4:20.

Джон решил поехать на завод пораньше – осмотреться. Так что пока мы с Эми сидели в «бронко» у нерожденной пончиковой, Джон катил на «кадиллаке» по заснеженной дороге мимо дома Эми. Конечно, далеко он не уехал, так как встретил кучу машин, которые пытались убрать с трассы сложившийся пополам заводской грузовик.

Я при этом не присутствовал, передаю все с чужих слов. Если знаешь Джона, то еще трижды подумаешь, прежде чем ему поверить. Кроме того, не забывайте: если Джон утверждает, что «встал в полчетвертого», то, скорее всего, он не ложился и был слегка пьян после вчерашнего.

Место аварии обтянули черно-желтой лентой с надписью «Осторожно! Опасное вещество». Несколько людей в желтых комбинезонах отчаянно пытались как можно быстрее очистить территорию, и поэтому Джон, конечно, решил попасть туда, невзирая на надпись «Проход запрещен». Сделав два шага, он обнаружил, что стоит на бледно-розовом пятне размером с автомобиль. Хотя тела водителя не нашли, мой друг решил, что это кровь, встал рядом с пятном и громко, в присутствии нескольких свидетелей, сказал:

– Это кровь! Наверное, здесь был Дэвид.

Два пожилых охранника в анораках – те самые парни, которые обычно сидят на заводе у дверей, – попросили Джона выйти за ленту. По словам моего друга, он ответил, что не говорит по-английски, а когда это их не убедило, симулировал мощный припадок – не знаю, зачем. Джон упал и стал кататься по снегу, дергаясь и крича: «ЭЛЬ ПРИПАДОК!!! НО ЭС БУЭНО!!!»  с мексиканским акцентом. К нему по снегу понеслись полдюжины пар сапог.

Лежа на земле, Джон кое-что заметил. По его словам, «из задницы грузовика текла кровь». Галлоны красной жидкости, почти черной в лунном свете, вытекали из задних дверей грузовика, образуя лужу на дороге. Люди в комбинезонах, защитных масках и перчатках схватили Джона и потащили по снегу. Джон напряг зрение и увидел, как несколько человек вытаскивают из грузовика синие пластиковые бочки, заляпанные красной жидкостью – темной, густой, маслянистой, которая теперь походила уже не на кровь, а на трансмиссионную жидкость.

Другие люди несли коробки, похожие на гробы; Джон подчеркнул, что это были не гробы, а похожие на них контейнеры, покрытые наклейками с предупреждениями о биологической опасности. В таких штуках не станешь возить бытовую химию в местный магазин хозтоваров.

Здесь история становится не совсем понятной. По словам Джона, тех, кто тащил его, сопровождали другие, с автоматами в руках. Впрочем, позднее он признался, что, возможно, это были не автоматы, а фонарики. Так или иначе, Джон утверждает, что его бросили на землю и собирались казнить, но он ударил одного из обидчиков ногой в лицо, сделал сальто назад, вскочил, отнял у него пушку и «отхерачил». Трудно сказать, что имел в виду Джон: то ли он ударил человека в пах, то ли отхлестал своим членом; о таких вещах я у Джона никогда не спрашиваю. В общем, он заявил, что после этого замахнулся еще раз и врезал другому по голове так сильно, что «батарейки вылетели».

Затем – по словам Джона, конечно, – он одним движением нанес «тройной удар ногой» в лицо третьему обидчику, при этом выстрелив четвертому «точно в хрен». Разумеется, Джон понимал, что не может бросить человека, который лежит на земле и кричит от боли, и поэтому проявил милосердие – схватил его за голову и резким движением свернул ему шею. Джон утверждает, что тут остальные люди в комбинезонах поняли, что происходит, и бросились на него, но он ушел, украв лошадь, которая паслась неподалеку. Это первое несоответствие в истории Джона: ведь потом он якобы спокойно покатил на своем «кадиллаке» по дороге, мимо дома Эми и прочь от завода. Наверняка люди, занимавшиеся очисткой территории, либо вообще не заметили моего друга, либо мрачно смотрели на него до тех пор, пока он не развернулся и не уехал. Но, повторяю, я при этом не присутствовал, и ставить под сомнение честность Джона не хочу.

Недалеко от дома бесстрашный Джон свернул на проселок и понял, что в этот вечер кому-то уже пришла в голову мысль объехать место аварии: на снегу виднелись следы шин.

Несколько минут спустя мой друг понял, что был прав: дорога, похоже, вела обратно в старую промышленную зону, где находился завод по производству очистителя, брошенная консервная фабрика, выпускавшая консервированную фасоль с сосисками, распределительный пункт сети магазинов электроники «Бест бай» и бандажепошивочная фабрика, где шили бандажи «Хейнс». На противоположной стороне шоссе стоял брошенный торговый центр города Неназванный, в разрушающихся магазинчиках которого единственными товарами были плесень, летучие мыши и семейства белок, строивших себе гнезда из старых покрышек.

Гравийная дорога и свежие следы шин повели Джона через узкую полоску леса, росшего по границе с территорией завода. И, проезжая через темную лиственную завесу, мой друг заметил, что между деревьев мигают огни.

Он остановился и увидел прыгающие лучи белого света: похоже, люди с фонариками, человек шесть.

Загремели выстрелы.

Огни погасли и появились снова только через несколько минут – уже дальше от того места, где сидел Джон. Он проехал еще немного, пытаясь рассмотреть что-то между деревьями. Огни замерли, потом один за другим погасли. Что бы ни искали эти люди – енота для рагу или пропавшую контактную линзу, – похоже, они это нашли.

Джон еще немного подождал, потом решил, что встретил фермеров-браконьеров или братство сборщиков утиля, и поехал. Однако когда большой «кадиллак» заполз на вершину холма, мой друг снова ударил по тормозам. У подножия стоял тяжелый грузовик, похожий на военный, но без соответствующей раскраски. Автомобиль был абсолютно черный – и, похоже, именно по его следам шел Джон.

