Книга: Джейн, анлимитед
Назад: Пропавший шедевр
Дальше: Глава, в которой кто-то теряет душу, а Шарлотта ее находит
Лжецы без границ
Джейн принимает решение.
– Я бы с радостью прогулялась с тобой, Киран, но, если не возражаешь, чуточку позже. Мне нужно кое-что проверить.
– Ладно, – разочарованно вздыхает Киран. – Я буду в зимнем саду, приходи, как освободишься.
– Я найду тебя там, – говорит Джейн. – Обязательно.
Киран удаляется.
Джейн должна узнать правду об этой маленькой девочке, похожей на Грейс Панзавекки. Что, если она в опасности?
На лестничном пролете Джейн встречает Джаспера, который начинает скакать вокруг нее, коротко погавкивая. Кажется, ее пытаются пасти.
– Джаспер, я тебе не овца! – смеется она, сбегая по ступенькам.
Бассет остается на месте, отчаянно скуля.
– Ты можешь пойти со мной, – говорит Джейн. – У меня есть одно важное дело. – Кажется, собаки хорошо ищут людей?
Она поворачивается и спускается еще на несколько ступенек. Когда девушка оглядывается назад, Джаспера уже нет. И как она собирается искать девочку, если не может уследить даже за собакой, которая была здесь буквально пару секунд назад?
– Да, Джаспер, напарник из тебя никудышный, – бормочет она в пустоту.
Вернувшись к своему делу, Джейн, лавируя между декораторшами в приемном зале, подходит к боковому столу, на который девочка что-то положила. Рядом с семейной фотографией с изображением Киран, Рави, Октавиана и какой-то моложавой блондинки – должно быть, Шарлотты – она видит непонятный предмет, похожий на маленький столик. Это дубовый постамент с круглым зеркальным покрытием. Посреди зеркала виднеется маленькое отверстие. В целом эта штука выглядит не особо значительной. Рядом появляется одна из цветочниц.
– Такая подставка мне и нужна, – удовлетворенно отмечает она и ставит на постамент вазу.
Значит, все нормально. Каким бы ни было предназначение постамента, сейчас это подставка для сирени. Что же девочка оставила здесь, его или семейное фото Трэшей? И куда отправилась после?
Джейн пересекает венецианский дворик, не имея ни малейшего представления, куда идти дальше. Она уже знала некоторые комнаты слева: танцевальный зал, приемный зал, кухню. Любопытство толкает Джейн вправо, через восточную аркаду, а затем в комнату, которую она прежде не видела: старомодные зеленые обои в цветочек, парчовые диваны, аляповатый ковер, и никаких тебе маленьких девочек.
Джейн проходит ее насквозь, открывает противоположную дверь и попадает в другой мир: перед ней оказывается зал для боулинга. Это не похоже ни на один боулинг, который она когда-либо видела или могла себе представить: стены сделаны из грубого камня и укреплены широкими деревянными балками, освещение тусклое и мрачное, как в пещере. Перед Джейн простираются две дорожки – полированная гладь из клена и сосны. В конце каждой из них поблескивают кегли. Похоже на место, куда Крысолов приходит поиграть в одиночку, после того как похоронил всех своих детей.
Ощущая смутное беспокойство из-за пропавшего ребенка, Джейн идет прямо по левой дорожке – это единственный путь к двери на другом конце помещения. То, что дорожки предназначены не для ходьбы, довольно сильно смущает ее и даже кажется аморальным.
Она открывает дверь, мир снова меняется. Тепло. Свет, плеск воды и запах хлора: крытый бассейн. Во всю стену напротив – огромный длинный аквариум. Флуоресцентная зеленая мурена прижимается к стеклу, словно рассматривая Джейн, а смертельно опасная бычья акула лениво плавает, не обращая на девушку никакого внимания.
Джейн с тревогой осматривает гладь бассейна, боясь обнаружить девочку утонувшей. Слава богу, он пуст. В аквариуме есть дверь – простая деревянная дверь с латунной ручкой. Это кажется настолько необычным, что, открывая ее, Джейн ожидает, что сейчас вся эта вода, вместе с муреной и бычьей акулой, хлынет через дверной проем прямо на нее. Однако видит перед собой лишь узкий темный коридор, идущий мимо аквариума к другой двери. Открыв ее, Джейн оказывается на клумбе с подснежниками.
Камень отражает порывы сильного ветра. Джейн слышит звук разбивающихся волн где-то внизу. Ей нужно время, чтоб сориентироваться: она где-то в задней части Дома.
Слева, на некотором расстоянии от огромной стены, прижавшись к окружающему террасу бордюру, на полу сидит девочка. Она ежится, обхватив руками колени.
Джейн бесшумно движется к ней. Девочка плачет и дрожит. Короткие кудрявые темно-русые волосы, опухшие от слез глаза. На джинсах и блестящих фиолетовых кроссовках видны следы мокрой травы.
Когда Джейн подходит ближе, девочка вскакивает, смотрит на нее и приседает, как бегун перед стартом. Джейн замирает и успокаивающе поднимает руки.
– Все хорошо, – говорит она, сама не уверенная в этом, но инстинктивно желающая успокоить малышку.
– Ты кто? – настороженно спрашивает та.
– Я Дженни.
– Ты с… – начинает девочка, затем вставляет несколько слов на французском. Ее произношение превосходно.
– С кем?
– Не важно, – говорит девочка. – Что ты здесь делаешь?
– Ты сказала «espions sans frontières»?
– Нет, – говорит ребенок. – Что ты здесь делаешь?
– Это означает «шпионы без границ».
– Я не говорю по-французски. И не понимаю, о чем ты. Так зачем ты здесь?
Она не лучшая в мире лгунья, эта маленькая девочка.
– Потому что я увидела тебя в приемном зале и решила узнать, куда ты пошла.
– Нет, – резко обрывает ее девочка. – Почему ты в этом Доме? Кто ты такая?
Джейн поймала себя на том, что продолжает говорить успокаивающим тоном.
– Моя подруга Киран пригласила меня сюда. Дом принадлежит ее отцу.
– Серьезно? – спрашивает девочка. – То есть ты всего лишь человек?
– Конечно. Кем же еще я могу быть?
– Почему я должна тебе верить?
– Грейс? Что происходит?
– Я не Грейс, – поспешно отвечает девочка. – Меня зовут Дороти.
– Хорошо, – говорит Джейн, стараясь сделать вид, что поверила. – Рада познакомиться, Дороти. Ты живешь здесь?
– Я родственница миссис Вандерс, – отвечает она. – Двоюродная племянница. А тут в гостях.
– Забавно, потому что ты безумно похожа на Грейс Панзавекки, – замечает Джейн.
– Я не знаю, кто это.
– О ней говорят в новостях.
– В новостях много о чем говорят. – Влажной рукой Дороти убирает челку. – Во Французском зоопарке медведь укусил женщину. В Сиэтле две недели подряд идет град из лягушек. В Нью-Йорке парень умер от оспы.
– Грейс Панзавекки – маленькая девочка, ее родители пытались ограбить банк на Манхэттене, а потом вся их семья исчезла.
– Это нелепо, – говорит Дороти. – А что насчет их собаки?
– Собаки? – повторяет Джейн в замешательстве. – Какой собаки?
– Я имею в виду, была ли у них собака?
– Кажется, да, – говорит Джейн, припоминая, что ведущий новостей, сам похожий на сенбернара (чем и запомнился ей), вроде бы и правда что-то говорил о собаке. – Забавно, что ты спрашиваешь об этом. Я действительно помню собаку. Немецкая овчарка? Полицейские обнаружили ее в доме после того, как семья Панзавекки исчезла.
– Что еще? – спрашивает девочка.
– Насчет собаки?
– Да. Кто о ней заботится?
– Не знаю, – отвечает Джейн, – в новостях не говорят о собаке. Там говорили о причастности мафии, пропаже детей и о том, что ребенок болен оспой.
– Какая еще оспа? У ребенка нет оспы!
– Что? Точно, – спохватывается Джейн, понимая, что ошиблась. – Прости. Ты права. Ты упомянула парня из Нью-Йорка, который умер от оспы, и я запуталась. Они говорят, что у ребенка на коже какие-то пятна, подозревают ветрянку или что-то вроде того.
– Вирус оспы может быть снова использован в виде биологического оружия, – важно говорит девочка. – Как то, что британцы сделали с коренными американцами в Форт-Питте во время войн с индейцами и французами. Ты знала об этом?
– Никогда не задумывалась, – признается Джейн. – Кажется, ты много об этом знаешь.
– Оспа должна быть одной из тех болезней, которыми больше нельзя заразиться, – говорит девочка. – Предполагается, что штаммы вирусов будут только в лабораториях: один – в Атланте, другой – где-то в России. Только для потомков. Но это лишь на словах. Микробиологи могли модифицировать вирус оспы, чтобы использовать в современной войне.
– Хорошо, – соглашается Джейн. – Несколько дней назад в новостях передавали, что с тем парнем, который заболел оспой, произошел очень странный случай. Он ворвался в лабораторию ЦКЗ в Атланте и пробрался туда, куда не следовало.
– Как же. – Девочка выпятила подбородок с явным презрением. – Правдоподобная история, конечно.
Джейн пытается припомнить все, что слышала в новостях. Джузеппе Панзавекки и его супруга Виктория – микробиологи. Они покинули свою лабораторию и попытались ограбить банк Манхэттена. В какой-то момент горе-грабители запаниковали, выбежали из банка и скрылись за углом. Кассирша была настолько ошеломлена, что повернулась к коллеге и спросила: «Это что, сон?»
Но это был не сон, и поскольку в этом банке Панзавекки хранили свои сбережения и частенько заезжали туда во время обеденных перерывов, их сразу опознали. Полиция немедленно обыскала лабораторию (никаких следов), дом (пустой, не считая немецкой овчарки) и частную академию их «блистательной восьмилетней дочери Грейс», которая попросилась в туалет и больше не вернулась в класс.
Поиски переместились на участок Центрального парка, где по утрам гуляли младшие Панзавекки – Кристофер и малыш Лео – и где с «обезумевшей нянечкой» приключилась истерика. Она прогуливалась с детьми под одной из арок, когда «человек со стальной хваткой» обхватил ее сзади и что-то приложил к лицу. Женщина старалась прикрыть детей руками, пыталась кричать, но потеряла сознание. Последнее, что она запомнила, – как напавший осторожно кладет ее на землю под звучащую неподалеку мелодию из «Крестного отца».
