Когда Фрэнк Зинге, глава производственного отдела компании «Парнас Пикчерс», в сентябре 1941 года прибыл в Нью-Йорк, Бэкон повел Сэмми в отель «Готам», чтобы с ним повидаться. Всю ночь Бэкон продержал приятеля на ногах, чтобы писал сценарии, и днем у плохо выбритого, опухшего Сэмми было на руках аж три штуки. Зинге, крупный мужчина в форме бочонка с десятидюймовой сигаретиной «Давидофф» во рту, сказал, что у него уже есть на уме два сценариста, но поскольку ему нравится работа Сэмми в комиксах, он ознакомится с его вариантами. Он вовсе не расхолаживал; Зинге явно очень нравился Бэкон, а кроме того, признался он, те двое парней, которых он наметил для этой работы, были далеко не Кауфман и Харт. После двадцати пяти минут довольно рассеянного выслушивания Зинге сказал Сэмми и Бэкону, что у него назначено весьма важное свидание насчет пары очень длинных ног, и собеседование было закончено. Приятели заодно с моголом из Поверти-Роу покинули отель «Готам» и вышли на вечерние улицы. Погодка весь день стояла что надо, и, хотя солнце уже село, небо над головой по-прежнему сияло голубым пламенем газовой горелки, однако дальше к востоку уже мерцали проблески угольной черноты.

— Что ж, благодарю вас, мистер Зинге, — сказал Сэмми, обмениваясь с ним рукопожатием. — Спасибо, что нашли время.

— Парнишка отлично справится, сэр, — добавил Бэкон, обнимая Сэмми и слегка его встряхивая.

Вечерок был прохладный, однако в плотном верблюжьем пальто, да еще с рукой Бэкона у себя на плечах Сэмми чувствовал приятное тепло. Довольный встречей с Зинге, он готов был поверить во все, что угодно. Сэмми тронула сила страстного желания Бэкона, чтобы они вместе отправились в Калифорнию, хотя он нечто подобное подозревал; его беспокоило то, что Бэкон на самом деле просто боится остаться там один-одинешенек. Теперь у Сэмми с Бэконом все было точно так же, как с Джо до Розы — для Трейси Сэмми всегда был свободен, всегда желал присоединиться, поддержать, поболтаться рядом и собрать обломки после драки. Порой Сэмми боялся, что он уже на пути к тому, чтобы стать профессиональным «закадычным дружком». А как только Бэкон заведет себе в Калифорнии новых друзей или нового друга, Сэмми останется наедине с несчастными душами, бледными золотыми рыбками, про которых он читал в «Дне саранчи».

— Любое ваше решение, мистер Зинге, меня устроит, — сказал Сэмми. — Сказать правду, я даже не знаю, хочу ли я переезжать в Лос-Анджелес.

— Ох, ты только снова не начинай, — с громким и фальшивым радиосмешком сказал Бэкон. Напоследок они еще раз пожали друг другу руки, и Зинге забрался в машину.

— До скорой встречи, парни, — сказал он со странной ноткой в голосе — чем-то между сомнением и насмешкой. Такси отъехало от тротуара, и Зинге немного помахал, пока Сэмми стоял там в объятиях своего рослого дружка.

Бэкон повернулся к нему.

— Ну, что скажешь, Клейбой?

— Не знаю. Может, мне там и правда понравится.

Дружок. Это словно залетело Сэмми в голову и принялось вовсю порхать там, точно мотылек, а сам Сэмми стал носиться за ним со шваброй в одной руке и пособием по лепидоптерии в другой. Данное курсивом слово звучало остроумно, ядовито, жестко, примерно как во фразе: «Так кто твой дружок, Перси?» Хотя Сэмми теперь проводил с Бэконом все свободное время, а также в принципе согласился разделить с ним дом в том случае, если они и впрямь отправятся на запад, на том несуразном, сенаторском уровне сознания, где вопросы, на которые желание уже четко ответило, до скончания века ставятся и дебатируются, он по-прежнему отказывался признать, что готов влюбиться или уже влюблен в Трейси Бэкона. Не то чтобы Сэмми отрицал свое чувство и не то чтобы последствия этого чувства так уж его ужасали. Вернее, имело место и то и другое, но Сэмми почти всю жизнь был влюблен в мужчин — от собственного отца до Николы Теслы и Джона Гарфилда, чей презрительный рык так ясно звучал в его воображении, без конца доставая Сэмми: «Эй, симпатяга, так кто твой дружок??»

