Глава двадцать третья
В ту ночь Лиззи так и не легла спать. Джей предупредил о возможности крупного бунта, и она сидела в спальне, дожидаясь его и держа на коленях раскрытую книгу, хотя не прочитала ни строчки. Он явился домой под утро весь покрытый кровью и грязью, с перебинтованным носом. Она до такой степени обрадовалась, увидев его живым, что крепко обняла, перепачкав шелковую ночную рубашку.
Она разбудила слуг, приказала срочно принести горячей воды, и Джей рассказывал ей историю подавления мятежа отрывистыми фрагментами, пока жена помогала ему стащить с себя пропахший потом и разорванный во многих местах мундир, промывала синяки и ссадины, подавала чистое нижнее белье.
Позже, когда они лежали рядом на огромной кровати под балдахином, она с напускной робостью позволила себе вопрос:
– Как ты думаешь, Макэша повесят?
– Мне бы очень хотелось на это надеяться, – ответил Джей, осторожно прикасаясь к бинту пальцем. – У нас есть свидетели, что именно он подбил толпу на бунт и самолично нападал на офицеров гвардии. В нынешней ситуации трудно себе представить, чтобы судья вынес ему более мягкий приговор. Вот если бы у него имелись влиятельные друзья, которые вступились бы за него, дело приняло бы, возможно, иной оборот.
Она нахмурилась.
– Я никогда не воспринимала его как человека, склонного к насилию. Он не признает ничьей власти над собой, не подчиняется дисциплине, ведет себя с вызывающей самоуверенностью, но каких-то диких или варварских поступков он ни разу не допускал, насколько мне известно.
Джей бросил на нее лукавый взгляд.
– Быть может, ты и права, но все было подстроено так, чтобы ему не осталось выбора и пришлось прибегнуть к насилию.
– Что ты имеешь в виду?
– Сэр Филип Армстронг нанес тайный визит к нам в контору, чтобы побеседовать со мной и с отцом. Он заявил, что желает ареста Макэша по обвинению в подстрекательстве к бунту. И высказал пожелание, чтобы мы организовали необходимый мятеж. А потому нам с Ленноксом пришлось кое-что предпринять, чтобы вызвать его.
Лиззи слова супруга повергли в шок. Стало очевидно, что Макэша целенаправленно спровоцировали, и от этой мысли ей стало уже совсем дурно.
– И как? Сэр Филип доволен тем, что вы сделали?
– Еще бы! А на полковника Крэнбро произвело большое впечатление мое умелое руководство подавлением бунта. Теперь я смогу с почетом подать в отставку и покинуть армейскую службу, имея безупречную репутацию.
Джей занялся с ней любовью, но она была слишком встревожена, чтобы наслаждаться его ласками. Обычно ей нравилось кувыркаться с ним в постели, забираясь порой на него сверху, меняя позы, целуясь, но успевая разговаривать и смеяться. Естественно, от него не укрылось ее пассивное поведение, и, когда все закончилось, он заметил:
– Ты что-то сегодня необычайно тиха.
Ей пришлось на ходу придумать объяснение:
– Я опасалась причинить тебе боль.
Он ей поверил и очень скоро заснул. Лиззи продолжала лежать с открытыми глазами. Уже во второй раз ее привело в ужас отношение мужа к правосудию и справедливости, и в обоих случаях оказался замешан этот жуткий тип – Леннокс. Она питала глубокую уверенность, что сам по себе Джей не был человеком злонамеренным или порочным, но его легко могли заставить пойти на самые отвратительные поступки другие люди, особенно обладавшие настолько сильной волей, и бессовестные, как тот же Леннокс. Оставалось только радоваться, что уже через месяц им предстояло покинуть Англию. Как только они покинут берега родины, Леннокс навсегда исчезнет из их жизней.
