– Я сделал, что мог, – герцог Ноймаринен, полуседой великан в маршальском мундире, держался с большим достоинством. – Поверьте, оттягивать знакомство с ректоратом Олларианской академии больше, чем на несколько дней, недальновидно. Паства и епископы отдаленных провинций могут ждать долее.

– Но не слишком, – подхватила статная моложавая дама, несомненно мать больше не появлявшейся Урфриды. – Нам не хватает пастырского внимания, но об этом потом. Сперва ужин.

– После которого я, с вашего разрешения, – Ноймаринен учтиво поклонился Матильде, – буду просить его высокопреосвященство о приватном разговоре. Сейчас же, ваше высочество, позвольте вашу руку. Моя супруга настояла на том, чтобы вас к столу проводил я, причем парадной анфиладой.

– Ничего не могу с собой поделать, – герцогиня улыбнулась Бонифацию, показав чудесные для ее возраста зубы. – Знакомство с главой Церкви слишком значимое событие, чтобы обойтись вовсе без церемоний. Ужин, ваше высокопреосвященство, как вы и хотели, очень скромен, но дорога к нему проляжет средь трофеев и достойных их картин. Я слишком много сил вложила в оживление Старой Придды и хочу немедленно похвастаться достигнутым, хотя тщеславие и грех.

– Но не тогда, – утешил Бонифаций, – когда радеют не о себе, но о славе Талига. Я с радостью предоставляю супругу заботам Проэмперадора, а сам, многогрешный, предлагаю помощь свою дщери духовной.

– В таком случае, – герцог красиво поклонился, – позвольте.

– Благодарю.

Ее высочество без возражений оперлась о руку бывшего регента Талига, не преминув прикинуть, как вечером выведет разговор с супругом на очередного маршала, тем более что маршал был хорош. Попадись Ноймаринен Матильде лет двадцать назад, ее высочество сперва задалась бы вопросом, где его носило раньше, а потом попыталась наверстать упущенное. Сейчас подобных желаний не возникло – Бонифаций был не хуже.

– Осторожно, – сильные пальцы уверенно сомкнулись на локте, – здесь двойная ступенька.

– Я вижу.

– А вот я не всегда. Никак не привыкну к этому повороту.

Ноймаринен приятным голосом говорил банальности, Матильда, не задумываясь, отвечала, заодно разглядывая без преувеличения огромный дворец. Вне всякого сомнения, старый, он сиял свежей позолотой и не успевшим потускнеть хрусталем, но безвкусицей это не казалось, разве что блеска могло быть чуть поменьше. Перед огромным зеркалом принцесса не выдержала и осведомилась, давно ли оно тут.

– Вас что-то смущает? – ушел от прямого ответа спутник.

– Тут уместней картина, – объявила алатка, не без удовольствия разглядывая свое отражение. Супруга духовной особы обязана бежать излишней роскоши, и Матильда с готовностью сбежала от париков и камеристок. Недели в седле и свежий воздух забрали у нее лет десять, если не пятнадцать, а богоугодный черный ей всегда шел и отлично дополнялся сапфирами. Кэналлийский гарнитур тактично намекал на благосклонность регента, хотя преподнес его Баата. Небесно-синие камни были хороши, но алатка куда больше ценила подаренную Этери сетку для волос, в которой непокорные лохмы приобретали благопристойный вид.

– Картина здесь в самом деле была, – спутник тоже не упустил возможности оценить собственные седины. – Увы, Старая Придда теперь столица, вот и пришлось кое-что поменять. Моя супруга, если вы заметили, придает большое значение тому, как власть выглядит со стороны. Для многих это в самом деле важно.

– Ваша супруга – женщина дальновидная.

– Я передам ей ваше мнение. Георгии будет приятно, что вы оценили ее старания.

– И ее саму.

На герцогиню кардинальша обратила самое пристальное внимание, однако уразуметь за пару минут, кто перед тобой, можно разве что во время боя, церемония знакомства для такого не годится. На кромешную дуру урожденная принцесса Оллар не походила, рядом со своим мужем выглядела прилично, но не более того. Жена и жена, зато красивая Урфрида успела сообщить, что ее маменька никого не осуждает и готова всех кормить конфетками, но было ли это скрытым посланием самой герцогини, дочерним усердием или, упаси Леворукий, правдой?

