КРИВАЯ ПРОГРЕССА (КРИВАЯ РЕМИ)

ДЕФОРМАЦИЯ

Шизофрения!

– Вас нет! – кричал он на них.

Те продолжали бежать – а первуё аккурат отводилу руку для удара.

Открой глаза! Выйди из Дворца! Забудь!

Бац! Он врубился макушкой в потолок кабины Клыка. В глазах потемнело.

Еще не до конца воспринимая окружение, Адам отреагировал так, как следовало в силе тяжести Фарстона (или Дворца) – и в результате отлетел от боковой стены. Заморгал, не веря собственным глазам. С нее, в двух дюймах, скалилсу на него огромный, словно памятник Сталину, Патрик Георг Макферсон.

В рефлекторном, практически паническом приступе Замойский оттолкнулся назад, к креслу. Он не мог отвести взгляд от экрана с успокаивающе улыбчивым Патриком – потому кресло сперва нащупал, кресло и тело в нем. Анжелика не отреагировала на прикосновение, не отозвалась. Только тогда он посмотрел на нее. Девушка была без сознания. С порезанных запястий сочилась кровь. В левой руке она все еще сжимала нож. Кормила Клык до конца.

– Перевяжите же ей раны, – отозвалсу Патрик через динамики. – Если б не невесомость —

– Знаю, – рявкнул Замойский.

Он зыркнул на экран с противоположной стороны. Звезды разъезжались в стороны, стянутые в своеобразные складки – звезды, звездный свет. Они летели, причем с немалой скоростью.

Кабина, наверное, была снабжена камерами, ранее отключенными, поскольку Патрик перехватилу взгляд Замойского – и пока Адам осматривал Анжелику, ону сказалу:

– Невесомость, поскольку не можем тратить топливо для маневренных двигателей. Это не Порт, а одиночный Клык. На гребне волны qFTL его скорость остается очень небольшой, а ускорение – нулевым. Как сейчас.

– Куда мы летим?

– Не знаю.

– Что?

– После отрезания от Плато я не в состоянии —

– Нас снова отрезало?!

– Да. Мы находимся под блокадой.

– Чудесно. Но прежде чем это случилось —

– Мы летели к Крейтону-113. Это черная дыра, достаточно далеко. Там бы мы вошли в темпоральный карман. Но сейчас я просто пытаюсь сбежать подальше от Войн. На экране сейчас симуляция. Во внешней системе мы движемся быстрее света и с кормы сюда не доходят никакие данные, зато с носа – с задержкой, зависящей от угла, под которым —

– Понимаю.

Адам ничего не понимал. Миг тому назад (но было ли это на самом деле мигом?..) он спрашивал в Фарстоне, кто войдет на Поля Клыка, а эту самуё Патрик Георг ответилу ему, что Официум. А теперь он смотрит – и чья морда в интерфейсе? П.Г.

К тому же, эта блокада. Разве Войны за нами гонятся?

И откуда же, сучья лапа, взялусь секретарь Джудаса в моем Дворце Памяти?! Это же диковское безумие, настоящий Палмер Элдрич: открою туалет, и выйдет тысяча маленьких Георгов.

Именно – туалет. Я должен ссать в шлюз? Этому Клыку недостает базового обустройства. Он сглотнул. Горло сухое, чуть ли не ороговевшее. Когда он пил в последний раз? Его наноматическая манифестация – да, было дело; но он, Замойский, его тело, биологическая пустышка? С флягами они на хрен распрощались, как и с остальным, что во время старта воздушного шара Смауга не было привязано к одежде, не набито в карманы. То есть ни воды, ни провианта.

Перевязав оторванными рукавами рубахи Анжелики ее запястья, он посильнее пристегнул лежащую без сознания девушку к креслу. Нож спрятал.

– Ты сидишь на внутренних компьютерах Клыка, да? – спросил он Патрику.

– Верно.

– Ты – программа Официума.

– Все мы – программы.

– Программа Официума, но я вижу рожу Макферсона.

– Эта накладка френа была выбрана как оптимальная для коммуникации с вами и стахсом Анжеликой. Фоэбэ Макферсон самуё предложилу свой френ.

– Кто? – потерялся Замойский.

– Патрик Георг Макферсон.

Замойский покачал головой. Слишком много совпадений: чудо, паранойя или пятница тринадцатое.

– Приоритеты, – рявкнул он.

– Безопасная транспортировка обоих в любой из Портов Цивилизации HS, когда станет возможным их открытие.

– Транспортировка ее или меня?

– Я сказалу: обоих.

– Но в ситуации кризиса? Необходимости выбора?

– Вас.

Значит, он был прав: Джудас лгал! Сам Замойский, память Замойского – была для кого-то важна. Наверняка для Официума.

– Наш статус?

– Прошу точнее.

И правда, без Плато AI тут, скорее, тупы.

– Если бы я отдал тебе приказ…

– Зависит – какой.

– Ага! Значит, калитка есть.

– Я всегда охотно принимаю рассудительные предложения, особенно в условиях настолько ограниченных вычислительных мощностей.

Формулировка показалась Замойскому пустословием: чтобы суметь выбрать из решений А и В более осмысленное, сама программа должна оказаться настолько умной, чтобы уметь анализировать их на несколько шагов дальше, чем те, кто их предлагает, а потому – на кой черт ей вообще нужны подобные предложения? Правда, всегда легче критиковать, чем выдумывать. Самое ценное – то, что невозможно алгоритмизировать: воображение.

