Глава 23
У старых домов есть свои секреты – будь то золотая монета, уложенная некогда под первый кирпич фундамента, или гнилые стропила, стыдливо прячущиеся под ворохом тряпья на чердаке. От жутких до нелепых, от безобидных до зловещих – тайны копятся из года в год, заезжая вместе с каждыми новыми жильцами, множась от их страстей и страхов, и частенько переживая своих владельцев. Пройдут годы, и спрятанный некогда клад вызовет только слабое удивление по поводу выцветших купюр безвозвратно ушедшей эпохи, а каллиграфический почерк на пожелтевших страницах дневника не удостоится и малейшего внимания перед тем, как отправиться в мешок к остальному хламу, предназначенному на выброс. Не всякая тайна интересна потомкам.
Основательное строение в два этажа, окруженное яблоневым садом, тоже хранило свои секреты. Были они, к слову, также весьма разными. Например, за прикрытой массивным шкафом потертой половицей на кухне скрывалась мышиная норка, в которой уже пять лет никто не обитал. Тем не менее норка действующая, проходимая, в теплом, идеальном для проживания хвостатой братии месте. И кот, проживающий в этом доме, прекрасно о ней знает, но, как опытный снайпер, старательно игнорирует лежку возможного противника – наоборот, он делает все возможное, чтобы непримиримый противник воспользовался именно ею. А там – раз, и декоративная панель в коридоре, что на другой стороне стены, внезапно окажется легко поддетой когтистой лапой…
А вот в подвале дома лежит длинная кость, присыпанная землей, и иногда отсвет луны, заглядывающий отражением сквозь вентиляционную отдушину, выбеливает ее до жутковатого контраста… И только горестное поскуливание Брунгильды, некогда еще щенком спрятавшей вкусную косточку в тайник, а теперь неспособную пробраться через отдушину к лакомству, сопровождает сокровенное.
Разумеется, имелись тайны и гораздо более масштабные – золото по сундукам, динамит в ящиках без маркировки, морской якорь, оббитый бархатом гроб, осиновый кол, туристический справочник Бухареста, недостроенный космический корабль, скелет мамонта, огромная пещера с табличкой «Метро, станция «Дом», резервный холодильник с мороженым и большая карта мира, выкрашенная в один цвет.
Но самым грандиозным секретом все равно являлся подземный ход, соединяющий подвал дома через длинный и сухой тоннель с общеобразовательной школой. Ход, впрочем, как и остальные тайности дома, появился не так и давно – всего четыре года назад он был достроен официально и нанесен на карты города под видом газовой магистрали высокого давления, которую ни один вменяемый строитель и лопатой не тронет.
Однако и у данной секретной постройки был один нюанс, а именно: ход, шедший под землей, выводил на поверхность еще и в саду; над этим местом располагался домик на дереве, некогда прозванный штабом. И этот нюанс появился уже после того, как главные строители покинули объект.
С тех пор штаб куда сильнее походил на свое прозвание – он основательно расширился по площади, обрел независимый свайный фундамент, экранированные стены и отдельный кабель интернета. Да и дерево, на котором был некогда основан домик, тоже подверглось немалой селекционной работе – неведомо каким образом была расширена крона, усилены и без того мощные ветви, поддерживающие строение, а плотность окружающего кустарника и иных деревцев, высаженных дополнительно, полностью скрывала от постороннего взгляда сам факт существования постройки.
Из старого интерьера в штабе осталось, пожалуй, только маленькое окошко под потолком, но сегодня, как и во многие другие ночи, оно было плотно прикрыто, не позволяя электрическому освещению выбраться на улицу. Те, кто бдел в штабе в этот темный час, совершенно не желали выдать себя случайным огоньком, пробившимся сквозь желтые листья.
– Не придет, – констатировала Тоня, напряженно щелкая указателем мышки по переключателю между камерами видеонаблюдения.
Три монитора перед ней отражали внешние подступы к территории сада, забирая солидное пространство вне частных владений, в том числе дорогу и пешеходные тропки. Изображение было окрашено в зеленоватые оттенки подсветки ночного видения, но тем не менее оставалось достаточно четким и контрастным на всем обозримом пространстве.
Собственно, в переключениях между видами не было особого смысла – если кто-то бы пришел, система сама выдала бы картинку на главный, центральный экран. Интеллектуальная машина самостоятельно собирала информацию, реагируя на сигнализацию датчиков движения, объемных сенсоров, тепловых анализаторов и даже сейсмографа, сопровождающих визуальный ряд непрерывным потоком данных.
Никогда не знаешь, когда случайно остановившаяся вдалеке машина или прошедший пешеход окажутся вовсе не случайными – поэтому умный компьютер тщательно запоминал лица прохожих, марки и номера машин, сравнивая и акцентируя внимание на подозрительной активности в своих ежедневных и еженедельных отчетах, шедших электронной почтой отцу семейства и тем, кто знал пароль на бумажке под клавиатурой.
