Если юную девицу сопровождает замужняя дама, причем сопровождает к другой даме, немолодой и явно респектабельной, приличия соблюдены. И не важно, что истинная цель визита – молодой человек. Предполагать можно многое, а вот делиться предположениями не стоит, особенно если и сам молодой человек, и его родня знают толк во вразумлении сплетников.

– Гизелла хочет узнать больше о своем женихе, – маркиза Ноймар улыбнулась графине Савиньяк. – Мне ее любопытство, увы, не удовлетворить, Берто рос и вырос уже без меня.

– По мнению моего сына, Альберто Салина – хороший друг и отъявленный спорщик. Впрочем, припадем-ка мы к источнику. – Арлетта лично приоткрыла дверь в кабинет, где Арно усердно читал письмище Сэц-Пуэна. Столь усердно, что не счел нужным выйти. – Дитя мое, нужно твое мнение, и желательно немедленно.

– Сейчас, – откликнулся сын, с детства, как и сама Арлетта, избегавший слова «матушка». – Добрый день, сударыни.

– Гизелла хочет расспросить тебя про Берто Салину, – как могла строго объявила графиня. – Леона, нам лучше перейти в кабинет, при мне Арно откровенничать не станет.

– Ну почему… – запротестовал сын, но графиня только рукой махнула. В гостиной, куда то и дело заходят слуги с подносами, ничего предосудительного без острой на то необходимости не отмочит и Росио, а как переговорить с Леоной наедине, Арлетта думала второй день.

– Ты появилась удивительно кстати, – единожды приняв «ты», кэналлийцы и марикьяре к «выканью» не вернутся, сколько бы лет ни прошло. – Садись и считай, что ты в Сэ.

– Я и считаю, – Леона намотала выбившуюся прядь на палец. Для дуэньи она была слишком молода, знатна и хороша. – По мнению Урфриды, меня к вам затащила Гизелла, а по моему мнению, после обеда здесь будет еще одна гостья. Она начнет с опасений за судьбу сестры, а чем закончит, не скажу, однако Савиньяк с Эпинэ услышат звон в правом ухе.

– В правом ухе звенит, когда о нас вспоминают те, кто не нужен. – Ли изловить не выйдет, а вот как Рокэ догадался выдернуть из силков Робера? – Увы, я кэналлийский знаю больше по песням.

– Мой муж знает его достаточно, – маркиза была сама задумчивость, – но проявляет скромность. Моя свекровь и старшая золовка в своих знаниях уверены, но поймут лишь отдельные слова. Особенно если говорить быстро и неправильно, как рыбаки и контрабандисты.

– Я должна ждать твою свекровь?

– Не ее. Герцогиня Ноймаринен после завтрака почувствовала себя дурно и сейчас лежит с обвязанной головой. Так бывает, если с непривычки выпить крепкий шадди, но она выпила свою обычную чашку со сливками. Впрочем, так бывает и если в слабый шадди добавить вытяжку из зерен. Я этого не делала, хоть и собиралась.

– А кто-то сделал? – Воистину, Старая Придда становится королевской резиденцией!

– Мысль узнать больше про мужчину, к которому ей скоро ехать, Гизелле подала сестра, чью жизнь, по ее словам, сломали.

– Привела Гизеллу ты.

– Девочка попросила, а женщина со сломанной жизнью, – Леона слегка усмехнулась, – предпочитает разговоры наедине. Мне они тоже нравятся, но договорить с соберано я не успела. Только дотанцевать.

– Рокэ просил тебя что-то мне рассказать?

– Велел. – Так Леона говорила за шадди, когда речь зашла об алвасетской гитаре… или о смерти. – Соберано велит и тем берет на себя все, что мы натворим, исполняя приказ. Мне велено навестить мать, и знали бы вы, как я устала смотреть на горы без моря и сады, цветущие снегом.

– Гизелле будет проще привыкать к морю, когда ты будешь рядом.

Рокэ что-то затевает и боится оставлять заложников? Рокэ не затевает ничего, кроме войны, но опасается чужих затей? С Рокэ и Старой Приддой все в порядке, это графине Савиньяк после летних приключений мерещатся змеи?

– К морю не привыкают, – эта скользящая усмешка сведет с ума любого мужчину, но здесь нет мужчин. – Море слышат либо везде, либо нигде.

– Но вы едете?

– Людвиг не спорит с регентом, а будущая весна на перевалах ему не нравится. Меня отсылают, меня отпускают, но я ослушаюсь обоих и за все, что натворю, отвечу перед зеркалом и соберано.

– Я запишу твои слова. Рокэ меня зовет в Алвасете, я еще могу успеть к цветению гранатов.

– Так успейте! Кто видел алые склоны и зеленую воду, тому не нужны Рассветные сады, а кто не хочет в Рассвет, тот сильней любит жизнь. У нас говорят, жизнь способна лишь на ответную любовь, полюбишь ты, полюбят тебя.

– Тогда почему ты не едешь?

– Мне сказали, что я позволила погубить целый мир и женщину, куда лучшую, чем я. Это не так, но меня в самом деле не оказалось там, где нужно.

– Где, Леона?

– «Эту кровь уже смыло в море…»

– «Эти слезы высушил ветер». Что тебя тревожит?

– Две кошки. Черная лезет в окно, серая выходит в дверь, но разум свекрови рисует между черной головой и серым хвостом змеиное тело, получая чудовище. Я зажгу больше свечей.

