Книга третья

Размещено на FreeRepublic.com пользователем ДэрилЛомбард, 11 ноября в 13:31

Они смеялись. Они смеялись, когда я запасал консервы, они смеялись, когда я запасал патроны, они смеялись, когда я сказал, что грядет буря. Точно так же, как они смеялись над Ноем. И, как с Ноем, они придут и будут царапаться в мою дверь, когда начнется потоп. Извините. Вот почему я строил ковчег, пока вы жрали наркотики и смотрели реалити-шоу.

Я ценю все молитвы и выражения обеспокоенности, которые получил от вас за последнюю неделю (для тех, кто не знает, я живу не больше чем в трех милях он Точки Начала Эпидемии в Неназываемом). Но мы в безопасности, потому что подготовились. Мы запасли еду минимум на год. У нас вода из собственного колодца. Бензина хватит на три года. У нас есть ружья, и все члены нашей семьи умеют ими пользоваться.

В день начала эпидемии один из моих сыновей («музыкант») притащил своего друга с подружкой. Вы сами можете представить его даже без описания – длинные волосы, весь покрыт татуировками, на руках отметины, показывающие ранние признаки ВИЧ-инфекции. На бампере машины – атеистическая наклейка.

Он хотел жить с нами, есть нашу пищу, пить нашу воду и спать под нашей защитой, пока снаружи свирепствуют чума и порок. Я отвел его в сторону, держа за костлявую руку, спросил:

– Что ты можешь делать?

Он посмотрел на меня, разинув рот, и сказал:

– Что ты имеешь в виду, чувак?

– Это я и имею в виду – что ты можешь делать? Можешь попасть в цель из винтовки с пятидесяти ярдов? Можешь распотрошить животное? Или сделать рыболовную сеть и почистить рыбу, которую поймаешь? Можешь удобрить сад? Очистить воду? Починить маленький мотор? Или даже установить зазор между электродами свечи зажигания и поменять ее? Подключить электрическую розетку? Починить протекающую крышу? Поставить на место сломанную кость? Ты можешь сделать себе одежду? Разобрать и почистить винтовку? Перезарядить использованную латунную гильзу? Продезинфицировать и зашить рану?

Конечно, он сказал, что не знает, как сделать хоть что-нибудь из этого списка.

Он провел всю жизнь, играя в видеоигры и принимая наркотики; вероятно, он живет на пособие и стал отцом пятерых детей, все время требуя, чтобы я платил за их лечение. Если потечет труба, он в лучшем случае вызовет хозяина квартиры, а в худшем (более вероятно) даст ей течь. И следующий съемщик увидит в квартире гниющий пол и покрытые плесенью стены. Его маленькая подружка всегда кричит о правах животных, поскольку думает, что мясо растет в витрине супермаркета. Курит травку и плюет в адрес наших солдат, когда они возвращаются домой после боя с террористами, потому что она, очевидно, живет в маленьком коконе, построенном из нашего пота, крови и слез.

И вот что я сказал ему:

– Представь себе, что появился метеор, который разрушит наш мир. Но некоторые богатые люди объединили свои капиталы и построили большой космический корабль, чтобы люди могли улететь с планеты. У них нет места для всех, но ты хочешь сесть на этот корабль. Теперь. Если ты займешь место, кто-то другой его не получит. Количество мест ограничено. Количество еды ограничено. Что ты скажешь людям, стоящим у двери? Как ты докажешь, что именно ты должен получить место на этом корабле за счет другого? Что ты можешь предложить такого, что оправдало бы еду, которую ты съешь, воду, которую ты выпьешь, и лекарства, которые ты используешь?

– Не знаю, чувак, – сказал он мне. – И я не вижу здесь никакого корабля.

– Ты не понимаешь, – сказал я ему, – что ты всегда в таком положении. Только этот корабль – планета Земля, и твой Создатель построил ее для тебя. И у тебя есть вся жизнь, чтобы доказать, почему тебе должно быть разрешено остаться. Вместо этого ты принимаешь наркотики, играешь в видеоигры и живешь на пособие. Ну, на этот раз корабль улетит без тебя.

Парень повернулся и ушел, не сказав ни слова.

Быть может, я опять увижу его и его маленькую подружку среди больных и умирающих от голода, убегающих от хаоса и волнений. И тогда я скажу ему: «У тебя был шанс. Всю твою жизнь эти «сумасшедшие» проповедники пытались сказать тебе, что придет день расплаты. Но ты решил не обращать на них внимания. Теперь слишком поздно».

Так и должно быть. В мире есть два вида людей: производители и паразиты. Когда в обществе накапливается слишком много паразитов, нам нужна катастрофа, цунами, землетрясение, война, потоп или болезнь, чтобы смыть весь этот мусор, очистить сеть социальной защиты от слизняков, которые используют ее как гамак. Пускай они падают в огонь, чтобы остались сильные, верующие и способные, пускай они перестроят и обновят человечество.

День пришел.

Они смеялись надо мной, когда я запасал консервы, бензин и патроны.

И кто смеется сейчас?

Джона вырвали из бессознательности выстрел дробовика и теплые брызги мозгов на волосах.

Со всех сторон его схватили руки, отдирая длинные и тонкие ноги проклятого паука-сенокосца. Когда его освободили от монстра, Джон перевернулся и увидел одетого ковбоем чувака в невероятно тугих джинсах, державшего дымящийся двуствольный дробовик. В его ушах были затычки.

Толпа людей, стоявших вокруг Джона, смотрелась на удивление прилично для инфицированных и слишком хорошо одетой для зомби.

– Ты как, приятель? – спросил ковбой.

Джон не смог придумать ответ. Ребра болели, и вроде как было трудно дышать. Шея была мокрой от крови монстра, и он так взбудоражился, предвидя собственную смерть, а для чего? Только для того, чтобы обнаружить, что все произошло в точности наоборот. Ему так отчаянно хотелось выпить, и он спросил себя, что бы сделал, если бы поблизости находилась автозаправка с этиловым спиртом? Скорее всего, заполз бы в подземную цистерну.

Три здоровенных парня сражались с пауком. Выстрел из дробовика разнес человеческую голову, но паразит внутри еще дергал лапами. Массивный пикап, щеголявший спаренными колесами и сверкающими задними крыльями, ехал задом. В его кузове была еще какая-то машина, большая красная штука с мотором, желобом и колесами. Кто-то ее включил. Раздался звук, как от газонокосилки. Но только когда парни начали заталкивать гигантского корчившегося сенокосца в желоб, Джон сообразил, что это измельчитель.

Раздался ужасный крик, и красная жижа оросила ближайший двор. Когда последняя из восьми лап исчезла в челюстях машины, Джон подумал: «Ну, тоже неплохой способ».

Джон попытался встать, но Ковбой наставил на него дробовик и сказал:

– Посиди-ка минутку, если ты не против.

– Я коп, придурок! – рявкнул Фальконер за спиной Джона. – Видишь вот это на моем поясе? Это значок.

Фальконера провели мимо и усадили рядом с Джоном. Он выглядел, словно описался.

Ковбой вынул из ушей затычки и сказал:

– Просто для ясности. Я уважаю закон и полицию, офицер…

– Детектив.

– Детектив, но в данный момент я совершенно уверен: сейчас ты видишь все, что осталось от закона в этом городе. Когда федералы спрятались за баррикадами на другой стороне города, мы сообразили выйти из домов и патрулировать эти улицы. А сейчас, когда они вообще свалили из города, мы совершенно уверены, что теперь этот город наш. Пока мы не услышим что-то другое.

– Я понимаю, – сказал Фальконер. – А теперь скажи мне, что конкретно должно произойти, чтобы ты разрешил мне продолжать делать то, чем я занимаюсь.

– Ты должен убедить нас, что ты не зомби.

– Разве мы выглядим как зомби? – спросил Джон.

– Разве ты не слышал? Зомби выглядят в точности как обычные люди.

– Это все какая-то чудовищная шутка, верно? – сказал Фальконер. – Кто-нибудь снимает мою реакцию, чтобы вывесить в Интернет?

– Итак, – сказал Ковбой. – Насколько мы знаем, инфекция пускает корни во рту. Потом она распространяется в мозг и во все остальное тело. Так что мы разработали очень простой тест: мы должны что-то взять изо рта. Если вы инфицированы, вы это не почувствуете, поскольку на самом деле это не часть вашего тела. Но если вы чистые, это чертовски больно. Так что я разрешаю вам выбирать.

Ковбой достал из заднего кармана плоскогубцы с зажимом.

– Мы можем вырвать зуб…

Из другого заднего кармана он достал шестидюймовые садовые ножницы.

– …или отрезать кусок языка.

Пока красные обсуждали способ казни, меня закрыли в кладовке. Но мне было наплевать. Все шло настолько плохо, что даже Оуэн в полной мере этого не понимал. Иначе бы до него дошло, что он сейчас собирается обеспечить мне гораздо более приятный уход из жизни, чем тот, что ожидает большинство людей на земле в ближайшие недели, месяцы и годы. Включая его самого.

Я сожалел только об Эми. Я бы хотел знать, что она в безопасности и, если это так, хотел бы передать ей, чтобы она не приходила за мной. Даже если она выбралась из города, Эми никогда не оставит меня расхлебывать кашу одного. В этом мы похожи. Мы не можем стоять по другую сторону забора, если хотим быть внутри. Во всяком случае, не того забора, который здесь поставили.

Хотел бы я сказать ей это лично. Обнять, почувствовать ее тепло и вдохнуть фруктовый шампунь ее волос. Если бы это случилось и я сумел бы в последний раз услышать ее смех, то унес бы воспоминание об этом в вечность, и все было бы хорошо.

Я все думал о том, что произошло с того мгновения, как я проснулся от укуса чертова паука, пытаясь представить себе, что надо было сделать по-другому. Я знал, что это глупо. Задавать себе вопрос, как могла бы пойти жизнь, если бы я не принимал неправильные решения, – все равно, как если бы рыба спросила, как пошла бы ее жизнь, если бы она последовала своей мечте играть в НБА. Я не буду бичевать себя за свой выбор. Мои микросхемы стыда сгорели от перегрузки много лет назад.

Погоди. Все началось перед тем, как паук оказался в моей кровати.

Смотри, прямо тогда что-то произошло. Я был так занят и так много носился с той ночи, что у меня никогда не было времени остановиться и сложить все вместе. А ведь во всех этих событиях есть общая ниточка, которая тянется назад, во время, предшествующее той ночи.

Теннет.

Чертов доктор Боб Теннет. Он возник в моей жизни, когда суд назначил мне психиатра, для лечения от паранойи. Он спрашивал меня о монстрах и постоянно хотел, чтобы я в деталях рассказал обо всей этой хренотени. Потом появился паук и начал распространять инфекцию. И кто был там все время, показавшись в карантине? Доктор Теннет. Отслеживал ситуацию. Наблюдал, как она разворачивается. Печатал на своем ноутбуке и записывал наблюдения.