Словом, у отдельно взятой девушки не было и шанса незамеченной прорваться на территорию.
– Придет-придет, – сосредоточенно прокликивала Катя свой набор видов с камер.
Ну, не придет, так хотя бы проявит нужную активность – для спора этого будет достаточно.
Перед Катей была аналогичная видеосистема, а само рабочее место находилось за спиной у сестры, у противоположной стены.
В иных случаях два комплекта по три монитора выступали идеальным тренажером для уроков пилотирования и отработки десантных операций – в общем, на них играли в самолеты и стрелялки братья, оттого и располагалась техника так, чтобы не подглядывали. Сейчас это ни капельки не мешало – разве что было сложно выражать позой решимость в собственном мнении, когда на тебя никто не смотрит.
Тоня была уверена, что очередная беда, о которую споткнулся их брат, уже давно спит в гостинице; тревожным ли сном, пьяным или спокойным, ее не волновало. Способности людей игнорировать и забывать собственные ошибки ей были знакомы, оттого, выгоняя гостью из дома, она ничуть не переживала. Максим, по ее мнению, был слишком добр для жестких решений. Вернее, тот механизм, что высчитывал в его голове процент хорошего и плохого в человеке, определяя – продолжать с ним отношения или вычеркнуть из своей жизни, порою давал слишком большой кредит тем, кто этого не заслуживал. Прошлая пассия забрала с собой кусочек сердца. Нынешняя нацелилась на душу – и гнать ее следовало до того, как когти вцепятся слишком глубоко, чтобы выдрать кусок посерьезнее. Еще никогда на ее памяти брат не слышался по телефону так тоскливо – искренне убежденным, что нет в нем ничего человеческого. Всего за несколько дней – и такой результат. В общем, скатертью дорожка, да подальше.
Ее сестра, Катя, верила в Максима чуть больше – вернее, в его способность не ошибаться в людях. Нику же никто всерьез не рассматривал – ее никто из сестер не знал, а та скудная информация, что была добыта, вырисовывала образ слишком правильный и благонравный для девушки, чуть не подорвавшей физфак МГУ. Но раз брату было важно ее мнение, то следовало дать ей шанс проявить себя. Вот они – ворота, высокий забор и целая ночь впереди, чтобы сделать любой шаг, зная, что произойдет утром. Куда интереснее, чем именно будет движим этот шаг: страхом за себя перед возможной местью, страхом за семью при потере покровительства цесаревича, страхом потерять фигуру для манипуляции и влияния. Интересное разнообразие – будет о чем писать годовой реферат за девятый класс. Был еще маленький, крошечный шанс… Но в искреннее раскаяние Катя не верила – социальный статус гостьи не предполагал таких чувств к тем, кто был несравнимо ниже по официальному рангу. А открывать глаза каждой – полная ерунда получится.
Вон от Белевской пару дней назад представители приезжали. Мол, не желают ли они своему сыну и брату почетной службы?.. Кем – не уточняли, но явно подле сиятельной барышни, готовящейся принять фамилию Юсупова. Нет, внутри семьи, конечно, посмеялись после вежливого отказа, но осталось ощущение, что люди для аристократов – что-то вроде игрушек, от самых любимых из которых сложно отказаться. И так хочется владеть их жизнью и судьбой…
Так что гнать подальше, в самом деле. Там, где есть одна фатальная ошибка, в которой никто из Еремеевых не стал разбираться, обязательно последует и вторая. Но шанс непременно надо дать – просто ради Максима. Авось взбалмошная девушка и сама совершит что-нибудь такое, что никакой лжи поутру не потребуется.
Сама же ситуация не вызывала у Кати азарта. Скорее тоскливую грусть.
«Почему, когда вам всем страшно, все должен решать мой брат? И почему, когда он вас всех спасает, вы начинаете бояться уже его?!» – сжалась ее ладонь на компьютерной мышке.
Но крик души так и остался внутри. Разве что спиной почувствовалось моральное согласие сестры. Да и поздно уже для сильных эмоций – устали обе и надо бы давно лечь спать. Все равно пока что получалось так, что никто не придет.
«Пустышка», – отчего-то пронеслась печальная мысль в голове ее сестры.
Будто внутри души она все же надеялась на иное. Наверное, это просто желание видеть в людях чуть больше, чем они на самом деле собой представляют…
– Тоня!.. – вздрогнул воздух от удивленного восклицания.
– Что?! – подпрыгнула та на месте от неожиданности и резко повернулась к сестре.
А затем поднялась с места и нависла над Катиным креслом, напряженно разглядывая подходы к дому на трех экранах. И даже с некоторым разочарованием не нашла ни малейшего движения на периферии.
– И где? – отразилась в вопросе ее досада.
– Да на центральном смотри! – лихорадочно ответила сестра, резким движением мышки обозначив контур нужной камеры.
