Сейчас, вспоминая, я могу сказать одно: если бы я зашел в сарай и увидел, что там лежит, то через минуту пустил бы себе пулю в лоб.

Обратно я ехал по собственным следам, включив свет в салоне и примерно раз в четыре секунды нервно поглядывая по сторонам. Подъехав к дому Эми, я обнаружил Джона, согнувшегося в три погибели под капотом «кадиллака». Я прошел мимо: ужасная новость сжалась пружиной внутри, словно твари, которые выскакивали из людей в фильме «Чужой».

– Аккумулятор сдох? – спросил я.

– Надеюсь, что нет.

С локтя Джона свисала спутанная елочная гирлянда, а в снегу валялись мотки кабеля.

– Рождество для этого гада наступит позднее, чем обычно. Оно наступит, как только я его найду. Перчатки привез?

– Нет.

– Ладно… Печеньем поделишься?

Он увидел выражение моего лица и выпрямился.

– Дейв? Что случилось? Ты надел новую рубашку?

– Я, кажется, во всем разобрался.

– Что? Разобрался?

Я зашел в теплый дом; сейчас мне предстоит еще один из неприятных разговоров, которыми полна жизнь. Рассеянно потирая замерзшие пальцы, я услышал, как Джон подходит к двери, – и внезапно запаниковавший разум стал выдавать отчаянные, безумные идеи.

Можно сказать, что произошел несчастный случай.

Над головой.

Скрипящие половицы.

Я затаил дыхание и прислушался. Ветер? Где-то наверху захлопнулась дверь.

Я быстро и тихо пошел к лестнице, не сводя глаз с темного проема на втором этаже. Судя по выражению лица Джона, гостей он не приглашал. Я достал из кармана пистолет и направил его в сторону лестницы.

Открылась и закрылась еще одна дверь. Кто опаснее: существа, которые умеют открывать двери, или те, кто не умеет?

Я стал тихо и медленно подниматься по лестнице. Ступил на скрипучий пол коридора. Все двери были закрыты, кроме одной – двери в спальню. Сначала стоит проверить библиотеку. Я взялся за медную ручку двери и стал поворачивать, пока не щелкнул замок. Дверь открылась. Ничего – только темнота. Я нажал на выключатель, и свет немедленно зажегся.

Медузы там не оказалось.

Я попятился и попробовал открыть дверь справа. Ванная. Здесь свет не нужен: я и так видел, что она пуста, и – ты смотри! – мешок с салом исчез.

Я вернулся в спальню – вытянутые вперед руки напряженно сжимают пистолет, двигаются синхронно, словно пушка танка. Снова старые, забытые ощущения: в ушах шумит кровь, в мозгу летают искры, на коже проступил холодный пот. Наверное, моя одежда окончательно провоняла.

Что-то шевельнулось во тьме.

Тонкая фигура, ростом почти с человека.

Тело серое, как у носорога.

Заметив меня, фигура замерла.

Струйка пота стекла по лбу и обожгла левый глаз.

У меня на мушке оказалась очень худая и бледная девочка в сером свитере с логотипом университета «Нотр-Дам», который она носила, словно платье.

– Ой! Эми! Привет! – сказал я.

Волна облегчения, словно снежная лавина, похоронила под собой все мои мысли.

Эми сделала несколько шагов назад, теребя большим пальцем щетинки зубной щетки, которую держала в руке.

– Привет! – слишком громко пискнула девушка. – Вам что-то нужно?

– Нет, нет, все в порядке. Просто мы беспокоились о…

Я совершил огромную ошибку: непринужденно – хотя, наверное, сложно казаться непринужденным, когда у тебя пистолет, – попытался взять Эми за руку, намереваясь убедиться в том, что это она, а не призрак.

Пальцы наткнулись на очень твердое и очень реальное предплечье, но вместо кисти я схватил пустоту.

Девчушка нырнула в спальню и захлопнула дверь. Я тупо посмотрел на пальцы и пришел к двум выводам: Эми Салливан жива, и она лишилась левой руки.

– Эй! Постой! – завопил я, колотя по двери с пистолетом в руке – именно так, как сделал бы вооруженный насильник. – Это я!

– Ладно! – ответила она.

Что-то проехало по полу и ударило по ручке двери: Эми забаррикадировала дверь – возможно, комодом.

– Не волнуйся! Я не вооружен! Ну, то есть, вооружен, но я не собираюсь причинять тебе вреда. Мы тебя обыскались.

– Я здесь! – Эми подбавила голосу искусственной сладости, словно пытаясь успокоить бешеную собаку. – Уходите!

Я запихнул пистолет в карман куртки и прижался к двери.

– Эй! Где ты пряталась?

Нет ответа. Девушка что-то тихо бормотала – наверное, говорила сама с собой. Бедняжка.

Я побрел к лестнице. Одна загадка решена, но ее заменили десятки новых. Во-первых, кого же я убил?

Джон поднялся по лестнице.

– С кем ты разговаривал?

– Я ее нашел. Она в своей спальне.

– Черт. Ну, ты крут, – сказал Джон, взглянув в сторону спальни. – Значит, Эми все время сидела там? Типа, сложилась пополам и спряталась в ящике стола?

– Не знаю, Джон. Мне все равно. Она хочет, чтобы мы ушли.

