– Ричард, я и вправду навестила тебя на следующее утро. Но ты меня не видел.

– Конечно, навестила, малыш Дикки, – подтвердила Тина. – Основательно рискуя собственным здоровьем. Радуйся, что остался жив. Еще бы немного, и…

– Верно, – согласился Эзра. – Я полночи пролежал с вами в одной палате. Потом меня перевели в другую, вас поместили под полный карантин, а мне сделали то ли девять, то ли девяносто прививок. Брат мой, вы были смертельно больны.

– Судороги до переломов костей, зеленогнойная трясучка, удушающая лихорадка… – начала отсчитывать на пальцах Хейзел. – Синяя смерть, тиф… Минерва, что еще?

– Общее заражение золотистым стафилококком, печеночный герпес Ландрия. И хуже всего – потеря вкуса к жизни. Но Иштар не позволит умереть никому, кто не просил о смерти, будучи дееспособным, и Галахад тоже. Тамара была с вами каждую минуту, пока не миновал кризис.

– Почему я ничего не помню?

– Радуйся, что не помнишь, – посоветовала Тина.

– Милый, если бы ты не оказался в самой лучшей больнице во всех известных вселенных, с самыми опытными врачами, я снова стала бы вдовой. А черный цвет мне совсем не идет.

– Если бы вы не были сильны как вол, – добавил Эзра, – вы бы не выкарабкались.

– Как бык, Эзра, – перебила его Тина. – А не как вол. Я знаю, я видела одного. Впечатляет.

Я не знал, благодарить ли Тину или снова отменять свадьбу, и решил просто не отвечать ей.

– Не пойму только, где я подцепил всю эту заразу? Помню, меня чем-то ткнули – ясно, откуда мог взяться золотистый стафилококк. Но остальное?

– Полковник, вы профессиональный солдат, – сказал Эзра.

– Да, – вздохнул я. – Но с этой стороной моей профессии мне не довелось близко познакомиться, и вообще она мне не по душе. По сравнению с биологическим оружием ядерные бомбы кажутся вполне чистыми и пристойными. Даже химическое оружие выглядит гуманным. Ладно, значит, тот нож – это ведь был нож? – заранее чем-то обработали. Чем-то смертельно опасным.

– Да, – согласился Эзра. – Кто-то хотел вашей смерти и был готов убить всех жителей Луна-Сити, лишь бы разделаться с вами.

– Безумие. Я не настолько важная особа.

– Ричард, ты очень важная особа, – тихо проговорила Минерва.

Я уставился на нее:

– С чего ты взяла?

– Мне сказал Лазарус.

– Лазарус? Тина уже упоминала это имя. Кто такой Лазарус? И почему его мнение так важно?

– Ричард, – ответила Хейзел, – я уже говорила, что ты важная особа, и объяснила почему. Речь идет о спасении Адама Селена. Те, кто не хочет его воскрешения, не раздумывая убьют всех в Луна-Сити, лишь бы уничтожить тебя.

– Как скажешь. Хотелось бы мне знать, что там произошло. Луна-Сити – моя вторая родина, и среди его жителей есть прекрасные люди. В том числе ваш сын, Эзра.

– Да, мой сын. И другие. Луна-Сити спасен, Ричард. Эпидемия остановлена.

– Отлично!

– Но это дорого обошлось. Для нашего спасения изменили временной отсчет. Те несколько секунд, за которые мы поднялись на борт и убрались из Луна-Сити, были тщательно воспроизведены с участием всех нас и опытного актера, игравшего вашу роль. Полученные данные сравнили с данными из памяти Гэй, чтобы узнать, сколько времени она там провела, и оба числа привели в соответствие. Затем в точку с полученными координатами плюс четыре секунды отправили пространственно-временную капсулу Берроуза с тепловой бомбой на борту – не атомной, но невероятно горячей, словно звезда. Среди тех бактерий были такие, которых нелегко убить. Отель, конечно же, пострадал, и весьма вероятно – нет, совершенно точно, – кто-то лишился жизни. Нависшая над Луна-Сити угроза сгорела дотла, но за это пришлось заплатить немалую цену. Дарзанебы.