Вокруг грузовика толпились люди, державшие в руках что-то, похожее на винтовки. Джон немедленно выключил фары. Затем его осенило: кто-то мог заметить, что свет фар внезапно погас, – и он их включил. Потом ему показалось, что двое из этих людей повернулись в его сторону, и быстро выключил фары.

Не заметить мигание фар было почти невозможно; все люди с винтовками, кажется, смотрели вверх, на Джона. Они бы погнались за ним или изрешетили бы «кадиллак», – но в этот момент из леса выскочила горилла на огромном крабе и съела двоих.

Вы не ослышались.

По словам Джона, эта тварь, ростом с грузовик, двигалась на шести лапах, украшенных рогами, а подобный панцирь можно увидеть в ресторане, специализирующемся на морепродуктах. Однако мех и наличие рук делали ее похожей на млекопитающее. Пожалуйста, не забывайте, что с того места, откуда Джон вел наблюдение, тварь выглядела размером с десятицентовик, так что критиковать описание обезьяны верхом на крабе я не буду, хотя все мы понимаем, что это полный бред.

Тварь поползла в сторону – боком; из ее пасти все еще торчали чьи-то ноги. Защелкали выстрелы, и снег у подножия холма осветили дульные вспышки. Люди побежали в лес. Джон подождал, затем включил задний ход и остановился на противоположном склоне – так, чтобы его не видели те, кто находился рядом с грузовиком. Правда, он утверждает, что сам он грузовик видел, хотя это физически невозможно.

Из леса донеслись звуки стрельбы. Из леса донесся визг животного. Из леса снова донеслись звуки стрельбы. Затем снова вой, новые выстрелы – десятки выстрелов, сливавшихся друг с другом. Огонь очередями. Визг.

На секунду воцарилась тишина, и Джон увидел какую-то фигуру, бегущую из леса к грузовику. Человек прыгнул в кузов, вытащил два маленьких контейнера, размером с коробки для завтрака, и бросился обратно в лес. Снова завопило животное. Выстрелы. Снова вопли. Снова выстрелы. Потом из леса раздался низкий звериный стон. Стрельба стихла.

Джон включил задний ход и приготовился проехать мимо грузовика, пока не вернулись люди, но опоздал – тот самый человек уже бежал обратно. Он нес маленькие контейнеры, которые, похоже, стали легче. Человек снова нырнул в грузовик, вытащил две новых коробочки и вернулся в лес. Стрельба возобновилась, за ней последовали вопли обезьяны-краба.

Так продолжалось часа полтора; наконец, шум стих. Люди вышли из леса, сели в грузовик и поехали. Джон последовал за ними. Они миновали поворот, который вел к заводу по производству очистителя, – вероятно, на парковку для сотрудников. Вход был перекрыт воротами из проволочной сетки. В фильме в жанре «экшен», подумал Джон, он протаранил бы ворота. Однако это был не реквизит, а его собственная машина, и мой друг рассчитывал утром поехать на ней на работу. Кроме того, за ремонт пробитого радиатора ему пришлось бы отдать недельный заработок.

Что еще более важно, грузовик, за которым следовал Джон, не свернул, а моему другу очень хотелось узнать, куда направляются эти люди. Он держал дистанцию, ориентируясь по следам шин. Следы шли по главной подъездной дороге индустриальной зоны и через двухполосное шоссе, которое пересекало эту дорогу. Дальше грузовик поехал по белому полотну, где собирались построить автостоянку, и оказался у обратной стороны восточного крыла подковообразного торгового центра.

Джон подождал немного – столько, чтобы люди в грузовике успели выйти и отправиться по своим делам. Затем осторожно объехал здание – так, чтобы видеть грузовик, припаркованный у пандуса, и заколоченный вход в помещение, которое должно было бы стать универмагом. Какое-то время Джон сидел в засаде, но ничего не увидел. Затем, потеряв терпение, он, совершенно безоружный, без фонарика, вопреки инстинктам самосохранения, протопал к входу и зашел в здание как к себе домой.

В торговом центре, похожем на пещеру, стоял зверский холод. Из дыры, пробитой в стеклянной крыше год назад, струился лунный свет. На полу под дырой лежал слой снега. По краю снежного покрова, похожего на слой муки, вели следы – пять-шесть смазанных отпечатков. Джон решил, что здесь кто-то поскользнулся и упал. Мой друг не повторил этой ошибки, обогнул заснеженный участок и пошел по следам. Они привели к металлической двери с табличкой «ТЕХОБСЛУЖИВАНИЕ». Дверь была заперта, но Джон утверждает, что сумел взломать замок. Никогда не знал, что мой друг умеет вскрывать замки; впрочем, мне неизвестны все его секреты. А может, дверь просто не заперли.

Короче, Джон говорит, что взломал замок и обнаружил маленькую грязную комнатку без окон, полную паутины и каких-то темных, разбегающихся во все стороны теней. В комнатке не было ни единого выхода. Мой друг зажег зажигалку и убедился – никаких дверей, люков и тоннелей. Следы вели в комнату и обрывались, как и в доме Эми. Джон хотел уйти, когда краем глаза заметил какой-то проход и почувствовал себя полным идиотом: как можно не разглядеть дверной проем в самом центре стены?

Мой друг повернулся к проему… Снова сплошная стена.

Джон снова повернулся и еще раз увидел размытый силуэт большой двери. Это походило на оптический обман – дверь была, но ее там не было. Джон подошел к стене и стал шарить по ней в теплом свете газовой зажигалки, пытаясь найти рычаг, шов или потайные дверные петли. Через несколько минут он решил, что это просто сплошная стена, посмотрел на часы…

5:06.

…и понял, что меньше чем через полчаса ему нужно быть на стройплощадке. С тем он и ушел, справедливо предполагая, что еще вернется в торговый центр.

5:18.