То, что наговорила о матери дочь, Матильде не нравилось, но родня из лучших побуждений и соврет – недорого возьмет. Было дело, юной Матишке довелось слушать, как отец расхваливает добравшимся до Алата гаунау дочернее благонравие. Не показать гостям язык благонравной деве как-то удалось, однако верить заочным дифирамбам она закаялась.

– Герцог, – сжимать мужские локти Матильда всегда умела, – вы довольны тем, что получилось? Я не только и не столько о дворце, он в самом деле впечатляет.

– Не важно, чем доволен я, главное, Талиг почти оправился после того, что произошло.

– Я умилена вашим тактом. – Валме с Бурразом советуют вести себя, как душа просит, вот она и ведет. – Можно было сказать: «после того, что натворил ваш внук».

– Нельзя. Вы – супруга его высокопреосвященства и сестра нашего союзника, кроме того, прошу мне простить некоторую вольность, в моем понимании вы никак не вяжетесь с неумным юнцом, которого враги Талига довели до Олларии.

– Вы еще и очень любезны, – степенно произнесла супруга и сестра, дивясь отсутствию горькой злости. Альдо в самом деле оказался глуп, на трон его посадили умные подлецы, и было это в прошлом Круге. Неужели во всех этих календарях и астрологиях что-то есть? – Вас, видимо, удивил выбор его высокопреосвященства?

– Я счел его разумным и дальновидным, но тогда я не знал вас. Сейчас я бы скорее удивился вашему согласию.

– Я всего лишь проявила разум и дальновидность, – вредная Матишка, разумеется, проснулась в самое неподходящее время. – Вы будете говорить о южном цветке, который занесло в края камней и снегов?

– Я небольшой ценитель поэзии.

– Это не поэзия, а пошлость.

– Пошлость я ценю еще меньше. Вас что-то смущает?

– Разумеется. Зеркала, север и то, что здесь устроили… дворец. Надеюсь, я хотя бы не встречу бывших придворных моего внука. Я готова уважать его врагов, за одного аж замуж вышла, но перебежчиков не терплю.

– Тех, кто предал его величество Фердинанда, вы не увидите, но у многих из них есть родня, которая бросилась доказывать свою лояльность.

– И подбирать, что осталось от поставивших не на ту лошадь, – подсказала Матильда.

– Верно. – Ноймаринен улыбнулся, и как славно! – Мы можем этим людям не доверять, более того, мы им не доверяем, но наказание всего лишь за родство – шаг к беззаконию. Я его не сделаю.

– А герцог Алва?

– Регент занят. То, что напрямую не касается войны, лежит на мне, и я надеюсь, ваш супруг разделит эту ношу. Прошу вас.

Освещенная золотистыми свечами столовая выглядела уютно, что позволило сменить тему. Заверить Ноймаринена в том, что Бонифаций его не бросит, хотелось ужасно, но Матильда помнила, что его высокопреосвященство – пьяница с мозгами полковника, который в делах церковных разбирается не лучше, чем Алва – в политике.

Свободный дукс проспал дотемна, чему занятый подмеченными Дювье странностями Лионель был искренне рад. Обдумывать новости Савиньяк предпочитал по горячим следам, а Старая Барсина отлично сочеталась со Старым Парком и материнской уверенностью, что в Лаик бесноватые не сунутся. Они и не совались, однако ни Шабли, ни юные подонки, каковых среди унаров за Круг набралось немало, желания удрать не выказывали, из чего следовало: место влияет или на саму скверну, или на тех, кто ее уже хлебнул. Те, кому, чтобы сорваться с цепи, не хватает лишь уверенности в собственной неуязвимости, могут жить где и как угодно, но лишь пока «сухо». К излившейся скверне, если ее достаточно, они бросятся, сметая на своем пути все, а потом?