Предложения… Хер ому на воротник.

А следовательно, чего я, похоже, должен желать? Чтобы ону оказалусь менее или более умнуё по сравнению со мной?

– Ты ведь сумеешь рассчитать, сколько выдержит человек без пищи и воды? Не вспоминая уже о такой подробности, как кислород – у нас же здесь есть запасы воздуха? Кислородовоспроизводящие цепи? Хоть что-то? Хм?

– Инклюзии Официума обдумывали эту проблему, – ответилу с раздумьем Георг/Официум, и у Замойского дрожь прошла по спине: он узнал эту интонацию. – До Крейтона мы должны добраться за тридцать восемь к-часов. Даже имея в виду кровопотерю у вас и стахса Макферсон —

– Ты хотелу сказать, – прервал егу Замойский, – должны бы туда добраться. Ты ведь саму утверждаешь, что после отреза от Плато ты не знаешь даже, в какую сторону мы летим. Кстати сказать, я не могу понять, как такое возможно. Ты ведь, полагаю, помнишь, куда ты целилусь.

– Это не имеет значения. Мы могли быть произвольным образом крафтированы внешними операторами. Например, Войнами. Доходящее до нас излучение может быть поддельным отражением от внутренней петли Порта, в котором мы гоняем по кругу на нашей волне FTL.

– Так отчего ты, черт побери, не сойдешь с этой волны и не проверишь, что происходит на самом деле?

– Потому что сейчас, в собственном крафте, мы, по крайней мере, застрахованы от непосредственных угроз. К тому же, прошу заметить, что мы в любой момент можем выйти из-под блокады Плато, и тогда все поймем и так.

Замойский слушал, слушал, и в нем росли параноидальные подозрения.

Даже эту блокаду – факт, что они снова оказались в поле воздействия Войн, – он охотно интерпретировал как опосредованное доказательство своей значимости для сил в XXIX веке. Это на него охотились!

Он почти верил в это – еще бы, в такие-то моменты.

– Итак, ты намереваешься ждать, – подвел итог Адам. – Сколько?

– Симуляция, опирающаяся на вашу предыдущую встречу с Войнами, показывает зону действия блокады. Если мы не были дискрафтированы, то должны выйти из нее самое большее через пять часов.

– Ага. Тут где-то есть туалет?

– Увы. Клыки – это не корабли с экипажем. Господин Замойский, такого явления, как космические корабли с экипажем просто нет. Теперь путешествуют в Портах – там есть для вас все удобства, какие вы только пожелаете.

И уж чертовски верно, что здесь – нет никаких.

Адам присел в углу подле двери, согласно с предполагаемой вертикалью, так, чтобы видеть и оба экрана, и Анжелику в повернутом кресле.

Это не казалось кататонией – она просто спала, теперь снова помолодев на несколько лет. Сквозь сон складывала губы в непроизнесенные слова…

Он с трудом освободился от очарования, отвернулся. Спать… неплохая идея. Проспать, по крайней мере, эти пять часов. Когда же мы уже восстановим соединение с Плато —

Он тихо выругался. Гражданство – на расстоянии вытянутой руки. Достаточно войти во Дворец, найти экспонат, вспомнить. Но – но он видел приязненно улыбающегусё Патрика Георга, и рука сама тянулась к пробитому рапирой боку.

Но это все же был невероятный абсурд – бояться заглянуть в собственную память, вернуться в воображение, во имя Господа, кто когда слышал о подобном идиотизме?! – и страх этот действовал на Замойского сильнее, чем красная тряпка на быка. Из чистой злости – вернулся бы туда все равно.

На этот раз он не стал опускать веки; видел внутренности Клыка, но с каждым мгновением внимание уходило прочь от этой картинки, а сконцентрированное сознание Замойского плыло к накрепко врезанному в памяти пейзажу – пейзажу с ивами, прудом, Луною и гладко-каменными руинами.

Он приближался к террасе медленно, осторожно, осматриваясь по сторонам. Откуда, собственно, взялись тогда эти фехтовальщики? Первый выскочил прямо из тени от колонны.

Замойский вышел на террасу, поглядывая искоса в глубины теней. Два столика были перевернуты, рамка фотографии с Дюренном треснула.

Он остановился в центре подковы, как можно дальше от колонн. Запахи мешались в воздухе, притягивая его одновременно к десятку мнемосилков. Он ждал. Царила тишина. Анжелика начала почесывать сквозь сон предплечье; к счастью, он хорошенько забинтовал ей руку. Ветер был холодным, кожа Замойского пошла пупырышками. Он потер плечи. Георг/Официум поглядывалу с интересом. Меж дверьми, откуда они выбежали, теперь лишь колыхались кусты.

Чего я, собственно, жду? Он осмотрел столики. Сперва пусть будет вот этот. Раз-два, запах горелого дерева, и третий шаг, и тогда мужское предплечье оплело его шею удушающим захватом.

Замойский перебросил убийцу через бедро, зацепив стопой о его голень. Оба полетели в экспонаты, Адам и Патрик Георг.

Ругаясь во всю глотку, он рухнул на раненую, окровавленную переднюю стену кабины. Снова не справился с рефлексами.

