Примерно в то же время появилось детское питание для Пикселя – похоже, блюдце с едой возникло прямо из стола. Но поклясться я не могу: оно просто появилось, и все. Я стал кормить котенка и задумался. Горячность Дити меня удивила. Эти немецкие ученые жили и работали в первой половине двадцатого века – в моем понимании не так уж давно. Но если то, в чем пытались меня убедить терциане, было правдой (хотя вряд ли!), значит для них речь шла о далеком прошлом. О паре тысячелетий, по словам Джейн Либби.

Откуда у этой вполне добродушной юной леди, доктора Дити, такое эмоциональное отношение к давно умершим немецким мудрецам? Мне известно лишь одно событие двухтысячелетней давности, к которому люди и вправду относятся эмоционально… и которого не было.

Я начал мысленно составлять список нестыковок: заявленный возраст Лазаруса; длинный перечень смертельных болезней, которыми, как утверждалось, меня заразили; полдюжины странных событий в Луне; и главное – сам Терциус. Действительно ли это была чужая планета, очень далекая от Земли как в пространстве, так и во времени? А может, это всего лишь потемкинская деревня на тихоокеанском острове? Или даже в Южной Калифорнии? Города под названием Бундок (с населением примерно в миллион, как мне говорили) я не видел, встретив пока что с полсотни человек. Возможно, остальные существуют лишь на словах в этом потемкинском спектакле?

(Осторожнее, Ричард! Ты снова становишься параноиком.)

Сколько времени требуется Лете, чтобы размягчить мозг?

– Дити, похоже, ты сильно злишься на доктора Эйнштейна.

– У меня есть причины!

– Но он жил очень давно. Как говорит Либби, два тысячелетия назад.

– Для нее это было давно. Но не для меня!

– Полковник Кэмпбелл, – сказал доктор Берроуз, – вероятно, вы полагаете, что мы – урожденные терциане. Но это не так. Мы – беженцы из двадцатого века, как и вы. Я имею в виду себя, Хильду, Зебадию и мою дочь – мою дочь Дити, а не Джейн Либби. Джей-Эль родилась здесь.

– Ты попал в точку, папа, – сказала Дити.

– Но едва не промахнулся, – заметила Джейн Либби.

– И все-таки попал. Так что ты не можешь от него отречься, дорогая.

– Я и не собиралась. Как папаша он вполне терпим.

Я даже не пытался их понять – мне все сильнее казалось, что по понятиям Айовы все терциане были сумасшедшими психами.

– Доктор Берроуз, я не из двадцатого века. Я родился в Айове в две тысячи сто тридцать третьем году.

– Если смотреть с такой дистанции – почти рядом. Вероятно, мы из разных временных линий, из разошедшихся вселенных, но говорим почти с одинаковым акцентом, на одном и том же диалекте, используем одни и те же слова. Событие, которое развело наши миры, должно было произойти совсем недавно в нашем прошлом. Кто первым высадился на Луне и в каком году?

– Нил Армстронг, в тысяча девятьсот шестьдесят девятом.

– Ах, тот мир. У вас были свои проблемы, и у нас – свои. В нашем мире первая высадка на Луну состоялась в тысяча девятьсот пятьдесят втором: КК ЕВВКС «Розовая коала» под командованием Бэллокса О’Мэлли, – доктор Берроуз огляделся вокруг. – Да, Лазарус? Тебя что-то беспокоит? Блохи? Крапивница?

– Если у тебя и твоих дочерей нет желания работать, идите болтать в другое место. Скажем, в соседнюю комнату: сочинители и историки не прочь потрепаться о пустяках. Полковник Кэмпбелл, думаю, и вам стоит поискать другое место для кормления своего кота. Предлагаю ванную комнату справа от моей гостиной.

– Черт побери, Лазарус! – бросила Дити. – Ты несносный сварливый старикашка! Работающего математика отвлечь невозможно. Взгляни хотя бы на Либ: под ней можно взорвать хлопушку, и она даже не моргнет. – Дити встала. – Вуди, надо бы тебе снова пройти омоложение, ты превращаешься в старого хрыча. Идем, Джей-Эль.