А вчера за ужином Фиби пустила слух о том, что мафия угрожала причинить вред семье Джузеппе Панзавекки, если тот не оплатит свои карточные долги. Но Люси Сент-Джордж, частный детектив в сфере искусства, была уверена: произошло нечто иное. Джузеппе слишком предан своим детям, он бы не стал так рисковать и связываться с мафией. Он только и делает, что на каждом углу хвастается Грейс с ее феноменальной памятью.
Но все это никак не объясняет, что за работу Панзавекки вели в лаборатории. И связана ли эта работа с оспой. И почему Грейс говорит о французских шпионах. И почему она здесь.
Кто, помимо Джейн, знает, что девочка в Ту-Ревьенс? Доктор Окада? Вчера он был на чердаке в медицинских перчатках, а потом ночью бродил с оружием в руках, говоря что-то загадочное про путешествия. А еще у него была сумка для подгузников. Джейн вдруг осенило, что та белая сумка с оранжевыми утками, которую нес Филипп, предназначена для подгузников.
Фиби Окада? Патрик? Мистер Вандерс? Джейн буквально вчера видела, как он шел через венецианский дворик с еще одним ребенком на руках – неужели это был Кристофер Панзавекки? А что насчет Айви, которая в этот момент была рядом с Джейн и ничего не ответила на ее вопрос о ребенке? И на чердаке с Филиппом Айви тоже была.
Что за чертовщина здесь творится?
– Грейс, – спрашивает Джейн. – У тебя все хорошо?
Кажется, вопрос сердит девочку. Она снова садится и начинает рыдать злыми слезами, крепко обхватив руками колени, словно пытаясь обуздать темперамент.
– Я даже не знаю, кто ты! – кричит она.
– Тебя кто-нибудь обижает? – спрашивает Джейн. – Патрик? Или… – Она не может заставить себя назвать имя Айви. – Фиби Окада? Твои родители тоже тут?
– Спорим, ты хотела бы знать! Спорим, у тебя ко мне много вопросов! Ничего тебе не скажу!
– Грейс! – говорит Джейн. – Я только хочу знать, что ты в порядке!
– Перестань меня так называть! Меня зовут Дороти! – Она внезапно вскакивает.
– Ты куда?
– Спорим, тебе интересно! – Она снова кричит, затем срывается с места, огибает террасу вдоль стены западного крыла с противоположной от Джейн стороны и исчезает за углом.
Джейн остается на месте, провожая ее взглядом, пока скрип открывающейся двери не заставляет ее обернуться. На пороге появляется Патрик, оглядывается по сторонам и замечает Джейн. Его лицо невозмутимо. Кажется, у него есть дар специально создавать эту невинную голубоглазую пустоту. Во всяком случае, он более убедителен, чем Айви.
– Привет, – говорит Патрик, шагая ей навстречу и размахивая громоздким выключенным фонарем. – Решила подышать свежим воздухом?
– Да, – коротко ответила Джейн. – Проветриваю голову перед работой.
– Айви сказала, ты делаешь зонтики. – Патрик глядит на нее своими яркими, ничего не выражающими глазами. – Видела здесь что-нибудь интересное? – добавляет он так, будто это мало его заботит. У Джейн волосы на затылке встают дыбом. Она почему-то думает о мурене в аквариуме. – А ты что здесь делаешь?
– Кое-что потерял, – отвечает он, указывая на свой фонарь, как будто это все объясняет. – Подумал, что это здесь.
– Что – это?
– Трудно описать.
«У него кудрявые русые волосы, заплаканные глаза и недоверие ко всему миру?» – так и подмывает спросить Джейн. Вместо этого она говорит:
– Как загадочно.
Внезапный дребезжащий шум заставляет ее подпрыгнуть на месте.
– Патрик, – звучит металлическая версия голоса миссис Вандерс. – Зайди.
Патрик достает из заднего кармана рацию. Засунув фонарик под мышку, он нажимает на кнопку:
– Иди вперед.
– Дороти вернулась домой, – сообщает миссис Вандерс.
Патрик ослепительно улыбается.
– Нет места лучше, чем дом, – говорит он, убирает рацию обратно, кивает Джейн и удаляется прочь тем же путем, что и Грейс Панзавекки, – вдоль стены – и скрываясь за западным углом.
– Тетя Магнолия, – говорит Джейн. – Что, черт возьми, здесь происходит?
Ответом ей была тишина.
Джейн возвращается через бильярдную, боулинг, душную зеленую комнату. Она держит путь на второй этаж восточного крыла. Там по каким-то делам, связанным с Вермеером, должна находиться миссис Вандерс, которую Джейн намеревалась наконец расспросить о тете, Дороти и всех странностях, творящихся в Доме. Но когда Джейн достигает венецианского дворика, то первым делом замечает миссис Вандерс, которая стоит у фонтана и разговаривает по рации.
– Кто такая Дороти? – спрашивает Джейн без предисловий.
– О, привет, Джейн, – говорит миссис Вандерс, опуская рацию и плавно поворачиваясь. – Дороти – моя племянница, она приехала с Запада. Почему ты спрашиваешь? Ты ее встретила?
– Я была с Патриком, когда вы позвонили ему по рации и сказали, что Дороти пришла домой.
– Да, – не отрицает миссис Вандерс. – Она знает, что ей не разрешается бродить везде, не предупредив нас, но она все равно это делает. Я волнуюсь, тем более, в Доме есть бассейн. Патрик любит ее. Он тоже переживает.
– Что вы имели в виду, сказав «Дороти пришла домой»? Дом – это где?
– Там, где я буду в то мгновение, когда она меня найдет, – твердо заявляет миссис Вандерс. – Я – ее семья. Семья – это дом.
– Кстати, о семье, – говорит Джейн. – Мистер Вандерс сказал, что вы знали мою тетю Магнолию.
Миссис Вандерс хмыкает, окидывая взглядом балконы внутреннего дворика.
– Как такое возможно? – спрашивает Джейн. – Не помню, чтобы тетя говорила мне о том, что знает кого-нибудь из Ту-Ревьенс, кроме Киран.
Миссис Вандерс снова хмыкает, ничего не ответив. Молча изучает Джейн. Повисает неловкая пауза. Джейн предпринимает еще одну попытку.
– Однажды она взяла с меня обещание, что если меня когда-нибудь пригласят сюда, то я обязательно поеду, – говорит Джейн. – Это из-за знакомства с вами?
– Ты любишь путешествовать? – спрашивает миссис Вандерс.
– Наверное, – отвечает Джейн. – На самом деле мне не доводилось много путешествовать, поэтому точно не знаю. А что? Вы путешествовали вместе с тетей или?..
– У нас есть один из ее снимков, сделанных в путешествии, – говорит миссис Вандерс. – Желтая рыбка выглядывает из пасти большой серой рыбы. У твоей тети был талант… обнажать скрытые истины.
– О! – изумленно восклицает Джейн, а затем проникается гордостью оттого, что снимок тети Магнолии очутился на одной из стен такого причудливого дома, как этот. – Так вот откуда вы ее знаете? Пересекались по поводу фотографии?
– Тебе нравится Айви? – неожиданно спрашивает миссис Вандерс, пристально глядя на нее.
– Конечно, – в замешательстве отвечает Джейн. – А почему вы спрашиваете?
– Мне может понадобиться твоя помощь на вечеринке. Если что, я передам тебе сообщение через Айви. А сейчас, если ты позволишь… – Она разворачивается и уходит прочь.
– Я ведь не на вас работаю, – огрызается Джейн в пустоту.
Одно дело, что миссис Вандерс лжет и уклоняется от темы о Грейс Панзавекки, которая явно замешана в чем-то плохом. Но зачем ей наводить туман в ответ на невинные вопросы о тете Магнолии?
Озадаченная, Джейн смотрит на весело журчащий фонтан. Где-то позади слышатся приближающиеся голоса Люси Сент-Джордж и Колина Мака, и Джейн ловит себя на том, что уходит от них наверх. Ей нужно пораскинуть мозгами. «Я немного задержусь», – пишет она на ходу Киран.
Джаспер ждет ее под дверью. Внутри, разгладив свою гофрированную красно-оранжевую рубашку, Джейн садится в одно из кресел напротив камина. Джаспер забирается под кровать и начинает умиротворяюще похрапывать.
Почему-то Джейн никак не может перестать представлять себе, как была одета тетя Магнолия в тот роковой день, когда отправлялась в свою последнюю антарктическую экспедицию. Простое платье глубокого фиолетового цвета с длинными рукавами и с карманами. Громоздкие черные сапоги и длинное переливающееся пальто с серебристо-золотистой подкладкой. Она была похожа на супергероя, отправляющегося на захват антарктической ночи.
Джейн только начала золотисто-коричневый зонтик для самообороны с острыми ребрами и мощными пружинами. Но сейчас у нее перед глазами стоит переливающийся зонтик – снаружи фиолетовый, а внутри контрастный, серебристо-золотистый.
Сможет ли Джейн изготовить его без особых мучений?
Вряд ли. Но у нее такое чувство, что она все равно его сделает.
Джейн работает в своей утренней комнате до тех пор, пока не раздается чей-то оглушительный крик. Нет, не чей-то, а Рави. Где-то в доме истошно вопит Рави.
Не до конца понимая, что происходит, она идет в спальню и прикладывает ухо к полуоткрытой двери. Крик идет откуда-то из глубины Дома – довольно далеко. Проблема в том, что Джейн обнаруживает кое-что интересное в изгибе зонтика и целиком захвачена этим вопросом. «Чертов Рави», – думает она и наконец осознает.
Стоп.
Если люди кричат, это вполне может быть связано с Грейс Панзавекки.
Джейн спешит по коридору на шум. Ступая на мостик третьего этажа, она видит далеко внизу Рави, стоящего в приемном зале. Он держит тот самый маленький зеркальный постамент, который она недавно рассматривала, машет им и орет. При каждом его движении зеркальная поверхность пускает солнечных зайчиков прямо в Джейн. На шахматном полу – цветы, вода и осколки разбитой вазы.
– Октавиан! – вопит Рави. – Октавиан!
Уборщики и декораторы, бросив все дела, глазеют на его буйство. Люси Сент-Джордж стоит рядом с Рави, там же Колин Мак, Киран, Айви и Фиби Окада.
– Что случилось? – шепчет Джейн стоящему рядом мужчине. Это тот извинявшийся уборщик с седыми волосами, который заходил в столовую утром. Он протирает перила влажной тряпкой.
– Не знаю, – отвечает тот, тщательно выжимая тряпку в ведро. – Он только что начал кричать.
– Что за штука у него в руках? – не унимается Джейн.