Пусть даже до сих пор все это всегда было или казалось предприятием предельно тайным и невозможным, влюбленность в мужчин пришла к Сэмми совершенно естественным образом — как дар к языкам или способность выискивать клевер с четырьмя листиками. Понятия страха и отречения становились здесь в самом что ни на есть реальном смысле излишними. Да-да, все верно, так, быть может, он был влюблен и в Трейси Бэкона? Что с того? Что это доказывало? А значит, вполне могли быть дальнейшие поцелуи, а также некое аккуратное использование теней, лестничных колодцев и пустых коридоров. Даже Джону Гарфилду пришлось бы согласиться с тем, что их поведение после той грозовой ночи на восемьдесят шестом этаже было игривым, мужественным и вполне целомудренным. Лишь порой на заднем сиденье такси их руки могли скользить друг к другу по кожаной обивке, и Сэмми чувствовал, как его сырую ладошку целиком поглощает быстрая и трезвая, почти пресвитерианская хватка Трейси Бэкона.

На прошлой неделе, зайдя к Бруксу для примерки новых костюмов, они стояли там бок о бок в одном нижнем белье, чертовски напоминая рекламу витаминного тоника типа «до и после». Увидев, что продавец вышел из примерочной, а портной повернулся к ним спиной, Бэкон протянул руку и ухватил клок густой шерсти на груди у Сэмми. Вставив костяшки пальцев в ямку грудины, актер затем пробежал ладонью по гладкому животу Сэмми, после чего, наполняя свои голубые глаза невинным мерцанием Тома Мейфлауэра, стремительно сунул руку под резинку трусов Сэмми и так же мгновенно ее вынул, точно повар, проверяющий кастрюлю с горячей водой. Член Сэмми до сих пор сохранил тайное воспоминание о касании той прохладной ладони. Что же до поцелуев, то их было еще три: один у самой двери в гостиничный номер Бэкона, когда Сэмми проводил его домой; один в самой гуще темной сетки под железнодорожной станцией «Третья авеню» на Пятьдесят первой; и, наконец, третий, самый отважный, в заднем ряду бродвейского кинотеатра на показе «Дамбо», как раз во время вакханалии розового слона. Впрочем, здесь была серьезная новизна. Большая разница существовала между любовью, которую Сэмми испытывал к Тесле, Гарфилду и даже Джо Кавалеру, и его любовью к Трейси Бэкону. Она действительно казалась взаимной. И все расцветы желания, сплетения их языков, четыре смачных поцелуя, выкраденные из переполненной водозаборной колонны нью-йоркского безразличия, стали неизбежным плодом этой взаимности. Но означали ли они, что он, Сэмми, был гомосексуалистом? Или что гомосексуалистом был Бэкон? Становился ли из-за них Сэмми дружком Трейси Бэкона?

— Мне без разницы, — вслух сказал Сэмми мистеру Фрэнку Зинге, Нью-Йорку, всему миру, а затем, повернувшись, и Бэкону: — Мне наплевать! Мне все равно, получу я эту работу или нет. Я не желаю думать ни об этом, ни о Лос-Анджелесе, ни о твоем отъезде, вообще ни о чем таком. Я просто хочу нормально жить, быть славным парнем и приятно проводить время. Такое тебе годится?

— Отлично годится, сэр, — ответил Бэкон, зябко кутая горло шарфом. — Что, если мы куда-нибудь пойдем и чем-нибудь таким займемся?

— А чем ты хочешь заняться?