Проговорив это, Эзра мрачно вздохнул.

– Ваш сын спасся?

– Думаю, да. Однако благополучие моего сына никого не интересовало, и моего мнения никто не спрашивал. Так решил штаб Корпуса времени. ШКВ спасает отдельных личностей лишь в том случае, если эти личности незаменимы для той или иной операции. Ричард, насколько я понимаю… не забывайте, что я всего лишь рядовой-новобранец, нахожусь в отпуске по болезни и не знаю, какие решения принимаются на высшем уровне… насколько я понимаю, если бы в тот момент на Луна-Сити обрушилась смертоносная эпидемия, это сорвало бы другие планы ШКВ. Возможно, те, на которые намекала госпожа Гвендолин… Хейзел. Не знаю.

– Зато я все знаю, Эзра, и не называйте меня госпожой на Терциусе, если речь не идет о серьезных отношениях. Но все равно спасибо. Ричард, переносимая воздушным путем болезнь могла бы нанести громадный урон планам штаба, и это вынудило его к радикальным действиям. Расчет оказался настолько точным, что мы с тобой и остальные, бывшие на борту Гэй, успели сбежать за мгновение до взрыва тепловой бомбы. – (Я обнаружил здесь парадокс, но Хейзел продолжала говорить.) – Они не могли допустить даже задержку в несколько секунд, иначе некоторые смертельные вирусы успели бы проникнуть в городские воздуховоды. Прогноз дал катастрофические последствия для операции «Адам Селен», и они принялись за дело. Но Корпус времени не носится по вселенным, спасая отдельных людей или даже население целых городов. Ричард, сегодня они могли бы спасти Геркуланум и Помпеи, если бы захотели… или Сан-Франциско, или Париж. Но не делают этого. И не станут делать.

– Милая, – медленно проговорил я, – ты хочешь сказать, что этот самый Корпус времени мог предотвратить гибель Парижа в две тысячи втором году, хотя с тех пор прошло два столетия? Прошу тебя!

Хейзел в ответ лишь вздохнула.

– Друг мой Ричард, – сказал Эзра, – слушайте меня внимательно. И не отвергайте с ходу того, что я скажу.

– Гм? Ладно, выкладывайте.

– Со времени разрушения Парижа прошло больше двух тысяч лет, а не два столетия.

– Но это же явный…

– Согласно земному летосчислению, сейчас идет четыре тысячи четырехсотый год от Рождества Христова по григорианскому календарю или восемь тысяч сто шестидесятый по еврейскому: факт, который я нахожу весьма тревожным, но вынужден был принять. Кроме того, здесь и сейчас мы находимся в семи с лишним тысячах световых лет от Земли.

Хейзел и Минерва с серьезным видом смотрели на меня – видимо, ожидали моей реакции. Я открыл было рот, но затем отказался от первоначального намерения и сказал:

– У меня только один вопрос. Тина?

– Нет, вафель не осталось.

– Я не о вафлях, дорогая. Вопрос звучит иначе: можно мне еще чашку кофе? На этот раз со сливками? Пожалуйста.

– Держи!

На столике передо мной появилось то, что я заказал.

– Ричард, все это правда! – выпалила Хейзел.

Я отхлебнул свежего кофе.

– Спасибо, Тина. Самое то. Хейзел, любовь моя, я не спорю. Глупо спорить о том, чего я не понимаю. Перейдем к чему-нибудь попроще. Несмотря на все жуткие болезни, которые я, по твоим словам, перенес, я чувствую себя достаточно бодрым, чтобы спрыгнуть с постели и отхлестать слуг. Минерва, не подскажешь, как долго я буду пребывать в параличе? Ты ведь мой лечащий врач?

– Нет, Ричард, я не твой врач. Я…

– Сестренка отвечает за то, чтобы ты был счастлив, – перебила ее Тина. – Это намного важнее.

