Мы падали обратно, на Луну. Это ощущение всегда неприятно, а в лемми я чувствовал себя особенно уязвимым. Лемми – это космический корабль, но очень маленький; он даже не сможет выйти на окололунную орбиту.

Шериф Бауэр-Стенсон запустила рули высоты. Лемми перевернулся кверху брюхом, давая нам обзор.

– Вон там, Гамильтон, – сказала она, указав на белую, как высушенная кость, равнину у нас над головами. – Со старым знаком «VERBOTEN» поперек.

После восхода Солнца прошло четыре земных дня, тени все еще были длинными. Дель Рей лежал далеко в стороне, наблюдаемый с края и все более уплощавшийся по мере того, как мы снижались. Повсюду внутри кратера виднелись скапливающиеся к центру точки цвета тусклого серебра. Прямо через середину проходила грубо очерченная выемка, глубокая, залитая черными тенями. Вместе с кольцевым валом кратера эта линия и образовывала знак «VERBOTEN».

– А вы не собираетесь перелететь через кратер? – спросил я.

– Нет. – Пока изрытый пейзаж, приближаясь, проплывал под нами, шериф Бауэр-Стенсон легко парила в кабине. – Мне не нравится радиация.

– Но мы же защищены.

– Ну да-а-а.

Компьютер снова перевернул нас и запустил главный двигатель. Шериф-лунянка набрала несколько команд. Всю основную работу выполнял компьютер, но я помалкивал, пока она не опустила корабль на поверхность, за километр с лишним от вала кратера.

– Мы будем осторожны, не так ли? – сказал я.

Бауэр-Стенсон, обернувшись, взглянула на меня. Узкие плечи, длинная шея, острый подбородок: у нее был типичный для лунянок облик толкиновской эльфийки. Ее длинные черные волосы были прижаты шарообразным гермошлемом. Они уже начали седеть, и ее прическа выглядела как гребень из перьев – несколько измененная мода Пояса.

– Это жуткое место, обердетектив Гамильтон. Очень немногие появляются здесь по своей воле.

– Меня вот пригласили.

– С вами нам повезло. Обердетектив Гамильтон, защитная система лемми остановит солнечную вспышку, даже самую буйную. Слава богу, что есть щиты Шрива.

Сигнал «Радиация» постоянно притягивал наши взгляды. Но внутрь не просачивалось ни рада.

– Однако кратер Дель Рей – это дело другое.

Земля выглядела как бело-голубой серп, висевший в десяти градусах над горизонтом. Сквозь оба окна я мог видеть классический лунный пейзаж, большие и малые кратеры и длинный вал кратера Дель Рей. Дикая местность.

– Я просто интересуюсь: не могли бы вы опустить нас поближе к Дель Рею? Или к перерабатывающему заводу?

Она наклонилась ко мне так, что наши шлемы соприкоснулись:

– Вот посмотрите туда, на правый край кратера. А теперь поближе и чуть правее. Видите следы от колес и насыпь?..

Примерно в километре за краевым валом лежал длинный пологий холм из лунной пыли и более грубых обломков, с зияющим отверстием у одного конца.

– Вам пора бы уже знать, Гамильтон. Мы подвергаем захоронению все. Небо здесь враждебно. Метеоры, радиация… космические корабли, кстати.

Я наблюдал за насыпью, ожидая, что изнутри появится какой-нибудь мини-трактор. Она перехватила мой взгляд:

– Когда мы обнаружили тело, то отключили дистанционно управляемые тягачи. Они выключены уже около двадцати часов. Это именно вы должны нам сказать, когда мы сможем запустить их снова. Ну что, приступим?

Пальцы Бауэр-Стенсон пробежались по кнопкам пульта. Ноющий свист покидающего кабину воздуха быстро перешел в глубокую тишину.

Ее облачение ничем не отличалось от моего: такой же облегающий скафандр, дополненный свинцовой броней, которая сидела не слишком ловко. В вакууме мой пояс ощутимо стянулся на животе. Бауэр-Стенсон набрала еще одну команду: крыша лемми ушла вверх и в стороны.

Возвратившись в грузовой отсек, мы встали по обе стороны устройства, очертаниями напоминающего двухколесный лунный пуффер. Вдвоем мы вынесли его из отсека и скинули на грунт.

Колеса «Модели 29» представляли собой тороидальные проволочные клетки шириной с мои плечи, с небольшими моторами в ступицах. При лунной гравитации колесам нет нужды быть прочными, но транспортное средство должно иметь широкую опору, поскольку вес не удержит его в устойчивом состоянии. Эта штука стояла прямо даже без откидных подпорок. Низко подвешенный между колесами объемный пластиковый кожух с прочным замком скрывал изготовленный «Разработками Шрива» экспериментальный радиационный щит, источник энергии, датчики и, без сомнения, другие секреты. К кожуху было привинчено ковшеобразное сиденье с размещенными позади камерами и дополнительными сенсорами.

Бауэр-Стенсон вскарабкалась на него. Отведя аппарат на несколько футов от лемми, она включила защитное поле.

Много лет назад, когда я был горняком в Поясе, мне приходилось проводить точечный ремонт щита Шрива. Его уменьшенная версия представляет собой плоскую пластину размером двенадцать на двенадцать футов, с закругленными углами и небольшим прочным кожухом в одном углу. Фрактальный узор из сверхпроводящих дорожек покрывает его вычурными завитушками, становясь к краям микроскопически мелким. Его можно сгибать, но не слишком. На моем старом корабле он окружал дейтериево-тритиевый танк, и защитный эффект охватывал весь корабль, кроме двигателя. В полицейском лемми он был дважды обернут вокруг бака.

Но ни один обычный щит Шрива не поместился бы в пуффер «Модель 29».

Тем не менее вокруг него образовалось гало, очень похожее на почти неощутимое фиолетовое сияние вокруг самого лемми. Я никогда раньше не видел такого свечения. Обычно радиационный щит не работает с такой интенсивностью.

Шериф Бауэр-Стенсон стояла внутри сияния. Она помахала мне.

Расстояние между двумя защитными полями я преодолел в два прыжка. Вакуум, жесткие яркие звезды, чужие ландшафты, невесомость – все это меня не пугает, но радиация – это нечто другое.

Я спросил:

– Шериф, а почему мы захватили только один такой пуффер?

– Потому что есть только один такой пуффер, обердетектив Гамильтон. – Она вздохнула. – Могу я называть вас Джил?

Я был только рад.

– Разумеется, Гекэйт.

– Ге-ка-та, – произнесла она по слогам. – Джил, «Разработки Шрива» изготовляют активные радиационные щиты только двух типов, и оба варианта предназначены для космических кораблей.

– Мы используем их и на Земле. Некоторые из старых атомных электростанций горячее ада. Щиты Шрива стали нашумевшей новинкой, когда мне было лет восемь. Их использовали при съемках документального фильма о Южно-Центральном Лос-Анджелесе, но меня, конечно, привлекли именно космические корабли.

– Кому вы об этом говорите? Тридцать лет назад почти каждая солнечная буря отрезала нас, заставляла прятаться под поверхностью. Мы не могли запустить корабли даже к Земле.

Я помнил, что первыми появились большие щиты. Они употреблялись для защиты городов. Затем щит Шрива был установлен на первом огромном транспортном звездолете, запущенном к альфе Центавра. Восемь лет спустя появились малые щиты, рассчитанные на трехместные корабли, и мне этого было достаточно. Я тут же рванул в Пояс добывать руду.

– Надеюсь, компания разбогатела, – заметил я.

– О да. Когда никто не богатеет, это называют рецессией, – сказала Геката. – Часть денег они истратили на исследования. Они очень хотят изготовить маленький щит для одного человека. О неудачах они не рассказывают, но к настоящему времени смогли сделать «Модель двадцать девять».

– Вы, должно быть, умеете уговаривать.

– Жена моего кузена – Йонни Котани. Она разрешила нам воспользоваться этой моделью. Джил, все, что мы о ней узнали, – конфиденциально. Вы не должны открывать этот замок, будь вы из АРМ или нет. Пуффер, как же, – добавила она презрительно.

– Извините.

– Да ладно. Так вот, как сказала Йонни, этот вариант работает без сбоев. Но для выхода на рынок он еще слишком дорог.

– Возможно ли, Геката, – поинтересовался я, – что у Шрива просто хотели, чтобы я испытал эту модель за них?

Она покачала головой; седеющий гребень вихрился под шлемом. Забавляется.

– Уж во всяком случае не вы. Знаменитый плоскоземелец, погибший после того, как проехался на двадцать девятой модели щита Шрива? Чтобы вашу предсмертную ухмылку наблюдали по каждому ящику в Солнечной системе? Может, первой поеду все же я?

– Мне нужен свежий взгляд. Я не хочу потом разбираться со следами от ваших колес.

Прежде чем она успела возразить, я взобрался на «Модель 29». Геката не пыталась остановить меня.

– Проверьте прием, – сказал я.

Одним красивым и грациозным прыжком она оказалась в кабине лемми и включила передачу с камеры в моем шлеме.

– Вы в эфире, неплохо… хотя картинка слегка скачет. Но все равно неплохо.

– Так следите за мной. И можете давать указания.

Я врубил передачу и покатил в сторону кратерного вала.

Ее звонок пробудил меня от крепкого сна. По всей Луне действует одно и то же время, поэтому для Гекаты Бауэр-Стенсон это тоже была глубокая ночь.

Но ничего. Пока она совершала посадку и дозаправку, я успел принять душ и что-то проглотить. Иногда и этого не успеваешь. Но незваному гостю в кратере Дель Рей вряд ли срочно требовалась справедливость.

Во время полета я кое-что успел почитать о кратере Дель Рей.

Как раз перед сменой тысячелетий «Боинг», тогда еще в основном авиационная компания, провел опрос. Какие покупатели и в каком числе будут готовы платить за дешевый доступ к орбите?

Ответы оказались очень сильно зависящими от цены запуска. Сто тридцать лет назад эти цены были совершенно фантастическими. Непонятно политизированный корабль НАСА, «Шаттл», брал за запуск три тысячи долларов, а то и больше, на каждый фунт нагрузки. По такой цене никаких покупателей не нашлось бы.

С другой стороны, за двести долларов на фунт – тогда такая цена считалась почти невозможной – можно было бы устраивать на орбите целые гладиаторские бои.