— Не знаю. Какое твое самое любимое место? Во всем городе?

— Мое любимое место во всем городе?

— Ага.

— Включая все пять районов?

— Только не говори, что оно в Бруклине. Я буду жутко разочарован.

— Оно не в Бруклине, — сказал Сэмми. — В Квинсе.

— Еще хуже.

— Только его там больше нет, моего любимого места. Его закрыли. Упаковали и укатили прочь из города.

— А, понятно, — качая головой, сказал Бэкон. — Эта твоя Ярмарка.

— Ведь ты никогда там не бывал, верно?

— И это твое самое любимое место?

— Да, но…

— Тогда ладно. — Бэкон поймал такси и галантно открыл для Сэмми дверцу. Сэмми немного постоял в нерешительности, понимая, что Бэкон собирается втянуть его во что-то такое, из чего потом черта с два выпутаешься. И он даже не знал, во что.

— Мы едем в Квинс, — сказал Бэкон водителю. — На Всемирную ярмарку.

Только когда они достигли моста Триборо, водитель сухо и монотонно произнес:

— Даже не знаю, как вам, ребята, сказать.

— Там что, совсем ничего не осталось? — спросил Бэкон.

— В газетах я читал, что город, мистер Мозес и всякий ярмарочный народ… в общем, они спорили, что делать с землей. Думаю, что-то еще могло остаться.

— Да мы ничего особо и не ждем, — сказал Бэкон. — А, Сэмми?

— Меня все устроит, — отозвался Сэмми.

Сэмми обожал Всемирную ярмарку. Трижды побывав там за первый сезон в 1939 году, он до конца жизни хранил такую махонькую кнопочку, которую тебе давали, когда ты выходил из павильона «Дженерал Моторс». Там было написано: «Я ВИДЕЛ БУДУЩЕЕ». Сэмми вырос в эпоху великих надежд, а потому для него и миллионов таких же городских мальчуганов Ярмарка и мир, который она предвещала, обладали силой железного договора, обещанием того, что лучший мир непременно придет, тем самым, которое Сэмми позднее попытается выполнить на картофельных полях Лонг-Айленда.

Такси высадило Бэкона и Сэмми у железнодорожной станции «Лонг-Айленд», после чего они немного прошли по периметру Ярмарки, высматривая, как бы туда проникнуть. Но всюду стояла высокая ограда, и Сэмми сильно сомневался, что сможет через нее перелезть.

— Давай, — сказал Бэкон, приседая за какими-то кустами и выгибая спину. — Забирайся.

— Я не могу… тебе будет больно…

— Давай, залезай. Мне будет отлично.

Сэмми забрался Бэкону на горб, оставляя грязные отпечатки подошв на его пальто.

— У меня, знаешь ли, мистически удесятеренная сила, — сообщил ему Бэкон. — И р-раз!

Сэмми поболтался, покувыркался и наконец приземлился на задницу на территории Ярмарки. А Бэкон подпрыгнул, подтянулся и ловко перекинул свое тело через ограду. Они оказались внутри.

Первым, что отыскал острый глаз Сэмми, были монументальные структуры Матта и Джеффа, возвышенный Трилон и его округлая подружка Перисфера, символы Ярмарки, которые в течение двух лет были поистине вездесущи по всей стране, пробивая себе дорогу в ресторанные меню, на циферблаты часов, спичечные коробки, галстуки, носовые платки, игральные карты, подростковые свитера, шейкеры для коктейлей, шарфы, зажигалки, корпусы радиоприемников и т. д. и т. п., прежде чем так же внезапно исчезнуть подобно тотемам некого дискредитированного культа, который ненадолго расцвел, а затем разочаровал своих поклонников величественными и жуткими пророчествами. Сэмми тут же увидел, что нижние футов сто Трилона стоят в лесах.

— Трилон сносят, — вымолвил он. — Вот дьявол.

— А который тут Трилон? Вон тот, остроконечный?

— Угу.

— Понятия не имел, что он такой высоченный.