– Афина более или менее права…

– Я всегда права!

– …но порой она странно выражается. Тамара отвечает за моральное состояние больных в больнице имени Айры Джонсона и в клинике имени Говарда… и именно Тамара была с тобой, когда ты больше всего в ней нуждался, – она буквально носила тебя на руках. Но у нее есть множество помощников, поскольку генеральный директор Иштар считает моральное состояние – или счастье – основой лечения и омоложения. Поэтому я помогаю ей, как и Морин и Мэгги, с которыми ты пока не знаком. Есть и другие: они включаются в работу, когда у слишком многих пациентов возникают проблемы со счастьем. Это Либби и Дити и даже Лаз с Лор, настоящие мастера своего дела… что неудивительно, ведь они – сестры Лазаруса и дочери Морин. И конечно, есть Хильда.

– Погоди. Я начинаю путаться в незнакомых именах. Я понял, по крайней мере, одно: в этой больнице подают счастье на блюдечке. И все эти ангелы счастья – женщины.

– А как иначе? – презрительно бросила Тина. – Где еще ты найдешь счастье?

– Спокойно, Тина, – с упреком сказала Минерва. – Ричард, мы, женщины, заботимся о моральном состоянии мужчин… а у Тамары есть опытные работники-мужчины, которые опекают клиенток и пациенток. Для поддержания духа совершенно не обязательно привлекать представителей только противоположного пола, но так намного проще. Нам нужно меньше работников-мужчин для опеки над пациентками: женщины болеют реже. В клинике омоложения мужчин и женщин примерно поровну, но женщины почти никогда не впадают в депрессию, вновь становясь молодыми…

– Слушай ее, слушай! – вмешалась Хейзел. – Нас это только бодрит.

Она погладила меня по руке, а затем сделала невидимый для остальных жест, на который я не стал отвечать в присутствии посторонних.

– …тогда как мужчины во время омоложения хотя бы раз переживают душевный кризис. Но ты интересовался блокадой позвоночника. Тина?

– Я его уже вызвала.

– Одну минуту, – сказала Хейзел. – Эзра, ты показывал Ричарду свои новые ноги?

– Еще нет.

– Может, покажешь? Тебе нетрудно?

– С удовольствием похвастаюсь.

Встав, Эзра отошел от стола, повернулся кругом и поднял костыли, стоя без посторонней помощи. Когда он входил, я не смотрел на его ноги (сам не люблю, когда на меня таращатся), а когда он сел за появившийся следом столик для закусок, я уже не видел его ног. Мне показалось, будто он одет в прогулочные шорты и коричневые чулки такого же цвета, а между шортами и чулками виднеются костистые белые колени.

Теперь же он сбросил туфли, оставшись босиком, и я вдруг понял, что «коричневые чулки» – это коричневая кожа ног и ступней, приживленных к культям.

– …есть три способа, – подробно объяснял он. – Новую конечность, как и любую часть тела, можно вырастить с помощью почкования. Как мне сказали, это длительный процесс, требующий немалого опыта. Орган или конечность можно также пересадить от собственного клона, который хранится здесь в стазисе, с преднамеренно неразвитым мозгом. Мне говорили, что это так же просто, как поставить заплатку на штаны – отторжение невозможно. Но моего клона здесь нет или пока нет, поэтому для меня нашли кое-что на складе запчастей…

– На мясном рынке.

– Да, Тина. Множество частей тела на складе с компьютерным учетом…

– Это я его внедрила.

– Да, Тина. Для неродственных пересадок Тина подбирает запчасти с максимальной тканевой совместимостью… разумеется, с той же группой крови, но не только. Размеры тоже должны соответствовать друг другу, но с этим проще всего. Проверив все параметры, Тина извлекает со склада запчасть, которую твое тело сочтет своим собственным органом. Или почти своим.

– Эзра, – сказал компьютерный голос, – ты можешь носить эти ноги не менее десяти лет: для тебя я постаралась всерьез. К тому времени будет готов твой клон – если он тебе понадобится.