Бесноватые спокойно разгуливают и внутри Кольца, и за его пределами, заражают тех, кого можно заразить, но вне стаи ведут себя как обычные люди. Пока не окажутся в особенном месте. Угодив не по своей воле в Старую Барсину, они рвались наружу, то ли спасаясь, как брошенная на солнце лягушка, то ли, что вероятней, неосознанно желая вернуть ощущение вседозволенности. В Старый Парк без приманки бесноватые тоже не суются, о драконьем золоте и то не сразу вспомнили, а, вспомнив, спустили воду, сгребли, что могли, и на этом успокоились, даже ограду не повалили…

– Раймон, – Савиньяк обернулся к очень кстати вошедшему Салигану, – я правильно понимаю, вы теперь больше грабите, чем ломаете?

– Пожалуй, – зевнул дукс, стаскивая с плеча серого уже не котенка и еще не кота, – но ты в самом деле бесчувственный. Ужасно.

– Разве Марианна тебе этого не сказала? – бесчувственный Савиньяк бесчувственно отодвинул чернильницу и бумаги. – Время от времени моя бессердечность ее злила.

– Бесчувственность по отношению к дамам, деньгам и домашнему уюту я допускаю. – Дукс поднял кота на вытянутой руке и развернул мордой к себе. Кот молчал, но Лионель видел красноречиво дергающийся хвост. – Более того, я согласен на равнодушие к вечным ценностям, если его уравновешивают другие достоинства, но перед тобой кот! Существо сразу и греховное, и святое, а тебя заботит какая-то мелочь. Нет, тебе на меня донесли!

– Джанис не делает из твоих делишек тайны, но кота ты выдал поглаживанием сумки. Как приняли зверя дуксы?

– Сперва хорошо, поскольку он оцарапал сразу и Дженнифер, и Кракла, – Салиган развернул одной рукой карту Западной Придды и водрузил на нее своего питомца. – Но затем Раймон принялся выражать свое мнение о происходящем, а делает он это громко и противно. Меня обязали удалить животное из зала заседания. Я во избежание недоразумений попросил поименно указать, кого надлежит удалить. Всем очень понравилось, и день завершился весело. Обрати внимание, карту он не дерет, хотя вообще читать любит.

– И чему он отдает предпочтение?

– Разумеется, нашим законам, ничего другого у меня по столам не валяется. Да, когда будешь у Рокэ, в смысле у меня, я тебя обязательно напою кэналлийским и даже накормлю. Это я намекаю.

– Ужинать пойдем в трактир после возвращения разъездов. Обыватели должны видеть маршала Лэкдеми, хотя Заль с крючка уже вряд ли сорвется. Пока могу предложить сухари и тюрегвизе.

– Она жжется. – Свободный дукс сдвинул пару стульев и уселся, водрузив ноги на второе сиденье. – Про тебя я знаю много, но не всё. Эмилю пришлось нестись на север, ты собрался водворять зайца в нашу кастрюлю, а Рокэ решил, что тебе лучше еще немного пожить. В итоге мы здесь, все замечательно, но откуда у тебя «вороные»?

– Из Эпинэ, – объяснил Лионель, созерцая тоненький, но длинный хвост, мечущийся между Большим Вержем и Вержеттой. При желании могло сойти за предсказанье. – О том, что дядюшка Себастьена собрал пополнение и ведет к племяннику, я узнал еще в Аконе. Издали где новобранцы старого Шарли, а где рубаки молодого, не разобрать, ну а я от Эмиля отличаюсь еще меньше, грех было не воспользоваться.

– Ты у тебя тоже неплохо получаешься.

– Я и получился, но маршал Лионель залевским разведчикам не показался бы, да еще в один день с братцем. Не будь тебя, мне бы двоиться, конечно, пришлось, но уже ближе к Олларии, а так хватит «скрытого подхода Эмиля Савиньяка».

– Допустим, Эмиля ты сделал из себя, а все остальное?

– Всего-то и потребовалось продемонстрировать вороную масть и алатов. Легкоконные со мной, то есть с Вальдесом, и раньше были, но Рокэ пригнал к нам панцирный полусоколец, если ты знаешь, что это за штука.

