Валентин не ошибся: с Иноходцем их в королевские комнаты впустили без звука; мало того, какой-то похожий на корень если не петрушки, то пастернака господин сообщил, что ее светлость предупреждала о возможном визите его светлости с сопровождающими.

– Сейчас, – «пастернак» говорил навзрыд, будто вирши читал, – сейчас его величество и ее высочество заканчивают свой полдник.

– Очень хорошо, – с негаданной уверенностью бросил Эпинэ. – Проводите нас.

– Да, монсеньор, прошу за мной. Сегодня ясно и холодно, это способствует усвоению пищи. Не желаете откушать тот же молочный десерт, что и его величество?

– Нет, – отрезал Иноходец, и у не терпевшего зыбкую молочную дрянь Арно отлегло от сердца. Оказавшийся королевским воспитателем «пастернак», не прекращая подвывать и предлагать, провел их высоченным коридором и четырежды стукнул в свежепозолоченную дверь.

– Герцог Эпинэ и виконт Сэ к его величеству!

Открыли сразу, можно даже сказать, распахнули, и Арно увидел короля за столом, принцессу у двери, и рядом с ней – румяную накрахмаленную особу, которая при виде гостей стала еще румяней.

– Ваше величество, – прорыдал воспитатель, – вас желает видеть ваш двоюродный дядя, герцог Эпинэ, маршал от кавалерии и Пр…

– Аудиенция, которую вы обещали виконту Сэ, – вмешался маршал от кавалерии, – состоится прямо сейчас. Виконт Сэ здесь.

– С жуком? – король живо слез со стула и вдруг заморгал. – Ой, а… А тетя…

– Жук! – достойным Понси тоном провозгласил Арно, водружая шкатулку рядом с миской присыпанного орехами молочного киселя. – Усач шипогрудый! Превеликий, как бабочка.

Гайифская шкатулка открылась с подобающим звуком, жук сидел в прежней позе, хотя в какой ему еще сидеть? Верхние жесткие крылья переливались, усища, жвалы и шипы грозно чернели. Король был потрясен и восхищен. Сдавленно ахнув, его величество застыл над шестиногим дивом.

– Осторожно, – затрепыхался воспитатель, – умоляю… Он может укусить… Это опасно, нужно… нужно…

– Вон! – Карл Четвертый топнул ногой, но королям можно и не такое. – Не смей…

– Это опасно! – теперь встревоженный балбес наступал на Эпинэ. – Это может быть опасно… Как старший родственник его величества, вы… Вы несете полную…

За плечом громко и коротко взвыло, будто коту хвост прищемили, и тут же стукнуло что-то деревянное. Заглядевшийся на «пастернака» Арно торопливо обернулся: ее высочество Октавия трясла рукой, его величество сжимал кулачки, шкатулка с оторванной крышкой валялась на полу…

– Ты зачем? – укорял Карл. – Зачем хватала?

– Он кусается, – принцесса сунула пальчик в рот. – Больно!

– Ну зачем ты…

– Ее высочество укушена… Укушена неизвестной тварью!

– Шипогрудым… усачом… – Арно душил смех… – Он не ядовитый, он уже кусал… капрала Кроунера…

– Больно… – хныкнула Октавия. – Гадость!

– Зачем трогала? Это мой… это Наш жук!

– А-а-а-а-а…

Позабытая за всей этой суматохой крахмальная дама вопила, тыкая пальцем в королевский десерт, где что-то темнело. Арно подскочил и увидел усача! То ли выпавший, то ли отброшенный укушенной принцессой жук влетел в кисель, и, кажется, ему там понравилось. Точно! Страшная тварь слегка ворочалась в дрожащей белизне, она явно завтракала. А почему бы и нет? Жуки с бабочками вовсю лопают всякие нектары…

– Замолчите! – подоспевший Иноходец цыкнул сразу на орущую дуру и бубнящего надоеду. – Арно, вытащи-ка этого шипогрудого.

– Не надо! – запротестовал король. – Он голодный. Пусть кушает…

– Мне больно! – принцесса с надутыми губками как-то оказалась возле Арно и теперь тянула к нему пальчик, на котором при желании можно было разглядеть пару красных точек. – Он кусачий!

– Он испугался, – нашелся виконт.

– Да, – подтвердил король. – А ты сама…

Девочка шмыгнула носом, усач, как назло, завозился, накрахмаленная вздрогнула и с воплем «Жо!» бросилась к «пастернаку», тот отшатнулся, забормотав что-то о спокойствии и манерах.

