорю, что мне надоело стоять на пороге и к тому же это невежливо — вся эта ситуация.

— Хоть кто-то здесь помнит о манерах, — улыбается одними губами королева, когда Дамиан меня пропускает. Дверь закрывается, оставляя испуганного мальчишку-слугу в коридоре. А я немедленно прохожу к уютному диванчику — он к зеркалу ближе всего.

Изабелла выглядит плохо. Сумерки многое скрадывают, но тени под глазами и нездоровую бледность убрать не могут. Этим она очень напоминает мне Дамиана, так что я, забыв о манерах, спрашиваю:

— У вас все в порядке?

Королева, прищурившись, смотрит на меня и надменно поднимает подбородок. Если и не в порядке, понимаю я, она ничего не скажет. Ну конечно, не думала же я, что она станет жаловаться?

Дамиан, поколебавшись, садится на диван рядом со мной — чинно, руки на коленях. Почему-то мне кажется, что стоит Изабелле хоть что-то попытаться наколдовать, эти спокойные расслабленные руки разобьют ее заклинание в мгновение ока.

Королева очень показательно не обращает на Дамиана внимания.

— Я хочу тебя предупредить, Виола. Я перед тобой в долгу: ты спасла мне жизнь, и я хочу ответить тем же, — спокойно, точно сводку погоды, объявляет она. — Не езжай в Зачарованные Сады.

— Почему? — удивляюсь я. Королева серьезна, но это же смешно: мама что, убьет меня? Проклянет? Глупости какие. Признаю, у меня странная мама, но она любит меня. По-своему.

Изабелла устало прикрывает на мгновение глаза.

— Я не могу тебе ответить, — поколебавшись, говорит она. — Разве что… Ты встретишь там… человека, который заберет все, что тебе дорого, все, что ты любишь. Он не станет тебя убивать, но иногда, — ее голос дрожит, — иногда такая жизнь хуже смерти. Не езжай в королевство фей.

Я молчу: королева серьезна, а когда тебе серьезно говорят, что то, что ты любишь, у тебя некто заберет… как-то начинаешь беспокоиться.

— Как Виола может это сделать? — тихо говорит вместо меня Дамиан. — Она принцесса фей. Как принцесса может избегать своего королевства?

Изабелла холодно смотрит на него.

— Не мне тебя учить, как принцесса, — выделяет она, — может избегать своего королевства. Ты любишь ее, Дамиан? Увези ее — далеко, туда, где ее никто не найдет.

— Погодите, — встреваю я. — Ваше Величество, но какой такой человек попадется мне в Зачарованных Садах? Там живут только феи.

— Не только. — Изабелла снова закрывает глаза: значит, я ей надоела. — Все, девочка, я не скажу больше ничего. Я предупредила — и ты услышала. Сейчас — уходите.

Аудиенция окончена.

Дамиан встает первым, я — следом. Но уже на пороге останавливаюсь.

— Ваше Величество?

Она открывает глаза и равнодушно смотрит на меня.

— Как там Томми? — не говорить же, что я периодически вижу, как он превращается в белого кролика и от кого-то убегает. — Мы можем как-нибудь приехать его навестить?

Странно, но я уверена, что на мгновение — одно-единственное мгновение — лицо Изабеллы ее предает, и сквозь маску равнодушия и отстраненности проглядывает страх. Точнее, ужас. Хм, да нет, наверное, показалось — вот уже королева по-прежнему спокойно смотрит на меня как на насекомое. Конечно, она же ненавидит красавиц, а я сейчас красива.

— С ним все хорошо. — Она отворачивается, а Дамиан берет меня за руку и выводит из комнаты.

По дороге во дворец мы спорим.

Дамиан крайне редко мне перечит и уж тем более не повышает голос, но на этот раз он просто рогом уперся: раз королева сказала, что в Садах опасно, значит, там опасно.

— Ты никуда не поедешь, Виола. Я тебя никуда не пущу.