— Выше памятника Вашингтону.

— А из чего он? Из гранита, известняка или чего-то еще?

— По-моему, из гипса.

— Отлично у нас получается, правда? Даже о моем отъезде в Лос-Анджелес не разговариваем.

— А ты о нем думаешь?

— Только не я. Значит, этот шар — Перисфера?

— Да.

— А внутри у них что-то было?

— В Трилоне ничего не было. А вот внутри Перисферы было целое шоу. Демокрасити. Масштабная модель города будущего. Ты садился в такие маленькие машинки, которые там повсюду катались, и разглядывал этот город. Сплошь суперавтострады и зеленые пригороды. Казалось, ты просто паришь над всей этой красотой в цеппелине. Порой там делали вроде как ночь, и тогда все махонькие здания и уличные фонари загорались и сияли. Это было потрясающе. Мне до жути нравилось.

— Не сомневаюсь. Хотел бы я это увидеть. А как думаешь, этот город все еще там?

— Не знаю, — ответил Сэмми, испытывая какой-то опасливый восторг. Теперь он уже достаточно хорошо знал Бэкона, чтобы распознать импульс с сопутствующим ему тоном, который в глухую полночь отправил его друга в военный объект на самой верхотуре Эмпайр-стейт-билдинг, да еще с двумя хозяйственными пакетами деликатесов в руках. — Скорее всего нет. Думаю… эй, Бэк, погоди.

Но Бэкон уже огибал низкую круглую стенку, что окружала необъятный бассейн, в котором Перисфера некогда плавала. Теперь бассейн был осушен и накрыт влажным на вид слоем мешковины. Сэмми огляделся, проверяя, нет ли в округе каких-то рабочих или охранников, но было очень похоже, что в данный момент все это место предоставлено им одним. Тут у него аж сердце заныло. Сэмми страшно хотелось осмотреть обширную территорию Ярмарки, которая не так давно роилась флагами, дамскими шляпками и людьми, которых катали на всевозможных драндулетах. Однако видел он теперь только широкий простор грязи, брезента и рваных газет, который тут и там нарушался веретенообразным обрубком увенчанной шляпкой колонны, пожарным гидрантом и голыми деревьями, что стояли по бокам пустых аллей и променадов. Разноцветные павильоны и выставочные залы, оснащенные кольцами Сатурна, молниями, акульими плавниками, золотыми решетками и ульями, итальянский павильон, чей фасад целиком растворялся в непрерывном каскаде воды, гигантский кассовый аппарат, строгие и изящные храмы детройтских богов, фонтаны, пилоны и солнечные часы, статуи Джорджа Вашингтона, Свободы Слова и Правды, Указующей Путь к Свободе, — все это было ободрано, разобрано, раздраконено, сброшено на землю, свалено бульдозером в кучи, загружено в кузова грузовиков, сгружено на баржи, отбуксировано прочь из гавани и отправлено на морское дно. Сэмми стало очень грустно. Но вовсе не потому, что он узрел в этом превращении яркого летнего сна в необъятную кучу грязи некую поучительную аллегорию или проповедь на предмет тщеты всех человеческих надежд и утопических представлений о действительности. Для такого Сэмми был еще слишком молод. Просто он страстно любил Ярмарку и теперь сердцем ощутил то, что уже давно знал умом. Как и его детство. Ярмарка закончилась, и Сэмми уже никогда не смог бы в нее вернуться.

— Эй, Клейбой, — позвал его Бэкон. — Иди сюда.

Сэмми огляделся. И никаких признаков Трейси Бэкона не узрел. Тогда он как можно скорее принялся огибать низкую оштукатуренную стенку, всю в потеках от дождя и пятнистой шкуре из мертвой листвы, направляясь к дверям Трилона, откуда величественная пара эскалаторов вела в самое сердце волшебного яйца. Когда Ярмарка еще работала, к этим большим голубым дверям всегда змеилась длинная очередь. Теперь там были только леса и штабель из досок. Один из рабочих забыл на лесах жестяную крышку от своего термоса. Сэмми подошел к металлическим дверям. Они были забраны тяжелой решеткой и заперты на висячий замок с толстой цепью. Сэмми потянул за ручку, но двери даже на дюйм не подались.