– У них не те вечные ценности, что у меня, нас объединяет разве что тюрегвизе, ну и слегка вы с Алвой. Ты показал зайцу медвежий мех или что-то еще?

– Что-то еще. Вчера под метель мы расстались с Вальдесом, сделали круг, зашли со стороны Аконы и шуганули пару разъездов, после чего якобы случайно наткнулись на ойленфуртских мушкетеров. Думаю, завтра они будут моими.

– Давай! – Салиган протянул руку. – Тюрегвизе давай, без него я запутаюсь. Откуда у Заля ойленфуртцы, что в башке у Дарави – это же его совятки? – и вообще, зачем тебе пехота?

– Полк отправил на агарийскую границу еще Рудольф, а Дарави убили. На обеде у Заля. – Фляжку Лионель не дал, а бросил, но Салиган лавливал и не такое. – Полку навязали нового командира, только ветераны чужаков не любят, бесноватых же в обстрелянных частях обычно немного. Каделец ойленфуртцам прийтись ко двору не мог, и я сделал ставку именно на это. Явился пред ними во всем эмилевом блеске, а в придачу предъявил их же товарища – того, что осенью привез мне в Акону новости об убийстве и прочих заячьих подвигах.

– Чудненько, жаль, я не слышал. Что ты хоть им сказал?

– Ничего особенного. Выругал, пригрозил и велел решать. Кажется, речь удалась, но главное – меня видели воочию. Маршал Лэкдеми здесь и намерен перетопить дезертиров и мятежников к кошачьей матери, о чем Заля кто-нибудь да уведомит; заяц шарахнется прочь, а дальше твое дело.

– Кракл бы, – Салиган хлебнул тюрегвизе и сунул флягу под нос коту, тот нюхнул, чихнул и попятился, – выразил надежду, что генерал осознает всю ошибочность своего прежнего служения, тем более что за Кольцом его ждут свободная дуксия и причитающиеся такому герою почести.

– Кракл всегда умел выражаться. Не расскажешь о своих похождениях? Интересно же!

– Ты любознательный, – одобрил Раймон, – тебе зачтется. Все получилось просто прелесть как простенько. Кроме меня, как зачинателя и равно всеми любимого члена дуксии, в депутацию вошли представители трех основных шаек: вояк, которые не с барсинцами, Кракла с женушкой, которые при барсинцах и не только, я тебе про них потом досплетничаю, и свободной Дженнифер, сиречь денежных мешков и мешочков. Первые поперек горла вторым и третьим, но какую-то силу они набрали и продолжают набирать. Если бы тебе понадобился подлый шпион и заговорщик, кого бы ты выбрал?

– Того, кого порвут с бóльшим удовольствием.

– Ты не только любознательный, – поднял палец Салиган, – ты умный. Я выбрал свободного Джереми, ты его не знаешь, это один из военных вожаков. Лично мне без разницы, что он, что его главный конкурент Тираноубийца, но с нами отправился дружок именно Джереми. Ты веришь в судьбу?

– Если надо выбрать одного подлеца из пары, верю.

– Воистину. Итак, позавчера к завтраку была подана легонькая отравка. Все, кроме вояки, его имя теперь не нужно даже ему самому, начали мучиться желудком. Ужасающее, разрывающее чуткую душу зрелище. К счастью, я вовремя заподозрил неладное и потому пострадал меньше спутников.

– И, – Ли хлебнул тюрегвизе, – превозмогая боль, приступил к поиску виноватых?

– Мало того, я их нашел. С помощью Дювье, который с успехом изобразил будущего покойника. Трактирный слуга, человек недалекий, но совершенно непредвзятый, видел, как негодяй что-то подбрасывает в кувшин. Видение было мимолетным, Дювье показался со спины и всего на пару мгновений, но этого хватило. Опознали того, кого нужно.

– Безымянный был еще и бесноватым?

– Как оказалось, хотя схватиться за оружие ему бы пришлось в любом случае. Подсказывай, иначе мне не интересно.

– Отравитель пошел на прорыв. Ты, разумеется, никого не убивал. Дювье?