Арлетта не ответила. Леона не нуждалась в понукании, она пришла рассказать, и она скажет всё, и так, как считает нужным. Дружба Рокэ исключает недоговорки, но с мыслями надо собраться обеим.

– Герцогиня Ноймаринен решила, – гостья слегка повернула шандал, и на замерзшем окне расцвели оранжевые лилии, – что соберано вызвал герцога Эпинэ по просьбе Валме. Она многое решает… Однажды ей пришло в голову, что соберано мертв. Я не хотела верить, но среди серого смерть кажется правдой.

– Герцогиня поделилась со мной своей догадкой, я растерялась и прервала разговор, но ведь Рокэ вернулся.

Леона Салина посмотрела на свой браслет.

– Я была просватана за Арсена Эпинэ, – длинные пальцы легонько коснулись браслета явно морисской работы, – и слегка влюблена в будущего свекра. Это ничего не значило, маркиз Эр-При светил лишь жене, а маркиза отражала этот свет. Лунное зеркало не разбить, да я и не пыталась, просто при встрече с рэем Морисом меня тянуло смеяться и вплетать цветы в волосы. Робер Эпинэ стал похож на отца, это заметила не только я, но и свекровь. Ее юность была отдана рэю Морису?

– Так казалось многим и мне.

– Свекровь ловит свою юность, а думает, что будущее Талига; Урфрида хочет другого, причем для себя. Мать с дочерью то вместе, то поврозь… Им кажется, что они разные, а они одинаковы, я боюсь их веры в преданность соберано Олларам.

– Ради Фердинанда Рокэ пошел больше, чем на смерть, – Арлетта поймала и удержала взгляд собеседницы, – но это не значит, что он сделает это вновь.

– Но не значит и обратного. Такое можно лишь проверить. Если бы я играла, я поставила бы на верность регента Талигу, но свекровь поставит на короля.

– Ты понимаешь, чего они вообще хотят?

– Я не понимаю, что они могут и почему соберано уехал, ничего не изменив. Прошлый раз его тоже не понимали, а он положил саблю на эшафот Фердинанда. Это была алатская сабля, такая же хранится в Алвасете.

Сабля Балинта и удар Балинта… Понял ли мэтр Инголс, что Росио продиктовал ему свое завещание, а это было именно завещание, пусть и скрытое?

– Леона, когда вы все гостили у нас, ты спокойно звала соберано по имени. Что изменилось?

– Так проще говорить о страшном, попробуйте, когда станете бояться. Имя – взгляд в глаза, титул – запись в расходной книге, а она равнодушна. Можно пойти дальше и не называть вообще никак, просто говорить «ушел», «велел», «умер»… Я только начинаю бояться, я говорю «соберано».

– Хорошо, я попробую.

Долгое отсутствие, долгое возвращение… Те четверо, что ныне объявлены демонами, тоже собирались вернуться, но вот оставил ли хоть кто-то из них распоряжения на случай гибели?

– А давай мы тоже? – Вальдес по своему обыкновению не потрудился объяснить, о чем речь, и был прав, потому что Лионель понял: адмиралу охота поискать Шарли.

– Давай, он мог забрать к северу.

Или к югу, или к западу, а то и вовсе застрять перед какой-нибудь наглотавшейся талой оттепельной воды речонкой, все равно ждали теперь уже не его; вернее, не только его. «Вороных» в затеваемой мистерии отлично заменяли витязи Коломана, так что всё теперь зависело от свободного дукса. Подоспеет Шарли прежде, чем объявится Салиган, – отлично. Нет – перед разведчиками Заля махнут медвежьими плащами алаты.

– Я так и думал, – обрадовался Ротгер. – Так мы на север?

– На север, – подтвердил Ли и потянулся за курткой. Адмирала следовало промять, слишком уж он напоминал Грато, проторчавшего неделю в деннике над полной кормушкой. Еще немного – разобьет дверь и пойдет куролесить.

Уехать, однако, не удалось: набравшийся адъютантского шика Мишель доложил, что к господину адмиралу рвется какой-то клирик. Зачем, не говорит, но настаивает просто ужас как.

– Ну во-от, – протянул Вальдес, – впрочем, аспиды так мило доносят… Пустите.

Дверь кэналлиец Савиньяк распахнул лично.

– Входите, святой отец. Только недолго.

– Да-да… – Еще не старый худощавый священник, придержав свой балахон, торопливо шагнул через порог. Он наверняка держал в уме хотя бы первую фразу, но при виде Вальдеса смог лишь всплеснуть руками и замереть.

Успевший устроиться на столе Ротгер величественно кивнул.

– Вот я, – представился он. – Мне нравится сидеть на столах и подоконниках, а Проэмперадор обладает королевскими полномочиями, так что я сижу совершенно законно. Кого желаете прикончить? И за что?

– Простите, – замялся клирик, – я… Я до конца не уверен, хотя… Понимаете, у меня только… предположения…

– Хорошо, давайте!

– Что?

– Предположения давайте. Взяток я не беру.

– Мне трудно говорить…

– Вообще или когда я на столе?

Святой отец растерялся окончательно; он до такой степени не походил на аконского епископа, что Ли почувствовал к гостю симпатию, пока еще легкую. Вальдес, кажется, тоже.

– Не важно, – заявил он, спрыгивая на пол и разворачивая кресло. – Садитесь. Когда сидишь, трудно упасть, так о чем, бишь, мы беседовали?