Я то включал, то выключал двигатель, чтобы пользоваться «печкой» и при этом не отравиться угарным газом – говорят, что такое бывает, если машина слишком долго стоит с включенным двигателем. А в моей-то и при нормальных условиях иногда попахивает тухлыми яйцами. Мне всегда казалось, что это какая-то проблема с выхлопной трубой, и поэтому от запаха не спасет даже генеральная уборка. Правда, на практике я эту теорию не проверял.

Волосы Эми пахли клубникой. Девушка прильнула ко мне, положив ноги на подлокотник пассажирской двери и направив ствол пистолета в сторону бардачка. Ветровое стекло полностью побелело, словно кто-то накинул на машину простыню. Во второй раз за эту ночь у меня возникло ощущение невесомости, странное чувство – будто мы последние люди на Земле.

– Можно задать тебе вопрос? – спросил я.

– Не-а.

– Как ты очутилась в «Пайн-Вью»? Ты ведь, в общем, нормальная. Я как налогоплательщик имею право знать, почему тебя туда отправили.

– Я попала в аварию, несколько месяцев не ходила в школу, а когда вернулась, у меня возникла куча проблем. Мне прописали антидепрессанты и тому подобное. Веллбутрин. Потом я укусила учителя, и меня отправили к психам.

– Ты укусила учителя?!

Она вздохнула.

– Однажды мы – мама, папа и я – поехали покупать мне одежду для школы. Мне было четырнадцать, я только перешла в старшие классы. Я заснула на заднем сиденье, а когда проснулась, то почувствовала, что меня как будто кто-то трясет. Потом меня перевернуло вверх ногами и прижало к мостовой. Повсюду стекло и кровь. Папу выбросило из машины, и он умер на месте. Его лицо… стало похоже на резиновую маску. Совершенно… пустое. Мама кричала от боли – ей придавило ноги. Я, в общем, не пострадала, только ноги онемели, а рука оказалась под дверью. Я лежала и просила маму успокоиться, повторяла, что скоро нам помогут. Мы пробыли там целую вечность. И я ведь слышала, как мимо проезжают автомобили, и думала: «Почему же они не останавливаются?..»

Эми замолчала и отвернулась к окну.

– Меня вытащили, и я увидела, что моя кисть превратилась в гамбургер. Из нее торчали сухожилия и все прочее – отвратительное зрелище. Она едва держалась – типа, висела на тоненькой полоске кожи и раскачивалась взад-вперед. Мама умерла в больнице. Джим, конечно, не пострадал, ведь он остался дома. Он чуть с ума не сошел, словно это все его вина. Кисть прооперировали, пришили обратно. Потом мне сделали операцию на спине – в том месте, где треснул позвонок. Вот сюда… – Эми завела руку за спину и указала на точку между лопаток. – …вставили металлический штырь, и я стала на полдюйма выше. Странно, правда? Было очень больно, поэтому врачи время от времени укладывали меня в растягивающее устройство – чтобы, типа, растянуть, уменьшить давление на позвоночник. А с рукой возникли большие проблемы. Несколько лет все было ничего, но потом, в старших классах, два пальца утратили чувствительность…

Эми сделала жуткий жест – подняла обрубок руки и показала на то место, где когда-то были безымянный палец и мизинец.

– Тогда мне сделали еще одну операцию. А потом еще одну. Боль была просто невероятная. Каждые четыре часа я пила болеутоляющее – и от него меня все время тошнило. Врачи снизили дозу, однако ее не хватало, и последние два часа я считала минуты до новой таблетки. Мне приходилось выбирать между болью и тошнотой.

Антидепрессанты. При одной мысли о том, что у этой девочки была депрессия, захотелось зашвырнуть эту планету на Солнце. Ну, то есть, захотелось сильнее, чем обычно.

– И я укусила учителя. Мои пальцы – почти все – снова онемели, и я ничего не могла ими удержать. Я все роняла. Меня отправили к дяде Биллу и тете Бетти, а они в тот момент разводились, я им только мешала. Однажды я уронила крошечную стеклянную статуэтку, и дядя Билл совсем взбесился. Ну да, он не виноват в том, что со мной произошло, но я-то что могла поделать? В общем, он на меня наорал, а врачи сказали, что нервная ткань отмирает, и поэтому у нас остался последний шанс на то, чтобы рука заработала.

Эми посмотрела вниз и сняла что-то с носка.

– Меня прооперировали. Я очнулась в палате, еще не в себе. Мне приснилось, что руку отрезали; просыпаюсь – так оно и есть. Руки нет, вместо нее – белые простыни. Так странно. Я плакала, плакала и плакала. Ревела. Часами. Они знали, Дэвид, знали, что руку придется отрезать, и ничего мне не сказали. И вот я лежу в палате, и мне вдруг становится ясно, что отныне я всегда буду отличаться от остальных. Понимаешь?

Я что-то промычал.

– Так будет всегда – что бы я ни делала, что бы ни говорила, куда бы ни пошла, я навсегда останусь «той девочкой, у которой нет руки». А самое худшее – когда знакомишься с людьми, и они не сразу замечают руку, не видят ее. А ты сидишь, разговариваешь с ними и ждешь, пытаешься угадать, когда же это произойдет. Люди меняются в лице, когда видят ее – словно им за меня стыдно.

Эми умолкла.

– Этот мир – отстой, – сказал я.

– Я ушла, переехала к Джиму. Знаешь, я все еще ощущаю свою руку. Правду говорят про фантомные ощущения в отрезанной конечности.

– А она, что, чешется?

– Нет, но я чувствую, что кулак сжат, и не могу его разжать. Странно, да? – Эми выставила перед собой здоровую руку и сжала кулак. – Вот. Чувствую, как ногти впиваются в ладонь – на руке, которой нет. Наверное, это все в голове, как-то связано с нервами. Если я очень стараюсь, то могу немного расслабить пальцы, но минуту спустя они снова сжимаются. И легкая боль – в паре дюймов от места, где кисть отрезали, – постоянно легкая боль. Я каждое утро просыпаюсь с ней.