— Ну-ну, посмотрим, как ты скажешь то же самое моей маме, — фыркаю я. — Дамиан, это глупо! Какой такой человек может что-то там у меня забрать? Кому это нужно? У меня даже врагов нет!

И осекаюсь, вспомнив, как во сне тип в маске обещал, что заберет у меня Дамиана. Но это странно: то, что мне дорого — Дамиан? Да, мне будет грустно, если мы расстанемся. Какое-то время. А потом…

Я поднимаю голову и смотрю на Дамиана, яростно доказывающего, что меня везде поджидают дикие опасности и только он сможет меня от них защитить.

…А потом найду себе другого, менее требовательного, готового отпустить меня, если захочу, готового делать то, что я захочу, тоже красивого, и чтобы всегда был рядом…

Какой-то странный у меня нынче список черт идеального принца.

— Дамиан, я давно хотела тебе сказать, — решившись, начинаю я, но Дамиан, побледнев, мотает головой.

— Виола, молчи. Я тебя в любом случае увезу.

— Куда?!

— Туда, где ты будешь в безопасности. И не спорь!

— Дамиан, да послушай же…

Дамиан ничего не желает слушать. Он отворачивается, зло гипнотизирует занавески, а потом и вовсе исчезает из кареты — на том месте, где я говорю, что уже взрослая, самостоятельная и не дам никому, даже моему парню, умалять мою свободу выбора. И вообще я сама могу за себя постоять.

Очень мило — в прямом смысле сбежать от разговора. Очень ярко это, мне кажется, кое-кого характеризует.

Во дворце Ромион заглядывает в мою спальню, как раз когда я в профилактических целях бью коллекцию хрустальных бабочек с каминной полки. Бабочки кончаются, Ромион встречается со мной взглядом и с радостной улыбкой объявляет, сколько каждая бабочка стоила и какой счет придет завтра утром маме в Зачарованные Сады.

К сожалению, он успевает увернуться, а потом и закрыть дверь, когда я швыряю в него подушкой.

Спать я ложусь в скверном настроении, порезавшись, пока пыталась убрать осколки бабочек с пола. Да, пришедшие по приказу Ромиона горничные справляются с этим лучше. Они же набирают воды в ванную и оставляют мне чистую сорочку. И проветривают комнату. И приносят с кухни успокаивающий настой. Ни черта он не помогает — я еще час, наверное, ворочаюсь, репетируя будущий разговор с Дамианом.

Зато потом мне снится на диво прелестный сон: я гуляю по волшебному саду под руку с изумительно милым молодым человеком, который говорит мне ровно то, что я хочу услышать, улыбается, держит за руку, так, как мне приятно, и это совершенно точно не Дамиан. Я таю, как мороженое на солнце, только что не мурлычу, а потом он тянется меня поцеловать, я закрываю глаза…

И меня вытаскивает из кровати какая-то когтистая ящерица.

Нет, я не сразу понимаю, что это дракон. На вид снизу вполне себе птерозавра напоминает. Да и честно говоря, мне не до классификаций: когда тебя в одной сорочке выдергивают из кровати, зажимают меж когтей и несут в ночь и небо на дикой скорости, тараня облака и уворачиваясь от стрел, — в такие моменты как-то не до биологии.

Да и потом, уже в небе и ночи, тоже как-то не до размышлений, что за чудовище тебя утащило и куда. Какая, черт возьми, разница, лишь бы приземлиться нормально. А уж потом я ему покажу, где раки зимуют, думаю я, потихоньку Коченея в когтях.

Приземляемся мы действительно нормально: на крышу одиноко торчащей башни. Меня аккуратно кладут на каменный пол, потом дракон неловко садится рядом — в свете восходящего солнца я таки умудряюсь его узнать. А еще понять, что этот дракон мне кого-то напоминает.

Мои опасения подтверждаются минуту спустя: дракон сверкает в солнечных лучах, тает и превращается в донельзя довольного Дамиана, который объявляет, что похитил меня, но не просто так, а чтобы уберечь от неведомой опасности, и здесь меня даже королева фей не найдет. Здесь меня вообще никто не найдет, кроме него, Дамиана.

