Глава 22

Четвертый вход в аэропорт звучал роликами чемоданов, катившихся вслед за людьми в непрерывном потоке. В этом шелесте пластика по асфальту тонул говор десятков голосов, отзвуки объявления внутренних рейсов и поиски запоздавшего пассажира, доносящиеся изнутри терминала. Даже вечный механизм желтых такси, забирающих и доставляющих пассажиров к первой линии терминала, шуршал шинами тише.

Отдельные звуки – глухой стук резко закрытой двери, возмущенный окрик клаксона автомобиля, металлический звяк выпавших ключей – слышались нотами в симфонии этого необоримого людского течения, желающего проскочить сквозь игольное ушко аэропорта в небо. Тринадцать с половиной миллионов пассажиров в год – а значит, сегодня их будет почти сорок тысяч на весь аэропорт и около десяти тысяч на один четвертый вход.

Можно было посчитать пассажиропоток за секунду и сравнить с видимым сейчас, но имелись и иные, более важные для подсчета вещи. А именно – в ящике с мороженым, который был в моих руках, оставалось всего шесть пломбиров. Остальные четырнадцать уже были приняты внутрь за время созерцания и ожидания. И нет, Ника не опаздывала – это я пришел раньше.

Зато теперь холод в груди становился понятным и привычным – это просто мороженое, много мороженого.

Я не боялся заболеть. Пробовал как-то в детстве – не понравилось: тоскливо и одиноко, горько от лекарств и больно от уколов. Правда, это было еще до обретения семьи, но память осталась.

Мой брат, Федор, болел иначе – в окружении взволнованных родных, искренне любящих и желающих ему помочь. Уколов не было, а сироп от кашля был сладким, со вкусом клубники. Только потом он тоже расхотел болеть, потому что неловко перед всеми нами, за нашу тревогу и беспокойство. Конечно, глупость полная – что ответственно заявляли ему и я, размешивая в его горячем молоке мед особо целебных диких пчел (не спрашивайте источник), и папа, забирающий очередную техническую энциклопедию у него из-под подушки, и сестры, с радостным азартом приходившие испытывать на нем только что разработанные медикаменты (горькое – значит полезное).

«А еще в мире происходит так много интересного, а я лежу в постели», – торопливо добавлял Федор, убегая от сестер в окно.

За окном обычно уже ждал его я, и мы ехали в кино…

В общем, пара десятков пломбиров меня не сломит. Да и как представлю Тоню, расхаживающую по моей комнате и дословно читающую мне мои же нотации, которыми я ее совестил прошлой весной (какое легкомыслие ходить без шапки!), так вообще болеть не хочется. Тем более что старшие братья не болеют – по статусу не положено.

Ника появилась между шестнадцатым и семнадцатым мороженым, ровно в пятнадцать пятьдесят пять. Хотя я бы согласился подождать еще три пломбира.

Она вышагнула из кабинки такси, сделала пару шагов вперед и внимательно огляделась по сторонам, только под самый конец заострив внимание на входе под номером четыре.

На этот раз Ника была одета в белый брючный костюм поверх белой футболки, ножки украшали бежевые туфли на невысоком каблуке, а в полусогнутой руке удерживалась небольшая прямоугольная сумочка белого же цвета – той самой удобной конфигурации, которая легко позволяет потерять все документы, телефон, ключи и деньги одновременно.

Призывно махнул семнадцатым мороженым – и девушка тут же меня заметила, целеустремленно двинувшись навстречу, забирая вправо от поворотного механизма входа в терминал – туда, где я стоял.

– Привет, – остановилась Ника в двух метрах.

Я коротко кивнул – потому что разговаривать во время еды невежливо. Но, видимо, придется. Остатки семнадцатого мороженого прошли внутрь организма за три укуса.

– Хорошо выглядишь, – осмотрел я ее внимательно с головы до ног.

– Спасибо.

– Задумала что-то? – сделал я вывод.

– Почему? – слегка дрогнула она, подняв удивленный взгляд.

– Слишком хорошо выглядишь для трех часов полета… Не обращай внимания, – отмахнулся я.

Хотел было из вежливости предложить ей мороженое, но волевым усилием удержался. Был уже опыт, который не хотелось повторять.

В итоге коробку с мороженым поставил на асфальт, а сам достал бумаги из нагрудного кармана рубашки.

– Вот билет, посадочный талон, – отдал я ей распечатки, сложенные пополам. – Багажа, я вижу, нет. Значит, все формальности пройдены. Рейс через сорок минут, тридцать первый выход. Удачи.

После чего забрал из коробки три оставшихся мороженых, скинул в ближайшую урну упаковку, и направился от терминала.

– А-а… как же ты?.. – протянули мне в спину.

– А я на другом самолете, – остановившись, махнул я в сторону дальнего входа.

– Как на другом самолете? – пробормотала Ника даже с неким возмущением.

– На частном, – терпеливо пояснил ей. – Как прилетишь, там встречу.

– А может, я с тобой? – робко попросилась она.

– Не получится, – категорично качнул я головой. – Мне с документами надо поработать, а ты станешь мешать.

– Я буду тихо-тихо сидеть! – убедительно пообещала Ника, даже подойдя для этого почти вплотную и робко посмотрев снизу вверх.

– Слушай, у тебя в самолете очень удобное место, – мягко обозначил я отказ. – Бизнес-класс, возле окошка! Места впереди – немерено! В общем, есть где с комфортом протянуть ноги.

Ника отвела взгляд, уставившись в мое правое плечо.

