9. Разрушительная работа троллей

Пока Сурков занят экспортом на Запад российского нигилизма, приправленного антидемократическими идеями и презрением к истине как таковой, Америка борется с собственным укрепляющимся цинизмом. Этот цинизм, подпитываемый взаимным недоверием и слегка направляемый крайними правыми, в первые десятилетия XXI века начал оформляться в нечто вроде местной разновидности нигилизма. Отчасти это – продукт разочарования в дисфункциональной политической системе, зависящей от борьбы двух партий, отчасти нигилизм вызван утратой своего места в мире стремительных технологических перемен, глобализации и переизбытка информации. Отчасти причина в рухнувших надеждах на то, что фундаментальные посулы американской мечты (доступный по цене дом, приличное образование и лучшее будущее для детей) сохранятся и после финансового краха 2008 года. Крупные непотопляемые банки не так уж дорого заплатили за этот кризис, но многие труженики до сих пор не восстановили прежнее свое положение. Неравенство доходов возросло, стоимость университетского обучения пробила потолок, доступного жилья почти не осталось.

При таких настроениях множество избирателей оказались восприимчивы к нападкам Трампа на статус-кво, а кое-кто сквозь зубы находил уже оправдания его манипуляционной политике и бесстыдству: зачем так огорчаться из-за вранья, ведь все политики лгут. С какой стати возмущаться коррупцией – всюду правит закон джунглей. Дональд Трамп не только опасный катализатор, но и симптом новой эпохи. Стремительность, с какой он нарушает все свои обещания, во многих людях лишь укрепляет разочарованность и поощряет отказ от участия в гражданской жизни, а значит, как это ни парадоксально, способствует дальнейшему подрыву наших идеалов и институтов.

Собственные сочинения Трампа свидетельствуют о том, что он напрочь лишен эмпатии и всегда воспринимал мир с позиции «одни хищники пожирают других, убивай? или тебя убьют, главное – поквитаться». Это беспросветно мрачное мировоззрение было сформировано доминирующим отцом, Фредом Трампом, который объяснил сыну, что жизнь – игра с нулевой суммой, а затем один из первых наставников, Рой Кон, посоветовал единственный выход из любой проблемы: «Атакуй, атакуй, атакуй». В книге «Мысли по-крупному и не тормози» Трамп заявляет: «Мир – ужасен и жесток. Львы убивают ради пищи, но люди убивают просто из развлечения». И далее: «Жадность, из-за которой люди грабят, воруют и убивают во время стихийных бедствий, пожаров и наводнений, живет и работает внутри самых обычных нормальных людей. Она прячется в глубине, а когда вы менее всего этого ожидаете, она вдруг выбрасывает свою змеиную голову вперед и впивается в вас зубами. Это факт – и примите его как данность. Мир – жестокое место. Люди уничтожат вас просто так, развлечения ради – или ради того, чтобы произвести впечатление на других».

Трамп главным образом определяет себя через своих противников, через людей и институты, на которых он нападает (Хиллари Клинтон, Барак Обама, Джеймс Коми, пресса, спецслужбы, ФБР, суд, любой, в ком он видит соперника или угрозу). Он постоянно высматривает очередного врага или козла отпущения, набрасывается на иммигрантов, мусульманок, афроамериканцев. Значительная часть его действий определяется негативной потребностью разрушить наследие президента Обамы, в том числе здравоохранение и защиту окружающей среды, но есть и более широкая задача – свернуть ту страховую сеть, что защищала социальные права человека и гражданские свободы и созидалась с тех пор, как в середине 1960-х годов Линдон Джонсон начал строить «Великое общество». Призыв «Сделать Америку снова великой» означает возвращение в более ранние времена, в 1950-е, до движения за гражданские права, до феминисток, до борьбы ЛГБТ, до Black Lives Matter.

И Трамп не одинок в этом негативизме и нигилизме. Многие конгрессмены-республиканцы также отреклись от разума, здравого смысла и продуманного процесса законотворчества. Некоторые откровенно признают, что проголосовали за налоговую реформу, оглядываясь на своих крупных спонсоров. Конгрессмен Крис Коллинз заявил: «Мои спонсоры, по сути, говорят мне: “Добейся этого или больше нам не звони”». Конгресс раз за разом проваливал иммиграционную реформу, отказывался менять законодательство по контролю за оружием – год из года, сколько бы ни произошло трагедий.