В любом случае есть два дела, о которых я должен позаботиться до своей казни. Люди умирают с большим числом неотложных дел.

Я откинулся головой на стену и попытался почувствовать запах шампуня, которым Эми мыла свои рыжие волосы, а не больничных унылых химикатов. И задремал.

Джон уже взвешивал, что хуже – «зуб или язык», когда Фальконер сказал Ковбою:

– Я тебе сейчас все скажу как стопроцентный американец, краснокровный и не имеющий внутри себя никакого нечеловеческого организма. Если ты приблизишь к моему рту любой из этих инструментов, я вобью твою башку в землю с такой силой, что китаец на той стороне Земли увидит, как она вылетает из вулкана.

– Постой, – сказал Джон, прежде чем Ковбой отреагировал. – Ты знаешь, кто этот человек, рядом со мной? Это детектив Лэнс Фальконер.

Ковбой посмотрел так, словно он вроде как слышал это имя, но не мог вспомнить где. Тогда Джон добавил:

– Ты не можешь сказать мне, что не видел его в новостях. Он схватил Портлендского душителя.

– О, бог мой, это же он! – громко ахнула какая-то дамочка позади ковбоя.

– Покажи им свои документы, детектив.

Фальконер так и сделал. На дамочку это произвело большое впечатление.

– Когда вы появились, – сказал Джон, – мы вроде как искали корень этой проблемы.

– Это правда? – спросил Ковбой-обтягивающие-джинсы.

– Да, – ответил Джон. – Похоже, что за всем этим стоит правительство.

Обтягивающие-джинсы выругался и сказал:

– Ублюдки. Я говорил это с первого дня. С первого же дня. – И добавил, обращаясь к парню рядом с собой: – Верно?

– Я встаю, – сказал Фальконер.

Он так и сделал. Никто не возразил.

– Каково это, – спросил какой-то мальчик из толпы, – драться на крыше поезда?

– Ветрено, – ответил Фальконер, и, обращаясь к Ковбою-Обтягивающие-джинсы, спросил: – Что ты имел в виду, когда сказал, что федералы свалили из города? Когда?

– Дыра в их штаб-квартире. Что-то взорвалось. Разве вы не слышали?

– О, – сказал Джон. – Мы, э, все гадали, что же это было.

– Прямо сейчас из города выезжает автоколонна. Так что теперь мы должны делать то, что они не смогли. И так происходит всегда. Вот почему с самого первого дня я об этом говорю. Пока федералы тикали из города, мы с братом два часа ходили от дома к дому, собирая всех с оружием и яйцами. Это мы взяли все это дерьмо под контроль, а не солдаты, носившиеся повсюду в своих скафандрах. Это мы положили конец грабежам, это мы патрулируем улицы каждый день и каждую минуту, посменно, за так называемой Зеленой зоной, которую установили федералы. Нас почти две сотни, мы работаем в три смены, круглые сутки, стреляем картечью по зомби и кормим ими вот ту дробилку. Мы – единственная гарантия того, что все снаружи больницы чистые, мы валим любого, кто подцепил заразу, и мы гарантируем, что больница останется запечатанной до тех пор, пока президент не отрастит яйца и не отдаст приказ выпустить по ней пару дюжин крылатых ракет.

Это привлекло внимание Джона:

– Погоди, что? Они выпустят крылатые ракеты? Когда?

– Когда отрастят яйца, как я и сказал.

– А у нас нет более точного времени ситуации с яйцами?

– Ты спрашиваешь потому, что хочешь, чтобы это произошло, или не хочешь?

– Ну, а что с теми людьми внутри карантина, которые не заражены? Мы должны вытащить их оттуда, верно?

– Приятель, любой, кто провел день внутри этого места, уже заразился раз пять. Если там и есть кто-то живой, они больше не люди. Мы знаем об этой заразе только одно. Если ты ее подцепил, лечения нет. Ты – ходячий труп. Если внутри есть люди, которые тебе дороги, ты должен относиться к ним так, словно ты своими глазами увидел, как они ушли в землю. Представь себе, как гроб засыпают землей. Найди время для траура и сделай то, что ты должен сделать. Но ты должен пережить это. Жалей о них, как бы ты жалел о своем доме, сгоревшем в огне. Это инфицированные, они скажут все, все что угодно, лишь бы ты потерял бдительность. Они могут выглядеть как ты и я, могут говорить как ты и я. Или как твой сосед, лучший друг или твоя мать. Но ты не должен колебаться. Думай о них, как о попугаях, имитирующих человеческую речь – слова звучат так же, но внутри нет души. Ты оказался лицом к лицу с ними? Ты. Не можешь. Колебаться.

– Во дает, – сказал кто-то поблизости.

– Смотри, – сказал Фальконер, – теперь я еще больше разозлился на ублюдков, которые надеются выйти сухими из воды. Они собираются превратить все жертвы в пепел и замести его под ковер. Кто-то должен ответить за весь этот бедлам.

Человек десять пробормотало: «Он чертовски прав», или что-то в этом роде.

– Скажи, чем мы можем помочь тебе, детектив, – сказал Ковбой-Обтягивающие-джинсы.

– Мне нужна машина. Если вы не знаете открытый магазин шин.

– Так какого черта мы ждем? Прыгай в грузовик. – И, обращаясь к другому парню, Ковбой-Обтягивающие-джинсы сказал: – Скажи Бобби ехать за мной. Все остальные должны закончить зачистку. Мы и так отстаем. И не забудь проверить Еву Бартлетт – убедись, что она получила свой инсулин.

Толпа начала расходиться. Джон по-прежнему сидел на земле и не двигался с места.

– Ты идешь? – спросил Фальконер.

– Дэйв жив. Я видел его, когда был под Соусом. Собираюсь найти мою машину и посмотреть, что могу сделать.

Выражение лица Фальконера сказало Джону, что тот считает его покойником, но не видит смысла пытаться рассказать об этом Джону. Вместо этого Фальконер тряхнул руку Джона и сказал:

– Только не разнеси тут все ко всем чертям, договорились?

Дверь кладовки распахнулась, я проснулся и увидел Оуэна вместе с его сопредседателем, мистером Револьвером. Они провели меня во двор, и я обнаружил, что настало утро – среди швабр и корзин я проспал несколько часов; изнеможение таки добралось до меня. Увеличившаяся группа красных столпилась вокруг костра посмотреть, как мне вынесут приговор.

– Братан, – сказал Оуэн. – Мы решили, что дадим тебе выбор. Либо ты заползешь в паровой туннель, и будь что будет. Либо я могу застрелить тебя прямо здесь, и твоя жирная задница пойдет в костер. Мне все равно, хотя первый вариант сэкономит мне одну пулю.

– Не-а, – сказал я, покачав головой. – Этот туннель похож на могильник для собачьего дерьма. Можно мне лист бумаги и ручку? Я хочу написать прощальное письмо моей девушке, если она еще жива. Я понятия не имею, прочитает ли она его когда-нибудь, но у меня останется плохое чувство, если я не попытаюсь. Это вроде как забыть позвонить маме на День матери.

Оуэн не ответил, потому что смотрел мимо меня. Мой нос учуял какой-то новый запах. Вместо тошнотворного барбекю, смешанного с едким зловонием стружек и фанеры, я внезапно ощутил мягкое богатое благоухание трубочного табака. Я повернулся, и это был попыхивающий трубкой доктор Маркони, державший одну руку в кармане полосатого костюма. Он настолько не подходил к этому месту, что выглядел как голограмма.

– Могу ли я спросить, – поинтересовался Маркони, – что это за собрание?

– Меня осудили на смерть, – сказал я, – но Оуэн разрешил мне написать письмо Эми до того, как пустит пулю мне в лоб.

– Понимаю, – кивнул Маркони. – Ты осознаешь, Дэвид, что другие люди не попадают в такого рода переделки так часто, как ты? Я начинаю думать, что причина всех этих переделок ты сам.

И добавил, обращаясь к Оуэну:

– Вы можете подождать пятнадцать минут? Я хочу отвести мистера Вонга на свой этаж. Мне кажется, что я накануне решающего прорыва в своих исследованиях, но мне нужен его талант, хотя бы в последний раз.

Оуэн ничего не ответил.

– Если это сработает, оно пойдет на пользу всем нам, – добавил Маркони. – Можете постоять прямо за дверью, если боитесь, что это какая-то хитрость, которая должна помочь ему сбежать, хотя лично я не в состоянии представить себе план, который может к этому привести. Кроме того, у него будет возможность исповедаться в своих грехах, так что это будет личное одолжение мне; кроме того, как бывшему человеку в сутане, у меня на душе будет очень тяжело, если я, по меньшей мере, не предложу ему эту возможность.

Оуэн направил ствол вверх и сказал:

– Если бы это сказал любой другой, кроме вас, док…

– Вы же знаете, что я не прошу необдуманно. – А мне он добавил: – Почему бы тебе не использовать эту возможность и не дать мне кое-что тебе показать? И примириться с создателем, с которым ты вот-вот встретишься?

Джон проснулся, словно его толкнули, и обнаружил, что прямо на него смотрит дуло дробовика в руках его злейшего врага – себя самого.

Он заснул в Кэдди, с дробовиком на коленях. Наверно, поменял позу. Если бы кашлянул, его череп разнесло бы на куски. Через лобовое стекло зло глядело Солнце. Джон мигнул и распахнул водительскую дверь – нужно было выйти поссать. И едва не упал и не сломал шею – Кэдди находился в шести футах от земли. И тогда он вспомнил.

Прошлой ночью он отделился от компании зомби-ополчения Неназываемого и, нервно поглядывая по сторонам, отправился пешком от дома Дэйва к ларьку буррито, и только для того, чтобы обнаружить, что Кэдди там уже нет. Единственная надежда найти его – это подумать, куда бы его могли отбуксировать на той стадии апокалипсиса, когда частичное блокирование улиц машинами еще считалось приоритетным. Джон прошагал двенадцать кварталов к двору эвакуаторной компании, каждое мгновение ожидая, что какой-нибудь монстр отрежет ему голову.

Хорошая новость – не отрезал. Еще одна хорошая новость – Кэдди действительно оказался там, и стоял за высокой изгородью, которую какие-то вандалы или грабители пробили несколько дней назад. Плохая же новость состояла в том, что Кэдди, похоже, был последним автомобилем, который сюда притащили; потом стоянку закрыли и Кэдди остался на безбортовой платформе тягача. Эту платформу можно было наклонить вниз, чтобы закатить или скатить машину – технология, очевидно разработанная после того, как старый добрый крюк вырвал с корнем немало бамперов, пока арестованные машины вытаскивали с парковок для инвалидов.