– Прошу меня простить. – Доктор Берроуз встал, поклонился и вышел, не глядя на Лазаруса. В воздухе повисла напряженность, словно перед схваткой двух старых быков, которых лучше развести заранее.

Или трех – не забываем обо мне. Не стоило набрасываться на меня из-за котенка; тут я понял, что злюсь на Лазаруса в третий раз за день. Я не приводил сюда котенка, и это собственный компьютер Лазаруса предложил кормить его здесь и снабдил едой.

Встав, я взял одной рукой Пикселя, а другой – его блюдце и обнаружил, что сдвинуться с места я могу, лишь повесив трость на руку. Увидев это, Джейн Либби взяла у меня котенка и прижала к себе. Я последовал за ней, опираясь на трость и неся блюдце с детским питанием. На Лазаруса я старался не смотреть.

Проходя через гостиную, мы наткнулись на Хейзел и Хильду. Хейзел помахала мне и похлопала по креслу рядом с собой, но я покачал головой и зашагал дальше. Она встала и пошла с нами; Хильда последовала за ней. Участникам заседания в гостиной мы нисколько не помешали – выступал доктор Харшоу, и на нас почти не обратили внимания.

Одной из восхитительных, декадентских, сибаритских сторон жизни на Терциусе было качество кабинок освежителей – если о них можно выражаться так приземленно. Не вдаваясь в описание незнакомых мне приспособлений, обрисую чисто функционально роскошную кабинку освежителя богатого терцианина (а Лазарус, уверен, был самым богатым из них).

Возьмите свой любимый паб или салун.

Добавьте к нему финскую сауну.

Как насчет купаний в японском стиле?

Вам нравится горячая ванна? С джакузи или без?

Был ли у вас в юности фонтанчик с мороженым и содовой?

Вы любите принимать ванну в компании?

Поставим в пределах досягаемости бар с богатым выбором закусок (горячих или холодных).

Любите музыку? Голофильмы? Сенсофильмы? Книги, журналы, видео?

Фитнес-зона? Массаж? Лампы для загара? Ароматизированный ветерок?

Мягкое теплое местечко, где можно свернуться в клубок и подремать, одному или с кем-нибудь в компании?

Теперь смешайте хорошенько все вышеперечисленное и расположите внутри большого, красивого, хорошо освещенного помещения. Этот перечень будет недостаточным для описания кабинки в каюте Лазаруса Лонга, ибо в нем опущен самый важный пункт: Дора.

Если и существует каприз, который корабельный компьютер не способен удовлетворить, то я пробыл там недостаточно долго, чтобы его обнаружить.

Но я не стал сразу же наслаждаться роскошью – нужно было исполнить свой долг перед котом. Сев за круглый стол среднего размера, за которым вполне могли бы выпивать четверо друзей, я поставил на него блюдце и потянулся за котенком. Но тут Джейн-Эль, севшая рядом, взяла Пикселя и перенесла к блюдцу. Затем к нам присоединился Берроуз.

Котенок понюхал корм, который с жадностью поглощал несколько минут назад, а затем всем своим видом выказал возмущение тем, что ему предлагают совершенно неподходящую для кошек еду.

– Дора, мне кажется, он хочет пить, – сказала Джейн-Эль.

– Есть все, чего можно пожелать. Но учти, руководство запрещает мне подавать алкогольные напитки несовершеннолетним, кроме как с целью соблазнения.

– Хватит выделываться, Дора, иначе полковник Кэмпбелл и вправду в это поверит. Предложим малышу воды и молока, по отдельности. Температура должна быть равной температуре тела, которая у котят составляет…

– Тридцать восемь целых и восемь десятых градуса. Сейчас будет.

Тут ее окликнула Хильда из небольшого бассейна – нет, скорее, ванны для отдыха, находящейся в нескольких метрах от нас.

– Джей-Эль! Помокни с нами. У Дити есть шикарные сплетни.

– Гм… – Казалось, девушка пытается разорваться надвое. – Полковник Кэмпбелл, позаботитесь о Пикселе? Ему нравится слизывать жидкость с вашего пальца. Только так его можно напоить как следует.

– Сделаю, как скажешь.

Котенку действительно понравилось пить таким способом… правда, мне показалось, что я умру от старости, прежде чем он проглотит хотя бы десять миллилитров. Но Пиксель не спешил. Из ванны выбралась Хейзел и, мокрая, присоединилась к нам.