– Да, ты постаралась всерьез. Спасибо тебе, Тина. Ричард, моего благодетеля зовут Азраэль Нкрума. Мы с ним близнецы, не считая содержания меланина, но это несущественно, – улыбнулся Эзра.

– Но ведь ему будет не хватать ноги, – сказал я.

Эзра внезапно посерьезнел:

– Его нет в живых, Ричард… он умер по самой распространенной здесь причине – от несчастного случая. Занимался скалолазанием, неудачно упал и разбил череп. Иштар со всем своим искусством не смогла его спасти. А уж она бы точно поднапряглась: доктор Нкрума работал у нее хирургом. Но это не ноги самого доктора Нкрумы, а ноги его клона… которые ему так и не понадобились.

– Ричард…

– Да, дорогая? Я хотел спросить Эзру…

– Ричард, я сделала кое-что, не посоветовавшись с тобой.

– Вот как? Придется снова тебя поколотить?

– Решай сам. Я хотела, чтобы ты увидел ноги Эзры… потому что я без твоего разрешения велела приделать тебе новую ступню.

И она испуганно посмотрела на меня.

Наверняка существует правило, согласно которому в течение дня человек может испытать ограниченное количество эмоциональных потрясений. Меня, как и любого военного, учили замедлять сердцебиение и снижать кровяное давление в критической ситуации. Но обычно критическая ситуация развивается слишком быстро, а от чертовых тренировок все равно нет толку.

На этот раз я просто подождал, сознательно замедляя дыхание. Наконец я сумел выдавить из себя:

– Ну, в общем, я думаю, это не повод для трепки. – Я попытался пошевелить ступней, которую всегда чувствовал, хотя лишился ее много лет назад. – Надеюсь, ты велела поставить ее как надо?

– Гм? Ты о чем, Ричард?

– Предпочитаю, чтобы пальцы ног смотрели вперед, а не как у нищего в Бомбее. – (Неужели что-то и впрямь шевельнулось?) – Э… Минерва, ты разрешишь взглянуть, что получилось? Не могу приподнять одеяло.

– Тина?

– Он уже идет.

Эта несерьезная стенка вновь расступилась, пропуская оскорбительно прекрасного молодого человека – я таких никогда не встречал. Красота его была тем более оскорбительна, что он явился в мою комнату нагишом. Ни единой ниточки на теле. На нем не было даже обуви. Оглядевшись вокруг, он широко улыбнулся:

– Привет всем! Меня кто-то звал? Я загорал…

– Ты спал. В рабочее время.

– Тина, я могу спать и загорать одновременно. Как дела, полковник? Рад, что вы проснулись. Ну и работенку вы нам задали! Мы даже подумали, не вернуть ли вас в прежнее состояние, чтобы попробовать заново.

– Доктор Галахад – твой лечащий врач, – пояснила Минерва.

– Не совсем, – возразил он, приближаясь ко мне. По пути он сжал плечо Эзры, ущипнул за задницу Минерву и послал воздушный поцелуй моей жене. – Я вытянул короткую соломинку, только и всего, так что вся вина лежит на мне. Я рассмотрю любые жалобы… но предупреждаю: судиться со мной бесполезно. Со мной или с нами. Судья у нас в кармане. А теперь… – он помедлил, занеся руки над моим одеялом, – хотите сделать это в приватной обстановке?

Я поколебался. Да, мне нужна была приватная обстановка. Эзра тоже понял это и, едва успев сесть, начал с трудом подниматься на ноги.

– Увидимся позже, друг мой Ричард.

– Нет, не уходите. Вы показали мне свои ноги, а теперь я покажу вам свои. Мы сравним их, и вы дадите мне совет, ведь я ничего не смыслю в трансплантатах. Хейзел, конечно, тоже остается. Минерва уже видела мои ноги или нет?

– Да, Ричард, видела.

– Тогда оставайся. Подхватишь меня, если упаду в обморок. Тина, пожалуйста, без дурацких шуточек.