– Господин Вальдес, – клирик был то ли умен, то ли слишком потрясен, но без «сына» и «брата» он обошелся, – я… я ни в чем не уверен, но если я прав, то… то надо что-то делать!

– Ну, стало быть, сделаем. – Бешеный проверил пистолет и принялся осматривать кинжалы. – Заодно и прогуляемся, так и так собирались. Если вы стесняетесь, я расспрошу про вас какую-нибудь сплетницу, только представьтесь.

– Не надо!

– Ага, о вас таки говорят!

Об этом в самом деле говорили. Краснея и путая слова, гость, носивший незамысловатое имя Кассиан, объяснил, что его беспокоит судьба прихожанки, молоденькой небогатой вдовы, вышедшей замуж за состоятельного вдовца и почти сразу же переставшей посещать храм.

– Она не могла отвернуться от Создателя, – убеждал ходатай, – и не могла отрешить от Него свою дочь, а ее супруг… Про него говорят очень… про него и его покойную жену…

– Предыдущую? – деловито уточнил альмиранте. – Вы не пробовали навестить вашу вдову?

– Лилиан больше не вдова… Да, я приходил трижды. Первый раз меня провели в гостиную, она вышла и под взглядом мужа сказала, что счастлива, но очень занята по дому и просит ее не тревожить. Девочку я не видел. Второй раз я говорил лишь с супругом, третий – со слугой, и меня не пустили дальше ворот.

– Четвертый раз вы говорите со мной, в этом есть что-то сказочное… Мы идем или едем?

– Супруги живут через улицу от храма, но, понимаете… Я в некотором смысле… Меня подвез прихожанин, у него в городе были дела и…

– Верхом ездите?

– С трудом.

– Труд есть благо, так, по крайней мере, меня убеждали мои бергерские родичи. Не могу сказать, что убедили, но вас эта мысль утешит.

Утешенный или нет, на лошадь отец Кассиан залез самостоятельно. Ни объяснять, ни объясняться он не пытался, но Савиньяк как-то понял, что неведомая Лилиан клирику дорога, и отнюдь не как прихожанка.

Арно выжал себя досуха, толку-то! Его россказни могли пригодиться разве что какому-нибудь морскому Баваару, который бы раздумывал, брать Берто в рейд или лучше не надо. Что девушкам говорят про женихов, виконт более или менее представлял, но Гизелле было мало, что ее выдают за родовитого красавца и хорошего бойца.

– Вообще, – обнадежил напоследок виконт, – если тебе очень не захочется, Альберто настаивать не станет. Марикьяре – те же кэналлийцы, а там женщин не принуждают, у них даже обычай такой есть. Если девушка не хочет замуж, а ее пытаются принудить, она может сбежать и жить в приюте соберано, сколько захочет. Туда за ней никто не сунется. Франциск свои аббатства, по-моему, там и подглядел.

– Может быть… – Гизеллу приюты не занимали. – По-твоему, Салина возьмут браслет назад?

– Если ты вернешь, только это вряд ли. Альберто славный… И умница, в Лаик уж точно показал себя умней меня. Фехтует просто отлично, вроде бы еще и танцует. Он тебе обязательно понравится!

– Я видела маркиза… Мы даже поладили, но… – девушка пару раз повернула упомянутый браслет. – Тогда мое сердце было свободно, а теперь оно принадлежит другому.

– Ох ты ж!.. – Ну и разговорчик! – То есть… это точно? Ты уверена?

– Уже два дня, – она громко рассмеялась. – Ты не заметил?

– Нет, а должен был?

– Не знаю… Но люблю я именно тебя, только не с первого взгляда, а со второго. Позапрошлой осенью ты приезжал по делам, но я тебя тогда даже толком не запомнила, зато теперь… Ты стал отказываться от ордена, потом выскочила Октавия со своей лентой, а я смотрела и понимала: вот оно! То, что сильнее смерти и беспощадней удара молнии. О любви пишут как о чем-то роковом, а мне вдруг стало так… счастливо! Я и танцевать-то выскочила, потому что там был ты, иначе я бы подумала о каблуках и о том, что юбка задерется. А почему танцевал ты?

– Рокэ попросил. Они с Леоной решили, ну… вспомнить Алвасете, что ли, и вообще им надоело это занудство, оно и мне надоело. Ты меня извини, конечно, но зачем было короля натаскивать, как какую-то морискиллу?! Славный же мальчишка, и говорит как человек, а тут «неисчислимые бедствия», «торжествующая добродетель», «гнусные происки»… Бред!

– Так положено. Ты что, не понял, что я тебе сказала?

– Понял… – Хоть бы мама с Леоной вышли или слуги конфет принесли… – Всё как-то сразу…

– Радуга тоже вспыхивает сразу. Или… ты уже кого-то любишь?

– Ну… Как бы тебе объяснить… – не рассказывать же про оленьи бусы и маркитанточек, которыми «быкодеры» угощали своего скорее гостя, чем пленника! – Сердце у меня в порядке, в смысле оно свободно, но… у меня есть обязательства, от которых я не могу отказаться. Понимаешь, возможно, мне придется жениться ради дела. За пару лет это выяснится, но пока я не должен себя ни с кем связывать.

– Значит, твой брат в самом деле решил тебя женить на внучке Манрика.

– Чего?! – Будь у Арно во рту хоть что-то, он бы подавился, и это было бы просто отлично. Подавившись, можно закашляться, замахать руками и вежливо выскочить. А если при этом что-то как следует опрокинуть, еще и слуги примчатся, но виконт не подавился. – Какое… странное предположение.