– Точно?

– Джон, нам нужно поговорить.

Я развернул его, и мы спустились в гостиную – именно в тот момент, когда за окном замигали красно-синие огни. В дверь влетел Дрейк.

– Что происходит? – спросил полицейский, стряхивая снег с плеч. – Эми позвонила в службу спасения и сказала, что в доме вооруженные грабители.

Дрейк пошел наверх успокаивать Эми, а мы с Джоном сели за зеленый обеденный стол на кухне и стали ждать. Джон вытащил что-то, похожее на пачку табака, и спросил:

– Как думаешь, она не будет возражать, если я здесь покурю?

– Джон, я кого-то убил.

Слова повисли в воздухе, и я успел на долю секунды задуматься о том, сколько людей произнесли эту фразу, а потом все равно жили долго и счастливо.

– В моем сарае чей-то труп.

– Джеффа Вулфлейка? Неужели место менеджера освободилось?

– Нет. По дороге домой появился какой-то парень – а может, и не парень, – посадил на меня что-то типа слизня и задал кучу вопросов.

– И ты его убил.

– Нет, нет, он сбежал. Похоже, я убил другого, который не имеет никакого отношения к этому парню. Парень просто к слову пришелся.

– Ладно. Тогда кого ты убил?

– Не знаю, не проверял. Я вроде как помню, что застрелил его из пистолета, и в обойме не хватает патрона.

Джон внимательно посмотрел на меня, затем отвел взгляд, зачесал волосы со лба и стянул их резинкой. Вытянул из специальной коробочки бумажку для самокрутки и распечатал пачку табака.

– Такую же тварь, что и у Дэнни Векслера? Ну, как тот демон, с которым мы столкнулись в торговом центре.

«Я служу только Корроку».

– Учти, – продолжил Джон, – они могут подчинять себе людей, управлять ими, словно марионетками. Помнишь, как ты в меня выстрелил?

– Ты вечно будешь мне это припоминать?

– Тебе кажется, что ты убил Дженнифер?

Об этом я не подумал.

– Нет, я… Ну, то есть, мы же расстались по-дружески, верно?

Он промолчал.

Я вытащил мобильник и выбрал номер Дженнифер в меню быстрого вызова. Один гудок. Три. Шесть. Восемь. И наконец…

– М-м… Алло?

Знакомый голос: Джен, сонная и пьяная, но все-таки живая. Я нажал на кнопку, закончив разговор.

– Она на месте, – сказал я.

– Вот видишь, все твои знакомые в порядке.

– Но если… если меня контролировала тварь, умер бы не тот, кого хочу убить я, а тот, кого хочет уничтожить она.

Джон начал равномерно высыпать табак на бумажку.

– А вдруг Эми не понравится, что ты здесь куришь? – заметил я.

– Все равно их нужно делать заранее. А то вдруг захочешь покурить, – а надо возиться. Самокрутки – полная засада: в середине табак уплотняется и постоянно гаснет.

– Вообще-то в наше время можно купить готовые сигареты, – заметил я.

Джон начал скручивать бумажный цилиндрик; у него не получалось.

Я подался вперед.

– По-моему, у Эми не хватает одной кисти.

– Ну да. Уже давно. С ней произошел несчастный случай.

– Ой. И она живет здесь совсем одна?

– Ага. А что?

– И никто к ней не заглядывает? Никто о ней не заботится?

Секунду Джон разглядывал меня, затем сказал:

– Дейв, сюда заходят соседи… Ну, ты понимаешь – еды насыпать, водички в миску налить, погулять вывести.

– Что?

– Ничего.

Мы замолчали: в дверях появился Дрейк, почти полностью заслонявший Эми, которая успела надеть верхнюю одежду и даже туфли. Нет, она никуда не собиралась – особенно в такое время суток и в такую погоду; наверное, в этом наряде девушка принимала гостей. Рыжие волосы доставали ей до подбородка, и, судя по всему, она сама их стригла. Глаза у нее были странные, какого-то неестественного оттенка зеленого.

И, кроме того, у нее не хватало одной кисти. Когда девушка протиснулась мимо Дрейка в комнату, я отвел глаза от искалеченной руки. Но потом я понял, что слишком очевидно гляжу в сторону, и поэтому посмотрел на зарубцевавшийся обрубок. Когда стало ясно, что я глазею на него, девушка сложила руки на груди, и культя скрылась за рукавом.

– Привет, Джон! – сказала она, не обращая внимания на меня.

– Здорово. Это Дейв, ты видела его в коридоре. Ты не думай, он не маньяк-убийца, – соврал мой друг.

– Знаю. Мы с ним в одной школе учились.

– Прости меня, пожалуйста, – ну, за то, что я чуть не выстрелил. Мы сейчас зададим тебе пару вопросов и оставим в покое.

Джон сказал, что в детстве с ней произошел несчастный случай. Травма мозга? Что, собственно, с ней? Я вспомнил про флакончики с таблетками на тумбочке.

– Ладно! – Она снисходительно махнула рукой и улыбнулась, не сводя с меня глаз. – Вы, ребята, из полиции или как?

