Глава 24

В конце пути всегда есть место самым главным словам и искренним эмоциям. Еще немного – и все равно не останется свидетелей, слухов, пересудов и чужого мнения. Время скомкается до размера технического термина «крушение самолета», и никто не станет разворачивать полотно событий, чтобы разобраться в чужих страхах и страстях.

– Максим, я не хочу умирать, – просительно посмотрела Ника снизу вверх.

Разве можно винить за это честное и простое желание?

– Не беспокойся, – ободрил я ее улыбкой, – все будет хорошо.

– Мы не разобьемся? – был полон надежды этот взгляд.

– Обязательно разобьемся, – встал я в проходе, краем глаза наблюдая, как медленно поднимается со своего места старый князь Шуйский. – Но у тебя еще есть шанс послужить императору.

– Но я не хочу!

– Тогда вот тебе пуговица, – оторвал я от рубашки вторую по счету сверху и протянул ей, – проглоти.

Ника посмотрела на пластиковый кругляш в моей руке с опасливым благоговением, но все же сжала его в пальцах, и затем, прикрыв глаза, переместила в рот.

– Считается, что она приносит удачу, – пояснил я ей.

Взгляд девушки изменился на недоуменно-растерянный.

– А она не волшебная?

– А я разве сказал, что она волшебная? – недоуменно взглянул на нее.

Иногда Ника такая наивная…

– Ты охренел?!

Вот, уже и бояться раздумала.

– Отнюдь! – И сделал шажок в сторону замершего за семь рядов от нас князя.

Тот задумчиво склонил голову, сложив руки за спиной, словно к чему-то прислушиваясь.

– Стой на месте, покойник!.. – зашипела позади Ника.

– Прости, но меня ждет очень злой медведь.

– Ой, – опомнившись, пискнула она и вжалась в кресло.

– С твоей стороны будет очень любезно обеспечить целостность самолета, пока мы с ним разговариваем, – уделил я ей еще одно мгновение.

– Н-но, я не смогу…

– Тогда просто никуда не уходи, – хлопнул я ладонью по подголовнику рядом с собой и спокойно двинулся к неизбежному.

Неизбежное не торопилось навстречу. Неизбежное вообще чувствовало себя абсолютно спокойно, как полагается почти бессмертному существу в его второй ипостаси. Даже артефакт, стоимостью которого умудрились поднять капитализацию подмосковной свалки до уровня золотоносного прииска, не смог бы причинить ему фатальный ущерб. Но дело не в том, чтобы убить.

– Я узнаю эту Силу… – с толикой брезгливого удивления поведал старый князь, вслушиваясь в раскаты близкой грозы.

– Тогда подчинись, – доброжелательно подсказал я решение, сокращая расстояние между нами.

Шуйский фыркнул, неторопливо убрал руки из-за спины и повел плечами. Сила Крови легко отозвалась на его призыв, стегнув по свидетелям своего появления ощущением древнего ужаса, всплывшего в ложной памяти, и кислым привкусом железа во рту, словно от крови. Под громкий шелест осенней листвы, которой неоткуда тут было взяться, реальность вокруг князя исказилась, расчертившись десятком ложных теней, пытающихся соткаться в силуэт огромного зверя. Настолько огромного, что он никак не мог проявиться целиком в узком замкнутом пространстве самолета.

– Не влезает, да? – посочувствовал я в то мгновение, пока недоумение на лице Шуйского сменялось злостью.

А в следующую секунду обшивку самолета разорвала первая молния, перетянув ослепительно-ярким хлыстом через его тело. И еще одна, снова, ослепляющим и оглушающим разрядом, догоняя и стегая убегающий и дрожащий от страха самолет. Молнии били рваными рывками, раздирая обшивку и позволяя азартно завывать потоку ветра, ворвавшемуся в салон вслед за ними. Из отсеков над пассажирскими сиденьями выпали кислородные маски, принявшись раскачиваться, словно обреченные сектанты посреди безумного ритуала, сотканного из грохота и света.

Близкие вспышки впечатывались в радужку глаз черными полосами, которыми будто бы была перевита фигура князя в истерзанной, пережженной одежде. Но сам Шуйский все еще стоял на ногах, вперившись в меня безумно-ненавидящим взглядом. На краях его пальцев пытались сформироваться ядовито-зеленые капли, но очередной удар атмосферного электричества ломал технику, пережигая потоки чужой Силы.

– Подчинись! – перекричал я близкий раскат.

«Никогда…» – прочитал я по губам ответ.

– Я держу! – отчего-то донесся через рокот схватки панический Никин голос.

Я недоуменно оглянулся, чтобы через пару-тройку секунд, пока мельтешение вспышек в глазах исчезло, с удивлением цокнуть языком. Нет, деструктивные способности этой барышни были известны и ранее… но увиденное на какое-то мгновение повергло меня в изумление.

Через три ряда кресел позади прежней обстановки салона просто не существовало – был виден только настил пола и ребра жесткости на стенах и потолке, составлявшие хребет самолета. Да и те словно погрызенные, закрытые подвижной взвесью песка и пыли, наполнявшей хвостовую часть целиком, в самом плотном месте которой скорее угадывался, чем был виден силуэт девушки.

А все, что пока уцелело далеко позади нее и рядом со мной, прямо на глазах обращалось в прах – словно не настоящее, сделанное из песка и ныне рассыпающееся под порывом ветра. В пыль и песок обращались кресла, электроника подголовников, пластик стен и потолка, вытягиваясь подвижными лентами в сторону Ники, закручиваясь коконом вокруг нее, – и уже оттуда растекались приливными волнами в сторону прорех и пустот, выжженных молнией, собирая обреченный борт в единое целое и позволяя ему нестись сквозь небо дальше.

Все вокруг служило песку пищей, и не было ничего способного ему воспротивиться.

И тут же через изумление прорвалась иная яркая эмоция. Что она творит! Там же!..

– Мед! – взволнованно прокричал я, выразив вслух главное свое опасение.

– Цел! – отозвались из эпицентра песочной бури.

– Тогда нормально, – успокоился я и вернулся к прежнему противостоянию.