Георг/Официум делалу вид, что следит за ним с экранов.

– Ну чего? – рявкнул на егу Адам.

– Все нормально?

– Просто охренительно.

– Вы пользуетесь внутренними подключениями?

– Чем-чем?

– Программами привойки.

– Нет.

На этот раз он взбежал на террасу. Они уже ждали, семеро. Он вынул автомат и застрелил их. Двое последних пытались сбежать от водопада пуль, укрыться – он повел за ними по террасе длинной серией. Достал всех.

Когда менял рожок, еще четыре Патрика Георга помчались зигзагами от деревьев. Эти уже, естественно, были экипированы огнестрельным оружием. Двигались прыжками, по двое; пока вторая двойка лупила под крышу виллы длинными очередями. Замойскому пришлось самому спрятаться за колонной.

Он подождал, пока они подойдут под самую террасу. Когда услышал, как противники вскакивают на нее, выдернул зубами чеку и по высокой дуге метнул из-за колонны гранату; потом вторую и третью. Взрывы разорвали ночь, Луна тряслась на небе. Осколки свистели вокруг, разделенные каменным пилоном на два фронта металлической бури – выстави он туда руку, остался бы лишь короткий обрубок: кость и кровь.

Потом он прошел по руинам виллы и окрестностям, подсчитывая трупы. Не сумел подсчитать точно, но ничего странного, имея в виду степень их расчленения.

Удивился, заметив, что одну из Патриков Георгов Макферсонов еще живуё. Живуё – умирает, растянутуё на ступенях, красная слюна на рыжей бороде, иссеченный корпус, тремор ладони. Кашлялу бы, когда бы имелу силу для вдоха поглубже.

Адам склонился над еум.

– Кто ты?

– Погибни! – шепнулу Георг.

– Кто?

Замойский приложил ому ко лбу горячий ствол пистолета.

– Ты не имеешь права…

– Что?

Ону едва дышалу, давилусь кровью.

Замойский чуть ли не прижал ухо к егу губам.

– Ты не уничтожишь… – слова тише ветра.

– Что? Чего?

– …вселенную.

И со столь эффектной фразой на губах скончалусь.

– Богатство моей внутренней жизни и впрямь меня удивляет, – Замойский кисло улыбнулся Патрику на экране. – Уверенность в собственной важности привело меня к комплексу Бога.

Он снова выскочил на террасу. Новых нападающих не появилось. Впрочем, даже если бы и возникли – не обратил бы, пожалуй, на них внимания. Только теперь заметил, что наделал: уничтожил все экспонаты. Неразличимые их остатки и куски столиков валялись среди мраморных обломков по всей террасе.

Он поднял фрагмент какого-то электронного прибора, покрутил в пальцах. У предмета не было никакого запаха.

Он тряхнул головой и —

– вспомнил все снова. Луна, пруд, ивы, руины. Он стоял в десятке метров от лестницы, в том самом месте, где обычно.

Подошел ближе, заглянул. Все разбито; трупов нет, но Дворец лежит в обломках.

Еще раз. Вспомнить.

Подбежал, взглянул.

Руины руин – останки.

Еще раз.

То же самое.

Было гражданство, нет гражданства. Чтоб его. Из-за собственной глупости; и собственных комплексов. (А может – из-за чего другого?)

Ступай-ка ты к психиатру, Замойский. Лечись. Может, ты и не в курсе, но у тебя душа серийного самоубийцы.

(– Плато?

– Нет.

– Так что он делает?)

Он очнулся. Анжелика неловко отстегивалась от кресла. Ее взгляд не отрывался от Замойского.

– Хорошо, все уже хорошо, – успокоил он ее.

Она все еще смотрела на него с подозрением.

– Ты перекопировал себе с Плато Кабинет?

– Что? Нет. То есть, – Замойский указал на экран слева, – ону перекопировалусь.

– Собственно, я пояснялу стахсу Макферсон ситуацию… – началу Георг/Официум.

– Прошло девять месяцев, – опередил егу Адам, обращаясь к Анжелике. – Я говорил с твоим отцом. Это была работа де ля Рошу, то второе покушение и похищение. Ону перехватилу сообщение из Колодца. Сейчас в полный рост идет война с Деформантами, Порты захлопнуты. Мы летим переждать около черной дыры. Эту де ля Рош – ону какой-то союзник Деформантов, нет? Они атаковали егу Клыки ошибочно или как? Я не разбираюсь в вашей политике. Что, собственно, означает гражданство?

– Джудас тебе его предложил?

– Что? Нет. Хотя —

– Должен был. Боже, как же пить хочется…

– Ты сильно порезалась.

– Факт, – она глянула на перевязанные обрывками рубахи руки. – Но, как ты и сказал, я должна была его кормить, пока не поняла, что информация дошла, и Император закрыл Поля похитителей. – Патрику же она проворчала краешком рта. – Моглу показаться и пораньше.

– Ты уже была без сознания, стахс, – сказалу Георг/Официум.

Замойский молчал. Он затронул эту тему, не успев толком подумать, и теперь только сглатывал сухим горлом. Его жгла болезненная горячка; приложи он предплечье ко лбу, наверняка обжегся бы. Взгляд он тоже не мог отвести – тогда бы Анжелика догадалась обо всем, Адам был в этом уверен: хватит малейшего жеста, выдаст его. Девушка прочтет Замойского так же, как прочел ее он над кратером Пандемониума.