А затем и указав пальцем в экран.
– Вот!
– Так нет же ничего! – уже раздраженно отметила Тоня. – Ну дом наш, и что?..
– Окно Максима! Оно открыто! – уже с легким испугом произнесла Катя. – А я точно закрывала!
Не май месяц! Август! Ночью холодно!
– Не мог же он очнуться? – с опаской посмотрела на сестру младшая.
Брата, разумеется, никто не травил, но сонное зелье было составлено по всем правилам, смешано исходя из массы Максима и гарантировало как легкую потерю минуты-другой памяти, так и не совсем приятные постэффекты. Все для того, чтобы их версию поутру посчитали истинной – и, разумеется, порция не предполагала пробуждение посреди ночи!
Но не успели сестры сообразить, какими последствиями им это все грозит, как ситуация на экране обрела весьма… странный оборот. Настолько странный, что в помещении домика на дереве на несколько минут поселилась недоуменно-ошарашенная атмосфера, начисто отбившая у обитательниц способность внятно комментировать.
– Э-э-э…
Для начала окно открылось полностью. Затем на левую часть рамы оперся плечом Максим – как был, в футболке и трусах. Затем оказалось, что это не он оперся, а его привалил туда некто в черном. После чего усадил на подоконник, перевесив левую ногу в окно на улицу. На ноге заботливо свисала теплая тапка.
– А-а-а?.. – не глядя потянулась Катя к амулету общей тревоги.
Но ведь никакой тревоги не было! А системы безопасности и так в настороженном режиме!!! Что, если честно, смущало и добавляло робости в действия.
Тем временем на видеотрансляции аккуратно подхватили правую ногу, тоже обутую в тапку, согнули в колене, собрались перенести и…
– Максим! – воскликнули обе сестры, подскочив.
И, кажется, что-то испуганно вскрикнуло на улице так, что долетело даже до домика на дереве.
Потому что Максим с присущей беспамятному телу грациозностью грохнулся вниз со второго этажа, оставив в руках неизвестного злоумышленника тапку. Впрочем, злоумышленник почти тут же сдернул маску с головы, оказавшись Никой, с ужасом глядящей на предмет обуви и – перегнувшись через подоконник – вниз.
– Она это специально?.. – сглотнула Катя, уже сжимая тревожный амулет в руках.
Всего одно нажатие – и…
Но тут Ника рыбкой нырнула со второго этажа следом за Максимом.
– Вот блин! – метнулась к выходу Тоня. – Звони в «скорую»!.. Нет, я позвоню! – запаниковала она.
– Спокойствие! – удержала ее за плечо сестра, к тому времени успокоившаяся и отпустившая тревожный амулет. – Никакой «скорой»!
– С ума сошла?! Он же головой вниз!..
– Это ж Максим! – встряхнула паникующую Тоню Катя. – У него на трусах пуговица от падения! Целый он! Спокойствие! Главное – не поддаваться панике!
– А если эта сумасшедшая его добьет?!
– Не добьет, у него там три пуговицы, – успокоила ее старшая, – от падения, от нападения и… третья.
– А что за третья? – подуспокоилась Тоня.
– Тоже очень нужная, – емко завершила Катя. – А вот если мы вызовем «скорую» или папу разбудим, то Максим точно все узнает. А это – ремень, не меньше!
Угроза была достаточно реальной и неожиданной, чтобы младшей побледнеть.
– Камера, камера!.. – защелкала Катя левой клавишей мыши, пытаясь отыскать видовую камеру, направленную на землю.
Нашла мигом. Обнаружила на серо-зеленой картинке Брунгильду, тащившую Максима по земле за оставшуюся на ноге тапку, и Нику, выставившую ладони вперед, явно призывая собаку отпустить хозяина и идти своей дорогой.
– Э-это вообще что?.. – недоуменно пробормотала Тоня.
– Я врач! – донеслось с улицы искренне и паникующе Никиным голосом.
– Она ж его к забору тащит!.. – изумленно отметила Катя направление движения собаки.
– В логово… – сглотнула Тоня.
Давняя мечта Брунгильды утащить хозяина в собственную нору, где вечно любить и не пускать на учебу, обретала реальность.
Незапланированную реальность! А если прибавить Нику в камуфляже – то и форменный бардак, присущий всему, что касалось Максима!!! Но без его деятельного участия, что было еще жутче.
– Так, пойдем решать на месте, – открыла Катя дверь, впуская холодный ночной ветер внутрь помещения и быстро слетая по лестнице вниз. – Если они схлестнутся, вторая пуговица долго не протянет!
– А третья?
– Постесняется! – непонятно бросила сестра и рванула в сторону дома.
Тоня постаралась не отставать – благо они предусмотрительно переобулись в кеды еще до похода по секретному тоннелю.
