Летом, через год после того случая с Векслером, я понял, что за мной следят через телевизор.

Я это чувствовал – так же, как вы чувствуете, что кто-то смотрит вам в спину. С экрана за мной следила пара глаз. Я старался не обращать внимания, убеждал себя в том, что никому не интересно тайком наблюдать за молодым человеком двадцати трех лет, который день за днем сидит на диване и поедает буррито с фасолью из «Тако белл» (восемьдесят центов штука, два буррито и «кола» за три бакса). Но, конечно, я понимал, что пытаюсь себя обмануть. Очевидно, в этот период у кого-то были веские причины наблюдать за мной – не считая заманчивой возможности любоваться моими идеальными ягодицами.

Однажды вечером, когда по «Хистори чэннел» показывали документальный фильм «Десять самых опасных боевых кораблей» или какую-то другую фигню, я отвернулся от телевизора, подошел к зеркалу, висевшему на противоположной стене комнаты, чтобы провести пару раз щеткой по спутанным волосам, и замер.

В зеркале, за плечом, я увидел телеэкран.

Лицо.

Лицо странной формы, и черты человеческие, но не совсем. Лицо Майкла Джексона, лицо-маска. Глаза слишком большие, нос чуть смещен от центра. Оно смотрело мне в спину.

Я повернулся к телевизору, с ужасом втянув воздух сквозь сжатые зубы. Щетка полетела прочь.

На экране в клубах дыма шел ко дну «Бисмарк».

Наверное, в этот момент большинство заподозрило бы у себя расстройство психики. Ну и что? Заставят пройти пару тестов и выпишут лекарство. Делов-то. Нет, я боялся, что кто-то действительно следит за мной из долбаного телека.

Я рассказал об этом Джону, и он, как и подобает настоящему другу, немедленно приехал. С полчаса мы материли телевизор, потом Джон спустил штаны и прижал к экрану яйца. Мой друг сказал, что мне нужно жить, как ни в чем не бывало, что я расстроен из-за Дженнифер, которая за последние полгода уходила от меня дважды. Он сказал, что мне нужно отдохнуть. Потом мы выпили и до утра играли в хоккей на «Playstation».

Последующие несколько недель прошли точно так же: я мало спал, много пил и лихорадочно играл в хоккей на приставке. Ситуация начала выходить из-под контроля. Вскоре мы уже играли без вратарей, с шестью полевыми игроками в команде, так что матч мог закончиться со счетом 74 : 68. А когда, наконец, мы сыграли за одну и ту же команду («Ред уингз») против тупого компьютера и сделали его со счетом 126 : 0, я понял, что опустился на самое дно.

Причем наблюдение за мной продолжалось.

Собрав волю в кулак, я выбросил пустые бутылки, побрился и даже начал думать о том, чтобы убраться в доме. Я снова начал гладить рубашки. Кто-то прислал мне бутылку якобы со святой водой, и я поставил ее на тумбочку, а над входом повесил распятие, купленное на гаражной распродаже.

После Рождества начался кошмар.

Конец настал в пятницу, когда я вернулся домой с работы. Стоял страшный мороз, и мой автомобильчик едва пробирался сквозь сильнейший буран. Казалось, что у Бога взорвалась машина для приготовления льда, засыпав мир своим содержимым.

Я протиснулся в дверь. На кожаном пальто таяли снежинки, а на теле выступил пот, словно при лихорадке: организм приспосабливался к разнице в пятьдесят градусов между домашним теплом и уличным холодом. Ветер сменился, и весь дом заскрипел; по стеклам застучали льдинки.

Я только что закончил кошмарную, душераздирающую шестнадцатичасовую смену в «Уолли», дыре по прокату видеокассет. Девочка, которая должна была работать ночью, заявила, что не может выехать из дома из-за метели, и попросила меня подменить ее. Сказала, что в большом долгу передо мной, и если мне что-нибудь понадобится, то она выполнит любую – любую – мою просьбу. Думаю, она соврала. Но я собрался с силами и провел тысячу минут в магазине без единого клиента, в мертвой тишине. Теперь мне хотелось только поскорее обсохнуть и свернуться клубочком…

То, что я увидел краем глаза, заставило меня замереть. Я заглянул через приоткрытую дверь в спальню.

Ящик тумбочки был выдвинут.

Ящик, в котором лежал пистолет.

Мои ягодицы так сжались, что между ними не проскочил бы даже луч света. Я напряженно прислушался. Мертвая тишина. Я тихо шагнул вперед; интересно, удастся ли мне при необходимости изобразить что-нибудь из кунфу? В одном фильме Арнольд Шварценеггер убил человека, свернув ему шею. Много ли нужно для этого тренироваться?

На Рождество Джон подарил мне экземпляр Корана с полостью внутри, и я хранил пистолет в этом томике. Сейчас большая книга лежала на кровати – раскрытая, и без пистолета. Все остальное было не тронуто.

Я понял, что имею дело с настоящим подонком.

Оглядываясь по сторонам, я осторожно зашел в спальню. Никого. Заглянул под кровать. От простыней все еще пахло девушкой, хотя последний раз я спал с Дженнифер несколько месяцев назад. Наверное, мне просто почудилось.

Под кроватью ничего. Тихо ступая по ковру, я обошел весь дом, заглянул в каждую комнату. Кто-то звонил, пока меня не было: на автоответчике, словно таймер бомбы, в темноте мигала красная лампочка «новое сообщение».

Никого. Я подошел к автоответчику, чувствуя, что внутренности превратились в клубок змей. Снег на голове таял, капелька ледяной воды затекла в ухо. Я хотел ее смахнуть…

И резко вздохнул от удивления.

Нашелся пистолет.

В моей гребаной руке.

Я уронил пушку, словно она – пчелиный улей; пистолет упал на диван, и я тупо уставился на него, а затем – еще более тупо – на пустую ладонь. Пальцы порозовели от холода. Что за…

Во мне возникло ощущение полета, невесомости – как в тот раз, когда я проснулся в темноте, на крыше машины, с бутылкой в руке. Я понятия не имел, какое сегодня число, и какая-то девушка кричала на меня по-арабски.

Я попытался собраться.

Устал.