Патовому противостоянию – что с досадой пришлось отметить. Потому что князь все еще стоял под кнутами молний и в глазах его по-прежнему было больше ярости, чем боли и обреченности.

Опаленный, в обрывках пережженной гимнастерки и брюк, он просто ждал той секунды, когда сможет свернуть мне голову, даже не сомневаясь, что такой миг наступит. И эта упрямая уверенность тратила мое время.

Я шагнул ближе, чувствуя дрожь наэлектризованного воздуха и стараясь не дышать запахом пережженной плоти. А когда до князя оставалось не более шага, вытянул руку в его сторону и сжал его шею – горячую, жесткую, сведенную судорогой беспрерывных разрядов.

– Подчинись, – посоветовал я в неожиданной тишине.

Потому что в единый миг перестали бить молнии, а завывания проникающего в салон ветра были побеждены упрямым песком, закрывшим прорехи.

«Никогда…» – почувствовалось движение мышц горла под моей ладонью.

И тело князя вновь сотряслось от разряда – на этот раз не с неба, а исходящего от меня. Но от того еще более разрушительного и болезненного.

– Подчинись своему внуку, – терпеливо повторил ему, отпуская в ожидании ответа Силу.

И в безумной ярости, через боль и сотрясающую его злобу отчего-то прорвалось удивление.

– Внуку?.. – повторил Шуйский с растерянностью.

– Артему, – подтвердил я кивком.

– Не тебе? – облизнул князь почерневшие губы.

– Зачем ты мне нужен? – с легким удивлением отозвался я.

– Я?! – дернулся он было гневно, но тут же сотрясся в судороге от пронзившего его разряда.

– Ты мне не нужен, – повторил я холодно. – Ты нужен своему внуку живым. Поэтому подчинись ему. Дай слово.

– Чтобы он меня убил? – захрипел он, скаля зубы.

– Артем мудрее тебя. Он не станет этого делать.

– Ложь! Ложь! – хлынуло безумие к его глазам.

Чтобы тут же исчезнуть под ударом боли и моей Силы.

– Х-хватит… – дрогнул он телом, впервые пошатнувшись.

– Артем тебя любит, чудовище лесное, – с досадой произнес я. – Стал бы я тебя иначе уговаривать… Выпнул бы из самолета, и маши себе лапами, – убрал я руку от него, позволяя ослабевшему телу противника сползти на пол.

Шуйский оперся рукой о ближайшее кресло, но на колени так и не упал, удерживаясь за заскрипевший от таких нагрузок подголовник.

– Подчинись своему внуку, – с напором произнес я, глядя ему в глаза. – Подчинись или умри! – потерял я терпение.

И гроза отозвалась раскатами десятков мелькнувших за бортом молний.

– Я согласен… – ссутулились плечи князя, а сам он отвел взгляд.

– Поклянись честью, – буднично обратился я к основе их Силы.

– Я клянусь честью в верности своему внуку, Артему Шуйскому, и обязуюсь подчиняться. – В этом голосе были усталость и толика недоумения, непонимания.

Будто у последнего выжившего пирата, перерезавшего подельников перед сундуком мертвеца. А в том сундуке – ничего… За что он боролся? За выживание – что и без того ему было обеспечено. За процветание рода – что тоже куда лучше обеспечит внук, чем он сам. А раз так, то зачем он хотел сделать то, что сделал? Зачем была вся эта борьба?

Но в нашем случае хорошо, что это понимание пришло к нему до того, как пришлось бы хоронить друзей и близких.

– Вот и ладно, – с усталостью подытожил я.

– Зачем тебе это? – произнес Шуйский слабо, глядя на настил пола и левым боком навалившись на кресло.

– Он мой друг. – Я мельком глянул на часы.

Все в порядке, падать будем в правильный квадрат. Пилоты и персонал уже давно катапультировались, борт тянет вперед автопилот, но долго он это делать не сможет. Из окошка видно, как коптят оба двигателя – близкое присутствие разрядов не осталось для них без последствий, несмотря на всю надежность.

– Мы же все равно упадем… – словно прочитал мои мысли князь.

– Мягко упадем, вы выживете, – успокоил я его.

– Ты готов умереть ради… дружбы? – пробилось в его голосе удивление, а лицо поднялось.

– Ради нее умрут все остальные, – заверил я его, поворачиваясь рассмотреть, как там Ника и мой мед.

Еще одна веха плана завершалась.

Наверное, это логичное понимание, а может, и усталость меня и подвели. Удар, последовавший снизу, от согбенной фигуры князя, прятавшего левую руку под животом, пришелся в бок и вызвал поначалу удивление.

Потом рассыпались все нижние пуговицы на рубашке. Все со скрытыми артефактами на защиту. Не выдержав силы атаки, в прах. Потом треснули амулеты в подошве ботинок… Вшитые под ткань брюк – окатили холодным крошевом кожу… Все до единого.

– Подвиг стоит смерти, – прорвалось безумие со дна глаз смотревшего на меня в упор князя, а рука его дернулась вперед, вонзаясь ледяным холодом внутрь меня, словно клинком.

Я посмотрел вниз – пятью клинками пальцев, каждый из которых был окутан ядовито-зеленым, гибельным светом.

Какое неприятное ощущение в животе. Вроде холод обезболивает, но эта резь, что ползет вслед за холодом… Интересно.

– Нет!!! – оборвал паузу дикий крик Ники.

И песок от прорех и бортов единым порывом метнулся к старому князю, ударом отбрасывая его в сторону, впечатав в близкую стену летной кабины.

Я продолжал смотреть на рубашку поверх живота, по которой лениво расплывалось красно-зеленое пятно. Коснулся правой ладонью и поднес к лицу. Зря, наверное, я это сделал – потому что от капель зеленоватой крови теперь растекались по всей руке ядовито-зеленые капилляры, делая контрастными мелкие сосуды и вены.

– Нет!!!

И ленты серо-желтой взвеси вонзились в глаза и нос пытающегося подняться Шуйского.

Дикий крик раненого зверя перекрыл рев двигателей и завывание воздуха, вновь прорвавшегося в салон, пока очередной поток песка не перекрыл ему возможность дышать.