Я подумал, не рассказать ли ей трагическую историю о том, как пролил на промежность расплавленный воск, но решил, что на Эми рассказ не произведет впечатления. Девушка скрестила руки и потерла ими друг о друга, борясь с холодом. Я обнял ее, чтобы согреть. Пушка лежала на полу.

– Знаешь, когда я впервые тебя увидел – там, в доме, – то ничего не мог понять. Я не знал, что стало с твоей рукой…

– Ну, когда я училась в школе, рука еще была на месте…

– …а Джон знал.

– Ну да. Он порой к нам заходил.

– Давай я расскажу тебе все, что нужно знать о Джоне. Он никогда не называл тебя «девочкой, у которой нет руки»…

5:36.

Я понятия не имею, что Джон делал после того, как покинул торговый центр, и до того, как появился на стройплощадке. Однако, зная Джона, можно предположить, что он поведал кучу смешных историй про свой член, выпил дешевого алкоголя, а затем занялся сексом с очередной девушкой, в которую я был тайно влюблен, но никак не мог набраться храбрости с ней заговорить. Кроме того, в какой-то момент он переоделся в свою рабочую одежду – кучу фланелевых рубашек и комбинезон, заляпанный кровельным варом.

На месте аварии все уже убрали, и когда Джон снова проезжал мимо, о происшествии напоминали только спутанные следы шин. Стив-кровельщик стоял у заднего входа на завод и расспрашивал охранника о том, как попасть на крышу. Этот охранник был одним из тех, кого Джон видел на месте аварии, поэтому мой друг закрыл лицо газетой, вытащенной из мусорки, чтобы его не узнали. Опять же, так говорит Джон, так что… сами понимаете. Разумный скептицизм. К шести часам утра над и под дырой в крыше толпилось тринадцать человек из бригады Стива, а растаявший снег и лед стекали мини-водопадами в заводскую комнату отдыха. Залитые водой ковролин и аппарат, продающий шоколадные батончики, пришли в полную негодность.

Джон залез на крышу и сразу понял, что она не обвалилась под тяжестью льда; ее пробили изнутри, словно в здании что-то взорвалось, и куски досок, черепица и прочий мусор полетели снизу вверх и во все стороны. Тайлер Шульц, похожий на бойца «гитлерюгенд» высокий светловолосый юноша, который иногда играл с группой Джона, тоже это заметил и сказал, что тут, похоже, приключилась какая-то жесть. Джон ответил, что при резком похолодании теплый воздух в здании расширяется, и это приводит к локальному взрыву – точно так же взрываются шарики, если надуть их не холодным воздухом, а теплым. Тайлер возразил, что Джон заливает. Джон ответил, что об этом явлении пишут в книгах, – он прекрасно понимал, что Тайлер проверять не станет.

Затем Джон спустился по лестнице в отсыревшую комнату отдыха. Поперек коридоров натянули пластиковые ленты, чтобы в комнату не забрели работники. Прежде всего Джон обратил внимание на аппарат по продаже чипсов и конфет – стекло разбито, повсюду валяются конфетные обертки. Пока парни из бригады суетились на крыше, очищая от снега «рану» в потолке, мой друг бродил по зданию и заметил коридор, перекрытый знакомой черно-желтой лентой с надписью «ОПАСНОСТЬ».

Уже второй раз за день Джон как бы случайно поднырнул под ленту, на которой было написано: «КАК БЫ СЛУЧАЙНО ПОДНЫРИВАТЬ ПОД ЛЕНТУ ЗАПРЕЩАЕТСЯ», и увидел еще одну дыру – на этот раз в стене. Ее тоже что-то проломило – «что-то» размером с автомобиль или обезьяну, сидящую верхом на огромном крабе. По краям дыры на гипсокартоне остались следы, похожие на царапины или шрамы. Джон наклонился вперед, заглянул через отверстие…

И увидел комнату, не обозначенную в плане здания, – маленькую, размером с обычную гостиную, совершенно пустую. Четыре голых стены. А в полу была идеально круглая дыра. Ход вел вниз. Глубоко вниз. По словам Джона, дыра напоминала пропасть-туннель. По какой-то причине такие есть на всех космических станциях в фильмах «Звездных войн»; через них всегда ходят по мостикам, не огороженным перилами.

Когда Джон посмотрел прямо на пропасть, ее там не оказалось – только кафельный пол. Точно так же, как и в торговом центре. Значит, краб сбежал отсюда, но команда, которой поручили его уничтожить, вернулась в заброшенный торговый центр. Все вело в торговый центр, верно? Джон подумал о Роберте Марли, «пациенте-ноль», и о Дэнни Векслере, который нес какой-то бред про невидимые двери. Мой друг решил, что всю эту хрень нужно тщательным образом расследовать.

Я ополоснул лицо водой и осмотрел в зеркале покрасневшие глаза. Хорошо снова быть дома, в своей ванной!.. Стаскивая с себя рубашку, я почувствовал, что за нее что-то зацепилось. Что-то зудящее. Я повернулся и посмотрел на спину в зеркало. У меня перехватило дыхание.

Из лопатки торчала какая-то штука в полдюйма длиной. Тонкая, словно иголка. Розовая.

Стук в дверь.

Я наклонился к зеркалу, изучая новообразование, протянул руку, но побоялся прикоснуться к наросту и вздрогнул от омерзения.

– Дэвид? Привет! – раздался приглушенный голос за дверью.

Джон. Что он здесь делает?

– Минутку, – сказал я, открывая ящик туалетного столика и вытаскивая зеркальце. – Скоро выйду. Я тут яйца брею.

Я поднял зеркало, наклонил его так, чтобы видеть эту штуку на спине, и едва не закричал: из спины торчал стебелек с глазом на конце, как у слизня. Стебелек закрутился во все стороны, а черный глаз стал дергаться, словно осматриваясь…

Я вздрогнул и проснулся.