Когда конгрессу пришлось иметь дело с Трампом, те же самые республиканцы попросту закрыли глаза на его непрерывно умножающуюся ложь и на то, как он продвигает на ключевые посты в правительстве своих откровенно непрофессиональных ставленников, на то, как он с наскоку и беспорядочно перекраивает десятилетиями выстраивавшуюся внутреннюю и внешнюю политику, на внезапные решения, которые возникают, если прибегнуть к цитате из «Радуги тяготения» Пинчона, «из хаоса жалоб, капризов, глюков и всеобщего ослизма». Они позволяют себе делиться с журналистами тревогами насчет компетентности Трампа и его душевной стабильности (не под запись, разумеется), но никогда не высказывались в этом духе публично, опасаясь испортить отношения с «основными избирателями». Такого рода циничная верность партии способствует тому, что заведомая подозрительность широкой общественности по отношению к правительству становится самосбывающимся пророчеством.

Нигилизм Вашингтона – и следствие, и причина широко распространенных в стране настроений: так сказывается и обвальная утрата доверия к институтам и уважения к верховенству закона и даже к повседневным нормам и традициям. Это симптом общей децивилизации, нарастающей неспособности вести достойный спор с людьми, чьи взгляды отличаются от наших, нарастающего нежелания сохранять для других людей «презумпцию невиновности», допускать, что они могут искренне заблуждаться, да просто выслушать их вежливо.

Жизнь кажется случайной, лишенной смысла, нет причин заботиться о последствиях своих действий. Вспомните Бьюкененов, персонажей «Великого Гэтсби»: «Они были людьми беззаботными, Том и Дэйзи, они разбивали вдребезги вещи и жизни, а затем возвращались в свой мир денег или безбрежной беззаботности – не знаю уж, что удерживало их рядом друг с дружкой, – предоставляя другим разгребать оставленную ими грязь…» И такое отношение к действительности отражается в культовой славе «Бойцового клуба», и умышленно отвратных романов Уэльбека, и угрюмо-талантливых книг вроде «Старикам тут не место» Кормака Маккарти, и сериала «Настоящий детектив» Ника Пиццолато.

Новый нигилизм: WikiLeaks отказывается убрать из публикуемых (прежде засекреченных) государственных документов имена афганцев – гражданских лиц, которые, предположительно, сотрудничали с американскими военными, хотя различные правозащитные группы, в том числе Amnesty International, предупреждали о смертельной опасности, грозящей этим людям.

Новый нигилизм: возможность зарабатывать на фейковых новостях – по оценкам, размещая такие новости в виде интернет-рекламы, можно получить и десять тысяч долларов в месяц, и больше. Радио NPR приводит пример: выдуманная от начала до конца история под заголовком «Агент ФБР, подозреваемый в причастности к утечке почты Хиллари, найден мертвым. Основная версия – самоубийство» разошлась в Facebook более чем полумиллионом репостов. Сочинила это «самоубийство» калифорнийская компания Disinfomedia, модерирующая несколько сайтов фейковых новостей. Основатель компании, некий Джестин Колер, утверждает, что создал ее именно с целью проверить, насколько легко распространяются фейковые новости – ему, дескать, нравится «игра». По его словам, он и его авторы «пытались делать нечто в том же духе для либералов», но эти выдумки не распространяются так легко и быстро, как те, что адресованы сторонникам Трампа.

Образец нового нигилизма – Майкл Энтон, занявший в итоге в администрации Трампа высокий пост именно по вопросам национальной безопасности, а до того написавший под псевдонимом Публий Деций Мус статью «Выбор борта 93» и сравнивший ситуацию избирателей в 2016 году с той, в которой находились пассажиры захваченного самолета во время теракта 11 сентября: отдать свой голос за Трампа – все равно что решиться на штурм кокпита. «Захватите кокпит или умрите, – писал он. – Быть может, вы в любом случае обречены. Быть может, вы или ваш вождь сумеете прорваться в кокпит, но он не сообразит, как управлять самолетом и как его посадить. Никто не дает гарантий, кроме одной: если ничего не делать, смерть неизбежна».