За что-то промежуточное по цене можно было бы организовать противоракетную оборону переднего края, орбитальные солнечные электростанции, туризм класса «люкс», ликвидацию опасных отходов, похороны…

Кстати, о похоронах. За пятьсот долларов на фунт можно было бы запустить вмороженный в ледяной куб прах, чтобы солнечный ветер развеял его и отправил к звездам. В те времена запуски шли из Флориды. Должно быть, штатом управляло лобби похоронщиков. Штат провел закон, что ни одна похоронная процедура во Флориде не получит лицензии, если скорбящие родственники не смогут посетить могилу… по мощеной дороге!

«Боинг» рассмотрел и возможность избавления от опасных отходов атомных электростанций.

Их нельзя было просто выбросить подальше. Сначала следовало извлечь весь оставшийся уран и/или плутоний, чтобы снова использовать как топливо. Затем извлекались вещества с низким уровнем радиоактивности, прессовались в блоки и подвергались захоронению. А вот действительно опасные отходы, по массе составлявшие около трех процентов, тщательно паковались на случай аварийного входа в атмосферу. После чего оставалось бомбить ими кратер на Луне.

На протяжении грядущих десятилетий технологии, применяющиеся в атомных станциях, могли улучшиться. Наши предки это учитывали. Со временем эта дрянь снова могла бы стать топливом. Возможно, будущие акционеры пожелали бы найти и использовать эти отходы.

«Боинг» выбрал кратер Дель Рей неспроста.

Дель Рей был небольшим, но глубоким и находился у края видимой стороны Луны. Метеоры массой в 1,1 тонны, врезающиеся в поверхность на скорости два километра в секунду, будут поднимать облака пыли, выходящие за край лунного диска. Их можно будет увидеть даже в любительский телескоп. В обсерватории Лоуэлла можно будет получать великолепные картинки и показывать их в вечерних новостях: эффективная и бесплатная реклама. Высокий вал кратера перехватит значительное количество пыли… не всю, но большую часть.

Моя поисковая программа выяснила, что Лестер дель Рей был писателем, пятьдесят лет работавшим в жанре научной фантастики. Маленький кратер действительно был назван в его честь. И одна из его ранних повестей, «Нервы», описывала воображаемую электростанцию, работавшую на атомном распаде.

Для человека, привыкшего к лунному пейзажу, с краевого вала открывался весьма необычный вид. Вполне естественно, что кратеры могут перекрывать друг друга. Но здесь мелкие кратеры скопились посередине, почти уничтожив центральную горку, и все они имели один и тот же размер. Еще несколько двадцатиметровых кратеров сформировали линию, превратившую Дель Рей в один огромный знак «Въезд запрещен».

Все вокруг меня было испещрено двойными колеями от тракторных колес, шириной примерно в метр, и часто с еще одним следом между ними – от волочащегося груза. В километре впереди следы от колес стали попадаться реже, пока полностью не исчезли. И я начал различать серебряные капли в центре каждого кратера.

И еще одна блестящая точка, не того цвета и не в центре. Чтобы вглядеться получше, я использовал увеличение на лицевом щитке шлема.

Скафандр лежал лицом вниз. Он был жестким, а не облегающим. Я смотрел как раз на макушку гермошлема.

От тела тянулись рифленые следы ног, в трех-четырех метрах друг от друга. Человек, вторгшийся в кратер, бежал к краевому валу, куда-то вправо от меня, на юго-юго-восток, прыгая словно бегун на Лунной Олимпиаде.

– Геката, вы еще на связи?

– Да, Джил. Ваша камера лучше той, что на тягаче, но я не могу разобрать никаких пометок на скафандре.

– Он лежит головой ко мне. Хорошо, я установлю антенну-ретранслятор. Теперь я подберусь поближе.

Я завел «Модель 29» и покатил внутрь кратера. Если защитное поле вокруг меня и сияло, изнутри я не мог этого заметить.

– Думаю, вы ошиблись. Это не скафандр плоскоземельца. Он просто старой модели.

– Джил, нам стоило немалых усилий пригласить специалиста из АРМ. Эта штука не могла быть спроектирована на Луне. Он слишком прямоугольный. И шлем не такой. Шарообразные шлемы, сейчас надетые на нас, мы использовали, когда еще строили Луна-Сити!

– Геката, как вы его обнаружили? Как давно он здесь лежит?

Нерешительная пауза.

– Мы нечасто позволяем спутникам проходить над кратером Дель Рей. Это плохо влияет на приборы. Никто не замечал ничего подозрительного, пока в кратер не въехали телеуправляемые тягачи. И тогда мы увидели его через камеру на тягаче.

Если бы даже некоторые спутники пересекали Дель Рей, скафандр был бы неотличим от других серебристых точек вокруг него. Как долго он здесь пролежал?

– Геката, направьте сюда спутник или корабль с камерой. Нам нужен вид с высоты. У вас хватит полномочий или мне надо будет поиграть мускулами?

– Я выясню.

– Еще минутку. Эти телеуправляемые тягачи. Что вы отсюда вытаскиваете? Есть же на Луне термоядерные станции на гелии-три, да и солнечные электростанции!

– Эти старые контейнеры отправляются на завод «Гелиос».

– А для чего?

Геката вздохнула:

– Мне самой очень хочется узнать. Может, вам удастся выяснить. Вы лицо влиятельное.

Я заметил расколовшийся контейнер и объехал его как можно дальше. Невидимая смерть. Вокруг себя я не видел никакого свечения: ни зловещей голубизны черенковского излучения, ни следов моего собственного защитного поля.

Что, если у меня сломается колесо? Щиту Шрива я обязан доверять, но насколько тщательно «Разработки Шрива» трудились над такой простой штукой, как пара колес с движком? Не имея возможности покинуть «Модель 29», я тут же зажарюсь…

Тупица. Я просто понесу его. Мы с Гекатой легко его подняли. Почему радиация делает людей такими нервными?

Я остановился неподалеку от упавшего скафандра. Поблизости не было следов колес, только отметины под перчатками и подошвами. Умирающий цеплялся за пыль, оставляя следы от пальцев и носков сапог. Я проехался на «Модели 29» по дуге вокруг него, включив нашлемную камеру. Потом подкатил насколько возможно близко и опустил подпорки.

В этот момент я все еще не мог бы утверждать, что скафандр не пуст. Единственными пометками на нем были обычные разноцветные стрелки: указания для новичков. Они казались поблекшими.

Мне не очень-то хотелось покидать мотоцикл. Радиоактивная пыль на моих сапогах потом попадет внутрь поля. Но я мог наклониться пониже, вцепившись в нижнюю часть рамы «Модели 29» руками и ногами, и дотянуться внутрь скафандра воображаемой рукой.

Ощущение было таким, словно я шарил в воде, полной водорослей и пены. Мои пальцы пронизывали сменяющиеся структуры. Ага, там кто-то есть. Тело выглядело обезвоженным. Разложение не сильное, спасибо и на том. Возможно, в скафандре случилась утечка. Грудь… женщина?!

Я слегка ощупал лицо. Высохшее, старое. Поморщившись, я продолжил вести призрачными пальцами сквозь грудь, торс и брюшную полость.

– Джил, с вами все в порядке?

– Конечно, Геката. Я использую свои способности, чтобы выяснить хоть что-нибудь.

– Просто вы давно уже молчите. Какие способности?

Я никогда не знаю, как отреагируют окружающие.

– У меня есть особый дар – телекинез и экстрасенсорика. Выглядит это так, что я могу воображаемой рукой ощупывать предметы в закрытом ящике. Могу даже подобрать маленькие вещи. Понятно?

– Хорошо. И что же вы выяснили?

– Это женщина. И она ростом меньше меня.

– С Земли.

– Вероятно. Никаких пометок на скафандре. Разложение не сильное, но она высохла как мумия. Нам надо проверить скафандр на утечку. – Разговаривая, я продолжал обследование. – Она покрыта медицинскими датчиками – и снаружи и внутри скафандра. Большими, старомодными. Может быть, нам удастся их датировать. Ее лицо выглядит на двести лет, но это ничего не значит. Разумеется, все баллоны пусты. Давление воздуха на нуле. Ран я пока не нашел. Вот-те раз!

– Джил?

– Расход кислорода выкручен на максимум, до предела.

Комментариев не последовало.

– Ставлю на утечку, – сказал я. – Даже готов спорить на деньги. Утечка воздуха доконала ее раньше, чем радиация.

– Но какого черта она там делала?

– Занятно, что нам обоим приходят в голову одинаковые мысли. Геката, должен ли я забрать тело?

– Я уж точно не хочу видеть его в моем грузовом отсеке. И, Джил, на «Модели двадцать девять» оно тоже не должно оказаться. Если вы разрешите включить телеуправляемые буксиры, я смогу подвести один из них к телу и так его забрать.

– Что ж, запускайте.

Я отъехал от мертвой женщины. Я держался подальше от цепочки ее следов, которые вели на северо-северо-восток, но двигался вдоль них.

…Она прыжками мчалась через кратер, который был самым радиоактивным местом во всей Солнечной системе после самого Солнца и, может быть, Меркурия. Напуганная до безумия? Даже если не произошло утечки воздуха, решение поставить расход кислорода на максимум выглядело разумным – она бежала к краю кратера как проклятая душа из ада, пусть даже на потом ничего бы не осталось. Но что она делала внутри кратера?

Я остановился:

– Геката?

– Я здесь. Запустила тягачи. Послать один к вам?

– Да. Геката, вы видите то же, что и я? Следы?

– Они просто обрываются.

– Прямо в центре кратера Дель Рей?

– Ну а вы что видите?

– Ее следы начинаются здесь, в центре, она сразу же начала бежать. Они доходят до половины расстояния до края. Судя по тому, что вытворяет мой датчик радиации, ей удался хороший забег.

Я подкатил обратно к месту, где оставил труп. В наборе инструментов у меня имелся сигнальный лазер. Несколько минут я потратил на то, чтобы вырезать в камне контуры тела.

– Геката, как быстро двигаются эти тягачи?

– Вообще-то, они не предназначаются для рекордной скорости. Важно, чтобы не переворачивались, но на равнине двадцать пять километров в час выжмут. Джил, к вам тягач подойдет через десять минут. Как держится ваш щит?

Я взглянул на счетчики радиометра. Вокруг меня бушевал ад, но внутрь щита практически ничего не попадало.

– Все, что оказалось внутри, я, вероятно, притащил на своих ботинках. Причем еще снаружи Дель Рея. Мне все еще нравится жить.

– Джил, наведите камеру на ее сапоги.