– Сударь, – не растерялся Эпинэ, – успокойте женщину. Лучше всего уведите.

– Жо… Милый… Да… Забери меня отсюда…

– Жо… Да… Забери меня…

– Госпожа Теодорина, возьмите себя в руки! Монсеньор, прошу… умоляю не понять случившееся превратно. Я никогда не давал прислуге ни малейшего повода, но стареющие женщины…

– Жо… Но ты… ты…

– Госпожа Теодорина, немедленно прекратите мне тыкать и не цепляйтесь за меня! Это оскорбительно. Иначе мне придется настоять на вашем удалении.

– А… как же… Ты же… Вы же говорили… Шарло скоро заберут военные… Мы уедем… Свой дом, детки… Я еще не старуха…

– Глупая курица, да замолчи же ты наконец! Иначе мне придется… переговорить с ее светлостью о твоем поведении. Монсеньор, уверяю, я так низко не опускался. Мне говорили… Говорили, что эта женщина ворует у прачек мое белье, стирает и подбрасывает мне, но я не обращал внимания. Для меня главным была чистота, я не опускался до розысков, и вот результат.

Он не опускался так низко… И до розысков тоже не опускался. И до прислуги… Он просто был любовником няньки и в придачу трусливой мразью. Обычное дело, Эпинэ оно никоим образом не касалось.

– Ох, что ж это я? – Женщина отшатнулась от своего милого и застыла, безвольно опустив руки. У Коко была похожая статуэтка – «Царевна Элкимена осознает предательство».

– Госпожа Теодорина! Соизвольте, наконец, сказать его светлости правду. Не вынуждайте меня на крайние меры!

– Монсеньор… Монсеньор… – Бедолага так и стояла, даже слез не вытирала, а они уже не текли – сыпались. – Я испугалась этого, чердого… У бедя побутилось в голове… Господид Вифо дикогда де давал… И падталоды я взяла… Таб тесебочка ослабла… Я… Я…

Она не была царевной, эта кормилица, и красавицей тоже не была, но Иноходца прорвало.

– Хватит! – рыкнул он. – Госпожа Теодорина, ступайте отдохнуть. А вы, сударь, убирайтесь… Нет, постойте! В этой комнате есть ваши вещи?

– Только столовый прибор… Монсеньор…

– Забирайте, и прочь! Сюда вы больше не вернетесь.

– Монсеньор, неужели вы поверили?! Меня пригласили к его величеству… У меня лучшие аттестации, я…

– Вы подлец, трус и нахлебник. – Убить бы, да вокруг слишком мирно, и Рокэ уехал. – Королей не должны учить лжецы и предатели, это дорого обходится. Где ваш прибор?

– Иди вон! – позабытый было король в свою очередь позабыл даже о жуке. – Вон!

Первой исчезла женщина, вторым… мужчиной этого Жо у Робера назвать не получалось. Заводят таких, а потом гадают, откуда берутся Мараны с Рокслеями!

– Его насовсем выгнали? – встревоженно уточнил Карл. – Как шелудивого пса?

– Насовсем! – отрезал Эпинэ, понимая, что настоит на своем. – Ему здесь не место.

– Ура! – Карл подпрыгнул и тут же принял серьезный вид. – Мы благодарим вас за очень огромную услугу.

– Не за что, – отмахнулся Иноходец. – Арно, вытащи, наконец, свое чудище из киселя.

– Пусть он сперва покушает, – сменила гнев на милость Октавия. – Я его больше не боюсь. Виконт, а где моя лента?

– В… моих вещах.

– Ты должен ее носить, как мой рыцарь.

– Обязательно, ваше высочество.

– Лучше я эту подарю, – принцесса схватилась за косу. – Мне она больше нравится. Только ты ее везде носи!

– Не мешай нам! – Карл сжал руку Арно. – Ты оставишь его мне? Я его буду кормить… У меня есть ящик с Драконом, он будет там жить.

– Там же ордена, – напомнила Октавия. – Виконт Сэ, носите эту ленту на память обо мне. Я буду ждать известий о ваших подвигах. Ну вот!..

Из всех, кого могло принести, Гизелла Ноймаринен, безусловно, была лучшей.

– Теодора плачет, – объявила с порога юная герцогиня. – Что с ней такое?