– Нет! Просто Дрейк знаком с Джоном и обратился к нам за помощью. Мы своего рода эксперты по…

– Знаю, – радостно сказала Эми. – После того случая с Джимом, когда он – ну, вы понимаете… В общем, после этого я много читала. Я часто захожу на один сайт – что-то типа «Странных новостей», – и там о вас упоминают чуть ли не в каждой статье. Хотите пить? У меня есть клюквенно-яблочный сок и… – Она повернулась и открыла холодильник. – …И вода. И маринованные огурцы.

– Нет, спасибо.

Эми закрыла холодильник и села за стол напротив нас с Джоном.

– Она ничего не помнит, – сказал Дрейк. – Насколько я понимаю, где-то потерялись двадцать часов.

– Что ты помнишь? – спросил я Эми.

– Я чистила зубы. Со щеткой в руке спустилась вниз и выпустила Молли во двор – пописать и поваляться в снегу. Ей это нравится. Потом вернулась в ванную, стала выдавливать пасту на щетку, и тут погас свет. Внезапно: раз – и вырубился. А потом я увидела, что щетка лежит на полке, вода выключена, а что раньше, я не помню. В коридоре послышались чьи-то шаги – твои.

– Перед тем, как пойти в ванную, ты была в сети?

Девушка помедлила. Может, она что-то скрывает?

– Кажется, да.

– А с тобой ничего странного не происходило?

– Когда?

– В ту ночь или в предыдущие.

– Нет, – сказала Эми, глядя мне в глаза. Так делают неумелые лжецы, когда пытаются понять, удалось ли им тебя провести. Девочке не хватало практики.

– Точно?

Поняв намек, Джон встал и пошел к двери.

– Сейчас вернусь.

Я обратился к Дрейку:

– Ну, никаких преступлений здесь не совершено, верно?

Он пренебрежительно взглянул на меня, давая понять, что полицейский он и, черт побери, уйдет отсюда, только когда сам того захочет.

– У меня все хорошо, честное слово. Я просто устала, – сказала Эми.

«Да, я уйду, но член у меня все равно гораздо длиннее, чем у тебя», – сказал мне Дрейк взглядом.

– Ладно, мне пора, – сообщил полицейский, надевая ушанку. – Если что-то подобное повторится, сообщи об этом мне. Ясно?

С ударением на слово «мне».

– Да. Спасибо.

Дрейк ушел, впустив морозный ветер в прихожую и хлопнув дверью. Наступило особое неловкое молчание. Обычно оно возникает, когда остаешься один на один с человеком, для которого когда-то придумал смешное прозвище. Видите ли, морские огурцы извергают свои внутренности, чтобы отвлечь хищника. А когда Эми в третий раз обблевала чью-то парту, мы… Гм, кажется, об этом я уже рассказывал. Не важно.

Девушка забарабанила пальцами по столу, одновременно изучая царапины на его поверхности. Мой взгляд прыгал по кухне: календарь на холодильнике (обезьяны в костюмах викторианской эпохи) – обрубок руки Эми – спящая на полу собака, которую, похоже, не интересует ни собственное воскрешение, ни возвращение хозяина – пакет пластиковых стаканчиков – снова искалеченная рука Эми. Почему Джон так долго копается?

– Какое зрелище было самым жутким в твоей жизни? – спросила Эми, подавшись вперед.

– На днях я заглянул в «Бочку сухарей», – ответил я, подумав, – и через два столика от меня сидели четыре старухи в больших красных шляпах и фиолетовых пальто. Я все смотрел на них, а они пили кофе, но ничего не ели. И вот, я встаю из-за стола и собираюсь уходить…

– Ты ужинал один?

– Да. Ну вот, я встаю, расплачиваюсь и по дороге к выходу вижу другую группу женщин в красных шляпах. И в фиолетовых куртках.

– Странная история… – Эми, немного поразмыслив, заговорщически прошептала: – Знаешь, что такое «самовозгорание»?

– Ага.

– Недавно моя подруга Дана пошла за продуктами, и в магазине ее глаз типа загорелся. Сам по себе. Только один глаз. Ну, она завопила, стала носиться туда-сюда. А потом приехала полиция, и Дану арестовали.

– Арестовали? За что?

– За незаконное владение огненным взглядом.

В комнате повисло тяжелое молчание. Эмми улыбалась, невероятно довольная собой.

– Представляешь, на Ближнем Востоке за такую историю женщину могут приговорить к публичной порке!

На кухню ворвался Джон. В руках он держал пластиковую бутылку, в которой когда-то было средство для мытья посуды, а сейчас находилась густая прозрачная жидкость, похожая на гель для волос. Впрочем, если бы вы попробовали использовать ее как гель для волос, то навсегда лишились бы шансов спутать с гелем для волос что-либо еще.

Режим допроса.

– Так, – начал я. – Ты понимала, что здесь творится неладное, что тебя преследует какое-то существо. И именно поэтому поставила в комнате камеры – чтобы заснять его.

– Такое происходило и раньше, – призналась Эми после продолжительной паузы.

– Выпадало время?

Она кивнула.

– Раз пять. Началось, вроде бы, недели две назад, но кто знает, да? Сначала незначительные происшествия: я хочу набрать воду в ванную – раз! – и вода уже льется на пол. За две секунды ванна наполнилась. Или, к примеру, однажды я проснулась в другой комнате. А то внезапно оказалась в постели, в рубашке, надетой задом наперед. Только что смотрю телевизор, а секундой позже лежу в кровати.