Новый нигилизм проявляется гротескными актами жестокости, как троллинг родителей, потерявших детей в бойне в «Сэнди-Хук»: якобы они учинили чудовищный розыгрыш. Таким же нападкам подвергались и ребята, уцелевшие при расстреле одноклассников в Паркленде. Принимая во внимание такие события, неудивительно, что в эпоху Трампа одним из самых популярных эпитетов сделалось «призывающий к оружию» («weaponizing») – все нынче «призывает к оружию»: ирония, ложь, страхи, мемы и даже новый Налоговый кодекс.

Самые возмутительные расистские, сексистские или извращенно жестокие высказывания выкладываются в соцсети с подмигиванием и усмешкой, а когда автора призывают к ответу, он обычно отвечает, что всего лишь пошутил – подобно тому, как представители Белого дома называют «шуткой» или «недоразумением» оскорбительные фразы Трампа. В ноябре 2016 на съезде альтернативных правых белый расист Ричард Спенсер завершил свою речь возгласом: «Хайль Трамп! Хайль наш народ! Хайль победа!» Когда же его спросили об этих возгласах и о нацистском приветствии, которым на них отреагировали собравшиеся, Спенсер ответил, что все это «несомненно, выражало избыток сил и дух иронии».

Элис Марвик и Ребекка Льюис в исследовании «Медийные манипуляции и дезинформация в Сети» высказали предположение, что «фашизм как ирония» может послужить «легким наркотиком», открывающим путь для фашизма уже неиронического: «Пользователь 4chan становится восприимчивее к заявляемым всерьез требованиям белых расистов, после того как месяц-другой «поиграет» с этническими оскорблениями «по приколу».

Более того, The Huffington Post сообщает, что неонацистский сайт The Daily Stormer (объявивший своей целью «распространять в массах учение национализма и антисемитизма») составил стилистический указатель для авторов с советами в духе «Всегда и во всем вините евреев», добавил к нему список одобренных редакцией расовых оскорблений и – чудовищное пожелание пускать в ход юмор: «Тон сайта должен оставаться легким».

«Непосвященные не должны отличать, когда мы шутим, а когда нет, – требует составитель стилистического указателя. – Также следует осознанно пародировать стереотипы фанатичного расизма. Такая самоирония: я – расист, и я подшучиваю над стереотипами расистов, потому что не принимаю себя чересчур всерьез… Понятно, что это условность, и я в самом деле предпочел бы отправить жидов в газовую камеру. Но в лоб это делать не стоит».

Трамп, разумеется, тоже тролль – и по темпераменту, и в силу привычки. Его твиты и спонтанные ремарки – квинтэссенция троллинга, сплошная ложь, оскорбления, инвективы, ругань, доходящая до безумия непоследовательность злого, разобиженного, одинокого и полностью поглощенного собой подростка, живущего внутри им же созданного пузыря. Добиться внимания, которого так жаждет, он может, лишь избивая «врагов» и распространяя во все стороны тучи гнева и недовольства. Даже став президентом, он продолжает троллить отдельных людей и целые институты, размещая и воспроизводя в своем Twitter оскорбления, фейковые новости и подлые намеки. В канун Рождества-2017 Трамп ретвинул картинку: на подошве его башмака – кровавое пятно и надпись CNN, – в очередной раз унизив прессу. Еще в 2013 году, когда в Twitter его назвали «главным троллем во всем твиттере», Трамп обрадовался: «Отличный комплимент».

В разоблачительной книге «Сделка с дьяволом» (2017) журналист Джошуа Грин вспоминает, как на фоне «Геймергейта» Стив Бэннон рекрутировал множество геймеров – юных, асоциальных, по большей части белых мужчин – в Breitbart. И если поначалу многие из них не склонялись к правой идеологии, то побросаться говнобомбами в истеблишмент рвались все, и потому в Трампе видели родственную душу. «Сам Трамп, – пишет Грин, – укреплял альянс альт-райтов с помощью ретвитов Лягушки Пепе, а изредка и перепостов (всякий раз его помощники отрицали наличие дурного умысла) с аккаунтов белых расистов».