Устал, как зомби. Как уработавшийся вусмерть зомби, который устроился штатным ассистентом менеджера в зомби-видеомагазин и узнал, что «штатный» – это когда тебе не платят сверхурочные. Голова гудела, а колени, казалось, сделаны из толченого стекла. Я плюхнулся на диван и уставился на капельки воды на гладкой, хромированной поверхности пистолета. Посмотрел на часы: начало первого.

Нет, если бы я застрелил Джеффа Вулфлейка, менеджера «Уолли», то не стал бы вытеснять такое приятное воспоминание, верно?

Я взял пистолет, вытащил обойму, тяжелую от сидящих в ней патронов, и облегченно вздохнул. Если бы я действительно заехал к Джеффу, то непременно расстрелял бы весь боезапас. Я вставил обойму на место.

Выходные начинались скверно…

Я нажал кнопку воспроизведения на автоответчике и прослушал сообщение от Джона. Снова включил воспроизведение, послушал более внимательно, потом снова нажал на кнопку. После четвертого раза я пришел к выводу, что Джон действительно произнес «мешок сала».

Я решил послушать сообщение еще раз.

Мешок сала.

Я взял телефон и набрал номер мобильника Джона. Один гудок, и…

– ВИННИ, Я ЖЕ СКАЗАЛ – ОТВАЛИ!

– Джон?

– Ой, Дейв, извини. Я тут вел оживленную дискуссию по телефону и с отвращением бросил трубку. А потом телефон снова зазвонил, и я предположил, не проверив, что это тот самый человек, с которым я спорил, поэтому машинально стал выкрикивать оскорбления. Какой позор.

– Джон, от этой шутки меня уже тошнит.

– Ты едешь ко мне?

– Я немного занят.

– Что там у тебя?

– У меня…

Я помолчал, потом принял решение.

– …печенюшки в духовке, не хочу, чтобы они подгорели.

– Ты противень маслом смазал?

– Конечно.

– Хорошо. Ну, в общем, Эми исчезла, и тут творится какая-то странная хрень, настоящая лавкрафтовщина. Хотя, знаешь, если сюда приедешь ты, то ситуация будет скорее в стиле романов Энн Райс.

– Кто…

– Потому что ты голубой.

– Кто исчез, Джон?

– Эми, Дейв. Э-М-И. Наверное, у меня пропадает сигнал…

– Не знаю никакой…

– Не знаешь Эми Салливан? Сестру Большого Джима?

Это меня остановило.

Воспоминания о целом дне, проведенном в фургоне, о болезненном чувстве страха и скуки. Обещание, данное мертвецу. Я уже несколько месяцев не думал об этом.

– А, так ты об Огурце…

– Дейв, запоминать имена людей ты не считаешь нужным?

– Ее так звали в спецшколе. Почему-то ее все время тошнило.

Джон надолго замолчал.

– Ну, морской огурец – это такой угорь, который…

– Короче, Дейв, сейчас мы у нее дома. Полиция тоже. Когда ты приедешь?

Даже к тому времени я вряд ли разберусь, что к чему. Я представил себе Большого Джима, лежащего на спине; на его шее и на полу алое пятно, похожее на шарф. Я посмотрел на пистолет, пытаясь сложить все фрагменты в одну картинку.

– Как ты там сказал в сообщении? Мешок…

– Я не слышу тебя, связь прерывается. Приезжай как можно быстрее, нужно разобраться с летающей медузой.

Теперь замолчал уже я.

– Что?

– Увидимся через несколько… ПОД ШКАФОМ! НЕТ, ПОД ШКАФОМ! СЕЙЧАС Я…

Я положил трубку и занялся тем, что делаю обычно после телефонного разговора с Джоном: сижу в полной тишине и потрясенно думаю обо всех ошибках, которые совершил за свою жизнь.

Я стряхнул с себя куртку, стянул рубашку с логотипом «Уолли», понюхал ее, затем повесил в шкаф в спальне.

Надевая свежую рубашку, я достал из письменного стола бутылочку таблеток с кофеином, принял четыре штуки и запил их теплым красным «Маунтин дью» из полупустой бутылки, которую нашел на кухне.

Я надел пальто и, помедлив, положил в карман пистолет. Под тяжестью пушки пальто надавило на левое плечо. Я почувствовал себя Брюсом Уиллисом.

Я вышел на улицу, но замер на коврике у двери.

Следы ног.

Тонкое белое покрывало снега на лужайке должно было быть нетронутым, если не считать цепочки следов, ведущих от водительской двери «бронко» к тому месту, где я сейчас стоял. Вместо этого следы покрывали весь двор – они беспорядочно кружили, петляли, уходили за дом, появлялись с другой стороны и в конце концов вели к парадному входу.

Я сошел с крыльца на хрустящий снежно-ледяной панцирь, покрывший землю, наклонился. Следы сапог, с зигзагами на подошвах. У меня возникло очень нехорошее предчувствие.

Все отпечатки принадлежали мне.

В темноте не было ничего, кроме блестящих снежинок, летающих в свете фонарей. Я принял решение никому об этом не рассказывать и сел в машину.

Я повернул в замке ключ зажигания, секунду подумал, затем вытащил из кармана пистолет и нажал кнопку на рукоятке. Выскочила обойма. Большим пальцем я стал извлекать патроны и складывать их на расстеленную на коленях полу рубашки, надеясь – нет, молясь, – что все они на месте.

Необычные патроны, с серебряными головками и наконечниками из ярко-зеленого пластика, прислал мне какой-то парень, пожелавший остаться неизвестным. Они лежали рядами в тяжелой коробке из белого картона; на ярлыке внутри красовалась надпись на особом, непонятном мне, жаргоне людей, изготовляющих патроны. Что-то типа «дистанционный взрыватель», а затем длинный ряд цифр. Мы с Джоном их испытали, выстрелив в тыкву, и она взорвалась, превратившись в горящие черные кусочки.

Вот чем в наше время занимаются люди – шлют мне разные вещи по почте. Кристаллы. Засушенные головы. Фальшивые фотографии ангелов в небесах и кровоточащих статуй. Кипы блокнотных листов в синюю линейку, на которых написаны длинные, безумные истории о том, что в спаме, который рассылают по электронной почте, содержатся послания сатаны. Камни, украденные из шотландских замков с привидениями, куски якобы проклятого вулкана на Гавайях, сушеные какашки снежного человека. Мы с Джоном создали себе репутацию, и теперь все хотели нам помочь.

Я тяжело вздохнул.

Одного не хватает. Одного.