– И в процессе ты ничего не видела? – спросил Джон.

– Нет.

– А что это, по-твоему? НЛО?

– Надо полагать, лунатизм, затемнение сознания. Наверное, это связано с лекарством, которое я принимаю.

– Джон? – произнес я.

Он достал с сушилки блюдце, выдавил на него из бутылки немного жидкости, нашел на кухонном столе ложку.

– Представь себе какой-нибудь физический объект, – обратился Джон к Эми.

– Какой?

– Любой.

Честное слово, она улыбнулась, – ей весело, она готова нам подыграть. Эми откинула волосы со лба (я с прискорбием отметил, что ее челка именно той длины, чтобы падать прямо на глаза) и сосредоточенно прищурилась, отчего стала выглядеть почти комично. Гель в блюдце забурлил и начал подниматься, словно воск в лавовой лампе. Добравшись до поверхности, он растекся во все стороны, в результате чего стал похож на гриб. Секунду спустя он приобрел форму дерева шести дюймов высоты, словно одна из тех хрустальных фигурок, которые стоят на полках в домах стариков.

– Как… – удивленно спросила Эми.

– Понятия не имеем, – пожал плечами я. – Какой-то парень прислал мне это по почте. Мол, о работает в нефтяной компании, а эта штука прилипла к буру на глубине примерно тысячу футов. Сначала решили, что потекла и сгустилась смазка… но потом эта штука одного из них убила.

Дерево таяло, превращаясь в лужицу геля. Джон поднес к нему ложку.

Гель обрел кроваво-красный цвет; его форма изменилась, а в центре возникло отверстие, по краям которого выросли шипы. Зубы.

– О-о, тебе не по вкусу?.. – поддразнил Джон. – Я видел гель, который мог вырасти в два раза больше. Если ты такой крутой, найди себе работу, слюн…

Что-то звякнуло; ложка превратилась в расплывчатое пятно – и от нее осталась только половина. Остальное оказалось в челюстях гелевого существа, которое крутило и грызло металл, словно собака – кость. Загрохотал опрокинутый стул, и Эми вскочила, обхватив руками живот.

– Погоди, – сказал Джон. – Через секунду он успокоится.

Гель изменил цвет с алого на розовый, затем снова стал прозрачным и, в конце концов, превратился в лужицу, в которой плавал деформированный фрагмент ложки.

– У нас дома полно такой хрени, – заметил я. – Почти все, что о нас пишут, – правда. Такая у нас работа. От мерзости, которую мы видели, тебе кошмары будут сниться. Эми, что бы ты нам ни рассказала, мы не будем считать тебя сумасшедшей. Но нам нужно знать все, иначе мы не сможем тебе помочь. Хочешь, чтобы мы тебе помогли? Происходит что-то жуткое, что-то очень жуткое.

Эми смахнула волосы с глаз и кивнула.

– Ладно.

– Рассказывай.

– Подвал, – сказала она.

Дверь в подвал была спрятана за стеллажом: не за навороченной панелью, которая отодвигается, открывая тайный проход, если снять книгу с полки, как в фильмах про Бэтмена, а за обычным старым книжным шкафом. Кто-то поставил его перед хлипкой дверью, чтобы ее не открыли посторонние – или худенькая девочка, которой не хватит сил отодвинуть книжный шкаф. Мы с Джоном с трудом сдвинули его, а ведь там даже книг почти не было.

Эми толкнула дверь, пошарила в темноте и нашла шнурок-выключатель – когда-то белый, а теперь грязно-коричневый, – включавший свисавшую с потолка лампочку.

Паутина.

Голые кирпичные стены.

Запах целой стаи мокрых собак.

Мы начали спускаться по скрипучей лестнице. Примерно на полпути мне пришло в голову, что мы позволили девочке идти вперед, совершенно негеройский поступок.

Тогда я сделал то, что навсегда изменило мою жизнь, – мягко отстранил Эми и встал между ней и тьмой.

Внизу царил холод. Слева от меня во мраке плавали маленькие прямоугольники – окна полуподвального этажа, похороненные под снегом.

За углом из темноты торчало что-то длинное и зазубренное, похожее на ветку. У меня разыгралось воображение – почудилось, что на конце у этой штуки острые как бритва когти.

Я повернул за угол и замигал, пытаясь хоть немного привыкнуть к темноте. Бурливший адреналин заставил меня увидеть монстра: «рука» переходила в коренастое тело, покрытое шипастыми пластинами, словно у аллигатора. Длинные ноги монстра выгибались назад, как у кузнечика, и торчали вверх, придавая существу форму буквы «W». На узком черепе находились два пучка глаз, как у насекомого, вытянутые в направлении затылка. Длинный рот был оснащен жвалами с острыми, словно иглы, вершинами.

Заморгав, я уставился на существо, в надежде, что это бойлер или даже не знаю что. Но потом понял, что похожая на монстра тень, как ни странно, и есть монстр.

Из-за угла показалась Эми.

– НАЗАД!

Я завопил, выбросил руку, чтобы остановить девушку, и угодил ей прямо в лицо. Затем одним движением выхватил пистолет и выстрелил не целясь, так что с одинаковым успехом мог попасть как в монстра, так и в свою ногу.