Она никак не могла заставить себя спать. Трудно было избавиться от холодной свинцовой тяжести, ощущавшейся внизу живота. Макэша собирались повесить. Она до сих пор переживала отвращение, вспоминая, как наблюдала за казнью совершенно незнакомых людей, когда в мужском костюме отправилась на площадь Тайберн. Мысль, что то же самое может произойти с другом детства, казалась абсолютно невыносимой.
Но ведь судьба Мака не должна настолько беспокоить ее, пыталась уговаривать себя Лиззи. Он сбежал, нарушил закон, организовал забастовку и принял участие в бунте. То есть сам сделал все, чтобы оказаться в большой беде. Не на ней теперь лежал долг спасти его от смерти. Ей следовало выполнять надлежащим образом свои обязательства только перед мужем и ни перед кем другим.
Да, все верно, но благостный сон упорно не приходил к ней.
Когда по краям портьер на окнах стали видны первые признаки рассвета, она поднялась. Ее преисполнила решимость немедленно начать наконец сборы к отъезду, и она приказала слугам складывать в заготовленные водонепроницаемые сундуки полученные к свадьбе подарки: скатерти, столовые приборы, посуду из стекла и фарфора, как и остальные кухонные принадлежности вплоть до ножей.
Джей проснулся в дурном настроении и с болью во всем теле. Уже за завтраком он выпил большой бокал бренди и отправился в расположение своего полка. Мать Лиззи, все еще продолжавшая занимать гостевую часть дома Джеймиссонов, навестила дочь вскоре после его ухода. Они вдвоем поднялись в спальню и занялись упаковкой чулок, нижних юбок и платков Лиззи.
– На каком корабле вы отплывете? – спросила мать.
– Он называется «Бутон розы». Одно из судов флотилии Джеймиссонов.
– А когда окажетесь в Виргинии, как доберетесь до плантации?
– Океанские корабли имеют возможность подниматься вверх по течению реки Раппаханнок до самого Фредериксберга, откуда остается всего десять миль до Мокджек Холла. – Лиззи понимала, насколько маму волновало предстоявшее дочери долгое морское плавание. – Но не стоит так тревожиться за меня. Пираты перестали быть серьезной угрозой.
– Тебе необходимо захватить с собой бочонок с личным запасом питьевой воды и хранить его в своей каюте, ни в коем случае не делясь с экипажем. Я соберу для тебя всевозможные снадобья от морской болезни.
– Спасибо, мама.
Действительно, оказавшись в тесном помещении на корабле, питаясь лежалыми продуктами и употребляя несвежую воду, Лиззи больше следовало опасаться подцепить какой-то недуг, чем подвергнуться нападению пиратов.
– Сколько времени потребуется на морское путешествие?
– Шесть или семь недель.
Но Лиззи знала, что называла минимальный срок. Стоило кораблю сбиться с курса, и плавание продлилось бы целых три месяца. Тогда вероятность заболеть многократно увеличивалась. Но ведь они с Джеем были молоды, сильны, здоровы. Им удастся без проблем справиться с любым заболеванием. А насколько увлекательным приключением обещало стать плавание в Америку!
Ей не терпелось скорее попасть туда. Совершенно новый для нее континент! Там все будет другое: птицы, деревья, пища, воздух, сами люди. Каждый раз при мысли об этом она переживала радостный трепет.
В Лондоне она прожила уже четыре месяца, и с каждым днем город нравился ей все меньше и меньше. Так называемое утонченное светское общество наводило на нее смертную скуку. Они с Джеем часто ужинали в компании других офицеров и их жен, но темой разговоров мужчин неизменно становились азартные игры и некомпетентность генералов, а женщины с интересом обсуждали лишь новые шляпки и поведение своей прислуги. Лиззи пустые разговоры казались напрасной тратой времени, и она почти не участвовала в них, но если решалась высказать свое мнение, то чаще всего приводила остальных в неловкое смущение, граничившее с изумлением.