— Я уже пытался, — сказал ему Бэкон. — Давай сюда, вниз!

Перисферу поддерживало что-то наподобие мишени — кольцо расставленных через равные промежутки столбов, что упирались в конструкцию по всей длине ее воображаемого Южного полярного круга. По идее должно было создаваться впечатление, будто громадный белоснежный шар, чья шкура рябила тонкими прожилками подобно рубашке сигары, плавает в самой середине бассейна с водой. Однако теперь воды там не было, и стали видны столбы. Помимо столбов в самой середине обширной ямы был виден Трейси Бэкон, стоящий как раз под Южным полюсом Перисферы.

— Эй! — крикнул Сэмми, подбегая к стенке и перегибаясь через нее. — Что там делаешь? Щас вся эта бандура аккурат тебе на башку рухнет!

Бэкон широко раскрыл глаза, как-то недоверчиво на него посмотрел, и Сэмми зарделся. Точно то же самое в подобной ситуации сказала бы его матушка.

— Там дверца, — сказал Бэкон, указывая вверх. Затем он поднял руки над головой, и они ушли в самый низ корпуса Перисферы. Следующей исчезла голова Бэкона. Затем его ноги оторвались от земли, немного поболтались в воздухе и тоже скрылись внутри шара.

Сэмми сперва перекинул через стенку одну ногу, затем другую, после чего спустился на дно бассейна. Сырая мешковина хлюпала у него под ногами, пока он бежал по покатому изгибу дна к Перисфере. Оказавшись как раз под ней, Сэмми задрал голову вверх и увидел прямоугольный люк. Габариты люка навели его на мысль о том, что Трейси Бэкон как пить дать с большим трудом сумел туда пролезть.

— Давай, забирайся.

— Черт, Бэк, по-моему, там жуткая темень.

Здоровенная ладонь с согнутыми пальцами неуверенно вылезла из люка. Сэмми тут же за нее ухватился, и Бэкон потянул его во мрак. Прежде чем Сэмми успел начать чуять, нюхать или прислушиваться к темноте, к Бэкону или к своему колотящемуся сердцу, вдруг вспыхнул свет.

— Черт, — сказал Бэкон. — Ты только глянь.

Системы, что управляли движением, звуком и освещением Демокрасити и его сотоварища по выставке, Футурамы «Дженерал Моторс», были в буквальном смысле последним писком искусства и древних принципов заводных механизмов в последние мгновения докомпьютерного мира. Координация сложного саундтрека голоса и музыки, движения машинок с людьми, а также переменчивых световых тем внутри Перисферы требовала уймы шестерней, шкивов, рычагов, кулачков, пружин, колесиков, переключателей, реле и приводных ремней — сложных составных, в высшей степени чувствительных к малейшим нарушениям работы всего механизма. Попадание туда мыши, внезапные заморозки или накопившееся громыхание десятков тысяч прибывающих и отбывающих поездов подземки могло разом вывести из строя всю систему. В результате такой поломки внутри порой застревало человек пятьдесят. Как раз ввиду частой необходимости мелких починок и регулировок в подбрюшье Перисферы и находился люк. Он вел в странное чашевидное помещение. На самом дне чаше, где Бэкон и Сэмми влезли в Перисферу, находилась рифленая стальная платформа. С одного боку этой платформы к внутренней поверхности сферы был приварен ряд металлических ступенек, постепенно уходящий вверх к оборотной стороне Демокрасити со сложным заводным механизмом.

Бэкон ухватился за нижнюю ступеньку лестницы.

— Ну как, справишься? — спросил он.

— Не уверен, — ответил Сэмми. — Вообще-то я не…

— Тогда иди первым, — перебил его Бэкон. — В случае чего я подсоблю.