– Я?! Ты критикуешь мой профессионализм!

– Нет, дорогая. Твою манеру общаться с пациентами. Нужно изменить ее, если хочешь составить конкуренцию Нинон де Ланкло или хотя бы Длинноногой Лил. Ладно, док, давайте взглянем.

Я напряг диафрагму и затаил дыхание.

Доктор коснулся мерзкого одеяла, и оно тут же слетело с меня. Кровать оказалась чистой и сухой (я проверил это первым делом, не обнаружив никаких видимых туалетных приспособлений), и на ней лежали, вплотную друг к другу, две большие уродливые ноги: лучшее из того, что я видел в жизни.

Я лишился чувств, и Минерва подхватила меня.

Тина не стала отпускать шуточек.

Двадцать минут спустя выяснилось, что я могу управлять своей новой ступней и пальцами, пока не думаю об этом… Правда, во время пробного сеанса я терял контроль, слишком усердно выполняя указания доктора Галахада.

– Я доволен результатом, – сказал он, – если он вас устраивает. Что скажете?

– Как это описать? Радуга? Серебряные колокольчики? Грибовидное облако? Эзра, вы можете объяснить?

– Я уже пытался. Как будто ты заново родился. Прогулка кажется такой банальной вещью… пока не теряешь эту возможность.

– Да. Доктор, чья это нога? В последнее время мне не приходилось молиться, но ради него я попробую.

– Он жив.

– То есть?

– И не лишился ноги. Вышло довольно странно, полковник. Тина ничего не могла отыскать: любую правую ступню подходящего размера ваша иммунная система отвергала с той же скоростью, с какой мы произносим слово «сепсис». Потом Иштар, моя начальница, велела расширить область поиска… и Тина нашла эту ногу. Часть клона живого клиента.

Раньше мы с таким не сталкивались. Я… мы, работники больницы, не имеем права использовать чужой клон, так же как, например, не имеем права отрубить вам другую ногу. Но когда владельцу клона все рассказали, он решил отдать вам эту ногу. Он подумал, что его клон за несколько лет отрастит себе другую, а пока можно обойтись без той части страховки, которую дает наличие полного клона.

– Кто он? Мне нужно его отблагодарить.

(Как отблагодарить человека за подобный дар? Не знаю, но это необходимо.)

– Полковник, вряд ли вам это удастся. Ваш донор настоял на том, чтобы остаться неизвестным. Таково условие дара.

– Меня даже заставили стереть информацию об этом, – с горечью сказала Тина. – Будто мне нельзя доверять в рабочих вопросах. Да я храню клятву Гипокрита лучше всех остальных!

– То есть Гиппократа?

– Ты так думаешь, Хейзел? Я знаю эту шайку намного лучше тебе.

– Конечно, я за то, чтобы вы начали пользоваться ногой, – сказал доктор Галахад. – Вам также нужны физические нагрузки, чтобы оправиться после долгой болезни. Поэтому вставайте с койки! Два совета: во-первых, пользуйтесь тростью, пока не будете уверенно держаться на ногах, а во-вторых, пусть Хейзел, Минерва или кто-нибудь другой держит вас за другую руку. Не слишком напрягайтесь – вы еще слабы. Если захотите сесть или лечь, сделайте это. Гм… плавать умеете?

– Да. Правда, давно не практиковался: я жил на орбитальной станции, а там плавать негде. Но вообще-то мне нравится.

– Зато здесь у вас будут все условия. Один бассейн – в подвале этого здания, другой, побольше, – в атриуме. Во многих частных домах тоже есть какие-нибудь бассейны. Плавайте вволю. Постоянно ходить вы не сможете – кожа на правой ступне пока не затвердела, так что старайтесь не нагружать эту ногу. И не надевайте обувь, пока ступня не научится быть ступней, – улыбнулся он. – Хорошо?

– Да, конечно!

Он похлопал меня по плечу, затем наклонился и поцеловал. Как раз тогда, когда этот чудак начал мне нравиться! Увернуться я не успел.