Бег через прохладу ночи, подсвеченной уличными фонарями и серпом луны, завершился столь же стремительно – возле угла дома, за которым скрывалась территория перед комнатой Максима. Выставленная назад рука Кати и ее тихое шиканье заставили Тоню остановиться и, осторожно подойдя, заглянуть через плечо сестры на то, что столь внимательно – и даже с некоторым удивлением на лице – ею наблюдалось.
– Все хорошо, с ним все хорошо… – сидя на траве подле Максима, тихо раскачивалась Ника, надежно обняв ошарашенную Брунгильду, до сих пор сжимающую белую меховую тапку в зубах.
Робкие попытки гигантской собаки вырваться тут же пресекались более крепкими объятиями и очередной порцией успокаивающих увещеваний, а на вытянутой морде проступало то самое осторожное и опасливое выражение, которое, как правило, сопровождало успешные попытки детворы (бесстрашной и мнящей себя бессмертными) ее потискать. Обычно, пока рядом их беспечные родители ощущали, каково это – сердечный приступ, Брунгильда старалась минимизировать обоюдный ущерб, найдя момент и ловко увильнув от внимания. Но тут это явно не работало.
Кусать же детей и тех, кто был с ними одного интеллектуального уровня, ей не позволяла честь.
– Будем спасать? – шепнула Тоня, коснувшись плеча сестры.
– Кого? Максима или Брунгильду?
Брат, в общем-то, в защите не особо нуждался, сопя на подложенной под спину черной накидке, некогда бывшей частью маскировочного одеяния Ники. Да и ноги его тоже прикрывала какая-то тряпка неопределенно-черного цвета.
– Нас… – робко уточнила Тоня, напомнив о возможных последствиях.
Тем временем Брунгильду оставили в покое (ценою изъятой тапки). Ника отпустила тут же отшатнувшуюся собаку и обратила внимание на своего пациента. Голова Максима была бережно уложена на коленки, а из его волос девушка принялась старательно убирать сухую траву, налипшую в момент соприкосновения с землей. Темных тряпок на ней уже не было, поэтому белоснежная ткань брюк девушки, бывшая под камуфляжем, равнодушно пачкалась землей и травой.
В процесс сунулась было Брунгильда – взволнованно подышать в лицо хозяину, но была тут же отодвинута небрежным жестом за морду в сторону. Что характерно – она не возмутилась, а легла рядом, согревая правый бок Максима.
– Нам подменили собаку!.. – ошарашенно прокомментировала Катя.
Но потрясения на этом не закончились. Потому что Максим все равно проснулся.
– Привет, – донесся тихий голос: будничный и совершенно спокойный.
Словно не было вокруг улицы и ночной прохлады, не было падения и звезд над головами.
– Привет, – с легким смущением произнесла Ника, поправив левой рукой прическу.
Вернее, то, что от нее оставалось, после маски и камуфляжа.
– Ты опять мне снишься, – констатировал Максим.
– Ага, – даже обрадованно согласилась Ника.
– Только голова болит… – поморщился парень, двинув легонько шеей и попытавшись приподняться на локтях. – Я, наверное, заболел?
– Совсем немного! Ты не вставай! – бережно придержала его за плечи Ника.
– Но во сне ведь можно немного поболеть? – успокоился отчего-то Максим и прекратил попытки подняться, откинувшись головой на колени девушки.
– Конечно!
– А ты будешь поить меня горячим молоком с медом? – впервые на памяти сестер послышались капризные нотки в голосе брата.
– Обещаю.
– Хороший сон… – прикрыл глаза брат, а дыхание его вновь сменилось сонным, размеренным.
– Максим!.. – тихо и чуть взволнованно шепнула Ника.
– Ау?.. – откликнулся он еле слышно.
– Я тебя не травила!
– Знаю… Не твой почерк…
– Спасибо…
– Тем более завтра самолет, – пробурчал Максим, поворачиваясь на бок и обнимая рукой Брунгильду. – Не забудь…
– Завтра ничего не будет! – пискнула Ника, но будить юношу не решилась.
Только поправила ткань, чтобы та прикрыла его обнаженную спину, и растерянно оглянулась по сторонам. Потому что спать на земле – все равно неправильно.
– Что будем делать?.. – слегка растерянно шепнула Катя сестре.
– Что, что… – проворчала та.
А затем вышагнула из-за спины старшей и направилась в сторону Ники.
– Уже поздно, – остановилась она, стоило гостье ее заметить. – Давайте ложиться спать.
Голос Тони выражал тепло и расположение, раскрытые ладони были повернуты в сторону Ники.
– Я… – подобрала Ника ноги под себя и воровато оглянулась в сторону забора.
– Поможете перенести Максима обратно в комнату? – попросила Тоня. – Мы второй раз не унесем.
– А?.. Да, конечно, – спрятала взгляд Ника, оглянувшись на парня.