– Ты намочишь кресло, – сказал я, осторожно поцеловав ее.

– Ничего с ним не сделается. Что опять натворил Лазарус?

– Этот урод?

– Справедливо сказано. Что случилось?

– Гм… возможно, я отреагировал слишком резко. Спроси доктора Берроуза.

– Джейкоб?

– Нет, реакция Ричарда выглядит вполне естественной. Лазарус изо всех сил постарался испортить жизнь нам четверым. Во-первых, он не должен брать под контроль группу математиков: ему это не по плечу, ведь сам он не математик в сколько-нибудь профессиональном смысле и потому не имеет права нас контролировать. Во-вторых, каждый из членов группы знает о причудах остальных, и мы никогда не вмешиваемся в работу друг друга. Но Лазарус вышвырнул меня, Дити и Джейн Либби, за обсуждение вопросов, которые не стояли в повестке дня. При этом он не понимал или не желал учитывать, что и я, и мои дочери используем двухуровневый способ мышления. Хейзел, я сумел сдержаться. Ты должна мной гордиться.

– Я всегда горжусь тобой, Джейкоб. Я бы не сдержалась. Когда имеешь дело с Лазарусом, стоит, по совету сэра Уинстона Черчилля, наступить ему на пальцы ног и стоять так, пока он не извинится. Лазарус не ценит хорошие манеры. Но что он сделал Ричарду?

– Запретил ему кормить кота на столе для совещаний. Смешно! Точно его роскошный стол пострадает, если котенок напустит там лужу.

Хейзел покачала головой и помрачнела, что не было ей к лицу.

– Лазарус всегда был грубияном, но с тех пор, как началась эта кампания – в смысле операция «Властелин Галактики» – общаться с ним становится все тяжелее. Джейкоб, твоя группа уведомила его о ваших мрачных предсказаниях?

– О некоторых. Но главная проблема в том, что наши долгосрочные прогнозы слишком расплывчаты. Знаю, это может свести с ума, ведь когда погибает город, трагедия выглядит вовсе не расплывчатой, а отчетливой и тошнотворной. Изменив историю, мы не поднимаем город из руин, а лишь начинаем новую временную линию. Нам нужны прогнозы, которые позволят изменить историю до разрушения города, а не после этого. – Он посмотрел на меня. – Вот почему так важно спасти Адама Селена.

Я тупо уставился на Джейкоба – похоже, это у меня получалось лучше всего.

– Чтобы поднять настроение Лазарусу?

– Да, косвенным образом. Нам нужен управляющий компьютер, который может контролировать, программировать и мониторить другие большие компьютеры, прогнозы для мультиверсума. Самый большой из известных нам управляющих компьютеров находится здесь: это Афина, или Тина. У нее есть сестра-близнец на Секундусе. Но подобные прогнозы – куда более сложная работа. Общественные функции на Терциусе по большей части автоматизированы и хорошо защищены от отказов, Тина занимается лишь устранением неисправностей. Но Холмс Четвертый – Адам Селен или Майк – по странному стечению обстоятельств рос, рос и рос: видимо, никто не пытался установить для него оптимальные размеры. А потом объемы его самопрограммирования невероятно возросли из-за поставленной перед ним уникальной задачи: возглавить Лунную революцию. Полковник, я не думаю, что один человек или даже группа людей, могли бы написать программы, созданные Холмсом Четвертым для того, чтобы предусмотреть ход революции во всех деталях. Моя старшая дочь Дити, выдающийся специалист в области программирования, говорит, что человеческий разум на такое не способен. По ее мнению, искусственный интеллект может развиться, лишь столкнувшись с острой необходимостью, ситуацией типа «сделай или умри». Поэтому нам нужен Адам Селен или программы, которые он создал, сотворяя себя. Потому что мы такого сделать не можем.

Хейзел бросила взгляд в сторону бассейна:

– Могу поспорить, Дити смогла бы. Если бы ей сказали «надо».

– Спасибо, дорогая, от имени моей дочери. Но ей не свойственна ложная скромность. Если бы Дити считала, что у нее есть хотя бы малейший шанс, она бы уже трудилась не покладая рук. В общем-то, она и так старается изо всех сил, пытаясь связать воедино данные со всех наших компьютеров.

