5. Вербовка языка

Язык для человека – что вода для рыбы, как говорит писатель Джеймс Кэррол: «Мы плаваем в языке». Вот почему Оруэлл писал, что распад языка сопутствует политическому хаосу: слова разлучаются со смыслами, и между реальными целями вождя и его заявлениями разверзается бездна. Вот почему США и весь мир сбиты с толку потоком лжи из Белого дома и манерой президента использовать язык как инструмент для распространения взаимного недоверия и несогласия. Вот почему в любой исторический период авторитарные режимы реквизировали язык, желая контролировать не только общение между людьми, но даже мысли – так Министерство правды в дистопии Оруэлла «1984» отрицает существование внешней реальности, оберегая непогрешимость Большого Брата.

«Новояз» Оруэлла – вымышленный язык, но многие его детали отражают и пародируют «деревянную речь» коммунистических властей Советского Союза и Восточной Европы. Среди характеристик «деревянного языка», выделенных французской исследовательницей Франсуазой Том в диссертации 1987 года, особенно заметную роль играет приверженность абстракциям в ущерб конкретному, а также тавтологиям («Учение Маркса всесильно, потому что оно верно»), неудачным метафорам («фашистский спрут пропел свою лебединую песню») и манихейству, разделяющему мир на добро и зло, не оставляя ничего в промежутке.

Коммунистическая партия Мао также вскоре после прихода к власти в Китае занялась лингвистической инженерией и создала новый политический словарь: одни слова были отменены, другим присвоили новые значения. Партийные лозунги вбивались в мозги неустанным повторением. Людей учили различать между «правильным» и «неправильным» способом выражаться, это распространялось на все виды речи – отчет о работе, общеобязательные раунды самокритики и т. д.

Одно из наиболее подробных описаний того влияния, которое оказывает на язык тоталитаризм, оставил Виктор Клемперер, немецкий еврей, лингвист, чудом выживший в Дрездене во время Второй мировой войны. Клемперер вел дневник, тщательно фиксируя повседневную жизнь в Германии под властью нацистов («Свидетельствовать до конца»), а также написал исследование («LTI. Язык Третьего рейха») о том, как нацисты использовали слова, словно «мизерные дозы мышьяка», отравляя и извращая немецкую культуру изнутри. Эта книга на исторических примерах с ужасающей ясностью демонстрирует, как рейх «проник в кровь и плоть масс»: эту идеологию несли выражения и синтаксические структуры, «вдалбливаемые в толпу миллионными повторениями и поглощаемые ею». Эта книга также – предостережение, столь же грозное, как «1984» Оруэлла, всем прочим странам и будущим поколениям: автократия способна исподволь и стремительно превратить язык в оружие для подавления критической мысли, для поощрения ханжества, для того, чтобы перехватить рычаги управления у демократических институтов.

Клемперер считал Гитлера гораздо более слабым оратором, чем Муссолини, и был поначалу удивлен тем, что лидер нацистов – злобный, неуверенный в себе человек с неприятным голосом и манерой переходить на крик – привлек столько последователей. Он объяснял успех Гитлера не столько его человеконенавистнической идеологией, сколько умением обращаться поверх голов других политиков напрямую к «народу»: слово Volk («народ») повторялось регулярно, Гитлер объявил себя голосом масс, их мессией. Этому способствовали великолепные спектакли (по сути, «псевдособытия»), которые он организовывал на пару с Геббельсом. Весь антураж, «море знамен, демонстрации, великолепие гирлянд, фанфары и хоры», сопутствовавший речам Гитлера, по наблюдению Клемперера, был рекламным трюком, отождествлявшим фюрера с величием государства.

Как и в Советском Союзе и маоистском Китае, так и в нацистской Германии слова подвергались зловещей метаморфозе. Слово fanatisch («фанатичный»), пишет Клемперер, из эпитета, обозначающего «опасное и отталкивающее свойство», ассоциировавшегося с кровожадностью и жестокостью, стало «одобрительным эпитетом, причем превосходной степени» той беззаветной преданности, на которой строится рейх. Прилагательное kämpferisch («бойцовский, боевой») тоже стало позитивной оценкой, обозначая в Третьем рейхе нацеленное на самоутверждение (защитой или нападением) бескомпромиссное состояние духа и воли». С другой стороны, слово «система» сделалось презренным, поскольку ассоциировалось с Веймарской республикой, которую нацисты ненавидели примерно так же, как нынешние правые республиканцы ненавидят то, что они именуют «глубинным государством».