– Не знаю, – повторяет уборщик с тем же выражением, а затем на мгновение замирает: в зал врывается миссис Вандерс. Она останавливается перед Рави.
– Замолчи! – рявкает она на Рави. – Что, ради всего святого, здесь происходит?
– Вот! – орет Рави, тыча предметом, который он держит, прямо ей в лицо. – Вот что со мной происходит!
С того места, где стоит Джейн, ей не видно лица миссис Вандерс. Она молча протягивает руку вперед, берет постамент, рассматривает его, а затем передает Люси. Бледная как простыня, та тоже исследует его, особенно небольшое отверстие в центре зеркального покрытия. Она поднимает перепуганные глаза на Колина, стоящего неподалеку. Люси выглядит не лучшим образом, – кажется, она потрясена.
– Рави, – говорит она, прочистив горло, – скульптуру сняли прямо с основания. Если сама скульптура не повреждена, ее легко можно будет прикрепить на место.
– Зашибись! – восклицает Рави саркастически. – Охренительно, я бы сказал! Только где, мать вашу, скульптура?!
– Рави, глубоко вдохни и успокойся, – советует миссис Вандерс. – Скажи лучше, где ты это нашел.
Рави тычет в ряд столов у стены:
– Там! На нем была ваза с сиренью, – типа, это праздничная декорация!
– Хорошо, – говорит миссис Вандерс. – Еще один вдох.
– Вчера его здесь не было. – Рави пытается говорить спокойно. – Ни одной из частей статуи здесь не было, когда я вошел. Кто-то взял скульптуру, снял рыбу, а постамент поставил обратно! Какой псих мог это сделать?
Джейн вспоминает, как прошлой ночью Рави спрашивал Октавиана о какой-то скульптуре ценой в миллион долларов. Рыба, пропавшая скульптура рыбы авторства Бранкузи. Этот маленький зеркальный столик должен быть пьедесталом для рыбы Бранкузи, которая стоит миллион долларов.
– Не понимаю, – шепчет Джейн уборщику. – Скульптура ведь сто́ит целое состояние! Я бы поняла, если бы кто-то ее украл, но зачем ломать?
«И зачем, – думает она про себя, – было Грейс Панзавекки приносить его и класть на стол в приемном зале? Может быть, после неудачной попытки ограбления банка ее родители решили попробовать себя в краже предметов искусства?»
Сейчас Рави терроризирует миссис Вандерс, требуя от нее список всех, кто заходил в Дом в последнее время. Внезапно он поворачивается к Фиби Окада, выплевывая ей в лицо:
– Где твой муж? Где Филипп? Он свалил, да?
– Хороший вопрос, – шепчет Джейн и бросает взгляд на подозрительно притихшего уборщика. Тот, оказывается, уже ушел, оставив после себя лишь мокрую тряпку и ведро с пеной. В замешательстве Джейн оглядывается и успевает заметить, как уборщик поспешно скрывается в восточном крыле.
Ее это не особо беспокоит, тем более что внизу начинает твориться что-то странное.
– Я сделаю вид, будто не заметила, как ты только что пытался обвинить моего мужа в воровстве, – говорит Фиби, а затем гордо уходит прочь в сторону венецианского дворика. Но перед тем, как уйти, она запрокидывает голову назад и бросает взгляд на Джейн или, скорее, на пространство рядом с ней, туда, где только что был уборщик. И в этом есть что-то… преднамеренное. Взгляд у Фиби злой.
Этого оказывается достаточно, чтобы Джейн стремительно повернулась и бросилась к ближайшему балкону с видом на атриум – узнать, куда направляется Фиби. За ее спиной миссис Вандерс пытается объяснить Рави, что сломанная скульптура может быть случайностью или глупым розыгрышем. В ответ Рави требует немедленно вызвать ФБР, ЦРУ и Интерпол.
Тем временем перед Джейн, в ее собственном мире недоумения, Фиби через внутренний двор приближается к западной лестнице. Она взлетает, перепрыгивая через две, а то и три ступеньки зараз, – Джейн никогда в жизни такого не видела. Фиби каким-то невероятным образом удается достичь подобной скорости в туфлях на высоком каблуке, причем без всякого шума; Джейн не слышит ничего, кроме голосов в приемном зале и плеска фонтана. Кто такая Фиби? Кем она работает? Фиби время от времени бросает отчаянные взгляды на балконы третьего этажа, и в какой-то момент, проследив за ее взглядом, Джейн видит уборщика, медленно огибающего поверху атриум. Похоже, Фиби хочет перехватить его, причем это крайне важно.
«Espions sans frontières», – сказала Грейс, или, по крайней мере, так послышалось Джейн.
Espions. Шпионы.
Джейн бросается вперед еще до того, как успевает принять окончательное решение. Она настигает уборщика на последнем повороте перед крылом слуг. Не слыша, как она приближается, он ныряет за угол и снова скрывается из виду. Джейн слышит, как уборщик начинает переговариваться с Фиби, которая, видимо, спешила за ним, не переводя дыхания. Джейн замирает. Внезапно она видит себя со стороны: она преследует уборщика, шпионит за Фиби, подслушивает… Зачем ей все это?
– Привет, – говорит Фиби будничным голосом. – Куда идешь?
Мужчина прочищает горло:
– В ванную.
– Так далеко? На каждом этаже возле главной лестницы есть по туалету. Ты прошел уже два.
– Почему вас волнует, какой ванной комнатой я пользуюсь?
– Когда обнаруживается кража, – отвечает Фиби, – все передвижения имеют значение. Ты так не считаешь? Интересно, что ты ускользаешь именно в тот момент, когда один из членов семьи устраивает сцену и всеобщее внимание приковано к нему.
Джейн больше не может это слушать. Неужто Фиби преследовала случайного парня, подозревая в воровстве, только потому, что ему приспичило пописать? Джейн выходит из-за угла.
– Фиби, – говорит она, – что ты делаешь?
Кажется, никто не удивлен ее появлением.
– Дженни? – Фиби приподнимает бровь. – Пришла играть в Робин Гуда?
– Что это вообще значит? Я здесь, чтобы сообщить этому парню, что он может пользоваться ванной в моих комнатах, если хочет. Если ты так думаешь о Робин Гуде, то да.
– Давай, «женщина – спасение Земли», – говорит Фиби, – продолжай защищать «голодных и обиженных», но я взяла его на мушку и намереваюсь рассказать об этом Рави или миссис Вандерс.
– Что рассказать? Что ты можешь процитировать стихотворение, выгравированное на статуе Свободы? Или о том, как не пускаешь людей в туалет? Или что ты ненавидишь мигрантов?
– «Голодных, оскорбленных», – перебивает их мужчина.
– Что? – хором спрашивают Джейн и Фиби.
– «Пришлите мне отверженных судьбой», – продолжает он. – «Я ключ вручу обиженным, бездомным, И свет зажгу над дверью золотой!»
– О! – восклицает Джейн.
– Да мне все равно, – фыркает Фиби. – Я британка.
– И? – спрашивает уборщик. – А я из Южной Кореи.
– Ну а я американка, – говорит Джейн. – И я несколько обижена этим стихотворением теперь, когда его услышала. Мои предки не были «отверженными»!
– Возможно, формулировка была подобрана для аллитерации, – предполагает мужчина, бросая на девушку быстрый изучающий взгляд. Его глаза пробегают по ее ботинкам, по красно-оранжевой гофрированной рубашке, узким полосатым джинсам и буйным кудрям. Джейн чувствует себя так, будто ее фотографируют глазами.
– У меня болит голова, – капризно морщится Фиби. – Так ты берешь этого уборщика в свой туалет или нет?
– Тьфу! – с отвращением сплевывает Джейн. И как только некоторые люди могут быть такими снобами!
– Мои комнаты в другом конце дома, – обращается она к корейцу.
– Спасибо, – отвечает он.
– Как вас зовут?
– Джи Хун.
– Джи Хун, – повторяет Джейн, протягивая руку. – А я Дженни. Вы любите стихи?
– У меня прекрасная память, – отвечает он. – Я использую мнемотехнические методы.
Фиби наблюдает, как Джейн и Джи Хун удаляются.
Воспользовавшись ванной Джейн, Джи Хун уходит, в качестве прощального подарка продекламировав ей «Слышу, поет Америка» Уолта Уитмена. Это немного странно, но Джейн уже настолько привыкла к странностям, что удивилась бы, услышав что-то иное. Джи Хун на мгновение задерживает на ней взгляд, затем быстро кивает и уходит.
Почесывая голову, Джейн возвращается к своему зонтику «Пальто тети Магнолии», заняв руки лоскутками ткани – переливающейся и цвета металлик, – позволив работе полностью ее захватить и продумывая мельчайшие детали. Espions sans frontières. Шпионы без границ. Джейн не эксперт в мире шпионажа, однако уверена, что если бы не было границ, шпионов бы не существовало.
Может быть, она неверно расслышала Грейс.
Вскоре ее желудок сообщает, что пришло время обедать. Джейн понятия не имеет, есть ли в Ту-Ревьенс официальный обеденный час, и решает, что это не имеет значения. Она пойдет на кухню, принесет еду с собой и будет есть во время работы.
– Голоден, Джаспер? – спрашивает она у кровати, проходя через спальню.
Джаспер высовывает любопытный нос наружу и фыркает.
– Я иду на кухню, если тебе интересно.
Он рьяно бросается вслед и так плотно приникает к ее ногам, что Джейн чувствует себя небезопасно на лестнице и вынуждена держаться за перила. На площадке второго этажа она чуть не спотыкается об него.
– Джаспер! Мне нужны мои ноги, чтобы ходить! Но я не могу этого делать, когда к ним прилипла шестидесятифунтовая собака. Мне приятна твоя компания и твоя морда, похожая на банан, но мы не можем занимать одно и то же место, понимаешь?
Пес вскакивает на передние лапы, явно не собираясь ее пропускать. Он прыгает на месте перед высокой картиной с зонтиком, подвывая, как распевающаяся перед выступлением оперная певица.
– Пушистик, – вздыхает Джейн. – Тебе наверняка будет рад и любой другой человек в этом Доме.
Затем она направляется в западное крыло: ей только что пришла в голову одна мысль. Наверняка Трэши или гости сейчас обедают, и ей не хотелось бы к ним присоединяться. Если существует задний вход на кухню, он должен быть где-то в нижней части лестницы в конце западного крыла. Надо проверить.