– Джейкоб, мне очень не хочется это говорить… – Хейзел поколебалась. – Может, и не стоит.

– Тогда не говори.

– Я должна снять этот груз с души. Папа Манни не испытывает иллюзий насчет результатов, даже если нам удастся полностью восстановить все банки памяти и программы, составляющие сущность Адама Селена – или Майка, как его называет папа Манни. Он считает, что его старый друг очень сильно пострадал во время последней атаки – я хорошо помню, это был настоящий кошмар. Майк так сильно страдал, что впал в компьютерную кататонию и никогда больше не проснется. После революции папа много лет пытался разбудить его, получив свободный доступ в Административный комплекс. Даже если доставить сюда всю память и все программы, он не представляет, чем это поможет. Да, он хочет попытаться, очень хочет, он любит Майка. Но особых надежд у него нет.

– Когда увидишь Мануэля, скажи ему, что он может радоваться: Дити нашла решение.

– Неужели? Очень на то надеюсь!

– Дити хочет добавить Тине дополнительных резервов для увеличения памяти и усиления возможности манипуляции символами – ну а потом затащить Майка в постель к Тине. Если это не вернет его к жизни, то ничто уже не вернет.

Моя любимая удивленно взглянула на Джейкоба и хихикнула:

– Да уж, это должно сработать.

Затем она вернулась в бассейн, а я узнал от Берроуза, почему его дочь Дити так эмоционально говорила об отце атомной бомбы: она видела – вернее, они все четверо видели, – как атомная бомба стерла с лица земли их дом. Я решил, что бомба была ядерной, но Джейк не стал уточнять.

– Полковник, одно дело – читать заголовок или слышать сообщение в новостях, и совсем другое – когда грибовидное облако накрывает твой дом. Мы стали обездоленными, нам никогда не вернуться домой. Нас как будто стерли из истории. В нашей временной линии не осталось никаких признаков того, что мы четверо – я, Хильда, Дити, Зеб – когда-либо существовали. Дома, где мы жили, исчезли, будто их и не было, и земля сомкнулась над ними, не оставив шрамов. – Внезапно он показался мне очень одиноким, словно Одиссей. – Лазарус послал агента Корпуса времени… Дора? Могу я поговорить с Элизабет?

– Говори.

– Либ, дорогая, поставь ту розетку, которую хотел Пит – или Арчи? Зафиксируй самую раннюю дату наблюдения. Вернись назад на три года. Проведи эвакуацию.

– Парадокс, Джейкоб.

– Да. Помести эти три года в петлю, сожми их и выброси. Проверь.

– Поняла, дорогой. Что-нибудь еще?

– Нет. Пока все. – Берроуз, повернувшись ко мне, продолжал: – …Послал агента на нашу временную линию, чтобы тот нашел нас в пятидесятилетнем промежутке от моего рождения до той ночи, когда нам пришлось спасаться бегством. Нас там вообще нет. Мы никогда не рождались. И Зеб, и я были не только учеными, но и военными, однако нас нет ни в армейских досье, ни в университетских. Есть сведения о моих родителях… но нигде не говорится обо мне. Полковник, в двадцатом веке в Североамериканских Соединенных Штатах имелись десятки и сотни способов сохранять информацию о гражданах, а теперь там от нас не осталось ни малейшего следа. – Берроуз вздохнул. – В ту ночь Гэй-Плутовка спасла не только наши жизни, но и наше существование. Она совершила маневр так быстро, что Зверь потерял след… Что, дорогая?

Рядом с нами стояла Джейн Либби, вся мокрая, и глядела на нас широко раскрытыми глазами.

– Папа?

– Говори, милая.

– Нам нужны роботы-разведчики, о которых говорил Пифагор, но придется отправить их намного дальше, лет на десять назад или даже больше. А когда они засекут момент времени, в котором Властелин или кто-то другой начал следить за ШКВ, надо слегка отступить и провести эвакуацию. Замкнем петлю и поставим заплатку, и они даже не заподозрят, что мы обошли их с фланга. Я говорила с Дити, она считает, что это может сработать. Как думаешь?