Так что Сэмми и его недужным ногам пришлось подняться на сотню футов по сфере. Наверху оказался еще один люк. Сэмми сунул туда голову.

— Тут темно, — сказал он. — Погано. Давай лучше назад.

— Минутку, — отозвался Бэкон. Сэмми ощутил внезапный толчок, когда актер ухватил его за ноги и складным ножиком воткнул в необъятный, прохладный мрак. Что-то грубое ободрало Сэмми щеку, а затем послышался громкий скрип и несколько хрипов, пока Бэкон проталкивался следом за ним. — Черт. Ты прав.

— Еще бы. — Сэмми провел ладонью по-над полом, нащупывая люк. — Ну ладно. Ты спятил, Бэк. Знаешь об этом? Ты просто не принимаешь слово «нет» за ответ. Я…

Тут послышалось чирканье зажигалки, скрежет ее кремня, а затем искра волшебным образом раздулась и стала мерцающим лицом Трейси Бэкона.

— Давай твою, — сказал он.

Сэмми запалил свою зажигалку. Вместе им удалось наскрести достаточно света, чтобы разглядеть, что они встали лагерем с одного боку от всей панорамы, в самой середине широкой лесополосы в полдюйма вышиной. Трейси встал и направился к центру шара. Прикрывая огонек зажигалки, Сэмми последовал за ним. Пол у них под ногами был устлан каким-то грубым и сухим искусственным мхом, которому полагалось играть роль лиственных лесов на склонах покатых холмов. Хруст мха разносился по всему пустому простору высоченного купола. Довольно часто, хотя Бэкон и Сэмми старались шагать как можно аккуратнее, один из них наступал на игрушечную ферму, безжалостно раздавливал парк культуры и отдыха или центральный сиротский приют города будущего. Наконец они достигли главного города в самом центре диорамы, известного как Центрвиль, Центртон или что-то в равной мере воображаемое. Единственный небоскреб тянулся из участка зданий поменьше. Все строения имели обтекаемую форму и выглядели суперсовременно — вроде поселения на Монго или Изумрудного города в «Волшебнике страны Оз». Бэкон опустился на одно колено, и его глаза оказались на одном уровне с самой верхушкой небоскреба.

— Так-так, — хмурясь, сказал он. А затем стал опускаться пониже, медленно подаваясь вперед с упором на одну руку, стараясь не погасить огонек зажигалки, пока не лег на живот. — Так-так, — повторил актер и закряхтел, опуская подбородок к самой земле. — Ага. Вот так. Сомневаюсь, что мне понравилось бы просто над ним проплывать — даже совсем близко.

Сэмми подошел к Бэкону и какое-то время просто рядом с ним постоял. А затем тоже опустился на землю. Подложив руку под грудь и слегка наклонив голову, он прищурился, пытаясь затеряться в иллюзии макета точно так же, как он обычно терялся в Футурии за своей чертежной доской в Флэтбуше миллион лет тому назад. Сэмми сейчас был в одну двадцатую дюйма вышиной, вихрем проносясь по океанической автостраде в маленьком антигравитационном «небоноске», стремительно минуя безмолвные фасады вздымающихся кругом серебристых зданий. Был идеальный день в идеальном городе. Двойной закат мерцал в окнах и отбрасывал тени по зеленым площадям города. Кончики пальцев Сэмми вдруг запылали.

— Ой! — вскрикнул он, роняя зажигалку. — Жжет!

Бэкон погасил свой огонек.

— Тоже мне тюря, — ласково пожурил он друга. — Что ж ты ее галстуком не обвязал? — Актер схватил Сэмми за руку. — Эта?

— Эта, — сказал Сэмми. — Большой и указательный. Черт, обжег. А, ладно.

Несколько минут они просто лежали во мраке будущего. Трейси Бэкон держал обожженные пальцы Сэмми у себя во рту. Оба прислушивались к сказочной работе своих заводных сердец и легких, отчаянно друг друга любя.