Джон прыгнул на пол платформы и открыл багажник Кэдди, ожидая, что все украли. Но, вероятно, даже те мародеры, что разграбили штрафную стоянку, решили, что в этом ржавом куске дерьма не может быть ничего, стоящего усилий, чтобы открыть багажник. И это было хорошо как для жителей Неназываемого, так и для сил безопасности. Внутри они бы нашли вышеупомянутый дробовик (изготовленный на заказ обрез с тремя стволами), две сотни патронов, запачканную кровью бензопилу Дэйва, загадочный зеленый контейнер из сарая Дэйва, сумку с одеждой Дэйва, бутылку «Серого Гуся», старый черно-фиолетовый образок Иисуса Христа и чертов огнемет.

В замке зажигания тягача все еще торчали ключи (на деле, дверь водителя осталась открытой, когда тот с криком убежал от какой-нибудь толпы или кошмарных тварей). Джон потратил минут двадцать, пытаясь понять, как опустить рампу, но так и не смог. Надо было либо садиться в тягач, либо идти пешком. И вот, в третий раз за десять дней, он реквизировал транспорт для своей миссии, пообещав себе, что вернет, когда кончится необходимость. Пока ему удалось вернуть лишь один.

Так что эту ночь Джон провел, крутясь по городу в эвакуаторе с Кэдди на платформе. И заметил на улицах что-то странное: людей. Много людей. С тех пор, как БИЭПИ отступил и перестал следить за соблюдением комендантского часа, каждый угол оккупировала банда, щетинившаяся охотничьими ружьями, дробовиками, револьверами и мачете. Секунд пять Джона это успокаивало, а потом, заметив взгляды этих замученных, усталых, продрогших и отчаявшихся типов, он сообразил, что они запросто отрежут ему задницу, если им покажется, что его зевок похож на вой монстра.

Прямо перед рассветом Джон проехал мимо карантина, который выглядел еще более неприступным, чем при остановке времени. Все прожектора светили, и вооруженные роботы стояли на страже. Джон ехал медленно, избегая вооруженных толп, и добрался до лечебницы. Там уже собралась толпа. Дюжины ополченцев окружили фургон, припаркованный на стоянке. Пикап с измельчителем стоял рядом с длинным рвом, вырытом во дворе; измельчитель работал.

Джон подъехал ближе настолько, насколько мог, хотя и не стал выходить из эвакуатора (этого он не собирался делать ни за какие коврижки), и увидел тела. Ополченцы выволакивали их из окна подвала и клали на траву. Другая команда подхватывала их, одно за другим, и скармливала измельчителю, который, в свою очередь, наполнял ров красной жижей.

«Твою же мать…»

В это мгновение Джон услышал крик и увидел отряд милиции, приближающийся по улице; они тащили ругающегося человека, покрытого татуировками. Тот вырывался и костерил последними словами своих похитителей, настаивая на своей невинности и взывая к человечности. Похитители посовещались с Ковбоем-Обтягивающие-джинсы, который, вероятно, стоял во главе отдела по измельчению зомби. Суд над татуированным мужиком продлился ровно сорок пять секунд, а потом Ковбой выстрелил ему в лоб из обеих стволов своего дробовика. И отправил в измельчитель.

Джон нажал на газ.

Выехав из города так далеко, как только мог, он так и не наткнулся на кордоны БИЭПИ. Припарковал эвакуатор с Кэдди на платформе на кукурузном поле, где-то в миле от водонапорной башни; так что сейчас только кордон БИЭПИ отделял его от того места, где он в последний раз говорил с Дэйвом. Ему захотелось спать, и он залез в Кэдди, потому что ему показалось, что более высокая точка обзора даст преимущество, если ему устроят засаду во время сна.

Джон сел прямо, размял окостеневшие суставы и отбросил дробовик на пассажирское сиденье, где тот звякнул о пустую бутылку «Серого Гуся». Это сделанное на заказ ружье он купил на одном из оружейных шоу. Оно не было таким уж красивым, но работало на славу – одновременный выстрел из трех стволов мог срубить небольшое дерево. Два боковых ствола он загружал картечью 0.3 дюйма, а средний заряжал пулей. Осталось только выбрать цель для такого боезапаса.

Ему нужно попасть в карантин. И не пациентом. Ему нужно войти внутрь с оружием, лежащим в багажнике Кэдди. Джон представил себе, как пропарывает изгородь на эвакуаторе, но вовремя вспомнил о бетонных надолбах, которые бы остановили даже эвакуатор.

Ну, сидя здесь, ничего не добьешься. Джон спрыгнул вниз, отлил, а потом залез в эвакуатор.

Маркони привел меня на второй этаж, с Оуэном на хвосте. Он заставил Оуэна остаться снаружи самодельной больницы внутри больницы, сказав ему, что есть риск распространить неприятный желудочный грипп на весь остальной карантин.

Оказавшись по другую сторону двери, Марко-ни прошептал:

– У нас меньше времени, чем я думал.

– Что? Перед тем как Оуэн застрелит меня?

– Нет. Верь не верь, но это наша не самая насущная проблема.

Он подвел меня к окну и сказал:

– Посмотри. За ограду.

Я так и сделал. Блин, да там собралась толпа.

– Е-мое, доктор. Кто все эти люди?

– Похоже, остальное население города.

Сотни людей. Там и здесь за изгородью припаркованы машины, раскиданные как игрушки. Люди сидели на капотах, или, собравшись кучками, переговаривались. Похоже, все были вооружены. И – клянусь! – кто-то вилами.

– Твои соседи, товарищи по работе, те, кто подстригают твою лужайку и приносят тебе почту, – сказал Маркони.

«Никто не подстригает мою лужайку».

– Я не понимаю.

– Критическая масса, мистер Вонг. Они собираются сделать то, что хотят Они. И я не имею ни малейшего представления, как остановить Их.

– Кто? Кто хочет сделать то, что хотят Они? Толпа, вы имеете в виду?

Маркони посмотрел мне в глаза.

– Мы говорим наедине, – сказал он, – и поэтому можем отбросить всякие условности. Разговор слишком затянется, если мы начнем просеивать любое слово через фасад скептицизма к сверхъестественному; к тому же по меньшей мере у одного из нас нет времени. Если уж я видел людей-теней, прячущихся поблизости, тогда, полагаю, ты тоже в курсе.

Я вздохнул и сказал:

– Да, доктор.

– Так что когда я говорю о невидимых «Они», работающих против нас, тебе не надо тратить драгоценные секунды и спрашивать, кто такие «Они». Тени и люди, которые сознательно или бессознательно работают на них.

Они.

Я часто спрашивал себя, есть ли у Них где-нибудь что-то вроде офиса, где Они сидят за длинным конференц-столом из черного гранита с выгравированной на столешнице пентаграммой. Или, может быть, их штаб-квартира находится внутри погасшего вулкана, как у негодяя из фильма о Джеймсе Бонде. Или, может быть, у Них есть технология, позволяющая без усилий прыгать через пространство и время, и проводить собрания акционеров на поверхности Марса или на плато Пангеи за двести миллионов лет до нашей эры.

Мы с Джоном мало что знали о Них, но и это делало меня экспертом по сравнению со всем остальным населением, которое вообще не знало, что Они существуют. Они – люди, или, по меньшей мере, приняли форму людей. И Они обладают богатством, или имеют доступ к богатству, или, может быть, имеют возможности, которые делают дискуссионным наше понимание богатства. Маленький азиат, исчезавший в ларьке буррито, безусловно, был одним из Них, как и тот, кто поджидал тот конвой из черных фургонов, который мы видели прошлым летом, кем бы он ни был.

Но и я знал только слухи – истории, которые Джон нарыл в Интернете; и, скорее всего, те, кто написал их, знали еще меньше нас. Некоторые говорили, что это клика богачей, которые столетия назад вложили Их деньги в эксперименты с оккультными знаниями. В какой-то момент, утверждали истории, Они прикоснулись к темной силе, в которой увидели один из ресурсов для эксплуатации, примерно так же, как спустя много лет человечество научилось разлагать атом и использовать его силу для телевидения и фенов. Однако, утверждала легенда, темные энергии проникли в Них, развратив этих людей, которые слишком поздно узнали, что это за сила, которую Они приобрели, Им пришлось заплатить последними остатками своей души. Во всяком случае, так утверждала история. Блин, насколько я понимаю, Они сами написали эту версию истории, и правда лежит тремя слоями ниже. Именно так Они и действуют.

Теперь, если бы ты попросил Джона суммировать все, что он о Них знал, он дал бы тебе только один ответ: «Ну, они точно не чертовы вампиры. Вот и все, что я могу сказать». А потом он бы смотрел на тебя тяжелым взглядом не меньше минуты, пока бы ты не ушел.

Маркони дотронулся до одного из сосудов, в котором содержались образцы пауков. Паразит не пошевелился, но я по-прежнему хотел, чтобы Маркони этого не делал.

– Это всегда шахматы, а не шашки, – сказал он. – Я не уверен, что полностью все понимаю.

– Теннет, – сказал я. – Вы знаете это имя? Он утверждает, что является психотерапевтом, но внезапно оказывается консультантом агентства, о котором никто никогда не слышал. БИЭПИ?

– О, он действительно психотерапевт. Поищите в его прошлом и найдете двадцать пять выдающихся лет в этой профессии, эксперт по заразительной природе страха. Но, если бы так получилось, что ему нужно было стать водопроводчиком, чтобы занять выгодное положение для наблюдения и влияния на ситуацию, то у него нашлось бы двадцать пять лет стажа работы водопроводчиком. И так далее. Он будет тем, кто потребуется.

– А он не может попасть под следствие? Если его лицензия и все, что он использует, подделки, тогда…

– Я не сказал, что он использует поддельные документы. Я сказал, что у него действительно есть двадцать пять лет работы по специальности. Любой специальности. Ты понимаешь? Шахматы, опять. С очень изощренным игроком, который может видеть на много ходов вперед. И Они поставили свои фигуры на нужные места.

Разговаривая, Маркони проверял жизненные показатели спящего пациента, все время попыхивая трубкой. И я снова спросил себя, в какой степени доктор на самом деле знает медицину.

– Доктор Теннет, – продолжал Маркони, – с 80-х специализируется на лечении буйных и параноидальных пациентов, к тому же написал несколько выдающихся книг на эту тему и десятки журнальных статей. И, что еще более соответствует ситуации, он написал обстоятельное исследование о групповой паранойе и поведении толпы в критических ситуациях. Ему не надо было проникать в правительство. Когда началась «эпидемия», правительство само пришло к нему. Ты понимаешь? Фигуры всегда расположены там, где Им надо.