– Ника, не надо! – дернулся я и завалился от резкой боли на край ближайшего кресла. – Отпусти, не трогай!.. Он должен жить, пожалуйста…

С удивлением отмечая, как вместе с просьбой и дыханием вырываются капельки крови, а каждое новое слово слышится тише.

– По-почему? – раздался недоуменный вопрос.

Я посмотрел на князя, от боли и невозможности дышать бьющегося в судорогах и раздирающего ногтями настил пола.

– Артем меня не простит, – упрашивал ее я. – Пожалуйста…

И взбесившийся песок перестал терзать старого и глупого Шуйского.

– Максим, – прозвучал безжизненно ее голос, – ты умираешь. А я больше не могу держать самолет.

Тон был спокойным и констатирующим.

– Тогда иди сюда, – махнул я рукой и все-таки завалился спиной на пол из-за сильной, агонизирующей дрожи корпуса самолета.

Ну хоть не до конца упал – вышло, что вроде сижу… Хотя если б не часть кресла, то улегся бы всем телом. Нет сил – этот холод внизу живота будто съел их все, оставив совсем немного, чтобы говорить и удивляться собственной небрежности.

– Я тут, – присела Ника тихо рядом, приобнимая за плечо.

Посмотрел в ее переживающее за меня милое лицо. На фоне огромных прорех, за которыми видны расходящиеся в стороны грозовые тучи… Вон даже синева проглядывает – совсем скоро будет солнечно.

– У тебя же есть план? – строго спросила она, до боли сжав мне плечо.

– Подтащи сюда этого старого дурака… – попросил я ее слабеющим голосом.

К счастью, Ника не стала спорить и за правую ногу подтянула князя Шуйского к нам поближе.

Самолет уже откровенно мотало и раскачивало из стороны в сторону, а авиационный металл стонал протяжной нотой, предупреждая о скорой гибели.

– А теперь попробуй почувствовать ту пуговицу, внутри себя…

– Ты охренел?! – больно стукнула она меня по плечу.

– …после чего напитай ее Силой… – тихо продолжил я.

– Так она же не волшебная… – недоуменно произнесла Ника.

– Кто тебе сказал? – слабо подмигнул я ей.

– Ты! – выдохнула она гневно.

– Я такого не говорил… – Я закашлялся, сгибаясь.

Холод охватил гибельным онемением уже обе ноги и поднимался к правой руке. Досадно.

– Просто делай.

– Уже делаю, – запыхтела она возмущенно, но тут же примолкла.

Хотя в этом реве ветра, сотрясающем и разрушающем самолет…

– Держи меня за руку.

– Держу.

– И старика – за ногу. Пожалуйста…

– Ладно…

Миг, когда у нее получилось, остался за плотно закрытыми глазами. Тело дернуло куда-то вверх, и в ту же секунду обрезало все звуки, до того гремевшие в ушах.

С трудом открыл глаза, но, кроме обивки кресла, в которую было уперто лицо, ничего так и не увидел. Но наверняка знал, что сейчас Ника, князь и я находимся внутри сетчатой конструкции, вырвавшей участок салона с нами внутри и медленно опускающей всех нас на землю. Получилось.

– Что под нами?.. – не узнал я свой голос в безжизненном хрипе.

– Лес. Нет, парк! – произнесла Ника через десяток секунд. – Пруд! Поляны! Мы падаем! Только бы не на верхушки деревьев!..

– Хорошо… – вновь закрыл я глаза.

Хотел повести правым плечом, но ощутил, что уже его не чувствую. Холод поднялся и к шее, царапая холодком гортань…

– Максим, ты как? Максим?! – осторожно потрясли меня, поворачивая к себе.

– У вас все будет хорошо, – заверил я, открыв глаза, и строго посмотрел на нее. – Я все запланировал. У Артема. У тебя. У Федора и семьи.

– А у тебя?!

– Ошибки планирования, – с неохотой подытожил я итог своей жизни и вновь закрыл глаза…

Неведомо сколько времени прошло и было ли время в этом месте, но надо отметить, что ощущение расплава, равномерно вливающегося в вены, бодрит. Такое бывает, когда лихо опрокидываешь кружку с водой, а та оказывается с крутым кипятком: и в краткое мгновение – между осознанием своей ошибки и воплем – он прокатывается вниз, ошарашивая организм яркой волной, пробуждая все резервы и усиливая желание жить.

Только сейчас горел не пищевод, а все тело: от болезненного покалывания в кончиках пальцев до раскаленного столба, в который превратилась спина, выгибаясь вверх и поднимая лежащее на ней тело. А вот кричать не получалось – вместо этого выходил тихий стон пересохшего горла.

Кое-как я поднял веки. В первый миг показалось, что в зените надо мной – палящее солнце, прожигающее меня насквозь. Но после неудачной попытки пошевелиться выступили странные детали, которые никак не могли принадлежать обычному светилу в небесах. На самой периферии зрения – там, где яркий свет слегка приглушался и давал синему небу шанс отвоевать немного пространства от окружающей белизны, плыла в сиянии, закручиваясь по часовой стрелке, золотистая пыльца. Словно тополиный пух, разлетающийся повсюду в июне, она то поднималась ввысь, то медленно кружила по спирали, приближаясь к моему телу. И в местах, где касалась кожи, чувствовалось легкое, но уже приятное жжение. Обжигающий жар отступал, сменившись приятным горячеватым теплом…

Сложнее всего было заметить в этом ярком свете силуэт лица. Он был прямо в центре сияния, но не прятал от него в своей тени, а словно бы даже усиливал – смотреть было обжигающе больно. Но когда я все же всмотрелся в него и узнал, то – приятно.

– Ты опять мне снишься.

– Всё… – устало отвалилась Ника в сторону.

А направленный на меня жар в тот же миг разлетелся пыльцой, которую подхватил порыв ветра, унося в сторону.

– Что значит «всё»? – возмутился я. – В прошлый раз молоком с медом поили!

– Молока нет, – односложно и устало ответили мне откуда-то справа, словно из травы. – Мед есть. Хочешь?

– Потом, – вынес я вердикт, прислушавшись к себе.

Без молока не так интересно.

Попробовал пошевелиться и понял, что в этот раз получается – не так легко, как обычно поутру, но это ведь сон, и тут все такое – неспешное и протяжное.