А потому полный контроль. Не даст ей узнать, что – позабыл о ней.

Когда бы не Войны, как бы долго он оставался в Фарстоне? Когда бы не их блокада, из Дворца Памяти он бы тоже вернулся в Фарстон, не в Клык. Анжелика бы истекла здесь кровью до смерти. Он забыл о ней.

Но он сразу почувствовал раздражение и отвернул гнев от себя. А что, я чем-то ей обязан? Откуда угрызения совести? Откуда стыд? Забыл – что ж, случается. Не было во мне намерения обидеть.

Но он осознавал, что в этот миг фальсифицирует свои чувства.

– Анжелика.

– Хм?

– Слушай, я бы никогда не —

Что, собственно, он собирался сказать? Он завис. Немо шевелил губами.

Вращающийся калейдоскоп красок притянул его взгляд вправо: это изменились звезды на экране.

– …что отказали все спирали, – говорилу Патрик/Официум. – Клык не способен к дальнейшему крафтингу. Скорее всего, по нам прошли Войны. Мы находимся на расстоянии более семи световых лет от ближайшей публичной звезды.

Замойский, с головой удивительно тяжелой, с розовой тьмой в глазах, воспринимал медленно, словно во сне. Что за «публичные звезды»? То есть – существуют и приватные? Ну да: те, закрытые в Портах. Значит все, что в открытой галактике… Ничего странного, что они имели претензию насчет кражи скольких-то там парсеков. Когда бы всякий закрафтировал космос согласно собственной прихоти…

– Плато? – спрашивала Анжелика.

– Все еще изолировано.

Замойский заметил, что он потихоньку сползает по стене, наискось, на экран со звездами. Замахал руками, но хвататься было не за что.

– В чем дело?

– Сейчас скорректирую.

И правда, уже через миг остаточная сила тяжести исчезла.

– Значит, у нас все-таки есть какой-то двигатель? – проворчал Замойский, снова дрейфуя в безопасный при нуль-g угол.

– Маневренный.

Он вспомнил теперь об ускорении, с которым они убегали из Мешка. Ну да, двигатель был – но даже при постоянных 3g они не имели никакого шанса добраться куда бы то ни было за разумное время.

Анжелика, должно быть, подумала о том же, поскольку обменялась с Адамом долгим взглядом, в котором смешались поровну ужас и веселье. При этом надула левую щеку и прищурила левый глаз. И только руки, руки невольно тянулись к повязкам на порезах, пальцы загибались когтями, перенося дрожь изнутри тела.

– Сколько… – начали они одновременно.

Снова взгляды, кислая тишина.

Отрезаннуё от Плато Георг/Официум не выказалу изрядной сообразительности.

– Как звучит вопрос?

Замойский подождал – губы стиснуты, ладонь массирует лоб и прикрывает глаза.

Это Анжелика произнесла все вслух.

– Сколько времени нам осталось?

– Около пятидесяти семи часов в модели для обоих, стахс.

– Что они, собственно, такое, эти Войны? – взорвался Замойский в тишине, что наступила после признания. – Ты регистрируешь поблизости какие-то Клыки? Вообще – что либо? Патрик?.. Сперва мне втолковывали, что ничто не изолирует от Плато – а потом Войны это делают. После чего я узнаю, что Клыки —

– Я получаю сигнал, лишенный идентификатора Цивилизации, – прервалу его Георг/Официум. – Предварительная оценка расстояния источника: четверть миллиона километров.

Замойский выпустил воздух из груди.

– Деформанты, – пробормотала Анжелика.

– По утоплению четвертованного надлежит на горящем костре расстрелять отравленными пулями, – сухо прокомментировал Адам, продвигаясь вдоль стены к экрану.

Макферсон за его плечами фыркнула.

– Где они? – он постучал грязным от крови пальцем в звезды. – Покажи.

Созвездия передвинулись. Между темной туманностью и тройной звездой появилась пульсирующая красная точка, графический указатель.

– Относительная скорость.

– Примерно десять километров в секунду, но это, главным образом, из-за Допплера; перпендикулярная составляющая еще неточна. Но мы бы наверняка разминулись на большом расстоянии.

– А этот сигнал, – спросила Анжелика, – что оно?

– Призыв о помощи. В Коде.

Адам рефлекторно обернулся к ней.

– Эта такая lingua franca Галактики, – ответила она на незаданный вопрос.

– В смысле? – удивился Замойский. – Универсальный язык? Межвидовой? Не верю! – но уже зарекаясь, так как знал, что неправ, поскольку верить должен во все.

– Это не совсем язык, – пояснилу Патрик/Официум. – С «голым» Кодом вы никогда не будете иметь дела, всегда сэволюционируются соответствующие интерпретаторы: связыки. Как колонисты выращивали себе переводчиков с языков аборигенов, которые невозможно было понять иначе: дети от туземной матери и цивилизованного отца, воспитанные на стыке культур, – из них возникал мостовой френ. Для выращивания связыков достаточно Кода и словинского процессора. Сигнал от Деформантов пришел в необработанной форме, и это может оказаться опосредованным доказательством, что они тоже отрезаны от Плато – но даже такой сигнал уже является определенной производной от Кода. Я, конечно, собираюсь ответить и пойти на перехват, потому мы узнаем больше.