– В целом верно, но есть нюансы. Негодяя добил один из кракловцев. Наши стражи к винишку тоже приложились, но скромнее, на пару выстрелов их хватило. Давай дальше.

– Дальше, – Савиньяк попытался погладить кота, но был неправильно понят: Раймон махнул лапой и прижался пузом к карте. – Дальше дукс Салиг, как единственный из ответственных лиц, способный сесть в седло, отправляется выполнять общую миссию. Его сопровождают домашний любимец и самый здоровый из охранников.

– Вот-вот, – свободный дукс прищелкнул пальцами, и кот, не вставая, развернулся. – Он хочет ловить и когтить, я тоже. Дичь с тебя.

– С утра погоним внутрь Кольца, там и встретишь. Учти, что беглецы обычно плохо соображают, а заячьи сержанты и даже капитаны про тебя и твою дуксию вряд ли наслышаны. Как бы сгоряча не пристрелили, а то и просто ограбить соблазнятся; вас всего двое, не отобьетесь.

– Трое, – Салиган махнул рукой, Раймон прыгнул и всеми четырьмя лапами вцепился в рукав, – и не зáлевым неудачникам задержать свободного дукса и сопровождающих его морд! Кстати, мне обещали свеженький платочек.

– Разве? – Лионель небрежно развязал кэналлийский узел. – Свежéй, увы, нет, мы в поиске.

– Так и я в поиске, – обрадовал свободный дукс, ловя презент. – Слушай, с чего тебе взбрело в голову шляться бестелесным призраком по Лаик и смущать Валме? Коко сказал бы, что ты становишься невежливым, впрочем, все мы за последние месяцы огрубели. Полтора часа до обеда – это много, давай что-нибудь добудем. В амбаре должны быть хорошие крысы.

Две почтенные пары, вбегающие по звонку ординарцы, приглушенный свет, сдержанные краски, неторопливый разговор, первый и вроде бы дружелюбный. Говорили по большей части хозяева: герцогиня ненавязчиво рассказывала о Лучших Людях – Матильда не сразу вспомнила, что в Талиге так называют не заевшуюся с Олларами знать. Герцог упорно признавал свои ошибки и нахваливал военных и какого-то епископа; к третьей перемене он Матильде понравился окончательно, от чего стало неловко. Дурить друзей тошно, но излишняя откровенность слишком часто оборачивается какой-нибудь дрянью. Алатка хлебнула местной настойки и от души пожалела о кагетском буйстве. Даже самый завалящий казарон не посадит за стол меньше дюжины родичей и приживальщиков, при которых можно болтать и смеяться, не затрагивая, по понятным причинам, ничего важного. Беда была в том, что Ноймаринены важного и хотели, вот и разогнали всех, не пустив за стол даже Урфриду.

– «Уходя в ночи, первый из четырех делает шаг к Ней», – припомнила Матильда кагетскую примету и тут же перевела. – После заката вчетвером лучше не оставаться. А раз уж остались, то или до восхода порог не переступай, или жди, когда войдет кто незваный.

– А слуги? – попалась герцогиня. – Они же все время ходят.

– Слуг Леворукий не считает.

– А что будет, если все же выйти?

– Не знаю, – мотнула головой алатка, – не видела. Болтают, что первый, кто выйдет, умрет, а я суеверная.

– То не грех, – Бонифаций всегда дул касеру, как воду, но в этот вечер опрокидывал стопки с нарочитой лихостью. – Так, глупость обычная… С Титом сим я переговорю, чего ж не переговорить, только не завтра. С дороги мы, отдышаться надобно да оглядеться.

– Ваше высокопреосвященство, – мягко возразил Ноймаринен, – я бы просил вас принять Тита Доннервальдского прежде, чем вы встретитесь с ректором Олларианской академии, а он может здесь быть уже послезавтра. В свое время я допустил ошибку… Вы знаете о судьбе преемника Сильвестра?

– Агния-то? – благоверный приподнял стопку. – Здоровье хозяйки! Рокэ его турнул, ибо труслив был и короля бросил.

– Не совсем так. – Герцог бросил быстрый взгляд на пустеющий графин. – Вас еще не предупредили о моей привычке?