Mein Kampf («Моя борьба») Гитлера была опубликована в 1925 году. Эта книга, по мнению Клемперера, уже зафиксировала все основные свойства нацистской риторики и письменной речи. В 1933 году язык клики перерос в язык всего народа. Как если бы жаргон альтернативных правых, их коды и пароли, по которым узнаются единомышленники, все эти расистские и оскорбительные для женщин штампы вдруг вошли в мейнстрим и стали привычным элементом политического и общественного дискурса.

Целую главу Клемперер посвятил одержимости нацистов числами и превосходными степенями: все у них должно быть величайшим и наилучшим. Если бы подданный Третьего рейха отправится на слоновью охоту, пишет Клемперер, он «настрелял бы невообразимое количество самых крупных в мире слонов с помощью лучшего в мире оружия». Нацистская «статистика» (количество убитых и захваченных в плен солдат противника, количество слушателей, охваченных прямым эфиром с митинга и т. д.) была склонна к таким преувеличениям, что превращалась, по словам Клемперера, в «фантастику и сказку». В 1942 году, пишет он, Гитлер в рейхстаге заявил, что Наполеон сражался в России при температуре минус 25, а он, полководец Гитлер, сражался при минус 45 и даже при минус 52. В итоге ложь и гиперболы достигли такого размаха, продолжает Клемперер, что утратили смысл и всякую эффективность и даже подталкивали людей верить в прямо противоположное тому, что утверждалось.

Лживость Трампа тоже заходит так далеко, что новостные компании занялись составлением длинного списка высказанных им неправд, оскорблений, нарушенных им норм. СМИ теперь приходится нанимать дополнительные команды для проверки фактов. Вместе с тем бесстыдство Трампа поощряет близких к нему политиков лгать с еще большей наглостью, чем прежде. Например, конгрессмены-республиканцы откровенно лгали о том, как новое налоговое законодательство скажется на дефиците бюджета и социальных гарантиях, а также лгали, утверждая, будто реформа пойдет на пользу среднему классу, в то время как на самом деле налоговыми льготами воспользовались корпорации и самые богатые плательщики.

Трамп разрушает язык, не только изрыгая ложь, но и смешивая выражения и принципы, относящиеся к законному управлению, с личными интересами и политическими пристрастиями. Таким образом, он подменяет язык и идеалы демократии новоязом автократии. Он требует от граждан лояльности не Конституции США, но лично президенту, он ожидает от конгресса и судей безоговорочной поддержки своей политики и даже капризов, вне зависимости от того, что конгресс и суд считают полезным с точки зрения интересов американского народа.

В других случаях Трамп исполняет тот чудовищный описанный Оруэллом трюк (ВОЙНА – ЭТО МИР, СВОБОДА – ЭТО РАБСТВО, НЕЗНАНИЕ – СИЛА) – придает словам значение, в точности противоположное истинному. Он не только подхватил выражение «фейковые новости», вывернул его наизнанку и использовал для дискредитации той журналистики, в которой видит угрозу для себя (или просто считает ее недостаточно лестной), – он еще и назвал расследование российского вмешательства в выборы «величайшей охотой на ведьм за всю историю американской политики» – это при том, что сам же Трамп и набрасывается то и дело на прессу, на Министерство юстиции, ФБР, разведслужбу, на любой институт, если сочтет его враждебным себе.

Трамп в высшей степени склонен переносить на оппонентов собственные грехи: «Лживый Тед», «Криминальная Хиллари», «Безумный Берни». Он обозвал Клинтон «ханжой, которая видит в цветных гражданах только избирателей, а не человеческие существа, достойные лучшего будущего», и обнаружил «чудовищный сговор русских с демократами».

В новоязе Оруэлла слова вроде «белочерный» обладают «двумя противоположными значениями»: «В применении к оппоненту оно означает привычку бесстыдно утверждать, что черное – это белое, вопреки очевидным фактам. В применении к члену партии – благонамеренную готовность назвать черное белым, если того требует партийная дисциплина».

И опять же, в поведении представителей Белого дома при Трампе и конгрессменов-республиканцев обнаруживается пугающее сходство с этим пророчеством: они лгут в пользу президента и ежедневно делают заявления вразрез с общеизвестными фактами. Новый срок начался с выступления пресс-секретаря Белого дома Шона Спайсера, назвавшего присутствовавшие на инаугурации толпы «величайшей аудиторией» за всю историю – это утверждение явно опровергается фотографиями: оно получило рейтинг «Pants on Fire» от PolitiFact.