– Что?!

Оба развернулись к другому экрану, к лицу Патрика Георга Макферсона.

– Прошу контраргументов, – сказалу ону. – Слушаю.

Слушалу, но они – сперва глухо молчали, потом покривились, побормотали дурные слова, в конце концов Анжелика признала:

– Сейчас уже все равно, враг там или не враг.

Ее слова оптимистично не прозвучали.

А что еще можно было сказать? Они мчались к Деформантам (собственно, не к ним, а по касательной к точке перехвата) с 1g, так что кресло было теперь на стене, экраны на боковых, переориентированные на 90º, а с потолка летела красная пыль сохлой крови. Анжелика с яростью вытряхивала ее из волос. В полу зияла дыра коридора, что вел к перистальтике шлюза.

Полет занял чуть более часа. Георг/Официум услужливо высветилу циферблат; могли отсчитывать утекающие обломки жизни.

Замойский подсчитывал кое-что иное: вероятность того, что очередная волна Войн выбросила двух своих жертв так близко друг к другу. Потому что это ведь не был какой-то там космический перекресток, центр забитой планетарной системы. Тогда что? Случайность? Даже если и так, то, вероятно, уже и вправду последняя в его жизни.

Деформанты утверждали, что да, с их стороны случайность. Георг/Официум обменивалусь с ними информацией на Субкоде. Дайджест переводов передавалу Анжелике и Адаму. Дело шло неторопливо: Деформантам пришлось вырастить эмулятор Кода для стахсового английского, что вне инклюзий Словинского было почти невыполнимо в разумное а-время. Код ставил переводчиков в ситуацию физиков, которые медленнее решают уравнение на движение множества масс медленнее, чем те массы перемещаются.

Потом, когда в приближении они увидели – вместо графического символа – сам источник сигналов, то поняли: это были не Деформанты – это былу Деформант; одну. Георг/Официум даже спросилу егу о происхождении из Прогресса – но туё не зналу или не захотелу раскрываться. Впрочем, значения это не имело. Может происходилу ону от Homo sapiens, может нет.

– Как это – «не имеет значения»? Чужой или не Чужой!

– Да неужели?

Ону растягивалусь почти на десять тысяч кубических километров. Сперва, когда еще помещалусь на экране, больше напоминалу плесень, зарастающую пустоту – от кружева гибких, почти невидимых нитей через все более толстые сплетения и косы до округлых клубней, наростов, сгустков.

– Если та или иная форма жизни возможна в нашей вселенной, то раньше или позже она должна возникнуть.

– Уравнение Дрейка оперирует настолько большими числами —

– Это не имеет ничего общего с уравнением Дрейка. Это Закон Прогресса. Один раз запущенный, Прогресс, если он не будет подрезан до перехода Первого Порога, в конечное время реализует все возможные формы жизни в данной вселенной.

– Я думал, что Прогресс направлен прямиком к UI…

– Ох, я ведь говорю не о Цивилизациях, но об отрывающихся от Прогресса Деформантах! Если физические условия вселенной открывают некую экологическую нишу, то ничего не поделать, автоэволюционирующий френ вползет и туда. И тогда какая разница, из какого именно Прогресса он происходил? Его определяет эта ниша.

По мере того, как масштаб уменьшался, а они замечали очередные подробности, превалировали ассоциации с разорванной актинией, препарированной кровеносной системой – кровеносной системой организма, в который ударил залп шрапнели. Они не сумеют ому помочь.

Ону утверждалу, что умирает. Уничтожающая внутренности Клыков волна Войн прошла сквозь егу, и остался лишь препарат после вивисекции.

– Но ведь всего-то через несколько сотен лет… Как ону моглу так быстро потеряться в своей эволюции?

– Другие Прогрессы старше. Кроме того, даже если ону происходит от HS – моглу в своем Порту подсловиннится, ону, егу предки. Возможно, ты сейчас смотришь на миллионное поколение. Какое значение имеет, было ли поколение номер один безволосой обезьяной – или гомеостатическим газовым облаком?

Такое, что Деформант не принадлежалу к виду, приспособленному к жизни в вакууме, как сперва вообразил Замойский. (Принадлежалу ли вообще к какому-то виду, или же Деформантам и подобная категория чужда?) Жилу в Порту – но Порт распороли Войны. Результат напоминал изъятие внутренностей из тела, только был куда брутальнее. А этот Порт – собственно, Эн-Порт – аккуратно вырезанная многократная пространственно-временная петля, представлял собой единственную природную среду обитания Деформанта.

Более того – Деформант самуё отчасти былу тем Портом; живые аналоги Клыков, поддерживающих Порт, представляли егу органы. «Крафтоид», – говорила Анжелика. Ону заполнялу собою этот карман четырех измерений, растянутый на предельно сложной сетке Зон; порванный Мешок рядом с ним был прямой автострадой. Там и таким образом шли егу жизненные процессы – тут же они видели не больше того, что осталось бы от человека, перееханного катком и выброшенного потом в вакуум. Роль катка выполнили Войны.