Один или два раза в неделю их приглашали отужинать на Гровнор-сквер.
– Как я полагаю, ты будешь только рада вернуться в особняк Хай Глен? – спросила Лиззи у матери.
Та кивнула.
– Джеймиссоны очень добры ко мне, но я скучаю по дому, каким бы скромным в сравнении с их дворцом он ни был.
Лиззи занималась укладкой в багаж любимых книг – «Робинзон Крузо», «Том Джонс», «Родерик Рэндом (все это были романы о приключениях), когда постучал лакей и сообщил, что внизу ее ждет Каспар Гордонсон.
Лиззи пришлось попросить слугу повторить имя. Ей с трудом верилось, что Гордонсон осмелился нанести визит кому-то из членов семьи Джеймиссон. Она знала: ей следует отказаться от встречи с ним. Он поддерживал и даже вдохновлял забастовку, наносившую немалый урон интересам компании ее тестя. Но любопытство возобладало над доводами разума, и она велела лакею проводить посетителя в гостиную.
Однако же она не намеревалась делать вид, будто его приход ей приятен.
– Вы причинили всем много неприятностей, – заявила она, войдя в комнату, где он ее ждал.
К ее удивлению, она увидела перед собой не агрессивного и грубоватого всезнайку, каким он ей рисовался прежде, а несколько неряшливого, близорукого мужчину с тонким и пронзительным голосом, манерами напоминавшего рассеянного школьного учителя.
– Примите мои заверения, что причиненные мной проблемы не входили в мои первоначальные намерения, – отозвался он. – Хотя… Быть может, и входили… Но я не сделал ничего, чтобы создать трудности для вас лично.
– Для чего вы здесь? Будь мой муж дома, он наверняка вышвырнул бы вас за дверь немедленно.
– Маку Макэшу предъявили обвинения на основании закона о подавлении бунтов и посадили в Ньюгейтскую тюрьму. Через три недели он предстанет перед судом в Олд Бейли. А вменяемые ему преступления караются повешением.
Напоминание об этом стало для Лиззи болезненным ударом, но она сумела скрыть свои чувства.
– Я знаю, – холодно сказала она. – Такая трагедия. Он совсем еще молод. Долгая жизнь ожидала его впереди.
– Вы должны ощущать некоторую долю вины за случившееся с ним, – сказал Гордонсон.
– До чего же вы наглый болван! – взорвалась она. – Кто внушил Макэшу идею, что он свободный человек? Кто объяснил ему его права? Вы! И потому только вы и должны испытывать вину перед ним!
– Я ее испытываю и очень глубоко переживаю, – тихо признал он.
Лиззи это поразило. Она ожидала, что Гордонсон начнет горячо отрицать свою ответственность за судьбу Макэша. Его смирение заставило ее успокоиться. Слезы наворачивались ей на глаза, но она сдерживала их.
– Ему следовало оставаться в Шотландии.
– Вам наверняка известно, что казнят далеко не всех приговоренных к повешению, не так ли?
– Известно. – Разумеется, всегда оставалась какая-то крупица надежды. Она слегка взбодрилась. – Вы считаете, что Мак может рассчитывать на королевское помилование?
– Это будет зависеть от того, пожелает ли кто-либо вступиться за него. В нашей юридической системе судебные вердикты часто зависят от наличия или отсутствия у подсудимого влиятельных друзей. Я, конечно же, обращусь с просьбой сохранить ему жизнь, но мое обращение едва ли будет иметь хоть какой-то вес. Большинство судей откровенно ненавидят меня. Вот если бы в его защиту высказались вы…
– Я не могу пойти на это! – воскликнула она. – Мой муж выдвигает против Макэша обвинения. С моей стороны такой поступок станет прямым нарушением лояльности в отношении собственного супруга.
– Но вы способны спасти жизнь человеку.
– И одновременно я поставлю Джея в дурацкое положение!