Я подъехал на нужную точку и наклонился над телом. Не упомяни Геката об этом, я мог бы и не обратить внимания. Они были белыми. Без украшений, без индивидуальных штрихов. Большие сапоги с толстыми подошвами, рассчитанными на лунную жару и холод, с глубокими прорезями для лунной пыли. Изготовлены для Луны. Но конечно, они были бы такими, даже если бы оказались сделаны где-нибудь на Земле.

– Теперь ее лицо. Чем раньше мы узнаем, кем она была, тем лучше.

– Она лежит лицом вниз.

– Не трогайте ее, – сказала Геката. – Подождите тягач.

Часть этого времени я потратил на то, чтобы просунуть конец троса под тело. Потом стал просто ждать.

Ко мне, подпрыгивая, приближалась пара механических манипуляторов на тракторных колесах. Они пересекали кратер за кратером, словно покачиваясь на волнах. От этого зрелища меня замутило – если только это не стало ответом на радиацию, но счетчики молчали. Я подождал, пока аппарат не приблизился.

– Сначала я ее поверну, – пояснила Геката.

Металлические руки размером чуть больше моих вытянулись вперед. Я приподнял трос. Руки обхватили скафандр сверху и снизу и начали поворачивать.

– Подержите так, – сказал я.

– Держу.

Даже в трех сантиметрах от лицевого щитка я ничего не мог разглядеть внутри. Возможно, камера могла бы – на той или иной частоте.

– Вероятно, отпечатки пальцев сохранились, – предположил я, – и мы извлечем ДНК, но не рисунок сетчатки глаз.

– Н-да, – послышался голос Гекаты; грузовой тягач, развернувшись, начал отъезжать. – Снимите место, где лежал труп, – сказала она, но я уже это сделал. – Можете подобраться ближе? Отлично, Джил, уезжайте. Вам не нужно дожидаться буксира.

Я миновал другой телеуправляемый тягач, который как раз подцепил контейнер. Третий переползал край кратера впереди меня. Я последовал за ним через вал и наружу.

– Надеюсь, никто не потревожит место преступления? – спросил я. – Если имело место преступление.

– На тягачах имеются камеры. Я установлю вахту.

Я понаблюдал за тем, как тягач волочит контейнер к отверстию в насыпи.

Мне представилось, что этот холм – древний британский курган и через открывшийся в нем портал в мир живых стремятся мертвецы. Но в мертвом мире Луны за ворота завода выползал лишь очередной набор манипуляторов на колесном ходу. И все же он внушал куда больший ужас, чем армия восставших покойников древнего короля.

– Как только мы доберемся до цивилизации, – промолвила Геката Бауэр-Стенсон, – начните поиск пропавших плоскоземельцев, которые в итоге могли оказаться на Луне, а также поиск данной модели скафандра. Мы уже исключили все, что могло быть изготовлено здесь. Она должна быть с Земли.

– А не из Пояса?

– Ее сапоги, Джил. Нет ни магнитов, ни гнезд для них.

Что ж, черт возьми, шериф Геката Бауэр-Стенсон обошла меня на несколько очков в искусстве расследования.

– Пойдем, Джил. Тягач сам отвезет тело.

– Вы можете его запрограммировать?

– Я отправлю его на «Гелиос-энергия-один», мы как раз туда собираемся. Он будет двигаться пять часов. Она долго ждала, Джил, пусть подождет еще немного. Пойдем.

– А «Модель двадцать девять» возьмем с собой?

– Она может вернуться сама… Хотя нет. Если что-нибудь случится… Нет, нам точно придется взять ее с собой.

Следуя указаниям Гекаты, мы установили «Модель 29» на скалистой гряде. Я не понимал зачем, пока Геката не вернулась к лемми за кислородным баллоном.

– А мы можем это себе позволить? – спросил я.

– Разумеется, вся лунная поверхность насыщена связанным кислородом. Мне ведь нужно сдуть пыль?

Она навела баллон и открыла кран. От «Модели 29» полетела пыль, и я отошел назад.

– Я имел в виду – хватит ли нам воздуха?

– У меня еще много в запасе.

Она опустошила баллон. После этого мы втащили «Модель 29» обратно в грузовой отсек лемми.

Геката подняла корабль, и мы полетели прочь.

Как сильно она могла удариться? Исаак Ньютон все давно рассчитал. Я никак не мог припомнить уравнение. Допустим, на кратерном валу находился ускоритель масс. Забросим ее при лунном тяготении на три километра к центру. Вверх под углом сорок пять градусов, вниз тоже, это сэр Исаак показал напрямую, потом приземлиться и бежать. Бежать без оглядки. Поставить подачу кислорода на максимум и бежать, бежать к дальней стороне кратера, прочь от – топ, топ, топ – безумного ученого, отправившего ее в этот полет.

– Джил? – Тук-тук-тук.

Костяшки пальцев постукивают по шлему, прямо в дюйме от глаз.

– Да? – Я открыл глаза.

Мы быстро снижались к отверстию в Луне – обширному блестящему черному пятну, поперек которого развертывались тонкие оранжевые и зеленые линии. Пока мы падали, тяга лемми вдавила меня в кресло, создав неожиданное и пугающее ощущение «верх-низ». Я смог различить что-то вроде округлого холма с несколькими крошечными окнами, сверкающими во тьме.

– Я подумала, что, если тяга включится во сне, вы можете испугаться, – сказала Геката.

Оранжево-черный логотип был перевернут. «Гелиос-энергия-один» была окружена Черной Энергией. Любопытно… но смысл имеет. Если термоядерная станция отключится, свет, охлаждение и система воздухообмена все равно будут нужны.

– Что вам снилось? Вы брыкались.

Я скорее дремал. Что же мне снилось?

– Геката, она поставила кислород на максимум. Может быть, утечки не было. Может, это она сделала, чтобы быстрее бежать.

Мы опустились на оранжево-зеленую мандалу – посадочную площадку «Гелиос-энергии-1». Геката выскользнула из кабины, потом вытолкнула меня. Она сказала:

– Была ли утечка в ее скафандре, мы выясним. Что еще?

– Я подумал, что в центре Дель Рея опустился корабль и оставил ее там. Маленький корабль, чтобы пламя двигателя не выдуло заметный кратер, а там все кратеры маленькие. На вашем лемми такое возможно, не правда ли? И ничто не будет указывать…

– Я бы не сделала ставку на такой план. С орбиты можно разглядеть очень многое. В любом случае я бы ни на чем не полетела в кратер Дель Рей. Джил, у меня вроде жар.

– Это ваше воображение.

– Пойдемте на дезактивацию.

Купол Коперника находился в трехстах километрах к северо-востоку от Дель Рея. «Гелиос-энергия-1» – только в ста, причем в другом направлении, но лемми одним прыжком долетел бы и туда, и сюда.

В куполе Коперника наверняка имелись медицинские средства против радиационного заражения. От этого мог бы излечить нас вообще любой автоврач вне Земли. Методика лечения от радиации, вероятно, восходила к концу Второй мировой войны! Почти два столетия прогресса сделали смерть от радиации непростым делом… хотя и не невозможным.

Но дезактивация, то есть очищение от радиации чего-то такого, с чем ты потом собираешься иметь дело, – это нечто другое. Только атомные и термоядерные электростанции будут располагать дезактивационными устройствами.

Ну и прекрасно. Но «Гелиос-энергия-1» использует гелий-3. Гелий-3 есть по всей Луне, он содержится в камнях. Этот изотоп прекрасно вступает в реакцию слияния с простым дейтерием, который надо импортировать, – давая гелий-4, водород и энергию, хотя и при немыслимых температурах. Самая замечательная особенность реакции с участием гелия-3 заключается в том, что при ней не происходит выброс нейтронов. Она не создает радиации.

Так почему же «Гелиос-энергия-1» имеет помещения для дезактивации? Вот еще один тест на сообразительность, который я пока не разгадал. Могу спросить у Гекаты… если придется.

Мне приходилось применять дезактивационные процедуры, чтобы получить улики с трупов. На «Гелиос-энергии-1» все оказалось намного изощреннее. Повсюду стояли счетчики радиации. Не снимая скафандра, я прошел через магнитный тоннель, затем через воздушные сопла. Потом ползком выбрался из скафандра прямо в застегивающийся мешок. Скафандр забрали куда-то еще. Меня обнюхали разные приборы, а десять душевых головок устроили мне первый настоящий душ с того времени, как я покинул Землю.

Потом я отправился к ряду из шести огромных гробов. Это были автоврачи «Райдин-медтек», удлиненные специально по росту лунян. Я даже удивился: зачем их столько? Они выглядели новенькими, что успокаивало. Я улегся в первый же из них и заснул.

Проснулся я вялым, перед глазами плавала муть.

Прошло два часа. Я набрал меньше двухсот миллибэр, но красный огонек на экране предписывал мне пить побольше жидкости и через двадцать часов опять вернуться в автоврач. Я мог представить, как удивительные молекулы «Райдин-медтек» проносятся по моим артериям, подхватывая остаточные радиоактивные частицы, заставляют почки и выделительную систему работать на полную мощность, отключают полумертвые клетки, рискующие стать раковыми. Прочищают кровообращение.

Я поискал по телефону Гекату Бауэр-Стенсон и узнал, что она в кабинете директора.

Когда вошел, она поднялась с кресла и обернулась с невероятной грацией. У меня при подобных движениях ноги всегда отрывались от пола.

– Нунналли, это обердетектив Джил Гамильтон из Амальгамированной региональной милиции Земли. Джил, это Нунналли Стерн, дежурный администратор.

Стерн был длинноголовым лунянином с очень темной кожей. Когда он встал для рукопожатия, его рост я оценил по крайней мере футов в восемь.

– Вы оказали нам большую любезность, Гамильтон, – сказал он. – Мы не любим отключать телеуправляемые тягачи. Я уверен, что мистер Ходдер захочет лично поблагодарить вас.

– Ходдер – он…

– Эверетт Ходдер – директор. Сейчас он дома.

– А что, еще ночь?

Стерн улыбнулся:

– Официально уже послеполуденное время.

Я спросил:

– Стерн, а на что вам радиоактивные отходы?

Этот вздох я слышал на Луне повсюду. Плоскоземелец, говорите помедленней.

– Это, в общем-то, не секрет, – сказал Стерн. – Просто не стоит особо афишировать. Обоснование для использования данных генераторов – как на Земле, так и повсюду – состоит в том, что реакция на гелии-три не создает радиации.

– Угу.

– Плоскоземельцы стали забрасывать эти контейнеры в Дель Рей в… в начале прошлого века. Они…

– Корпорация «Боинг», США, две тысячи третий год, – сказал я. – Намечался две тысячи первый, но ушло время на юридическую утряску. Потому запомнить легко.