– Не обижайся. – Даже как-то неловко стало. – Хочешь, назад вместе полетим? Я даже за штурвал тебя пущу.

– Как это? – вспыхнули было радостью ее глаза, но тут же выражение сменилось недоверием.

– У меня летная лицензия есть, – пожал я плечами. – Могу пилотов на земле оставить и сам повести борт. А тебя на соседнее кресло, мм?

– Так это здорово! – уже искренне обрадовалась она.

– Но только если будешь хорошо вести себя у меня дома! – наставительно качнув пальцем, поставил я условие.

– Обещаю! – истово выпалила девушка.

– Ну тогда ладно, – чуть смутился я. – И вот еще, Ника…

– Да?

– Понимаю, что вся эта ситуация странная… – отвел я взгляд.

– Это ведь твое желание, – недоуменно повела она плечом.

– Да, мое желание… Сестры попросили тебя привезти. Они считают, что могут тебя убедить в том, что я не такое чудовище, как тебе кажется.

– Хорошо, – очень спокойно качнула Ника головой.

– Не хорошо, нет, – повел я подбородком, вновь глядя на людское течение, спешащее мимо.

И ведь большинству, что азартно обгоняет друг друга, все равно не улететь без остальных.

– Максим?

– Я хотел сказать, что придерживаюсь твоей точки зрения. – Я сорвал бумажную этикетку с восемнадцатого пломбира и снял языком пробу с верхнего слоя. – Просто не обижай мне сестер, ладно?

Только ожидаемого ответа отчего-то не было.

– Случилось что-то? – спросила она после ощутимой паузы.

В этом вопросе не было заботы, но не было и злорадства. Нет оснований для ответа, но нет и причин для жесткой отповеди…

– Эти раны я как-нибудь залижу… – Прикрыв глаза, я вновь ощутил холод пломбира и впустил его в себя, смешивая с выстуженным инеем души. И становилось легче – вновь.

Надо будет заказать еще пару коробок…

«Объявляется посадка на рейс эс сто семьдесят девять Москва – Шуйск. Пассажиров просим проследовать…»

– Иди, – нашел я в себе силы на улыбку и отвернулся от девушки.

Общеизвестно, чартерные рейсы не имеют приоритета над регулярным сообщением. Частный самолет вынужден ждать «окна» в расписаниях иных самолетов, а в случае непогоды – его номер и вовсе в конце очереди. Но если на чартере княжеский герб – весь аэропорт замирает, пока стальная птица частного «Суперджета» не окажется в небе.

Борт с неограниченным лимитом топлива достался мне как часть княжеской благодарности за спасение жизни Артема. Правда, в последние годы им чаще пользовался университет нашего города, полагая его подарком лично себе, а я не торопился их разубеждать. В любом случае официально он находится в личной собственности владетелей Шуйского княжества и приписан к аэропарку правящей семьи, что невероятно удобно. В небе, правда, приходилось слегка плутать, огибая проблемные территории. Небо, конечно, принадлежало сразу всем аристократам, и никто не имеет права запретить его пересекать, но если с поверхности враждебно настроенного княжества внезапно прилетит что-то из категории «земля – воздух», то вряд ли вас успокоят слова над могилой, что расследование будет особо тщательное и виновных обязательно найдут. И ведь найдут, вместе с орудием убийства и даже признательными показаниями стрелявшего – на что только не идут люди, чтобы три поколения их потомков жили безбедно…

В общем, путь выходил замысловатый, только в салоне самолета это совершенно не ощущалось. Подумаешь, плюс десяток-другой минут… Даже полезная добавка по времени, если учесть, насколько приятная и интересная литература поступила на чтение. Нелегальные работники секретного государственного архива за последние два дня успели основательно выспаться и с энтузиазмом принялись за конспектирование прочитанного. И пока двое китайцев излагали все запомненное на бумаге, их коллеги внимательно с этим всем знакомились, делали выводы, обрамляли справочными материалами, фотографиями и пояснениями, формируя первую партию сведений, готовых для немедленного использования. Несмотря на энтузиазм и светлый ум исполнителей, процесс обещал затянуться на многие месяцы. Но кое-что выдали уже сейчас – ориентируясь на текущие потребности и заявки.

Так вышло, что в начале этой недели на повестке дня стоял князь Панкратов с его больницей в Ельниках… Сейчас, разумеется, ситуация изменилась в корне, но заявку убрать я запамятовал – оттого в самолете дожидались шесть пухлых подшивок с материалами именно по данной персоне. Впрочем, какая разница, с кого начинать?

Тем и занялся, коротая три часа летного времени. Интересное получилось чтение, сулящее ряд вполне серьезных перспектив. Иногда даже приходилось сетовать, что никакого интернета на борту нет – кое-что хотелось уточнить и перепроверить немедленно. Уж больно заманчивым и невероятным получался расклад, особенно в свете того, что на этих материалах вполне спокойно сидит ИСБ и не думает давать им ход. Выгодно молчать? Вполне может быть.

Так, за мыслями и рассуждениями, сам не заметил, как перешел с мороженной диеты на вполне горячее бортовое питание, принесенное симпатичной стюардессой. Да и хандра с меланхолией окончательно развеялись. Неинтересно грустить, когда на горизонте такое – правильное, светлое и крайне выгодное. Как бы только к самому князю подойти удачно? Через знакомых действовать точно не следует – случай уж больно щекотливый, не поймет…

Нику встречал у самого трапа, въехав на взлетно-посадочную полосу на собственной «хонде» (ее уже успешно перегнали из Москвы обратно). Номера машины входили во все «зеленые» реестры города, чем, впрочем, я никогда не злоупотреблял. Просто в Шуйске уже была непроглядная темень – три часа полета да еще три часовых пояса на восток суммарно давали почти полночь. А ждать автобуса на холоде распахнутого всем ветрам пространства – не самое приятное времяпровождение для молодой леди в летнем наряде. В конце концов, она в гостях, а долг хозяина еще никто не отменял.