На секунду грохот оглушил меня. Голова существа взорвалась, превратившись в облако желтых искр. Протянутая рука упала на пол; ее зазубренный край загорелся.

Я ударил существо ногой в грудь, опрокинув на пол, затем принялся лупить тварь в пах ее же оторванной рукой, заглушая звуки ударов своими воплями.

Скоро стало ясно, что монстр не оказывает сопротивления, а просто лежит, задрав вверх конечности, словно окаменев. Я врезал ему еще раз семь или восемь, затем с грохотом бросил оторванную руку на бетонный пол и, дрожа всем телом, стал жадно втягивать в себя сырой, затхлый воздух.

– Не очень-то ловкая тварь, – заметил Джон, подойдя ко мне и рассматривая уничтоженного монстра.

Эми протиснулась между нами, села на корточки и протянула руки к монстру.

– Ребята, он не настоящий. Это модель, которую сделал Джим.

Поставив дурацкую штуку на ноги, девушка пробралась мимо разбросанных картонных коробок и нашла еще один выключатель. На этот раз включились флуоресцентные лампы под потолком.

При свете существо выглядело еще более ужасающим. На другой его руке, прижатой к боку, были такие когти, которыми можно деревья валить. В каждом из сотни глазок монстра застыло мое отражение – усталое и бледное лицо.

– Ой. Извини, – пробормотал я.

Эми вся светилась, словно в жизни ничего интереснее не видела.

– Ты смотри, на руке сухожилия и все такое, – сказал Джон.

Я взглянул на руку, лежавшую на полу: из раны торчали осколки костей и клочья соединительной ткани. Большой Джим создал все – мускулатуру, сухожилия, кости, а может, и внутренние органы. Невероятно.

– Джим увлекался этим, – сказала Эми. – Покупал научно-фантастические журналы, выписывал разные издания про грим, вечно разводил латекс в огромных емкостях… Хотел заниматься спецэффектами. Эту штуку он делал два месяца – спускался сюда сразу после работы и не выходил до самого утра. Часам здесь торчал…

Девушка умолкла, погрузившись в воспоминания о покойном брате. Не самый подходящий момент упоминать о том, что в самой крутой компании по созданию спецэффектов над такой моделью трудилась бы команда из шести человек с бюджетом в четверть миллиона долларов. Этот шедевр Джим слепил под «соевым соусом».

– Идемте, – сказала Эми. – Сюда.

Она провела нас через низкую дверь – Джону пришлось согнуться в три погибели – в угол подвала, где когда-то, наверное, хранили уголь. Там Эми встала на колени и воткнула в розетку желтый шнур-удлинитель. Подвал утонул в ярком свете. На тонких металлических подставках стояли две галогенные лампы, освещавшие небольшое рабочее место, в том числе два складных металлических стола и десятки трубок, банок, жестянок с красками, латексом и бог знает чем еще. В углу возвышалась огромная груда пластиковых ведер.

– У него были целые коробки, доверху набитые записями и набросками. Джим постоянно писал научно-фантастические рассказы, просто ужасные. Он не разрешал мне их читать, я заглядывала тайком. Главный герой вечно оказывался связанным, обнаженным, во власти прекрасной принцессы-инопланетянки, которая его «пытала». Знаете, у Джима долго не было девушки.

Эми подошла к штабелю картонных коробок, сняла крышку с одной из них и вытащила несколько блокнотов.

– Он работал над большим проектом – романом или сценарием. Я говорила, что ему не дадут писать сценарий и делать модели одновременно, а он отвечал, что Джеймс Кэмерон сам создавал чертежи и модели робота для «Терминатора». Помните сцену в «Матрице», где Киану протягивает руку, чтобы открыть дверь, а в ручке отражается съемочная группа? Джим заметил это при первом же просмотре – настоящий спец! Он строил планы, все твердил, что мы продадим дом, переедем…

Пожав плечами, Эми замолчала – наверное, для того, чтобы со словами наружу не вырвались и слезы. Затем протянула мне пачку из четырех или пяти блокнотов. Я пролистал их, увидел наброски суставов, мышц, рук, когтей и глаз, а затем наткнулся на то, что привлекло мое внимание.

На рисунке три человека шли вместе с тремя абсолютно черными существами, состоявшими будто из одних теней. Люди на рисунке находились в маленькой комнате; одно из темных существ тянулось к двери, собиралось ее открыть.

Я перевернул еще несколько страниц и увидел другой набросок двери. Эту дверь я уже видел – всего час назад: она вела на разрушенный балкон.

Обернувшись, я взглянул на сломанную скульптуру.

– Значит, Джим говорил, что эта штука и все прочее – часть его проекта?

– Он ни словом об этом не обмолвился, но я видела его заметки – ну, ты понимаешь, уже после. Мне пришлось разбирать вещи Джима, и я нашла дневник.

Эми вытерла щеку рукавом, и я почувствовал себя настоящим ослом. Следующий вопрос мы не задали; на него девушка ответила сама:

– Джим писал про параллельную вселенную. Типичная научная фантастика – другая реальность и все прочее. Кажется, это была история про людей на Земле – на параллельной Земле, очень похожей на нашу. Они пытались построить мост, который соединил бы два мира, чтобы… ну, вы понимаете… вторгнуться сюда.

– А это существо? – спросил я. – Причем тут оно?