– Ее Суслик обидел, – буркнула Октавия. – Ну зачем ты пришла?

– Я… решила взглянуть на жука, – объяснила девица Ноймаринен, не отрывая взгляда от виконта Сэ. – Где он?

– В киселе, – указал король, – смотри! Правда, красивый? Теперь он будет жить у меня.

– Только не трогай, – уточнила принцесса, выставив пострадавший пальчик. – Он кусается!

– Ты сама, – вступился за нового питомца король, – сама к нему сунулась!

– Я только крылышки потрогать!

– Виконт, я забыла, как зовут этого кусаку? – То, что Гизеллу Ноймаринен занимал явно не жук, Робер понял еще вчера в Старой Галерее. Вернее, это подметила Леона, которую до отъезда надо увидеть хотя бы мельком, иначе она подумает… Может подумать, что он удрал из-за того, что вышло ночью.

– Моего жука зовут Усач, – гордо объявил Карл, – шипастый и великий как бабочка.

– Все равно он кусается! – фыркнула принцесса.

– Он больше бабочек, – Гизелла подошла вроде бы и к жуку, но на самом деле к Арно. – Виконт, почему его так зовут?

– Вообще-то его пока никак не зовут, – рассмеялся Арно. – Название мы с Приддом и Кроунером придумали по правилам Карла Рафианского, но сперва нужно подтвердить, что сьентифики такой твари еще не знают. Я обещал Кроунеру – капралу, который его нашел, – отослать заверенное описание вместе с жуком в Академию.

– Мы его заверим, – Карл пододвинул тарелку с успокоившимся усачом поближе к себе, – но не отдадим. Мы велим его нарисовать.

– Так какое название вы придумали? – Октавия обошла Гизеллу и тоже пристроилась к Арно. С другой стороны.

– Усач шипогрудый блестящий превеликий как Бабочка, – виконт поклонился ее высочеству, – но с вашего разрешения я добавлю «больнокусающий». Ваше высочество, могу я попросить вас за неких молодых особ?

– Зачем?

– Вам нужны фрейлины, а там, где мы поймали усача, живут сестры Эдита и Аманда. Они очень славные и лишь немного младше вас, вместе вам будет весело. Кроме того, я очень прошу вас принять к себе девицу Иоланту Манрик.

– Зачем? – спросила принцесса и повернулась к брату. – Ты ведь помнишь про Манриков?

– Они плохие, – король набрал воздуха и выпалил: – Они принесли Талигу неисчислимые бедствия и способствовали гибели наших августейших родителей.

– Иоланта не способствовала, – Арно принялся привязывать к эфесу голубую ленту. – Ваше высочество, вас не затруднит мне помочь?

– У меня выйдет лучше, – Гизелла опередила кузину, – хоть я из кос и выросла уже.

– Зато у меня волосы лучше! Они как солнышко, а у тебя серые.

– Я поддерживаю просьбу виконта, – остаться в стороне Робер не мог. – Ваша мама, Октавия, обязательно бы взяла эту Иоланту.

– А я не хочу! – Карл топнул ногой, кажется, это было привычкой. – Манрики принесли Талигу неисчислимые бедствия…

– Ты это уже говорил!

– Эпинэ, – теперь на пороге стоял герцог Ноймаринен, – хорошо, что вы еще здесь. Во-первых, вас срочно отзывает Алва, а во-вторых, я хочу понять, за что вы прогнали воспитателя.

– Монсеньор, – у Валентина таки получилось! – позвольте объяснить все в другом месте.

– Суслика из-за Теодоры прогнали! – Октавия молчать не собиралась. – Мы его назад не хотим. Ведь правда?

– Да… он препятствует процветанию Талига. – Карл был сама серьезность. – Дядя Руди, надо заверить письмо сьентификам, жук теперь будет больнокусачим. И еще я согласен на эту, которая сама не виновата, а мы должны проявлять милость к павшим.

– Скажи про Эдиту, – живо напомнила королю сестрица. – Мне со всякими дылдами скучно!

Гостиная была прежней, но вторжение нежелательных особ на сей раз исключалось: шадди у герцогини Ноймаринен пьют лишь те, кого желает видеть хозяйка. Разумеется, у Аглаи шансов не было, а ведьму Фукиано приглашали лишь тогда, когда того требовал этикет. Куда любопытнее было отсутствие старшей из дам Гогенлоэ, впрочем, загадка разрешилась после первой же чашки.