Мне было холодно. Шею кололо. В воздухе стоял сладкий искусственный запах клубничного шампуня. Если подумать, у клубники ведь нет запаха, она пахнет просто мокрой травой.

Грудь словно перетянули стальным тросом. Я не мог пошевелиться: какой-то груз не давал сдвинуться с места. Я разлепил веки, увидел чьи-то глаза, заглядывающие через заиндевевшее стекло, моргнул, посмотрел вниз… На моей груди лежала рыжая голова. Меня обнимала чья-то рука; пальцы вцепились в ткань рубашки.

Я лежал, упершись головой в дверь машины, в спину вонзилась ручка стеклоподъемника. Ноги раскинулись по сиденьям, ботинок уперся в дверь со стороны пассажира. Эми, похоже, чувствовала себя вполне комфортно – ведь она спала на матрасе с подогревом. Ее веки подергивались. Кошмары.

За стеклом, кое-где очищенным от снега, я разглядел неясные очертания лица Джона. Он махал мне рукой. На моих часах:

8:07.

Похоже, в какой-то момент наша машина заглохла: двигатель не урчал, печка не работала. Мы с Эми отцепились друг от друга; я толкнул дверцу и выбрался на мороз. Казалось, кто-то набил суставы толстой стальной проволокой. Заглянув в салон, я увидел Молли: псина посапывала на заднем сиденье, подергивая лапами: похоже, ей снилось, что она дерет кого-то когтями – возможно, меня.

– У тебя первое свидание, и ты решил заночевать с девушкой у пончиковой? – спросил Джон. – Учти, пончиковая откроется только через три месяца.

Кроме Джона, у машины стояли еще пятеро, но из них я узнал только Тайлера. Они приехали на двух высоких фургонах, на бортах которых красовалась надпись «Крыши и желоба Андерсона».

– Нам пришлось покинуть дом, – сказал я, взглянув на незнакомцев. – А вам ведь работать нужно, да?

– Понадобилось купить кучу разной хрени в магазине хозтоваров, – ответил Джон. – Проезжали мимо и увидели твою тачку. А что произошло в доме?

Эми в огромном анораке вылезла из машины, подошла к нам и немедленно прижалась ко мне.

– Привет, Джон. Ух, как холодно! – сказала она, обхватив меня рукой.

– Погоди, мне нужно потолковать с Джоном. – Я схватил Эми за плечи и вроде как отстранил ее, затем пошел прочь, жестом велев Джону следовать за мной. Мы дошли до конца стоянки. Я щурился, пытаясь привыкнуть к свету.

– Хреново выглядишь, – заметил Джон.

– Я перегорел. Серьезно. Чувствую себя крошечным кусочком масла, который намазывают на огромную вафлю. В конце концов оно падает в одну из дырок, и тогда размазывать больше нечего; приходится наклонять вафлю, чтобы добыть оттуда масло.

– Дейв, на заводе творится какая-то жесть. В торговом центре тоже.

Именно тогда Джон поведал мне сомнительную историю о том, что произошло на месте аварии, в лесу и в торговом центре. Я поднял ставки, рассказав ему про существ-теней.

Я оглянулся и посмотрел на свою машину. Дверца со стороны пассажира была открыта: Эми боком сидела на сиденье и копалась в сумочке, пока наконец не вытащила коричневый флакон с таблетками.

– Ну вот, Дейв, значит, на заводе делают не только средство для прочистки труб. Более того, можно сказать, что там делают зло.

– Нет, так сказать нельзя.

– Я хочу узнать, куда идет эта нора. Мне кажется, что монстр вышел из нее.

– Джон, мы не сможем туда попасть: завод работает в три смены, круглосуточно.

Сделав круг по стоянке, мы вернулись к моей машине. Облокотившись на нее, Тайлер и еще один парень курили и попивали кофе из дымящихся кружек-термосов.

– Есть и другой путь, – заметил Джон.

Он рассказал мне про торговый центр и про дверь, которая существовала и не существовала одновременно.

– По-моему, все потайные двери ведут в одно и то же место. Черт побери, Векслер прав – наверное, в городе полно таких дверей.

Я обреченно кивнул.

– Ну, по крайней мере, мы не будем ждать, пока за Эми снова придут.

– Разумеется. Встретимся в полдень.

– А что произойдет в полдень?

– С крышей мы закончили – нас попросили просто закрепить ее и заделать дыру, чтобы не попадал снег.

– Ты все-таки будешь чинить им крышу?

– Стиву заплатили авансом. Кроме того, мне нужны деньги.

От моей машины поднимались клубы выхлопных газов: Эми включила двигатель, чтобы согреться.

– Не знаю, что с ней делать, – сказал я. – У нее дома полный пипец.

Я заметил, что Тайлер прислушивается к нашему разговору, и заговорил тише.

– За ней – как и за мной – следят из телевизора.

Эми увидела нас и вышла из машины, держа в руках большую бутылку «Маунтин дью».

– Можно мне попить? – спросила она, подойдя к нам.

– Держишь красную дрянь в машине? Это один из двенадцати тревожных симптомов, – заметил Джон.

– Я там обедаю. Если ешь в машине, с тобой никто не пытается заговорить.

В глазах Джона появилось что-то похожее на жалость.

– Конечно, Эми, – сказал я.

Съежившись от холода, она попыталась отвинтить крышечку. Кто-то протянул Джону стаканчик с кофе.

– Перерыв! – воскликнул мой друг.

– Точно, блин! – отозвался Тайлер, глядя, как Эми пытается открыть бутылку одной рукой. На нем были темные очки в гибкой оправе; в них он выглядел полным мудаком, и вел себя соответствующе. Кряхтя от напряжения, Эми старалась придержать бутылку, зажав ее локтем, но мокрая бутылка постоянно выскальзывала.

– Может, она пока посидит где-нибудь? Где у нас самое безопасное место? – спросил я Джона.

– Пока – что? Можно мне с вами? – встряла Эми.