Двухэтажный дом, в котором Большой Джим Салливан жил со своей умственно отсталой сестрой, походил на особняк из хичкоковского фильма «Психоз» и стоил бы почти миллион долларов, если бы находился в хорошем состоянии и не стоял бы в грязном, заброшенном районе, всего в одном квартале от завода, производившего очиститель для труб. Эми жила там одна с тех пор, как ее брат, Джим, погиб при обстоятельствах, о которых мне редко удается рассказать в дружеской беседе.

Я заехал во двор дома Салливана и припарковался между «кадиллаком» 1978-го года, принадлежавшим Джону (на номере виднелась загадочная надпись CRKHTLR), и машиной департамента полиции города Неназванный.

Это был реально хреновый квартал. Дом по соседству казался пустым. Ниже по склону, на другой стороне улицы, раскинулась белая автостоянка, по которой, словно черви, ползли извилистые следы шин. К ней примыкала задница огромного здания с длинным рядом гаражных дверей – черный ход завода, производившего «Дренажный разрыхлитель». В одном из боксов стоял грузовик с нарисованной на борту смешной фигуркой водопроводчика, перечеркнутой большим красным крестом. Хотел бы я знать, засоряются ли туалеты на заводе до такой степени, что нужно вызывать водопроводчика, и если так, то могут ли люди, работающие там, смотреть в глаза этому парню.

Через ветровое стекло я увидел во дворе два силуэта: Джон – руки в карманах, во рту сигарета, дым которой превращался в горизонтальный поток от сильного ветра; и здоровяк, больше похожий на медведя, чем на человека, – Дрейк, дядя Джона, единственный полицейский в городе, которого мы называли по имени. Дрейк что-то сказал, Джон кивнул, и огонек сигареты запрыгал во тьме. Мой друг отрастил бородку. Год назад Джона выгнали из «Уолли», и с тех пор он время от времени подрабатывал на стройке. Его поймали на том, что он раздавал пиратские диски покупателям – прямо в магазине. Не продавал, заметьте – раздавал.

Я вылез из машины, и на меня тут же налетел ледяной ветер.

С тех пор как я заезжал сюда за Молли, дом еще больше обветшал: облезшая краска, грязные окна, никаких следов шин у входа.

После смерти родителей об Эми заботился Большой Джим. Кто делает это сейчас? Видимо, никто – раз она пропала. Черт, как же холодно.

Дрейк выглядел еще более обтрепанным, чем я. В полицейской форме, анораке и темно-синей ушанке он походил на синий дирижабль, наполненный усталостью.

– Вонг, – приветствовал он меня с тем энтузиазмом, который обычно приберегают для мормонов, предлагающих купить у них книги.

– Когда она пропала?

– Не знаю. Сегодня днем соседи увидели ее собаку, разгуливающую по кварталу, попытались вернуть животное хозяйке. Им никто не открыл. Я заехал сюда и увидел…

Быстрый взгляд на Джона.

– Э-э, ребята, я думал, что вам что-то известно.

Я прогнал мысль из головы и притворился, что ее там никогда и не было. Кроме того, я точно знал, где провел это время – у себя дома, нарезая круги по двору. Верно? Все логично.

Джон щелчком отбросил сигарету и зашагал по скрипучему снегу к входной двери.

– Дрейк проверит, нет ли Эми у подруги. Она могла отправиться к Хоуглендам, когда ее напугало…

Джон с Дрейком снова переглянулись, словно говоря «сейчас не будем».

– Если что-нибудь найдете, позвоните мне на мобильник, ладно? – попросил Дрейк, садясь в полицейскую машину. Тем самым он напомнил нам о том, что мы – не копы, и какая бы нечисть ни засела в доме, это все равно полицейское расследование.

Джон одобрительно ткнул пальцем в сторону дяди.

– Точно. Спасибо, что сообщил, Дрейк. Ты – тот самый парень, который нужен, если требуется настоящий парень.

За дверью оказалась небольшая прихожая с черно-белым кафельным полом, похожим на шахматную доску. Выбитую дыру в кафеле под стеночкой с помощью черного маркера и канцелярских белил разрисовали так, чтобы узор сохранился.

Я заглянул в кухню.

И замер.

Молли.

Не вопрос – на линолеуме растянулся крепко спящий рыжий лабрадор. Меня осенила та же мысль, что и в ночь, когда мы увидели Молли рядом с торговым центром.

– Это она, – сказал Джон. – Взгляни на ошейник, там адрес и все остальное.

– Как?..

– Понятия не имею. Откликается на «Молли».

Я хотел рассмотреть собаку поближе, но, если честно, мне стало страшно. От того, что воскресло из мертвых, добра не жди – не зря столько фильмов снято. На каждого Иисуса приходится миллион зомби.

– Значит, собака, которая взорвалась, – не Молли?

– Не знаю.

– Или все-таки Молли? А эта кто – самозванка?

Джон пожал плечами.

– Когда я ее увидел, у меня крышу сорвало.

– Думаешь, она имеет отношение к исчезновению Эми? Может, собака ее съела?

– Воздержись от суждений, пока не увидишь медузу.

Я неохотно отвернулся от воскресшей собаки; мы прошли по гостиной, мимо зеленого дивана, купленного, наверное, в 1905 году, поднялись по лестнице и попали в темный коридор. Под потолком болталась незажженная лампочка, а на стене виднелся старый медный выключатель – такой, с черными кнопками. Я нажал верхнюю кнопку; ничего не произошло.

Джон осторожно зашел в коридор, прищурился, затем повернулся ко мне.

– Не, не работает. Давай сюда фонарик.

– Ты не говорил, чтобы я принес…

Джон поднял руку, приказывая мне замолчать, и метнулся в боковую дверь. Мы зашли в большую комнату; в тусклом свете она напоминала библиотеку с множеством стеллажей, заполненных не книгами, а какими-то странными предметами. С потолка свисало нечто – паутина, кажется, – и я протянул к ней руку…

ХЛОП!

На мгновение комнату осветил дождь голубых искр. В локоть ударил электрический разряд – да так, что меня проняло до костей.

Лампочка на потолке мигнула и залила помещение светом. Примерно в футе от меня в воздухе висел объект, напоминавший моток мокрой веревки. Он вызывал в памяти не медузу, а «португальский кораблик» – покрытую слизью тварь, которая плавает на поверхности океана, погрузив щупальца в воду. Существо медленно поднялось к потолку, обхватило щупальцами лампочку и, к нашему полному удивлению, принялось бешено трахать ее – так, как щенок трахает пушистый шлепанец.