– Да, правильно. Они продолжали это почти пятьдесят лет. К концу наведение стало таким точным, что они смогли выбить контейнерами этот знак VERBOTEN поперек кратера. Вы, наверно…

– Мы его видели.

– С тем же успехом они могли написать «кока-кола». Ну так вот, термояд на дейтерии-тритии был лучше, чем расщепление урана, но не намного чище. Но когда мы наконец запустили заводы по добыче гелия-три, все поменялось. Мы отсылали гелий-три на Землю тоннами. Накопив достаточно денег, мы и на Луне построили четыре электростанции на гелии-три. Кратер Дель Рей оказался не у дел. И так продолжалось еще пятьдесят лет.

– Именно.

– Но окончательно все перевернулось после изобретения этой новой солнечно-электрической краски. Черной энергии, как ее называют. Она превращает солнечный свет в электричество, совершенно как любой другой преобразователь, но ее просто распыляют. Размещаете ваши кабели и красите их. Нужен только солнечный свет и достаточный простор. На Земле все еще покупают гелий-три, и мы сможем его поставлять до тех пор, пока ваши восемнадцать миллиардов плоскоземельцев не начнут распылять краску себе на макушки, чтобы получать энергию.

– А сами-то вы ее используете?

– То-то и оно! Черная энергия – великое изобретение, но она так дешева, что для нас больше нет смысла строить новые термоядерные станции на гелии-три. Понимаете? Но продолжать работу старых пока дешевле, чем употреблять краску.

Я кивнул. Геката делала вид, что все это ей известно.

– Так что без работы я не останусь. Однако реакция слияния гелия-три требует температуры в десять раз большей, чем реакция дейтерий-тритий. Станция начинает терять тепло, слияние замедляется. Нам приходится впрыскивать катализатор, нечто такое, что может разогреть гелий-три, то, что расщепляется или сливается при меньшей температуре.

Стерн явно наслаждался собой.

– Разве это не здорово – заполучить нечто уже измеренное в стандартных единицах и единых пропорциях, нечто такое, что просто валяется рядом в ожидании, пока его подберут?

– Ага. Я понял.

– Эта радиоактивная гадость из кратера Дель Рей работает на ура. Она почти не утратила активности. При обработке надо только оторвать ракетные ускорители и собрать пыль.

– Как?

– Магнитным полем. Конечно, нам пришлось изготовить инжекторную систему, с камерой отражателя нейтронов. Нам пришлось оборудовать эти дезактивационные помещения, поставить автоврачи и обеспечить возможность постоянного вызова врача. Ничто не дается просто так. Ну а контейнеры – мы их просто впихиваем и оставляем разогреваться, пока начинка не вытечет наружу. Мы уже два года их используем. В конце концов, тягачи перетаскали достаточно контейнеров, чтобы мы заметили тело. Гамильтон, кем она была?

– Мы это выясним. Стерн, когда произойдет утечка… – Я заметил, что на этом слове он скорчил гримасу. – Извините…

– Не произносите слова «утечка».

– Ничто не привлекает внимания больше, чем убийство. После этого все СМИ обратят взор на термоядерную электростанцию, которая, как предполагалось, ничего не излучает, но куда вы, ребята, натаскали радиации. День или два, пока мы будем тут разбираться, мы сможем держать это наполовину в секрете, а вы придумайте хорошее объяснение. Если вы тоже будете пока помалкивать.

Стерн выглядел несколько озадаченным.

– Вообще-то, обо всем этом давно объявлено официально, но… да. Мы будем только рады.

– Нам понадобятся телефоны, – сказала Геката.

В комнате отдыха техников мы купили в торговом автомате бутылки с водой. В комнате имелась и кабинка рециклера. Геката получила куда меньшую дозу, чем я. Но мы оба пили воду и принимали таблетки с чудо-молекулами, так что оба постоянно нуждались в рециклере.

Там было четыре телефона. Под взорами любопытных техников мы разместились около них и включили звуковые глушилки. Я вызвал Лос-Анджелесское отделение АРМ.

На телефоне Гекаты горел сигнал сообщения, но она игнорировала его и что-то говорила с бешеной скоростью, хотя я видел только жестикуляцию.

Я ждал.

На соединение всегда уходит вечность, и ты никогда не узнаешь, в чем заключалась проблема. Спутник не на месте? Молнии забивают сигнал? Кто-то выключил ретранслятор? Мусульманский сектор подслушивает передачи АРМ? Иногда местные правительства пытаются такое попробовать.

Но вот идеальное изображение мультирасового андрогина пригласило меня к разговору.

Я набрал код Джексона Беры и получил объяснения, почему тот не на месте.

– У меня для тебя загадка запертой комнаты, Джексон, – сказал я голограмме. – Посмотри – может, Гарнер заинтересуется. Мне нужно идентифицировать старинный скафандр. Мы думаем, что он был сделан на Земле. Сам скафандр отправить не могу; он жутко радиоактивен.

Я отослал ему видео, которое снял в кратере Дель Рей: мертвая женщина, следы от подошв и все остальное.

Это должно привлечь их внимание.

Геката все еще была занята. Улучив свободную минутку, я позвонил Тэффи в Хоувстрейдт-Сити.

– Привет, любовь моя, лу…

– Я сейчас на операции! – вскричала запись. – Поселяне утверждают, что я сошла с ума, но сегодня я создала жизнь! Если вы хотите, чтобы – хи-хи-хи! – пациент с вами связался, оставьте ваши жизненно важные данные после перезвона колоколов.

«Бум!» Я сказал:

– Любовь моя, лунное правосудие отправило меня поглядеть на что-то интересное на другой стороне Луны. Сожалею насчет завтра. Не могу сообщить тебе ни номера, ни моего расписания. Если чудовище пожелает обзавестись подружкой, я тут поищу.

Разговаривая, Геката следила за мной. Закончив звонок, она широко улыбнулась.

– Вы получите ваш вид на Дель Рей, – сообщила она. – Подходящих спутников нет, но я договорилась с горняком из Пояса, чтобы он выполнил работу, а ему за это скостят таможенные сборы. Через сорок минут он совершит близкий пролет над Дель Реем.

– Очень хорошо.

– И я узнала, что сюда собирается еще компания работников. Мы можем отослать «Модель двадцать девять» с кем-нибудь из них. А кто это был на связи?

– Моя весьма значимая половина.

Она приподняла бровь:

– А у вас есть и менее значимые половины?

Я соврал, чтобы не вдаваться в объяснения:

– Мы, так сказать, партнеры.

– Понятно! Что еще вы предприняли?

– Я сообщил в АРМ все, что нам удалось узнать о скафандре. Если повезет, этим заинтересуется Люк Гарнер. Он настолько стар, что может опознать этот скафандр. Однако у вас снова мигает вызов.

Она набрала «Принять». С ней пообщались голова и плечи какого-то мужчины, потом они разлетелись искорками.

– «Разработки Шрива» желают поговорить со мной, – сказала Геката. – Примете участие?

– Это тот парень, который выдал нам напрокат…

– Думаю, это скорее босс Йонни.

Она набрала номер, и на экране возник образ-конструкт лунного компьютера, который без лишних слов пропустил ее дальше.

Появился тощий как жердь лунянин, молодой, но уже лысеющий, с гребешком тугих черных кудрей.

– Шериф Бауэр-Стенсон? Я Гектор Санчес. Находится ли сейчас в вашем распоряжении некая вещь, являющаяся собственностью «Разработок Шрива»?

– Да, – ответила Геката. – Мы взяли устройство взаймы через миз Котани, вашего шефа службы безопасности, но я уверена, что она…

– Да, конечно, конечно. Она проконсультировалась с моим отделом, все по правилам, и будь я на рабочем месте, поступил бы так же, как миз Котани; но мистер Шрив исключительно озабочен. Мы хотели бы сейчас же получить устройство обратно.

Дело приобретало необычный оборот. Геката помедлила, глядя на меня. Я подключил вторую линию и спросил:

– Не следует ли нам сперва дезактивировать устройство?

Оказавшись сразу перед двумя говорящими головами, он занервничал.

– Дезактивировать? А зачем?

– Я не могу свободно… Кстати, я Джил Гамильтон, из АРМ. Меня тут попросили оказать помощь. Я не могу свободно обсуждать детали, но, скажем так, в деле фигурирует космический корабль, граждане Земли и… – Я позволил себе небольшое заикание. – Е-если бы мы не имели… э-э-э… устройства, ситуация стала бы неразрешимой. Недопустимой. Но некоторое количество р-р-радиоактивных веществ попало внутрь щ-щита Шрива… вы так это произносите?

– Да, именно.

– Так что же нам следует знать, мистер Санчес? Мы сдули всю пыль с помощью кислородного баллона, но что теперь? Должны ли мы пропустить устройство через дезактивацию на «Гелиос-энергия-один»? Или просто вернуть как есть? И кстати, можем ли мы его отключить? Или в этом поле есть захваченные нейтроны, которые только и ждут, чтобы разлететься повсюду?

Несколько секунд Санчес собирался с мыслями. Напряженно думал. Мистер Шрив – чего он, собственно, хочет? Кажется, их экспериментальное устройство использовали для зачистки после какого-то инцидента с космическим кораблем, в котором были замешаны знаменитые плоскоземельцы! Не лучше ли замолчать всю историю? Может, свидетели вспомнят некую двухколесную штуковину, безопасно проехавшую сквозь радиоактивные обломки. Между тем этот АРМовец, этот плоскоземелец выглядит смертельно напуганным «Моделью 29».

В конце концов «Разработки Шрива» потребуют, чтобы им изложили эту историю. Но они не хотят, чтобы чьи-то носы совались в их экспериментальный генератор защитного поля, стараясь понять подробности конструкции.

– Выключите его, – сказал Гектор Санчес. – Это абсолютно безопасно. Мы сами проведем дезактивацию.

– Привезти его на полицейском лемми?

– Нет, не стоит. Мы что-нибудь пришлем. Где вы находитесь?

В разговор вступила Геката:

– Мы доставим его на «Гелиос-энергия-один». Мы сейчас несколько заняты, поэтому дайте нам два-три часа на доставку.

Она отключилась и посмотрела на меня:

– Так, значит, «можем ли мы его отключить»?

– Разыгрывал тупицу.

– Убедительно. Акцент помогает. Джил, что у вас на уме?

– Стандартный подход: придерживай что-либо про запас. Тогда преступник сам выдаст, что ему известно.