Почему-то после этих слов Тайлер с жалостью посмотрел на Джона и плюнул на землю. На Среднем Западе выплевывание табака является методом невербального общения. Наверное, в детстве Тайлер часто проливал кофе, а сейчас у него была здоровая кружка-непроливайка – одна из тех, которые сильно расширяются книзу. При каждом глотке казалось, что он говорит в мегафон.

– Потом поговорим, – сказал я.

Эми уронила бутылку и разочарованно вскрикнула – словно кошка, на которую наступили. Я потянулся, чтобы помочь, но она ударила меня по руке и продолжила борьбу с крышечкой.

– Домой ей возвращаться нельзя, – продолжал я. – Не знаю, есть ли у нее деньги или нет, но мы что-нибудь придумаем. В крайнем случае будет спать на моем диване.

Джон вопросительно посмотрел на меня.

Тайлер хитро прищурился.

– Вот интересная история, – сказал он. – У моего брата с женой родился ребенок с синдромом Дауна: заливает все слюной, срет в штаны и все такое. Они попросили мою маму посидеть с ним пару раз, и еще пару раз, а потом она стала сидеть с ним каждый вечер. Каждый вечер, черт побери. Знаете, что произошло потом?

– Твой мозг вытек из ушей? – предположил я. Эми перестала мучить бутылку и смотрела на нее, застыв на месте. – Ладно, мне пора…

– Нет, ты послушай, брат. Послушай. Они оставили пацана в мамином доме и теперь время от времени заезжают в гости, а маме приходится каждый день кормить и мыть это существо. Круглосуточная работа. Ни в лото поиграть, ни на свидание сходить, ни еще чего – словно тюрьма. А все потому, что мама хотела быть доброй.

Эми свирепо взглянула на него, придумывая реально убийственный ответ, но потом скривилась, как будто надкусила яблоко и увидела в нем червяка. Она сделала два шага к моей машине, поднесла ладонь ко рту и согнулась.

Совет: если вам кажется, что вас сейчас стошнит, не надо подносить ладонь ко рту, пытаясь поймать то, что рвется наружу. Рефлекс не работает – блевотина просто разбрызгивается во все стороны.

Эми стояла в снегу, а рвота стекала с ее ладони и собиралась в лужицу у ног. Неловкая ситуация. За моей спиной раздались бормотание и смех.

Я подошел к Эми.

– Идем.

Я подвел ее к машине, усадил на сиденье, подбежал к задней двери и достал красно-белую сумку-холодильник. Это моя аптечка. В ней лежал моток изоленты, пара штанов, конверт с двумя сотнями долларов, два пакета сухофруктов, два пакета сушеной говядины, три бутылки с водой, рулон толстых салфеток, которыми пользуются механики, небольшая металлическая труба – отлично подходит для разбивания голов – и накладная борода. На всякий случай.

Я вытащил бутылку воды, намочил салфетку – и почувствовал себя идиотом, когда понял, что Эмми не сможет ее взять. Единственную кисть залила рвота.

– Вот. – Я взял девушку за запястье и вытер рвоту. Эми с отвращением сморщилась, но я, если честно, не припомню ни одной вечеринки у Джона, где кого-нибудь не стошнило либо на меня, либо рядом со мной. Так что я вроде как привык.

– В седьмом классе я пригласил Эмили Паркс на осенний фестиваль. Первое в жизни свидание. Мы бродили по парку аттракционов, ели пончики, конфеты, пили лимонад – ну, как обычно. Потом мы сели на «чертово колесо», и в са-а-амом конце я согнулся в три погибели и наблевал Эми на колени. Колесо остановилось, ну, ты понимаешь, чтобы пассажиры смогли выйти. Мы оказались на самом верху. И ждали. Она сидела с блевотиной на коленях и плакала. Мы ждали це-лу-ю веч-ность.

Ладонь Эми уже была чистой. Я выбросил грязную салфетку, дал девушке новую и бутылку воды.

– На следующее свидание я пошел, когда учился в старших классах, – сказал я, сделав шаг назад. – Мне было семнадцать, а я даже не держал девушку за руку. И все потому, что где-то в голове у меня засело: непременно наблюю.

Эми молча выпила воды и вытерла следы рвоты с брюк и ботинок. На таком морозе пальцы, наверное, уже совсем замерзли. Краем глаза я увидел выражение ее лица и знакомый взгляд: смущение, которое практически парализует тебя. Казалось, что ей хочется провалиться под землю, и чтобы земля на этом месте еще и травой поросла.

В моей голове разлилось тепло, а перед глазами все покраснело, словно кто-то налил в череп соус «табаско». В животе закололо, мышцы напряглись. Я поднял грязные салфетки и пошел к мусорному баку, в тот угол стоянки, где были Тайлер и остальные. Когда я выбросил салфетки, Тайлер наклонился ко мне и шепнул:

– Ты хороший парень, Дейв, так что будь осторожен. Это все, что я хочу сказать: будь осторожен. Если будешь добрым, тебя поимеют.

В глазах потемнело. Жгучая боль в руке. Кровь.

Меня схватили за куртку и потащили. Костяшки пальцев ободраны, челюсти сжаты, во рту теплый, медный вкус крови. Тайлер стоял на четвереньках, его нос и губы были разбиты. Он рычал, говорил, чтобы меня держали, что я долбаный психопат, что я ему нос сломал. Затем появилось лицо Джона. «Спокойно, спокойно, остынь, уходи». Я посмотрел на зудящие руки: кожа на костяшках рассечена, словно я бил по бетонной плите. Джон оттолкнул меня от остальных и сказал кому-то:

– Уведи его отсюда.

Рядом с Тайлером возникла его располневшая версия – толстый светловолосый парень, наверное, брат или кузен. «Вот видишь, – говорил толстяк, – видишь, Тайлер, что бывает, если не держишь язык за зубами. Когда-нибудь болтовня тебя погубит, скажешь лишнее, и какой-нибудь ниггер выстрелит тебе в спину».