Девушка пожала плечами.

– Наверное, именно оно связывало Джима, чтобы обнаженные инопланетянки могли его допросить, – мрачно заметил Джон.

Эми засмеялась, а я вспомнил, зачем все время беру его с собой.

– Уходим отсюда к чертовой матери, – сказал я, еще раз взглянув на однорукую тварь.

Ведь я тогда ничего не знал, правда? Может, мы получили ответы на все вопросы, просмотрев записи Джима? Может, он уже во всем разобрался?

Но в ту ночь, в ту минуту, я просто хотел убраться оттуда. Все мои мысли – особенно мысли о Джиме – заглушал гнилой смрад чувства вины.

И, выключив свет, мы потопали вверх по лестнице. Материалы Джима накрыла тьма.

Я больше там не бывал – до того самого дня, когда мы сожгли дом дотла.

Наверху Джон спросил Эми, видела ли она в доме существо, похожее на медузу или огромный мешок мясных обрезков. Меня совершенно не удивило, что девушка ответила «нет».

Кроме того, она сказала, что камеры, реагирующие на малейшее движение, ничего не зафиксировали.

– На снимках я всегда ворочаюсь в постели. У меня больная спина, и поэтому я часто ворочаюсь.

– А когда ты пропадала? Как давно? – догадался спросить Джон.

– В воскресенье вечером и вечером во вторник. А потом вчера – ну, это вы знаете.

– То есть через сорок восемь часов, – заметил Джон.

– Раньше я теряла самое большее часов шесть, с полуночи до раннего утра. Это первый случай, когда у меня пропал целый день.

– Это всегда происходит около полуночи? – спросил я.

– Да, наверное.

Мы предложили Эми свою помощь в просмотре материала вебкамер, однако она отказалась. Жаль, конечно, но, в конце концов, это ее спальня, – а тут два противных парня будут перебирать снимки, на которых она одевается и делает все то, чем занимается девушка, когда остается одна в спальне. Может, свои пуки поджигает или еще что.

Эми обещала нам, что сама просмотрит снимки и сообщит, если что-нибудь найдет. А я признался ей, что упрятал материал где-то среди драйверов принтера. Случайно.

Джон вызвался остаться в доме на ночь в засаде, но Эми пришла в ужас и напомнила нам, что ночь и так уже почти закончилась.

И мы уехали, чувствуя себя так, словно с завязанными глазами собираем картинку-загадку, перетаскивая кусочки, зажав их между ягодицами.

Когда я вернулся домой, часы на стене показывали 3:26 утра. Я включил весь свет, обыскал каждую чертову комнату и, наконец, рухнул в кресло. Казалось, ни за что не засну – слишком много адреналина, слишком много кошмаров, которые только и ждут, когда смежутся веки.

Я заснул.

Перед глазами вновь появилась комната. Сколько прошло времени? Я попробовал пошевелить руками и ногами – не получилось. За спиной раздались шаги.

Надо мной склонилось худое лицо. Огромный нос. Мой друг Роберт Норт из «форда-бронко».

– Ты меня слышишь? – спросил он.

Я, парализованный – живой мозг внутри статуи, – не ответил.

– Моргни. Моргни, если слышишь.

Я повиновался – не для того, чтобы ответить, а проверяя свои силы. Интересно, можно ли убить человека, используя только свои веки?

– Хорошо, – кивнул Норт.

Он вышел за пределы моего поля зрения, затем вернулся и поднес ладонь к моим глазам. На ладони что-то шевелилось.

Паук.

Огромный, размером с куриное яйцо.

Черные, в желтую полоску, лапки.

Настоящий боевой паук.

– Съешь его, – сказал Норт.

Я сумел пошевелить губами ровно настолько, чтобы сказать: «А пошел ты».

– Сейчас я произнесу несколько слов. Слушай очень внимательно. Трактор. Лунный свет. Скрипка. Глина. Большие пальцы…

Несколько минут Норт чеканил слова – больше сотни, а потом поднес ко мне паука, дергавшего лапками.

– Красный. Песчаник. Тромбон. Пятно. Медлить.

В ту же секунду я понял, что умираю; яд отравляет внутренности, сжигает вены. И от него было только одно средство – существо в ладони Норта. Внезапно паук превратился в моего спасителя, в узкое яркое окно – выход из темной комнаты. Я собрал все силы, наклонил голову – онемевшие руки все еще меня не слушались – и жадно всосал паука. Затем разжевал жесткие, тонкие ноги, прокусил брюшко и почувствовал, как по рту растеклась острая, соленая жидкость. Я быстро проглотил горький комок лапок и соединительной ткани…

Я проснулся и вскочил с кресла. Один. За окном все еще было темно.

Часы на стене показывали 6:13. Я вытер рукой губы: язык щипала горечь.

Мне приснилось, что я съел паука? Что, черт побери, символизирует этот сон?

Зазвонил телефон.

Я хотел бы сделать небольшую паузу и поговорить о своем пенисе.

Мой пенис похож на ребенка. И этот ребенок – совершенно нормального роста для своего возраста – отправился в дальний путь, чтобы попасть в «Диснейленд». Пенис возбужден, ведь он уже давно не был в «Диснейленде», хотя помнит, что раньше ходил туда каждый день. И поэтому сейчас постоянно дергается и ноет: «Мы уже приехали? Приехали? А сейчас? А сейчас?».