– Угу. Вы увидите, что на Луне с этим посложнее. Нас здесь немного, общение – вещь священная. Существует тысяча с лишним способов погибнуть из-за того, что кто-то не захотел говорить или слушать либо не смог этого сделать. Как бы то ни было, Джил, что у вас на уме? Это еще один дар?

– Подозрения, Геката. Происходит что-то странное. И Санчес, кажется, не знает, что именно. Он просто беспокоится. Но этот мистер Шрив – это ведь должен быть Шрив, который «щит Шрива», сам изобретатель, раз уж Санчес так ведет себя. А что ему надо?

– Он вроде бы ушел в отставку, Джил. Но если где-то есть утечка радиации…

– Как раз это я и имею в виду. Случись инцидент с радиацией, ему бы понадобилась «Модель двадцать девять», и прямо сейчас. Но нет. Она срочно понадобилась бы там, где произошла утечка. Однако он явится забрать ее сюда, на «Гелиос-энергия-один». Может быть, вопрос как раз в том, где он не желал бы видеть «Модель двадцать девять».

Геката как следует обдумала мои слова:

– Предположим, его человек явится сюда, и окажется, что «Модель двадцать девять» еще не прибыла?

Мне это понравилось.

– Кое-кто может растеряться.

– Я это организую. Дальше?

Я расправил плечи:

– Нам еще не скоро понадобится что-либо обследовать. Давайте посмотрим, есть ли здесь продуктовый склад.

– Вот вы и разыщите нам обед, – сказала она. – Я между тем заставлю их штуковину исчезнуть, а потом попробую выяснить насчет трупа.

Ни продуктового склада, ни ресторана в наличии не оказалось. Обнаружился только встроенный в стену торговый автомат в комнате отдыха. Я глянул на оранжерею: глухая ночь.

Поэтому мы купили в автомате сэндвичи и пошли с ними в оранжерею.

Над головой сияло искусственное изображение полной Земли. Светила особо не пламенели, но что-то в них… Вот это да! Они были раскрашены: светофорно-красный Марс, светло-красный Альдебаран, фиолетовый Сириус…

Луняне стараются превратить свои оранжереи в сады, каждый со своей индивидуальностью. Здесь, например, можно было собирать фрукты и овощи, в то время как с холма, сделанного в форме сидящего Будды, надвигалась тьма.

Геката доложила:

– Тело в дороге. Джон Лин организовал нам два тягача. Первый постоянно в поле зрения второго. Таким образом, камеры все время наблюдают за трупом. – Она сделала паузу, чтобы выплюнуть вишневые косточки. – Отличный парень. А Нунналли Стерн говорит, что выделит нам одно из рабочих помещений для вскрытия. Мы проведем его с помощью манипуляторов, через освинцованное стекло.

Я нарезал грушу размером с дыню. Пришлось делать это на ощупь.

– И что мы найдем, как вы думаете?

– А какой у меня выбор?

– Ну, радиация, разумеется, или утечка в скафандре. Ран от огнестрельного или холодного оружия, как и следов от ударов, не будет – я бы их обнаружил.

– Пси-силы весьма ненадежны, – заметила она.

Я не обиделся, ибо она, разумеется, была права.

– На свои я обычно могу положиться. Они не раз спасали мне жизнь. Просто они ограниченны.

– Расскажите.

Я поведал ей одну историю, мы доели грушу и сэндвичи и посидели в молчании.

Тэффи и я не партнеры в прямом смысле. Но меня, Тэффи, Гарри Маккэвити, ее лунянина-хирурга, и Лору Друри, мою лунянку-копа, в какой-то мере можно считать объединившимися, а мы с Тэффи решили в подходящее время обзавестись детьми. Раньше мне нравилась сложная любовная жизнь. Но теперь я начал утрачивать к ней интерес.

Сидение вдвоем в тишине и темноте начинало выглядеть пугающе, и я сказал, просто чтобы прервать молчание:

– Ее могли отравить.

Геката расхохоталась.

Я настаивал:

– Можно же кого-то убить, потом высушить и заморозить, потом зашвырнуть на три километра при лунной гравитации? Скорее всего, никто бы ее не нашел, тем более в Дель Рее, но если бы кто-то и обнаружил…

– Как зашвырнуть? Поставить на валу кратера маленький переносный ускоритель масс?

– Черт возьми…

– Вы бы нашли синяки?

– Возможно.

– Но ведь она оставила следы от ног.

Дважды, черт возьми.

– Если бы мы имели характеристики нашего ускорителя масс, то знали бы, насколько он точен. Может, отпечатки ног уже были там. И убийца закинул тело к их началу. Но увы, переносных ускорителей массы не существует.

Геката снова засмеялась:

– Ну хорошо, кто же оставил следы?

– Ваша очередь.

– Она шла внутрь, – сказала Геката. – Трюк состоял в том, чтобы стереть следы, ведущие внутрь кратера.

– Сдуть их кислородным баллоном?

– На лемми нет такого запаса кислорода. Но на корабле посерьезнее был бы. Корабль мог бы просто обдуть всю зону ракетным выхлопом, но… Джил, убийца мог просто совершить посадку в кратере, вытолкнуть ее наружу и улететь. Вы сами так говорили.

Я кивнул:

– Это уже начинает походить на дело. Но, вообще говоря, зачем разгуливать в кратере Дель Рей?

– А что, если убийца убедил ее, что на ней скафандр с радиационной защитой?

Пра-а-авильно… Но все еще слишком много вариантов.

– Что, если там скрыто что-то ценное? Награбленное из банка. Диск, на котором записаны чертежи секретного оружия АРМ.

– Тайная карта подземелий под Ликом Марса.

– Лемми спускается вниз, чтобы это забрать. А поднимается лемми, оставив второго пилота.

– Но как давно? Сорок-пятьдесят лет назад ваш лемми не имел бы даже щита Шрива. Это была бы самоубийственная миссия.

Что немного сужает область поиска. Та-а-к…

– Я никогда не пробовала партнерство, – сказала Геката Бауэр-Стенсон.

– Ну, при четырех участниках это проще. И мы беспрерывно перемещаемся туда-сюда, так что сбор всех вместе превращается в хобби.

– При четырех?

Я поднялся:

– Геката, мне снова нужно в рециклер.

– А мне, по-моему, пришел телефонный вызов.

На телефонах мигали сообщения для нас обоих. Геката начала что-то набирать, пока я ходил в рециклер. Выйдя наружу, я увидел, что она отчаянно машет мне рукой, и подошел к ней.

– Это шериф Бауэр-Стенсон, – сказала она.

– Пожалуйста, подождите, – сказал конструкт, – с вами будет говорить Максим Шрив.

Максим Шрив сидел, откинувшись, в диагностическом кресле на колесах с удлиненным подголовником, приспособленным к его большому росту. «Стар и болен, – подумал я, – но не только воля удерживает его среди живых».

– Шериф Бауэр-Стенсон, «Модель двадцать девять» нужна нам немедленно. Мои сотрудники доложили мне, что она еще не доставлена на «Гелиос-энергию-один».

– Разве они не… Не подождете ли, пока я выясню?

Геката нажала клавишу удержания и свирепо посмотрела на меня:

– «Модель двадцать девять» закрыта чехлом и присыпана сверху щебнем. Мы не можем его снять, потому что Гектор Санчес посадил грузовой отсек прямо рядом. Что мне теперь отвечать?

– Что она еще не доставлена, – сказал я. – Ваш человек сейчас совершает на лемми облет места, проверяя, нет ли еще жертв. Скажите ему это, но не признавайте, что имела место катастрофа.

Она поразмыслила несколько секунд, потом снова включила связь со Шривом.

Старик стоял, мрачный и тощий как скелет: прямо Барон Суббота. Возможно, он и нуждался в инвалидном кресле, но при лунном тяготении он вполне мог грозно возвышаться над людьми. Стоило Гекате появиться на экране, как он пришел в ярость.

– Шериф Бауэр-Стенсон, «Разработки Шрива» никогда не вступали в конфликт с законом. Мы не только хорошие граждане, мы один из главных источников дохода Луна-Сити! Когда вы просили о помощи, миз Котани пошла навстречу вашей конторе. Я полагаю, что необходимость в помощи миновала. Что я должен предпринять, чтобы получить «Модель двадцать девять» как можно скорее?

Я знал ответ, но такие вещи в эфир передавать нельзя.

– Сэр, – сказала Геката, – аппарат еще даже не доставлен. Моя сотрудница на месте все еще проводит розыск жертв, но ее полицейский транспорт слишком велик. Чтобы проникнуть внутрь… э-э… – Геката изобразила беспокойство, – в общем, места. Сэр, от вашего аппарата могут зависеть чьи-то жизни. А с вашей стороны тоже кто-то рискует жизнью?

Апломб Шрива, похоже, восстановился. Он проплыл к своему креслу.

– Шериф, устройство является экспериментальным. Ни один испытатель не проводит тест экспериментальных щитов Шрива без медицинских датчиков, а до того еще используется целое стадо мини-свиней! А что, если поле начнет давать сбои, пока ваш человек находится внутри? Она вообще гражданка Луны? Ее скафандр снабжен медицинскими разъемами?

– Да, я поняла ситуацию. Я свяжусь с шерифом Сервантес.

– Подождите, шериф. Оно сработало?

Геката нахмурилась.

– Работал ли щит как положено? – продолжал сыпать вопросами Шрив. – Все ли в порядке со всеми? Радиация не проходит?

– Наш… мм… пользователь занес немного радиоактивного вещества внутрь поля, но в этом нет вины щита Шрива, – сказала Геката. – Насколько мы можем судить, он работал отлично.

Максим Шрив закатил глаза, его болезненные морщины разгладились. Казалось, вся его жизнь получила оправдание. Потом он вспомнил о нас.

– Я хочу, чтобы вы мне подробнее рассказали, как обстояло дело, – заявил он довольно бодро. – Если наше устройство послужило спасению от катастрофы и никто не поджарился, мы тем более хотим получить все материалы!

– Через несколько часов мы возвратим вам устройство, и, конечно, мы очень благодарны, – сказала Геката. – Надеюсь, через неделю мы сможем изложить вам всю историю, но даже тогда она на какое-то время, вероятно, будет конфиденциальной.

– Тогда все в порядке. До свидания, шериф, э-э… Бауэр-Стенсон. – Он исчез.

Она не обернулась.

– Что теперь?

– Велите вашим людям пустить пилота внутрь, – сказал я.

– Пилотов. Помимо Санчеса, там звучал еще чей-то голос. Будет лучше, если их пригласите вы, Принц из Чужой Страны!