– Признаться, – Георгия тронула мизинцем сливочник, – я… Мы с мужем в некоторой растерянности. Я обещала Дагмар-Одиле приглашение для малышки Лионеллы, Рудольф тоже не видел в этом ничего дурного, но вчера маркиза Фукиано на этом основании потребовала, именно потребовала, фрейлинский патент для своей правнучки. Видит Создатель, я не злопамятна, иначе я никогда бы не смогла… перешагнуть через некоторые обстоятельства, но девица Колиньяр при нашем дворе! Не представляю, что будет чувствовать при встрече бедный Эпинэ и те, кому он дорог.

Гостьи тоже не представляли, о чем и поведали. Обсуждение возможных страданий Ро перешло в восторг при виде ягодного желе, после чего Анна Рафиано умело перевела разговор на безотказные портьеры. Комплименты вкусу Георгии и так своевременно явившейся ей на помощь старшей дочери были столь густы и приторны, что с успехом заменяли сливки и сахар. Шадди, и так не самый лучший, они, во всяком случае, испортили.

– И все же, – качала головой хозяйка, – все же мне придется решать. Маркиза Фукиано твердит, что представление девиц Манрик и особенно выходка старшей открывают ее правнучке путь ко двору. Мне неприятно об этом говорить, но права на несправедливость у меня нет. Я вынуждена взять либо всех трех, либо никого.

– Если будет оглашена помолвка одной из девиц, – маркиза Фарнэби поднесла к глазам ложечку, полюбовалась эмалью и вернула на блюдце, – невеста может быть принята из уважения к жениху. Если, само собой, его будет за что уважать.

– Пожалуй… – Георгия повернулась к Арлетте. – Арлина, дорогая, у тебя ум экстерриора, что бы ты мне посоветовала?

– Я? – очень хотелось сощуриться, но графиня Савиньяк удержалась и даже, уподобляясь хозяйке, распахнула глаза во всю ширь. Полвека назад это было бы прелестно. – Тебе я бы ничего не посоветовала, а вот маркизе Фукиано лучше всего дождаться его высокопреосвященства и положиться на Создателя, ведь он, как известно, милосерден.

– Пожалуй, – протянула Георгия, – но на кого тогда уповать девицам из не столь близких его высокопреосвященству семейств?

– На кого-то не столь горнего, – подсказала Анна Рафиано. – Арлетта, неужели ты совсем не волновалась?

– Совсем, – а вот сейчас было уместно сощуриться, и графиня сощурилась. – Я ждала ответа, на кого из братьев Арно похож больше. Оказалось, на Эмиля.

Уточнять, что Ли наверняка бы счел, что виконт Дарзье в нынешнем раскладе излишен, урожденная Рафиано не стала, исходы дуэлей старшего старшего говорили сами за себя.

– Вчера виконта Сэ, – подала голос Кэтрин Хейл, – можно было принять за кэналлийца. Какой танец!

– Семейная традиция, – на столе среди всяческой ерунды был миндаль, и Арлетта прихватила пару орешков. – Маршал Алонсо вздумал обучить пасынка алвасетской пляске, которая вроде бы возникла из схватки на ножах… Или наоборот, кэналлийцы учились драться, а потом кто-то это умудрился сыграть на гитаре.

– Она.

– Леона, милая, – Георгия обернулась к смотрящей куда-то вверх невестке, – ты о чем?

– Она играет на гитаре в Алвасете. Ее слышат те, кому это дано, и те, кто должен уйти. С Ней нельзя спорить, но наши мужчины об этом забывают, и тогда играют уже две гитары. Со стороны кажется, что одна, но их две, и одна умолкает первой.

– Я тоже ничего не поняла, – внезапно призналась Урфрида, – но, кажется, это страшно. Мне становится тревожно за Гизеллу. Так ли надо отправлять ее туда… туда, где все чужое, к человеку, который до свадьбы не успеет ни узнать, ни понять свою невесту? Марикьяру относят к Талигу, но она даже не Кэналлоа, это что-то дикое, чуждое, древнее! Леона, прости, если я тебя обидела, но вы среди нас можете жить, а мы среди вас… только выполнять свой долг.

– Ты права, – Леона из дома Салина даже не повернула головы. – На Марикьяре ты смогла бы лишь исполнять свой долг, если б, конечно, смогла, но Гизелла способна броситься в танец. У нее есть крылья… Так у нас говорят. Не знаю, как еще объяснить, но Марикьяра и мой брат – не одно и то же. Пусть мужчина и девушка вновь встретятся у моря, тогда все станет ясно. Помолвка еще не свадьба, а рана – не смерть.