Она не особо всматривается в висящие на стенах картины, пока что-то знакомое не привлекает ее внимания. Это фотография тети Магнолии, да какая огромная! Отступая назад, чтобы поймать наилучший угол обзора, Джейн жадно всматривается в нее. Бычок, крошечная желтая рыбка, выглядывает из хищной пасти огромной серой рыбы. Джейн помнит этот снимок: тетя Магнолия сделала его где-то у побережья Японии. И сейчас Джейн ощущает себя такой маленькой рыбкой – желтой и решительной, но не совсем в безопасности.
Кажется, Джейн сейчас лопнет от гордости за тетю Магнолию.
Затем она меняет угол обзора и замечает выпуклость в покрытии за фотографией, как будто тот, кто вставлял ее в рамку, сунул сзади толстый картонный прямоугольник. Она должна сказать об этом миссис Вандерс. Такое обращение может повредить фотографию, а работы тети Магнолии заслуживают лучшего обращения.
Джейн оказывается как раз возле черного входа: прямо под лестницей встроена большая металлическая дверь, ведущая в кухню. Справа от нее – кладовка и кухонный комбайн. Слева – два внушительных размеров агрегата, предположительно холодильник и морозильник, которые загораживают вид на оставшуюся часть помещения. Она замедляет шаг, затем останавливается. Патрик и миссис Вандерс стоят у плиты спиной к Джейн, закрывая еще одного собеседника. Но Джейн узнает голос Фиби Окада.
– Да, – говорит Фиби. – Думаю, это он. Говорит, что из Южной Кореи, но я ему не верю.
Фиби передает миссис Вандерс знакомый черный предмет: это фотоаппарат Айви.
Миссис Вандерс просматривает снимки и решительно заявляет:
– Да, я думала о нем. Патрик, выясни, что узнала Айви.
– А теперь, – говорит Фиби, – что насчет моего приема?
– Мистер Вандерс занят, – отвечает экономка. – Он копает ямы.
– Я видела, – кивает Фиби. – А зачем?
– Притворяется садовником.
– То есть мой прием отменен, потому что мистер Вандерс играет в садовника? – вкрадчиво интересуется Фиби.
– У нас есть информация, что Грейс могла закопать ее в саду или на заднем дворе. Мистер Вандерс ищет.
Грейс что-то закопала? Джейн лично видела, как Грейс рылась в земле под дождем. И сообщила об этом мистеру Вандерсу сегодня утром. Она сказала ему: «Я вчера видела маленькую девочку, копающую в саду», после чего мистер Вандерс застыл в изумлении. Так, значит, это Джейн «дала наводку»? Но на что?
– Ты что, шутишь? – удивляется Фиби.
– Нет. – Голос миссис Вандерс сух.
– Она умная заноза в заднице, правда? – говорит Фиби. – Сколько ей, восемь?
– Она забирает годы моей жизни, – высокопарно изрекает Патрик.
– И тем не менее, – продолжает гнуть свою линию Фиби, – я запланировала этот прием еще несколько недель назад. Мне нужно поговорить с мистером Вандерсом.
– Мы ничего не можем поделать. Кто-то должен найти эту скульптуру. Если мы не сможем ее восстановить и вернуть на место, нам не помогут переместить детей.
– Тогда вы выбрали неподходящего кандидата на роль садовника.
– Мистер Вандерс тоже не в большем восторге от этой идеи, – говорит экономка. – Но он пытается относиться к раскопкам как к медитации. Иначе бы у него не нашлось для нее времени в такой суматошный день. Медитация улучшает его сеансы.
– Но мне ведь от этого не легче, если мой сеанс отменен? – говорит Фиби.
– Ты можешь покопать вместе с ним.
Губы Фиби кривятся в усмешке.
– Конечно. Никто ведь и не подумает, что для такого сноба, как я, совершенно нехарактерно опуститься на колени в саду рядом с дворецким и начать копать. А почему Патрик не копает? Или ты настолько красив, что не можешь до такого опускаться, а, Патрик?
– Патрик тоже занят, – говорит миссис Вандерс. – До Праздника остается всего один день, Фиби. Я понимаю твое недовольство, но уверена, что и ты нас поймешь. Все в «Espions sans frontières» идут на какие-то жертвы. Кок едва успел дотронуться до своего саксофона, да и мне совсем не до йоги.
Затем миссис Вандерс отходит в сторону, и Джейн с Фиби оказываются нос к носу.
Фиби улыбается с искренностью, которой Джейн никогда прежде не видела на ее лице.
– Ты умудряешься всегда появляться внезапно, – говорит Фиби. – У тебя просто талант.
Патрик и миссис Вандерс кружат поблизости. На их лицах нет удивления, они бесстрастны и невозмутимы.
– Я не крадусь, – отвечает Джейн, – я просто проголодалась. И пришла на кухню.
Патрик бросает взгляд на миссис Вандерс, затем подходит к Джейн почти вплотную.
– У тебя необыкновенно тихие шаги, – говорит он. – С таким-то росточком и в таких мощных ботинках.
– Моя тетя Магнолия учила меня не давить на окружающую среду, – говорит Джейн, чем вызывает у Фиби короткий смешок.
– Сообщи мне, пожалуйста, как только мистер Вандерс освободится, я тебя умоляю, – обращается Фиби к миссис Вандерс, после чего поворачивается и выходит через главную дверь. Патрик покидает кухню через заднюю.
Джейн остается с миссис Вандерс наедине. Она приподнимает подбородок и стойко выдерживает суровый взгляд экономки. Больше нет смысла притворяться.
– Я знаю, что Грейс Панзавекки в этом доме, – говорит Джейн. – Я знаю, что она взяла скульптуру Бранкузи. Я знаю, что Филипп и Фиби Окада вовсе не те, за кого себя выдают. И вы тоже.
Миссис Вандерс смотрит на Джейн с таким упрямым молчанием, что оно даже кажется в некотором роде угрожающим.
– Скажи мне, – наконец произносит она. – Как ты к этому относишься?
– Что значит – как я к этому отношусь?! – негодует Джейн. – Это что, психотерапевтический сеанс?
Миссис Вандерс мрачно улыбается.
– Если хочешь, можем устроить. Мистер Вандерс – лицензированный психолог, он специализируется на таких вещах.
– На каких таких?! На людях, которые лгут?
– На нуждах политиков и правительственных тайных агентов, – спокойно объясняет миссис Вандерс.
– Да что вы говорите! – выплевывает Джейн, теряя остатки терпения. – Вы все играете в какую-то глупую игру!
– Притворство – часть нашей работы, здесь ты права. – На лице миссис Вандерс снова появляется суровая улыбка. – У твоей тети это прекрасно получалось.
– Моя тетя не притворялась, – машинально возражает Джейн.
– Твоя тетя мертва, – говорит миссис Вандерс. – И тебе пора узнать, кем она была на самом деле. Я хотела связаться с тобой еще несколько месяцев назад, но у меня было слишком много проблем. Магнолия была бы в ярости от такой задержки, упокой Господь ее душу.
У Джейн возникает чувство, будто она на огромной скорости мчится на машине прямиком в дерево.
– Прекратите.
– Слуги Ту-Ревьенс – секретная шпионско-правозащитная группа, – продолжает миссис Вандерс. – Мы беспристрастно оказываем конфиденциальные услуги тайным агентам, политическим элитам и первым лицам всех политических движений, в основном во время сезонных празднеств этого Дома. Мы называемся «Espions sans frontières» – «Шпионы без границ». Твоя тетя…
– Прекратите! – кричит Джейн.
– Твоя тетя Магнолия была тайным агентом американского правительства.
– Это неправда! – говорит Джейн. – Она была подводным фотографом. Она не была шпионом!
– Подводной фотографией она тоже занималась, – продолжает миссис Вандерс. – Это служило прикрытием для ее работы в качестве тайного агента. В наших кругах слово «шпион» считается довольно обидным.
– Да ладно! Это же нелепо!
– Может, это и нелепо, – говорит миссис Вандерс, – но это совершеннейшая правда. Вот откуда я знаю твою тетю. ESF помогала ей время от времени. Я спросила, как ты к этому относишься, потому что нам все время нужны новые люди.
Дверь за спиной Джейн открывается. Входит Айви, высокая и легкая в своем свитере мышиного цвета. При виде Джейн она останавливается, по ее лицу пробегает тень удивления.
– Дженни?
В глазах Айви Джейн видит тревогу, печаль и вину. Она видит правду. Сердце Джейн падает. Значит, все правда.
– Что такое, Айви-бин? – резко спрашивает миссис Вандерс. – Ты можешь пройти вперед и сказать это перед Джейн.
Айви откашливается.
– Я понаблюдала за мужчиной, который назвал себя Джи Хуном, – говорит она. – Я пока не уверена, но, возможно, Фиби права.
– Отлично, – говорит миссис Вандерс. – Пока мы не будем знать наверняка, не следует делать никаких лишних движений. Но мы должны быть абсолютно уверены, что он ни на йоту не приблизится к детям. Пожалуйста, попроси Фиби подойти ко мне как можно скорее.
– Ты ведь не можешь просить Фиби еще о чем-то? Она британский агент. Она не работает на ESF.
– Британцы только выиграют, если мы увезем детей, – говорит миссис Вандерс. – Все только выиграют. И Фиби это знает. Она сделает то, о чем я попрошу.
– Хорошо, – говорит Айви, но мешкает, глядя на Джейн.
– Айви. – В голосе миссис Вандерс неожиданно слышится нежность. – Ступай. Джи Хун и Грейс оба в доме, мы не можем рисковать.
Айви уходит.
– Так ты голодна? – спрашивает миссис Вандерс.
Джейн пытается понять, о чем она говорит.
– Что?
– Пойдем, я помогу тебе чего-нибудь собрать.
– Хорошо, – говорит Джейн машинально, не задумываясь.
Пока она следует за экономкой в кладовку, с одной из полок доносится металлический шум.
«Милая?» – раздается глубокий голос мистера Вандерса.
Миссис Вандерс тянется к рации, лежащей в корзине с фруктами.
– Иди вперед, – бросает она Джейн.
«Я нашел рыбу, – говорит голос ее мужа. – Отнесу ее в твою студию. Ее надо хорошенько почистить».
Миссис Вандерс облегченно вздыхает:
– Слава тебе господи!
«Ты все еще думаешь, что Вермеера подделали?» – спрашивает голос из рации.
– Рави не заметил никаких странностей. Мы десять минут разговаривали, стоя прямо напротив картины.
«Ты доставала полотно из рамы?»
– Пока нет, – отвечает миссис Вандерс, – я сделаю это, как только мы перевезем детей. Если его подделали, это не имеет никакого отношения к детям или к чему-либо из этой истории, поэтому я просто не могу тратить на него время сейчас.