Лампочка потускнела, замигала и снова погасла. В комнате воцарилась тишина – если не считать негромкого позвякивания стекла о металл при каждом судорожном движении существа.

– Видел когда-нибудь таких тварей? – шепнул Джон. Над нами, тихо жужжа, с одного щупальца на другое перескочила голубая искорка.

– Если бы видел, то, наверное, не смолчал бы.

– Дядя Дрейк выстрелил в мерзавку, но, похоже, ей пофигу.

– Он ее видел?

– Ага. Она реальна.

Значит, тварь относится к категории мутантов из торгового центра, а не к монстрам в париках и не к людям-теням. Нужно будет сделать табличку, чтобы не потерять им счет.

Вот еще одна мысль, которую нужно пинками выгнать из головы.

– Зажигалка с тобой? – спросил я.

Джон щелкнул «зиппо», и мы оказались в островке тусклого желтоватого света. Я огляделся, увидел, что книги – в мягких обложках, потрепанные, с белыми продольными линиями на корешках – стояли только на паре полок. Толкиен, К. С. Льюис, какой-то Терри Пратчетт, новеллизации сериала «Вавилон-5». Первый, третий и четвертый романы про Гарри Поттера. Наверное, Джим разрешил Эми прочесть только три книги, чтобы она не увлеклась колдовством.

Остальные полки были забиты мягкими игрушками и разным хламом. На проволочных подставках стоял ряд тарелок с персонажами сериала «Звездный путь».

Существо на потолке никак не отреагировало.

– Ну, – я устало вздохнул, – я надеялся, что оно набросится на твою руку… Похоже, его привлекает не свет, а электричество.

Джон потушил зажигалку.

– Я думал открыть окно и выгнать его на улицу.

– Не очень хорошая мысль. – Я попытался вспомнить, выключил ли я свет на крыльце своего дома. – Эта тварь через стены проходить может?

– Пока что не проходила.

– Иди за мной.

Мы вышли в коридор и закрыли за собой дверь.

– Так, – сказал я. – Если ее никто не откроет…

– Точно, – отозвался Джон, сообразив, что первая проблема решена. – Повесим объявление. Знаешь, самая жесть вон там. Пойдем, посмотрим.

Мы пошли по коридору, и Джон указал на древнюю ванную комнату, с огромной чугунной ванной и пожелтевшим туалетным столиком, у которого треснуло зеркало. Из крана текло. Под одну из ручек воткнули ножницы – наверное, чтобы вентиль не прокручивался. Джон щелкнул выключателем, и в ванной зажегся свет – эту лампочку, похоже, еще никто не осквернил.

На полу лежало нечто, похожее на огромный прозрачный пластиковый пакет, размером с огромный мешок собачьего корма. По боку пакета, заполненного крапчатой желто-розовой массой, шла надпись, сделанная странным угловатым шрифтом.

– Ванная была заперта изнутри, – сообщил Джон, – поэтому замок пришлось взломать. Из крана текла вода, а на полочке лежала зубная щетка с засохшей пастой. Окно закрашено, так что выбраться через него невозможно. Значит, Эми находилась в ванной, а потом исчезла. Не покидая комнаты.

Дверь запиралась на маленькую задвижку – такие можно увидеть в кабинках старых общественных туалетов. «Взлом» заключался в том, что кто-то бил в дверь – возможно, плечом – до тех пор, пока не вылетели винты, крепившие металлическую петельку к дверной коробке. Я нагнулся и осмотрел окно. Его, похоже, закрыли наглухо еще до моего рождения. Впрочем, даже если Эми заперла дверь и по какой-то причине вылезла из окна и упала на лед с пятнадцатифутовой высоты, то как ей удалось захлопнуть окно?

– Ты не знаешь, как запереть дверь с той стороны? Может, кто-то схватил Эми, а потом запер дверь на задвижку.

«Если честно, Дейв, – произнес противный голос в моей голове, – ты спрашиваешь о том, мог ли ты сделать это».

Ерунда. Проехали. По-моему, пропавший отрезок времени, в ходе которого из моего пистолета вылетела пуля, не имел никакого отношения к пропавшей в тот же день девушке. Это два полностью независимых друг от друга события. Более того, я, возможно, вытеснял воспоминание о том, что Эми пришла ко мне домой, и я – по ее просьбе – спокойно отдал ей патрон.

– Пожалуй, можно закрыть дверь, а потом задвинуть задвижку, – ответил Джон. – Все, что для этого нужно, – двадцать минут, согнутая вешалка из проволоки и примерно сорок попыток. Но какой смысл? Просто чтобы подшутить над нами?

Я пнул мешок, лежащий на полу. Внутри слабо колыхнулась жижа.

– Надпись на мешке – это вес? – спросил Джон.

– Наверное.

Я наклонился к мешку.

– «Сорок четыре и сорок две сотых килограмма». – Я почесал в затылке. – Сдаюсь.

– Думаешь, это она? В смысле – в мешке?

– Фу. Давай пока предположим, что нет. Мерзость какая!

– По-твоему, ее сожрала медуза?

– С костями?

– Дейв, мы наблюдаем летающую тварь со щупальцами, которая трахает лампочки. Почему мое предположение кажется тебе невероятным?

Я вышел из ванной и побрел по коридору мимо комнаты, набитой картонными коробками и сломанными стульями. В самом центре стены виднелась заколоченная наглухо дверь, которая никуда не вела.

– Знаешь, что это? – спросил Джон. – Раньше в домах нарочно ставили двери, которые вели не в комнату, а в глубокую шахту. Над ней писали «Сокровищница» или что-то в этом роде – чтобы обмануть грабителей. Представь, парень взламывает дверь и понимает, что летит в пропасть. А внизу шипы или еще что-нибудь. Это называлось «ирландский лифт».

– Или много лет назад здесь был выход на балкон; потом балкон сняли, а убрать дверь так и не собрались.

Мы прошли мимо пустой комнаты для гостей, где пахло пылью и старым средством для полировки. В конце коридора находилась раскрытая настежь дверь, на которой висел плакат группы под названием «VNV Nation».