Замойский приказал Георгу/Официуму спросить о них Деформанту. Ону тоже не зналу. Утверждалу, что и вообще знает немного; что не участвовалу в конфликте. По определению, Цивилизации – это структуры плотные, организованные. Деформанты же – суперанархия. Пять, десять еще можно созвать для достижения какой-то цели – сейчас, похоже, именно что и случились подобные обстоятельства, – но большинство держится подальше, даже друг с другом почти не общаясь.

– Давай-ка я все это уложу в голове. Время и пространство – это мягкая глина. Физические постоянные обрисовывают их неким образом; одни комбинации приводят к таким искажениям, другие – к другим. Берем один горшок теста: жизнь. Выливаем: это Первый Порог. Тесто покрывает всю глину, заполняет все неровности и щели. С какой бы стороны мы это тесто не лили, искажения всегда будут одних абрисов, очерченных искажениями глины. Я верно говорю? – спросил Адам.

– Ага.

Георг/Официум спросилу егу об имени. Из полученного в Кодовой транскрипции набора ону выбралу перевод «Франтишека». Франтишек утверждалу, что ому миллион лет: былу словинцем. Былу – теперь уже не есть. Теперь – умирает.

– А мы, а я – нахожусь перед или за Первым Порогом?

– Взгляни на Кривую. Абрис ее одинаков для любой жизни, из какой бы эволюционной ниши та не стартовала. Ноль по горизонтальной оси означает оформление френа. Кривая стартует из-под оси и идет через предцивилизационные структуры к классической цивилизации. В биологии Homo sapiens этот отрезок более-менее отображает соотношение нейроглея к нейронам в мозге. Дальше у нас на Кривой киборгизация. Слева от нее – случайные, гениальные персоны в рамках вида да пиковые достижения евгеники. Вниз от киборгизации – компенсационные протезы. Идя по Кривой дальше вправо, мы минуем Первый Порог: начало массовой, сознательной автокреации вида. Первую терцию, от точки «ноль» до Порога, в Цивилизации Homo sapiens заполняют стахсы. Разновидность Традиции очерчивает степень их продвижения по Кривой.

– И где на ней находимся мы?

– Ты и я? Здесь, – Анжелика указала на экране точку примерно в половине терции, над Кривой. – Генетический материал стахсов прошел определенную вводную селекцию. Относительно тебя я не уверена, но это должно быть неподалеку. Правда, у тебя есть доступ к Плато, но ты не в состоянии на него пересесть; а на Плато можно переписать разум обезьяны, собаки, муравья, но это не превратит их в логические инклюзии. Смотри, сейчас мы входим во вторую терцию HS: фоэбэ. На Кривой тут неврально-машинные соединения. Это, в принципе, совокупность машин – логических, электронных, биологических, химических, квантовых и прочих. Потом большое пространство занимают внетелесные френы. Ниже находится слабый AI. А потом мы подходим по Кривой до Второго Порога, и здесь пограничной точкой становится Предельный Компьютер. А дальше уже мета-физика и резко вверх, в инклюзии. На оси интеллекта Реми дал логарифмическую шкалу, чтобы в этом ужасном ускорении Прогресса вообще было видно хоть что-то.

– Вот собственно. Кто такой, чтоб его, этот Реми?

– Реми, Альфонс Казимир, два сто семь, два сто восемьдесят девять, писатель и videocreator science fiction, создатель Теории Конвергенции Прогрессов.

– Спасибо, Патрик.

– А Словинский? А, Анжелика? Еще один классик science fiction?

– А, точно. Нет, фоэбэ Словинский – это знаменитуё мета-физик. Ону очертилу границы ускорения времени в инклюзии. Более быструю релятивизацию невозможно вытянуть даже в несколько уровней. Нынче все логические инклюзии – это инклюзии Словинского.

– И Франтишек – ону былу такой инклюзией?

– Инклюзией? Нет. Войны не могут вспороть инклюзии, инклюзии – это отдельные вселенные. Франтишек… что ж, это просто словинский Деформант. Статистический шум космоса, жизнь возможная – а значит реализованная. Привыкай: существуют лишь вещи логически противоречивые и непротиворечивые. Первые невозможны, вторые – неминуемы.

Они влетали в сине-салатно-золотую сеть. Фрагменты золотые – это те, что еще живые. Георг/Официум включилу прожектора Клыка (Клык снаружи наверняка выглядел теперь словно огромная елка света), и они могли дивиться краскам. Однако Замойского при этом виде охватывало отвращение. Все было слишком органичным, турпистическим, чрезмерно ассоциировалось с гнилью – хотя в вакууме ни о каких классических процессах гниения и речи быть не могло. Но ассоциации прокатывались сознанием.

Кишки толщиной в десятки и сотни метров.

Сухожилия, словно замороженная эякуляция чернильных жидкостей.

Нервы, словно трубопроводы, которыми прокачивают жидкое золото.

Другие вены, другие органы – разрубленные, разорванные, разодранные внутренними взрывами; множество слепых окончаний, прижженных при температурах, близких к нулю по Кельвину.

Да-а, Франтишеку выпустили внутренности.

– А Деформанты?

– Деформанты здесь всюду, на половине графика. Во-первых: они сходят с Кривой. Во-вторых: выламываются из Цивилизации. Это лучше видно на Модели Прогрессов. Патрик! Спасибо.

– Выглядит как скелет типи, перевернутая рюмка.