– Мой супруг способен сидеть на месте, только когда ест, – объяснила герцогиня. – Когда тарелки пустеют, он принимается бродить. Конечно, Рудольф может себя заставить, и он заставит… да, да, монсеньор! Но если мы станем друзьями, как я на это надеюсь, он начнет гулять, причем не здесь, а по своему кабинету. Поверьте, это почти плац.

– Да пусть себе ходит, – засмеялась Матильда и поняла, что начинает хмелеть. Она, не Бонифаций, этот трезв, как кусок льда.

– Рудольфу нужно разрешение его высокопреосвященства, – герцогиня мило улыбнулась. – А я должна поблагодарить за тост; мужчины за своими делами слишком часто о нас забывают, не правда ли, ваше высочество?

– Ноги человеку для хождения дадены, – не сплоховал Бонифаций. – А супругу мою, чтоб не запутаться, лучше именем нареченным звать. Красивое у нее имя, да и сама хороша, хоть и путалась по молодости с еретиками.

– Если ее высочество мне разрешит. Но в таком случае я попрошу в ответ называть меня Георгия или даже Геора, так меня звали в юности… Еретиков мне знать не привелось, но среди друзей моей матери были и те, кого объявили врагами. Я об этом не думала, я была слишком молода и счастлива. Так вы даете мне свое разрешение?

– Охотно, – покривила душой алатка и, пользуясь ситуацией, добавила: – Но при условии, что ваш супруг будет поступать так же. Или это для талигойского двора слишком?

– Нет, я с радостью буду звать вас Матильдой, – Ноймаринен поднялся и отвесил красивый полупоклон. – Разумеется, не на тех ужасных церемониях, которые нам устраивает Георгия. Я уже называю по имени одну даму, подругу юности моей жены. Это графиня Савиньяк, надеюсь, вы с ней поладите.

– Я бы тоже хотела надеяться, – герцогиня покачала головой, закатным огнем сверкнули гранаты. – Увы, Арлина не слишком любит женское общество и может показаться резкой. Она все еще переживает смерть мужа, которого застрелил граф Борн.

– Ее высочество Матильда может поговорить с графиней Савиньяк об Эпинэ. – Ноймаринен улыбнулся и неторопливо пошел к сидящему на обрубке колонны бронзовому волку. – Норовом Арлетта в самом деле не серна, мы с ней едва не поссорились, но друг она хороший и в людях разбирается. С Жермоном, маршалом Ариго, и с Эпинэ была права она, а не я и не мои люди.

Так вот, об Агнии. Кардиналом он стал по воле покойного Сильвестра, но справиться с Манриком и Колиньяром не смог, не тот характер… Временщики, удирая от Ракана, увезли Агния с собой, я их обоз перехватил. Мерзавцы отправились под замок в Бергмарк, но менять кардинала я не счел правильным, я и сейчас считаю, что при сильном, знающем регенте Агний был бы достойным пастырем. Он добр, умен, знает Книгу Ожидания и лишен честолюбия, единственный его недостаток – слабость характера. Сперва он поддался временщикам, потом мне.

– Рудольф, – герцогиня подняла почти пустой бокал – надо ли…

– Надо, Георгия. Его высокопреосвященство должен знать, что случилось, тем более что судьба Агния еще не решена. Он не преступник и не интриган. Что такое, Урфрида? Мы заняты.

– О, ничего особенного, – быстро заверила бывшая маркграфиня, – просто я должна кое-что сказать маме.

– Ну так говори…

– Лучше я выйду, – герцогиня непринужденно отодвинула так и не допитый до конца бокал и встала, – нас больше не четверо, и я ничем не рискую. Заодно распоряжусь о…

Договорить герцогиня не успела, с грохотом распахнулась дверь, и Матильда узрела себя двухлетней давности. В копноподобном горчично-черном платье и дорогущем парике с буклями и локонами. На руках ворвавшейся царственности заходилась лаем пегая левретка, а следом бежали дежурный адъютант и пара сборчатых особ не первой молодости, розовая и голубая.