– Правильно, и Они подонки.

– Несомненно, но на этом нельзя останавливаться. Нам нужно задать главный вопрос: что Они хотят?

– Э… убить нас всех?

– Ха! Мы бы благословили соперника с такими незатейливыми амбициями. Нет, война ведется не для того, чтобы убить врага. Война ведется для того, чтобы перестроить мир согласно капризам одной могущественной группы, несмотря на капризы другой могущественной группы. А мертвые – искры, которые вылетают из металла, когда обе группы сталкиваются друг с другом.

Джон не доехал трех блоков до карантина. Люди были везде. Словно настал полдень Четвертого июля, когда все небольшими группами, не торопясь, идут в парк, чтобы найти место, откуда можно посмотреть на фейерверк. Только сейчас никто не нес одеял и шезлонгов – вместо этого каждый вооружился до зубов. С места водителя Джон узнал знакомую ковбойскую шляпу и обтянутый джинсами зад, идущие неподалеку.

Джон подъехал туда, где Ковбой-Обтягивающие-джинсы шел по тротуару, выкрикивая кому-то приказы, и опустил окно.

– Тебя сюда послал Хэнк? – спросил Ковбой. – Нам все еще не хватает четверых.

– О, нет, – сказал Джон. – Фальконер поблизости?

– Детектив? Он куда-то ушел. Сказал, что должен идти по следу.

– Вот дерьмо. А что происходит?

– Конец света. Где ты был всю неделю?

– Что?

– Как, ты сказал, тебя зовут?

– Джон. А тебя?

– Джимми Дюпре. Рад видеть тебя. Мы будем держать весь карантин до тех пор, пока ВВС не разнесут все это дерьмо где-то через…

– Я уже упоминал свою книгу, – сказал Мар-кони. – «Вавилонский рубеж».

– Ага. А я сказал, что не читал ее. Обычно я жду, когда выйдет фильм.

– Пожалуйста, попробуй сосредоточиться. Ты понимаешь смысл названия? Ведь ты знаешь о Вавилонской башне, верно? Ты же ходил в воскресную школу?

– Ага, знаю. В древности все люди говорили на одном и том же языке, но потом они решили построить башню до небес. Тогда Бог проклял все место работы, каждый заговорил на разном языке и все смешалось.

– Совершенно верно. «И сошел Господь посмотреть город и башню, которые строили сыны человеческие. И сказал Господь: вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать; сойдем же и смешаем там язык их так, чтобы один не понимал речи другого». Вот так прямо в тексте и сказано, мистер Вонг – Бог испугался. И он ограничил нашу способность общаться, боялся, что, действуя заодно, мы бросим вызов Его власти.

– Надеюсь, вы не говорите мне, что вся эта дрянь является Божьим проклятием, наложенным из-за того, что мы построили наши здания слишком высокими. Вроде как урок, чтобы навязать плоский город. Лучше бы он взялся за Дубай.

– Нет. Но это параллель. Ты знаком с числом Данбара?

– Нет.

– Но ты должен, ведь оно правит каждым мгновением твоей сознательной жизни. Это и есть наша Вавилонская башня. Человеческие амбиции ограничивает вовсе не отсутствие единого языка. А число Данбара. Оно названо по имени британского антрополога Робина Данбара. Он изучал мозги приматов и их общественное поведение. И обнаружил кое-что, что должно изменить твое восприятие мира. Он заметил, что чем больше неокортекс, кора головного мозга, тем большую общину могут создать приматы. Видишь ли, взаимоотношения в сложном обществе требуют от головного мозга много работы. И когда оказывается, что группа приматов больше, чем могут обработать мозги, вся система рушится. Образуются трещины. Начинаются войны. А теперь, обрати внимание – это критически важно, ты можешь поглядеть на мозг примата и предсказать, насколько велико его племя, даже не зная, к какому виду он принадлежит.

– У Оуэна есть часы? Вы сказали ему про пятнадцать минут, но я не знаю, воспринял он это буквально или…

– Мы уладим с ним дело через мгновение, но я тебя понял. Самое важное – каждый примат имеет свое число. – Маркони показал на толпу, собравшуюся за оградой. – Включая и этих приматов там, снаружи. Включая тебя и меня. Если опираться на размер неокортекса человека, получится примерно сто пятьдесят. Именно столько людей мы в состоянии распознать, прежде чем достигнем максимума наших связей. Конечно, в зависимости от конкретного человека, число может быть слегка другим. Это и есть максимальная способность человека к состраданию.

Я посмотрел на него во все глаза.

– Погодите, – сказал я. – Неужели есть такая часть нашего мозга, которая диктует нам, сколько людей мы в состоянии вытерпеть, прежде чем начнем действовать как задницы?

– Поздравляю, теперь ты знаешь единственную причину того, почему мир устроен так, а не иначе. И теперь ты понял главную проблему – нам требуется наладить сотрудничество в группах больше ста пятидесяти человек. В правительствах. В корпорациях. В обществе в целом. Но мы физически неспособны это сделать. Так что в любое мгновение каждого дня мы изо всех сил пытаемся разделить все население земли на две группы – те, кто внутри нашей сферы сочувствия, и те, кто снаружи. Черные против белых, либералы против консерваторов, мусульмане против христиан, фаны «Лейкерс» против фанов «Селтика». С нами или против нас. Инфицированные против чистых.

Мы упрощаем десятки миллионов личностей до стереотипа, и тогда они могут занять место только одной личности в нашей ограниченной доступной памяти. Это и есть ключ: те, кто находятся вне круга – вообще не люди. У нас нет способности распознавать их, как людей. Вот почему ты страдаешь, оттого что твоя девушка потеряла палец, и тебе наплевать на сотни тысяч погибших от землетрясения в Афганистане. Именно это делает возможным геноцид. Именно это дает возможность генеральному директору ставить подпись на документе, благодаря которому компания отравит какую-нибудь реку в Малайзии и десять тысяч детей родятся уродами. Из-за ограничения в ментальной аппаратуре для него эти малайцы все равно что муравьи.

Я посмотрел на толпу снаружи и потер лоб.

– Или монстры.

– Теперь ты начал понимать. Точно так же толпа снаружи не видит в нас людей. И точно так же все остальные граждане нашей страны не видят людей внутри города. И очень скоро остальной мир не будет считать людьми всех в этой стране. И паранойя будет распространяться, пока не охватит всю планету. Эта инфекция, этот в высшей степени неопределимый паразит, который обесчеловечивает своего хозяина, умеет великолепно использовать этот фундаментальный недостаток, ограничение нашего оборудования. И вот тогда будет настоящая инфекция.

Маркони выбил трубку в утку и вытащил мешочек с табаком.

– И это возвращает нас к Вавилонской башне. Благодаря этому ограничению нашей способности к сотрудничеству люди обречены на уничтожение. В некоторой специфической точке, определенной общим размером человеческой популяции на планете и массой прочих факторов, мы уничтожим сами себя. Это и есть Вавилонский рубеж. Точка, в которой общевидовое истощение человеческого сострадания достигнет критической массы.

– И вы думаете, что весь этот кавардак, начавшийся с того, что я нашел в собственной кровати гигантского внеземного паука, – их план, который должен вызвать это событие?

Он кивнул:

– Способность паразита бесконечно оставаться под прикрытием, инфицированные не показывают абсолютно никаких симптомов… само совершенство. Любой может быть инфицирован, в любое мгновение, в любой точке мира. И если ты хочешь увидеть будущее планеты Земля, просто погляди в окно.

Я нашел стул и упал на него. Раздался резкий стук в дверь.

– Вы что-то задержались, док, – сказал Оуэн.

– Пять минут ничего не изменят, мистер Барбер.

Понизив голос, я сказал:

– Погодите. Вы написали книгу о том, что произойдет до того, как это произошло на самом деле? Черт побери, почему вы не послали мне экземпляр?

– Тебе не нужна никакая книга, чтобы увидеть что происходит. И никому не нужна. Это то, что Они строили с начала цивилизации, и сейчас, когда мы подошли к рубежу ближе, все ускорилось, как последний песок, бегущий из песчаных часов. Посмотри на игры, в которые играют дети. Средний ребенок убивает в видеоиграх десять тысяч человек до того, как поступает в среднюю школу. Усилим этот урок, нажав одну кнопку: существа по ту сторону твоего ружья – не люди. И когда новость об инфекции распространилась, как мир немедленно назвал инфицированных?

– Зомби.

– В точности. Самое совершенное создание нашей культуры – враги, которых абсолютно морально убить, потому что они и так мертвы. Да ты просто делаешь им одолжение, круша их черепа. Мы, как род, настолько готовы вспыхнуть, что Им понадобилась самая слабая искра. На самом деле это произошло быстрее, чем я ожидал, но…

Он пожал плечами и зажег трубку, как если бы хотел сказать: «Ну, нельзя всегда быть правым».

– Хорошо, – сказал я, – вам понадобилось много времени, чтобы рассказать то, что я по большей части знаю. Мы облажались. Я имею в виду, чтобы было ясно: мы болеем за бомбу, верно? Есть только один способ остановить эту паранойю – взорвать все это дерьмо в живом эфире, пока толпа снаружи рукоплещет.

Маркони затянулся и опять поглядел в окно.

– Я имею в виду, – добавил я, – мы не можем дать этому вырваться наружу, верно? Тому факту, что зомби невозможно определить, пока они не укусят твой мозг? Этот факт должен умереть вместе с карантином, иначе линчуют всю толпу снаружи. Они хотят быть уверенными, что никто не вырвется, даже если умрут невиновные. Я имею в виду, все это хреново, но мы можем сделать только одно – ошибиться в сторону перебора. Верно?

– Седативные средства кончаются, – сказал Маркони. – Один из моих инфицированных пациентов очнулся.

– Боже, – сказал я. – Неужели? Вы?..

– Я говорил с ним все утро. И он все еще привязан к кровати. Я спокойно объяснил ему ситуацию, и он попросил оставить ремни. Он сказал, что это единственное разумное решение. Что бы ты сделал?

– Я… Не знаю. Но вы не можете оставить его как…

– Ты прав. Не могу.

– Я имею в виду, это только вопрос времени, верно? Пока монстр в нем не выйдет наружу и не убьет не знаю сколько людей.

Маркони внимательно посмотрел на меня.

Оуэн опять забарабанил в дверь.

– Мы идем, – сказал Маркони.

– То есть ты точно знаешь? – сказал Джон Ковбою-Обтягивающим-джинсам, он же Джимми Дюпре. – Что они собираются бомбить?

Джимми кивнул:

– А ты тот самый, который спрашивал о невинных людях внутри карантина.

– У меня там друг.