Тут же ворохнулась Брунгильда, понятливо подставляя шею так, чтобы опереть на себя руку Максима и его приподнять.
Молча вышла из-за угла дома Катя, тоже впрягаясь в старинную женскую забаву по перетаскиванию бесчувственного мужского тела обратно домой. С характерными вздохами и петляющими маневрами это кое-как удалось – и даже о косяк двери головой не сильно стукнули. Только вот уложить его решили на первом этаже, на диване – потому что заносить на второй этаж уже не было никаких сил. В прошлый раз кое-как при помощи Машка справились – тот орал возле двери отца семейства, пока тот не проснулся и не помог уложить в постель задремавшего сына… Но сейчас вид всех четверых был слишком компрометирующий, да и папа не поймет второго захода…
Так что кота попросили помолчать, подкупив ночной порцией отварного мяса. Брунгильде, в свою очередь, тоже досталась доля лакомства.
– Ну, я пойду… – попятилась к выходу Ника.
– Оставайся…
– Я лучше в гостиницу, – не согласилась она.
– Не надо в гостиницу, – перехватила ее Тоня. – Тебе уже постелено в гостевой комнате. Да и одежду надо постирать.
Ника невольно взглянула на зелено-коричневые разводы на некогда белоснежных брюках.
– Оставайся, оставайся! – оказалась возле другой ее руки Катя. – У нас есть платья и костюмы твоего размера. Утром выберешь себе любой.
И тоже – добрым голосом, с нотками искреннего извинения.
– Мне тут неуютно, извините, – коснулась Ника спиной двери и постаралась нащупать ручку.
Но тут из полумрака, созданного выключенным светом в гостиной и полоской света из кухни, вышагнул огромный силуэт Брунгильды, молча ткнулся влажным носом в руку Ники, ухватил за поясок и без того пострадавшего костюма и бережно, медленно потянул за собой внутрь дома.
– Бруня, пусти!.. – шикнула на нее Ника, но несколько шагов вынуждена была сделать, пока прижавшая уши собака не отпустила поясок и не легла прямо ей в ноги, тоскливо смотря то на нее, то – повернув морду – на диван, где дремал хозяин.
Тихое поскуливание тронуло сердце девушки, а уходить стало не то что неудобно, но отчего-то даже стыдно.
– Вы нас простите, Ника… – шепнули ей сестры, что так и стояли позади, – у вас просто никогда не было брата.
– У меня младшая сестра, – эхом ответила она.
– Значит, вы нас поймете.
– Вряд ли, – сжала ладони Ника, вспоминая пережитое.
– Когда-нибудь вашей сестре могут сделать очень больно…
– Я этого не допущу!
– Мы тоже не допустим, чтобы брату сделали больно, – послышалась нотка угрозы в ответе. – Ваша комната – слева от лестницы. Спокойной ночи.
На этот раз ее никто не убеждал и не отговаривал – Катя с Тоней молча направились на второй этаж, предоставив Нике решать самой.
Оставаться не хотелось. Но и уйти – означало оставить сестрам шанс рассказать Максиму свою правду, в которой она все еще останется главной злодейкой.
Пока думала, с лестницы тихонько спустилась Тоня с объемным свертком одежды, запакованной в пленку – только оголовья вешалок видны.
– Одежда, – негромко произнесла она, не поднимая взгляд.
После чего направилась к гостевой комнате и сложила на столик возле двери.
– Душевая внутри, – добавила Тоня. – Старую одежду можно сложить в белый бак рядом. Он волшебный, утром все будет чистым… но мятым, – извиняющимся тоном завершила она.
И так же тихо вернулась на второй этаж.
– Сегодня я все еще хорошая, да? – вспомнив слова Максима, слегка растерянно спросила Ника у Брунгильды.
Та недоуменно повела мордой, приподнялась и в пару шагов улеглась на свое любимое место, тут же изобразив, что спит.
Ника же осталась одна в полумраке гостиной, прислушиваясь к тишине чужого дома – ме́ста, где все спокойно спали, и только она одна неведомо почему стояла нерешительно.
– Надо спать… – тихо шепнула она себе и направилась было к указанной ей комнате.
Затем замерла, обернувшись в сторону полоски света, все еще горевшего на кухне, и тихонечко прокралась внутрь. Небольшие манипуляции с хозяйским холодильником (под укоряющим взглядом кота) и микроволновкой – и вместе с ней в гостиную прокрался вкусный аромат горячего молока с медом…
Голова наутро болела адски, еще раз напоминая о вреде переработок и ночных бдений посреди рабочей недели. Странно, что усталость догнала только в конце семидневки – да еще так плотно, что даже не помнил, как уснул на диване в гостиной. Ладно хоть домашние не стали будить, позволив продремать до девятого часа дня.