Только что в моем сне делает огромная туша медведя, безжизненно распластанная в десятке шагов слева и основательно попахивающая паленой шкурой?

Недоуменно повернулся в другую сторону, чтобы увидеть Нику, устало лежащую на боку, положив локоть под голову, в испачканном, прорванном в паре мест платье. Чуть в стороне от нее лежала сумка с гостинцами из дома, в которой просматривалась и банка меда, и все остальное – прямоугольное, плоское, разное, что было положено нам в путь-дорогу. А еще дальше на поляне валялся кусок самолета с аж двумя целыми креслами.

– Ты что, опять спасла мне жизнь?.. – сопоставив увиденное и признав реальным, спросил я ошеломленно.

– Ага, – буркнула Ника, не открывая глаз.

– У тебя же талант не работает.

– Сейчас встану и стукну… – лениво пробормотала она тем тоном, который гарантировал – не встанет и не стукнет.

Во дела… И что теперь с ней делать, как награждать? Как должно выглядеть «что угодно» с двойным коэффициентом?

– Значит, починился, – довольно откинулся я на спину.

Рядом почувствовалось дуновение воздуха, и свет солнца (которое, кстати, оказалось вообще с другой стороны, чем мне привиделось в самом начале) закрыло тенью.

Приоткрыл глаза, увидел Нику, гневно стоящую надо мной, уперев руки в бока.

– Если ты сейчас скажешь, что и это запланировал, я тебя!..

– Планировал умирать? – недоуменно поднял я бровь.

– Ну ладно, – смутившись, отступила она было на пару шагов. – Хотя стоп! Ты мне тут не увиливай! А ну прямым текстом: ты планировал это или нет?!

– Не в таком виде, но эта ветка присутствовала, – почувствовал я себя неуютно, но все же неохотно выдал правду.

– Ах ве-этка… – ангельским тоном пропела она. – А это ты планировал?! – взъярилась Ника и попыталась пнуть лежачего.

Лежачий включил щиты.

– Ай! – подскочила она на здоровой ноге, оберегая вторую, отбитую. – А ну убери защиту, трус!

– Не порть отличную работу хорошего человека!

– Какую еще работу?!

– Твою, – примирительно улыбнулся я, попытавшись шевельнуться и болезненно скривившись.

Фантомные боли все еще ходили по телу.

Ника фыркнула, но повторять попытку не стала. Вместо этого злой и пружинящей походкой направилась к медвежьей туше – видимо, скидывать всю накопившуюся ярость.

– А ну не трожь! Это редкий вид!.. Ника!.. Да у него от шерсти танковый выстрел отлетает!

В итоге обошлось без очередной травмы, а Ника с ворчанием вернулась обратно и, изображая обиду, уселась спиной ко мне, не доходя несколько шагов.

– Извини, – почувствовал я себя неловко.

– Не составляй больше планов со мной, ладно? – глухо произнесла она.

– Вы все должны быть счастливы, хотите вы этого или нет, – не согласился я.

– Я хочу сама решать, как мне быть счастливой.

– Но у тебя же не получалось! – возразил я.

– Лучший хирург на курсе. Ресторан в хорошем месте. У папы дела наладились.

– Но ведь таланта не было?… – спросил я в тишину и, не дождавшись ответа, констатировал: – А теперь – есть. Сейчас в университете восстановят. В больнице на руках станут носить, лишь бы там была. Государственные органы пылинки стряхивать будут, только бы Целитель твоего уровня в Москве и дальше жил. Папе руку станут важные люди пожимать.

– С чего бы это? – покосилась она.

– А вон, видишь, туша на траве лежит? – махнул я рукой, не поднимаясь.

– Ну и?..

– Это князь. Природный. Один из сильнейших. А ты его почти убила.

– Не я, – тут же чуть нервно отказалась Ника. – Это твоя победа!

– Какая разница? Последний, решающий удар ведь твой, – буднично произнес я. – И вовсе не надо бояться. Понимаешь, это ведь как в спорте: пробежал дистанцию за определенное время – вот тебе высший разряд, доступ на состязания мирового уровня, внимание и уважение других спортсменов и обычных людей. Твой нынешний разряд – завалить двухсотлетнего князя. Княжеский разряд.

– Да ну?.. – произнесла девушка с опаской, будто достижение скорее пугало ее, чем радовало.

– Враги Шуйских будут уважать тебя за это. А друзья Шуйских будут уважать за то, что оставила князя в живых, – тут же постарался я успокоить нервно вздрогнувшую Нику. – Сам князь тоже не посмеет тронуть ту, что была вправе убить, но проявила милосердие.

– Слишком красиво… – шепнула Ника тихо и подавленно. – Никогда так не бывает.

– Со мной – бывает. Поэтому верь мне, и все у тебя будет хорошо.

– Все же дай мне право ошибаться, – с силой сжала она колени руками. – И право самой принимать правильные решения! Пожалуйста.

– Пусть так, – прикрыл я глаза, соглашаясь.

Сложно отказать той, что спасла тебе жизнь. Скорее невозможно.

Я слегка вздрогнул, когда ожил сотовый телефон в кармане. Надо же – уцелел, и сейчас своими переливами напоминал о близости цивилизации.

– Але? – поднял я трубку, а затем на последовавший вопрос оглядел полянку с полудохлым медведем и обломками самолета. – Нет-нет, все в порядке, я могу разговаривать.

– Максим! Это катастрофа!.. – прошипел яростным шепотом в трубку Игорь Долгорукий. – Мне сватают Марию Ховрину!

Это вроде как дочка казначея империи – сопоставил я фамилии. Про него-то я более-менее знаю, а вот с семьей его не знаком совершенно.

– Погоди секунду, – попросил я и прикрыл ладонью микрофон. – Ника, нужна консультация. Мария Ховрина, знаешь такую?

Девушка хотела было проигнорировать просьбу, дернув плечом, но от прозвучавшего имени отчего-то оживилась и повернулась ко мне, глядя скорее недовольно.

– Долгорукому Игорю сватают, – пояснил я. – Интересует ее характер.

В глазах Ники появилось понимание важности момента и отчего-то облегчение. Она поднялась на ноги и на секунду задумалась, прижав ладонь к правой щеке.