– Хорошо.

– У них на корабле есть камеры, – заметила она.

– Гм… ладно. Геката, сколько у вас здесь людей?

– Шестеро моих полицейских. Они готовятся изучить тело. Двое из персонала «Гелиоса». Они помогали запрятать «Модель двадцать девять», значит помогут и вытащить ее наружу. Есть два полицейских лемми…

– Понятно. Вот что мы сделаем. Один лемми незаметно улетит. Потом второй зависнет тут, пока первый прилунится обратно. Нам нужно облако пыли и быстрая подмена полицейских лемми, пока ваши люди достанут «Модель двадцать девять».

– Надеюсь, игра стоит свеч.

Она встала и, протянув руку, соединилась через мой телефон с лунными копами снаружи.

– Уайли, обердетектив АРМ Гамильтон хочет поговорить с твоими гостями. После этого снова свяжись со мной.

Чуть погодя в поле зрения камеры появились две головы – Санчеса и блондинки с короткими и жесткими волосами. Шарообразные шлемы отражали свет, мешая разглядеть нижнюю часть лица. Санчес заявил:

– Мы прибыли за «Моделью двадцать девять», Гамильтон.

Женщина оттеснила его:

– Гамильтон? Я Джеральдина Рэндалл. Нам сказали, что мы можем забрать щит Шрива здесь. Надеюсь, он не потерялся.

Было совершенно ясно, что командует здесь Рэндалл. Я проговорил:

– Нет, нет, вовсе нет, однако сейчас дела несколько усложнились. Не зайдете ли чуть подождать?

– Сейчас приду, – сказала Рэндалл, ослепительно улыбаясь.

Она явно намеревалась оставить Санчеса сторожить чертов грузовик.

– Пожалуйста, заходите оба, – добавил я. – Возможно, придется подождать. Я не знаю точно, какими правами здесь располагаю. – Я горько усмехнулся. – Не знаю, кто бы захотел сейчас оказаться на моем месте.

Она нахмурилась и кивнула. Я отключился. Геката все еще вела разговор, однако я мог видеть только жесты. На моем телефоне мигал вызов, но я ждал. Наконец Геката откинулась в кресле и сдула с глаз волосы.

– Тест на здравомыслие, – сказал я. – Когда вы сообщили подробности, Шрив успокоился. Так?

Она немного подумала:

– На мой взгляд – да.

– Угу. Но вы не сказали ему ничего успокаивающего. Устройство все еще не погружено для отправки. Оно находится на месте аварии. Замешаны космический корабль и инопланетные знаменитости. Кто-то еще, возможно, будет использовать аппарат снова.

Геката сказала:

– Может, медицинское кресло сделало укол, чтобы его не хватил удар. Нет. Проклятье, он просто просиял. А кто такая, черт возьми, Джеральдина Рэндалл?

– Бауэр-Стенсон? Гамильтон? Я Джеральдина Рэндалл.

Мы встали (мои ноги оторвались от пола), и Рэндалл потянулась для рукопожатия: вверх – к Гекате и вниз – ко мне. В ней было шесть футов и пять дюймов роста, пышные локоны соломенного цвета, полные губы, широкая улыбка. Невысокая лунянка лет за сорок, как мне показалось, вовсе не худая, скорее напротив.

– Какие новости?

– Сервантес сообщает, что уже на пути сюда, – сказала Геката. – Зная Сервантес, думаю, что она почти готова к взлету.

Санчес выглядел несчастным. С лица Рэндалл сползла улыбка.

– Гамильтон, я надеюсь, что вы используете устройство только по прямому назначению. Макс Шрив очень обеспокоен насчет безопасности.

Я ответил:

– Рэндалл, меня вытащили из постели, потому что была замешана политика Земли, а я состою в АРМ в ранге обердетектива. Если кто-нибудь начнет своевольничать, ему придется иметь дело с двумя правительствами. А не только с корпорацией «Шрив».

– Убедительно, – сказала она.

– Миз Рэндалл, все время идет запись. Подумайте о правах на фильм!

– Неубедительно. Мы, возможно, откажемся от них. Авария не имела к нам отношения. Гамильтон, мы хотим получить аппарат обратно.

– Вы представляете корпорацию «Шрив» или правительство?

– «Шрив», – сказала она.

– В каком качестве?

– Я член совета директоров.

Она выглядела слишком молодой для подобной должности.

– И давно?

– Я входила в первоначальную шестерку.

– Шестерку?

Геката предложила кофе. Рэндалл взяла чашку и добавила сахар и сливки. Она пояснила:

– Тридцать пять лет назад Макс Шрив явился к нам пятерым с чертежами активного щита, сдерживающего радиацию. Все, что он рассказал нам, оказалось правдой. Он сделал нас богатыми. Ради Макса Шрива я готова почти на все.

– Это он послал вас? Он настолько срочно хочет вернуть устройство?

Она провела длинными пальцами руки по своим кудряшкам.

– Макс не знает, что я прибыла сюда, но по телефону он казался очень расстроенным. Мне самой дело представлялось не настолько спешным, но теперь я начинаю задумываться. Как много лунных полицейских рассматривали и щупали «Модель двадцать девять»? И что мне надо сделать, чтобы вернуть ее?

Гекате поступил вызов, и она подошла к телефону. Я же сказал:

– Думаю, устройство уже на подходе. Рэндалл, простите за наивность, но я не могу поверить, что вы в таком возрасте…

Она рассмеялась:

– Тогда мне было двадцать шесть. Сейчас шестьдесят один. Лунная гравитация щадит человеческие тела.

– А сейчас вы бы тоже рискнули?

Она задумалась:

– Может быть. Я уверена, что, будь Макс аферистом, он не смог бы сделать такую хорошую презентацию. Он лунянин, мы изучили его карьеру. Он с отличием окончил университет в Луна-Сити. И он умел излагать все быстро. Кандри Ли хотела заняться малой версией щита, и мы наблюдали, как Макс ее отговорил. Он демонстрировал диаграммы, схемы, модели, создавая их прямо по ходу. Он словно играл на компьютере Кандри как на органе. Думаю, я сама могла бы воспроизвести его потрясающую лекцию.

– Сделайте это.

Она уставилась на меня с удивлением:

– Когда появились щиты Шрива, я был ребенком. Мне хотелось иметь один такой лично для себя. Почему я не могу его заполучить?

Она усмехнулась:

– Ну что ж. Эффект не масштабируется. Чтобы поддерживать гистерезис, захватывающий нейтроны, устройство должно быть достаточно большим. Иначе защитный эффект начнет пропадать прямо на ходу. Вот что было… – Она резко оборвала речь.

– Вот именно, – сказал я.

Геката Бауэр-Стенсон отключила заглушающее поле.

– Аппарат доставлен, – объявила она. – Можете забрать его в любой момент. Дать вам людей в помощь?

– Буду благодарна.

Рэндалл не нужно было говорить Санчесу, чтобы он проследил за процессом погрузки, поскольку тот уже покидал помещение. Для меня же она добавила:

– Нам пришлось реконфигурировать весь схематический образ. На «Модели двадцать девять» установлен другой фрактал; они даже в общих чертах не похожи. Ну что ж, спасибо вам обоим.

И она тоже исчезла.

– Джил, у вас вызов горит.

Пока я прокручивал сообщение из АРМ Лос-Анджелеса, Геката смотрела из-за моего плеча. Экран был разделен пополам; с одной стороны находилась компьютерная реконструкция скафандра мертвой женщины, с другой восседал в инвалидном кресле Люк Гарнер.

В свои 188 лет Люк был паралитиком, но выглядел более здоровым, чем Максим Шрив. И более довольным жизнью. После обычных приветственных ритуалов он сказал:

– Мы думаем, что ваш скафандр был доработан на базе одного из тех, что использовались для первой лунной колонии. Вся штука в том, что эти скафандры были возвращены в НАСА для исследования. Ваша покойница действительно раздобыла его на Земле. Ему от девяноста до ста лет. Теперь ты задашься, вероятно, вопросом: «Почему она просто не приобрела новый скафандр?» И вот в чем может крыться ответ.

Люк указал курсором ряд точек на старом скафандре:

– Медицинские датчики. Эти ранние скафандры не просто поддерживали астронавта в живых. НАСА хотело знать все, что с ними происходит. Если один погибнет, то следующий, возможно, останется жив. В ранних космических программах медицинские зонды были инвазивными. Ты состроишь гримасу от одного их описания. Эти, более поздние скафандры были не так уж примитивны, но ваша покойница могла их доработать. Ей были нужны медицинские разъемы на скафандре. И сейчас, разумеется, изготовляются подобные скафандры, но они дороги, и такое приобретение запомнится. Одно из двух: либо она секретничала, либо у нее не было денег. Так что дай мне знать! И помни, преступники не любят запертые комнаты. Обычно это получается случайно.

Я рассматривал пустой экран, где только что был Гарнер.

– Геката, разве Шрив не сказал, что в лабораториях «Разработок Шрива» имеются скафандры с медицинскими портами? Мы могли бы догадаться, что…

– Готова спорить, им намного меньше ста лет, Джил. Хотите их посмотреть? Я это устрою.

Четверо сменившихся с дежурства техников рассматривали наши древности. Вскоре это им наскучило. Я их не винил. Поднявшись, я немного прошелся, раздумывая, что можно было бы еще предпринять.

Геката сообщила:

– Джил, я получила запрошенный вами вид с высоты.

– Выведите на экран.

Камера медленно панорамировала вдоль съеживающегося лунного ландшафта, подсвеченного фиолетовым сиянием термоядерного двигателя. Торговый корабль Пояса набирал высоту. В поле зрения скользнул кратер Дель Рей, тоже постепенно уменьшаясь. Множество мелких кратеров, все одного размера. Кусочки серебра внутри маленьких кратеров. Три бронзовых жука… еще четыре ползают вблизи южного края. Мы смотрели, пока Дель Рей не вышел за край поля, став слишком маленьким, чтобы различались подробности.

Потом Геката прокрутила запись медленнее и еще медленнее.

– Вот, видите?

Удивительно, как много всего можно различить с орбиты.

Тягачи оставили случайно разбросанные колеи по всему южному квадранту Дель Рея, словно туннели на муравьиной ферме. Внизу они заслонили следы потока. Но отсюда, сверху…

Нечто, находившееся у южного вала, обдуло песком кратер Дель Рей – от края до разбитого центрального пика.