Джон повернулся и подошел к остальным. А я остался один – дезориентированный, сбитый с толку. Тайлер тяжелее меня на семьдесят пять фунтов. Я целыми днями расставляю DVD по полкам, а он поднимает черепицу на крыши. Но самым странным, самым отвратительным было желание, которое промелькнуло в моем мозгу, когда я стоял над Тайлером…

…и я понял, что я потерял время. Кто-то потянул меня за куртку, и снова возникло это ощущение – что меня обнимает рука без кисти.

– Пойдем. Дэвид, пойдем.

Эми обошла вокруг меня, держась за рукав куртки.

– Эми, я…

– Идем. Все хорошо. Идем.

Я чувствовал, что все смотрят на нас. Эми развернула меня, зашла за спину и стала подталкивать к машине.

– Идем, Дэвид. Дыши глубоко. Все в порядке.

– Эми, не…

– Идем. Не останавливайся. Вж-ж-ж-ж…

Подпихивая меня, Эми изображала звук работающего двигателя, словно я – машина, а она – водитель. Девушка открыла дверь и затолкала меня на сиденье: так полицейские усаживают в машину арестованных в наручниках. Потом она захлопнула дверцу, обошла машину и забралась на соседнее сиденье. Какое-то время мы просто сидели; выглянув из окна, я увидел, что все по-прежнему наблюдают за нами. Я повернул ключ зажигания и понял, что двигатель работает. Дрожь в руках не унималась.

– Ты в порядке? – спросила Эми.

– Сейчас, погоди минутку.

– Ты ему вломил.

– Эми…

– Поехали. Пока он не встал и не превратил тебя в фарш.

Приехав ко мне домой, мы обнаружили, что кто-то его обшарил. Это было сложно заметить, ведь я – не лучшая домохозяйка в мире, но, зайдя на кухню, я понял: здесь кто-то побывал. Обычно я не оставляю духовку открытой. Я выхватил пистолет и обошел весь дом, однако никого не обнаружил. Эми спросила, что искали грабители. От ответа я уклонился, пожалел только, что они перевернули все вверх дном, устроили полный бардак. Вот если бы Эми пришла ко мне в гости раньше, то застала бы чистоту и идеальный порядок. Я вернулся на кухню, открыл кран и засунул под воду кровоточащие костяшки пальцев.

– Смотри, – сказала Эми у меня за спиной, – одежду из стиральной машины выбросили на пол.

– Ага. Но прежде ее изгваздали. Вот гады.

– Что они искали?

Пауза. Я глубоко вздохнул и посмотрел Эми в глаза. В глазах, невероятно зеленых, словно трава после весеннего дождя, светился острый ум. Я бы не смог обмануть эту девушку по одной простой причине – Эми была умнее меня.

– Они искали «соевый соус». Но не нашли, я уверен.

– Что?

Вместо ответа я прошелся по дому, выясняя, все ли цело. По какой-то причине грабители вытащили батарейки из часов и разбили стеклянный фиксатор на вентиляторе под потолком.

Внезапно Эми стала ужасно любопытной: она ходила за мной по пятам и засыпала вопросами. Если честно, я не знал, как объяснить ей все это, и в конце концов просто шикнул и прижал палец к ее губам.

– Всему свое время, милая.

На секунду мне показалось, что сейчас она меня ударит. Я вышел во двор и обошел дом, нервно поглядывая на сарай и молясь о том, чтобы дверь не была открыта.

На почтовом ящике торчал флажок. А ведь сегодня воскресенье. Открыв ящик, я нашел в нем пакет размером с ладонь – ни имени, ни адреса, ни марки. Я с ужасом уставился на него, решив, что это самая маленькая почтовая бомба в мире. Внутри оказался маленький золотой крестик на тонкой цепочке. Я уже видел его раньше, но сейчас, рассмотрев внимательно, обнаружил, что он сделан из двух крошечных гвоздей, скрепленных тонкой, словно нить, проволокой. Еще в конверте лежал сложенный листок бумаги, на котором был нарисован щенок с карандашом во рту. На листке – искрящиеся розовые буквы:

«Привет! Мне приснился сон, и ангел сказал, чтобы я отдала крестик тебе!

Он всегда приносил удачу!

Храни тебя Господь!

(Смайлик)

– Крисси Ловлейс».

На месте букв «о» стояли большие, дружелюбные сердечки. Все хотят мне помочь.

Вернувшись в дом, я услышал звук текущей воды. Из ванной вышла Эми, высыпая в рот мятные леденцы из коробочки.

– Хочешь что-нибудь попить? – спросил я, подойдя к холодильнику. – Есть фруктовое пиво «Лайненкугель» и какая-то ужасная сливовая настойка, которую Джону прислал приятель из Чехии. У нее такой вкус, словно сок одной сливы выдавили в бочку растворителя.

Банки «Лайненкугеля» обвивала липкая лента с розовой надписью «ДЖОН», сделанной печатными буквами.

– Джон оберегает свое пиво? – спросила Эми, заглянув мне через плечо.

– Ленту налепил я. Гости должны знать, что это его пиво, а не мое. Хочешь «Лайни»?

– М-м, нет. Я не пью, – сказала она, помотав головой и, наверное, в четырехсотый раз за сегодня убирая волосы с лица. – Ну, то есть, я пью жидкость, но не алкоголь. Он не сочетается с моими таблетками. Так кому мы расскажем про монстров?

– Что?

– Кому мы расскажем про все, что видели?

– По-моему, у правительства есть бесплатная «горячая линия», однако там только автоответчик. Нет, мы с Джоном разберемся сами. Сегодня. Прежде чем за тобой снова придут.

Я закрыл холодильник, повернулся к Эми и рассказал ей сокращенную и менее бредовую версию истории Джона про завод и Торговый центр Мертвых.

– Может, уедем – в другой город, в другой штат, в Канаду? – спросила Эми. – Когда в последний раз ты слышал про то, что в Канаде взрываются люди?

Я покачал головой.

– Почему?