Заодно прихватили с собой двух бодрых старушек и дедушку с багажом, отдавая дань уважения почтенному возрасту. Дед, правда, отчего-то подумал, что встречают лично его, и пытался старушек вытурить, но под угрозой физической расправы клюкой одной из них смирился и прижался к левой створке двери на заднем ряду.

– Я, между прочим, заслуженный деятель культуры! – ворчал он так, чтобы агрессивные соседки точно не услышали.

Ну а те поглядывали на него с таким видом, что только повод дай – мигом на бетон ВПП выкинут.

В общем, Ника впервые за день улыбалась – пусть только краешком губ, но тем не менее…

Под конец короткой поездки до терминала трое все же нашли общий язык и зашептались украдкой от нас.

– Вам пятидесяти рублей хватит, молодой человек? – Скорее категорично постановила, чем спросила, центральная.

– Девушке на переднем сиденье передайте, – ответил я спокойным тоном, выруливая к входу в терминал.

Ника собралась было пренебрежительно фыркнуть и отказаться. Однако на мгновение ее лик осенила задумчивость, и пять десяток она приняла с улыбкой, не забыв поблагодарить. Причем стоило пассажирам покинуть салон, деньги положила себе в сумочку.

– Что-то не так, Мистер Частный Самолет? – нейтрально поинтересовалась девушка.

Пришлось выдохнуть возмущенную фразу и рулить себе прочь с летного поля.

К дому прибыли уже в первом часу – как бы ни были пусты дороги, но множество светофоров изрядно замедляли путь. Ника, правда, делала удивленное выражение лица, когда мы стояли на красный, отсчитывающий девяносто секунд на абсолютно пустом перекрестке, но правила есть правила. И те правила, что ПДД, и гораздо более важные – написанные Светой от руки… Я отмалчивался и делал вид, что все в порядке.

Ярко горели лампы на уличных столбах, светили желтым светом фонари в аллее сада. Но самое важное – сияли окна в самом доме, а значит, нас ждут. Приятное тепло толкнулось в грудь, вытесняя оставшиеся капли холода.

Видимо, в доме услышали двигатель подъехавшего автомобиля: качнулась занавеска на первом этаже и тут же заметались тени по гостиной, поднимая радостную панику. Но первой, до степенного выхода семьи навстречу, дверь приоткрыла и с радостным гавком вылетела вперед во всем своем гигантском великолепии Брунгильда, черно-палевой стрелой устремившись в нашу сторону.

И пока я вполне логично заволновался за калитку, которая была между нами, Ника заинтересовалась более общими вопросами.

– А оно нас не сожрет? – Опасливо отступила девушка на шаг назад, а в воздухе почудился всполох-предчувствие чужой Силы.

– Никогда не знаешь наверняка, рады тебе или хотят порвать твои документы, – ответил я, чуть отведя ногу назад и опираясь на нее для устойчивости. – К счастью, это не тот случай.

Потому что Брунгильда двухметровый забор высокомерно проигнорировала, банально перепрыгнув его одним прыжком. К счастью, сам прыжок изрядно снизил ее скорость, а хорошее воспитание успело проснуться до, казалось бы, неминуемого столкновения со мной. В общем, Бруня остановилась сама, припав на передние лапы, а затем бухнулась на спину, подняв лапы и призывая немедленно погладить и почесать ей живот и шею. Пришлось отвечать надеждам, на добрые пять минут выпав из реальности.

К концу пятой минуты, когда Бруня стала уже симулировать обиду по невыносимо долгой (неделя!) разлуке, рядом обнаружился кот Машк, глядящий с выразительной укоризной. Кот был с мявком поднят под передние лапы, оглажен и помещен на чуть ссутуленную шею хозяина, где с урчанием пригрелся, царапая когтями рубашку от удовольствия.

Ну а Бруня в этот момент с интересом знакомилась с Никой – бледной то ли из-за отсвета окружающих фонарей, то ли из-за размеров собаки.

– Бруня, это Ника. Сегодня она хорошая. – познакомил я их.

Собака фыркнула и тут же потеряла к ней интерес, ткнувшись своим немалым телом мне в бедро – так, что руку теперь удавалось только положить ей на бок, невольно поглаживая шерстку.

Таким порядком – я с Бруней и Машком и тихонечко идущая позади Ника – мы сами открыли калитку и добрались до входной двери. А там и гостиная с радостными, пусть и с сонливостью в глазах, отцом и сестрами.

– Какая красивая!.. – охнули на два голоса сестры, восхищенно разглядывая вошедшую и тут же смутившуюся девушку.