Разбудили меня, в общем-то, стук чайных ложек по чашкам и приятный аромат завтрака, который никак не хотелось пропускать после сомнительной и малопорционной еды в столице и в самолете. Вот где уж Артем прав, так это в питании. Настроение, от воспоминаний о друге (возможно, бывшем), слегка испортилось, но близость вкусной еды выправила душевное равновесие.
Метнувшись в свою комнату, приняв душ и переодевшись, в кухню я входил уже весьма бодрым и настроенным на очередной великий день.
– Всем привет! – улыбнулся я сестрам и Нике, с неестественной осанкой колдовавшим вилками и ножами над своими крошечными порциями мяса с гарниром.
Будто на каком-то светском рауте, честное слово, где за каждым движением внимательно следят, готовые осмеять промашку в пару градусов «угла атаки» вилки.
Заодно отметил на плечах Ники одно из платьев весенне-цветочной тематики, купленных некогда Тоней, – из того их числа, которые «красивое!», «прям вау!», но ее размера нет, но владеть хочется, поэтому раз не ей, то никому. Такой одежды у сестер – по персональному шкафу. Интересно, делиться одеждой – это у них хороший признак?
– Доброе утро, – вежливо ответили все трое, отложив для этого столовые приборы.
Что-то они в глаза друг другу не смотрят, подозрительно это все.
– У вас все в порядке? – Для проформы поинтересовался я и тут же получил три комплекта уверений, что в полном.
– А у меня что-то голова болит, – признался я, потерев затылок. – Будто со второго этажа вниз головой…
Ника подавилась крошечным кусочком, до того подхваченным на краешек вилки.
– Будьте здоровы, – вежливо пожелал я ей, положил свою порцию мяса на хлеб, налил чая и отправился в гостиную – жевать под бдительным наблюдением Брунгильды и Машка.
Иным бы показалось, что во взгляде кота с собакой есть нотки попрошайничества и осуждения завтрака в одиночку. Но я тверд в своем убеждении, что они просто контролируют, хорошо ли я ем. Докладываю – хорошо. Вот и зрители с синхронным зевком отвернулись, потеряв интерес, стоило завершить трапезу.
– Максим, у калитки полиция! – донесся тревожный голос Тони с кухни.
У них там окно рядом, и видно лучше.
Я приподнялся с дивана и выглянул за дверь. Действительно – стоят двое, да еще собака на поводке. Странный визит, тем более что наш дом на хорошем счету, а охранная княжеская калита надежно отбивает желание беспокоить попусту.
– Что-то случилось? – пропустил я знакомого внешне участкового внутрь территории, предложив прогуляться до дома.
Второй вместе с собакой пусть подождет.
– Тысяча извинений… – снял тот фуражку и протер волосы под ней, после чего вернул головной убор обратно, – но у соседей чехлы от дивана пропали.
Я недоуменно посмотрел на него. Да, жить без соседей невозможно, так что дом окружали такие же владения – с солидными и спокойными жильцами. И, разумеется, изредка с ними случалось что-нибудь, тоже солидное и спокойное, но чтобы воровство…
– Черно-коричневые такие. Большие, – чуть замялся он. – Они их на веревку во двор вывесили, а утром раз – и нету.
– Мы-то тут при чем? – высказал я накопившееся недоумение, приоткрыв дверь в дом и замерев на пороге у входа.
– Просто, может, видели чего… – стушевался представитель закона. – У нас район приличный, а тут такое…
– Бардак какой-то, – согласился я с ним.
– А еще собака поисковая на ваш участок поводок тянет, – совсем увел он взгляд в сторону.
– Ну слушайте! – возмутился я в голос.
А затем посторонился, потому как на улицу изволила выйти Брунгильда во всем своем великолепии, лениво отодвинув участкового со своего пути корпусом.
– Может, просто через ваш участок воры прошли?.. – посторонился тот, опасливо поглядывая на нее.
– Вряд ли, – усомнился я. – У нас система охраны, никто не пройдет. Да и собака вон…
Словно уловив упоминание о себе, Брунгильда бухнула мощным гавком.
– Это да, – вновь протер пот участковый.
– Яков Степанович! – донесся крик от калитки. – Барс новый след нашел! В стороне отсюда! Тянет – еле держу!
Мимо с невозмутимым видом вернулась в дом Брунгильда.
– Оу, тысяча извинений, – заторопился на выход служивый. – Извините за беспокойство. Хорошего дня!
– Да ничего, спокойной службы, – проводил я его на выход и закрыл калитку.
– Бардак какой-то, – с возмущением пояснил я девушкам, с любопытством собравшимся у входа. – Воры у соседей этой ночью были!
– Какой кошмар!.. – дружно согласились они и мигом ушуршали, будто не было.
И даже не спросили, что те украли. Подозрительно это все. Но да ладно – найдут, вон и след собака взяла… Странно, что след под девяносто градусов от нашего участка, но я как-то работой ищеек не интересовался. Может, и нормально это.
– Ника, у нас самолет через час, – постучался я в гостевую комнату часом позже.