– А вам не кажется, что Джей способен будет понять мотивы…
– Нет! Я доподлинно знаю, что не поймет. Как не понял бы ни один другой муж.
– И все же поразмыслите над этим…
– Не стану! Но я сделаю кое-что иное. Например… – Она мучительно искала ответ на вопрос, что реально сможет предпринять. – Например, я напишу письмо мистеру Йорку, пастору церкви в Хьюке. Попрошу его приехать в Лондон и выступить на суде в защиту Мака, подать прошение о помиловании.
– Вызовете простого сельского священника из Шотландии? – переспросил Гордонсон. – Не думаю, что его появление в суде хоть что-то изменит. Единственный верный способ избавить Мака от виселицы для вас заключается в том, чтобы принять участие в процессе самой.
– Это полностью исключено.
– Не стану даже пытаться переубедить вас. Вы из числа тех женщин, споры с которыми приносят эффект, противоположный желаемому, – резко отозвался Гордонсон и подошел к двери. – Но вы в любой момент еще можете передумать. Просто появитесь в Олд Бейли, отсчитав ровно три недели с завтрашнего дня. Прошу лишь помнить, что от этого может зависеть его жизнь.
Он вышел, а Лиззи уже не сдерживалась и позволила себе разрыдаться.
* * *
Мак находился в одной из общих камер Ньюгейтской тюрьмы.
Он помнил далеко не все, что произошло с ним прошлой ночью. Смутно припоминал, как ему связали руки, перебросили через круп лошади и провезли по Лондону. Потом было высокое здание с решетками на окнах и вымощенным брусчаткой двором, лестница и окованная железом дверь. Чуть позже его перевели сюда. В темноте он почти ничего не видел вокруг себя. Избитый и до крайности утомленный, Мак забылся тяжелым сном.
Проснулся он в помещении, размером примерно равнявшемся общей площади квартирки Коры. Стоял зверский холод. Стекла в окнах отсутствовали, а огонь в очаге никто и не думал разводить. В камере отвратительно воняло. Помимо него, в нее загнали по меньшей мере еще человек тридцать мужчин, женщин и детей. По неясным причинам добавили собаку и свинью. Всем приходилось спать на полу и пользоваться одним огромным горшком для отправления нужды.
Кто-то постоянно входил или выходил. Некоторые из женщин рано утром покинули камеру, и Маку сообщили, что они были не заключенными, а женами, подкупавшими надзирателей за разрешение проводить ночи вместе с мужьями. Тюремщики приносили также еду, пиво, джин и даже газеты тем, кто мог платить им за все по немилосердно вздутым ценам. Кому-то дозволялось навещать приятелей, размещенных в других камерах. К одному из заключенных допустили священника, а к другому – парикмахера. Казалось, разрешено было все, но за любую услугу приходилось расплачиваться втридорога.
Удивительно, но обитатели камеры охотно посмеивались над своей участью и отпускали шутки по поводу преступлений, в которых обвинялись. Эта странная веселая атмосфера скоро начала невыносимо раздражать Мака. Он едва успел проснуться, как ему предложили глотнуть джина из чьей-то бутылки, а потом затянуться из набитой добрым табачком трубки, словно они все не сидели в тюрьме, а гуляли на обычной свадьбе.
У Мака болело все тело, но хуже всего обстояло с головой. На затылке образовалась огромная шишка, покрывшаяся коркой запекшейся крови. Он находился в безнадежно мрачном расположении духа. Все, за что он взялся, закончилось провалом. Бежал из Хьюка на свободу, а угодил в застенок. Боролся за права разгрузчиков угля, а в результате некоторых из них безжалостно убили. Он потерял Кору. Его осудят либо за государственную измену, либо за подстрекательство к мятежу, либо сразу за убийство. И он, бесспорно, будет болтаться на виселице. У многих окружавших его в камере людей имелись не менее веские основания горевать, но им, наверное, по глупости не дано было пока постичь весь ужас своего положения.