Я заглянул в спальню, уставленную мебелью. Пол ковром устилала смятая одежда, на стенах висели плакаты неизвестных мне групп и сверкающий постер фильма «Расхитительница гробниц» с Анджелиной Джоли. На неубранной постели стоял, прислоненный к подушке, весьма неплохой ноутбук-«макинтош».

– Когда вы пришли, компьютер так и стоял?

– Ага. Мы ничего не трогали.

Рядом с кроватью на тумбочке – четыре пластиковые бутылки из-под апельсинового сока и несколько коричневых флакончиков с таблетками. На полу открытая коробка сухого завтрака «Фруктовые колечки».

Я увидел все это с порога, не заходя внутрь. Меня охватил стыд: нельзя бесцеремонно заглядывать в спальню, вторгаться в личное пространство человека. А вот Джон решительно шагнул вперед, и я понял: если мы действительно собираемся расследовать это дело, выбора у нас нет. Полицейские каждый день копаются в шкафах и рассматривают твою коллекцию дилдо. Ноутбук был включен, но, по иронии судьбы, находится в «режиме сна»; сбоку горел только один индикатор. Я нажал на «пробел»: экран зажегся, и на нем возник синий текст на белом фоне.

– Ты смотри… – Джон кивнул в сторону комода. Один ящик был наполовину выдвинут; из него выглядывали лифчики. На комоде стоял маленький, размером с катушку для фотопленки, округлый черный предмет с объективом в центре.

– Камера.

– Беспроводная камера для компьютера, – сказал Джон.

– Что-то вроде вебкамеры?

– Типа того.

– Это комната Джима? – спросил я.

Почему-то мне сложно было представить, что Эми Салливан, «Огурец», умеет выбирать и использовать компьютерную технику. Если не считать того случая пару лет назад, когда я пытался вернуть Молли, я видел Эми только на уроках «Навыков безопасной жизнедеятельности» в Альтернативной школе Пайн-Вью для больных на всю голову школьников, в которой провел последний год обучения. Эми все время спала, положив голову на парту, а потому для меня девушка так и осталась копной рыжих волос на костлявых предплечьях.

По-моему, за все время, которое я провел в спецшколе, при мне Эми произнесла всего десяток слов; чаще всего она говорила свою излюбленную фразу: «Отойди, пожалуйста, иначе я тебя заблюю».

– Не знаю, – пробормотал Джон таким тоном, каким люди реагируют на бессмысленные вопросы, не заслуживающие ответа.

Оглядевшись, я увидел вторую камеру, квадратную – на полке дешевого компьютерного столика из как-бы-дерева в другом конце комнаты. Камера смотрела не на стул, стоявший перед ней, а вбок, в сторону коридора.

– Камера обращена к двери…

Посмотрев наверх, я увидел вентилятор и четыре потолочных светильника, направленных в разные углы комнаты. К одному из светильников крепилась третья беспроводная камера.

– А вот еще одна, направлена на окно, – отметил я. – Все входы под наблюдением. Настоящая охранная система.

Я почувствовал легкий укол страха, но заторможенное сознание не могло сообразить, в чем дело.

– Хорошо… – отозвался Джон, направляясь к ноутбуку. – Знаешь, меня тут осенило… Зачем Эми запираться в ванной, если она живет одна? Покакать ведь можно и с открытой дверью, верно?

– Значит, что-то ее напугало, – кивнул я. – В сериале «Закон и порядок» похищение зафиксировала бы одна из этих камер. И не нужно на меня так смотреть, я прекрасно понимаю: если что-то и произошло, то не здесь, а в ванной. Там же нет камер, верно?

– Дай мне пораскинуть мозгами.

Взяв ноутбук, Джон уселся за компьютерный столик.

– Может, ей удалось засечь кого-то в коридоре? – предположил я.

Снова это чувство, этот тихий сигнал тревоги где-то в задней части головы – словно ты собрался в отпуск и вспомнил, что забыл дома что-то важное.

И что? Я засунул руки в карманы и стал бродить по комнате, размышляя о том, как из-за наших действий накроется медным тазом работа прокуратуры, если, несмотря на летающую медузу, окажется, что это обычное похищение и убийство. Добро пожаловать в Неназванный.

В кармане я нащупал какой-то ключ, который, очевидно, слетел с брелока. Другой рукой я пригладил волосы, которые, высыхая, превращались в огромную косматую шапку.

– Сейчас в городе где-нибудь продают красный «Маунтин дью»? Я сегодня выпил немного: похоже на расплавленные вишневые леденцы, к которым подмешали крэк. Не помнишь, магазинчик на Лексингтон-авеню работает круглосуточно?

Джон не слушал меня – он уткнулся в экран ноутбука.

Во рту у меня пересохло – наверное, из-за переизбытка кофеина. Я заглянул через плечо Джона и увидел в верхней части экрана предложение «МОЯ КОШКА НАПИСАЛА НА ПОСТЕЛЬ». Далее следовала серия обрывочных фраз, и каждая начиналась с имени в скобках. Знакомый формат.

Я резко выпрямился.

От этой мысли я скорчился, как от удара молотком по яйцам. Джон посмотрел на меня, и я внезапно почувствовал себя голым. Я попытался вспомнить, как веду себя, когда спокоен и ни в чем не виноват, – однако испортил весь эффект, вытащив руку из кармана и увидев, что у меня в кулаке.

Ключ от сарая.

Обычно он висит на гвозде у задней двери. Обычно я его с собой не ношу.

Я поднял вверх палец, словно говоря «У меня идея», и произнес:

– Погоди.

Взгляд Джона обжег меня, словно обогреватель. Я понятия не имел, что скажу дальше.

– Нам… нам пока следует остановиться.

– Угу. А почему?

– Потому что будет лучше, если… Слушай, у нас же есть свидетель, который видел эту штуку?

– Свидетель?

– Ну да, он ее видел – медузу, то есть. Я вот что хочу сказать: мы тут валяем дурака с компьютерами, а ведь эта тварь может свалить отсюда в любой момент. А ноутбук от нас никуда не денется.

– Думаешь, она умеет говорить? – спросил Джон, бросив взгляд в коридор.

Я посмотрел ему прямо в глаза.

– Ты заставишь ее говорить, хочет она того или нет.

– Мне понадобится тостер, – заметил Джон, задумчиво почесав подбородок.