– Каждая такая Кривая – это один Прогресс: от животного до UI. В нем может помещаться бесконечное число Цивилизаций. Третья ось Модели была введена для отображения межвидовых разниц. Прогрессы, получается, стартуют из точек, значительно удаленных друг от друга, чтобы сойтись поблизости от Окончательного Компьютера, а потом тесным сплетением подниматься почти вертикально к UI.

– Франтишек —

– Где-то здесь. Вторая, третья терция, сложно сказать.

Франтишек умиралу, однако егу умирание соответствовало размерам и было идентично растянутым. Годы, говорилу, столетия. Орган за органом, мозг за мозгом, по мере того, как будет выравниваться внутренняя температура с наружной – угаснет, как гаснут звезды, настолько же медленно и настолько же неминуемо.

Ону продолжалу взывать о помощи. Даже если предположить, что блокада Плато продержится бесконечно долго, для Франтишеку существовал шанс спасения: идущий со скоростью света крик на Коде в конце концов доберется до кого-то с исправными Клыками. Деформант окажется спасеннуё – в какой-то остаточной форме. Или, собственно, добитуё.

Самостоятельно ону не сумелу бы восстановить свои Клыки, не после таких разрушений. Они заметили их остатки, запутавшиеся в километровые оборки ткани. Замойский тогда уяснил точность названия – поскольку это и были клыки, полумильные трухлявые зубища звездного чудовища, кривые, черные бивни, поглощающие свет прожекторов почти на сто процентов. Ему пришлось просить Георга/Официум увеличить контрастность экрана.

Георг тем временем былу заняту кое-чем другим: торговлей. Франтишек моглу быть изоляционистским Деформантом, не происходящим из Прогресса HS, но о «Гнозисе» и Макферсоне ону слышалу. И Замойский уяснил следующую истину: наряду с мета-физическими постоянными и Законами Прогресса существует еще один абсолют: экономика. Даже при самых счастливых совпадениях привести себя до изначального состояния будет стоить Франтишеку целого богатства. Оттого ону торговалусь с Макферсон жестко – сколько стоит продление линии френа одной из ее реализаций? Сам Адам Замойский, похоже, в тех переговорах не был даже упомянут. Когда же они достигли компромисса, условий он так и не понял; впрочем, и не расспрашивал.

Картинка на экране перестала изменяться. Крайне осторожно маневрируя (они ведь находились во внутренностях Деформанта), Георг/Официум выровнялу вектор скорости Клыка с крафтоидом. Но при всей осторожности ону все-таки зацепилу тело Франтишеку – Клык тряхнуло, а Адама и Анжелику швырнуло на стену тесной кабины.

Только миг спустя Замойский понял, что Георг/Официум ошибок отнюдь не совершалу. Они воткнулись в золото, и теперь сверкающая паутина оплетала нос Клыка. Виды с камер показывали это в неловкой перспективе: кишка Франтишека находилась на самом краю поля зрения.

Замойский попросил Георга/Официум выдать симуляцию внешнего вида. Тогда увидел, наконец, отчетливей: как Деформант пожирает серо-голубой Клык, вбирает его в себя с непристойной медлительностью. Начиная с кормы, с широкой основы конуса, на которую ону набрасывалу фиолетовые пленки поглощающей ямы (а может – анального отверстия); из-под нее выливалась пенистая мазь, пурпурный джем. До самого наконечника Клыка, на который навивался, как на веретено, золотой вьюнок, спираль холодного огня.

– Что ону делает?..

– Создает для нас биосферу, – ответила Анжелика.

Когда пришло время, Георг/Официум отворилу шлюзы. Замойский бессознательно задержал дыхание, но внутрь кабины повеяло холодным, свежим воздухом.

Он поплыл по коридору до самого сочленения. Золотые сполохи били из-за шлюза с такой силой, что пришлось щуриться. Франтишек вливалусь в Клык.

Сперва, на горячей волне этого света, внутрь ворвалась сотня ажурных бабочек с крыльями, словно паруса; потом, громко скребя по стенам, вползла армия алмазных хрущей. Они оставляли за собой шершавый след на материале Клыка, узкие тропинки потаенной гравировки, которыми уже пошли голубые отростки, дюжины липких змееплющей. Из них выросли пучки золотой жидкости, чвиркающей фонтанами дрожащих капель. А в каплях тоже что-то жило, двигалось.

Адаму вспомнились животные, переваривающие свою жертву еще до того, как ее поглотят. Раны на предплечьях, нанесенные Анжеликой и им самим, резко жгло, они не позволяли позабыть о неустойчивости телесной упаковки – его биовара, как говаривала Макферсон.

Он вернулся в кабину, приказал Георгу:

– Разбуди меня, когда здесь вырастет Макдональдс.

После чего заснул; это он умел: засыпать в невесомости согласно капризу воли.

Анжелика долго к нему присматривалась. Когда он спал – более походил на Адама Замойского, которого она помнила по Фарстону. Растерянный, немного напуганный, безоружный. Она притронулась к нему тыльной стороной ладони, он провернулся в воздухе. Это твоя пустышка, Адам Замойский – но кто такой ты?