– Думаю, да. Сейчас я свяжусь с твоей матерью, и мы введем ее в курс дела. Дора, дай мне снова Элизабет, пожалуйста. – Ни выражение его лица, ни его поведение не говорили о том, что он пару минут назад разговаривал с Либби Лонг, предлагая (насколько я понимаю) тот же самый план. – Элизабет? Сообщение от нашего чемпиона по настольному теннису. Джейн Либби предлагает поместить розетку в минус десяти годах, зафиксировать первое наблюдение, затем вернуться – скажем, на три года, – провести эвакуацию, затянуть петлю и поставить заплатку. Мы с Дити полагаем, что все получится. Сообщи участникам совещания, подав это как идею Джей-Эль, и запиши, что мы с Либби голосуем «за».

– И я тоже.

– У тебя умные дети, госпожа моя.

– Главное – выбрать им умных отцов, сэр. И хороших. Хороших отцов и супругов. Конец связи?

– Конец связи. – Берроуз повернулся к ожидавшей его девушке. – Родители гордятся тобой, Джейни. Предвижу, что математическая группа в ближайшие минуты представит отчет, подписанный всеми. Решение, которое ты предложила, – ответ на законное возражение Лазаруса: теперь можно не думать о том, кто с нами так поступил. Мы возмещаем ущерб, и не важно, кто его нанес. А ты заметила, что твой метод поможет также определить виновника? При некотором везении?

У Джейн Либби был такой вид, словно она только что получила Нобелевскую премию.

– Заметила. Но надо было найти безопасный для всех способ эвакуации. Остальное – лишь удачное совпадение.

– Удачные совпадения – результат сообразительности. Ты готова поужинать? Или хочешь вернуться в воду? Или и то и другое? Почему бы не швырнуть туда полковника Кэмпбелла прямо в одежде? Дити и Хильда наверняка тебе помогут. Думаю, и Хейзел не откажется.

– Эй, погодите! – возмутился я.

– Слабак!

– Полковник, мы не будем! Папа шутит.

– Черта с два я шучу.

– Швырни для начала своего папашу. Если с ним ничего не случится, я безропотно подчинюсь.

– Мррэм!

– Только тебя не хватало!

– Джейни, детка…

– Да, папа?

– Выясни, сколько заказали клубничных коктейлей и хот-догов или их жалких подобий. А пока ты занимаешься этим, я повешу свою одежду в шкаф – и если полковник дальновиден, он поступит так же. Полковник, у нас тут буйная компания, особенно в этом составе: Хильда, Дити, Хейзел и Джейни. Просто взрывоопасная. Кто позаботится о котенке?

Час спустя Дора (с помощью голубого блуждающего огонька) препроводила нас в каюту. Хейзел несла котенка и блюдце, я – нашу одежду, еще одно блюдце, мою трость и ее сумочку. Я ощущал приятную усталость, предвкушая, как окажусь в постели со своей женой: мы так давно не ложились вместе. С моей точки зрения, мы пропустили две ночи… пустяк для пар, женатых много лет, но для медового месяца – очень даже прилично. Мораль: не позволяй нападать на себя во время своего медового месяца.

Ну а с ее точки зрения… прошел месяц?

– Лучшая из всех девушек, сколько дней прошло? С этим полем Леты я совсем потерял чувство времени.

– Здесь прошло тридцать семь терцианских дней, – поколебавшись, ответила Хейзел. – Но для тебя, наверное, одна ночь. Ну или две… когда я вчера вечером пришла к тебе в постель, ты храпел. Извини. Можешь меня за это возненавидеть, но не слишком сильно. А вот и наше маленькое гнездышко.

(Вот уж действительно – «маленькое гнездышко»! Оно оказалось намного больше и роскошнее моих апартаментов в «Золотом правиле»… да и кровать была просторнее и куда лучше той.)

– Жена моя, мы уже искупались в игровой комнате лазарусовского Тадж-Махала. Мне больше не нужно снимать пробковую ногу, а об остальном я позаботился в том же Тадж-Махале. Если тебе нужно что-то сделать, действуй. Но побыстрее! Мне не терпится.

– Мне ничего не нужно. Но я должна позаботиться о Пикселе.