– Ничего странного! – в глазах у Гизеллы появились слезы, но утешать, обнимать и целовать было нельзя. Как бы сказал Кроунер, ка-те-го-ирчески. – Твой брат стал хозяином Надора и вытребовал себе в управляющие Манрика, хотя ему самое место в Багер… будет в Багерлее, когда мы вернем Олларию. Надор, кроме владений Манриков, нищий, но маршалу Савиньяку в жены нужна, самое малое, графиня, вот третий сын может жениться и на виконтессе, титула рыжих пока не лишили. Мама говорит, старшая внучка Манрика – подходящая партия для Дарзье, только теперь у него ничего не выйдет.

– Ты про нашу дуэль? Дурзье вел себя мерзко и напросился.

– До тебя с этой Иолантой успели понянчиться Валме и Придд. Да и ты пристал к Октавии, чтобы она взяла эту… виконтессу ко двору. Не думай, я не ревную, ревнуют к ровне, или хотя бы к красавицам, и ты ее не любишь.

– Я ее… – Вот ведь кляча твоя несусветная, но гадостей про розовую дурочку он говорить не станет! – Иоланту я… уважаю за смелость, но жениться мне придется, если придется, на другой. На ком, сказать сейчас не могу, но слово я дал, так что должен быть свободен, пока… Пока там так или иначе не разрешится.

– Это я уже поняла, только любовь не спрашивает. Она вспыхивает и сжигает двоих – или одного.

– Ну, в общем, наверное, да… Я Веннена тоже читал, только первая любовь обычно заканчивается ничем. – У матери не закончилась, но у них с отцом было совсем другое!

– У меня не первая… – опять смешок, громкий и несчастный. – Ты, если хочешь знать, четвертый, только сейчас все по-настоящему и в последний раз!

– Четвертый? – Мать с маркизой шепчутся уже второй час, может, хватит? – Извини, пожалуйста, я забыл, что «сердце дамы – шкатулка с секретом»!

– Пожалуйста, я расскажу, это не стыдно, а смешно. В десять лет я влюбилась в маркграфа, когда он приехал на самые первые смотрины и начал бросать к ногам мамы всякие шкуры. Я даже спросила, нельзя ли отправить в Бергмарк меня, все так смеялись… Потом были еще две глупости, но мне они не мешали готовиться к замужеству, а теперь я не смогу! Это ты понять в состоянии?!

Так отчаянно смотрят упавшие лошади, смотрят и ждут помощи, и хорошо, если можно помочь! А если всей помощи – пуля, чтобы не мучилась?

– Гизелла, я даже не знаю…

– И я не знаю! Нам с тобой в Старой Галерее было так хорошо… Тогда я еще не успела понять, что ты не только танец в праздник! Я хочу тебя ждать, я тебе прощу все, что ты натворишь… И женитьбу, и интрижки, а они у тебя будут!

– Ты так думаешь?

– Я знаю. Папа маме не изменял, но в нем нет огня, как и в этом твоем Валентине, а в тебе есть… Знаешь, сколько про тебя говорят?

– Раз в двадцать меньше, чем про Ли, и раз в сто, чем про Рокэ.

– Если считать генералов и старух… Мама собирала новых фрейлин Октавии. Почти всех, твою Иоланту не позвали… Мы ели сласти и болтали, так вот, про твоего брата не говорили вообще.

– Еще бы, ведь Ли тут нет! Я тоже… скоро уеду, и у тебя все наладится.

– Ты уезжаешь? Куда?!

Да куда угодно, только бы поскорее!

– Я – разведчик, мое место при армии. Меня и сюда-то занесло, потому что надо было проститься с фок Варзов… Жаль его ужасно! Беднягу даже не убили, сердце сдало, прожил бы чуточку побольше, хотя бы Алву еще раз увидел.

– Ты можешь позвать Леону? – Девушка даже не встала, взлетела, как куропатка из-под ног. – Прямо сейчас?

– Могу, конечно.

– Так позови! Ты меня не любишь, я поняла, но я… Я тебя любить буду всегда. И ждать тоже буду. Что бы с тобой ни случилось, я буду тебя ждать, пойми это, пожалуйста!

– Спасибо.

– Не благодари. – Одна слеза все-таки выкатилась, и Гизелла ее смахнула. – Я не рада, что так вышло, но деваться мне некуда… Если бы я умела, я бы тебя приворожила, пусть это сорок раз грех и вечное проклятие. Но я могу только ждать и надеяться, что ты вспомнишь обо мне когда-нибудь… Тебе будет плохо или скучно, и ты вспомнишь и придешь. Зови Леону!

– Сейчас.

В кабинет Арно влетел, будто за ним гналась мармалюка, аж какие-то бумаги на пол спорхнули.

– Тебя укусили? – Кажется, мать была встревожена.

– Прошу простить за вторжение, – выдавить из себя улыбку виконту все-таки удалось. – Гизелла вспомнила о важном деле, и ей нужно срочно вернуться.

– Да, – согласилась маркиза Ноймар, – важные дела лучше выполнять немедленно. Арно, ты бывал в Алвасете?

– Нет пока.

– Это ошибка, и ее нужно исправить. Не дай этой весне уйти, она не вернется.