Увы, «Диснейленда» нигде не видно.

Два года, проведенные с Дженнифер, сохранились в моей памяти в виде неистовых, захватывающих дух эпизодов. Руки, срывающие одежду, кровь, стучащая в ушах, ногти, впивающиеся в спину, соленый вкус во рту. Физиология. Гормоны. Чем дальше, тем тяжелее вспоминаются наши с Дженнифер разговоры, и я не смог бы сообщить вам подробности пяти самых интересных свиданий (хотя у меня сохранились довольно красочные воспоминания о том, как закончилось каждое из них).

Если сейчас вы торжествующе потрясаете кулаком и понимающе подмигиваете, идите в жопу. Дженнифер была хорошим другом. Она мирилась с моими выходками, а ведь порой с ними не могу мириться даже я. Однако все это в прошлом, и там, где раньше был секс, теперь большая черная дыра.

Наш с Джен роман закончился из-за беременности. Дженнифер увидела мой мир и не захотела, чтобы в нем жил ее ребенок. Начались жаркие споры, в ходе которых я, брызгая слюной, объяснял ей, что в случае аборта чертов нерожденный плод, то есть его призрак, поселится в нашем доме – и, скорее всего, будет приходить к нам до конца наших дней, а может, и дольше. Оказалось, что этого говорить не стоило.

Кроме того, оказалось, что беременность – ложная тревога. После этого я стал отдаляться от Дженнифер, придумывать разные отговорки – завтра рано вставать, завтра тяжелый день, нужно делать инвентаризацию и даже «Джен, я не в настроении…»

Постепенно мы перестали заниматься сексом. Джен думала, что я ее разлюбил, хотя, на самом деле, части моего мозга, отвечающие за любовь и за пенис, почти не общаются друг с другом. Джен много плакала. Много спала. Мы часто спорили. Потом она ушла.

И вот секса у меня не было уже полгода, и я стою за прилавком в магазине «Видео Уолли»: очередное морозное утро, и меня снова уговорили поработать в чужую смену. День выдался скверный. Уровень гормонов колеблется, словно прилив; порой ничего, а в другой раз чувствуешь себя, словно пятнадцатилетний подросток. Накануне коллега уговорил меня взять напрокат фильм под названием «Мир призраков». Как выяснилось, кино совсем не про призраков, а про взросление какой-то девочки, обожающей очень короткие платьица. Из всего фильма я помню только два часа голых бедер Торы Берч.

Но я отвлекся. В то утро позвонила моя коллега Тина и попросила ее подменить, потому что, о боже, хоть дороги и расчистили, сегодня снова обещают снегопад, а она не хочет застрять на работе, а я самый добрый парень в мире, и она будет очень, очень мне обязана. Кстати, Тина – невысокая, веселая, энергичная блондинка. Я оделся и поехал на работу, хотя еле держался на ногах после нескольких часов тревожного сна в кресле. Кстати, Тина помолвлена и у нее есть ребенок. Впрочем, в такие дни мистер Пенис не очень силен в логике.

Может, сейчас?

Я сложил утреннюю газету и бросил ее в стоящую рядом мусорную корзину. Никаких заметок о пропавших людях, беглых преступниках или о чем-нибудь подобном. Ничего. На первой странице – фотография детей, играющих на снегу. Очевидно, человека, который лежал в моем сарае, еще не хватились, или он такой мерзавец, что его решили не искать.

Прошло три часа; ни одного клиента. В какой-то момент я заметил, что газета упала на пол. Накануне мы развесили по магазину воздушные шарики по случаю рекламной акции, а при уборке мой коллега запихнул в маленькую мусорную корзину шарик. Надутый. Шар заполнил собой всю корзину, и другой мусор в нее уже не помещался. Почему-то это зрелище меня очаровало. Вдруг я услышал, как открылась входная дверь.

Дрейк, по-прежнему в полицейской форме, вошел в дверь боком, таким же образом он пересек весь магазин и вышел из этого режима передвижения только тогда, когда оказался рядом со стойкой. Мои пальцы сжали лежавшую рядом коробку от DVD.

Дрейк сказал:

– Красота какая, правда?

Я понятия не имел, что он имеет в виду. Дрейк повернулся и кивнул в сторону стеклянных дверей. За ними виднелись последствия вчерашнего бурана. Мир покрылся льдом, ветви деревьев на стоянке сверкали, словно кто-то выдул их из стекла. Я приехал на работу еще затемно и поэтому ничего не заметил.

– Ага. Как дела, Дрейк?

– Не спал ночью. И ты, судя по всему, тоже.

– Да.

Он пожал плечами.

– Наверное, пора купить новый матрас или, может, одну из этих машин, которые издают успокаивающие звуки – шум водопада, там, или джунглей.

– Шум джунглей? – спросил я, помрачнев. – Вряд ли такое поможет заснуть. Слишком напоминает о Вьетнаме.

Дрейк не засмеялся.