Я был крайне раздражен, но попытался скрыть недовольство. Судя по тому, что говорили Хейзел и другие, этот чересчур симпатичный педик спас мне жизнь… причем не раз. Я попросту не имел права обижаться на него за звонкий поцелуй.

Черт побери!

Парень, похоже, не заметил моего отвращения. Сжав мое плечо, он сказал:

– Все у вас получится. Минерва, своди его поплавать. Или Хейзел. Кто-нибудь.

С этими словами он ушел.

Дамы помогли мне подняться с кровати, и Хейзел повела меня плавать, поцеловав на прощание Минерву. Внезапно я понял, что Минерва ждет того же и от меня, потянулся к ней и встретил полное понимание.

Целовать Минерву было чертовски приятнее, чем мужчину, каким бы красивым он ни был. Я поблагодарил ее за все, что она для меня сделала, и лишь затем отпустил.

– Рада была помочь, – с серьезным видом ответила она.

И мы пошли. Я осторожно ступал, опираясь на трость и ощущая покалывание в новой ступне. Когда стена расступилась и мы оказались за пределами моей палаты, Хейзел сказала:

– Дорогой, я рада, что ты поцеловал Минерву, не дожидаясь моих намеков. Она очень любит ластиться к другим, и физическая близость значит для нее намного больше, чем любая благодарность или материальный подарок, даже самый щедрый. Попытка наверстать два столетия, которые она провела в обличии компьютера.

– А она в самом деле была компьютером?

– Лучше тебе поверить в это, дружок! – раздался позади нас голос Тины.

– Да, Тина. Сейчас объясню ему. Минерва не родилась женщиной. Ее тело вырастили в пробирке из яйцеклетки, у которой было двадцать три родителя. Такой блестящей родословной не имел за всю историю ни один человек. Когда тело было готово, она переместила в него свою личность вместе с воспоминаниями…

– Но не всеми, – уточнила Тина. – Мы сделали копию воспоминаний, которые она хотела забрать, и я сохранила их, а также всю работающую память, постоянную и оперативную. Предполагалось, что мы станем идентичными близнецами. Но она скрыла от меня часть своих воспоминаний, не поделившись ими! Грязная сука! Разве это честно? Я тебя спрашиваю!

– Не спрашивай меня, Тина, я никогда не была компьютером. Ричард, ты когда-нибудь пользовался трубоспуском?

– Даже не знаю, что это такое.

– Держись за меня и постарайся приземлиться на свою старую ногу. Тина, поможешь нам?

– Само собой, подружка!

Оказалось, что трубоспуск – это дьявольски забавно. После первого падения я настоял на том, что надо подняться и спуститься четыре раза ради «практики» (на самом деле – ради развлечения). Хейзел потакала моим капризам, а Тина следила, чтобы я не повредил новую ногу в момент приземления. Для человека с ампутированной ногой лестница – немалый риск, в лучшем случае – тяжкий труд. Лифты же всегда считались унылыми и мрачными, словно корсет на толстухе, и слишком напоминали вагоны для скота.

Но трубоспуск доставлял такую же головокружительную радость, как прыжки со стога сена на дядиной ферме в далеком детстве – только без пыли и жары. У-уух!

Наконец Хейзел остановила меня.

– Послушай, дорогой, давай поплаваем. Пожалуйста.

– Ладно. Ты с нами, Тина?

– Как же иначе?

– Ты поставила нам жучки, дорогая? – спросила Хейзел. – Или кому-нибудь из нас?

– Импланты больше не ставятся, Хейзел. Это слишком грубо. Мы с Зебом придумали хитроумное устройство, которое с помощью двойной триады выполняет двустороннюю передачу образа и звука по четырем осям. Цвет не слишком хорош, но все-таки есть.

– Значит, поставила нас на прослушку.

– Предпочитаю называть это «шпионским лучом», так лучше звучит. Ну хорошо, хорошо – я поставила вас на прослушку.