«Не вини себя за то, что поставила это на второй план».
– А кого же мне винить? Если Вермеер подделан – это катастрофа. Ты же знаешь, как серьезно я отношусь к своим обязанностям перед семьей. Рави уже и так ужасно расстроен из-за Бранкузи.
«Он получит своего Бранкузи назад в течение недели, не позже, – говорит мистер Вандерс. – И ты сможешь уделить Вермееру самое пристальное внимание, как только дети окажутся в безопасности. Уже очень скоро. Сейчас главное, что Бранкузи у нас в руках. Завтра Праздник. Все почти закончилось».
– Спасибо, Артур, – благодарит мужа миссис Вандерс. – Перед Праздниками такая суматоха.
«Здесь всегда так», – говорит мистер Вандерс, хихикает, а затем чихает. Затем связь обрывается. Миссис Вандерс кладет рацию обратно в корзину.
– Какой сыр ты предпочитаешь? – спрашивает она. – Мюнстер или грюер?
– Что? – говорит Джейн. – Сыр?
– Я делаю тебе сэндвич, – напоминает экономка. – Ты любишь паштет из куриной печени?
– Вы… – Голова Джейн раскалывается. – Вы используете скульптуру Бранкузи, чтобы заплатить кому-то, кто вывезет детей Панзавекки из дома? И это как-то связано с оспой?
– Вот видишь, – замечает миссис Вандерс, на секунду перестав нарезать толстый черный хлеб и пристально посмотрев на Джейн. – Это то, о чем я говорила. Если тебе удалось нас раскусить, это значит, что у тебя есть способности к подобной работе.
– Но это ведь не ваш Бранкузи, – продолжает Джейн. – Вы его воруете?
– Мы не крадем семейные произведения искусства, – говорит миссис Вандерс. – Мы одалживаем их, чтобы использовать в качестве залога, пока выступаем посредниками. Я передаю картину или скульптуру человеку Х. Человек Х дает мне некий объект – это может быть агент, которого я пытаюсь спасти, или информация, или товар, – и я передаю этот объект человеку Y. Человек Y расплачивается со мной тем, что нужно человеку Х – опять же, человек, информация или товар, – и я доставляю это человеку Х. Человек Х возвращает мне картину или скульптуру. Шедевры – превосходная альтернатива наличным: узнаваемые, обладающие бесспорной ценностью. Их сложнее отследить, чем наличные, которые в любом случае не вариант, потому что у нас их нет.
Джейн ловит себя на том, что кивает как китайский болванчик. Она слышала о такой стратегии.
– Но Рави ведь не знает, – говорит она.
– Никто из семьи Трэш не знает о существовании ESF, – говорит миссис Вандерс. – Я скажу ему, что взяла картину, чтобы почистить, или что провожу какое-нибудь исследование.
– Вы соврете. – Джейн упорно хочет называть вещи своими именами.
Миссис Вандерс кладет на хлеб сыр, паштет и соленые огурцы.
– Люди хотят причинить вред этим детям, – говорит она. – Одна женщина обещает перевезти Грейс и Кристофера Панзавекки в обмен на краткосрочную аренду нашего Бранкузи, а также нашего Рембрандта. Это необычная женщина. Ей не нужны ни деньги, ни информация, ей надо лишь, чтобы разные произведения искусства какое-то время пробыли у нее в коллекции. И она никогда не просит что-нибудь легкое. Картина Рембрандта большая и тяжелая, написанная на дереве, а скульптура Бранкузи очень хрупкая, но сейчас она попросила именно эти две. Мы вернем их в Дом в течение недели.
– Почему Панзавекки так важны?
– Я не могу ответить на этот вопрос. ESF предоставляет защиту политическим агентам, которых эксплуатируют, похищают, отбирают у них детей, оставляют на произвол судьбы. Если их благонадежность ставится под сомнение, мы разрабатываем стратегии отступления, обеспечиваем безопасное перемещение для них и членов их семьи. Зачастую наши услуги требуют помощи третьих лиц, которые помогают нам не по доброте душевной – они требуют платы. Мы научились использовать все доступные нам средства.
– Обманывая людей в этом Доме, которые безоговорочно вам доверяют, – замечает Джейн.
– А что мне остается? – возмущается миссис Вандерс. – Никогда не лгать и ставить под угрозу множество человеческих жизней? Не рисковать предметами искусства, когда они могут обеспечить безопасность детей?
– Мне нужно идти, – говорит Джейн.
– Не вздумай болтать, – предупреждает ее миссис Вандерс. – Помни, что Грейс Панзавекки восемь лет, а Кристоферу всего два. Ты подвергнешь опасности их жизни, если скажешь об этом не тому человеку. Хочешь, чтобы это было на твоей совести? Смерть детей?
– Почему я должна верить, что вы им помогаете? – говорит Джейн. – Если это так, почему Грейс пытается улизнуть? Почему она сломала скульптуру, которая вам так нужна для ее «спасения»?
– Грейс – глубоко травмированный ребенок, которого выдернули из семьи и который отчаянно хочет вернуться домой, – вздыхает миссис Вандерс. – Но не понимает, что дома больше не существует. Она пытается создать нам проблемы, привлечь внимание. Она так себя ведет… Но даже она понимает, где грань!
– Почему ее дома больше не существует? Что произошло?
– Тебе не нужно так много знать на данном этапе, – говорит миссис Вандерс.
– Где малыш Лео? – спрашивает Джейн. – Почему никто о нем не упоминает?
– Он в безопасности, – отвечает миссис Вандерс. – Вот твой сэндвич, немного винограда и кумкват.
Она так сильно пихает Джейн тарелку, что виноград падает и укатывается в неведомые дали кладовки.
– Не могу поверить, что вы лжете Рави, – никак не успокаивается Джейн. – И Киран тоже. Каждый божий день. Как вы можете так поступать?
Лицо миссис Вандерс каменеет. Она швыряет на тарелку Джейн пончик, заставляя улететь еще несколько виноградин.
– Мы будем следить за тобой, – говорит она. – И узнаем, если ты начнешь бродить по дому. У нас есть способы отследить, пользуешься ли ты мобильной связью или Интернетом. Если мы выясним, что ты не держишь рот на замке, ты очень об этом пожалеешь.
– О! – восклицает Джейн. – Теперь я просто жажду на вас поработать! Всю жизнь мечтала о работе, на которой можно угрожать невинным гостям и лгать всем, кто мне доверяет.
– И еще, – продолжает миссис Вандерс, не обращая внимания на тираду Джейн. – Ты останешься здесь. Я попрошу кого-нибудь проводить тебя до твоих комнат.
– Да пошли вы! – говорит Джейн, резко разворачивается и уходит.
Когда Джейн с тарелкой в руках поднимается по задней лестнице, с западных чердаков спускается Патрик. Джейн совсем не удивлена такой встрече. Поравнявшись с ней, Патрик разворачивается и пристраивается рядом. Она даже не удостоила его взглядом.
– Что бы ты сделал, если бы я начала сейчас кричать о вашей дурацкой организации? – спрашивает Джейн. – Связал бы и заткнул рот кляпом?
– Нет, – спокойно отвечает Патрик. – Я остановил бы тебя иначе.
– Ты знаешь, что я ни в чем не виновата, – говорит Джейн. – И я не просила меня втягивать во все это дерьмо.
– Правда? Разве не ты преследовала Грейс сегодня утром? И разве не ты расспрашиваешь всех подряд о своей тете?
– Явно уж не для того, чтобы узнать, что она была шпионом!
– У нее были на то причины.
– Сделай одолжение, – говорит Джейн. – Не хвастайся, что знал мою тетю лучше меня.
– Не будь дурочкой, – говорит Патрик. – Она была твоей тетей. И ты единственная, кто по-настоящему ее знал.
Кажется, он искренен, но теперь это звучит настолько абсурдно, что Джейн не находит, что ответить. Они возвращаются обратно тем же путем – через второй этаж западного крыла, мимо фотографии тети Магнолии.
Конечно, если это ее фотография.
– Все эти годы, – говорит Джейн, – ты врал Киран о том, кто ты есть на самом деле.
Весь оставшийся путь он проделывает в тишине.
Джейн вспоминает вопросы, мучившие ее после смерти тети Магнолии. С Антарктического полуострова до Джейн дозвонился один из членов экспедиции. «Наступил шторм, – сказал он, его голос обрывался; связь на том конце была ужасной. – Она оказалась слишком далеко от базы. Она так и не вернулась. Мне очень жаль».
Тогда Джейн не поняла, что значат эти слова.
Потом она обратилась к своему доктору, доктору Гордон, и спросила: каково это – умереть в метель в Антарктиде?
Доктор Гордон осторожно присела рядом с Джейн. «Сначала кровь отливает от кожи и конечностей, приливая к сердцу, – сказала она. – Это называется вазоконстрикцией. За счет нее тепло сохраняется в организме».
Доктор прерывает рассказ и ждет, пока Джейн кивнет.
– Затем человека пробирает дрожь. По всему телу. Человек становится неповоротливым, ему трудно управлять руками и ногами. – «Еще один кивок». – Мысли путаются, начинаются провалы в памяти. Наступает апатия, человек мало что понимает. Он может где-нибудь зарыться, словно медведь перед спячкой, прежде чем потеряет сознание. Потеряв сознание, человек может время от времени приходить в себя и видеть галлюцинации, но в какой-то момент засыпает уже окончательно и больше не просыпается. Тело умирает долго, но в это время человек не испытывает страданий. Понимаешь, Дженни? В свои последние минуты она не страдала.
Но Джейн не могла вынести мысли о том, что тетушка Магнолия прекрасно понимала, что значит эта сонливость, охватившая ее в антарктической метели. С того дня Джейн стала засыпать еще хуже, потому что именно так, в ее представлении, умерла тетушка Магнолия.
Тетя вообще когда-нибудь ездила в Антарктиду? Или Джейн напрасно притащилась к врачу и терпела этот кошмар? Ее вдруг бросило в жар от стыда при мысли, что тетушка Магнолия лгала ей.
Она находит глазами рамки с фотографиями, которые утром развесила по стенам. Морской черт в Индонезии. Кальмар в Перу. Падающие лягушки в Белизе. Канадский полярный медведь, замерший под водой. Тетушка Магнолия привыкла рисовать для Джейн карту местности после каждой поездки, в которой бывала, с аккуратно записанными датами, чтобы Джейн могла следить за перемещениями, зная, где тетушка находилась в тот или иной момент.