– Нет, его уже нет. А эта штука, бомба, – убийство из сострадания. И ничего больше. Тебе нужно это понять.

Джон кивнул, поглядев через ветровое стекло на ограду.

– Не знаю, слышал ли ты выстрелы прошлой ночью, – сказал Дюпре, – но был прорыв из карантина. Банда этих зомби нашла старый служебный туннель, который правительство, в своей бесконечной мудрости, не сумело найти на чертежах. Несколько дюжин попытались вырваться. Похоже, какие-то ополченцы пытались удержать позицию и их разорвали на куски. Даже не знаю, сколько зомби вырвалось на волю, но за ночь мне пришлось избавляться от тридцати трупов. И будет больше, много больше, если с карантином ничего не сделать. Это как мешок с живыми змеями в детской. Ну, наконец просочилось кое-что от федералов, засевших на периметре. Бомбу сбросят в полдень. А мы просто никого не выпустим оттуда, пока весь этот чертов кошмар не кончится. И если полдень придет и ничего не произойдет, мы окружим карантин и будем стрелять через изгородь до тех пор, пока на той стороне не останется никого, кто мог бы дышать.

Я не мог не заметить, что Оуэн приказал красным развести огонь. Выглядело так, словно они нашли где-то деревянные поддоны. И это дерьмо действительно горело.

– Ты знаешь что? – сказал я Оуэну. – Я так и не присел и не написал прощальное письмо моей девушке. Маркони занял все мое время. И все, что он сделал – дал мне рецепт чили. Хочешь его?

Он не ответил. Стояло замечательное утро, хотя по небу и летело немного облаков. На самом деле я даже слышал птичье чириканье. Какое дело птицам до апокалипсиса? Не большее, чем нам до вымирания некоторых видов птиц на Амазонке. А это, вероятно, сегодня утром случилось по меньшей мере дважды.

Все красные уже проснулись и стояли вокруг меня. Я посмотрел назад, на вход в больницу, и увидел небольшие кучки зеленых, стоявших там. Взглянув на крышу, заметил всех остальных, выстроившихся вдоль края и глядевших вниз.

– Мистер Барбер, – сказал Маркони за моей спиной, – я не знаю, слышите ли вы шум с другой стороны изгороди, но, похоже, у нас возникли гораздо большие проблемы.

– При всем уважении, док, – сказал Оуэн, – я не чертов идиот. Эти люди готовы взбунтоваться, потому что благодаря ночному прорыву им кажется, что карантин недостаточно изолирован. Угадайте, кого мы должны за это благодарить.

– Паника не уляжется, если вы убьете Дэвида. На самом деле убийство только подтвердит их самые худшие страхи.

– ВНИМАНИЕ.

Все повернулись на грохочущий голос, ударивший из системы громкой связи.

– ПОЖАЛУЙСТА ОТОЙДИТЕ ОТ ИЗГОРОДИ КАРАНТИНА НА ТЫСЯЧУ ФУТОВ. РАДИ ВАШЕЙ СОБСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ ОТОЙДИТЕ ОТ ПЕРИМЕТРА КАРАНТИНА ПО МЕНЬШЕЙ МЕРЕ НА ТЫСЯЧУ ФУТОВ.

Джон услышал, как динамики системы громкой связи по ту сторону изгороди что-то объявили, хотя из кабины тягача он не смог разобрать, что именно. Наверно, предупреждение толпе – держитесь подальше от ворот. Он повел эвакуатор через толпу, аккуратно сшибив вывеску: «НЕ ПЕРЕСЕКАТЬ ПО ПРИКАЗУ БИЭПИ – ВЫСОКАЯ ОПАСНОСТЬ ЗАРАЖЕНИЯ – НАРУШИТЕЛИ БУДУТ РАССТРЕЛЯНЫ НА МЕСТЕ». За ней находились бетонные надолбы фута четыре в высоту. За ними джипы без экипажей с заряженными автоматами, которые, как предположил Джон, застрелят любого, кто коснется изгороди. А за ними сама изгородь. Насколько он понимал, Дэвид мог находиться не больше чем в пятидесяти футах по другую сторону проволочной сетки. Дешевые кусачки проделают в ней дыру за две минуты. Но он мог быть и в середине Земли, с таким же успехом. Надо выпить. Через два часа с минутами армия уничтожит это место, иначе весь город озвереет. Два с чем-то часа, чтобы сделать… что?

К его удивлению толпа действительно подалась назад, и до него дошло, что военные пытаются убрать зевак из радиуса взрыва того, что они собираются сбросить на карантин. Он спросил себя, не слишком ли близко и не достанет ли его то, что упадет с неба. Он поставил тягач на ручник.

Система громкой связи повторила сообщение. Джон зажег одну из двух оставшихся сигарет. Повертел рычажки на приборной доске и услышал за собой жужжание; через кабину поползла тень. Ого, он вроде понял, как работает механизм этой чертовой рампы. Было бы классно, если бы он сделал это до того, как был вынужден украсть эвакуатор, но в той ситуации ничего другого ему в голову не пришло. Как всегда – немного не в курсе, слишком медленно соображал. История всей его гребаной жизни.

И тут Джон понял, что ему надо, по меньшей мере, вывести эвакуатор из зоны взрыва, и что оставить его здесь было бы свинским поступком с его стороны, учитывая, что тягач ему больше не нужен. Джон вышел из кабины и вскарабкался на наклонный кузов, освободил кабель, державший Кэдди, и сел за руль. Он повернул ключ зажигания и разбудил медведя, жившего под капотом. Затем задом выехал из кузова эвакуатора, оказавшись на улице. «Криденс» громко уверили его, что восходит несчастливая луна.

Маркони попытался высказать еще какое-то возражение, но Оуэн уже не слушал – его глаза не отрывались от меня. Он оборвал Маркони на полуслове и сказал:

– Все люди здесь. И все зеленые. И смотри, есть только один человек, защищающий тебя. Посмотри вверх, на всех этих зеленых, которые смотрят на нас с крыши. Заметил, что никто из них не спустился и не сказал ни слова в твою защиту? Никто из них не встал здесь, перед тобой, и не сказал: «Если ты возьмешь его, возьми и меня!» А знаешь почему? Потому что каждый из них знает, что ты не сделаешь этого для них.

Джон ехал задом, и продолжал ехать. Дальше и дальше по улице, глядя через лобовое стекло Кэдди на тягач и его наклоненный кузов, которые становились все меньше и меньше. Он остановился. И задумался.

Джон выкинул сигарету в окно.

И пристегнулся.

– Чувак, – сказал Оуэн, – скорее всего, ты ни черта не поймешь. Но мне нужно это сказать. Потому что, Вонг, мы собираемся умереть. Не думай, что я этого не понимаю. Я знаю, что федералы не собираются выпускать нас отсюда. Так что разреши мне немного поговорить. Я поддерживал порядок в карантине с того дня, как федералы свалили отсюда. Я бы сказал, в конечном счете, – это самое лучшее, что я сделал в своей жизни. Может быть, единственное хорошее дело, которое я когда-нибудь сделал. И все было в порядке. Сбросят ли на нас бомбу, или нас разорвет толпа, я предстану перед Создателем и скажу, что охранял карантин до тех пор, пока мог. И вот мое последнее действие: я объявляю тебя виновным в смерти тридцати мужчин и женщин, и в вероятной смерти еще двухсот семидесяти душ. Я признаю тебя виновным в единственном настоящем грехе, который Иисус просил никогда не совершать: тебе наплевать на всех, кроме самого себя. Док, отойдите в сторону.

Из-за спины Оуэна кто-то сказал:

– Там, снаружи, какая-то вечеринка. Послушайте.

– Что?

– Музыка. Они поставили «Криденс».

И они добавили звука. «Восходит несчастливая луна» гремела вдали, становясь все громче и громче. И к песне примешался другой звук, ужасный шум, словно механический Чубакка упал в камнедробилку.

И в это мгновение «кадиллак» Джона, ревя, взмыл в воздух.

Он пролетел над первой изгородью и почти перелетел вторую – задние шины зацепились за колючую проволоку и начали сматывать ее с верхушки изгороди, так что за падающим Кэдди волочился хвост, как ленточки за воздушным шаром.

Все бросились врассыпную. Радиаторная решетка Кэдди нырнула прямо в середину костра, в воздух взлетели дым, языки пламени и кости. «Кадиллак» запрыгал и наконец остановился посреди дождя из горящих человеческих черепов.

Голос Джона Фогерти смешался и умолк. Дверь водителя открылась, и Джон вывалился наружу, держа в руке обрез.

– КТО-НИБУДЬ ЗАКАЗЫВАЛ ЧЕРТОВ ПОБЕГ ИЗ ТЮРЬМЫ С ОБРЕЗОМ? – проорал он.

СТЕНОГРАММА РАЗГОВОРА МЕЖДУ

ОПЕРАТОРОМ БЕСПИЛОТНИКА

КАПИТАНОМ ШЕЙНОМ МАККИНИСОМ

(ПОЗЫВНОЙ «СТРАЖ»)

И ПОДПОЛКОВНИКОМ ЛОРЕНСОМ

ИГЛСОНОМ («ЯНКИ СЕМЬ-ДЕВЯТЬ»).

15 НОЯБРЯ, 9:55 УТРА

Страж: Сообщаю. Транспортное средство прорвало изгородь карантина с западной стороны. Повторяю. Транспортное средство, по виду гражданский автомобиль, прорвало ограждение.

Янки Семь-Девять: Страж, вы видите нарушение герметичности?

Страж: Отрицательно, э, Янки. На вид ограда не тронута.

Янки Семь-Девять: Страж, мне нужно уточнение. Мне кажется, вы сказали, будто средство транспорта прорвало…

Страж: Утвердительно. Внутри ограды появился автомобиль, водитель вышел.

Янки Семь-Девять: Тогда почему изгородь невредима?

Страж: Э… похоже, он перелетел через нее.

Янки Семь-Девять: Он что?

Страж: Янки, мне кажется, он перелетел через нее. Ну… какой-то грузовик с наклонной платформой. Я думаю, он использовал ее для прыжка.

Янки Семь-Девять: Хорошо. Вы сказали, что ясно разглядели водителя?

Джон схватил меня за плечи и заорал мне в лицо:

– ДЭЙВ! ЭТО ТЫ ТАМ, ВНУТРИ? ЭТО Я. ДЖОН. Я ТВОЙ ДРУГ. ТЫ ПОНИМАЕШЬ МЕНЯ?

– Почему ты так говоришь?

Я посмотрел внутрь Кэдди. Джон пришел один.

– Где Эми?

– Не знаю! Я думаю, что за городом.

– О. Слава Богу.

– Или нет. На самом деле я не знаю.