Тоня с Катей сегодня выглядели нетипично для себя – словно подчеркивая неоспоримый факт того, что они близнецы, платья на них тоже были одинаковые: в черно-белые шахматные квадраты, с белым пояском у Тони и черным – у Кати. Одинаковые прически с прибранными назад волосами опять же говорили о едином замысле внешнего вида, да и тапочки – одинаково белые пушистые, наводили на подозрения. Потому что я знаю, сколько войн отгремело в этом доме из-за чужих тапочек и их вероломного захвата. Так что от стандартной отговорки «у меня такие же!» защита была придумана еще несколько лет назад – попросту банальной монополией на цвет. Синие, черные и желтые – это тапочки Тони и Максима. Зеленые, белые и красные – это тапочки Кати и Максима. Потому что против меня воевать у них никаких шансов. В общем, налицо факт нарушения пакта о цветовой дифференциации. Хотя девчонки вели себя мило и прилично, так что ну их. Может, мода примирила обеих на этот вечер – ведь как надеть красное и зеленое к таким нарядам?..

Зато папа выглядел типично для себя – в рабочем фартуке поверх старой полосатой рубашки, «которую не жалко». Причем коллекция подобных рубашек регулярно пополнялась, добавляя импозантности далеко не старому мужчине. Только знакомиться он ни с кем не торопился, пропадая в мастерской с утра и до ночи. В деньгах семья давно не нуждается – это просто любимое дело, так что ничего плохого в том нет.

– Ника Сергеевна, – уже познакомился с девушкой папа, осторожно отпуская пожатую девичью ладошку, – прошу вас – располагайтесь и ни в чем себе не отказывайте! Друзья Максима – наши друзья! Только одна деталь, разрешите? – очень учтиво попросил он, демонстративно указав на свой нагрудный карман.

Ника осторожно кивнула.

– Времена неспокойные, и дом на особом положении… – Папа вынул из кармашка небольшой круглый значок серебристого цвета – словно пуговица, просто с заколкой. – Просьба надеть этот… мм, пропуск, – подобрал он верное слово, – чтобы дом ни в коем случае вам не повредил, – и вручил Нике значок. – Слово даю, это исключительно для вашей безопасности.

– А у нас снова неспокойные времена?.. – шепнул я сестрам, сгружая Тоне в подставленные руки кота (кот тут же свободолюбиво сбежал на кухню).

Сестры неопределенно качнули плечами и с тоской посмотрели на улицу. Значит, гулять за ограду их снова не пускали.

– Ну, вы отдыхайте с дороги! – удостоверившись, что Ника нацепила значок на футболку, выдохнул папа. – А я, пожалуй, спать. До завтра!

– Доброй ночи, – отозвались мы на разный лад, но с общим смыслом.

– Пожалуйте к столу, – предложили нам сестры, показывая овальный стол рядом с диваном гостиной, на белой скатерти которого присутствовали легкие салаты, минеральная вода в бутылках, заварник чая, сахарница, пустые бокалы и чашки в пяти экземплярах.

Словом, обозначение позднего гостеприимства – все то легкое, что можно попробовать в процессе застольной беседы ближе к часу ночи.

Ника неуверенно обернулась на меня, и я одобрительно кивнул, призывая располагаться поудобнее.

Все же по московскому времени было двадцать два часа (значит, спать гостье пока не хочется), а раз сестры провели определенную подготовку, то разговор они тоже спланировали в этих декорациях.

– Катя, покажите потом Нике ее комнату, – попросил я, накидывая легкую ветровку на плечи.

– А ты куда? – всполошилась девушка, слева от которой весьма близко села Тоня, а справа Катя.

Впереди же стоял массивный стол, и сбежать без некрасивой сцены не удалось бы точно. И, видимо, данный дискомфорт подсознательно тоже ощущался ею как часть чужого плана.

– Есть важное дело. – Я сменил туфли на кроссовки.

– В час ночи? – занервничала Ника, слева и справа от которой с загадочными полуулыбками и кротостью паинек молчали мои сестры, не пытаясь поинтересоваться, куда это направился их брат на ночь глядя.

– Разумеется.

– И какое же это важное дело? – настаивала она.

Я между тем достал из шкафа оструганную толстую, но недлинную палку и звучно махнул рукой с ней. Признал ощущения в руке добротными, нацепил вязаную шапку на голову и направился к выходу.

– Самое важное. Потому что нет дела важнее, чем погулять с собакой.

Что тут же подтвердила Брунгильда, мигом оказавшись рядом и преданно заглянув снизу вверх. А казалось секунду назад – спала на своем коврике, для обеспечения порядка и охраны выставив вверх левое ухо.

– В общем, мы во дворе поиграем. А вы общайтесь, – юркнул я в дверь, проигнорировав слегка затравленное: «Максим, погоди!..» – из холла.

Надо сказать, когда Ника Сергеевна Еремеева в первый раз пыталась представить дом такого монстра, как Самойлов Максим, воображение услужливо выдало ей образ ветхого замка на утесе с еле тлеющими огоньками жилых комнат на верхних ярусах башен. Разумеется, вокруг замка всегда была ночь, а над острыми шпилями – полная луна. И отчаянный, выстуживающий кровь волчий вой летел над черным лесом, что окружал неприступную крепость, где родилось и копило силы Великое Зло.

Но как человек современный и с высшим образованием, Ника знала, что настоящее Зло обычно обитает в высоких башнях из стекла и бетона, предпочитает электрическое освещение и центр города. Тем более, как выяснилось, у него есть собственный самолет.

Словом, что-то высоченное, в духе княжеских высоток с запуганными слугами и ожидала увидеть девушка. Что-то такое, что можно было снести собственной Силой Крови, вместе со всем Злом внутри.

Потому что самолет Ника снести не могла – как призналась себе честно после того, как адреналин и злость отступили. Слишком многим посторонним придется пострадать, уничтожь она его – и на такое она пойти просто не решилась. Может, если бы стоял Максим с лезвием возле горла кого-то из ее семьи, она была бы вынуждена… За что обвиняла бы себя всю оставшуюся (и недолгую) жизнь. Но не сейчас, с пустого места, с холодной головой.