Все лгут. Остальные знали, где на самом деле была тетушка Магнолия. Вероятно, и Айви знала. Джейн подошла к изображению, на котором сама тетя Магнолия стоит на морском дне в Новой Зеландии в подводном снаряжении и трогает кита. Она ли это? В акваланге может быть кто угодно.
Джейн тянется за карманным ножом с множеством инструментов. Снимает фотографию со стены и достает отвертку. Когда основа ослабевает, Джейн отбрасывает ее в сторону, хватает фотографию и разглядывает человека, стоящего на дне океана.
«Лгунья!» – шепчет про себя Джейн и разрывает фото пополам, отделяя человека от кита. Затем, с нарастающей яростью, она продолжает рвать снимок, пока от него не остается лишь множество мелких кусочков. Она подбегает к камину в спальне, бросает обрывки внутрь, затем отправляет туда же куски поломанной рамки. Найдя коробок спичек, она поджигает сразу несколько и закидывает следом.
Вернувшись в гостиную, Джейн срывает со стены следующий снимок, потом еще один, и еще, и еще, рвет на куски кальмара, рыбу, лягушек, рвет в клочья белого медведя с подписью тети: «Спой! За жизнь медведя!»
«Ложь, все ложь!» – думает она, возвращаясь обратно в спальню и бросая клочки в огонь. Чудесным образом угол рамки загорается, несмотря на то что она неумело разожгла камин. Обрывок первой фотографии скручивается и загорается. Она наблюдает, как они чернеют, и пытается решить, что делать с огромным снимком, висящим на втором этаже западного крыла. Принести и тоже бросить в огонь? Или раздолбать здесь все к чертовой матери? Она снова бежит в гостиную, хватает зонтик «Пальто тети Магнолии» над головой и швыряет на пол. Ничего не ломается, и она вновь и вновь, с еще большим остервенением бьет им о ковер, пока не слышит удар спиц, отвалившихся от каркаса зонта, и не видит, как разлетаются по комнате маленькие кусочки металла.
Рыдая, она хватает пурпурную переливающуюся ткань и тянет до тех пор, пока она не начинает трещать. Наступает на ткань ботинком и снова тянет, разрывая ее на куски.
Достает следующий зонт – бледно-голубая яичная скорлупа с коричневыми пятнами – поднимает его и начинает растягивать, как вдруг в комнату вбегает Джаспер, прижимается к ее ногам и начинает жалобно скулить.
На мгновение Джейн приходит в замешательство, поскольку последний раз видела собаку на втором этаже. Как она сюда попала?
Ответом на ее вопрос стал голос Рави, доносящийся из спальни.
– Огонь слабоват, – кричит он ей, – нужно соорудить дымоход из более мелких кусков дерева.
– Что? – Джейн бросает яйцеобразный зонтик и хватается за голову. – Что происходит?!
– Не волнуйся, – отвечает Рави. – Я это исправляю.
– Ты не можешь вот так врываться в мою комнату! – кричит она на него.
– Я постучал, но ты не ответила.
– Значит, тебе следовало уйти и оставить меня в покое.
– Собака хотела зайти.
Джейн оглядывается по сторонам. На полу валяется смятый зонтик «Пальто тети Магнолии», похожий на огромное насекомое, над которым Джейн одержала победу в бою. И она чувствует себя так, словно побывала в битве. Опухшее лицо, прерывистое дыхание. Вытирая глаза рукавами и тяжело дыша, она толкает обломки зонтика в кучу, надеясь, что Рави не заметит их, как и ее слез.
Рави появляется в дверном проеме, вытирая руки о рубашку. Смотрит на нее:
– Ты в порядке?
Она избегает встречаться с ним взглядом.
– Да.
– Выглядишь обезумевшей.
– Это потому что я художник, – говорит Джейн. – Не парься.
Он замечает поломанный зонтик:
– Что с ним произошло?
– Иногда они не работают.
– Понятно, – говорит он скептически, исследуя остальную часть комнаты. Рави подходит к готовым зонтам и мрачно их рассматривает, печальный и угрюмый, словно Гамлет или, скорее, ослик Иа-Иа.
– Это единственная комната в доме, где я ощущаю спокойствие, – признается он, сжимая пряди седеющих волос и вздыхая.
– Если ты снова ко мне ворвешься…
– Я о зонтиках, – поясняет Рави, обводя рукой пространство вокруг. Он указывает на зонт, лежащий в дальнем углу. Это простой, скромный зонтик с чередующимися секторами различных оттенков бледно-желтого, с наконечником и ручкой из красного дерева.
– Можно открыть?
– Серьезно? – устало спросила Джейн. – Прямо сейчас? Я работаю, Рави.
– Пожалуй, я бы купил его для Киран, – говорит он. – Этот зонт напоминает мне о сестре. Если он понравится мне в раскрытом виде, я дам тебе за него три тысячи долларов.
– Это просто смешно, – отрывисто произносит Джейн. – Возвращайся, когда придешь в себя.
– Никто не воспринимает это всерьез, – говорит Рави. – Заметила?
– Ты о чем?
– О Бранкузи! – восклицает он. – Мистер Вандерс до сих пор не позвонил в ФБР. Кругом только и слышно: «Праздник то, праздник се», как будто этот чертов Праздник важнее семьи или Дома.
Джейн напрочь забыла о Бранкузи, о Празднике, обо всем на свете. У нее мелькает мысль рассказать Рави о том, что его слуги используют Бранкузи, чтобы расплатиться с женщиной, помогающей им защитить пропавших детей Панзавекки, потому что Джузеппе и Виктория замешаны в каком-то шпионаже, возможно с применением вируса оспы в качестве биологического оружия.
Он выйдет из себя. Шквал эмоций, бурный и опасный – вот что будет.
Джейн подходит к желтому зонтику, подносит его Рави и дает ему в руки со словами:
– Бери. Откроешь у себя в комнате, рассмотришь хорошенько. Если тебе он понравится, можешь купить его за сто долларов.
– Черта с два, – говорит Рави. – Это будет кражей.
– Я не возьму с тебя три тысячи долларов за один зонтик.
– Тогда двадцать пять.
– Уверена, торги обычно не так происходят.
– Я не собираюсь стоять здесь и молча наблюдать за тем, как ты недооцениваешь собственный труд, – заявляет Рави. – Оценка искусства – моя работа, не забывай.
– Конечно, ты не собираешься здесь стоять, – говорит Джейн. – Ты собираешься уходить, а я собираюсь закрыть за тобой дверь, чтобы наконец побыть одной!
– Двести за зонтик и еще двадцать три сотни – чтобы я ушел и оставил тебя в покое, идет?
Несмотря на свое состояние, Джейн смеется. Рави попал в точку: ее одиночество определенно стоит две тысячи триста долларов.
– Возьми зонт, – говорит она. – Поговорим об этом позже.
– Хорошо, – говорит Рави с озорным огоньком в глазах. – Идет. Почту за честь иметь дело с таким художником.
Он направляется к двери.
– Рави, – говорит Джейн.
– Да? – оборачивается он с любопытством.
«Черт возьми», – думает Джейн.
– Ты внимательно смотрел на Вермеера?
– На Вермеера? – удивляется Рави. – А что с ним?
– Миссис Вандерс как-то упомянула, что подозревает, будто с ним не все ладно.
– О чем ты?
– Я услышала их разговор с мистером Вандерсом. Кажется, она сказала «подделан».
Рави замирает.
– У тебя есть отвертка? – спрашивает он упавшим голосом.
Джейн бросается к брошенному ножику – отвертка все еще торчит.
Она кидает нож Рави, тот неудачно пытается его поймать, поднимает с ковра и, больше не глядя на Джейн, покидает комнату.
Снова оставшись в одиночестве, Джейн смотрит на поломанный зонтик. Это ее зонтик «Пальто тети Магнолии». Она больше не понимает, что творится вокруг.
Она не может заставить себя пойти в спальню и проверить, что стало с фотографиями. По доносящемуся из камина треску Джейн догадывается, что́ может там увидеть.
Тетя Магнолия вообще фотографировала?
Она погибла из-за того, что была шпионом?
Снаружи доносится какой-то шум: скрип лестницы, шорох шагов, звук трения влажной тряпки о стекло. Джейн безучастно берет свой сэндвич и виноград, прислоняется к стеклянной стене и смотрит вниз, краем глаза замечая Джи Хуна – загадочного человека, моющего окна снаружи перед Праздником. Он тоже явно не тот, за кого себя выдает.
«Все вокруг меня – ложь».
– Кроме тебя, Джаспер, – говорит она псу, который смотрит на нее с тревогой.
Через некоторое время раздается стук в дверь спальни. Необходимость с кем-то разговаривать кажется Джейн утомительной. Это в любом случае будет либо тот, кому она вынуждена лгать, либо тот, кто лгал ей. Она плетется через спальню и распахивает дверь.
Перед ней, потирая затылок, стоит Айви. Кажется, она нервничает.
– Привет, – говорит она. – Ты в порядке?
– Серьезно? – спрашивает Джейн. – Ты на полном серьезе задаешь мне этот вопрос?
Айви поднимает глаза на Джейн, и в них отражается столько неподдельной печали, что Джейн мгновенно приходит в ярость.
– А ты-то чем так опечалена?
– На самом деле много чем, – довольно резко отвечает Айви.
– Что бы там ни было. Чего тебе?
Айви коротко вздыхает:
– Миссис Вандерс сказала, что ты должна поужинать у себя в комнатах. Мы принесем тебе еды.
– Она боится оставлять меня с другими гостями, – говорит Джейн не вопросительно, а утвердительно.
– Она чертовски разозлилась на тебя за то, что ты подсказала Рави проверить Вермеера.
– Так, значит, это правда? Картина – подделка?
– Угу, – говорит Айви с усталым безразличием. – Оказывается, посреди всего этого бедлама кто-то спер еще и Вермеера.
– И что, она разве не рада узнать наверняка?
– Это да, но Рави словно с цепи сорвался. Это отвлекает миссис Вандерс от того, что она должна делать. Теперь еще труднее оправдать отказ от вызова копов. Если дом будет кишеть полицейскими, нам будет очень трудно вывезти отсюда детей.
– О. – Джейн понимающе кивает, ощущая укол вины, который тут же заставляет ее злиться на саму себя, а затем на миссис Вандерс, поскольку все действительно так, как говорит Айви. – Но это не значит, что я начну болтать о Панзавекки за ужином.
– Знаю, – печально говорит Айви. – Мне правда очень жаль.
Она рассматривает низ своего мышиного свитера.
– Все пытаюсь представить, каково тебе сейчас.