Оуэн шагнул вперед и отбросил в сторону дымящийся череп. Он поднял пистолет.

Джон поднял дробовик. Они внимательно поглядели друг на друга.

– Оуэн? – спросил Джон. – Что ты, черт побери, здесь делаешь?

– Да это же ты, Джон, свихнувшийся сукин сын.

– Он инфицированный? – спросил Джон, обращаясь ко мне.

– Не думаю.

– Никто из нас не инфицирован, – сказал Оуэн.

– Мы… этого не знаем, – сказал я.

– Ладно, не важно, – сказал Джон. – Вам всем надо валить отсюда ко всем чертям. В полдень здесь останется только кратер от бомбы. Оуэн, ты разве не слышал объявление?

– Погоди, – сказал я. – Вы, что, знаете друг друга?

– Ага. Помнишь, я говорил тебе, что подбираю инструменты для него? Это диджей О-Фанк. – Обратившись к Оуэну, он сказал: – Черт побери, я думал, ты не здесь, а на ферме Дэрила, уехал отсюда.

– Я и был. Но поехал в город за пивом и попал в лапы федералам. Я ударил одного из этих парней в скафандрах и, наверно, они восприняли это как признак инфекции.

Я обратил внимание, что все остальные заключенные пялились на нас, видимо потрясенные тем, что мы треплемся рядом с разбитым Кэдди и среди разбросанной кучи дымящихся человеческих останков. Наконец мне пришло в голову посмотреть на кружащих над нами дронов, и я спросил себя, не нацелились ли они на наши бошки прямо сейчас. У меня возникла туманная мысль, что надо бы бежать в укрытие, но до входа в больницу было не меньше ста футов. Два простых неторопливых выстрела для парня, сидящего за консолью в пустыне. Мы могли бы нырнуть в машину, но ракеты дрона без труда превратили бы ее в две тонны горящего стального конфетти.

И, кстати, почему он уже нас не застрелил?

Доктор Маркони подошел к Джону и посмотрел на него.

– Док? Так вы были здесь все время?

– Джон. Я бы спросил, что ты здесь делаешь, но, боюсь, ты мне уже сказал.

– Я пришел за Дэвидом. А теперь давайте залезем в мой «кадиллак», и я проделаю в этой изгороди дыру размером с Кэдди. Все остальные смогут выйти за нами. Как только окажетесь снаружи, вы должны будете поставить мне ящик пива. Каждый из вас.

– Ты что, – спросил Оуэн, – не видел больших гребаных винтовок снаружи? Да они превратят тебя в решето за пару секунд.

– Я не видел никаких больших гребаных винтовок. Там находятся маленькие гребаные автоматы. И не думаю, что они предвидели зомби-водителя «кадиллака». Но в любом случае отсюда надо валить, прежде чем они сбросят сюда бомбу.

Джон нырнул в Кэдди и сказал:

– Да, кстати, Оуэн, ты перечислил мне на счет зарплату в последнюю неделю перед тем, как все это произошло?

Оуэн посмотрел на меня, потом на Джона, и сказал:

– Как, мать твою, получается, что вы оба всегда находите друг друга?

Джон, не отвечая, спросил у меня:

– Ты идешь?

Я сел на пассажирское место. Кэдди, похоже, слегка наклонился, из-под капота сочился пар. Но мотор все еще работал – уже хорошо.

– Маркони! – сказал Джон. – Есть место сзади.

Маркони наклонился вперед и сказал:

– Полагаю, Джон, ваш план не шел дальше этого мгновения?

– Я пытаюсь делать один шаг за раз.

Маркони перевел взгляд на меня и сказал:

– Помнишь, что я сказал?

– Ага, Вавилонский протокол.

Он начал было поправлять меня, но передумал и сказал:

– Есть способ побить их. Но Бог свидетель, я не знаю, сколько из нас получат эту возможность.

– Просто скажите мне, что нам надо сделать.

– Подумай. Подумай о символах, которые объединяют нас. Подумай о том, что соединяет людей.

– Черт побери! Просто скажите мне…

– Мне кажется, ты уже знаешь. Дэвид, нам нужно жертвоприношение.

– Жертвоприношение? Почему?

– Подумай.

– Что, вроде как кто-то должен умереть? Один из нас?

Маркони попятился и сказал:

– Давай, прежде, чем оператор дрона наконец не сообразит, что он видит, и не откроет огонь.

Мы оба пристегнулись. Джон дал задний ход. Кэдди попятился и переехал через костер, отбросив в сторону качалку. Джон вывернул руль и направил Кэдди за здание, недалеко от той полосы леса, через которую мы с Джоном удрали в первую ночь, до того, как появилась эта нехилая изгородь.

Толпа заключенных перед нами расступилась, как Красное море.

Джон поддал газу. Задние шины зарылись глубоко в грязь. Мы бросились вперед, прямо к секции изгороди со словами: «В ПЯТНИЦУ ЖАРИМ МЯСО НА ГРИЛЕ, НА ДЕРЕВЕНСКОЙ ПЕЗДЕ». Я вцепился руками в приборную панель и услышал собственный крик.

У изгороди не было ни единого шанса. Капот проломил первый слой, бросив на землю шрапнель из пластиковых панелей. Изгородь, видимая через заднее стекло, еще клонилась вниз, когда мы ударили во вторую, расколотив деревянный столб напополам, и прорвались через проволочную сетку. Граница между карантином и внешним миром была проколота раз и навсегда. И тогда…

КРАК!

…с катастрофическим звуком металла и пластика, раскалывающихся о бетон, мы ударились о барьер, о котором оба забыли.

Кулак Кинг Конга по имени инерция врезал по мне сзади. Последнее воспоминание перед тем, как я отключился – грязное ветровое стекло в одном дюйме от лица и ремень безопасности, который резко дергает меня назад. Когда я пришел в себя, перед глазами находился смятый капот, а Джон тряс меня, крича: «ЛОЖИСЬ!»

Поскольку я временно забыл, где мы были, то также забыл, от чего в точности должен прятаться. Я с трудом повернулся, чтобы посмотреть наружу из окна водителя, и увидел здоровенный автомобиль без водителя, выкрашенный в защитный цвет. Я мгновенно понял, что это такое, потому что заметил турель на его крыше, блики на объективе камеры и по каждую сторону от объектива два массивных ствола.

Механизм зажужжал, и стволы повернулись ко мне. Совершенно не механическое движение – быстрое, плавное и целенаправленное. Я застыл, словно загипнотизированный, глядя в черные дыры-близнецы, и почему-то выбрал именно этот момент, чтобы спросить себя, что имел в виду Маркони, когда говорил о жертвоприношении.

Бом…

Бом…

Бом…

Звон открытой двери фургона несся через замерзшую ночь.

Звуковая дорожка последних мгновений жизни Эми. Чудовище перед ней выдохнуло, его дыхание пахло экзотическим тухлым мясом. Оно обнюхало ее. И в этом темном холодном месте Эми захлестнуло осознание: вот так умирают почти все живые существа, родившиеся на земле, – зубы рвут их мускулы и кости. «У нас, людей, есть компьютеры, мыло и дома, но это не меняет того факта, что все движущееся – только пища для кого-то еще».

Язык облизал ее лоб. Эмми инстинктивно выставила руку вперед, чтобы защититься от нападения, и схватила пригоршню меха.

Открыв глаза, даже в темноте она поняла, что это Молли.

Молли еще раз обнюхала ее, повернулась, обследовала раздавленную коробку «Поп-тартс», лежавшую на полу среди разбитого стекла, и рысцой подбежала к боковой двери фургона; она посмотрела на Эми и помахала хвостом. На собачьем языке: «Мне нужно, чтобы ты открыла эту дверь, потому что у меня нет рук».

Странно, но ноги Эми опять могли двигаться. Молли надо выйти наружу. Эми тысячу раз отвечала на этот собачий невербальный сигнал. Она быстро подошла к двери, набралась решимости и толчком отворила ее. Молли выпрыгнула в ночь, в неподвижный воздух, несколько минут назад наполненный криками умирающих и сухим треском выстрелов. В ночь, где ждали зубы и чудовища с безумными аппетитами, переваривающие внутренности мальчиков, с которыми она смеялась и шутила час назад.

«Перестань накручивать себя и ДВИГАЙСЯ».

Молли вернулась и ожидающе поглядела на Эми. Та ступила в ночной воздух, низко согнулась и сосредоточилась на Молли, стараясь держать ужас на привязи. Собака не боялась. Эми приготовилась бежать, осталось только решить куда. Она посмотрела на Молли, словно надеясь на предположение.

Собака направилась прямиком к окну подвала.

Нет.

Молли перепрыгнула через две кучи кишок, когда-то бывшие Джошем и Донни, и исчезла в кафетерии, который Эми видела через слабую камеру Джоша.

Нет.

Снизу донесся лай Молли. Эми решила, что умирать здесь, во дворе, на открытом воздухе, как-то лучше, чем умирать внизу, в темном подвале. Молли опять залаяла, на этот раз за лаем последовал звук шаркающих шагов за спиной Эми, где-то в ночи. Многих шагов. Где-то снаружи. А там, внизу, Молли все еще жива и невредима. Тем не менее Эми уже решила убежать в ночь. Но куда?

Она опустилась на четвереньки и поползла через отвратительную траву, липкую от крови и выделений, которые должны были никогда не покидать свои органы. Колени давили размазанные по земле внутренности, пока она неловко карабкалась в окно, а потом так же неловко спускалась в кафетерий.

В темноте Эми ничего не видела. И фонарь исчез, и фонарик. Молли мгновенно очутилась рядом. Эми наклонилась, чтобы погладить ее, потом ухватила за ошейник. Молли куда-то потянула ее, так что Эми использовала собаку как поводыря.

Она ударилась ногой о труп и споткнулась, но сумела удержаться на ногах благодаря чистому отчаянию – ей очень не хотелось опять ползти через кишки. Молли вывела ее из комнаты в коридор, и Эми попыталась оттащить ее от лестницы и подсобки внизу, которая, как она знала, сейчас стала братской могилой. Но ей не удалось переубедить Молли, та тянула ее прямо к лестнице.

Нет.

Эми не волновало, что у Молли на уме. Она не собиралась спускаться в тот подвал. Ни сейчас ни потом. Никогда. Даже за миллион долларов. Даже если от этого зависит ее жизнь. Эми потянула в противоположную сторону. Молли уперлась ногами и потянула в свою.

Прекрасно.

Эми отпустила ее и пошла в противоположном направлении от лестницы и жуткой могилы, которая, как она знала, находится ниже. Она выставила перед собой руку и шла вслепую; наконец наткнулась на металлическую дверь, точно такую же, как та, от которой хотела убежать.

Замкнутую дверь.