– Весна, – странным голосом откликнулась мать, – танцует с ветрами…

Каштан рядом с добротным двухэтажным домом внезапно вспомнил о другом дереве и другом окне. И о просьбе не умирать. О любви Мелхен не просила, а Ли ничего ей не обещал, но пока обходился без женщин, хотя в Западной Придде готовых к приключениям красоток хватало. В благополучных провинциях всегда много скучающих женщин, возможно, потому, что мужчины, с которыми не заскучаешь, уходят туда, где вода течет, а не зацветает.

– Лилиан живет здесь, – сообщил мужественно вытерпевший строевую рысь отец Кассиан. – Ее муж богат, пожалуй, богаче всех в приходе. Он прежде был негоциантом…

– Надеюсь, не контрабандистом. – Вальдес с явным интересом оглядел забор, дерево и крышу, но сдержался и повернул коня к воротам. – Отправьте кого-нибудь объехать заставы: вдруг именно сейчас наш ушастик захочет капустки.

– Господин Вальдес, – торопливо забормотал под удаляющийся топот клирик, – я считаю господина Гуго суровым негодяем, но он никогда не преступал закон.

– Тем лучше, – Ротгер поглубже нахлобучил шляпу. – Врываться к контрабандисту, пусть и бывшему, мне было бы не в радость, среди них много очень милых людей. Надеюсь, вы будете вести себя прилично, в том смысле, что не станете меня увещевать?

– Я бы вообще предпочел… Не участвовать… Не видеть.

– Ну уж нет, кто доил, того и сливки! Так, по крайней мере, считают в Бергмарк.

– Я знаю эту пословицу, но она подразумевает другое!

– А я подразумеваю, что вы будете маячить за моей спиной молча. – Ротгер тронул поводья, и жеребец залихватски саданул копытом в окованные медью створки. Отозвались сразу же.

– Мне нужны хозяева, – Вальдес оттер конем дюжего привратника и преспокойно въехал во двор. Бывший не контрабандист держал не только стража, но и пару цепных псов, но на Ротгера собаки если и наскакивали, то желая облизать. Эти, впрочем, сидели на цепи.

– Господин… – привратнику явно не хватало слов. – Господин Гуго… не велели… пускать… этих… которые…

– Парни, – Вальдес потихоньку начинал веселиться, – выясните, не собирается ли «этот который» драться. Если собрался, удовлетворите. Святой отец и шестеро со мной. Нет, восьмеро! Как-никак, логово сурового негодяя, я боюсь.

Суровый негодяй ждать себя не заставил и вышел на крыльцо сам. Выглядел он сообразно, с такой внешностью запросто сойдешь за отставного судью, но Лионелю отчего-то вспомнился покойный Арамона, вернее, его манера подбочениваться и громогласное «ха!». Ничего подобного Гуго, разумеется, не делал, не был он, скорее всего, и бесноватым, но что-то в рубленой физиономии заставляло думать, что клирик не ошибается.

– Господин Проэмперадор, не угодно ли вам пройти в дом, – «судья» был само спокойствие. – Ваша свита может подождать во флигеле.

Войти Вальдесу было угодно, расстаться со свитой – нет. Швырнув шляпой и плащом в выскочившую из какого-то чулана служанку, адмирал, обогнав хозяина, но не Мишеля с Ли, взлетел на второй этаж.

– Предъявите вашу жену, – заявил он с порога забитой тяжелой мебелью гостиной. – Ходят слухи, что вы ее то ли съели, то ли доедаете.

– Ложь, – припечатал «судья». – И я даже знаю чья.

– Ложь меня не интересует, – осклабился Ротгер, – в отличие от поедания вдов и сирот. Это я, как Проэмперадор, должен пресекать.

– Ложь, с вашего разрешения, я пресеку сам.

– Ваше дело.

– Благодарю вас. Извольте немного подождать.

– В вашем обществе. У вас громкий голос, супруга вас услышит.

– Как вам будет угодно, – Гуго распахнул дальнюю дверь и заорал вглубь дома: – Лилиан, выйдите, у нас важные гости. Господин Проэмперадор, вы торопитесь или я могу предложить вам вина?

– Это может сделать ваша супруга.

– Лилиан сделала бы это с огромной радостью, но ей нездоровится. Ничего зловещего в этом нет, напротив. Что мне будет за сведение счетов с доносчиком и лжецом?

– Я не силен в богословии.

– Я тоже, и не стремлюсь, но свое доброе имя защитить намерен.

– А, вот вы о чем… Защищайте, сколько угодно.

– Благодарю вас. Разрешите представить вам мою супругу. Лилиан, господин Проэмперадор желает удостовериться, что мы счастливы, что бы про нас ни болтали.

– Да, господин Проэмперадор, – бледненькая молодая женщина сделала красивый реверанс, – мы очень счастливы.

– Вы в этом уверены?

– О да, – она улыбнулась, показав ровные белые зубки, десны были бледноваты, – Гуго… Мой муж – человек резкий и не любит бесцельного времяпрепровождения, но он очень… очень добр и ко мне, и к моей дочери.

– С Лилиан быть злым просто нельзя, – вмешался муж, – но ей в самом деле нездоровится. Разрешите ей вернуться к себе, а я и мой погреб в полном вашем распоряжении.

– Я с удовольствием выпью за здоровье Лилиан, – в глазах Ротгера мелькнула синяя искра. – Мне нравится смотреть в глаза счастливым женщинам. Сударыня, неужели вы меня не поцелуете перед уходом? Святой отец выйдет…

– Сударь, я, право… Гуго…

– Лилиан, – засмеялся муж, – подойди и поцелуй.