Джейн криво улыбается:
– Может быть, когда представишь, ты сможешь мне объяснить.
– Послушай, Дженни, – говорит Айви. – Я родилась для этой работы. Я ничего, кроме нее, не знаю. Вот уже несколько лет я мечтаю покончить с этим, и вот наконец это почти произошло. Это мое последнее задание.
– Правда? – спрашивает Джейн, глядя на нее с неожиданным для себя любопытством. – А тебе можно?
– Только когда согласую это с главным управлением.
– Есть еще и главное управление?
– «Espions sans frontières» – международная организация, – поясняет Айви. – Мы – лишь одно из подразделений, а головной офис базируется в Женеве. Я поеду туда, и со мной проведут собеседование для выходящих, после чего я планирую покинуть этот Дом. И заняться чем-нибудь другим. Чем-то, от чего не будет ночных кошмаров. Из-за этого Дома мне постоянно снится всякий ужас!
Теперь Джейн пытается представить, на что похожа жизнь Айви.
– Все слуги, рожденные здесь, живут такой жизнью?
– Подавляющее большинство. Я, Патрик, семья Вандерс, – отвечает Айви. – Так продолжается из поколения в поколение. Мои родители погибли, выполняя эту работу.
– Да ты что! – Джейн поражена. – Я думала, это была автокатастрофа.
– Чисто технически – да, – отвечает Айви. – Это произошло четыре года назад. Они пытались помочь агенту перебраться в безопасное место подальше отсюда. Точно так же мы сейчас стараемся помочь Панзавекки. Тогда мы инсценировали смерть агента. И это сработало. Но все остальное пошло неправильно, и их расстреляли.
– Господи, Айви! Мне очень жаль.
– Ну, – говорит Айви, – ты внезапно потеряла родителей, а следом за ними человека, который заменил тебе мать. Ты знаешь, каково это.
В течение минуты Джейн молча изучает собственные ботинки.
– Из всего этого я извлекла один урок: никому нельзя доверять. Почти все люди – не те, кем кажутся. И ты задаешься вопросом: а знал ли ты их хоть когда-нибудь? Ты пытаешься оживить в голове их образы, но видишь лишь пустоту. Единственное, в чем можно быть уверенным наверняка, – это люди, которые тебе лгали.
– О, – возражает Айви. – Ты знала свою тетю. И она была твоей гораздо больше, чем чьей бы то ни было.
– Но я не знала, чем она занимается, – сокрушается Джейн. – Я всегда считала, что она изучает водных животных. Она ждала, наблюдала и никогда грубо не вторгалась в их мир.
– Я немного знаю о том, чем она занималась. Не очень много. Но кое-что. – Она делает паузу. – Хочешь, чтобы я рассказала?
– А смысл? Я должна была услышать это от нее, а не от кого-то другого. Услышать это от тебя будет… – «Больно, – думает Джейн. – Это только лишний раз подтвердит, что вся моя жизнь – сплошная ложь».
– Уверена, меньше всего на свете она хотела причинить тебе боль, – говорит Айви.
– Не выгораживай ее передо мной, – огрызается Джейн.
– А что, если это поможет объяснить, как все было на самом деле? Я имею в виду, что это поможет тебе сформировать более четкий образ человека, на которого ты злишься.
– Сейчас ты рассуждаешь, как психотерапевт, – фыркает Джейн, но понимает, о чем толкует Айви.
– Ладно, – сдается она. – Рассказывай.
– Хорошо, – тихо говорит Айви. – Я знаю, что она действительно была фотографом подводной фауны. Но, помимо этого, она обнаружила затонувшие подводные лодки Северной Кореи, Ирана и тот российский авианосец, который пошел ко дну несколько лет назад, помнишь? И еще она иногда находила подводные кабели. А иногда подрезала их и представляла это как несчастные случаи.
Это невозможно. Джейн нервно смеется. Она не знает человека, которого описывает Айви, – человека, находившего подводные лодки с секретной информацией, ядерными ракетами и раздутыми трупами утонувших солдат. Ее тетя Магнолия фотографировала красивых животных. Она стремилась сохранить океан.
– Довольно! – обрывает она Айви.
– Хорошо, – говорит Айви. – Я видела ее всего пару раз. У нее был классный гардероб и спокойный, уравновешенный характер. Она выглядела несколько эксцентричной, но в то же время и практичной, все в пределах разумного. Как ты.
После слов Айви Джейн внезапно захотелось посмотреться в зеркало, чтобы отыскать на своем лице черты тети Магнолии.
– Было ли последнее путешествие тети Магнолии шпионским заданием?
– Насколько нам известно, – говорит Айви, – Магнолия действительно поехала в Антарктиду, чтобы фотографировать пингвинов и китов.
Джейн не знает, хорошо это или плохо – что тетя погибла как фотограф-натуралист, а не как шпион.
– Ты же знаешь, что в этом доме никому нельзя доверять? – спрашивает Айви. – Особенно держись подальше от того парня, который притворяется уборщиком и называет себя Джи Хуном. Он может быть опасен.
– Он и есть уборщик, – говорит Джейн. – Я имею в виду, что он действительно убирает в доме, даже если это и не единственное его занятие.
Айви слегка улыбается:
– Я все равно ему не доверяю. Даже уборку.
– И все-таки почему же он так опасен? – спрашивает Джейн. – Кто он?
– Миссис Вандерс меня придушит, если скажу тебе.
– Он что, вооружен?
– О, несомненно, – отвечает Айви. – Он хочет добраться до Грейс. У нее есть то, что ему нужно.
– Грейс! – воскликнула Джейн, думая о девочке, которая сидела согнувшись и плакала. Сердилась. Совсем еще малышка…
– Что же такое есть у Грейс, что понадобилось этому вооруженному человеку?
Айви колеблется.
– Кое-что есть у нее в голове. Информация.
У самой Джейн в голове что-то зашевелилось.
– У нее феноменальная память, – говорит она. – Девочка использует мнемотехнические средства. Отец ею гордится.
– Да.
Кажется, Айви собиралась сказать что-то еще, но остановилась, горестно вздохнув.
Пряди волос выбиваются из ее небрежного пучка. Плечи опущены.
– Как бы я хотела все-все тебе рассказать! – вздыхает она. – Мне очень жаль, Дженни. Я просто не могу.
Джейн хочется протянуть руку и убрать прядь волос с глаз Айви, дотронуться до ее плеча. Она хочет понять.
Она не коснулась Айви. Зато застенчивый взгляд Айви задержался на Джейн.
– Мне нужно идти, – говорит девушка. – Я оставлю ужин за твоей дверью в ближайшее время. Киран скажу, что тебе нездоровится, если это поможет.
– Ладно.
Когда Айви уходит, Джейн возвращается в свою гостиную.
Ту-Ревьенс шумит. Журчание воды, вздохи, стоны. Джаспер бродит по комнате, а затем подходит к Джейн и прислоняется к ее ногам.
– Этот Дом издает множество непонятных звуков, тебе не кажется? – обращается она к собаке.
Плач послышался где-то очень далеко и едва различимо, смешиваясь с металлическим стуком водонагревателя. Джейн списала бы его на завывание ветра или плеск воды, если бы не знала, что где-то в недрах Дома находится двухлетний Кристофер Панзавекки.
Один раз Джейн подходит к окну, ища взглядом Джи Хуна. Он моет стекло – медленно, размеренно, словно делая Дому массаж перед сном.
Джейн пытается глубоко вдохнуть, представив, что ее легкие – это медуза, но у нее ничего не выходит. Даже медуза чувствует себя ложью.
Дом пробудил ее ото сна о… что это было? Ей приснился человек, укравший Лео Панзавекки, но во сне все было гораздо страшнее, чем рассказывали ведущие новостей, потому что этот мужчина был болен оспой и заразил ею малыша Лео. Затем болезнь передалась Грейс и Кристоферу, Шпионам без границ, сицилийской мафии и рыбам, потому что малыш Лео спит с рыбами.
Затем она будто бы просыпается. Все тело зудит. Она зовет тетю Магнолию, которая спасает подводных детей, у которых тоже зуд, и это – часть ее шпионской работы. Наконец она окончательно просыпается. Колючая шерстяная шапка тети Магнолии лежит прямо возле ее вспотевшей шеи.
Джейн в своей постели в Ту-Ревьенс. В ногах дремлет теплый бассет-хаунд. Часы на столике у кровати показывают 5:08 утра. Она дышит с нарастающей паникой, вспоминая, что за несколько недель до той страшной экспедиции тетя Магнолия была необычайно рассеянна. Например, она оставила конфорку зажженной на целый день, погрев себе супа. Это было совсем на нее не похоже. Не раз Джейн видела, как тетя смотрит в книгу, при этом явно ее не читая, поскольку никогда не переворачивала страницу. А потом была та самая ночь, когда Джейн проснулась и обнаружила, что тетя не спит, – именно тогда Магнолия взяла с нее обещание, что она непременно поедет в Ту-Ревьенс, если получит приглашение.
В день, когда тетя Магнолия уехала в свою последнюю экспедицию, Джейн зашла в свою комнату и обнаружила лежащую на кровати шапку. Тетя Магнолия всегда брала эту шапку с собой в холодные поездки, а сейчас оставила специально, чтобы Джейн ее нашла. Почему?
Почему сны заставляют нас просыпаться с вопросами, которые не имеют к ним никакого отношения?
Джаспер перемещается по кровати, пока голова не упирается в ее локоть. Джейн прислушивается к его размеренному дыханию. Интересно, может быть дыхание Джаспера даже лучше дыхания медузы?
День рассветает желтым и зеленым. Джейн больше не удается заснуть. Наконец она выскальзывает из-под одеяла – осторожно, чтобы не потревожить Джаспера. Она идет в гостиную и выглядывает в окно. Со стороны рамбла к дому приближается фигура: Колин Мак, одетый во все черное. Видимо, он спешит – все время оглядывается. Это немного странно: думает, что его преследуют? Что он вообще там делает? Не могут же все в этом доме быть шпионами? Джейн наблюдает, как он заходит в дом через дверь, ведущую к бассейну.
Когда она поворачивается лицом к комнате и видит изломанный зонтик, валяющийся на полу, ей становится не по себе. Его обломки расположены так, что Джейн видит фиолетовую ткань, через которую равномерно просвечивает серебристо-золотистая подкладка. Ее разум словно наполняется волшебным сиянием, подобно яркому свету, который оставляет после себя на сетчатке глаза яркий блик, перед тем как окончательно померкнуть. Мимолетный призрак тети Магнолии.