Она провела пальцами по ручке и дверному засову, надеясь найти задвижку, но вместо этого обнаружила замочную скважину; требовался ключ, которого у нее не было. За ее спиной когти клацнули по плиткам пола – Молли вернулась, чтобы сказать: «Поняла?»

Эми не двигалась. Она дрожала. Трусики промокли. Пальцы были липкими от крови других людей. Молли залаяла. Эми схватила ее за ошейник и разрешила отвести себя в коридор. Потом они достигли его конца и лестницы.

Вниз. Они вышли к камерам, и там воняло канализацией и порохом, там были двери, из-за которых слышалось царапанье. Эми постаралась о них не думать. Молли опять потянула ее, и Эми знала, куда они идут. Наконец они добрались до двери «ХОЗБЛ». В полной темноте Эми провела по ней пальцами и почувствовала сморщенные дыры от пуль. Закрыла глаза, выдохнула и молча помолилась.

Она толкнула дверь, и та открылась.

За дверью развергся Ад. Комнату наполнял дым, вившийся между ржавых труб и воздуховодов, из-за которых большое помещение выглядело так, словно на него напал гигантский робот-осьминог. Пахло фейерверками, сгоревшей одеждой и жженым мясом. Лишь брошенный фонарик посылал слабый луч вверх в центре комнаты, освещая ночной кошмар, который Эми придется видеть всю оставшуюся жизнь. Мертвые открытые глаза глядели в потолок. Открытые рты, скрюченные пальцы. Все тела выкрашены в один и тот же сплошной цвет. Она почувствовала, как по коже пробежал мороз.

Молли освободилась, пробежала между трупов, миновала столбик света от фонаря и углубилась в темноту. Остановившись у противоположной стены, она поглядела на Эми и помахала хвостом.

Эмми сосредоточилась на свете – она решила не замечать ничего другого в этом кошмарном месте. Если она сумеет попасть туда, тогда у нее будет фонарик, и все станет чуть лучше. Она осторожно пошла, переступая руки, ноги и всякие мягкие вещи, и проверяла место перед собой пальцами ног, чтобы найти твердый пол. Один шаг, другой, третий… наконец оказалась достаточно близко и схватила фонарик, заставив себя не заметить, что его держали три мертвых скрюченных пальца. Она уменьшила свет и подошла к Молли. Дым добрался до нее – ядовитые жгучие пары жгли глаза.

В стене обнаружилась дыра. Шлакоблоки были расколоты и отброшены в сторону. Именно здесь монстры пробили туннель в помещение. Она посветила внутри и обнаружила, что была не совсем права – проход оказался старым. Сделанный из кирпича, он походил на старомодный канализационный туннель – такие проложили под многими европейскими городами. Старые ржавые трубы, и все такое. Неужели зомби живут в нем? Под городом?

Молли пробежала мимо Эми, прыгнула и забралась в туннель.

– Молли! Подожди!

Едва слышнее шепота. Туннель кишел жуками, сверху капала грязная вода. Но это было не самое худшее, что, как она знала, затаилось там. Молли помчалась в темноту, клацанье ее когтей исчезло бог знает где.

– Молли!

Эми посветила фонариком внутрь туннеля и увидела, как свет отразился от двух глаз. Молли стояла и глядела на нее, но оставалась на месте.

Нет, нет, нет, нет, нет…

Эми забралась в туннель, осознав, что он слишком низкий, чтобы идти согнувшись. Ей придется ползти по кирпичам на четвереньках. Она начала, и тут сообразила, что зажженный фонарик в правой руке почти бесполезен, свет беспорядочно хлестал вокруг, пока она продвигалась вперед. На мгновение она подумала, не взять ли фонарик в рот, но представила себе мертвую руку, которая сжимала его, и решила, что не стоит.

Она поднажала.

Эми ползла, ползла и ползла. Кирпич въедался в колени, обрубок левой руки и костяшки правой, которой она пыталась одновременно держать фонарик и действовать, как Молли передней лапой. Та умчалась вперед, ее когти цокали по туннелю до тех пор, пока даже эхо не перестало доноситься до Эми, и она спросила себя, какой длины может быть этот туннель.

Она ползла. Боль вспыхивала каждый раз, когда коленная чашечка ударялась о кирпич, стирая тонкую, как бумага, кожу под джинсами. Ей казалось, что она ползла много часов и много миль. Вода капала на волосы и на спину. Она продиралась через паутину, давила жуков, попадавших под руку, и однажды ей показалось, что она видела, как при свете фонарика удрала крыса.

Ей необходимо остановиться и отдохнуть. Она больше не в силах терпеть мучительную боль в коленях и пальцах. Когда ползешь, приходится напрягать мускулы, которыми не пользовался с тех пор, как научился ходить.

Она остановилась, подобрала колени и оперлась о ржавые трубы. Она посветила в том направлении, откуда пришла, и с трудом разглядела вход в туннель. Потом она посветила перед собой. Конца не видно. Колени стали мокрыми и темными. Кровь. Он превратила коленные чашечки в гамбургер. Таракан пополз по бедру, и она прихлопнула его. Внезапно ее посетила безумная идея, но в это мгновение и в этом месте она полностью поверила в нее: она умерла в фургоне, и сейчас находится в Аду. Вот так Ад и выглядит: узкий, темный и холодный туннель, по которому ты будешь вечно ползти, стирая кожу, мускулы и кости на руках, а потом свои руки и ноги; бесконечный кирпич будет жевать твое тело до тех пор, пока ты не станешь беспомощной грудой, едой для насекомых и крыс, и так будет длиться вечно.

Она услышала шорох. Он донесся сзади, из комнаты с мертвыми. Что-то приближалось. Ей опять надо двигаться. Она поползла быстрее, чем раньше, отгородившись от боли и надеясь, что тот, кто преследует ее, еще хуже приспособлен к ползанью, чем она.

Время застыло. Остались только кирпичи, темнота и холодные вздохи и выдохи, разрывавшие легкие. Шарканье по кирпичам, сзади нее. Невозможно сказать, насколько далеко. Она попыталась ползти быстрее, но самое быстрое ползанье хуже медленной ходьбы, и она дюйм за дюймом медленно двигалась по туннелю, превратившемуся в ночной кошмар, классический кошмар того, за кем охотятся в темноте, того, кто пытается бежать, но не в состоянии…

Внезапно появилась Молли, впереди и слева. Собака залаяла. В этом месте туннель разветвлялся, можно было ползти вперед или повернуть влево. Молли хотела, чтобы Эми повернула, и Эми была не в том положении, чтобы спорить.

Несколько футов, и Эми оказалась в тупике. Туннель перегородил старый деревянный щит, покрытый плесенью. Молли царапнула его. Эми подползла и оттолкнула Молли с дороги. Она села на попу и ударила ногами деревянный барьер так сильно, как только могла. Щит не сломался, но поддался внутрь, образовывая щель.

Она ударила еще раз, и еще.

Ее преследователь стал ближе, он скользил и извивался по кирпичам. Эми слышала его дыхание. В любое мгновение он может обогнуть угол…

Она закричала, как мастер карате, взмахнула измученными ногами, и грязные теннисные туфли ударили о щит. А потом щит исчез, улетел прочь, не разбившись на куски, и где-то ударился о плиточный пол.

Эми выползла наружу, попыталась встать на ноги и немедленно упала; мышцы бедер свело: казалось, она ползла несколько недель. Она заставила себя встать и осветила фонариком комнату. За выходом туннеля, через который она проползла, стоял торговый автомат с чипсами, печеньями и шоколадками. По другую сторону автомата, футах в трех, находилась голая стена. Она обошла автомат, прижалась к нему спиной, уперлась ногами в стену и толкнула. Автомат покачнулся и упал с таким треском, словно все здание обрушилось. Однако он не перекрыл весь туннель, только его большую часть.

Она опять встала на ноги, подобрала фонарик и увидела дверь, ведущую из комнаты. Эми была уверена, что та заперта, абсолютно уверена, но это оказалось не так, и когда она толкнула дверь, та открылась, окатив ее светом.

И вот так, внезапно, она очутилась в просторном и хорошо освещенном офисе. В помещении стояла дюжина компьютеризированных столов. Компьютеры были новыми, а столы старыми. Людей не было, но офис выглядел так, словно его покинули несколько минут назад; на столах стояли полупустые чашки с кофе, на спинке одного из стульев висело зимнее пальто. Кто-то уронил на пол бежевую папку, из которой высыпались печатные бланки. Рядом с ними валялась коробка с пончиками.

Все сбежали в спешке.

Эми повернулась к двери, через которую только что вошла, и напряженно прислушалась. Ничего с той стороны. Она убедилась, что Молли рядом, и закрыла дверь на засов. Постояла еще несколько минут, пытаясь услышать звук кого-либо или чего-либо, старающегося перебраться через торговый автомат, но услышала только, как бьется ее собственное сердце.

Неужели в тоннеле действительно что-то было? Или она бежала от собственного эха? Или от енота?

Эми внимательно осмотрела помещение. Здесь было теплее, но не комнатная температура. Она обошла комнату и нашла пару керосиновых обогревателей, которые кто-то, эвакуируясь, не забыл выключить. Она включила их и почувствовала, как теплый воздух обдул ее; какое-то время она стояла, дрожа и желая переодеться. От нее пахло потом, плесенью и мочой.

В помещении было две двери. Она проверила одну и обнаружила, что та закрыта изнутри. Подумав, решила ее так и оставить. Вторая вела в крошечную ванную, где она с удивлением обнаружила воду. Эми наклонилась и провела несколько минут за совершенно ненужным, но как раз сейчас невероятно важным делом – приведением себя в порядок. На умывальнике стоял маленький дозатор с антибактериальным мылом, так что она сняла джинсы и вычистила грубую кожу на коленях. Вымыла руку, запястье и очки, и даже сумела превратить гриву волос в нормальную прическу. Дошла до того, что узнала лицо в зеркале аптечки. Это помогло.

Выйдя из ванной, она громко спросила Молли:

– Итак, где мы?

Но найти ответ совсем нетрудно, верно? Она нарисовала в голове карту здания и туннель, бегущий на юг, к больнице. Она повернула налево и оказалась в подвале здания поменьше, стоящего рядом с лечебницей. Административное здание с офисами и персоналом.

Эми посмотрела на компьютеризированные столы, и внезапно ей пришло в голову, что она чувствует себя как Нео в «Матрице», в тот первый раз, когда тот сообразил, что приобрел силу останавливать пули.

Здесь находился нервный центр карантина, до того как правительство бросило его. И они оставили свои компьютеры.