— Ты сдурел? — вырывается у меня, когда я дослушиваю эту тираду до конца.

— Виола, я понимаю, ты в растерянности, — говорит этот… герой. — Но ты должна…

Я очень быстро показываю, что конкретно ему я ничего не должна. В качестве утренней зарядки — кросс по башне туда-сюда по лестнице. Заканчивается он в комнате, похожей на спальню (там стоит большая кровать и висит одинокое зеркало, и больше ничего). Дамиан подло запирает дверь и уже из-за нее пытается еще раз объяснить, почему он прав, а я, дурочка, ничего не понимаю.

Бить в комнате нечего, но я все равно стараюсь отодрать зеркало от стены — мне же нужно хоть что-то острое, чтобы прорыть этим путь наружу? К Дамиану. И его этим прибить — так нам обоим, похоже, будет проще.

Но зеркало прибито намертво, а Дамиан за дверью наконец-то умолк.

Через десять минут, облазив всю комнату — что несложно, потому что она совсем небольшая, — я проникаюсь к Дамиану прямо-таки пылающей ненавистью. Если он все еще за дверью, то ничего хорошего в ответ на свою увещевательную тираду не слышит — кроме разве что: «Только зайди, гад, только зайди!»

Я кричу это в полный голос — несколько раз, для верности, — когда обнаруживаю, что решетка с окна не снимается. Да и окно такое узкое, хоть и вытянутое, что я бы в него не протиснулась при всем желании.

Дамиан учел, что я могу решиться из него выпрыгнуть. Ну конечно, учел, я ведь один раз уже попыталась.

— Виола, я же тебя и заколдовать могу, — тихонько предупреждает из-за двери Дамиан, когда я рычу ему, что он не только гад, но еще и мерзавец, а также трус — иначе уже открыл бы дверь и встретился со мной лицом к лицу. Но после «заколдовать» в адрес Дамиана добавляется еще парочка нежных эпитетов и метафор.

— А я обижусь и заколдую, — несчастно отвечает Дамиан.

Я в красках описываю ему, что сделаю, когда я обижусь. Ах да, я ведь уже обиделась. Я прямо сейчас это сделаю! Только пусть сначала войдет. Пусть войдет и покажет мне свои бесстыжие глаза, демонолог несчастный!

Дамиан вздыхает и тихонько говорит, что он меня пока оставит, чтобы я посидела одна, пришла в себя, отдохнула и поняла, как я не права.

У меня даже дар речи пропадает. А когда находится, Дамиана за дверью уже нет — он не отвечает даже на «трус» и «знала бы я раньше!».

Орать на закрытую дверь смысла нет, поэтому я падаю на кровать, взбиваю ее ногами, а потом вспоминаю о Габриэле.

Тот не появляется, но отвечает.

И знаете что? Сегодня не мой день! Сегодня точно-точно не мой день! Этот… мерзавец сообщает, что ему куда интереснее смотреть, как я буду выбираться из этой… клетки, чем выпускать меня самому. Так-то.

Ему я тоже объявляю все, что думаю, но больше мне уже никто не отвечает. Так что, покатавшись немного по кровати, я решаю, что все, баста — постараюсь уснуть. Может, увижу во сне хоть одного нормального человека, который не решает за меня, что мне нужно, и не тащит в когтях черт знает куда!

Никто ко мне во сне не приходит, зато по пробуждении я вижу забавную картину: блещущий на солнце дракон сражается с десятком рыцарей. Не знаю, в каком рыцарском кодексе написано, что десять на одного — честно. Хотя десять на одного дракона, поливающего их с неба огнем, — может, и честно. Предполагаю, что очень скоро от бедняг останется запеченный в доспехах кебаб.

Хм, а Дамиан говорил: никто не найдет…

— Габриэль, что происходит? — интересуюсь я в никуда.

— Не знаю, — отвечают почему-то надо мной. — Но узнавать не пойду: здесь интереснее.

Кто бы сомневался.