Там, внизу, были видны чистые от пыли участки, слегка сглаженные края кратеров, стертые мини-кратеры. Там, внизу, были заметны только отдельные детали. Находясь вблизи, я не смог заметить общую веероподобную конфигурацию.

Не верилось, что это было сделано всего лишь кислородными баллонами корабля. Такую гладкую зачистку мог выполнить только ракетный двигатель.

– Значит, следы были оставлены позднее, – размышлял я. – Все имевшееся прежде было сметено. Мне надо будет извиниться перед Люком.

– Нет. Он так это и сформулировал, – сказала Геката. – Никто специально не готовит загадку запертой комнаты. Преступник скрывал что-то другое. Так что же, ракетный выхлоп был направлен с южного края? А отпечатки ног, сделанные позже, ведут от центра почти на юг. Она бежала навстречу убийце?

– Прямо к своей единственной возможности спасения. К источнику кислорода. И к медицинской помощи.

– Она надеялась на милосердие, – произнесла Геката.

Я взглянул на нее. Мне показалось, что она не столько взволнована, сколько изумлена. Тот, кто бросил женщину в этом радиоактивном аду, вряд ли был способен на милосердие.

Я заметил:

– Она могла умолять о помощи. Кто знает? Иные из моих знакомых ругались бы почем зря. Она могла бежать к центру, чтобы оставить сообщение, а потом обратно, чтобы сбить с толку убийцу.

– А вы видели сообщение?

– Нет. – Мне не очень понравилась сама эта мысль. – Это ракетное пламя должно было что-то стереть. Похоже, у убийцы не хватило смелости войти в кратер, но посадить свой лемми прямо на краевой вал тоже требует крепких нервов. Но зачем? Чтобы стереть следы ног?

– Джил, в центр кратера Дель Рей попрется только сумасшедший, разве что он заранее знает о чем-то важном. – Она поймала мою улыбку. – Вроде вас. Но заглянуть за край можно. Преступник стер следы ног, которые вели от края внутрь. Те, которые остались в центре, он оставил.

– Он мог бы подождать и уничтожить потом все следы. А заодно и возможное сообщение.

– Теперь ваша очередь, – сказала она.

В последний раз, когда мне пришлось прочитать предсмертное сообщение убитого, оно содержало ложь. Но Крис Пенцлер, по крайней мере, не стер его, тем самым заставив меня угадывать смысл.

– Мне надо вздремнуть, – сказал я. – Позовите меня, когда выясните что-нибудь.

Видимо, я действительно заснул на какое-то время. Я лежал на ковре, что при лунной гравитации очень удобно. Мне была видна спина шерифа Гекаты Бауэр-Стенсон. Она изучала рассеянное радужное свечение. Снизу я не мог разглядеть голограммы.

Я поднялся на ноги.

Перед Гекатой светился включенный экран, разделенный на отдельные окна. В одном из голографических окон производилось рассечение женщины, напоминавшей статую из окаменелого дерева. Ленточная пила работала автоматически. За стеной из толстого стекла угадывались размытые очертания человеческого тела.

Один из срезов проползал по второму окну. На некоторых деталях – артериях, печени, ребрах – включалось увеличение. Прежде чем исчезнуть, они флюоресцировали.

Третье окно показывало архаичный скафандр.

– Хуже всего то, – сказал я сам себе, поскольку Геката включила глушащее поле приватности, – что некого привлечь по этому делу. Нет свидетелей, нет подозреваемых… впрочем, подозреваемых миллионы. Если утечка в скафандре была большая, она могла умереть вчера. А если утечки не было, она могла пролежать там десять лет. Или больше.

Что, если в тот момент, когда она упала, ее скафандр был новым?

Нет. Даже шестьдесят лет назад ракеты все еще падали в кратер Дель Рей.

– От десяти до шестидесяти лет. Даже на Луне есть миллион подозреваемых, и никто не имеет алиби на полвека.

Вспыхнуло четвертое окно, показывая отпечаток пальца – еще один – еще один, – потом что-то непонятное.

– Сетчатка, – произнесла Геката, не оборачиваясь. – Совершенно разрушена. Но отпечатки и часть ДНК я получила. Возможно, АРМ сможет их идентифицировать.

– Перебросьте их мне, – сказал я.

Она сделала это. Вызвав АРМ Лос-Анджелеса, я оставил сообщение на личный номер Беры, потом связался с дежурным. Сообразив, что я звоню с Луны, он проявил интерес. Отправив данные о мертвой женщине, я попросил ею заняться.

Когда я отключился, Геката смотрела на меня. Я заметил:

– Бывают и низкорослые луняне.

– Пари? – спросила она.

– На что?

Пока она думала, мой телефон замигал. Я соединился.

Валери Ван Скопп Райн. Рост: 1,66 м. Родилась в 2038 г., Виннетка, Северная Америка. Масса: 62 кг. Генотип… аллергии… медицинские данные… На фотографии ей было около сорока, очаровательная женщина с резкими скулами и изящными очертаниями головы под гривой золотых волос. Детей нет. Не в браке. Полноправный партнер в фирме «Щиты Гавриила, Инк.», 2083–2091. Судимостей нет. РАЗЫСКИВАЕТСЯ по подозрению в 28.81, 9.00, 9.20…

Геката читала из-за моего плеча. Я сказал:

– Коды означают, что ее разыскивают по подозрению в растрате, бегстве с целью избежания ареста, нарушении политических границ, ненадлежащем использовании жизненно важных ресурсов и еще в чем-то там тридцатишестилетней давности.

– Интересно. Жизненно важные ресурсы?

– Это была такая практика; под это можно подогнать любое преступление. Границы – ну, это старый закон. Здесь смысл в том, что решили, будто она убежала в космос.

– Интересно. Джил, в ее скафандре нет утечки.

– Нет?

– Внутри был, разумеется, настоящий вакуум. Конечно, есть следы органики, но ушли бы годы… десятилетия, чтобы пропала вся вода и воздух.

– Тридцать шесть лет, – произнес я.

– Все это время в кратере Дель Рей?

– Геката, на удалении ее скафандр выглядел почти так же, как еще одна посылочка от «Боинга», и в любом случае никто и не смотрел на нее.

– Тогда мы можем понять, почему тело в таком хорошем состоянии. Радиация. А что, как предполагалось, она растратила?

Я пролистал досье:

– Видимо, фонды «Щитов Гавриила». А «Щиты Гавриила», как выясняется, исследовательская группа… два партнера: Валери Ван Скопп Райн и Максим Ельцин Шрив.

– Шрив?

– Обанкротилась в две тысячи девяносто первом году, когда Райн якобы сбежала, прихватив деньги. – Я поднялся. – Геката, мне надо пойти заточить коньки. Можете поизучать это дело дальше или вызвать досье на Максима Шрива.

Она уставилась на меня, потом расхохоталась:

– Я-то думала, что слышала уже все возможные варианты подобных выражений. Идите. Потом выпейте еще воды.

Я подождал, пока из кабинки рециклера выйдет женщина, потом вошел внутрь.

Когда я вернулся, у Гекаты на мониторе было выведено:

Максим Ельцин Шрив. Рост: 2,23 м. Родился в 2044 г., Внешние Советы, Луна. Масса: 101 кг. Генотип… аллергии… медицинские данные… Судимостей нет. В браке с Джулианой Мэри Крупп с 2061 г., развелся в 2080-м. Дети: нет. Холост. Видеокадр с выпускной церемонии в университете, где он выглядит как плечистый футболист-чемпион, использовано с разрешения. Голограмма, снятая при запуске четвертого транспортного звездолета – колонизационного корабля, направленного к Тау Кита и несущего большой щит Шрива, в 2122 г. Тогда он не нуждался в медицинском кресле, но выглядел уже плохо. Председатель коллегии директоров «Разработок Шрива» с 2091, ушел в отставку в ноябре 2125. Два года назад.

В больном теле и разум может быть не совсем здоров. Мне не стоило придавать слишком большое значение странностям поведения этого человека.

Я нажал клавишу и вывел следующее досье.

Джеральдина Рэндалл. Рост: 2,08 м. Родилась в 2066 г., Клавий, Луна. Масса: 89 кг. Генотип… аллергии… медицинские данные… У нее были проблемы с вынашиванием детей, исправленные хирургически. Судимостей нет. В браке с Чарльзом Гастингсом Чаном с 2080-м. Дети: 1 девочка, Мария Дженна. Тоже присутствовала при запуске четвертого транспортного звездолета. Член коллегии директоров «Разработок Шрива» с 2091 г.

За спиной Гекаты все еще продолжали резать мертвую женщину. Я понимал, почему они относились к этому столь обыденно. Останки мертвых на Луне становились мульчей для оранжерей, за исключением того, что годилось для трансплантации. Геката слушала их комментарии по ходу; если бы обнаружились признаки болезни, она бы мне рассказала.

Валери Райн не разложилась, потому что радиация выжгла все бактерии в ее теле. Не вмешайся я, она сохранялась бы в том же виде миллион, а может быть, и целый миллиард лет.

Я вернулся к снимку Максима Шрива – каким он был, когда зарегистрировал «Разработки Шрива». Лунную корпорацию, тридцать шесть лет назад. Он позировал с пятью другими людьми, одной из них была Джеральдина Рэндалл. Несмотря на молодость, он уже выглядел больным… или просто истощенным, заработавшимся до смерти. Один из способов разбогатеть. Отдать все мечте. Шесть лет спустя, в 2097-м, когда он и его партнеры запатентовали работающий щит, он смотрелся лучше.

Может, луняне просто быстрее стареют? Я тронул Гекату за плечо. Она отключила поле приватности. Я спросил:

– Сколько вам лет, Геката?

– Мне сорок два.

Она глядела на меня в упор. Старше меня на год и здоровая как гимнастка. Доктору-лунянину, с которым Тэффи встречалась, когда меня не было поблизости, было за шестьдесят.

– Шрив, должно быть, болен, – сказал я. – Ему нет и девяноста. А в чем его проблема?

– Что сказано об этом в досье?

– Вроде бы ничего.

Она перебралась на мое место и стала нажимать виртуальные клавиши.

– Досье подверглось редактированию. Граждане не обязаны сообщать все неприятные для них секреты, Джил, но… он, должно быть, свихнулся. А вдруг ему потребуется медицинская помощь? В документах ничего нет?

– Свихнулся или в чем-то виновен.

– Вы думаете, он что-то скрывает?

– Позвоните ему, – сказал я.

– Послушайте, Джил. Максим Шрив – один из наиболее влиятельных людей на Луне, а я еще не думаю о смене карьеры. Или вы просто хотите его запугать в надежде, что он нам что-то расскажет?