– Тетя Магнолия? – зовет она вслух.
Она всегда моментально реагировала на зов, бросая все свои дела, едва услышав свое имя из уст Джейн. Те моменты были настоящими.
Джейн осторожно опускается на пол, откинув голову к окну. Зонтик – иллюзия, не более того.
По-видимому, Джейн позволено посещать завтрак одновременно со всеми, поскольку никто не пытается ее остановить. Ее маршрут лежит через бальный зал. Она старается держаться поближе к стенам, обходя стороной служанок, моющих пол.
За завтраком никого нет, и, кажется, подавать его никто не собирается. В дальнем конце длинного стола стоит кофейник, рядом с ним – фрукты, хлопья, молоко, сахар и горшочек застывшей овсянки. Она насыпает себе немного кукурузных хлопьев и быстро ест. Затем возвращается в приемный зал, кишащий людьми. Она не знает, куда пойти дальше, и вдруг на мосту второго этажа видит Джаспера. Он сидит с довольным видом, просунув нос между столбиками балюстрады, и Джейн думает, что он может подсказать ей верное направление. Она поднимается к нему.
– Полагаю, это далеко не первое твое праздничное утро, правда, Джаспер?
Шумиха внизу начинает приобретать какой-то смысл. Люди разбредаются по группам: обслуживающий персонал – отдельно, музыканты – отдельно. Патрик и Айви, расхаживающие туда-сюда по коридору либо вверх-вниз по лестнице, наверняка шпионят. Они вообще когда-нибудь занимались домашним хозяйством? Кто знает. Сама миссис Вандерс не приближается. Она стоит как скала в центре приемного зала, и люди огибают ее с обеих сторон. Она почти не разговаривает, словно стремясь контролировать все действо одним только взглядом.
Киран идет вдоль мостика и, зевнув, останавливается на противоположной от Джаспера стороне. Еще один человек, понятия не имеющий о том, что происходит в ее собственном доме. «Только не вынуждай меня тебе врать», – мысленно просит Джейн.
– Доброе утро, – говорит Киран с полуулыбкой. Ее волосы собраны в конский хвост, и Джейн думает, что она, должно быть, еще не накладывала макияж. – Решила рассмотреть все с высоты птичьего полета?
– Отсюда отличный обзор, – отвечает Джейн.
– Ты хорошо себя чувствуешь?
– Да, сегодня мне гораздо лучше.
Киран облокачивается о перила.
– Когда мы были маленькими, – говорит она, – это были наши любимые дни в году. Мне нравилось стоять здесь с Патриком и за всеми наблюдать. Айви тогда была еще совсем малышкой, она держала меня за руку и смотрела большими, как тарелки, глазами. А любимым занятием Рави было всем мешать.
– Как он это делал?
– Задерживал всех, настаивая на том, что сам будет носить разные вещи, при этом понятия не имея о том, что куда нужно складывать. – Киран закидывает свой конский хвост за плечо, слегка улыбнувшись. – Уверена, он считал, что помогает.
– И ему разрешали?
Киран пожимает плечами:
– Нет, если Октавиан или кто-то из четы Вандерс заставал его за этим занятием. Но они обычно бегали как подорванные. Рави знал, как с ними не столкнуться. Он был маленьким очаровательным деспотом. Было очень… поучительно наблюдать за тем, как люди на него реагируют.
– Поучительно?
– Настоящее пособие. Как минимум, по психологии полов, а то и возраста и рас. Что станет делать струнный квартет белых женщин, когда богатенький мальчишка наполовину бенгальского происхождения, единственный сын белого хозяина, говорит им поставить сцену в каком-нибудь совершенно неподходящем месте? Например, посреди лестницы?
– Не знаю, – говорит Джейн. – Что?
– Обычно было три варианта, – рассказывает Киран. – Не обращать на него внимания, подождать, пока придут Вандерсы или Октавиан и заставят его замолчать либо плясать под его дудку, сверля его ненавидящими взглядами. В этом конкретном случае они его проигнорировали, Рави начал вопить, они продолжали не обращать на него внимания. В конце концов появился Октавиан и унес его на одном плече, плачущего и зовущего маму. Которая, разумеется, не пришла, потому что работала.
– И что Октавиан сделал дальше? – спрашивает Джейн. – Отшлепал его?
– Наверняка пошел с ним в боулинг, – усмехнулась Киран, – и там поговорил с ним как мужчина с мужчиной, и втолковал про уважение к окружающим.
Джейн полагает, что тетя Магнолия одобрила бы такой подход, если бы у них дома оказался боулинг.
– Звучит довольно мило.
– У нас с Рави было много воспитательных бесед во время игры в боулинг, – говорит Киран с задумчивым весельем.
Джейн ловит себя на том, что разглядывает Киран. Ее глаза слишком яркие, она часто моргает. Джейн спрашивает себя, выспалась ли та этой ночью? Делил ли Колин с ней постель? А Патрик? И что он ей врал, когда ему приходилось просыпаться чуть свет и отправляться на шпионское задание?
– А что насчет Айви и Патрика? – отважилась спросить Джейн. – Октавиан и с ними проводил беседы?
– О нет. Они выслушивали лекции от собственных родителей и от Вандерсов.
– Понятно, – говорит Джейн, а про себя думает: «И еще какие!» – Патрик рассказывал тебе о том, что узнавал на этих лекциях?
– Бывало, – отвечает Киран. – Но потом перестал.
– Перестал?
В это мгновение в зал врывается Рави. Волосы влажные, воздух наполнен гневными флюидами. Останавливаясь перед миссис Вандерс, он громогласно оглашает на все этажи:
– Я пригласил на Праздник полицию штата Нью-Йорк, ФБР и Интерпол, – объявляет он. – Я передал Дом в их распоряжение.
Сердце Джейн упало. Это она во всем виновата!
– Что ты сделал? – кричит миссис Вандерс.
– Полицию штата Нью-Йорк, ФБР и…
– На Праздник? Ты совсем ополоумел?
– А в чем дело?! – удивляется Рави. – Это мой Бранкузи и мой Вермеер. Это мой Дом! Это моя вечеринка!
– Это Бранкузи твоего отца и Вермеер твоего отца! – говорит миссис Вандерс. – Это Дом твоего отца и вечеринка твоего отца.
– Мой отец – призрак, – говорит Рави. – Ему плевать, даже если мы разожжем костер во дворе и кинем туда все его картины! Если он стал равнодушен ко всему, значит я буду неравнодушным вдвойне!
– Я связывалась с полицией, – говорит миссис Вандерс. – Они уже ведут расследование. Тайно.
– Где? Почему я их не видел?
На мостик заходит Патрик, становясь рядом с Киран. Он непроизвольно облокачивается на перила в той же позе, что и она. Киран не смотрит на него и делает вид, будто не замечает, однако Джейн чувствует, как она напряглась. Их плечи соприкасаются.
Джейн замирает, когда Айви переходит на другую сторону и встает рядом с ней.
– Хорошая же получится вечеринка! – продолжает миссис Вандерс язвительно. – С ФБР и Интерполом, задающими гостям грубые вопросы!
– Почему это должно беспокоить тех, кто не воровал мои шедевры? – наседает Рави. – Честно, Ванни, от тебя я не ожидал такого равнодушия.
– Проклятье, Рави! Ты ведь знаешь, что это не так. Забота о Доме – моя работа. Я просто хочу, чтобы прежде, чем звать на торжество представителей закона, у меня спросили: а не создаст ли это дополнительных сложностей всем тем, кого ваша семья наняла для обеспечения комфорта и веселья гостей вечеринки. Это ведь тоже наша работа, ты знаешь. Ты все усложнил для меня и мистера Ви, для Патрика, Айви, Кока и всего персонала. Только потому, что потерял голову от своего упрямства.
Миссис Вандерс поднимает глаза на Джейн, явно упрекая в этом и ее. Девушку обдает жаром. Грейс Панзавекки обнаружит кто-то, кому совсем не следует ее находить, и это будет на совести Джейн.
– Привет, – шепчет Айви рядом с Джейн. – Не кори себя. Я на твоем месте сделала бы то же самое.
– Я не ищу утешения, – огрызается Джейн, внезапно разозлившись на Айви. Она не имеет права читать ее мысли!
– Это наша работа, – говорит Айви. – Мы разберемся.
– Не сомневаюсь.
Киран, стоящая с другой стороны от Джейн, молчит. Непонятно, слышала ли она их диалог и как бы отреагировала, если бы услышала.
– Доброе утро, Айви-бин, – приветствует ее Киран, продолжая не замечать Патрика.
– Привет, Кир, – отвечает Айви. За стеклами ее очков прячутся усталые глаза.
– Не хочешь сходить в боулинг?
Джейн требуется несколько секунд, чтобы понять, что вопрос обращен не к Айви, а к ней.
– Я? Конечно!
Киран берет Джейн за запястье и уводит, осторожно огибая Патрика.
– Пойдем. В ближайшее время боулинг будет единственным тихим местом в Доме.
Конечно, нет ничего тихого в бросании тяжелых шаров на кленовый пол. Но удар шара о пол, затем глубокое, мерное грохотание, пока он катится, а потом – взрыв рассыпающихся кеглей делают воцарившееся между ними молчание не таким заметным.
Киран подходит к заступу, с силой бросает шар и с ходу выбивает красивый страйк. Поворачивается назад с мрачным лицом, и Джейн понимает, что все это время Киран была в гневе. Киран была зла, когда возвращалась домой через книжный магазинчик кампуса. «Страшно представить, как бы она разозлилась, узнай правду, – думает Джейн. – Наверное, побила бы все рекорды игры в боулинг».
Джейн просовывает пальцы в дырки от мяча.
– Скоро праздник, – говорит она в надежде, что это поможет разговорить Киран.
– Может, хоть это прервет скуку, – отвечает Киран.
– Ты всегда приезжаешь домой на Праздник?
– Почти. Это своего рода семейная традиция. Октавиан каждый раз звонит мне и приглашает. Во всяком случае, раньше было так.
– А потом?
– Сомневаюсь, что он вообще брал в руки телефон с тех пор, как моя мачеха исчезла. Он в депрессии.
Джейн приближается к заступу и делает бросок. Мяч с силой ударяется об пол. Она безучастно наблюдает, как стремительно он приближается к кеглям, шесть из которых разлетаются в разные стороны.
– Ты сказала, что в этот раз тебя пригласил Патрик.
– Ага, – говорит Киран. – Со своей обычной песней о том, что хочет мне в чем-то признаться.
– Он так ничего и не сказал?
– Ни слова, – отвечает Киран.