– Бедный Дарзье, – нарушила молчание виконтесса Тозачини, прежде сосредоточенно выбиравшая конфету. – Стал леворуким, самое малое, до весны! Мне его жаль, за такое прегрешение достало б пары дней в постели.

– Он испугался, – со знанием дела объявила вдовствующая графиня Тристрам, – и тут же ошибся. Мой сын видел все своими глазами. Госпожа Савиньяк, с вашими сыновьями драться не следует.

– Мне тоже так кажется, – согласилась Арлетта, прикидывая, не пора ли поминать Аглаю. Не потребовалось: дамское уединение было прервано самым неожиданным образом. Графиня с некоторым недоумением воззрилась на Рудольфа, которого сопровождали принарядившийся Арно и очень скромная Гизелла с неожиданно алой бархаткой на шейке.

– У нас новости, – герцог огляделся и уселся рядом с Анной Рафиано. – Регенту срочно потребовался Эпинэ, так что парень уже седлает коня. Напоследок он на правах члена нашей семьи и к вящей радости Карла с Октавией выставил их воспитателя и правильно сделал. Гнусь редкостная, нечего было его брать!

– Он казался знающим и услужливым, – Георгия непринужденно отхлебнула из пустой чашки.

– Слишком услужливым, – уточнил явно веселящийся герцог. – Мне эту дрянь аж запить захотелось.

Герцогиня улыбнулась, хоть и без намека на тепло, Урфрида поправила волосы, кажется, она была чем-то довольна. Леона подвинулась и поманила Гизеллу, та подбежала, сияя глазами.

– Арно, – негромко окликнула оставшегося в одиночестве сына графиня Арлетта, – ты мне нужен.

– Да, сударыня.

– Дитя мое, – понизила голос Арлетта, – что ты устроил?

– Ничего. То есть не убил…

Значит, собирался, но почему-то не сумел.

– Следующий раз будешь внимательней. – Главное, мальчик подумал, пусть и не сразу! – Надеюсь, ты способен провести в курятнике еще полчаса и при этом никого не лягнуть?

В ответ дитя что-то буркнуло, удовольствия оно явно не ожидало, но и увильнуть не стремилось.

В то, что он вырвался, даже не прищемив хвоста, Робер поверил, когда вдоль обочин встали здоровенные, почти торские ели, меж которыми белой речкой вилась дорога. На посверкивающем снегу виднелись немногочисленные следы: пуститься в путь по такому морозу рисковали немногие. Эпинэ погладил слегка застоявшегося Дракко и покосился на эскорт. Бедные «лиловые» могли бы пить в тепле глинтвейн, перебирая летние и осенние приключения, а пришлось сопровождать не удосужившегося обзавестись собственной свитой маршала. Перед солдатами было неловко, да и само бегство начинало казаться глупым и невежливым. Графиня Савиньяк поймет, а Леона? То, что с ними произошло, стало продолжением шалого танца. Не допев и не доцеловав, они оскорбили бы саму жизнь в ее южном неистовстве, а так полет остался полетом…

Очнувшись, они рассмеялись и вернулись в Старую Галерею, шутили с веселящимся молодняком, пили добытое Валентином вино, не было ни неловкости, ни тем паче стыда. Утро превращает счастливую ночь в сон, который хочется вспоминать и вспоминать… К герцогине Ноймаринен Иноходец шел чуть ли не пританцовывая, потому и не выдержал. Уж слишком неожиданным оказалось падение в тину с копошащейся в ней дрянной мелочью. Наверное, Георгия Оллар была во многом права, а что до ее ошибок… Откуда укрытой водопадами даме знать о привезенных Эмилем шпагах, приездах Арлетты, оборванной мятежом затее Лионеля?