– Мне не дает спать дочка, – сказал он. – Ей четыре года. Примерно раз в два часа она просыпается, плачет, постоянно твердит про какую-то куклу. Мы входим в детскую, спрашиваем про куклу, успокаиваем. Так вот, пару дней назад иду я мимо ее комнаты. Дочки там нет, и я замечаю куклу, сидящую на краю постели. Раньше я никогда ее не видел. Огромная такая, похожая на фарфоровую, со стеклянными глазами, в большом пышном платье. Я подумал, что жена купила ее на какой-то распродаже. Потом иду обратно, заглядываю в детскую – а куклы там нет. Я спросил у жены, но она говорит, что никогда ее не видела. Никогда.

– Вот как, – глубокомысленно произнес я.

– Вы разобрались, что за штука летала по дому Салливанов?

– Дрейк, я знаю не больше твоего. Какая-то жуть. Такой у нас город.

– Ты в курсе, что не так давно здесь пропал полицейский? Чернокожий детектив по фамилии Эплтон? Он сначала нес какой-то бред про конец света, а потом бесследно исчез.

– Что-то слышал.

– А знаешь, кого именно он допрашивал перед тем, как исчезнуть? – спросил Дрейк.

– Меня?

– Точно, точно.

– Пришел за фильмом, Дрейк? – спросил я.

– За фильмом! – радостно подтвердил он. – Сегодня буду сидеть дома.

– Ясно.

– Посоветуешь что-нибудь веселое?

Слева от меня высилась стопка возвратов; я потянулся и взял верхний диск. «Малхолланд-драйв», какой-то неизвестный мне фильм Дэвида Линча. Магнитного ярлычка на коробке не было, словно диск предназначался для кражи.

– Вот недурная вещь, – сказал я.

– А с дочкой можно смотреть?

– Конечно.

Я выбил чек, и Дрейк бочком пошел прочь от стойки. Я достал еще один диск и облегченно вздохнул. Едва Дрейк взялся за ручку двери и собрался выйти на мороз, я вдруг услышал собственный голос:

– Сегодня больше никто не пропал?

Дрейк замер, повернулся и пристально меня оглядел.

– Нет. А что?

– Просто так, – ответил я и тут же нашелся: – Не хочу, чтобы с кем-то случилось то же, что и с Эми.

– Ага.

Дрейк промедлил, словно хотел сказать еще что-то, затем повернулся и вышел.

Зазвонил мой мобильник. Все вокруг скачали и установили себе песни, а я просто выбрал классический звонок. Одной головной болью меньше. Я вытащил телефон из кармана штанов и увидел на экране имя Джона.

– Алло?

– ВИННИ, Я ЖЕ СКАЗАЛ – ОТВАЛИ!

– Джон, ты сам мне звонишь.

– Точно. Извини. Деревья видел? Красиво, правда?

– Вернулся тот парень, который прошлой ночью подстерегал меня в моей машине.

– Ты убил его?

– Нет, Джон. Спасибо, что спросил об этом по телефону.

– Кстати, ты разобрался с сам-знаешь-чем в твоем сарае? Имя выяснил?

– Нет, труп, который лежит сам-знаешь-где, все еще остается загадкой. Джон, я на работе. Чего тебе надо?

– Уходи из магазина.

– Не могу. Кроме меня тут никого нет.

– Значит, закрой его. Закрой магазин и уезжай.

– Что? Почему?

– Увидишь. Встретимся на конспиративной квартире. В полдень. Такое расскажу – закачаешься.

«Конспиративной квартирой» мы называли кафе «У Денни».

Приехав туда, я обнаружил Джона за столиком в дальнем углу, с пачкой бумаг в руках. Рядом с моим другом торчала пара сисек, принадлежавшая какой-то девушке: не Кристал (высокая, стриженая, голубоглазая, носит длинные юбки), не Энджи (сексуальная библиотекарша в очках с темной оправой, носит брюки-капри), не Нине (зеленоволосая, в преступно короткой юбке) и не Ники (сучка).

Нет, рядом с Джоном сидела Марси. О, Марси! Вопреки мнению «голубых», управляющих индустрией моды (которые, по случайному совпадению, предпочитают, чтобы женщины-модели походили на худых мужчин), самая сексуальная девушка из тех, что я видел в жизни, весила фунтов сто пятьдесят. Ее звали Марси Хансен, и она была девушкой Джона. Ее рыжевато-каштановые волосы оттенком напоминали шерсть Молли, а огромные глаза кобальтового цвета смотрели на тебя так, словно ты – самая важная персона в мире.

Я сел, мы поздоровались. Где-то на периферии моего поля зрения, слева от сисек Марси, Джон помахал бумагами.

– Прочитай!

Я сообразил, что откровенно глазею на сиськи, и взял у Джона бумаги. Марси щеголяла в штанах-карго светло-коричневого цвета и обтягивающей майке с надписью «Я проплыла милю голой!». Марси – одна из тех девушек, которые обладают бесконечным запасом историй об уморительных сексуальных приключениях и/или случайных раздеваниях. Я взял бумаги у Джона, внимательно осмотрел сиськи Марси, взял себя в руки и документами закрыл вид на упругие груди. Текст представлял собой распечатку разговора, который Эми вела в чате в ту ночь, когда ее похитили в последний раз.

– Утром я заезжал к Эми, – произнес Джон. – Хотел убедиться, что она еще там. Она реально психанула, когда прочитала…

Я начал читать, однако смысл дошел до меня примерно на последней трети. И в тот момент все изменилось.

«Это конец, – подумал я. – Так или иначе, но это конец».