– Ты еще не знаешь всего. Люди-тени… говорили со мной. Им известно мое имя. У меня с ними личные счеты. Если я попытаюсь уехать – черт побери, даже если я сяду в ракету и улечу в космос, – это будет просто смешно. С таким же успехом может удрать хомячок, если побежит в своем колесе очень быстро. Не представляю, что проведу остаток своих дней в страхе, что вечно буду в бегах. Нет. Мы отправимся туда, где они живут. И возьмем с собой оружие.

– Я с вами.

– Эми…

– Даже не пытайся. Я хочу видеть. Имею право.

– Эми, мы пойдем туда, чтобы превратить это место в дымящийся кратер.

– Знаю.

– Нет. Ты думаешь, что это круто, я по глазам вижу. Нет, это не круто. Ситуация не под контролем. Расскажу тебе одну историю. Когда я был маленьким, у нас засорилась канализация – унитаз переполнился. Ну вот, пришли люди, прочистили трубу и вытащили оттуда сурка: где-то в трубе было отверстие, швы разошлись, и зверюшка забралась внутрь. Понимаешь? Для сурка это стало величайшим приключением в жизни: найден потайной тоннель, который простирается на много миль. Сурок полз по трубе, исследовал ее, надеялся, что в конце его ждет сокровище… А потом утонул. В наших какашках.

– Да, грустная история, – сказала Эми, кивнув.

– Самая грустная в мире. Понимаешь, мы с Джоном и есть этот сурок. И я вижу – тебе кажется, что ты участвуешь в большом деле, что сегодня мы совершим что-то очень важное и изменим мир. Эми, пойми: с нами – со мной и Джоном – все совершенно не так. Порой я уверен – уверен! – что я стопроцентный психопат. Что я опасный маньяк, который бредит в обитой войлоком палате. И знаешь, что я делаю, когда прихожу к этому выводу? Добываю себе пушку.

– Дэвид, ты не…

– Слушай. Я пошел против этих ребят только по одной причине – меня загнали в угол. У меня нет выбора, а у тебя он есть. Если ты примешь неправильное решение, то, скорее всего, на этом свете не задержишься. Ничего того, что ты хотела сделать в жизни, не случится. Все, что тебе нравится – исчезнет. Из-за меня. Потому что я повел тебя в свою трубу, полную дерьма.

– Почему ты ненавидишь себя? – спросила Эми.

– Если бы на свете жил другой человек, во всем похожий на меня, я ненавидел бы его с такой же силой. Так к чему двойные стандарты?

– Глупость какая.

Я потер глаза, вздохнул, затем вытащил из кармана цепочку с крестиком.

– Вот. Он, типа, приносит удачу.

Я подошел к Эми, надел ей на шею цепочку, затем, выглянув из окна, увидел, что снова пошел снег.

– Эми, ты заслужила право на нормальную жизнь. Я вижу: ты в колледже; возможно, ты подрабатываешь в музыкальном магазине. К прилавку подходят разные ботаники и флиртуют с тобой. Когда-нибудь в магазин приду я, буду пытаться завязать разговор, а ты станешь придумывать отговорки, чтобы не пойти со мной на свидание. Я буду приходить снова и снова, и однажды ты подашь на меня в суд, и мне запретят приближаться к тебе. А мой папа подаст апелляцию и добьется отмены приговора. Наконец, ты согласишься, и мы отправимся на пикник или в боулинг, или куда там ходят нормальные люди. А что делают нормальные люди?

– Понятия не имею.

Чертовски забавно притворяться, что это нормально – вести разговор с человеком, который стоит в трех дюймах от тебя.

Она наклонилась и…

Казалось, что в мире за окном пропало изображение, и на экране одни лишь помехи. Мела адская метель, ветер расшвыривал снег во все стороны. Я прижался лбом к холодному стеклу; дыхание затуманило кружок стекла под носом. Раньше мысль о неизбежности смерти меня слегка утешала. Это как последний день на ненавистной работе. Гора с плеч. А теперь, когда стекло и мокрые волосы холодили голову, когда во рту держался слабый вкус мятных конфет, когда я понимал, что больше никогда не увижу снег, мне хотелось плакать.

Из белизны, словно призрак, выплыли радиатор и тускло горевшие фары. Во двор заехал «кадиллак». Из машины выскочил Джон в армейской камуфляжной куртке, открыл багажник и вытащил брезентовый рюкзак. Закинул рюкзак на плечо, затем вытащил большой…

– Средневековый боевой топор? – Эми стояла у меня за спиной и вытирала полотенцем голову.

– Если Джон не выкинет что-то еще более дурацкое, значит, нам повезло.

Топор остался у Джона со школьных времен, когда мы увлекались «Подземельями и драконами» – ну, то есть, охотой на медведя. Джон, покрытый снегом, ворвался в дом.

– Мы расхерачим это место! – крикнул мой друг, бросил свою ношу с такой силой, что пол содрогнулся, затем схватил топор.

Топор он украл из ресторана, оформленного под Средние века, в котором когда-то работал. Джон перевел взгляд с моих мокрых волос на мокрые волосы Эми. Возможно, он подумал, что мы принимали душ вместе, однако, как человек воспитанный, спрашивать об этом не стал.

А прошел мимо меня в коридор, осмотрел стену, замахнулся и ударил по ней топором.

ТУК!

Штукатурка полетела во все стороны.

Сделав еще три удара, мой друг просунул руку в проделанную им дыру и вытащил небольшой предмет, уместившийся у него на ладони. Посмотрел на предмет, обтер о рубашку, затем бросил мне. Небольшой серебряный контейнер, размером с флакон для таблеток.

– Что это? – спросила Эми.

– Ты никогда не видела эту штуку?

– Откуда?

– В свое время она была у Большого Джима. Правда, мы не знаем, где он ее взял.

Я быстро пересказал Эми историю про метеоролога, торговый центр и про то, как контейнер оказался у нас.

– Так что там? – спросила Эми.