Я сказал:

– Разве вам не ясно, что именно произошло?

– Вы думаете, он убил ее и сам забрал деньги? Совершил посадку в Дель Рей и еще живую вытолкнул из корабля? Но почему он не убил ее с самого начала? Тогда не осталось бы следов ног или предсмертных сообщений.

– Нет, вы поняли только половину.

Она раздраженно хлопнула руками:

– Так объясните.

– Первое. «Модель двадцать девять». Вы сказали, что «Разработки Шрива» пытались построить щит малого размера после того, как сделали большие. Я в это верю. Двадцать девять – это много. Может, он как раз начал с малой версии. И по ходу дела, как рассказывала Рэндалл, натолкнулся на проблему гистерезиса. Второе. Он не вел себя как вор, удирающий с деньгами. Основывая свою корпорацию, он действовал как человек, который хочет что-то создать и почти точно знает, как добиться своего. Думаю, он и Райн потратили все свои деньги на эксперименты. Третье. Кто-то зачистил часть кратера, начав с края, и я думаю, что это был Шрив. Нет никаких признаков того, что он был в кратере, за исключением следов Райн, и мы уже знаем, что нечто было стерто. Четвертое. Почему кратер Дель Рей? Зачем гулять по самому радиоактивному кратеру на Луне?

Геката смотрела куда-то в пустоту.

– Они испытывали прототип щита Шрива, – сказал я. – Вот почему она вошла туда. Я даже знаю, что именно он постарался скрыть, обдув кратер.

– Я позвоню ему. Ваша теория – вы с ним и говорите.

Геката обернулась ко мне:

– Мистер Шрив на звонки не отвечает. Сообщается, что он проходит физиотерапию.

– А где сейчас «Модель двадцать девять»? – спросил я.

– Они улетели почти час назад. – Через несколько секунд Геката добавила: – На пути к Копернику. Именно там находятся лаборатории корпорации. Посадка ориентировочно через десять минут.

– Очень хорошо. Инвалидное кресло Люка Гарнера имеет встроенный передатчик, на случай если ему понадобится автоврач или даже врач. Как вы думаете, нет ли подобной системы и у кресла лунянина?

На то, чтобы пробиться через лунную медицинскую сеть, у нее ушло больше времени (я принес ей кофе и сэндвичи). Наконец она вздохнула, подняла голову и сказала:

– Он движется. Движется к кратеру Дель Рей. Джил, я могу позвонить на телефон, встроенный в его кресло.

– Черт возьми! Я всегда угадываю почти правильно.

– Так позвонить ему?

– Подождем, пока он не совершит посадку.

Она изучила мое лицо:

– Он направляется за телом?

– Видимо, да. Попробуем угадать. Что он мог бы с ним сделать?

– Луна большая. – Она повернулась к экрану. – Он пересекает Дель Рей. Тормозится. Джил, он идет на посадку.

– Позвоните ему.

Его телефон зазвонил, наверное, еще при посадке. Когда Шрив ответил, изображения не появилось, только голос.

– Что?

Я сказал:

– Для поэтической справедливости требуется поэт. Я же обердетектив Джил Гамильтон, на службе в АРМ, мистер Шрив. На Луне оказался случайно.

– Я гражданин Луны, Гамильтон.

– Но Валери Райн была с Земли.

– Гамильтон, сейчас мне надо сделать пробежку. Дайте мне надеть наушники и встать на дорожку.

Я рассмеялся:

– Займитесь этим. Рассказать вам одну историю?

Я услышал прерывистое дыхание. Так дышит больной человек, выбираясь из космического корабля, но не тот, кто при низкой гравитации упражняется на бегущей дорожке. Никаких признаков, указывающих на возню с наушниками; они уже были на месте в его гермошлеме.

Блеф за блеф. Я сказал:

– Я сейчас сижу на краю кратера Дель Рей, под защитой моего щита Шрива и снимаю вас через телеобъектив.

Геката прикрыла лицо, сдерживая смех.

– У меня нет времени на эту чушь, – сказал Шрив.

– Наверняка есть. Через несколько минут вы столкнетесь с такой радиацией, что можете уже считать себя мертвым. Это в том случае, если собираетесь куда-то направиться вместе с телом. У вас есть портативный щит Шрива? Модель двадцать восемь или двадцать семь? Эксперимент, который почти удался? Признаю, я думал, что вы подождете прибытия двадцать девятой модели.

Пыхтение продолжалось.

– Если вы забрали более ранний экспериментальный щит Шрива, мы это сможем установить. Они стали портативными еще до вашей отставки, но сейчас вам пришлось бы с кем-то договориться и еще понадобились бы люди, чтобы погрузить его.

Размеренное сопение: то ли он на бегущей дорожке, то ли тащит тяжелую тележку по неровной местности. Он собирался блефовать до конца.

– Отставка вывела вас из системы, Шрив. Когда компания «Гелиос-энергия-один» начала посылать тягачи в Дель Рей, вы уже не заправляли делами, а когда шериф Бауэр-Стенсон попросила вашу миз Котани одолжить новый прототип, вы несколько часов об этом не знали.

Он спросил:

– Где она?

Заговорила Геката:

– Мы ее уже вскрыли, мистер Шрив.

Сопение участилось.

– Шрив, я знаю, что вы не боитесь банков органов, – сказал я. – Больницы от вас ничего не примут. Вернитесь и расскажите нам, как все было.

– Нет. Но историю… вам я расскажу, обердетектив и шериф. Это история о двух блестящих экспериментаторах. У одной не было никакого представления, как обращаться с деньгами, поэтому другому вместо работы над проектом приходилось следить за расходами. Мы были влюблены не только друг в друга, но и в идею.

Он задышал спокойнее. И продолжал:

– Теорию мы разработали вместе. Я понимал теорию, но прототипы продолжали сгорать и взрываться. Каждый раз происходило что-то новое. Валери всегда точно знала, что именно пошло не так и как это исправить. Подкрутить источник питания. Повысить точность электроники. Я за ней не поспевал. Я знал только, что деньги у нас кончаются. И вот в один прекрасный день все получилось. Эта штука заработала. Валери клялась, что она работает. У нас уже были все необходимые измерительные приборы. Последние наши марки я потратил на видеокамеру. Объективы. Целые ящики батарей. Это устройство – мы назвали его щит Максивал – пожирало энергию, словно завтра никогда не наступит. Мы отправились в кратер Дель Рей. Это была идея Валери. Испытать устройство и заснять испытания. Любой, кто увидел бы, как Валери танцует в кратере Дель Рей, осыпал бы нас деньгами без счета.

– Джил, он поднимается.

Слишком быстро. Я внезапно понял, почему его дыхание восстановилось. Он бросил свою «Модель двадцать какую-то» в пыли. Может, она перестала работать; может, ему уже было все равно.

– И что же пошло не так? – спросил я.

– Она отправилась с прототипом в Дель Рей. Просто прошлась, повернулась и попозировала перед камерой, сделала несколько гимнастических упражнений, оставаясь внутри защитного поля, и со всем этим свечением вокруг нее, и ее лицо сияло внутри гермошлема. Она была прекрасна. Потом она посмотрела на приборы и закричала. Я заметил это и на моем пульте: поле постепенно слабело. Она закричала: «О боже, поле отказывает! – и бросилась бежать. – Думаю, я смогу добежать до края. Вызови больницу в Копернике!»

– Бежала со щитом? Разве он не был слишком тяжел?

– Как вы об этом узнали?

Геката сказала:

– Джил, он просто плывет вдоль края кратера. Парит.

Я кивнул ей и сказал Шриву:

– Это и было нашей самой большой проблемой. Что вы затерли, расплескав пламя ракеты по кратеру? Догадываюсь, ваш генератор поля был велик. Он находился на какой-то тележке, которую Райн могла тянуть. Она потащила за собой сверхпроводящий кабель, а источник энергии остался у вас.

– Да, это так. А потом она побежала и бросила его. Если бы она добралась до больницы, каждый коп на Луне захотел бы посмотреть, как устроен наш предполагаемый радиационный щит. Доктора захотели бы узнать, какому именно излучению она подверглась. У нас не оставалось и десяти марок. Никто не поверил бы, что у нас есть что-то работающее, светившееся в темноте вокруг Валери, а если бы и поверил, то увидел бы схемы в четырехчасовых новостях.

– И вы вытащили его назад.

– Руками, метр за метром. Разве я должен был оставить его валяться на Луне? Но она увидела, что я делаю. Она – не знаю, что она подумала, – она убежала к центру кратера. Я уже облучился довольно сильно, но эти следы… не только от ног, но и…

– Следы от кабеля, – сказал я, – повсюду в пыли, словно на конференции гремучих змей.

– Любой, заглянувший за краевой вал, их бы заметил! Поэтому я поднял лемми над стеной кратера, положил набок и запустил двигатель. Уж не знаю, что тогда подумала Валери. Она оставила какую-нибудь предсмертную записку?

– Нет, – сказала Геката.

– Даже если бы она это сделала, кто бы ее прочитал? Но я схватил слишком большую дозу, это меня едва не убило.

– В каком-то смысле так и случилось, – заметил я. – Лучевая болезнь заставила вас рано уйти в отставку. Это тоже послужило мне подсказкой.

– Гамильтон, где вы?

– Погодите, Геката! Шрив, из благоразумия я не отвечу.

Геката сказала с раздражением:

– Джил, он ускоренно поднимается прямо вверх. Что это все вообще значит?

– Прощальный жест. Правильно, Шрив?

– Правильно, – ответил он и отключил телефон.

Я объяснил Гекате:

– Когда его «Модель двадцать какая-то» отключилась, ему ничего не оставалось. Он начал искать меня. Залить мой корабль огнем от своего лемми. Хоть я и солгал насчет того, что нахожусь на валу Дель Рея, мы не знали, на чем именно он летит, Геката, и я не хотел, чтобы он узнал, где мы находимся. Даже лемми может причинить серьезные повреждения, если врежется в «Гелиос-энергию-один» на полной тяге. Что он делает сейчас?

– Наверное, опускает корабль… думаю, у него кончилось топливо. Он сжег его при зависании.

– Будем продолжать наблюдение.

Два часа спустя Геката сказала:

– Его инвалидное кресло перестало подавать сигналы.

– Где он опустился?

– У центра Дель Рея. Хочу поглядеть, прежде чем что-то предпринять.

– Все могло быть куда хуже. В конце концов, он был герой.

Я зевнул и потянулся. К завтрашнему утру я уже могу вернуться в Хоувстрейдт-Сити.