Некоторые тролли, опираясь на релятивистскую аргументацию, пытались доказать, что альтернативные факты – всего лишь еще один голос в дискуссии, что объективной истины больше не существует, есть лишь различные восприятия и нарративы. Разумеется, в их устах постмодернистские аргументы использовались с дурной целью, но сами по себе эти заявления отнюдь не бесхитростны – ничуть не более, чем попытки заступников Поля де Мана затушевать его антисемитизм деконструктивистским анализом, мол, его пронацистские публикации 1940 года не значат то, что они, по всей очевидности, значат.

Деконструктивизм нигилистичен по сути своей, он обесценивает старания журналистов и историков максимально приблизиться к правде, тщательно собирая и оценивая свидетельства. Деконструктивизм объявляет разум устаревшей ценностью, язык – не орудием коммуникации, а нестабильным и обманчивым интерфейсом, постоянно опровергающим самого себя. Сторонники деконструктивизма не верят, что смысл текста определяется замыслом автора (они оставляют это на усмотрение читателя или зрителя), а многие постмодернисты заходят еще дальше: дескать, идея личной ответственности тоже устарела, или, как формулирует Кристофер Батлер, «она опирается на чересчур литературное и буржуазное представление о важности индивидуальных действий человека и не замечает лежащих в основе всего экономических структур».

В 1960-е годы, когда постмодернизм начал распространяться в Европе и США, он воспринимался как сила, направленная против авторитетов, старых гуманистических традиций, а по мере того, как заветы сарказма, иронии и самоиронии просачивались в популярную культуру, он начал восприниматься, как отмечал в начале 1990-х годов Дэвид Фостер Уоллес, и как противоядие от ханжества и самоуспокоенности 1950-х, мира «Предоставьте это Биверу»: это был прием, с помощью которого «гадкий мальчик» взрывал старые обычаи и верования в эпоху, когда мир стремглав несся к абсурду. И этот же постмодернизм породил некоторые подлинно дерзкие и новаторские шедевры, как «Бесконечная шутка» самого Уоллеса.

В большом эссе о современной культуре Уоллес приходит к выводу, что постмодернистская ирония оказалась мощным орудием разрушения, но по сути своей это теория «критикующая и деструктивная» – годится, чтобы расчистить площадку, но на редкость «бесполезная, когда наступает время строить нечто взамен ниспровергнутых ею предрассудков». Проповедуемый постмодернизмом цинизм отвратил писателей от искренности и прочих «ретроценностей вроде оригинальности, глубины и цельности», – пишет Уоллес. Эта ирония «защищает от презрения как раз того, кто сеет презрение» и превозносит «сеющего презрение как поднявшегося над толпой, которая все еще поддается древним уловкам». Манеру «я не имею всерьез в виду то, что я говорю» со временем усвоят тролли альт-райтов, желающие показать, что они вовсе не ханжи и не расисты – шутят они так.

В 1993 году Уоллес выбрал двух знаменитостей в качестве символов ядовитой постмодернистской иронии – теперь, задним числом, мы можем различить в них предтеч Трампа. Первый – Джой Исудзу, звезда шутовской рекламы 1980-х, «маслянистый, схожий с сатаной торговец», как описывает его Уоллес, который «превозносил отделку салона якобы из настоящей шкуры ламы и утверждал, что автомобиль Isuzu может ехать на воде из-под крана», – увлекательная пародия на нечестного продавца, приглашающая и зрителей «заценить шутку». Джой Исудзу то и дело приговаривал: «Положитесь на мое слово», а по экрану бежали титры: «Он врет». Вторая знаменитость, выбранная Уоллесом в качестве образцового представителя постмодернизма 1990-х годов, – Раш Лимбо, «воплощенная ненависть, которая будет тебе подмигивать и пихать тебя локтем и сводить все к шутке».

Просачивающееся в массы наследие постмодернизма, подытоживает Уоллес, – это «сарказм, маниакальная скука, подозрительность по отношению к любому авторитету, неприязнь к любым правилам поведения и чудовищная склонность к высмеиванию всего неугодного – вместо искреннего желания не только диагностировать и обличить, но и исцелить. Надо понимать, что этим теперь пропитана вся культура. Это стало нашим языком».

Постмодернистская ирония сделалась нашей средой обитания.

Водой, в которой мы плаваем.