Женщина торопливо поправила шейную косынку и то ли случайно, то ли нет столкнулась глазами с клириком, тот повернулся и почти выбежал. Гуго поморщился и спросил, какие вина предпочитает Проэмперадор.

– Кровь, – бросил Вальдес, – само собой, я предпочитаю кровь, причем дурную. Сударыня, так что же?

Она больше не спорила, и глаз тоже не поднимала. Родовитые дамы, если б их казнили публично, так поднимались бы на эшафот.

– Это не больно, – заверил альмиранте, – вы вытерпели гораздо больше.

Шейный платочек шарахнулся в сторону серебристой бабочкой, женщина рванулась, но вырваться от Вальдеса? На всякий случай Ли шагнул к мужу, тот был спокоен и продолжал улыбаться. Неприятно, но от скверной улыбки до белых глаз, как от доноса до погромов.

– Лилиан, – мурлыкнул Вальдес, – откуда у вас столько синяков?

– Ударилась.

– Вы примеряли хомут? И кандалы на запястья?

– У меня… слабые жилы.

– Тем более их стоит беречь. Где ваша дочь?

– В детской…

– Приведите ее. Или нет, я не хочу расставаться со счастьем, пусть и чужим.

– Господин Проэмперадор, – Гуго больше не улыбался. – Должен…

– Стоять. – Ротгер не кричал, а скорей по-кошачьи шипел, но дернувшийся было Гуго остался на месте. – Лилиан, где ваша дочь?

– Она… здесь.

– Где?

– В доме…

– Лилиан не…

– Молчать. Лилиан, в какой комнате девочка?

– Не знаю…

– Так и попадаешь в сказку, – адмиральский оскал был ослепителен. Наверняка именно так он улыбнулся своему Бермессеру. Напоследок. – То, что человек не знает в своем доме, принадлежит закатной твари, то есть мне. Парни, найдите девочку. Быстро.

Муха с Мишелем бросились вглубь дома, Егоза – в прихожую. Муж дернулся, и Ли шагнул к нему, тоже улыбаясь, чужое счастье заразительно, хоть и не так, как желание убить…

Все замерло, кроме часов и метнувшегося по стене таракана. Муж буравил глазами жену, жена смотрела в пол, не пытаясь ни вырываться, ни оправдываться, ни оправдывать. Вроде бы чистый дом, вроде бы счастливые хозяева, и вдруг таракан и синяки. Аллегорично, но гнездо разворошено, бросать его просто так нельзя, придется отбирать счастливую жену у доброго мужа и куда-то девать заварившего кашу клирика. Как раз хватит до начала настоящего дела.

Муха вернулся быстро и один.

– Пусто, – доложил он. – Как-то непохоже, чтоб там ребятенок был… Уж больно в порядке все… хоть бы кукла какая валялась!

– Лилиан, где ваша дочь?

– Не знаю…

– Гуго, где ваша падчерица?

– В детской. Если нет, выскочила и спряталась. Она любит так делать.

– Парни, – Вальдес сощурился не хуже матери, – помогите доброму отчиму… вспомнить. Лилиан, они это умеют, ведь пленные дриксы так забывчивы.

– Лотти… наказана… – прошептала внезапно Лилиан. – Она… взяла чужое…

– Здесь есть чужие? Тогда зачем вам собаки?

…Девочку с заплывшими от побоев и плача глазами отыскал Мишель. В запертом чулане. Дочка Лилиан вцепилась в солдата, как цепляются утопающие, из глаз «фульгата» глядела смерть.

– Не надо, – прошептала мать, – не надо… Гуго…

– У вашей дочери ваши жилы, сударыня, – холодно заметил Ротгер. – Весной я ее у вас отберу и отправлю в Бергмарк к своей тетушке, здешнее воспитание не идет ей на пользу. Кажется, я говорил, что предпочитаю дурную кровь? Говорил или нет?

– Говорили, – Гуго пытался понять, что имел в виду Проэмперадор, но так и умер, не поняв. Из пистолета Вальдес промахивался не чаще Рокэ, а Рокэ не промахивался никогда.

– Кто-нибудь, позовите клирика. – Бешеный подбросил и поймал разряженный пистолет. – Бергеры учат дочерей говорить «нет» и в случае необходимости бить обидчиков. Кулаком. Если девочка обучится правильно складывать пальцы, ее отказ будет выглядеть убедительно. Подумать только, мне с Марикьяры это казалось грубостью и излишеством… О, а вот и святой отец.

Олларианец, надо отдать ему должное, при виде трупа не закричал и лицо руками не закрыл, глянул мельком на развалившегося в кровавой луже Гуго и дальше смотрел только на замершую женщину. Если он на свои иконы смотрел так же, его молитвы не могли остаться без ответа. Разве что отвечать было некому.

– Монсеньор, – доложил приведший священника «фульгат». – Тут от Рединга… Так что нашелся… нашлась пропажа! Вечерком подтянутся.

– Я почти счастлив и сейчас буду очень занят. – Альмиранте перехватил взгляд клирика. – Сударь, вы это затеяли, вам и разгребать. Вдова ошиблась, с кем не бывает, я знавал людей, которые вдовели больше двух раз, и ничего… Браслета на вас нет, так что женитесь.

– Кто? – клирик казался растерянным. – Когда?