— А можешь кровать подвинуть, чтобы мне удобнее смотреть было? Пожалуйста.

Габриэль с минуту молчит, потом у окна возникает мягкое кресло.

— Так будет еще удобнее. Все, не мешай!

— Эй! Погоди, а еда? А попкорн с шоколадом?

Мгновение спустя мне на колени падает комплект «Хеппи-мил» из «Макдоналдса». Потом по лбу ударяет большая шоколадка с мармеладом, орехами и изюмом.

— Габриэль, я тебя люблю! Я даже поделюсь с тобой картошкой фри. Хочешь?

— Потому что ее ты как раз не любишь, — вставляет Габриэль.

Вообще-то он прав, но я кривлюсь и говорю, что нет, я просто очень щедрая. Могу даже шоколадкой поделиться. Ма-а-аленьким кусочком.

Габриэль больше не отвечает, но картошка исчезает. Как и половина шоколадки. Мы так не договаривались!

Рыцари тем временем меняются: те, десять, исчезают, наверное, в портале. Им на смену приходят пятнадцать, а потом и еще двадцать. А потом еще. И еще.

А потом поле, над которым парит Дамиан, светится, и до меня доносится голос герольда. Вроде как: «Рыцарь такой-то с рыцарем таким-то только что отважно ткнули копьями в брюхо мерзкому дракону! О, мерзкий дракон уклонился! Теперь рыцарь такой-то идет на таран… А прекрасная принцесса Виола в знак одобрения машет ему платочком из башни. Напоминаем зрителям, что принцесса была похищена в ночь с…»

— Габриэль? — оставляя в покое гамбургер, тихо спрашиваю я. — Что это значит?

— Турнир, принцесса, — отзывается демон. — В твою честь устроили турнир. Достать тебе платочек, чтобы махать им из башни?

— Лучше достань мне гранату. А лучше базуку. Или нет, огнемет. Или ракету. Что-нибудь, что к черту сметет их оттуда. Какой, блин, турнир?! Я что, подписывалась служить тут народным развлечением?!

Габриэль смеется в ответ, а я салютую из окна очередному рыцарю стаканом колы и говорю нехорошие слова. Тому, кто победит и придет выковыривать меня из башни, сильно не повезет. Это я гарантирую.

Битва длится до заката, и мне даже становится жаль Дамиана: он явно устал. Рыцари все не кончаются, а он который уже час парит в небе и поливает их огнем.

Под конец рыцари все-таки побеждают: Дамиан падает, и они просто наваливаются на него, как блестящие муравьи.

— Так ведь нечестно! — восклицаю я.

— А когда турнир был честным? — усмехается Габриэль. — Зато объявят, что победила дружба, и денежный приз вернется в казну королевства.

Я начинаю подозревать, кто устроил эту «потеху», еще до того, как дверь спальни открывается и на пороге возникает Ромион в доспехах и саже.

— Виола, только без глупостей, — тут же предупреждает он. — Ты и так уже достаточно натворила.

— Я?!

Ромион молча щурится, а я оказываюсь лицом к лицу с его магом. А потом и порталом.

Уже во дворце я сижу в своей гостиной, замотанная в плед, как в смирительную рубашку, вымытая, с чашкой успокоительного настоя и пораженно смотрю на сидящего в кресле у камина, точно на троне, Ромиона. И Дамиана. В цепях. Кажется, заговоренных. Перед Ромионом. На коленях.

— Брат, — голос Ромиона звучит устало и совсем не по-королевски, — скажи сам, что мне с тобой делать?

Дамиан гордо молчит.

— А давай я скажу! — кровожадно предлагаю я.

— А вот ты помолчи, Виола, — не поворачиваясь, говорит Ромион. — Сбежать буквально накануне своего отъезда в Сады? Твоя мать в ярости.

— Я тоже в ярости! Меня украли! Меня целый день держали взаперти! Меня!..

— Виола! Ты думаешь, я поверю, что вы не действовали заодно?

— Что?!