– Тостер есть на кухне. Отдай мне ноутбук и выбей информацию из этой скользкой твари.

Решительным шагом Джон вышел из комнаты: перед ним была новая цель. Я сел на его место.

В качестве обоев на рабочем столе ноутбука висела фотография Орландо Блума в костюме персонажа из фильма «Властелин колец». Я подождал, пока Джон затопает по лестнице, и начал быстро открывать папки. На лбу выступила испарина, сердце колотилось о грудину, колени тряслись.

В конце концов я нашел папку, полную маленьких значков, которые разворачивались в зернистые снимки, сделанные камерами. Я щелкнул по одному, увидел тусклое изображение комочка, крепко спящего под одеялом. Другой снимок – то же самое. Третий – пустая кровать. Четвертый – снова комочек. В папке лежали сотни снимков.

Я оказался в тупике: заметать следы, удаляя изображения, не хотелось. Если бы вдруг выяснилось, что преступник – я, то в тот момент я твердо намеревался сообщить об этом Джону. Однако надо, чтобы инициатива исходила от меня. Требовалось время, чтобы во всем разобраться, обработать информацию, обрести контроль над ситуацией. Нужна свобода выбора.

Я вырезал всю папку со снимками и переместил ее в самый дальний угол жесткого диска – в подпапку, которая находилась внутри подпапки, которая находилась внутри подпапки, которая находилась внутри подпапки с драйверами принтера. Я закрыл компьютер и вскочил со стула, внезапно превратившись в нервный комок энергии.

Да. Правильно. Я засунул руку в карман, сжал ключи от машины так сильно, что они впечатались в ладонь, вышел из комнаты и двинулся по коридору, чувствуя, как меня, словно облако смрада, окружает чувство вины. У библиотеки я столкнулся с Джоном: он вылетел из комнаты и захлопнул за собой дверь.

– Этот обвислый мерзавец что-то скрывает, нутром чую.

– Мне надо уехать, – сказал я.

– Почему?

– Домой. Я вернусь.

– Ах да, проверить печенье… Не захватишь для меня по дороге резиновые перчатки?

– Ладно.

Джон открыл дверь библиотеки.

– Куда ты подевался, засранец? – крикнул он, вновь ныряя в комнату.

Я бросился наутек.

Обогреватель направлял на ветровое стекло поток горячего воздуха; снежинки таяли, касаясь стекла, и через секунду их сметал «дворник». Колеса плыли: сцепление со льдом было нулевым.

Я включил радио, надеясь как-то очистить голову от мрачных мыслей, надеясь, что влажный ночной ветер пригонит какую-нибудь редкую волну, по которой не передают музыку «кантри». Я прочесывал эфир, но везде шипели только помехи, помехи и помехи.

Внезапно раздался звук, который, похоже, издавал человек с раздавленным горлом. Лишь через секунду я понял, что это просто Фред Дерст и группа «Limp Bizkit» – любимая команда Хреновой Тучи. Те самые ребята, которые скармливают стандартные рэп-фразы козлу и читают его какашки в микрофон под «металлические» риффы.

Шла песня «Катись» – по крайней мере, судя по припеву, который Фред повторял десятки раз. Отлично. Катись, катись, катись…

Главное, сказать правду. Я отключился, а потом нашел мертвую девочку. Не нужно никаких уловок, не нужно прятать тело, ничего такого. Нужно просто отвечать за свои действия.

Из темноты за моей спиной появилась очень холодная, очень костлявая рука и заткнула мне рот.

Рука напряглась, потянула голову назад.

Я ждал, что к горлу мне приставят лезвие ножа.

Вместо этого что-то длинное, холодное и влажное скользнуло по шее и забралось под одежду.

Я крутанул руль и схватился за рубашку. Машина завиляла по снегу, подпрыгнула на бордюре, снесла газетный автомат; передние шины пробились сквозь сугроб, упали на мостовую, забуксовали, схватили дорогу.

Судя по ощущениям, по мне полз длинный слизень. Его хвост скользнул по моей груди и поднялся к ключице. Я ощутил прохладный, дергающийся, зудящий вес на коже.

Честное слово, я взвизгнул – и, проскочив перекресток на мигающий желтый сигнал, затопал ногами по полу, пока не нашел педаль тормоза. Машина перешла в занос и развернулась на сто восемьдесят градусов.

– Нет-нет, езжай, – сказал тихий голос. – Если поедешь дальше, она тебя не укусит.

А, насрать. Насрать, как это делает сраный капитан тайской команды по сранью, которая срет в ходе «Тур де срань». Я ударил по тормозам и повернул руль. Машина заскользила по снегу, остановилась и…

Я снова завопил: грудь пронзила страшная, запредельная боль. Из моих костей будто выросли бритвенные лезвия. Я снова взвыл и схватил монстра, сидящего на груди, но тут появилась рука и быстрым, точным движением схватила меня за запястье.

– Успокойся, – сказал голос. – Просто веди машину. Она тебя не тронет. Если будешь вести машину.

Если честно, этих слов я не услышал. Свободной рукой мне удалось вытащить из кармана пистолет. По груди прокатилась новая волна невообразимой боли: она калечила, разрывала пополам. В знак протеста руки и ноги отказались повиноваться.

Человек на заднем сиденье очень медленно отобрал у меня пистолет и повторил:

– Веди машину. Просто веди машину.

Боль отступила. Легкие бешено перекачивали воздух. Я крепко зажмурился, открыл глаза и осторожно поставил ногу на педаль газа. Затем попытался посмотреть на существо, которое меня вырубило; его хвост высовывался из-под рубашки. Спину существа усеивали стебельки примерно в дюйм длиной, и на конце каждого находился маленький черный глаз. Существо ползало под рубашкой, стебельки щекотали мне грудь. Хвост монстра тихо скользил по кожаной куртке. За спиной что-то зашуршало, словно человек откинулся на спинку сиденья. Я поехал дальше, отчаянно пытаясь вспомнить, куда я направляюсь. По животу скользнула капля какой-то жидкости.

Я хотел выдать что-то остроумное, однако в итоге пробормотал:

– ХОЧЕШЬ ТЫ ХОЧЕШЬ СОСИСКА МЕНЯ?

– Успокойся. Все хорошо. Скажи, куда ты направлялся, и тогда я назову себя.

– Кто… кто ты, черт побери?

– Мое имя – Роберт Норт.