Так что оставалась надежда, что Зло обитает на верхних этажах своей башни… И что рядом с его комнатой не обитает ни в чем не повинная сестренка. В общем, Ника Сергеевна в очередной раз запуталась и ждала от судьбы шанса.

Шанс между тем представился самый роскошный – обратно она полетит вместе со Злом на самолете, где, кроме них, никого не будет. Осталось просто провести один вечер, улыбаясь или же изображая запуганную дурочку – смотря какой окажется семья Максима.

Семья проживала в милом двухэтажном домике на краю города, в низкоэтажной и тихой его части. И даже ночью, в свете ламп, место казалось волшебным, будто с новогодней открытки – не хватало только снега и запряженных оленями саней с Дедом Морозом, пролетающих над крышей и печной трубой на фоне звезд.

«Значит, Зло силой захватило этот дом», – упрямо приняла Ника решение.

И тут же случилось прямое этому подтверждение, вдобавок восстановившее перед глазами самый первый образ – с замком и черным лесом. Потому что от входа в домик прямо на них неслось настоящее порождение ада – с обликом волчьим, черной шерстью; ростом и пропорциями с добротного пони и зубищами такими, что отсвет фонарей от них слепил глаза.

Ника тут же приготовила дорого продать свою жизнь – медленно скармливать свои руки и ноги этой зверюге она не позволит! Но тут Максим сказал что-то стыдное, отчего кровь прилила к лицу и воевать расхотелось.

А тем временем в ногах у Зла уже валялась, жаждая ласки и прикосновения, просто очень, очень крупная собака. Овчарка, судя по окрасу. Ничего страшного, одним словом, правда, ровно до того момента, как та стала персонально приглядываться к Нике: то ли как к вероятному противнику, то ли как к перспективному запасу еды, то ли – о дикость и несуразность! – просто знакомясь с тем, кто пришел с хозяином…

Зато кот, который подошел к ним позже, точно был из стана бесовских сил. Этот слишком умный и пронзительный взгляд, которым он смотрел на нее все то время, пока они шли к дому… Смотрел, и то выпускал коготь, проводя им по рубашке Максима, то убирал вновь…

Тепло и свет внутри дома, правда, поумерили фантазию и опасения. Да и от вида чистой, добротной, но далеко не утопающей в роскоши – можно сказать, простецкой – гостиной отчего-то хотелось верить, что люди тут именно живут, создавая этот уют долгими годами… И что истинных владельцев не согнали в подвал за полчаса до ее приезда.

Но вроде как они и были тут истинными хозяевами – две симпатичные девчонки-близняшки лет тринадцати, которые так мило и искренне выдавали ей смущающие комплименты. И отец семейства – мощный мужчина, с первого взгляда видно, но весьма галантный. Всего минута общения – и, поверив ему, Ника нацепила на футболку метку-пропуск… Спохватилась, вспомнив, что вокруг одни враги, уже позже – после того, как метка начала излучать какие-то крайне тонкие и еле уловимые флюиды Силы. Иной бы не заметил, но ей, бывшему Целителю, такое было знакомо.

От простой мысли, что ей только что передали и вот так просто нацепили защитно-охранный артефакт, стало слегка не по себе. Ведь даже самая простая вещица такого рода стоила столь бешеных денег, что можно было нанять на много лет наемников, которые ходили бы день и ночь по периметру участка и отстреливали комаров еще на подлете. А тут – непонятно… Или они боятся чего-то более страшного – от чего не может защитить отряд наемников?..

«Максим сломал жизнь кому-то очень влиятельному, и они боятся мести!» – пришла рабочая гипотеза.

Которая что-то не особо оправдывалась. Потому что в доме никто и ничего не боялся – не было этой ауры страха, напряженного предчувствия беды, настоящей или мнимой, с которой она была знакома, переживая лично не так давно. Люди вообще были странно добры и дружелюбны. Странно – в соотношении с тем, каким Злом являлся Максим. Но еще страннее, что Максим вел себя по-прежнему, но чувствовался в этой доброй семье весьма гармонично, по-настоящему являясь ее частью – тоже отчего-то доброй…

Впрочем, она как будущий врач повидала немало мерзавцев, которые вели себя среди родных идеально – настоящими ангелами, стоило зайти в палату высокопоставленному родичу. А как вновь оставались наедине с персоналом, то из глубин нутра выползала такая погань – даром что внешность оставалась прежней… Тут, конечно, удачно с ее титулом выходило – любого мерзавца могла заткнуть, и пискнуть не смели.

Только вот здесь – не заткнешь и не окоротишь. Тут Зло бессмертное. Вон переодевается на ночь глядя – творить страшные вещи на улицах города. Даже палку заготовил, подлец!.. Только оказалось, что идет он играть с собакой…

И самое страшное. Самое страшное – в том, что она, Еремеева Ника, жестоко ошиблась. Непростительно позволила заморочить себе голову, отвлечь внимание выходом Максима, жуткими предположениями и попытками на них ответить. Потому что пока она ослабила внимание, настоящее Зло уже успело ее окружить и отрезать путь на свободу.

– Вы пейте чай… – заворковала девочка слева, подливая ароматный напиток.

Кажется, ее звали Тоня, а справа сидела Катя. Или наоборот?