– Поставим его блюдца в кабинку, запрем его там, а потом выпустим.

Так мы и сделали, после чего отправились в постель. Все было просто чудесно, а подробности вам знать необязательно.

– Мы не одни, – чуть позже сказала Хейзел.

– Мы вместе.

– Я имею в виду, у нас появилась компания.

– Я заметил. Он уже давно забрался мне на спину, но я был занят, а он почти ничего не весит, и я промолчал. Возьмешь его, пока я не выпутаюсь из твоих объятий? Мы можем случайно раздавить его.

– Да. Не спеши. Ты хороший мальчик, Ричард. Мы с Пикселем решили, что оставим тебя.

– Только попробуй от меня избавиться! Не выйдет. Любимая, ты сказала кое-что странное. Будто здесь прошло тридцать семь терцианских дней.

Она серьезно посмотрела на меня.

– Для меня – намного больше, Ричард.

– Я так и думал. И сколько же?

– Около двух лет. Земных лет.

– Будь я проклят!

– Но пока ты был болен, дорогой, я каждый день возвращалась домой. Тридцать семь раз я приходила по утрам в твою палату, как и обещала. Ты каждый раз узнавал меня, улыбался и, похоже, рад был меня видеть. Но, конечно, сразу забывал обо всем в поле Леты. Каждый вечер я уходила и возвращалась позже, тем же вечером, отсутствуя каждый раз в среднем по три недели. Такой график не создавал особых проблем, но Гэй-Плутовка совершала каждый вечер по два рейса, под управлением двух пар близнецов либо экипажа Хильды. Пусти меня, дорогой. Пиксель в безопасности.

Мы снова улеглись, на этот раз поудобнее.

– И чем ты занималась во время своих отлучек?

– Полевыми работами для Корпуса времени. Историческими исследованиями.

– Похоже, я так и не понял, что делает Корпус времени. Ты не могла подождать один месяц, чтобы мы занялись этим вместе? Или мне для этого не хватит мозгов?

– И да и нет. Я сама попросила дать мне задание. Ричард, я пыталась выяснить, что произойдет после того, как мы с тобой спасем Адама Селена – компьютер по имени Майк.

– И что ты узнала?

– Ничего. Вообще ничего, черт побери. Нашлись только две временные линии, отходящие от этого события, и оба будущих создали мы вдвоем. Я искала в исторических хрониках последующих четырех столетий, по обеим линиям – на Луне, на шарике, в нескольких колониях и на космических станциях. Везде говорится, что наши усилия увенчались успехом… или что мы погибли при попытке… или о нас вообще не упоминается. Последнее случается чаще всего; большинство историков не верят, что Адам Селен был компьютером.

– Что ж… хуже нам от этого не стало. Или?…

– Нет. Но я должна была выяснить. И мне хотелось закончить до того, как ты проснешься. До того, как прекратится действие поля Леты.

– Знаешь, малышка, я о тебе самого лучшего мнения. Ты заботишься о своем муже. И о кошках. И о других людях. Гм… нет, это не мое дело.

– Говори, любимый, или я начну щекотаться.

– Не угрожай мне, а то поколочу.

– На твой страх и риск – я умею кусаться. Послушай, Ричард, я ждала этого вопроса. Мы впервые оказались наедине, и тебе хочется знать, как похотливая старуха Хейзел хранила верность мужу два мучительных года. Скорее всего, ты в это не веришь, но ничего не говоришь из вежливости.

– Черт бы тебя побрал! Послушай, любовь моя, я лунарь со своими лунарскими ценностями. Решения насчет любви и секса принимают наши дамы, а мы, мужчины, соглашаемся с ними. Только так можно быть счастливым. Если хочешь немножко похвастаться, валяй. Если нет, давай сменим тему. Но не обвиняй меня в пороках, свойственных землеройкам.

– Ричард, ты больше всего злишь меня тогда, когда пытаешься поступать благоразумно.

– Хочешь, устрою тебе допрос?

– Было бы весьма любезно с твоей стороны.

– Повтори три раза.

– Повторяю три раза, и то, что я повторяю три раза, – правда.

– Ты заглянула в конец книги. Ладно, перехожу к сути. Ты из Семейства Лонгов.