– Вы и сейчас. Я, как это ни печально, начинаю торопиться, – объявил Ротгер и принялся перезаряжать судьбоносный пистолет. Начиналась настоящая игра, в которой мещанкам с восковыми незабудками и влюбленным священникам места не оставалось, хотя сегодняшнее приключение давало повод задуматься. О пристреленном Гуго, вернее, о десятках и сотнях вполне живых мерзавцев, которым, чтоб расцвести пышным цветом, нужна не сама скверна, а возведенное в обычай зверство, без которого в нынешней заварухе не обойтись. Единственное, что может сейчас спасти, это скорость. «Бесноватых» нужно передавить прежде, чем к вербовщикам потянутся любители чужого страха. Этим и займемся, а философия ждет.

Кэналлийский охранник подавил усмешку и вслушался в лепет священника. Отец Кассиан, если и подумывал жениться, то явно не столь скоропалительно.

– Так сразу… – блеял он. – До похорон… Без оглашения… С этими… жуткими синяками!

– Свечей не зажигайте, только и всего, – посоветовал, орудуя ершиком, Вальдес. – В полутьме все равно будет красиво. Слушайте, вы… влюбленный! Лилиан, если ее прямо сейчас не схватить, примется носить траур и лить слезки, пока не появится новый негодяй и не загонит ее в новый угол. Она кивнет, а вы приметесь страдать и надоедать Создателю, потому что Проэмперадоры с пистолетами в вашей глуши – редкость. Возблагодарите Его за то, что Он послал вам меня, и вперед! Подарочек к свадьбе я пришлю, хотя хозяйство теперь ваше.

– Я не стану здесь жить! – Лилиан в первый раз повысила голос, кажется, она собиралась рыдать. – Нет, только не здесь!

– Глупости! – Ротгер уже встал на другой след, а прошлое, хоть бы и недавнее, его не волновало никогда. – Столы и стулья не виноваты, и потом, им тоже хочется чего-то доброго. У них отняли небо, ветер, шелест листьев и птичьи голоса, так дайте им взамен немного человеческого счастья. Скатерти и простыни, так и быть, смените, а слуг я беру на себя, им самое место на каторге. Как пособникам.

Фрида пришла. В черном платье с такой багряной оторочкой, что при свечах сходит за алую. Арлетта спокойно отложила перо и приветливо улыбнулась.

– Вы вряд ли ожидали меня увидеть, – предположила гостья, занимая то же кресло, что и предсказавшая визит золовки Леона, – но я не могла не прийти.

– Понимаю, – пустила в ход ненавидимое Робером слово графиня. – Вас беспокоит судьба Гизеллы.

– Отнюдь нет, – покачала головой бывшая маркграфиня. – Меня беспокоит судьба Талига и отчасти моя, хоть я и солгу маме, когда она спросит о нашем разговоре. Вы, впрочем, можете меня выдать, в прошлый раз вы так и сделали.

– Вот как? – на сей раз графиня Савиньяк уподобилась незнакомому Бруно.

– Вы рассказали маме о моем письме, – поторопилась объяснить Урфрида. Рокэ не зря рекомендовал присказку принца Зильбершванфлоссе, она позволяла спрашивать, не отвечая. – Я повела себя неосторожно и делаю это вновь.

– Так ваши претензии к матери и дочери Арамона были тайной?

– Уже не важно. Я думала прийти раньше, но у вас было слишком много гостей.

– Их и сейчас немало, но можно подождать, пока все разъедутся.

– Зачем? – Дочь Георгии изящно поправила кружево. – Мне не следовало вам писать и тем более не следовало дурно отзываться об этих женщинах, они для этого слишком обаятельны. Я, именно я, не хочу шадди, но если вы собираетесь его пить, выпью лимонной воды или чего-то в этом роде.

– А вина?

– В самом деле… У вас же должно быть кэналлийское… Тогда любую «Кровь».

– Хорошо, – Арлетта небрежно дернула шнур. Урфрида принялась разглядывать потолок. Она молчала, пока хозяйка отдавала распоряжения, что было понятно, но дверь за камеристкой закрылась, а гостья продолжала выискивать на плафоне то ли былые страдания, то ли несостоявшуюся любовь. Арлетта не мешала, благо письмище Сэц-Пуэна оставалось под рукой. Потихоньку плакали свечи, тикали часы, затем принесли шадди, «Змеиную кровь» и зимние фрукты.

– Не тревожьте нас, – велела слугам Арлетта, возвращаясь к описанию боя на батарее. Арно с Валентином предупреждены и явятся запоздно, Ариго перебрался к Людвигу, с которым завтра и уезжает. Мешать некому, разве что у Георгии пройдет голова. За чем бы Урфрида ни явилась, начинать настоящий разговор придется ей.

Графиня неспешно одолевала страницу за страницей; одноглазый кавалерист оказался неожиданно талантлив, куда талантливей чуть не оседлавшего его мэтра. Рассказ не просто увлекал, он был чистым и правдивым, уж это-то вдова и мать маршалов понять могла.

– Сударыня, вас это удивит, – расколола молчание Урфрида, – но я буду неприлично откровенна. Я понимаю свой долг и люблю Талиг, при необходимости я пожертвовала бы ради него жизнью, но второй раз жертвовать гордостью и счастьем не готова.

Повторить «вот как» было бы слишком, и Арлетта просто положила письмо на стол.