Дверь почти тотчас распахнулась, демонстрируя слегка встревоженную девушку.
– Я тут подумала… А может, на поезде поедем? – последовало странное предложение.
– Почти сутки в пути? – усомнился я в эффективности данного решения.
– А мне в понедельник все равно уже никуда не надо! – ответила она браво и легкомысленно, махнув рукой.
– Что, и даже за штурвалом посидеть не интересно? – приподнял я бровь.
– Нет! Точно нет, – категорично мотнула она головой. – Тем более я летать боюсь. Вот.
– Свои страхи надо побеждать! – поднял я палец. – Да и не могу я отменить борт просто так, – виновато повел я плечами. – Это не так просто, там столько людей задействовано, честное слово.
– Но, может…
– Никак не получится. Может, на поезде – в следующий раз?
– Л-ладно, – отчего-то пригорюнилась она.
И оставалась какой-то странно подавленной все то время, пока ее собирали в дорогу (от банок с компотом она стоически отказалась, но литровую емкость с медом отчего-то взяла). Даже в пути, в машине, на вопросы отвечала односложно и без особой охоты.
– Ничего не бойся, все будет хорошо, – мягко подбодрил ее я, выбираясь из машины возле аэропорта.
– Да, конечно, – кивнула она, пряча глаза за круглыми темными очками.
– Иногда кажется, что все очень плохо и страшно, – пошел я в сторону терминала. – Но проходит день, и все становится вновь замечательно.
– А можно, чтобы этот день прошел вчера? – неожиданно откликнулась Ника.
– Иногда плохой может быть целая неделя, – не нашелся я с ответом, отчего ответил скомканно и прибавил шагу, чтобы не встретиться с ней взглядом.
Шел, стараясь не замечать слишком пустой терминал. Шел, игнорируя скопления людей в черных костюмах, старательно скрывающих свое к нам внимание. Шел, стараясь не перейти на бег в этой тревожной, наполненной скрытым напряжением атмосфере.
– Что-то происходит? – обхватила мою ладонь своей Ника, когда до выхода к автобусу на летном поле оставались последние двери.
Эта скрытая тревожность оказалась доступна и ей.
– Всегда что-то происходит, – слегка сжал я ее руку, не отпуская. – Важно, готов ли к ты к этому или нет.
Я оттолкнул дверь от себя и уверенной походкой двинулся к автобусу. А когда до него оставалось с десяток метров, замедлил шаг.
Оглянулся – из терминала выходили люди в черных костюмах, отсекая пути отступления. В висках заломило от напряженного внимания холодных взглядов, словно наложенных поверх прицелов чего-то дальнобойного. Оглянулся – никого, но ощущение никуда не делось…
И напоследок, стоило остаться трем метрам до цели, как из автобуса нам навстречу неторопливо вышел поджарый мужчина средних лет, в гимнастерке прошедшего столетия – светло-зеленой, с тускловатыми медными пуговицами и высоким стоячим воротом, прошитым алым кантом. Полностью седой, с высокой гривой зачесанных набок волос, он держал руки заложенными за спину, выпрямленную в идеальной осанке. Хромовые сапоги, начищенные до зеркального блеска, отражали высокое солнце. И ощущение чудовищной мощи рядом – чужой, неприятной, продавливающей волю ненамеренно, но одним своим присутствием.
Я смотрел на него, чуть повернув голову и стараясь не встречаться взглядом. Потому что, во-первых, чревато. Во-вторых, прямо смотреть на него бесполезно – облик то плывет, размываясь нечеткой картинкой, то обретает строгие линии, словно реальность сходит с ума, пытаясь воплотить это существо, собрать в единый образ всю ту силу, которой от него веет на физическом уровне, царапая обострившиеся чувства.
– Максим, это кто?.. – тихо пискнула Ника, вцепившись до боли мне в руку и дрожа как осиновый лист.
– Это Шуйский Александр Олегович, старый князь, – буднично ответил, успокаивающе пожимая ее ладошку. – Отец князя нынешнего и дед Артема.
Тот, о ком мы говорили, ощерился тонкой улыбкой и прикрыл на мгновение дикие, звериные глаза, от одного взгляда которых холодило чуть ниже солнечного сплетения.
– Итак, раз мы знакомы, – послышался негромкий, но очень низкий голос, – вы, разумеется, окажете мне любезность и сообщите, где мой внук?
– Я готов лично проводить, – постарался я улыбнуться, не обнажая зубы. – Самолет готов.
– Чудесно, – повернулся тут же он спиной и вернулся в автобус.
Мы молча последовали за ним.
Столь же немногословно доехали к ожидающему нас самолету, поднялись по трапу и расположились в салоне, пока командир корабля и изрядно нервничающая стюардесса проговаривали необходимые и ритуальные фразы перед полетом.