У нее перехватило дыхание.

– С чего ты взял?

– Не знаю. Нет, правда, не знаю – множество мелочей, каждая из которых ничего не значит и которые я даже толком не запомнил. Но сегодня вечером, разговаривая с Джейком, я понял, что воспринимаю этот факт как данность. Я ошибаюсь?

– Нет, ты прав, – вздохнула она. – Но я не хотела вываливать это на тебя прямо сейчас. Видишь ли… я получила отпуск от Семейства и сейчас к нему не принадлежу. Но я собиралась признаться тебе в другом.

– Подожди секунду. Джейк – один из твоих мужей?

– Да. Но не забывай, что я в отпуске.

– Надолго?

– Пока смерть не разлучит нас! Именно это я пообещала тебе в «Золотом правиле». Ричард, в исторических хрониках говорится, что мы с тобой поженились во время поворотного события… и я попросила Семейство о разводе, а также взяла отпуск. Но он может оказаться окончательным – они знают это, и я тоже знаю. Ричард, я была здесь каждую ночь, в смысле каждую терцианскую ночь – тридцать семь раз… но никогда не спала с Семейством. Я… обычно спала с Ся и Чой-Му. С ними мне было хорошо, – улыбнулась она. – Но ни с одним Лонгом, ни с мужчиной, ни с женщиной. По-своему я оставалась верна тебе.

– Не понимаю, зачем подвергать себя лишениям. Получается, что ты еще и одна из жен Лазаруса Лонга – в отпуске, но все-таки жена. Злобный старый скряга! Эй, а может, он ко мне ревнует? Черт побери, это не только возможно, но и весьма вероятно. Однозначно! Он не лунарь, и не в его обычае принимать «выбор дамы». И он родом из цивилизации, где ревность являлась самой массовой формой душевного расстройства. Конечно! Вот ведь сукин сын!

– Нет, Ричард.

– Так я и поверил!

– Ричард, ревность Лазаруса угасла много поколений назад… а я была замужем за ним тринадцать лет и вправе судить о нем. Нет, дорогой, он просто беспокоится. Он беспокоится обо мне и о тебе, зная, насколько это опасно, – беспокоится обо всем Семействе и обо всем Терциусе. Ему известно, насколько опасен мультиверсум. Он посвятил свою жизнь и свое богатство тому, чтобы его народ был в безопасности.

– Что ж… жаль, что при этом он не может быть чуть более вежливым. Учтивым. Любезным.

– Мне тоже жаль. Возьми котенка, я отолью. Голосую за то, чтобы потом немного поспать.

– И я тоже. И то и другое. До чего же здорово выбраться из постели и пройтись до туалета, не прыгая на одной ноге!

Мы лежали в темноте, прижавшись друг к другу. Голова Хейзел лежала на моем плече, котенок бродил по постели. Мы уже почти заснули, когда она пробормотала:

– Ричард… я забыла… Эзра…

– Что забыла?

– Его ноги. Когда… он впервые пошел на них… с костылями. Кажется, три дня назад… для меня – около трех месяцев. Мы с Ся поздравили Эзру… в позиции лежа.

– Это лучший способ.

– Забрали его к себе в постель. И основательно вымотали.

– Молодцы, девочки. Что еще нового?

Казалось, она заснула, но потом едва слышно пробормотала:

– Вайоминг…

– Что, дорогая?

– Вайо, моя дочь. Девочка, игравшая в фонтане… помнишь?

– Да-да! Это твоя? Здорово!

– Утром познакомишься с ней. Ее назвали в честь… мамы Вайо. Лазарус…

– Дочь Лазаруса?

– Вероятно. Так говорит Иштар. У него наверняка была масса… возможностей.

Я попытался вернуть в памяти лицо девочки – феи с огненно-рыжими волосами.

– Больше похожа на тебя.

Хейзел не ответила. Дыхание ее было размеренным и ровным.

Я ощутил прикосновение лапок к груди, затем кто-то пощекотал мой подбородок.

– Мррэм?

– Тихо, малыш. Мама спит.

Котенок устроился поудобнее и тоже заснул. Ну что ж, я закончил день так же, как и начал, – со спящим на груди маленьким котиком.

И день этот был весьма насыщенным.