— Мы действовали не заодно, — тихо повторяет Дамиан, поднимая на Ромиона больной взгляд. — Виола ничего не знала.

— Ну конечно, а что ты еще можешь сказать, — фыркает Ромион, но Дамиан тихо добавляет:

— Я клянусь, брат.

И Ромион изумленно вскидывает брови:

— Тогда ты совсем ума лишился!

— Да! — вставляю я.

— Виоле нельзя ехать в Сады, — упрямо твердит Дамиан. — У меня было видение.

— Не у тебя, а у королевы Изабеллы! — вскидываюсь я. — Ромион, не слушай его, он все врет! Это Изабелла объявила, что меня в Садах встретит некто и что-то важное отнимет. Она рехнулась там у себя в театре, вот и заговаривается.

Ромион бросает на меня задумчивый взгляд.

— Это вряд ли. Мачеха может быть кем угодно, но не сумасшедшей. С ума она сойдет последней в этом королевстве, уж поверь мне… Дамиан, так правда было?

Дамиан молчит, но Ромиону и этого достаточно. Он откидывается на спинку кресла и устало закрывает глаза.

— Ну и кто на этот раз? Кому ты теперь нужен?

Дамиан молчит.

— Виола? Ты что-нибудь знаешь?

— Ну… Мне во сне последнее время постоянно является какой-то чудак в маске и говорит, что он у любого может найти слабое место. Говорит, у Дамиана уже нашел. Понятия не имею, о чем это он.

Ромион поворачивается и смотрит на меня так, как будто я только что заставила его съесть килограмм лимонов.

— Ясно. Брат — отдохнешь в темнице. Это самое защищенное место в Сиерне. И цепи я оставлю — чтобы ты не ушел ненароком в Астрал.

Дамиан молча склоняет голову.

— Эй, Ромион, — начинаю я, но он отмахивается:

— Хватит, Виола. Так нужно. А насчет Садов… Я не смогу остановить твою мать, но я попытаюсь убедить ее, что ты в опасности.

Дамиан кривится, словно от боли.

— Да вы с ума сошли? — Я пытаюсь выпутаться из пледа. — Это Сады, Ромион! Там бе-зо-пас-но! Там моя мама! Да и кому я нужна?

Ромион с изумлением смотрит на меня:

— Ты принцесса фей, Виола, ты очень много кому нужна.

— Да глупости! И потом, что, ну что такого этот таинственный некто у меня заберет, а? Мой отец ему на фиг не сдался, и он в другом мире, сестра под защитой гоблинов, а мама — королева фей. До кого из них он доберется, интересно мне знать?

Теперь братья смотрят на меня оба. И оба с одинаковым изумлением.

— Дамиан, Виола, — говорит Ромион. — Ты что, не понимаешь? Цель — Дамиан. Ударят по вашим с ним отношениям, по любви…

— По любви! — Меня понесло, а когда меня несет (особенно после сумбурной ночи и такого же дня), я просто не могу остановиться. — Какая любовь? Да мы максимум друзья!

На Дамиана уже даже не жалко, на него страшно смотреть. Полагаю, он снова обратился бы в дракона, если бы мог.

— Погодите-ка, — хмурится Ромион. — Дамиан ведь тебя расколдовал. И его любовь к тебе победила королеву Изабеллу…

— И что? А я расколдовала тебя, и помнишь, что ты мне сказал?

Ромион пораженно смотрит на меня. А Дамиан — в пол. И выглядит так, будто еще чуть-чуть, и он или прожжет его насквозь, или потеряет сознание.

— Виола, но ты же не такая, — слабым голосом говорит изумленный Ромион.

— А какая? Ты думаешь, ты меня знаешь? Думаешь, я хорошенькая фея, которая влюбилась в прекрасного принца, потому что он ее расколдовал? А он меня спросил? Спросил, хочу ли я всю жизнь — всю жизнь! — быть с ним рядом?

Дамиан молчит — за него говорит Ромион:

— Виола, но ты же сама говорила, что мой брат тебе нравится.