Ника перевела взгляд слева направо и почувствовала, как по спине прошелся легкий озноб. Просто такое ощущение, что и справа и слева сидела одна и та же девочка – вернее, она и ее зеркальное отражение. Фасон платья, симметричный относительно того места, где Ника располагалась, прическа, подводка ресниц. Будто один и тот же собеседник, от которого не отвернуться, не скрыть взгляд – потому что они смотрят снизу вверх, внимательно и холодно, отлеживая каждое ее движение. А еще – перстни. Как она не увидела сразу! Девчонки, тринадцать лет! И целая россыпь колец и перстней на руках – с огромными ограненными изумрудами, опалами, рубинами! На каждом пальце!!! И еле уловимое дыхание Силы от каждого, сплетающееся в такую непередаваемую жуть, что девушка постаралась вжаться в обивку дивана, лишь бы быть хотя бы на сантиметр подальше.

– Спасибо, я не хочу… – пересохшим горлом ответила Ника.

И тут же поняла, что очень хочет закричать о помощи, призывая – о ужас! – Максима. Оснований для криков не было, но интуиция просто выла о возможной беде, а интуиции девушка уже привыкла верить.

– А может, воды? – предложила тем же голосом и тоном девочка справа.

Будто один и тот же человек спрашивал; сумасшествие какое-то…

За окном азартно пролаяла собака, приземлившись после затяжного прыжка, отчего ощутимо дрогнули стекла.

Ника тут же уцепилась за нейтральную тему.

– Какая необычная у вас собака… Что за порода? – постаралась не дрожать она голосом.

– Не знаю, она одна такая, – легко отозвалась девочка слева. – Уникум.

– Очередь на ее щенков – на три года вперед! – с гордостью продолжила та, что справа, но тут же взгрустнула: – Правда, ни одного щенка еще не было.

– Почему? – осторожно уточнила Ника.

– Нет достойного и храброго кавалера…

– Но это же собаки…

– …а тупых и самоуверенных Брунгильда рвет сама, – жестко завершили тему.

– А вот Максим, он чем увлекается? – нервно вцепилась Ника в нить беседы.

Отчего-то у нее было чувство, что нельзя допускать начала разговора со стороны сестер. Нечто недоброе виделось в их глазах – нечто такое, отчего мог спасти только Максим, если вернется. Но до этого еще требовалось дожить.

– Танки, поезда, мороженое, – выдали список слева.

– Совсем как ребенок, – фыркнула гостья.

Но что-то не нашла понимания в их взглядах. Наоборот – там было недоумение и легкое сомнение в ее рассудке. И Ника допустила главную ошибку – она замешкалась, упустив инициативу.

– Нам сказали, у вас с Максимом вышло некоторое недопонимание? – скучным тоном уточнили справа.

– Уже нет! – голосом оптимиста отрапортовала Ника.

– Ну как же… вы ведь испытываете к нему чистую и незамутненную ненависть?

– Это, возможно, преувеличено, – подавила Ника очередную волну страха. – Но у меня есть к этому все основания. Я вправе ненавидеть.

В конце концов, у нее есть гордость!

– Перечислите эти основания, будьте добры, – вежливо и словно даже подбадривая, попросили ее справа.

– Он лишил меня таланта. Он почти ввел в разорение наш род. Из-за него меня держали в тюрьме. Выкинули с практики. Из университета. Заблокировали счета… – уже скрипела зубами Ника, вспомнив события этой черной недели. – А я спасла этому гаду жизнь. За что?!

– Ника, вы не будете против, если мы разделим вашу жизнь на «до и после» вашей с ним встречи в Москве? – деликатно поинтересовались слева. – Очень вас просим. Это нужно всем нам, чтобы понять степень вины Максима. Мы же родственники, мы же должны на него как-то повлиять… – просительно завершили юным голосом.

Словно и вправду желая вернуть брату разум и честь.

– Давайте попробуем, – коротко кивнула Ника.

– Итак, вы спасли ему жизнь. А он сделал так, что с вашей семьей перестали вести дела, верно?

– Нас полностью игнорировали. Словно экономическая блокада, словно мы прокаженные! Вы не понимаете, каково это!

– Ника, – со скрытой яростью и предупреждением произнесли справа, – мы пережили уничтожение нашего города и родного дома. Давайте не будем обсуждать, что мы можем понять, а что – нет?

– Приношу извинения, – прикрыла Ника глаза, немного растерянно пытаясь представить, когда и кто мог тронуть это семейство.

– Вы забыли добавить, что вас стали считать вассальными кому-то определенному?

– Мы – свободный род! – гордо подняла Еремеева подбородок. – Это невероятное оскорбление.

– И этому человеку вы спасли жизнь… – закачали головой сестренки.

– К сожалению, это так, – выдохнула девушка.

– Вы жалеете сейчас об этом поступке? – внимательно смотрели на нее две пары глаз.

– Н-нет, – все же призналась Ника. – Просто мне обидно, понимаете? Я же не желала ему ничего плохого! Почему?!

– Не пробовали его спросить – почему?

– Кого? Тринадцатилетнего мальчишку?

– Вам же не мешает это обвинить его во всех бедах… – логично попеняли ей.

– Мы думали… – облизала Ника губы, – отец думал, что за ним кто-то есть. Он не хотел ни с кем это обсуждать. Отец сказал, что время вновь продемонстрирует нашу независимость и состоятельность как свободного рода. И все вернется, став как было.

– Но вы приходили к нам сами, по своей инициативе.

– Да… – ответила Ника, не заметив странной осведомленности сестер.