– Вы знаете больше, чем мне бы хотелось, – бывшая маркграфиня была само спокойствие, – зато я могу быть с вами откровенна. Я рассчитываю со временем стать вашей дочерью, и я не намерена становиться герцогиней Эпинэ, как бы этого ни хотела мама. К сожалению, я совершила несколько ошибок, которые были неверно истолкованы сперва вашим сыном, а затем и вами. Я не прошу вас вмешиваться в мои отношения с Лионелем, их исправлять мне, но вы можете раз и навсегда избавить если не меня, то Эпинэ, которому вы покровительствуете, от унизительных разговоров и предложений.

– Я с удовольствием помогу Ро, – немедленно согласилась предполагаемая свекровь, – хотя не совсем понимаю, о чем речь. В ближайшее время он не намерен жениться ни на вас, ни на ком-либо еще.

– Я знаю, но намерения этого человека никогда ничего не значили. Эпинэ сделает то, что ему скажут, если скажут правильно. Я примерно представляю, о чем с ним говорила мама. К счастью, Валмонов не устраивает мое появление рядом с младшим принцем, и Иноходец отправился в армию.

– Вы полагаете, дело в Валмонах? – с наслаждением уточнила Арлетта, успевшая получить от сына полный отчет о бегстве Ро.

– Да, – по части уверенности Урфрида могла тягаться не только с матерью, но и с бабкой, – и меня это полностью устраивает. В своем нынешнем положении я не связана временем, как девица на выданье, и могу ждать довольно долго, однако, если вы согласитесь с мамой, Алва и Эпинэ к вам прислушаются, особенно если того же захочет и Лионель. Я в любом случае отвечу «нет», но неловко будет всем.

– Вы переоцениваете мое влияние и недооцениваете Эпинэ. – Ро – умница, и он еще будет счастлив! – Впрочем, вам нужно мое слово. Хорошо, я не стану уговаривать Робера вступить в союз с севером.

– Благодарю вас. Я оцениваю по достоинству всех, включая себя. Герцог Эпинэ красив, темноволос, не слишком умен, но, насколько я могу судить, крайне порядочен. Мама могла быть с таким человеком счастлива, разумеется, если бы он занял достойное положение, но я ценю в мужчинах другое. Вы мне так ничего и не сказали о моем письме.

– Я могу лишь повторить то, что сказала Геор… Вашей матери.

– Не стоит, лучше скажу я. Немногие женщины способны признавать свои ошибки, и я одна из них. Девица Арамона в самом деле полезна для армии, а дуэль Лионеля с генералом Манриком имела сугубо политическую подоплеку, однако вы сказали матери больше, чем я написала. Я могу лишь удивляться вашей близости с сыном.

– Да, мы довольно дружны, но из чего вы сделали такой вывод?

– Из того, что мама знает о связях моих братьев отнюдь не с их слов.

– Что ж, видимо, я угадала, – призналась со всей возможной доброжелательностью Арлетта. – Вы и Лионель были вместе и расстались. Что ж, бывает…

– Хорошо, что вы ничего не знаете, я имею в виду объяснения, которые Лионель мог дать нашему разрыву. Я поддалась чувству и рискнула объясниться прежде, чем получила свободу, а мне следовало вспомнить, что я выбрала командора Горной марки. Лионель мог позволить себе ни к чему не обязывающую связь, тем более что маркграф не скрывал своего отношения к нашему браку, но не стать видимой причиной развода, ведь Талиг слишком нуждается в бергерских клинках. Теперь положение изменилось, однако мне придется провести с родителями не менее года. Разумеется, я не позволю себе вольностей, и опять-таки разумеется, я с пониманием отнесусь к тому, что Лионель время от времени будет проводить время с женщинами. Я умышленно не называю их дамами, его связь с ровней была бы мне неприятна. Я вас удивила?

– В некоторой степени. Что вы скажете о вине?

– Наверняка оно прекрасно, но меня сейчас занимает другое, и я не могу должным образом оценить вкус. Я не откажусь от своих слов, если вы передадите их маме, но я бы этого очень не хотела.

– Будь по-вашему, – Арлетта поднесла чашку шадди к губам, но вкуса тоже не почувствовала. – Как вы находите барона Коко?

– Он забавен и неплохо разбирается в некоторых вещах. Я сказала все, что собиралась.

– А я услышала, – графиня не утерпела и сощурилась. – Судьба Гизеллы вас действительно не волнует?

– О, сестра быстро успокоится. Она влюблялась уже несколько раз, отказавшийся от ордена красивый военный не мог ее не заинтриговать, особенно после того, как в него вцепилась Октавия. Уверяю вас, это увлечение не повод разрывать помолвку, однако семейству Салина придется проявить терпение. Возможно, у Гизеллы и есть крылья, но птицы не самые разумные и ответственные существа. То, чего сестра не понимает до сих пор, я осознала лет в двенадцать. Прошу меня извинить, я должна проведать маму.

– Передайте, что я желаю ей скорейшего выздоровления.

– Обязательно, благодарю вас.

Бывшая маркграфиня поднялась и вышла, на прощанье сверкнув ограненными на агарийский манер гранатами. Марианне цвета молний пристали бы больше, цвета молний и счастье… Арлетта зачем-то выплеснула недопитое вино в поддувало, вызвала слуг и, прихватив гороскопы, которыми давно следовало заняться, перебралась в гостиную. Ощущения были пакостные, хотя отсутствие согласия между дамами Ноймаринен скорее успокаивало.