Но вместо ответа изобразила нехитрую пантомиму: вот идет беззаботная девочка, размахивая корзинкой в руках; вот выходит ей навстречу жуткий серый волк, подняв лапы и жутко рыча; вот девочка с улыбкой продолжает идти дальше, любуясь так забавно клацающей волчьей челюстью в левой руке.

Мол, смотри, какая жуткая особа эта Мария Ховрина!..

И это при том, что у само́й – гигантский медведь за спиной валяется.

– Короче, пойдет, – подытожил я все увиденное.

– Максим, что пойдет?! – взволнованно прошипел в трубку Игорь.

– Короче, даю вводную: свадебный торт будет весить ровно столько, сколько твоя Мария Ховрина без одежды. Спрашивать – нельзя! Срок для получения сведений – три дня.

– Максим, ты с ума сошел?! – взвился голос до небес.

– Игорь, это сорок пять – пятьдесят килограммов торта! А если немного подкормить, то все пятьдесят семь!

– М-да?.. – послышалась задумчивость в его голосе.

После чего в трубке раздалось характерное шуршание, которое бывает, когда забывают завершить вызов и кладут телефон в карман.

А затем чуть приглушенно прозвучал обаятельный, чарующий и располагающий к себе голос, который, что с великим изумлением пришлось признать, принадлежал Игорю:

– Мария, сокровище, не изволите ли вина и этих чудных эклеров?..

Я нажал отбой и с довольным видом посмотрел на Нику. Та отчего-то прямо кипела справедливым возмущением.

– Что? – возмутился и я в свою очередь. – Я просто помогаю устроить личную жизнь своему другу! Сам он еще месяц будет кругами ходить.

– И что такого в этом торте особенного? – кисло произнесла девушка, встав вполоборота.

– Счастье, – пожал я плечом.

– То есть как это – счастье? – не поверила Ника.

– Химически концентрированное, рафинированное и очищенное счастье несбывшегося. Родительская любовь, которой человек был лишен. Уважение коллег, которого нет, но которое так желанно. Счастье победы для тех, кто никогда не встанет на пьедестал почета. У каждого будет свое счастье. Крайне сложно отказаться от несбыточной мечты, знаешь ли… Очень сильный мотиватор.

– Тогда почему сам не ешь его каждый день? – покосилась девушка.

– А на счастливых не работает, – вновь качнул я плечом. – Торт как торт.

– Если Ховрина узнает, что на ней женились из-за пятидесяти килограммов торта…

– Считаешь, это ее заденет?

– Конечно!

– Так я сам скажу. Объясню механизм.

– Она взбесится… – мстительно хмыкнула Ника.

– Успокоится рано или поздно, – отмахнулся я. – Вот тогда пусть и попробует конкурировать с тортом за человеческое счастье. Это ведь даже не сопернице проиграть. Знаешь, как будет обидно?

Судя по задумчивому выражению лица, Ника пыталась представить, каково это – быть счастьем меньшим, чем корж и крем с глазурью.

Хотя… Он вроде хотел вторую жену взять, не спросив первую… А тут чистокровная Ховрина… И судя по всему, та в батеньку удалась…

– Надо будет ему на свадьбу шкаф повышенной комфортности подарить… – пробормотал я задумчиво, на всякий случай предусматривая резервный вариант.

– Давай уже выбираться отсюда, – окатив подозрительным взглядом, решила Ника перевести тему.

– Так уже летит вертолет, – посмотрел я на солнце, а потом на часы. – Как мы упали, так они сразу поднялись.

– Запланировано, да? – вновь отчего-то обиделась девушка и повернулась спиной, устроившись лежа на траве.

– Ника.

– Мм?

– А у нас медведь не сдох? – посмотрел я с тревогой на бездвижную тушу.

Потому что кому медведь, а кому (Артему, например) – любимый дедушка. Хотя, раз успел обернуться во вторую форму, то не должен бы помереть.

– А хоть бы и сдох… – проворчала она, положив руку под голову чуть удобнее.

– Ника.

– Ну чего?

– Вылечи его, а? – протянул я просительно.

Девушка тут же повернулась, чтобы посмотреть строго и пытливо:

– Ты с ума сошел?

– Просто его к Артему надо доставить, – смутился я, – не ждать же, пока он сам отрегенерирует? Потом еще в лесу его ищи…

– Максим, – приподнялась она на локте, – он тебя чуть не убил! Я еле эту дрянь магическую из твоего тела выгнала! – возмутилась она в голос.

– Да, но в этом была моя вина, – почесал я затылок.

Если бы не ослабил внимание… Да и, конечно, князь есть князь – голыми руками через все защиты…

– Ты в детстве сколько раз на голову падал? – пристально смотрела Ника.

– Я не падал, – честно припомнил в ответ.

– Я не спрашиваю, падал или нет. Меня интересует – сколько раз. Максим! – не выдержала она показного спокойствия. – Я этого упыря лечить не буду!

– Это медведь, – поправил я.

– Вот именно, медведь! Я хирург, а не ветеринар!

– Ника, ну пожалуйста!.. – изобразил я то выражение лица, за которое мне обычно прощали забытую сменку и взорванную пристань.

– Ни за что! – поднялась она с земли и воинственно уперла руки в бока. – А если он на нас еще раз нападет?!

– Он не будет, – посмотрел я на медвежью тушу, старательно притворяющуюся дохлой. Мол, вдруг уйдем в самом деле, оставив его тут. Наверняка он до сих пор ослеплен и с серьезными повреждениями, раз не нападает, но в одиночку в лесу выжить сможет – нюх ему вполне заменит зрение, пока то восстановится, а конкурентов ему и близко никого нет.

– Да что ты говоришь! – едко отозвалась Ника на мое заверение.

– Он нам пообещает, – внимательно смотрел я на медведя. – А я буду тебе должен.

– Пытать начнешь – точно помрет.

– Зачем пытать? – продолжил я прежним тоном. – Вот, кстати, ты знаешь, что самое вкусное и съедобное у медведей – это пятки?

– Это ты к чему говоришь? – с подозрением уточнила девушка.

– Так ему все равно регенерировать несколько дней. А я проголодался.