– Увидели с другой – потеряли талант. Мы сочувствуем вашему несчастью. Но давайте скажем честно: в этой любви и в ее падении не было вины Максима?

– Но почему он так себя повел?.. – тихо прошептала девушка, понурив голову. – За что наказал наш род?..

– Ника, а вы хорошо помните события турнира? – спросила Тоня.

Кажется, справа все-таки была она.

– Да… Это было давно, но… да. Такое не забывается.

– Вы выступали в первый день?

– Верно. Нас поставили на четвертый, но потом я смогла договориться с Долгоруким Игорем… – начала было Ника, однако вынуждена была признать иной вариант, в который поверила пять лет назад, но отказалась помнить после всех бед, ею пережитых. – Говорят, Максим попросил переставить нас на первый день.

– Как мне по секрету сказал один источник… – зашептала Катя. – Но это никому не надо говорить! Потому что приличные девочки не должны об этом знать!

– А?.. – Непонимающе повернулась к ней Ника.

– Всех, кто не выступал в первый день, быстренько прогоняли через судейскую коллегию, – смотрели на нее слишком взрослым взглядом. – Никакого зала, никаких высокородных свидетелей. Как вы думаете, если кому-нибудь из чужих великих князей понравилась бы девочка-Целитель из свободного рода, что было бы с ней дальше?

Ника поежилась от этого колючего взгляда. Ответ у нее был, и ответ ей не нравился.

– Я благодарна Максиму, – холодно ответила Еремеева. – Однако прошу не строить домыслов относительно того, что могло произойти, но не произошло.

– Хорошо, – покладисто ответили ей, – тогда давайте перейдем к трагедии на финише. Вы, разумеется, знаете, на чьем вертолете прибыли преступники, которые взорвали плотину?

– На нашем, – ворохнулся холодный ком в животе у Ники. – Но расследование показало, что мы тут ни при чем. Наших людей из спасательной команды подло отравили и захватили вертолет.

– Моя милая девочка… – тихо вздохнула Катя, выговаривая как старшеклассница первоклашке, – столько разозленных князей… убитые наследники… В таких делах всегда и все при чем. Особенно такой слабый род, как ваш.

– Нас оправдали! – жестко стояла на своем Ника.

– Видите ли, Ника, – мягко сказали ей с другой стороны, – так сложилось, что кроме денег команда-победительница получала весьма солидный приз…

– Я помню, – кивнула она. – Какое отношение это имеет…

– …и весь этот выигрыш, – оборвали ее, мерно продолжая свой рассказ, – команда отдала Максиму. Князья обещали построить для победителя гидроэлектростанцию и горно-обогатительный комбинат… Максим поменял их у князя Долгорукого на иные заводы и иные предприятия, если вам интересно… Но, помимо этого, было еще месторождение алюминия, ради которого и строились эти ГОК и ГЭС. Их, со своей стороны, предоставил цесаревич династии Рюриковичей, великий князь нашей империи. Только Максиму уже не нужна была эта руда, раз он не сможет сам добывать алюминий. Однако и обмен тут тоже неуместен – потому что в нем был не заинтересован сам принц…. Тогда Максим отдал это месторождение владельцу обратно, с просьбой защитить маленький, но очень храбрый род…

Ника дернулась и не веря посмотрела на девочку.

– …который не побоялся встать против довольно мерзкого рода князей Голицыных и угрожать им ножом. Который спас его жизнь. Принц принял его подарок.

– М-ма-максим от-дал?.. – Ника вцепилась в чашку с чаем пальцами и одним глотком ополовинила ее.

– Ваш покровитель, столь высокий, что позволяет вашему роду существовать, – не Максим, а цесаревич Сергей Дмитриевич, которого он попросил. Беда в том, что князья весьма мстительные личности, и от блокады вас уже не мог спасти никто. Они же не нарушали просьбу принца, когда просто не хотели с вами работать… Но вы ведь, как доподлинно мне известно, не голодаете?

– Н-не голодаем…

– Вы живы и здоровы? Вы не гниете в канаве после визита убийц от взбешенных князей, которым очень был нужен любой виновник? Вас не полосуют на ломти в пыточных у Голицыных? Вы ведь счастливы, если прислушаться к себе?

– Наверное… – пошла кругом голова у Ники.

– А что до свободы рода… – иронично посмотрели на нее, – вам было достаточно сказать об этом Голицыным.

– Но нас бы убили…

– Зато все в империи точно знали бы, что эти трупы – свободный род! – с пафосом и с грустным весельем сказали ей.

– Н-но почему Максим сделал все остальное? Все, что было в Москве?! – стараясь не потерять нить, пошла в атаку Ника.

– Понимаете, Максим никогда не обидел бы вас сам, равно как не дал бы никому в обиду, – очень серьезно сообщила ей Катя. – Он как-то признался, что не понимает, как за него можно отдать жизнь. Он считает таких людей если не святыми, то очень важными для себя. Например, Света, которая пожертвовала собой, его защищая, почитается им чуть ли не матерью….

– Матерью? – с недоверием посмотрела Ника. – Но мама – она же одна!..

– У него два отца, четыре деда и как минимум три бабушки, – отмахнулись как от пустяка. – Подумаешь – две мамы…

– А я? Я чем провинилась? Я ведь тоже спасла ему жизнь!

– Верно, – подтвердили ей, разглядывая как непонятный, но очень интересный экземпляр букашки, – но вы с такой тщательностью, с такой методичностью начали доказывать Максиму, как вы сожалеете о том, что его спасли, что он тоже стал терять эти трепетные чувства в ваш адрес. Или вы не заметили, как с каждым вашим словом жизнь вокруг становится все хуже и хуже?