– Так я и думала. Мы можем побыть наедине? Хочу обсудить с мужем семейные дела.

– Само собой, подружка. Только больничный мониторинг. Иначе – три обезьянки и старое доброе стирание памяти.

– Спасибо, дорогая.

– Стандартная услуга компании «Лонг энтерпрайз». Когда захочешь выбраться из укрытия, просто назови мое имя. И поцелуй его за меня. Пока!

– Теперь мы в самом деле наедине, Ричард. Тина постоянно слушает тебя и наблюдает за тобой, но делает это с безразличием вольтметра, сохраняя в памяти лишь данные о частоте пульса и дыхании. Нечто подобное мы использовали, чтобы избавить тебя от страданий во время тяжелой болезни.

Я выдал свой коронный весьма остроумный комментарий:

– Гм?

Выйдя из центрального здания больницы, мы оказались перед небольшим парком, разбитым между двумя боковыми крыльями П-образного сооружения. Во дворике росли цветы и зелень, а посередине находился бассейн, очертания которого, как бы случайно, идеально сочетались с цветочными клумбами, дорожками и кустами. Хейзел остановилась у скамейки перед бассейном, в тени дерева. Мы сели. Скамейка приняла форму наших тел, и мы стали наблюдать за людьми в бассейне – почти так же интересно, как плавать самому.

– Ты помнишь о том, как оказался здесь? – спросила Хейзел.

– Не помню почти ничего. Я довольно хреново чувствовал себя из-за той раны. – («Та рана» превратилась в едва заметный шрам – к некоторому моему разочарованию.) – Та женщина… Тамара?… Тамми с тревогой смотрела мне в глаза и что-то говорила на другом языке…

– На галакте. Ты выучишь его, это несложно…

– Вот как? В общем, она что-то говорила мне. Больше ничего не помню. Кажется, будто все случилось вчера. И вот сегодня утром я просыпаюсь и узнаю, что это было не вчера, а бог знает когда, и я все это время провалялся без чувств. Кошмар. Хейзел, сколько времени прошло?

– Зависит от того, как считать. Для тебя – около месяца.

– Меня столько времени держали под наркотой? Не слишком ли долго?

(Внезапно я забеспокоился. Я видел, как людей отправляли к хирургам прямо с поля боя, и они выходили из госпиталя здоровыми телесно, но подсаживались на обезболивающие. Морфий, демерол, сан-суси, метадон, что угодно.)

– Дорогой, тебя вовсе не держали под наркотой.

– Поясни.

– Ты все время был в поле Леты – и никаких наркотиков. Лета позволяет пациенту оставаться в сознании… но боль забывается сразу же после возникновения. И все остальное тоже. Ты страдал, дорогой, но каждый приступ боли становился отдельным событием, которое мгновенно стиралось из памяти. Тебе не пришлось испытать неодолимую усталость от непрерывной боли. А теперь у тебя нет похмелья, и из организма не нужно вымывать наркотики, на которых сидел неделями. – Она улыбнулась. – Ты был неважным собеседником, дорогой: человек, забывающий обо всем через две секунды, плохо приспособлен для связных разговоров. Но тебе, похоже, нравилось слушать музыку. И ты нормально ел, когда тебя кормили.

– Кто меня кормил? Ты?

– Нет. Я не вмешивалась в работу профессионалов. – Моя трость соскользнула, упав в траву, и Хейзел, наклонившись, подала ее мне. – Кстати, я перезарядила твою трость.

– Спасибо. Эй! Она же была заряжена. Полностью.

– Она была заряжена, когда на нас напали, – и хорошо, иначе меня не было бы в живых. И тебя, думаю, тоже. Но меня – точно.

Последующие десять минут мы пытались объясниться, и каждый все больше приходил в замешательство. Я уже описывал, как выглядела для меня схватка возле «Раффлза». Теперь расскажу вкратце, как она выглядела для Хейзел. Эти две версии полностью противоречат друг другу.