– Поздравляю. А кто ты, и что это за тварь, которую ты…

– Пожалуйста, отвечай на вопрос. Куда ты так спешил?

– Домой, а что? Тебе-то какое дело? Что сегодня вообще творится?

Я повернул салонное зеркало: с заднего сиденья на меня смотрел худой человек лет тридцати. Каштановые волосы, выпученные глаза, клювообразный нос. Похож на англичанина, но говорит без акцента. Одет в синий жилет, вроде тех, которые носят служащие «Уолмарта»; на голове белая пушистая женская шапка, на груди игрушечный значок шерифа. Незнакомец говорил с некоторым затруднением, словно робот, словно глухой, который не слышит собственного голоса.

Мужчина кивком головы указал на заднюю часть салона – туда, где находились динамики стереосистемы.

– Этот человек в твоем – как он называется? – коммуникаторе. Ему нужна помощь?

– Что?

– Похоже, он ранен. Он нуждается в помощи?

– Ты что, не здешний?

– Почему ты не отвечаешь на мои вопросы?

– Это Фред Дерст. По радио. Он не разговаривает с нами.

– Ты уверен? Похоже, он кричит – его кто-то душит.

– Многих из нас подобные звуки развлекают. Это называется «песня».

– Мне известно, что такое «песня». Но… но я думал, что в песнях есть рифмы.

Я снова взглянул назад и увидел, что незнакомец с холодным любопытством изучает пистолет, держа его за ствол, словно видел пушку впервые.

– Вот, смотри, сейчас я выключу радио, чтобы мы могли слышать друг друга, – произнес я и очень осторожно нажал на кнопку питания. – Я еду домой. Там я живу. Скажи мне, кто ты и откуда? Или, еще лучше – кто тебя послал?

– Я – насколько тебе известно – прямо отсюда. Кто меня послал, в данный момент значения не имеет. А вот почему ты в таких погодных условиях так спешишь домой – это чрезвычайно важный вопрос.

– Девочку убил я?

– Не понимаю вопроса. Меня интересуют только ты и твое отчаянное нежелание отвечать на мои вопросы. Поверь, твоя безопасность зависит от твоей искренности.

Тварь, сидевшая у меня на груди, начала тихо пульсировать.

Пора положить конец этому бреду. Я не безрассудный храбрец, но ситуация меня окончательно достала.

– Сейчас я еще раз вытяну руку и изменю уровень обогрева. Ладно?

Очень медленно и спокойно я нажал на кнопку прикуривателя.

– Я еду домой, чтобы кое-что проверить. В сарае. Это, э-э, маленькое здание за домом, где я храню разные вещи. Ясно?

Несколько секунд он молчал. Быстро взглянув в зеркало, я увидел очень серьезное костлявое лицо, по которому текли волны тени и света фонарей. Норт выглядел как человек, собирающийся усыпить свою собаку.

– Потрясающе.

– Что?

Я посмотрел на прикуриватель. «Слизняк» на груди медленно задвигал хвостом, пристроил его на моей шее и слегка вздрогнул.

– Здесь разводят насекомых? – спросил Норт, глядя в проплывающую мимо ночь. – Ради меда? А пчелы знают, что делают мед для вас? Или им кажется, что они работают без устали по собственной воле? Ты никогда не замечал, что когда узнаешь новое слово, то в течение суток услышишь его снова? Никогда не задумывался, почему у дороги лежат непарные ботинки?

По щеке незнакомца покатилась слеза. Парень окончательно спятил.

Прикуриватель щелкнул. Мое сердце вздрогнуло от предвкушения, и с отвращением я понял, что «слизняк» почувствовал во мне перемену. Он задергался, задрожал, словно его подпитывало мое возбуждение.

Или усилившееся кровообращение.

Я изменил положение рук: левая на руле, пальцы правой – на прикуривателе.

Норт, похоже, моих приготовлений не заметил.

– Я в замешательстве, – сказал он. – Я уже давно наблюдаю за тобой, но в моих знаниях есть огромные пробелы. Знаешь, один человек мастурбировал до тех пор, пока у него не пошла кровь. Неужели он хотел этого? А ты? Когда ты остаешься один…

Я вырвал из гнезда прикуриватель, витки которого стали оранжевыми от жара, ударил по тормозам, крутанул руль левой рукой, а правой ткнул прикуривателем туда, где, по моим предположениям, находилась голова твари. Коснувшись ткани, нагреватель резко зашипел.

«Слизняк» заверещал и забился под рубашкой. Машину закрутило; на секунду она встала на задние колеса, потом с грохотом приземлилась на все четыре. Прикуриватель – оранжевая полоска во тьме – покатился по полу. В рубашке – там, где я ее прожег, – образовалась дыра, и по ее краям заплясали желтые язычки пламени.

Я попытался схватить «слизняка» и в течение нескольких ужасных секунд чувствовал, как он двигает челюстями, норовя вцепиться мне в кожу. Внезапно я понял, что оторвал его от себя и крепко держу в руках – склизкого, извивающегося. Во рту твари теснились крошечные, острые, словно иглы, зубы, похожие на рыболовные крючки; из пасти торчал какой-то тонкий, похожий на соломинку, отросток длиной с палец, дергаясь из стороны в сторону и разбрызгивая вокруг себя капли крови.

Одной рукой я открыл окно и выбросил извивающуюся тварь на заснеженную улицу.

Мистер Норт шарил по полу, пытаясь найти пистолет. Я с размаху ударил его в лицо. Пытаясь уйти от удара, он откинулся назад, дав мне возможность подобрать пушку, которая наполовину скрылась под моим сиденьем.

Я нырнул в проход; ударив ногами по ветровому стеклу, после короткой рукопашной схватки схватил пистолет, изогнулся и приставил ствол к подбородку Норта.

Так мы сидели довольно долго. Через открытую дверь в салон тек ледяной воздух, и при каждом выдохе из наших ртов вырывались клубы пара. Мне показалось, что я слышу какой-то стук: наш друг-«слизняк» пытался приспособиться к жизни в мире, полном снега и льда.

– Хорошо, – выдохнул я. – Хорошо-хорошо. Знаешь, что делает штука, которую я направил на тебя?

– Да, в общих чертах, – кивнул Норт.

– А ты когда-нибудь слышал старую поговорку: «Так сильно хочу тебя застрелить, что у меня аж стоит»?