— Ты мне говорил то же самое. Про меня. Помнишь?

— Но…

— Так вот — я хочу свободы. Я не хочу, чтобы меня запирали в башне. — Я поворачиваюсь к Дамиану, и в любое другое время я бы уже замолчала и бросилась его утешать. Но сейчас мне сильно все равно. Пусть хоть разрыдается. Тряпка! — Я думала, что ты не такой! Что ты отличаешься! А ты — ты как твой брат! Ты вечно лезешь со своей помощью — а ты меня спросил, она мне нужна?

— Виола, замолчи! — Это Ромион пытается вернуть контроль над ситуацией. Дурак, этим меня не остановишь.

— Так вот — я хочу, чтобы ты перестал лезть в мою жизнь! Вообще! Навсегда! Я не обязана любить тебя в ответ! Я буду делать то, что хочу, с кем хочу и как хочу! А ты… похищай другую принцессу!

— Я хотел тебя защитить, — тихо вставляет Дамиан.

«И это все, что ты можешь мне сказать?» — бьется в голове. Да-да, я помню, как он говорил мне это из-за закрытой двери в той башне. Из-за запертой двери! Так вот, значит, как он будет меня защищать! Заперев «там, где никто не найдет»?!

Я подпрыгиваю в коконе из пледа.

— А я не хочу, чтобы ты меня защищал! Если не можешь держать себя в руках — держись от меня подальше! Ромион, запри его в темницу, пусть посидит там и поймет, каково это! Я тебе не какая-нибудь принцесса, которую когда угодно можно похитить! Я…

На этом месте Ромион что-то делает, потому что мои слова прерывает громкий звук расстроившейся скрипки.

— Успокойтесь. Оба. Виола, ты потом пожалеешь…

— Я?! Ну уж нет!

Дамиан поднимает голову, мертво смотрит на меня и тихо говорит:

— Это все, моя госпожа?

— Все? Да нет! У меня еще много, много чего есть тебе сказать!

— Виола! — пытается остановить меня Ромион, но у Дамиана — неожиданно — получается лучше:

— Я приносил тебе клятву. Я обязался тебя защищать. Ты приняла ее.

— Ах да! Клятву! А я не знала тогда! Ромион?! Можно все обратно отыграть?! Я не хочу! Не хочу, чтобы он был моим рыцарем! Я видеть его больше не хочу!!

— Браслет, госпожа. Отдайте мой браслет, — напоминает Дамиан, пока Ромион, выпучив глаза, пытается набрать достаточно воздуха для крика. Ха, перекричит он меня, как же! Силенок не хватит.

Я сдираю с руки браслет, который давным-давно уже забыла и перестала замечать, и швыряю в Дамиана:

— Да подавись! Другой дуре дари!

Браслет вспыхивает прямо в полете, а Ромион кричит: «Стража!» — так, будто мы его убиваем.

Гвардейцы врываются в комнату и по приказу короля уводят Дамиана — тот больше не смотрит на меня и вообще выглядит сломанной куклой. Марионеткой, у которой оборвали ниточки. Я же говорю, тряпка. Даже отвечать мне не стал! Ничего! Только браслет потребовал, как скряга какой-то! Может, ему еще и весь мармелад, который он мне скормил, компенсировать? Или…

— Виола, что ты натворила! — выдыхает Ромион, вставая.

— Что? Клетку приготовить не успел? — ядовито отзываюсь я.

— Тебе не стыдно? Мне, когда я признался, что обманывал тебя, было стыдно.

— Стыдно? За что? За то, что не пожалела чувства этого божьего одуванчика? Да пусть катится в свой Астрал со всеми своими проблемами! Достал уже ныть!

Ромион молча смотрит на меня какое-то время, потом качает головой:

— Я скажу твоей матери, чтобы она проверила тебя на наличие проклятия. Ты ведешь себя странно, Виола. Ты уверена, Что тебя…

— Я веду себя нормально! — кричу я. — Привыкли к изнеженным принцессам? А я — нормальная!