Хейзел утверждает, что не применяла свою сумочку в качестве оружия («Это было бы глупо, дорогой. Слишком медленно и не смертельно. Ты сразу же уложил двоих и дал мне время добраться до моего маленького „мияко“. Ну то есть после того, как я воспользовалась своим шарфом»).

По ее словам, я застрелил четверых, пока она приканчивала тех, в кого я не попал. В конце концов, меня свалили наземь, резанув по бедру (ножом? По словам Хейзел, из раны извлекли куски бамбука), а потом пустили мне в лицо аэрозоль из баллона, – и она успела прикончить того, кто меня опрыскал.

(«Я наступила ему на лицо, схватила тебя и поволокла прочь. Нет, я не ожидала увидеть Гретхен. Но знала, что могла на нее рассчитывать».)

Ее версия немного лучше объясняет нашу победу… но совсем неправдоподобна, если я все правильно помню. Однако придираться нет смысла – все равно выяснить ничего нельзя.

– Как там оказалась Гретхен? Нас ждали Ся и Чой-Му, но в этом нет никакой загадки, ведь мы оставили им сообщения. С Хендриком Шульцем тоже все ясно, если он успел на челнок сразу же после того, как получил мое письмо. Но Гретхен? Ты разговаривала с ней незадолго до обеда. Она была дома, в «Высохших костях».

– В «Высохших костях», а ближайшая капсула находилась далеко на юге, в Гонконге-Лунном. Как ей удалось так быстро добраться до Луна-Сити? Уж точно не на луноходе. Приз за правильный ответ я не выдаю.

– На ракете?

– Конечно. Старательский прыгунок – разновидность ракеты. Помнишь, Джинкс Хендерсон хотел вернуть ту феску через своего друга, который собирался махнуть на своем прыгунке в Луна-Сити?

– Да-да, помню.

– Гретхен полетела вместе с тем другом и вернула феску сама, оставив ее в столе находок в Старом Куполе. А потом отправилась в «Раффлз» на поиски нас.

– Понятно. Но почему?

– Хочет, чтобы ты отшлепал ее, дорогой. Чтобы ее попка как следует покраснела.

– Что за чушь? Я имею в виду, почему папаша отпустил ее в Луна-Сити с соседом? Она слишком молода.

– Все как обычно. Джинкс – большой, сильный мачо, который не в силах устоять, когда дочь подкатывает к нему. Он не может удовлетворить свои загнанные вглубь кровосмесительные желания и позволяет ей делать что угодно: надо лишь поприставать как следует.

– Смешно. И непростительно. Отцовский долг по отношению к дочери требует…

– Ричард, сколько у тебя дочерей?

– Гм? Ни одной. Но…

– Тогда заткнись и не говори о том, чего не знаешь. Не важно, как должен был поступить Джинкс. Главное, что Гретхен покинула «Высохшие кости» примерно в то время, когда мы обедали. С учетом времени перелета она оказалась у Восточного городского шлюза тогда, когда мы вышли из комплекса Администрации… и прибыла в «Раффлз» всего за несколько секунд до нас – что тоже к лучшему, иначе мы с тобой не остались бы в живых. Мне так кажется.

– Она участвовала в драке?

– Нет. Но она несла тебя, и поэтому я смогла прикрыть наше отступление. А все потому, что ей хочется, чтобы ты ее отшлепал по попке. Пути Господни неисповедимы, дорогой: для каждого мазохиста есть свой садист. Браки заключаются на небесах.

– Что ты несешь? Я не садист.

– Неправда, дорогой. Я могу ошибаться в деталях, но не в сути. Гретхен сделала мне официальное предложение, попросив твоей руки.

– Что?!

– Именно так. Она как следует подумала и обсудила все с Ингрид. Гретхен просит разрешения принять ее в наше Семейство, она не хочет основывать собственную семью или группу. И неудивительно: я знаю, насколько ты обаятелен.

– Господи… и что ты ответила?

– Я ответила, что не возражаю, но ты болен, и придется подождать. А теперь ты можешь ответить ей сам… Она там, на другой стороне бассейна.