Бедняжка Эстер теперь уже никогда не выберется из своей деревни. Он жалел, что не взял ее с собой при побеге из Хьюка. Она ведь могла тоже переодеться мужчиной, как поступала Лиззи Хэллим. И ей бы давалась работа матроса гораздо легче, чем самому Маку, поскольку она была легче, проворнее и шустрее. А ее женский здравый смысл, возможно, помог бы Маку избежать некоторых роковых ошибок, не нажить столь серьезных неприятностей.
Он всерьез надеялся, что у Энни родится мальчик. Так на этом свете останется хотя бы еще один Мак. И, быть может, жизнь Мака Ли сложится более счастливо и продлится дольше, чем существование Мака Макэша.
Им владело полнейшее отчаяние, когда надзиратель открыл дверь, и в камеру вошла Кора.
Ее лицо было покрыто грязью, красное платье разорвано, но она все равно выглядела настолько возмутительно красивой, что все обитатели камеры уставились на нее.
Мак вскочил на ноги и обнял ее под ободряющие возгласы других заключенных.
– Что с тобой приключилось? – спросил он.
– Меня повязали за карманную кражу, но, как оказалось, все вышло из-за тебя, – ответила она.
– Каким же образом это связано со мной?
– Нам подстроили ловушку. Он выглядел как обычный молодой пьяница, но на самом деле это был Джей Джеймиссон. Они нас скрутили и отвели к его папаше, мировому судье. За карманную кражу полагается виселица, но Пег предложили помилование, если она скажет, где ты живешь.
Мак пережил мгновение озлобленности на Пег за предательство. Но ведь она была всего лишь ребенком. Ее трудно в чем-то винить.
– Значит, вот как они меня нашли.
– И что случилось с тобой?
Он поведал ей историю о бунте, а когда закончил, Кора сказала:
– Богом клянусь, Макэш, знакомство с тобой приносит одни несчастья.
Что верно, то верно. У каждого его знакомого возникали не те, так иные проблемы.
– Чарли Смит погиб, – сообщил он.
– Ты должен поговорить с Пег. Она считает, что ты теперь должен ненавидеть ее.
– Я ненавижу только себя самого за то, что втянул ее во все это.
Кора пожала плечами.
– Не ты отправил ее воровать. Брось!
Она забарабанила в дверь, и надсмотрщик открыл ее. Она сунула ему монету, указала пальцем на Мака и сказала:
– Этот со мной.
Тюремщик кивнул и выпустил их из камеры.
Кора провела его по коридору к другой двери, и они вошли в камеру, очень похожую на только что покинутую. Пег сидела на полу в уголке. Увидев Мака, она вскочила на ноги с испугом на лице.
– Прости меня. Мне очень жаль, – торопливо заговорила с ним она. – Они меня заставили. Я очень виновата перед тобой.
– Ты ни в чем не виновата, – заверил ее Мак.
Ее глаза заполнились слезами.
– Но я очень подвела тебя, – произнесла Пег чуть слышным шепотом.
– Не глупи.
Он обнял ее, прижал к себе и ощутил, как сотрясается все ее маленькое тельце, пока она не переставая рыдает.
* * *
Каспар Гордонсон устроил настоящий пир: рыбный суп в большой чаше, огромный кусок говядины, свежий хлеб, несколько кувшинов эля и пирог с заварным кремом на десерт. Он щедро заплатил тюремщикам, чтобы получить отдельное помещение со столом и стульями. Мака, Кору и Пег привели из камер, и они уселись за трапезу.
Мак должен был ощущать зверский голод, но обнаружил полное отсутствие аппетита. Слишком многое беспокоило его. Он очень хотел знать мнение Гордонсона о своих шансах во время суда, но заставил себя проявить терпение и выпил немного эля.