Жена Рудольфа судит обо всех Эпинэ по деду, а старик умер непобежденным злобным упрямцем. Жозина свекра ненавидела, только ее письма забирала тетка Маран, да и не стала бы мать доверять свои чувства бумаге. И бывшей принцессе писать бы тоже не стала. Она сестер Оллар почти не вспоминала…

Внезапно захотелось выпить, но быстрые сборы чреваты неизбежными промахами. Эпинэ не забыл о пистолетах и лакомстве для вытащенного из теплого денника коня, но фляги не наполнил. Пришлось придержать мориска и подозвать крепкого краснощекого сержанта, оказавшегося запасливым. Торская можжевеловая пахла дымком и оборванной взбрыкнувшими честолюбцами юностью. Раньше Иноходец не задумывался, как Эгмонт с дедом решились погнать на убой толпу верящих им дуралеев. Даже подойди гаунау, ничего бы не вышло, разве что удалось бы вырваться в Кадану, хотя, если б в игру вступил Хайнрих, Алва бы взялся за дело всерьез. Своих, пусть и взбрыкнувших, Ворон отпускал, с чужими у него другой разговор. Сады в долине Биры вырастут всяко позже, чем в оживающей Варасте.

Иноходец вспоминал дороги Сагранны, а ответил север. Возникшей из белизны быстрой, чуть желтоватой тенью.

– Готти?! – не поверил своим глазам Эпинэ. – Откуда?

– Гав, – волкодав вильнул своим обрубком и помчался назад. Он был не один, выходит, Алва повернул?

– Пес принадлежит виконту Валме, – на всякий случай объяснил охране Робер. – Он не нападет.

– Ясное дело, монсеньор, – откликнулся владелец можжевеловой, похоже, уже пустивший часть запасов в ход. – Ветер от нас, унюхал и проверку учинил. Знатный пес, нам бы такого!

Знатный пес себя ждать не заставил. Разумеется, он был с хозяином, за спиной которого ухмылялись знакомые фульгатские физиономии.

– Мне следовало бы присвистнуть, – Валме протянул руку, – но это слишком вульгарно для того, кого я в данный момент в себе бужу. Мне предстоит, как выразился бы мой друг Жакна, послиться, а послы не свистят. Что наш Дурзье?

– Ранен. Говорят, напоролся на шпагу.

– Жаль, я настроился выражать полноценное соболезнование… Тебе не кажется, что стоять и мерзнуть – одно из самых глупых занятий? Я тебе провожу к Рокэ, и моя совесть будет чиста.

– Я тоже могу тебя проводить, ты же по делу едешь.

– Давай рассуждать логически. Ты удираешь, но от опасности Эпинэ не бегают, значит, тебе стало тошно. Состояние не из приятных, чего уж там… Если ты повернешь, тебе будет скверно, как и мне, ибо в твоем решении повинен я, а Бакра, чтобы ты знал, подобной жертвенности не одобряет. При этом общество Рокэ приятно нам обоим, к тому же регент в настоящее время пребывает в трактире, а заснеженные трактиры прекрасны.

– Поехали. – Спорить с Марселем, да еще по столь чудесному поводу?! – Я думал, Алва спешит.

– И хорошо, что думал. – Валме порылся в карманах и вытащил пряник. – Готти опять выиграл. Он ставил на то, что мы встретим тебя, а я – что Придда.

– И все-таки не понимаю, зачем ты уезжал?

– О, резонов было множество. Во-первых, Рокэ должен если не быть непредсказуем, то хотя бы выглядеть таковым. Во-вторых, Дурзье разумнее приканчивать в отсутствие регента, в-третьих, я не собирался возвращаться, но нам попался курьер. Бонифаций с супругой рассчитывают быть в Старой Придде через три дня, но перед этим должен же кто-то их вразумить, наставить на путь истинный и отвести реку огненную и ливень змеиный.

– Я вполне могу вернуться. – Ох, как не хочется, но Матильда есть Матильда! – Ты боишься убийства?

– Для убийства рановато, хотя удачно, что ты о нем заговорил. Папенька разыскал пистолеты ее высокопреосвященства и переправил их Рокэ в Лаик. Надо напомнить ему, чтоб вернул хозяйке.

– Матильда обрадуется… Слушай, я ее не брошу, так что не надо меня никуда провожать, я еду с тобой!

– Не годится. Ты удирал к регенту, значит, изволь до него добраться и дальше сопровождать везде, куда его понесет, тем паче с маркизой Фукиано ты не справишься.

– А зачем с ней справляться?

– Затем, что Бонифаций – в миру Фукиано. Не отдавать же ее высокопреосвященству крокодилице, да и глава Церкви нашей не может быть сожран породившей его на глазах паствы и собратьев во служении.

– Да, – согласился Эпинэ, внезапно уверившись, что всё, вот совершенно всё будет хорошо и правильно. – Не может.