– Максим, что ты говоришь вообще! Это же человек!

– То человек, то медведь… – проворчал я, поднялся и направился к медвежьей туше. – Во первых, это три тонны медвежатины…

За пять шагов до нее медвежатина стала медленно отползать в направлении леса.

– Вот, живой же! – обрадовался я. – Ты смотри, а ушки уже целые, раз нас слышит.

Князь в медвежьем обличье замер.

– Александр Олегович, – обратился я к нему, – варианта два. Либо вы даете слово, что будете вести себя хорошо, – тогда мы лечим вас, даем новую одежду и доставляем до внука. Либо мы пробуем ваши пятки на вкус, при вас. Вы же не полагаете, что меня можно убить просто так, без последствий? – оскалил я зубы.

Медведь нервно дернул ушами.

– Потом я оставлю вам жизнь, но проламываться через лес на чужой территории, уходить от всех загонных охот на такую крупную и ослабленную добычу и с позором добираться до внука вам придется самостоятельно. Решать, безусловно, вам.

– Я даю слово, – неохотно выдала медвежья пасть тоном, мало походящим на человеческий голос, но вполне разборчивым и понятным.

– Ника? – повернулся я к чуть ошарашенной девушке.

– Ты же не стал бы есть пятки живого человека? – шепнула она, проходя мимо.

– Да у меня даже костра нет, – развел я руками.

Та вроде успокоилась и продолжила движение. Затем запнулась, чтобы тут же резко обернуться, окатив подозрительным взглядом. Но в очередной раз требовать прямого ответа не захотела – возможно, для личного спокойствия.

Я же наблюдал со стороны, как зарождается вокруг Ники, присевшей рядом с медвежьей мордой, яркое сияние – второе солнце, ослепительное, но согревающее целебным светом только вниз. Коричневая туша содрогнулась и протяжно застонала, когда первые золотистые пылинки коснулись ее шерсти – на этот раз они были крупнее и грубее, опускаясь скорее лепестками взрослого дерева, чем еле заметной пыльцой.

Интересно, а лечить поверженного врага через злость к нему – это какой ранг?

– Терпи, – строго произнесла Ника, прижав дернувшуюся было морду к траве, – даже дети терпят, а тебе – двести лет!

И усовествленный князь подчинился, хотя время от времени волны боли проходили через его тело спазмами мышц, выходя из глотки низким рычанием. Знатно его потрепало.

Свет вливался в него что-то около десятка минут, пока Ника не отошла в сторону, погасив свой талант.

– Подлатала, – коротко подытожила она. – Дальше пусть к своим Целителям идет.

– Ходить-то сможет?

– Даже бегать, – пожала она плечами. – Но к врачу обратиться желательно. Он и до этого дня был весь внутри переломанный.

Подтверждая положительный прогноз, князь попытался подняться на четыре лапы и успешно это сделал.

– Что поделать, две мировых войны за спиной, – задумчиво посмотрел я на него.

А затем перевел взгляд в небо, с южной стороны которого наконец-таки послышался вертолетный гул.

– Это точно наши вертолеты? – с разумной предосторожностью шепнула Ника.

– Другие не поднимутся сегодня в воздух. Сильная гроза.

И знакомые бортовые номера на прибывших вскоре винтокрылых машинах были тому подтверждением.

Внутри нашлись новые комплекты вещей: для меня, для Ники (та ушла переодеваться в лес, даже не поблагодарив). Ботинки, брюки и свитер с оленями – для князя, и тот тоже ушел переодеваться в лес. Через минуту выскочила Ника, на ходу поправляя летний брючный костюм из серовато-синей ткани и опасливо поглядывая в темноту под деревьями.

Добираться до Москвы оставалось всего-то около получаса – правда, только до самой ее окраины, так как летать над самим городом позволено далеко не всем. Далее, уточнив через наблюдателей, присутствует ли Артем по своему нынешнему адресу, на машине промчаться по пустым воскресным дорогам прямо к нему, никуда не сворачивая, как бы ни хотелось отобедать после утренних приключений. И уже там, в подъезде, возле двери в квартиру на первом, высоком этаже дома, нажать на дверной звонок.

Все для того, чтобы дверь на мгновение открылась и в просвет выглянуло хмурое лицо Артема, которое тотчас обрело вид искреннего изумления, стоило ему уловить, кто стоит рядом со мной и Никой.

– Артем! Они издевались надо мной! – рванул в его сторону князь, тараторя слезливо и жалобно. – Они грозились отрезать мне пятки и съесть!

Дверь пропустила старого князя, чтобы немедленно захлопнуться перед нами. Я же запомнил только волну ярости, шарахнувшую от Артема, и гневно суженные до тонких полос губы на его лице.

– Пойдем, – стряхнув секундное оцепенение, отвернулся я от двери и направился на выход.

– Погоди, Максим, – догнала меня Ника, тронула за плечо и заглянула в глаза. – Может, стоит вернуться и все объяснить Артему?

– Нет.

– Но… Но ты же спас его! – изумилась она, останавливаясь.

И мне тоже пришлось остановиться.

– Он ведь у тебя в неоплатном долгу! – всплеснула Ника руками.

– Ты считаешь меня настолько ничтожным, чтобы делать добрые дела в долг? – посмотрел я на нее пристально, чуть наклонив голову.

А когда недоумение в ее взгляде обернулось оторопью, просто продолжил свой путь.

– Максим, но так же нельзя! Он ведь тебя сейчас ненавидит! Просто потому, что не знает, что было на самом деле! – догнала меня фраза за пару шагов до машины.

– Настоящий император совершает милость не в расчете на ответную благодарность.

– И где твои флаги, император? – с доброй иронией спросила Ника, обведя рукой вокруг.

Мол, одумайся, вернись, возьми плату не ненавистью, а пониманием и долгом жизни.

– Когда-нибудь мой флаг будет виден из каждого окна в мире. – Я сел в салон машины и приготовился закрыть дверцу.

– А ну подвинься! – совершенно возмутительно влезла Ника прямо со стороны моей двери, заставив сместиться к противоположной. – Так!

– Что еще? – проворчал я, пристегиваясь.

– Зачем ты хочешь стать императором? – посмотрела она требовательно.