– Но он ведь мог сказать!

– А вы спрашивали, когда хотели взорвать подвал?

– Не взорвать!.. Просто эвакуация, утечка газа! Там датчики!

– Тем не менее разве вы хотели говорить? Для первой беседы Максиму пришлось сажать вас за решетку вместе с собой…

Ника облокотилась на стол и уронила лицо на ладони. Что-то пошло не так. Все пошло не так. Весь ее мир, вся выстроенная картина событий – все скрипело по швам, стремясь рассыпаться. Все уже рассыпалось.

– Сколько жизней ты должна ему, Ника? – спросил ее тихий и уставший голос. – А ты ему спасла только одну.

– Что же мне теперь?.. – столь же тихо спросила девушка.

– Нам нет до этого никакого дела, – последовал без промедления холодный и отрезвляющий ответ.

– Н-но… – удивилась она, подняв голову и посмотрев сначала направо, потом налево.

– И снова привет! – ворвались в этот краткий промежуток времени хлопок двери и довольный голос Максима.

От двери устало протопала Брунгильда, завалившись на свой коврик с видом: «Устала! Сколько можно! Завтра повторим».

– Привет! – замахали ему руками сестры.

И Ника тоже что-то вяло пробормотала, суетливо выпрямляясь и поправляя сбившийся локон.

– А можно воды?

– Да, конечно, – вскинулась Ника, подавая закрытую литровую бутылку минералки.

– Спасибо, – с улыбкой принял воду Максим, щелкнул крышкой и присосался прямо из горла, пока в емкости не осталась половина. – Уф, хорошо!..

А затем юноша как-то странно качнулся, его повело. Он со странным выражением лица посмотрел на бутылку. А затем – с невероятной горечью и обидой – на Нику, после чего обмяк и рухнул в обморок.

– Максим! – дернулась к нему Ника, выпрыгивая из-за стола и желая упасть рядом.

Но подле Максима уже гневно щерила пасть Брунгильда, глядя на Нику в невероятной ярости, и только руки сестер на ее ошейнике, каким-то образом опередивших Нику, отделяли миг нападения.

– Что с ним? – беспомощно посмотрела на девчонок Ника, замерев в паре метров от тела.

– Ты его отравила, – холодно ответили ей.

– Но это же не я! – в полном смятении чувств крикнула она.

– Верно. Это сделали мы. Но утром скажем, что это была ты.

– За что?!

– Максим слишком добрый, – холодно смотрели на нее глаза двух настоящих чудовищ. – Прежняя девушка его продала. Ты хочешь убить. За что ему это?

– Я н-не хочу! Я больше не хочу его убивать!

– Не бойся, Максим не станет тебя наказывать. Он просто забудет про тебя. Держись от него подальше.

– В-вы не посмеете! – скорее растерянно произнесла девушка.

– Уже посмели, – ответила Катя. – Ты ему не нужна. Ты глупая и приносишь ему боль. У тебя есть наличные?

– Е-есть. Я п-продала машину. Заберите все! – в отчаянии стала тормошить Ника кошелек, желая его открыть.

– Раз есть деньги, значит, найдешь гостиницу и купишь с утра билет обратно. А сейчас выметайся на улицу, пока я не спустила собаку.

Брунгильда грозно зарычала, исходя безумием от того, что ее любимому хозяину причинили боль.

– Дайте мне с ним объясниться… – тихо прошептала Ника.

– Твое время вышло, – повеяло недобрым – и, увы, необоримым – от перстней на руках сестер. – Уходи сама.

И Ника подчинилась, деревянной походкой двигаясь к калитке.

Лязгнул засов за ее спиной.

– Мы вызвали тебе такси, – не было ни грамма сочувствия в этом голосе…

Хлопнула дверь, отрезая тепло семейного очага от холода второго часа ночи. Горели равнодушные звезды над головой. А в душе девушки был полный сумбур…

– Красавица, ты вызывала? – Она даже не заметила время, прошедшее, пока подкатило такси.

Надо было садиться и уезжать. Чтобы навсегда исчезнуть из жизни человека, которого она вчера ненавидела, клялась убить и от которого желала сбежать. Но сейчас… Сейчас она не могла этого сделать.

Сжались в кулаки пальцы, а подбородок вновь гордо поднялся ввысь.

Ника села в машину, но только для того, чтобы попросить сделать полуоборот вокруг дома, выйдя к нему от соседней улицы.

– Будут уточнять – скажите, что довезли меня до гостиницы в центре, – сунула она заработанные недавно пятьдесят рублей в руки шоферу.

– Легко, – пообещал он и довольный уехал.

Она обязана поговорить с Максимом. Обязана сказать, что не травила его – хотя бы это! А для всего остального – она верила – найдутся слова!

Но для этого… Для этого нельзя ждать утра! Утром сестры скажут ему свою неправду и он им поверит! Сейчас же – не очнется!!!

Значит, она должна выкрасть его из этого дома. Невозможно, казалось бы – не через двухметровый забор, не с такой огромной собакой, не хрупкой девушке, в конце концов!

Однако на груди все еще был артефактный пропуск в дом. А в крови – эхо опыта прапрадеда Фадея, некогда первым выкравшего из высокого терема свою возлюбленную. Эхо опыта и знаний, смекалки и удачливости ночного промысла, многократно усиленных потомками.

Она справится.