Эта разновидность лжи, как указывает журналистка Маша Гессен, требуется американским политикам для той же цели, ради которой лжет Владимир Путин: «Ради притязания на власть над истиной как таковой». В конфликте с Украиной, писала Гессен под конец 2016 года, «Путин упорно лгал вопреки ясным и убедительным свидетельствам, и каждый раз, когда впоследствии он сменял ложное утверждение на истинное, это не было вынужденным признанием – это были горделивые высказывания, даже похвальба, звучавшая в удобный для него момент. В совокупности эти высказывания складываются в единое послание миру: сила Путина заключается в возможности говорить то, что он хочет, и тогда, когда он того хочет, не оглядываясь на факты. Он – президент своей страны и повелитель реальности».

В романе «1984» партия во главе с Большим Братом осуществляет контроль за реальностью, корректируя прошлое в соответствии с меняющейся идеологией: «Речи, статистика, всевозможные документы должны подгоняться под сегодняшний день для доказательства того, что предсказания партии всегда были верны. Мало того: нельзя признавать никаких перемен в доктрине и политической линии. Ибо изменить воззрения или хотя бы политику – это значит признаться в слабости. Если, например, сегодня враг – Евразия (или Остазия, неважно кто), значит, она всегда была врагом. А если факты говорят обратное, тогда факты надо изменить. Так непрерывно переписывается история».

А теперь присмотритесь: прошло несколько дней с инаугурации, и уже на сайте Белого дома появились исправления на страницах, посвященных изменению климата. Специалисты, озабоченные проблемами экологии, в отчаянной спешке загружали и сохраняли данные по климату, опасаясь, что этот архив может быть уничтожен или скрыт враждебно настроенной к экологам администрацией. Отчасти их страхи оправдались позже, в 2017 году, когда Агентство по охране окружающей среды объявило, что на сайте «происходят изменения в соответствии с новой политикой агентства», и в том числе использовало вполне оруэлловскую фразу: «Обновление терминологии, отражающей позицию нового руководства».

На публичной странице Министерства энергетики абзацы, посвященные возобновляемым источникам, сменились рассуждениями о преимуществах ископаемых видов топлива, а со страниц Госдепартамента исчезли ссылки на отчет администрации Обамы по климату (2013) и на заседания в ООН по проблеме изменений климата.

Сотрудников Министерства сельского хозяйства проинформировали, что их посты в соцсетях подлежат предварительному просмотру администраторов «для устранения упоминаний о политических приоритетах и инициативах прежней администрации». После того как Служба национальных парков ретвитнула пост с аэросъемками толпы, присутствовавшей на инаугурации Трампа, и для сравнения – собравшейся приветствовать президента Обаму, компьютерщикам этого департамента было велено временно заблокировать доступ в Twitter. Ретвит вскоре стерли.

Тем временем Трамп продолжал личную войну с английским языком. Его косноязычие (вывихнутый синтаксис, инверсии, неискренность и недостоверность, высокопарные и провокационные речи) вполне характерно для хаоса, который создает этот политик и в котором он процветает, – и вместе с тем это основной инструмент в наборе лжеца. Его интервью, речи без телесуфлера, твиты – ошеломляющая мешанина оскорблений, восклицаний, похвальбы, отступлений, логических неувязок, намеков и подстрекательств: громила старается запугать, психологически надавить, посеять враждебность и назначить козлов отпущения.

Точные слова значат для Трампа столь же мало, сколь и факты, в чем убедились переводчики, сражающиеся с его анархичной грамматикой. Чак Тодд, ведущий программы «Встреча с прессой» (Meet the Press), вспоминал, как после записи Трамп, тогда еще кандидат в президенты, разваливался на стуле и просил проиграть свои эпизоды с отключенным звуком: «Ему было важно, как он выглядит. Он смотрел все это, не включая звук».