Ромион уходит, больше не сказав ни слова, — до того, как я успеваю криком «посадить» себе горло.

Весь вечер я не нахожу себе места — не понимаю почему. Заснуть снова получается не сразу, и Габриэль не отзывается. Усталая и всеми покинутая, я обнимаю подушку и кое-как умудряюсь задремать.

Во сне зеленоглазый незнакомец в маске снова смотрит на меня из зеркала и торжествующе улыбается:

— Умница, Виола. Ты была великолепна.

— Да? И когда же? — Я оглядываюсь, но его по-прежнему нет рядом — только отражение.

— Ты не понимаешь? — усмехается «маска». — Твой демонолог отдал сердце тебе — а ты так легко его выбросила. Это прекрасно. Я в восхищении. — Он аплодирует, пока я, с ненавистью глядя в зеркало, пытаюсь понять, о чем это он.

— Какое еще сердце?

— Которое сияло, — смеется зеленоглазый. — Глупая девочка. Теперь он мой. Осталось лишь совсем немного…

— Знаешь, если бы я была на твоем месте, о, таинственный злодей, я бы не стала выдавать мне все планы, — зло отзываюсь я.

— А что ты можешь сделать, девочка? — улыбается «маска». — Это мне и нравится больше всего: я рассказываю тебе все, что делаю, а ты, даже вооруженная этим знанием, не можешь меня остановить.

— И что ты делаешь с Дамианом? — не понимаю я.

— Он любит тебя, — голос «маски» звучит покровительственно-насмешливо. — И боится, что недостоин. Что ты его не любишь. Что ты от него откажешься. Именно это ты и сделала. Я старался внушить ему, что так будет, я давил на эту его слабость, как на трещину в разбитом стекле. Но ты ударила в нее с размаху. Я и говорю — великолепно. Умница, Виола. Теперь осталось всего ничего.

— И что же?

— Показать ему, что ты его не любишь, конечно, — улыбается «маска». — Что единственный человек, который для него важен, оставил его. Что он одинок. Он не справится с этим и станет Темным Властелином.

— Ну станет. Тебе это зачем?

— Моим Темным Властелином, — вкрадчиво шепчет голос. — Между прочим, Виола, хочешь узнать свою слабость?

Я молча гляжу в зеркало, и мне впервые становится страшно. По-настоящему страшно. Может, марионетка вовсе не Дамиан, а я?

— Свобода, Виола, — улыбается злодей. — Твое желание независимости.

— Это слабость? — пораженно шепчу я.

— А ты не замечаешь? — шепчет голос мне на ухо. — Свободный очень легко остается один.

Испуганная красавица фея глядит на меня из зеркала, и ее совершенные алые губы дрожат.

— Не бойся, феечка. Я не буду тебя убивать, — смеется голос. — Мне просто это не нужно. Ты же всего лишь глупая фея. Ты не опасна.

«Что ты натворила?» — восклицает в голове голос Ромиона, и я просыпаюсь в холодном поту.

А потом успешно убеждаю себя, что это был всего лишь сон.

Ведь просто сон. А кто боится снов, а?

Правильно?

Назад: Глава 3, В КОТОРОЙ Я ПОПАААЮ НА БАЛ ЗЛОАЕЕВ, СНИМАЮ ПРОКЛЯТИЕ ДЕМОНА И ПРОВАЛИВАЮ СВОЕ ПЕРВОЕ ЗАААНИЕ

Дальше: Глава 5, В КОТОРОЙ Я РЕШАЮ, ЧТО БЫТЬ ФЕЕЙ НЕ ТАК УЖ И ПЛОХО

Глава 4, В КОТОРОЙ Я ПОСЕЩАЮ СИЕРНСКИЙ ТЕАТР И В ЧЕСТЬ МЕНЯ УСТРАИВАЮТ ТУРНИР

Глава 4,
В КОТОРОЙ Я ПОСЕЩАЮ СИЕРНСКИЙ ТЕАТР И В ЧЕСТЬ МЕНЯ УСТРАИВАЮТ ТУРНИР