– Забери, – проревело чудище и сунуло собачонку розовой. – И прочь с глаз! Вы трое тоже могли бы убраться… Эта пусть пока будет.

– Давенпорт, выведите свиту маркизы, – оказавшийся ближе всех к нежданной гостье Ноймаринен то ли случайно, то ли нет, загородил мармалюцу от Матильды, и теперь по обе стороны герцога виднелись горчичного цвета полубочки. – Сударыня, при всем уважении к вашему имени и жизненным обстоятельствам…

– Не мелите чушь! – рыкнуло из-за герцога. – Я желаю видеть, в кого превратился мой сын и с кем он спутался. Вы при этом без надобности. Как тебя там, подойди!

– Дочь моя, – пророкотал Бонифаций, – тебе бы так в Багерлее прорываться, теперь же вода иссякла и древо иссохло. Оставь нас.

– Что?! – Горчичные половинки двинулись вперед, и не готовый к драке с дамой Ноймаринен отступил. – Огрызаешься?! И Леворукий бы с тобой, роди я приличного сына. Хотя бы одного. Трое было, один другого хуже: мозгляк, сквалыга и ты, юбочник. В черный балахон влез, чтобы только долгов не отдавать! На ком женился? На старухе! Бабке недоноска, который ввалился в Олларию и…

– Замолкни! – Вряд ли стол, пусть и не слишком большой, опрокинулся, если б его просто задели, хоть бы и таким задом, как у благоверного. Стол был перевернут с грохотом и звоном. Ахнула герцогиня, герцог схватился за шпагу, в дверь вбежал давешний адъютант.

– Завтра мы с супругой отбываем в Олларианскую академию, – супруг уже держал скривившуюся мармалюцу за локоть, и та… молчала. – Епископа Тита приму утром, а сейчас долг сыновний исполню. Провожу змею сию до колоды ея. Капитан Давенпорт!

– Ваше прео… высокопреосвященство?

– Дорогу показывай, а ты, супруга моя, здесь жди. Вернусь за тобой.

Задохнувшейся от восхищения Матильды хватило только на то, чтоб кивнуть; супруг, не выпуская локоть оказавшейся его матерью ведьмы, повлек ту к выходу. Промешкавший адъютант, подпрыгнув озадаченным кузнечиком, бросился вперед, проскочил между двумя юбками – горчичной и багряной – и придержал дверь. Благоверный протолкнул храпящую, как норовистая лошадь, родительницу в проем и выплыл следом. Так и не ушедшая Урфрида, резко дернув сбившуюся портьеру, прикрыла оказавшуюся без засова дверь.

– Мне следовало вас предупредить, – дочь Рудольфа и Георгии вновь была само спокойствие, – что маркиза Фукиано не уехала после приема, но я не сочла возможным… вдаваться в некоторые обстоятельства.

– Да, – Ноймаринен потер спину, – надо было вас предупредить. Как вы себя чувствуете?

– Молодо, – фыркнула совершенно счастливая Матильда. – Ничто так не молодит, как смерть единственного внука и появление вздорной свекрови.

– Сударыня… – герцог моргнул и внезапно расхохотался. – То есть… Прошу простить… Сударыня…

– Не сударыня… – выдохнула алатка, тоже давясь смехом. – Матильда… Стол кто поднимать будет?.. Грязно же…

– Лучше перейти в другую комнату, – Георгия, придержав юбки, обошла винную лужу, в которой плавали осколки и торчала непонятно как вставшая дыбом ложка. – В Серебряной гостиной сегодня обновили букеты. Его высокопреосвященство, когда он… освободится, присоединится к нам.

– Идемте, – буркнула алатка, позволяя Урфриде взять себя под локоть. Веселье и гордость разом куда-то делись, зато из памяти вылезло вроде бы напрочь забытое озеро мансая. Золотистые дурманящие волны лениво накатывали на берега, а вдали грохотало и топало. Это нагло выплясывала одинокая нога в черном ботфорте, да и чего бы она могла бояться? Коннер с его выдрами остался далеко, и сожрать разгулявшуюся нечисть было решительно некому.