Когда с едой было покончено, слуга Гордонсона убрал пустую посуду, а потом принес трубки и табак. Одну из трубок взял сам Гордонсон, а за другую ухватилась Пег, у которой выработалась зависимость от вредной взрослой привычки курить.
Гордонсон начал с обсуждения дела Коры и Пег.
– Я побеседовал с семейным адвокатом Джеймиссонов по поводу обвинения в карманной краже, – сказал он. – Сэр Джордж выполнит свое обещание помиловать Пег.
– Удивительно! – не сдержался Мак. – Не похоже на Джеймиссона держать свое слово.
– Они, конечно же, преследуют свои цели, – пояснил Гордонсон. – Понимаете, они попадут в крайне неловкое положение, если Джею придется признать в суде, что он выбрал Кору, считая ее проституткой. А потому хотят изложить лживую версию. Будто бы он просто встретил ее на улице и она завязала с ним разговор, пока Пег очищала его карманы.
Пег презрительно бросила:
– Стало быть, нам придется подтвердить эту сказку и защитить репутацию Джея.
– Придется, если хотите, чтобы сэр Джордж подал петицию о сохранении вам жизни.
– У нас не остается выбора, – поддержала его Кора. – Конечно же, мы пойдем на это.
– Хорошо. – Гордонсон повернулся к Маку. – Хотелось бы мне, чтобы ваш случай был столь же прост.
– Но я не начинал бунта! – с протестом в голосе воскликнул Мак.
– Вы не ушли после того, как был зачитан закон о подавлении бунтов.
– Ради всего святого! Я пытался уйти и остальных уговаривал, но на нас напали громилы Леннокса и помешали разойтись.
– Давайте рассмотрим дело шаг за шагом.
Мак глубоко вздохнул и подавил в себе раздражение.
– Ладно, давайте.
– Обвинитель без обиняков заявит, что был зачитан закон о бунтах, но вы не удалились с места происшествия, а значит, виновны и подлежите смертной казни через повешение.
– Да, но всем известно, как сложились реальные обстоятельства. Все было не так просто!
– Вот! В этом ваш шанс на защиту. Вы покажете суду, что прокурор не полностью изложил факты по вашему делу. Вы сможете пригласить свидетелей, которые подтвердят, как вы действительно уговаривали всех разойтись?
– Уверен, смогу. Дермот Райли приведет с собой сколько угодно разгрузчиков угля, чтобы дать показания. Но нам следует задать Джеймиссонам один немаловажный вопрос. Почему уголь доставили именно на тот склад, хотя их много в окрестностях, и в такое странное время?
– Что ж…
Мак в нетерпении с грохотом ударил кулаком по столу.
– Бунт был заранее подготовлен и спровоцирован. И мы обязаны заявить в суде об этом!
– Вам будет трудно доказать что-либо.
Мака уже приводила в бешенство слишком односторонняя и целиком оборонительная позиция, занятая Гордонсоном.
– Мятеж стал результатом заговора. Неужели вы ни словом не упомянете об этом? Если правда не станет известна в суде, то где еще мы сможем открыть на нее глаза всем?
– Вы, вообще-то, собираетесь присутствовать в суде, мистер Гордонсон? – спросила Пег.
– Да, но судья может не дать мне возможности высказаться.
– Почему же, боже всемогущий? – возмущенно поинтересовался Мак.
– Теоретически считается, что если вы невиновны, вам не требуется юридическая экспертиза и адвокат, чтобы доказать это. Но иногда судьи делают исключения.
– Надеюсь, нам попадется добренький судья, – с иронией заметил Мак.
– В официальные обязанности судьи формально входит оказание всемерной помощи обвиняемому. Он, например, должен сделать все, чтобы аргументы защиты стали ясны членам жюри присяжных. Но не стоит связывать с этим особых надежд. Надо надеяться лишь на торжество правды. Только правда сможет спасти вас и уберечь от петли палача.