Князь предпочел первое кресло у выхода. Мы же расположились за семь рядов от его спины, ближе к крыльям – будто расстояние в самолете может что-то изменить.
– Максим, что происходит?.. – маскируя вопрос за гулом двигателей взлетающего самолета, нервно спросила Ника.
То, что происходило, откровенно пугало девушку. И далеко не безосновательно.
– Ты, возможно, знаешь ту небольшую тайну, которую скрывает семейство Шуйских? – спросил я ее спокойным голосом, не стараясь как-то спрятаться за окружающим шумом или приблизиться к ее ушку лицом.
– Не совсем понимаю…
– Род их некоторым образом оборотни, – уточнил я. – Медведи.
Впереди недовольно дернул плечом князь – глупо пытаться утаить голос от такого, как он. Шепчи или говори громко – совершенно без разницы для лесного владыки.
– Понимаешь, – продолжил я, – со временем зверь в их голове все равно побеждает людское начало. Тогда зверь с остатками человеческой личности уходит в лес, где обычно и погибает. Так правильнее для всех. Но до той поры, пока не придет смерть, у княжества все равно будет один владетель – самый мощный и самый сильный медведь в стае, глава рода. Одна территория, один владетель, понимаешь?
– Д-да… – чуть ошарашенно ответила Ника.
– Наша проблема в том, что в нынешнем поколении Шуйских родился Артем. Очень сильный, страшно сильный медведь. Потенциально гораздо сильнее, чем нынешний хозяин территории.
Князь Александр Олегович недовольно поворочался в своем кресле.
– Но у территории, как я и говорил, может быть только один хозяин, – наставительно произнес я. – Не может быть двух сильных медведей на одной земле. Кто-то должен уступить и отдать главенство. Поэтому Александр Олегович Шуйский так жаждет как можно быстрее встретить внука. Чтобы убить его до того, как он войдет в полную силу.
Спереди хрустнула пластиковая накладка подлокотника.
– Н-но как же так….
– И ты бы знала… – произнес я одними губами, наклонившись к ее лицу, – каких трудов стоило выгнать его из чащобы и загнать в мой самолет…
– У-у тебя глаза… светятся, – сглотнула Ника, опасливо отодвигаясь в сторону.
Я прикрыл глаза, не желая пугать девушку.
– В целом ничего страшного, – буднично продолжил я. – Доставай ту ерунду, которую тебе выдал Борис Игнатьевич.
– Какую еще ерунду? – изобразила она недоумение.
– Артефакт, – терпеливо пояснил я, – выданный тебе, чтобы меня убить. Але, женщина!… – У нас двухсотлетний медведь на борту, а тут в кармашке только пластиковая вилка!
– Тихо ты!.. – шикнула Ника, опасливо поглядывая на первый ряд.
Но князь пока не понимал грозящей ему опасности.
– Давай артефакт. Я верну, честно, – протянул я ладонь.
– Я не взяла, – отвела она взгляд.
– Что значит «не взяла»? – возмутился я. – Ты его забыла, что ли?
– Я его вообще не взяла! То есть взяла, но выкинула в урну.
Я ошарашенно посмотрел на девушку.
– Что-что ты сделала?.. – уточнил я.
– Выкинула. В мусорную корзину, – отвернулась она к окошку.
– Артефакт за три миллиарда?
– Сколько?! – пискнула она, повернувшись.
– А-чу-меть, – уронил я лицо в ладони. – То есть ты всю неделю страдала зря?!
– Чего?!
– Молодежь, вы не могли бы потише?! – рыкнул ироничный голос.
Должно быть, забавно слушать планы по собственному убийству… Особенно когда орудие, как оказалось, выкинули.
– Три миллиарда, женщина!.. – прошипел я возмущенно. – В урну!
– Я не хотела тебя им убивать, – поджала она губы.
– И где ты его выкинула?
– Возле ка… Где надо, там и выкинула.
– Ты когда-нибудь меня убьешь, – покачал я головой.
– Ну уж извини, что не убила раньше!.. – язвительно прошипела она.
– В общем, как знал… – махнул я рукой. – Нельзя вам, женщинам, верить. Даже в деле собственного убийства! А я так старался! Даже Борис Игнатьевич поверил!
Ника обиженно насупилась.
– Ладно, будем действовать по первоначальному варианту, – вздохнул я.
Девушка настороженно покосилась.
На лице же моем проступала улыбка – будем верить, достаточно безумная и безбашенная, как и весь план длиною в три года.
Хотелось, конечно, как проще, но…
– Максим? – осторожно уточнила Ника. – Максим, у тебя опять глаза светятся…
– Ощущение твердой поверхности под ногами дарит чувство ложной безопасности, – произнес я ей доверительно, поднимаясь с места.
А небо за иллюминаторами начало покрываться черным покровом туч – вестником близкой грозы.
– Никто не знает, как высоко и больно придется падать – даже двухсотлетние князья.