– Нет. Но, полагаю, в данном контексте ее значение очевидно.

– Заткнись. Не двигайся.

Не сводя глаз с Норта, я вскарабкался на водительское сиденье, высунул ноги из двери, встал и оглядел улицу в поисках «слизняка». Тот уже дополз до тротуара. Скрипя ботинками по снегу, я подошел к монстру и наступил на него. Затем вполголоса обругал его первыми пришедшими на ум словами и припечатал каблуком – а затем еще, еще и еще раз. «Слизняк» лопнул; из него брызнуло что-то красное и коричневое. Я с отвращением предположил, что красная кровь – моя. Я продолжал топтать «слизняка», и с каждым ударом во все стороны летели кусочки льда. Наконец, от монстра осталось только мокрое бесформенное пятно.

Я пнул останки в сторону ближайшей канализационной решетки, затем потопал к машине. Пот на лбу замерзал, из носа текло ручьем, челюсти сжались, а рука стиснула пистолет так крепко, что в ладони пульсировала кровь. Не дойдя до машины пару футов, я увидел распахнутую заднюю дверь, поэтому меня не удивило, что Норт исчез. Пора ехать домой.

По дороге я встретил только снегоочиститель. На стоянке у магазина полицейский что-то делал с цепями на шинах своего автомобиля. Он посмотрел на меня, как на сумасшедшего; похоже, по его мнению, в такую погоду нормальные люди и носа из дома не высунут. Один раз мне пришлось остановиться и очистить ветровое стекло ото льда с помощью скребка – дворники не справлялись.

Не заглушая двигатель, я затормозил напротив дома и пересек дворик, крепко сжимая в левой руке ключ от сарая. Свежевыпавший снег превратил следы на лужайке в неглубокие ямки.

Ага. Да, точно.

Вчера ночью я спал. Лег в одиннадцать.

Нет. Ни за что.

Внезапно я представил себе автоответчик на столике у входной двери. Джон звонил мне, и на аппарате медленно мигала красная лампочка.

Медленно.

Нет. Я бы запомнил.

Неужели? Прошлым летом, через месяц после нашего разрыва, Дженнифер зашла в бар, где играла группа Джона. Я выпил, наверное, семьсот кружек пива, а потом оказался в доме, который Джен снимала вместе с подругой. Воспоминания о той ночи расплываются. Я помню пот, заливающий глаза, мое дыхание, отражающееся от шеи Дженнифер, влажные простыни. И муху. Я помню муху – та жужжала, садилась на шею, на спину, щекотала, снова и снова будила меня. Все остальное я забыл. Через несколько дней одна из подруг Джен рассказала мне, что я рыдал и нес какой-то бред про уготованное мне место в аду. Я ответил, что это чушь, Дженнифер все придумала, чтобы выставить меня идиотом. Но откуда мне знать, правда это или нет? Некоторые воспоминания прячутся так глубоко…

И вдруг в моей голове появились обрывки воспоминаний, словно кусочки забытого сна.

Сжав ключ в руке, я пересек лужайку и обошел вокруг дома. Следы, которые вели сюда, уже исчезли. Промежуток между зданиями превратился в аэродинамическую трубу, попав в которую, я начисто отморозил уши. В соседнем доме жили Андерсоны; сейчас они загорали во Флориде. Следующий дом стоял пустой; на передней лужайке в сугробе торчала табличка «ПРОДАЕТСЯ». Кто позвонил бы в полицию, если бы услышал выстрел? Если кто и проснулся, услышав выстрел, то решил, что ему почудилось.

Я добрался до заднего двора, едва освещенного лампочкой, которая горит по ночам у черного хода. В центре заснеженного двора виднелось пятно розовой слякоти. Живот сдавило, словно металлической проволокой.

Я подошел к двери и дрожащими пальцами попытался вставить ключ в обледеневший навесной замок. Я уронил ключ один раз, второй, затем схватил замок, согревая его теплом рук. Наконец мне удалось его открыть.

Дверь заскрежетала по замерзшей земле. Фортепианная струна, сдавившая желудок, снова натянулась, и если бы я что-то съел перед этим, меня бы точно стошнило.

Синим брезентом я раньше накрывал дрова, чтобы не промокли. А сейчас он, небрежно свернутый, лежал на земляном полу сарая, а под ним – еще одно замерзшее пятно слякоти клюквенного цвета. Внутри брезентового рулона находилось что-то размером с человеческое тело, и я знал, что это на самом деле тело, завернутое, словно…

…освежеванная оленья туша в кузове грузовика. Более того, это можно было бы принять за убитого оленя – если бы не три бледных пальца, торчавших из-под брезента.

Я отвернулся, вышел, уперся руками в колени.

Дыши.

Медленные, глубокие вдохи. Я выпрямился, выпустил облако пара; моя душа, казалось, хотела последовать за ним. Колени дрожали, словно сделанные из желе. Я прислонился к дверному косяку, скользнул по нему спиной. Внезапно мой зад замерз, а снег забрался под одежду, и я с удивлением обнаружил, что сижу, раскинув ноги, и у меня нет сил подняться.

Люди, ехавшие в том грузовике, не смогли ее уберечь. Не смогли защитить от меня.

В том, что это моих рук дело, я не сомневался. Конечно, я не хотел, но все равно убил ее. И одна мысль, гигантская мысль – о том, что ничего уже никогда, никогда, никогда не будет хорошо, – проглотила меня так же, как однажды, когда я попаду в ад, меня проглотит невероятная идея вечности.

О боже. Какое бремя.

Нет. Я не стану делать это. Перед глазами возникли друзья и родственники девушки – а ведь где-то у нее есть родственники, – и я представил, что они до самой смерти не узнают о том, что произошло с Эми Салливан. Нет, они имеют право узнать, что это сделал я, имеют право увидеть меня, привязанного к столу, с иглой в вене.

Я заставил себя дышать. Двигаться нужно шаг за шагом – только так можно действовать, если ситуация вышла из-под контроля. Шаг первый: дыши. Шаг второй: встань. Зайди в сарай, осмотри его, убедись…

…затем поезжай к Эми и расскажи Джону. Расскажи все как есть. Затем позвони Дрейку и покажи ему тело. Выложи ему правду – что ты отключился, а потом нашел ее здесь.

Я встал, положил руку на дверь…

…и закрыл ее.

Навесил замок и поплелся в дом.