Столь же небрежно Трамп относится к орфографии. Помните знаменитый твит с covfefe: «Вопреки постоянному негативному covfefe прессы»? Или его отклик на захват китайцами дрона американского военного флота: «Беспрезидентный акт»? Он также писал в Twitter: «ПАчетно служить тебе, великий американский народ, в качестве твоего 45-го президента Соединенных Штатов». Разумеется, опечатки в Twitter весьма распространены, и едва ли их можно счесть самым опасным аспектом компульсивной потребности Трампа отправлять твит за твитом. Но это – проявление его позиции в целом: живи моментом, не думай о последствиях. И эти опечатки заразны. Белый дом опубликовал заявление о поездке президента в Израиль, указав в качестве одной из целей «укрепить возможность долгосрочного мифа». В других релизах Белого дома с ошибками были написаны имена Джона Хантсмана, которого Трамп хотел назначить послом в Россию, и британского премьер-министра Терезы Мэй. Официальный плакат к инаугурации: «Нет слишком большой мечты, нет лишком больших препятствий». Пригласительные на первое обращение президента о положении в стране пришлось перепечатать, поскольку на них стояло: «Обращение к Конгрессу о положении в странЭ». Вроде бы безобидные проколы, но в них проявляется небрежность и даже дисфункция нынешней администрации, наглое пренебрежение точностью и деталями.

Твиты Трампа считаются официальными высказываниями президента Соединенных Штатов, и, несомненно, в один прекрасный день они будут опубликованы в дорогом переплете, и некто в белых перчатках поставит книгу на полку в золоченой президентской библиотеке. Считать ли их способом отвлечь внимание от расследования русского следа в выборах, потоком сознания жаждущего всеобщего внимания нарциссиста или частью продуманной стратегии – приучить людей к отсутствию нормы, эти твиты уже вызвали заметные последствия во всем мире, усилив ядерное напряжение в отношениях с Северной Кореей, отпугнув от США страны и целые континенты и подвергнув испытанию установившийся после Второй мировой войны порядок. Ретвиты антимусульманского видео крайне правой британской группы Britain First вызвали гневную отповедь Терезы Мэй и способствовали известности маленькой маргинальной группы хейтеров.

Приравнивание журналистики к «фейковым новостям» привело к еще большему давлению на прессу в таких странах, как Россия, Китай, Турция и Венгрия, где репортеры и без того подвергаются опасности. Вожди авторитарных режимов воспринимают твиты Трампа как позволение пропускать мимо ушей отчеты о нарушениях прав человека и даже о военных преступлениях в своих странах. Когда Amnesty International сообщила, что в военной тюрьме под Дамаском с 2011 по 2015 год было убито около 13 тысяч заключенных, президент Сирии Башар Асад возразил: «Нынче можно подделать все что вздумается – мы живем в эпоху фейковых новостей». А в Мьянме, где армия проводит чудовищные этнические чистки рохинджа – давно преследуемого мусульманского меньшинства, – представитель Министерства госбезопасности провозглашает: «Нет никаких рохинджа. Это фейковые новости».

Исследовательница Рут-Бен Гиат, профессор истории и итальянской культуры Нью-Йоркского университета, проводившая параллель между восхождением к власти Трампа и Муссолини, утверждает, что авторитарные правители всегда проверяют, «до какого предела позволят им дойти общество, пресса и политическая элита», и потому она считает провокационные твиты и ремарки Трампа попыткой «выяснить, что сойдет ему с рук у американцев в целом и у Республиканской партии в частности, в какой момент они скажут «довольно» и скажут ли вообще».

Эссе итальянского писателя и мыслителя Умберто Эко об ур-фашизме «Вечный фашизм», написанное в 1995 году, если его актуализировать, также проливает свет на язык Трампа и присущие ему авторитарные тропы. Многие описываемые Эко неотъемлемые черты фашистской риторики пугающе напоминают демагогию Трампа: апелляцию к национализму и присущему людям страху «быть не как все», отказ от науки и рационального мышления, воззвания к прошлому и традиции, склонность считать несогласных предателями.

Более конкретно: Эко писал, что «у Муссолини не было никакой философии: у него была только риторика», «итальянский фашизм не был монолитной идеологией, а был коллажем из разносортных политических и философских идей, муравейником противоречий». Эко добавляет, что ур-фашизм отличается «бедной лексикой и примитивным синтаксисом», «желая максимально ограничить набор инструментов сложного критического мышления». «Народ» при этом рассматривается не как совокупность граждан или отдельных личностей, а как монолитная общность с единой волей, каковую волю вождь и берется угадать: вождь подменяет парламент или законодательные органы в качестве «гласа народа». Если это описание кажется узнаваемым, так потому, что Трамп в обращении к общенациональному съезду республиканцев заявил: «Американский народ, я с тобой. Я – твой голос».