Хороший вопрос. Не «почему», на которое есть так много ответов – забавных и с показной серьезностью, каждый из которых будет правдивым, а «зачем» – это совсем иное.

– Так будет лучше для всех.

– Это не ответ. Максим, я просто хочу разобраться, – примирительно сложила она руки на груди. – Мне это важно. Может, даже с детства, – отвела она взгляд. – Тем более ты мне должен.

Я прикрыл глаза.

– Ладно. Но это надо будет сначала увидеть, чтобы понять.

– Воскресенье – выходной, – покладисто отозвалась Ника. – Море времени!

– Поехали, – назвал я шоферу адрес железнодорожной станции.

А уже на месте купил два билета на электричку – не так далеко в самом деле, но брать туда водителя нет никакой необходимости. Каждый знает ровно столько, сколько ему положено, и эта часть жизни не касалась моего столичного персонала.

Тем более что на месте прибытия дожидался дежурный автомобиль – на платной парковке, с ключом у охранника на въезде. В этот раз достался «ауди» прошлого поколения, черного цвета – обычное для местных дорог авто: пусть и дороговатое для общего уровня жизни этого уголка империи, но вполне примелькавшееся.

– Куда дальше? – впервые проявила нетерпение Ника.

– Еще немного, – заверил я ее, выруливая на дорогу, ведущую за город.

Проехать небольшой городок вышло за десять минут. Еще пять понадобилось, чтобы вырулить к проселку возле руин безымянной деревеньки, от которой остались только обугленные фундаменты да раскиданные в стороны почерневшие бревна. И уже там, после мертвой деревни, нужно было выйти из салона и немного пройтись.

– Тут недалеко, – махнул я рукой в сторону поля у дороги, в центре которого копались в земле люди, стоял трактор и был развернут для работы кран.

Ника заинтересованно посмотрела туда, даже втянула осенний воздух, полный ароматов земли и близко работающего дизеля, но смолчала.

– Вот, – остановился я недалеко от рабочей группы.

Впрочем, не подходя к ним слишком близко, чтобы не вызывать лишних вопросов. Только кивнул бригадиру, до того внимательно приглядывающему, чтобы все остальные работали. Остальных я не знал, но появление начальства они все равно уловили каким-то низовым чутьем и засуетились активнее, вытягивая из земли черно-зеленый перекореженный остов танка.

Хотя узнать танк в этом раздавленном корпусе можно было с трудом.

– Так что это? – жаждала Ника пояснения.

– Допустим, у нас есть два аристократа, – начал я издалека. – Они повздорили. Что будет дальше?

– Попытка примирения сторон, – с готовностью отозвалась девушка.

– Предположим, не получилось. Да, честно говоря, никогда не получается, – пожал я плечами. – Статистика именно такая. Далее у нас дуэль или война, верно?

– Ага.

– Но вот незадача, – поджал я губы. – На дуэли ведь и помереть можно. Силу никто сдерживать не станет.

– Война – тоже место неспокойное, – поежилась Ника, продолжая наблюдать, как корпус поврежденного танка вытягивают из почвы.

– А ведь жить хочется, – поддакнул я. – Поэтому есть решение.

Ника вопросительно подняла бровь.

– Малая война. Это, знаешь, что-то вроде признания поражения, но без поражения. Вот есть конфликт между уважаемыми господами. Они объявляют друг другу войну. Тот, кто осознает близость беды, выдвигает к границам своего противника пять – десять танков. После чего другая сторона сминает эти танки, с экипажами внутри, до состояния мятой консервной банки, – буднично поведал я, указывая подбородком на то, что удалось поднять из земли на поверхность.

– Так ведь война только вспыхнет с новой силой…

– Отнюдь, – повернулся я к Нике. – В современной практике этого достаточно, чтобы снять взаимные претензии. С одной стороны, нападавший ссылается на бездарность командира танкового подразделения и не несет урона чести, потому что его тут нет. А нет его тут потому, что обида не настолько велика, чтобы присутствовать лично…

– Какая-то ерунда… – отозвалась Ника, недоумевая.

– Вторая сторона довольна, потому что ущерб первой стороне нанесен значительный, плюс развлечение и реальная победа, которую можно занести в книгу рода.

– Но так же нельзя…

– Недовольны только экипажи танков, жизни которых никого не интересуют, а также жители близлежащих деревень, дома которых эти танкисты вынуждены штурмовать для имитации атаки. Аристократы же не теряют ни грана чести. Спор решен к взаимному удовлетворению сторон. Можно пожать друг другу руки, а завтра разругаться вновь.

– И часто так? – дрогнул голос Ники.

– Чаще, чем ты можешь себе представить, – сложил я руки за спиной и качнулся с пятки на носок. – Я считаю, что это неправильно.

– Конечно! – с жаром согласилась она. – Надо как-то сообщить в газеты, на телевидение! Это ведь фарс, в котором умирают люди!

– Хочешь рассказать аристократам, что они развлекаются неправильно?

– Да!

– А кто ты, чтобы указывать им, как жить? – произнес я без желания подначить, устало.

– Но общественность…

– Ника, аристократы уже привыкли, что за них должен умирать кто-то другой. А ты хочешь подвергнуть их жизнь опасности. Тебя не поймут.

– Ты именно это место хотел мне показать или будет какое-то еще? – поджала она недовольно губы.

– Именно это, – ответил я, примирительно улыбаясь. – Сейчас эту и еще несколько других машин вынут из земли и отправят на ремонтные заводы. Там их доведут до внешне целого состояния и продадут тем, кому нужен дешевый танк для самоубийственной атаки.

– Получается, ты потворствуешь!..

– Я хороню мертвых, – поднял я немного голос, чтобы оборвать поток ее возмущения. – Хороню через три, пять, десять лет после смерти. Ищу, разыскиваю информацию о малых войнах и достаю металлические гробы.

– Чтобы сделать новые гробы для живых?

– Мои танки – на радиоуправлении. Это дешевле, это сохраняет жизни. Это позволяет мне таскать по железным дорогам кучу другой техники без лишних вопросов, и это мое дело, – подытожил я. – Но мне не нравится, что сейчас происходит, как и тебе.

Я отвернулся от кипящей вокруг остова танка деятельности и направился к машине.