На самом деле разбудило его давление на мочевой пузырь, уже болезненное. Он разлепил веки и на долю секунды не мог понять, где находится. Висел под разлапистым желтым листом, окруженный джунглями из золота, синевы и черноты, купающимися в медовом сиянии. Воздух пах корицей. Разбухшее барокко органических форм призывало на ум бирманские Сады Соны: они провели там с Ниной последние каникулы, загорали нагими под рододендронами, а солнце тогда —

Щелк —

– он вспомнил сон, вспомнил Нарву —

– щелк, щелк —

– теперь знал, как получить гражданство.

Он сжал кулаки.

– Да, – прошептал. – Да, да!

Но тем временем побеждала физиология.

Он ухватился за листья, подтянулся, повернулся. Раздвинувшаяся куртина золота показала погруженную в сон Анжелику Макферсон в позе эмбриона, возносящуюся в воздухе с приоткрытым ртом и чуть сжатыми кулаками, словно у младенца.

Адам воспарил в противоположную сторону. Где-то здесь должен быть коридор и перистальтический шлюз – но Замойский не замечал даже стен Клыка.

– Патрик! – позвал он тихо, чтобы не будить девушку.

– Господин Замойский…

Он оглянулся.

Из чащи высыпался рой насекомых (они переливались в полете синим и салатным), чтобы сконфигурироваться перед Адамом в образе бледного монаха в плотной рясе. Отброшенный капюшон открывал блестящую тонзуру, темные волосы топорщились в неровный бублик. Монах выглядел слишком молодым; улыбался несмело.

Составляющие части его манифестации были на много порядков крупнее императорских наноматов, и возникало впечатление эдакой зернистости фигуры – наверняка каждый волос по отдельности ей не моделировали и не ассемблировали.

– Боюсь, от Патрику уже немного толку, – сказалу Франтишек на классическом английском. – Егу хардвары, процессоры Клыка, хм, оказались не слишком иммунны к модификациям, которые мне пришлось сделать.

Замойский оглядывался вокруг.

– Слишком большое это все, слишком большое, – проворчал. – Размонтировал ты… размонтировалу ты внутренности Клыка?

– Размонтировалу… скажем так. Но прошу не переживать. Скорее всего, мне не придется гостить у вас так долго, как мы сперва предполагали; оттого я и отключилу синтез анабиозеров. Скоро кто-то должен появиться.

– Связь? – быстро спросил Замойский. – Плато?

– Верно. То есть – мое.

– Что значит: твое?

– Ах. Верно. Я былу проинформировану о вашем недуге, – вздохнулу Франтишек. – Плато это не UI, их существует множество, все словинские и в оптимуме Транса. Всякий Прогресс, всякая Цивилизация обладает своими Плато. Мы пользуемся тысячами Плато, иногда просто как средствами связи, торговыми форумами. И едва лишь я получилу доступ к одному из них, в которое я посвящену, то сделалу доступной информацию о нашем положении. Похоже, блокада селективна, часть Графика Тевье уже открыта, часть нет.

– Ты установилу контакт с «Гнозис»?

– Не сомневаюсь, что информация дошла и до них. Но все же, когда я говорилу о недолгом здесь пребывании, имелу в виду лишь тот факт, что оно не будет длиться десятилетия к-времени. Поскольку готову поспорить, что у вашей Цивилизации тоже серьезные проблемы. Слишком быстро спасение может и не прийти.

– Ну да: мы закрыли все Порты.

– Хммм… – монах выказал еще большее замешательство. – Я имелу в виду проблемы посерьезней…

– Проклятие, и верно, – сонный Замойский потер затылок. – Эти Войны! Если они уничтожают по дороге механизмы всех Клыков, то Порты были открыты насильно. Но ведь, – быстро просчитывал он, – это должно позволить Цивилизации выслать к нам трезубец из Клыков, которые до того держали в Портах. Разве что все худо с оборудованием, а эта война с Деформантами… то есть… я хотел сказать…

Проснись же наконец, и перестань думать вслух, дурак! Ты находишься внутри одногу из них. Откуда тебе знать, на чьей ону стороне на самом деле?

Франтишек покачалу головой. Потянулусь за спину, схватилу черную лиану, разорвалу ее, сжалу. Из той вытекла прозрачная жидкость. Потихоньку сформировалась в подрагивающий пузырь. Франтишек взялу его осторожно в ладонь, после чего широко развелу руки; повторилу жест по вертикали. В воздухе теперь отсвечивал полупрозрачный жидкий овал, липкая мембрана. Манифестация Деформанту передвинула ее в сторону.

Под таким углом Замойский различил на этом экране черную бездну космоса с миллионом звездных цехинов, складывающихся поперек мембраны в Млечный Путь.

– Это то, что мы отсюда видим, – сказал монах. – Но это лишь свет. Этого уже нет.

– Прошу прощения?

– Мы еще тысячу лет сможем удивляться божественному гобелену нашей галактики; но самой ее уже нет. Войны вырвались на свободу и прошли от рукава до рукава. Каждый фрагмент материи больше частички воды был коллапсирован. Это касается и всех Клыков, которые не шли на крафт-волне. Млечного Пути уже нет – есть только туманность черных дыр. Да из них тоже большинство испарилось. Гравитационная структура и момент ускорения остались – но теперь уже лишь тьма вращается вокруг тьмы. А Войны – Войны продолжают сражаться. Вы искали унитаз, господин Замойский? Туда, прошу. Тот цветок.