– Так зачем ты хочешь стать императором? – после долгой паузы, когда мы сократили расстояние до авто вполовину, спросила Ника.

Она все еще отходила от увиденного и вряд ли желала прямо сейчас услышать ответ. Но раз мы прибыли и раз у нас была такая цель…

– Слово «честь», которым аристократы так гордятся, искажено и размыто. Нужен тот, кто заставит их соблюдать правила и не выдумывать новые ради сохранности собственных шкур.

– Для этого у нас есть свой император.

– Значит, этот – не справляется, – покачал я головой.

– И ты задумал его сместить? – иронично посмотрела девушка.

– Вовсе нет.

– Тогда что? – посмотрела она удивленно. – Ведь не может быть двух императоров.

– Немного эгоистично с твоей стороны требовать справедливости и единых правил только для нашего государства. Есть иные страны, с похожими проблемами. Им тоже требуются регулирование и третейский суд.

– И как же ты собрался влиять на весь мир? – послышалось в ее голосе усталое равнодушие, как бывает в разговорах про небылицы.

– Я же рассказывал, помнишь? Про княжеский разряд.

– А?.. – недоуменно посмотрела Ника, а затем вспомнила. – Но при чем тут…

– Да ведь тут то же самое, – оставалось только пожать плечами. – Надо сделать нечто достойное коронного разряда.

– И что же это?

– Например, быть способным уничтожить мир… – доверительно шепнул я.

– А, ну если так… – понятливо покачала Ника головой, ободряюще улыбнувшись. – Это, конечно, солидно.

– Приятно, что ты меня понимаешь, – даже немного расчувствовался я.

– Понимаю, – мягко ответила она. – И знаешь, что именно я понимаю?

– Ау?..

– То, что ты гребаный псих!!! И знаешь, когда я восстановлюсь в университете, я переведусь, буду учиться на психолога! Потому что по тебе докторскую диссертацию писать можно!!! Подумать только, уничтожить мир!..

– Можно всего половину!

– Конченый псих!!! – Она быстро зашагала от меня к машине.

«Ну вот, – даже расстроился я слегка, – а я хотел ей первый рубильник показать…»

Всего пультов у Борецких было три, и два еще предстояло отыскать для синхронизации системы и определения главного для координации удара… Удара, который они так и не смогли совершить, поверив в обещания и гарантии тех, кому верить оказалось нельзя.

В одиночку, если честно, искать будет накладно и не так интересно, но что поделать…

Хотя вот, вроде Ника возвращается!..

– На, тебе сестры передали. Я забыла отдать, – ткнула она толстым нераспакованным конвертом мне в грудь, и я едва успел его перехватить, чтобы тот не упал на землю. – Подумать только, император! А я считала его приличным человеком!.. – продолжила она ворчать, направляясь по полю к краю деревни, явно нацелившись преодолеть путь до трассы пешком.

– Чего бы и не император… – буркнул я, посмотрев на конверт и с тоской – на спину девушки.

Ладно, все равно догоню потом – ну нет тут автобусов, не ходят по воскресеньям. Может, к тому времени успокоится.

Сам же неторопливо завершил путь у старенькой уцелевшей лавочки, в десятке метров от автомобиля. Тут был приятный тенек, от ветра защищала покосившаяся ограда, а спешить и садиться в машину, зная, что впереди полчаса пути, не было особого желания. Тем более, конверт интересный – плотный, формата А3.

Еще раз бросил взгляд в сторону Ники – идет, ничего не боится, будто в центре оживленного города. Хотя, с ее Силой, тут действительно ей нечего бояться – ни жадный, ни похотливый, ни высокомерный взгляд ей не опасен. А что делать всем остальным людям?..

Невольно посмотрел на красавицу-машину. Оставить ее тут всего на одну ночь – и от шикарного автомобиля не останется ничего. По окрестным деревням растащат фары, колеса, электрику, ругаясь и матерясь за каждый снимаемый болтик. Потом попытаются за бесценок продать все это хоть кому-то. В итоге бедность останется такой же бедной. Но уже не будет машины, шедевра конструкторской мысли. Она уже никого никуда не отвезет.

Все ценное, все хрупкое и прекрасное способно быть раздавлено в одно мгновение, оставшись без присмотра и защиты.

С этими мыслями я все-таки развернул конверт, внутри которого оказался лист бумаги с написанным от руки сопроводительным текстом, исполненным затейливым, красивым почерком…

«Уважаемый Максим Михайлович, с прискорбием и осознанием собственной недальновидности… все результаты оказались подлинными… сданы в срок и в полном объеме… приношу искренние извинения…»

Документ не сразу был понят – привычка охватывать машинописные страницы взглядом, читая сразу несколько строк, на рукописном не сработала. Но на второй раз все встало на свои места.

Александр Ефремович Ферзен, ректор имперского университета княжеского города Шуйск, приносил извинения за поспешные выводы в мой адрес. Как им было доподлинно выяснено в ходе личного расследования, все зачеты и все экзамены действительно сдавались мною лично, а не были проставлены в обмен на деньги и иные преференции. А значит, университетский курс мною был закончен честно, и нет никаких препятствий к выдаче диплома.

Кстати, диплом был тут же – синий, обычный, даже с парой троек… Сложно одновременно учиться в школе и в университете.

Я задумчиво провел пальцем по плотному картону с гербовым имперским оттиском. Выходит, высшее образование у меня уже есть… Можно захватывать мир.

Мысли скакнули к недавней беседе с Никой, и я поежился.

– Может, действительно?.. Ну какой еще император в самом деле… Пошлость какая.

Я прошел к машине и внимательно посмотрел, как достают из сплющенного корпуса останки бойца, умершего не за родину, не за семью и не за высшие идеалы. Умершего за то, чтобы звенел смех в мраморных залах с золочеными потолками, чтобы не кончалось шампанское в бокалах, и вышагивали в вальсе, блистая фамильными драгоценностями и запонками, девушки и юноши из рода, чья семья даже не удосужилась вытащить его прах из сгоревшей машины и похоронить достойно.

– Пожалуй, да, – вслух согласился я с прежними мыслями, – император этот мир не спасет.

Этому миру нужен тиран.