Понять, какой из них ей нужен, оказалось совсем просто – естественно, тот, к которому подключено сразу три монитора. Эми задержала дыхание и нажала на кнопку питания. Компьютер включился, и она спросила себя, сколько энергии у нее есть – помещение было подключено к генератору, но парни, которые могли бы залить в него бензин или что-то в этом роде, исчезли. С этим ничего нельзя поделать, надо работать быстро.

Система загрузилась, и выскочило окно с просьбой ввести сетевой пароль. Да, вопрос, сколько еще паролей потребует эта система. Большая разница – угадать один пароль или три: угадать три было бы намного легче.

Но она, в конце концов, в самом центре, а не пытается взломать его дистанционно (этого она не могла, но знала людей, которые могут). В мире компьютерной безопасности известно, что есть порог: сколько паролей может запомнить человек. Дай ему один, и все будет в порядке. Два, и, возможно, все будет в порядке. Но дай ему три – один, скажем, для самого компьютера, второй для сети и третий для приложения, которое он использует, – и ему потребуется их записать. Она начала открывать скрипучие выдвижные ящики и обнаружила, что в большом посередине лежат коробка с шариковыми ручками и единственный стикер со списком бессмысленных слов и символов. Первым должно быть имя пользователя, остальные – пароли.

Так оно и оказалось, и она вошла в систему. Попыталась сообразить, какие программы они вывели на рабочий стол, но потом заметила кое-что, что заставило ее завизжать от радости.

У компьютера был доступ к Интернету.

Черт возьми. Она даже не знает, с чего начать.

Эми нервно проверила обе запертые двери – никаких звуков с той стороны – и уселась за компьютер. В первую очередь, решила она, надо получить представление об организации системы и что в точности ей доступно. Она обнаружила, что они используют электронную почту и увидела тонны сообщений с приложениями в почтовом ящике: отчеты о положении, требования на аппаратуру и множество других стандартных бланков. Бюрократический спам. Были также длинные обмены письмами о звуках – доклады и результаты экспериментов, где говорилось о частотах и модуляциях, и использовались термины, которых она никогда не слышала, вроде «инфразвук». Персонал посылал в обе стороны аудиоклипы и огромные простыни аналитического текста, заполненные технической тарабарщиной. Сейчас ей надо все это отсечь – иначе она разбиралась бы в данных неделю.

Затем она нашла программу, которая после запуска завладела всеми тремя экранами и наполнила их изображениями с различных камер. На большинстве из них не было абсолютно ничего – вообще нельзя было бы понять, что это прямой эфир, если бы не случайные помехи в поле зрения, – но было ясно, что это внешний вид карантина.

Она вышла из программы и нашла отдельное приложение, которое давало полный вид больницы с воздуха; изображение медленно поворачивалось, в точности как видео с подствольной камеры, которое ей показывал Джош. Она уже собиралась нажать «Esc» и выйти из программы, но внезапно ее пронзил иррациональный страх – если она нажмет не на ту клавишу, то увидит, как ракета вылетает из-под нижней кромки экрана и все взрывает. Еще немного понаблюдав, она обнаружила, что дрон контролируется в другом месте, и это имело смысл. Нельзя управлять чем-то вроде дрона с клавиатуры, нужна ручка управления, и все такое. Она может только наблюдать как зритель…

Дэвид.

Она увидела его, потому что камера повернулась и сфокусировалась на нем. Эми не могла контролировать ее; это сделали те, кто управлял дроном, кто бы они ни были и где бы они ни были. Изображение мигнуло и увеличилось, потом мигнуло и опять увеличилось.

Ясно как день, Дэвид противостоял большому парню, выглядевшему по-настоящему безумным. Их окружала толпа, а рядом находился чудовищной величины костер, про который Джош сказал, что это часть какого-то ритуала (и не имеет значения, как она смотрела на это, там внутри действительно черепа и кости). Видео сопровождали радиопереговоры, но звук был слабым, и Эми не могла разобрать все слова. Но ей удалось понять, что парень, управляющий дроном, просит разрешения стрелять у начальника, и тут до Эми дошло, что она смотрит видео не через камеру, а через подствольную камеру, и что дуло нацелено прямо на Дэвида.

– Нет! Не стреляй! – глупо крикнула она в монитор компьютера. У нее должна быть какая-то возможность пообщаться с ними, верно? Здесь были наземные линии связи. И она бы сказала что? Что она случайная девушка, забравшаяся в командный центр БИЭПИ, и она не хочет, чтобы они застрелили ее зомби-приятеля. Это только обратит их внимание на то, что в их сеть проникла неавторизированная личность, и им надо дистанционно закрыть ее компьютер.

На картинке большой парень поднял пистолет, направив его прямо на Дэвида. Камера слегка сдвинулась, и большой парень оказался в перекрестье прицела.

– Да! Застрели этого парня!

Они не стали. Она услышала достаточно их переговоров, стало понятно, что пилоту дрона (который, насколько она поняла, имел кодовое имя «Страж») сказали не вмешиваться и ждать дальнейших приказов. Спустя несколько мучительных минут Дэвида увели прочь, в здание больницы, изображение камеры уменьшилось, стал виден весь двор и, предположительно, зомби, которые пытались сбежать через изгородь. Однако следующим, кто, самое вероятное, попробует сбежать, будет Дэвид, насколько она вообще его знала. И Дэвид не зомби. И с ее стороны это вовсе не самообман – когда Дэвид разговаривал с большим парнем, вооруженным пистолетом, он жестикулировал и общался в точности, как делал Дэвид в последний раз, когда она его видела. Дэвид был не больше зомби, чем две недели назад, и Эми верила, что на самом деле оператор дрона этого не знает. Ему продали ту же чушь, в которую верил Джош, о кровожадных инфицированных нелюдях. Да, такие зомби существовали – Эми своими глазами видела, как они съели команду, с которой она приехала сюда. И они могут в любую секунду ворваться в туннель. Но люди внутри изгороди остались людьми.

И военные собираются разбомбить их всех.

В конце концов, Эми потребовался час, чтобы установить связь. Как хакер, она была новичком, но знала на данный момент самый эффективный путь в любую систему; хакеры называли его «социальная инженерия». Самая большая слабость в любой сети – люди. Не имеет значения, сколько брандмауэров и паролей ты установил; в конце концов в системе работают люди. Ленивые, занятые, торопливые люди, которые, когда все будет готово, всегда выберут путь наименьшего сопротивления.

Узнать, где находится пилот дрона, оказалось совсем просто: поиск в Гугле сказал ей, что операторы Беспилотных Летательных Аппаратов (или БПЛА) действуют только из одного места – базы ВВС «Крич», которая находится в Неваде недалеко от Лас-Вегаса. Потом она порылась в электронной почте, не повезет ли ей найти письмо с адреса вроде [email protected], но ей не повезло. Зато удалось найти вчерашнюю переписку различных людей, уточнявших ППВС (что, как она решила, является сокращением от Правила Применения Вооруженной Силы) к «Зулусам» в карантине, когда, по всей видимости, дрон застрелил парня, пытавшегося взобраться на изгородь. Как поняла Эми, прочитав около пятидесяти писем, они предлагали подождать, пока кто-то на самом деле преодолеет первую изгородь, и только потом стрелять. Перешерстив все эти бланки, она обнаружила документ «Только лично», который послал парень, работавший на этой рабочей станции, – что-то вроде отчета об инциденте, – и там было названо имя оператора дрона: капитан Шейн МакКиннис.

И еще она обнаружила часть переписки между людьми с адресами БИЭПИ. В них шла речь о застреленном юноше двадцати двух лет; они называли его исключительно Пациент 2027. Она порылась среди отчетов с грифом «Только лично», и в конце концов нашла свидетельство о госпитализации, которое они использовали для карантина.

Все было выражено с обильным использованием жаргона и сокращений, но Эми сумела связать концы с концами и выяснила, что юношу задержали только потому, что его обнаружили рядом с инфицированным – он убил зомби бейсбольной битой. Но самая существенная часть отчета о самом юноше оказалась в конце бланка о госпитализации, всего четыре слова:

«Признаков инфекции не обнаружено».

Пациент 2027 не был зомби. Он был просто юношей. И сейчас он мертв.

Проследив всю цепочку обмена письмами по этому поводу, Эми точно поняла одно: этот факт стал известен только малой группе людей из БИЭПИ.

Эми посмотрела на часы. Сейчас четыре ночи, значит, в Неваде около двух. Стрельба была где-то в три после полудня. Очевидно, один человек не может сидеть все время за пультом управления дроном. Работают ли операторы регулярными сменами? Если так, то капитан МакКиннис вернется к ручке управления утром. На самом деле это не имеет значения, имя – все, что у нее есть.

Хорошо. Начать просто. Есть ли у капитана Шейна МакКинниса страница на Фейсбуке? Она поискала. Да, есть. Профиль закрытый, что имело смысл, учитывая род занятий этого парня.

Она могла взломать ее – обмануть фейсбучную систему проверки и восстановления пароля совсем легко, – но она не была уверена, что это даст ей то, что она хочет. Назад в Гугл. Она ввела поисковый запрос: ученики школ, расположенных недалеко от базы ВВС, по фамилии «МакКиннис».

Бум! Нево МакКиннис, разыгрывающий защитник баскетбольной команды какой-то средней школы. Хочешь пари, что это дочка капитана МакКинниса? Тринадцать лет – Эми мгновенно узнала, что у нее есть страница на Фейсбуке. Еще десять секунд, и вот страница на экране. Все доступно, все фотографии – включая фотографии вместе с папой, одетым с форму, – и список друзей (папа тоже там был, в группе «семья»). У Нево было 132 друга на Фейсбуке. Эми послала запрос на дружбу, задумавшись, когда девочка проснется и проверит его. Однако Нево оказалась совой, поскольку в два часа ночи немедленно приняла запрос и одобрила его для совершенно незнакомого человека, старше ее на десять лет.

Подростки.

Спустя пять минут Эми уже вовсю болтала с Нево МакКиннис, хорошо понимая, что надо обращаться с ней весьма деликатно.

Нево МакКиннис: кто это?

Эми Салливан: Привет, наво, это звучит немного странно, но вроде как чрезвычайная ситуация и у нас совсем мало времени.

Нево МакКиннис: Нево.

Нево МакКиннис: Не наво.

Эми Салливан: О прости.

Нево МакКиннис: Это прочитанное наоборот слово «овен», первый знак зодиака.

Эми Салливан: Очень мило.

Нево МакКиннис: Я не могу спать.

Нево МакКиннис: Болтаю с подругой из Тайваня.

Эми Салливан: В любом случае это не спам или что-то такое, и я не собираюсь просить у тебя денег или номер счета, хорошо.

Нево МакКиннис: хор.

Эми Салливан: И никаких голых фотографий или чего-то такого.

Нево МакКиннис: У меня есть подруга по фамилии Тейлор, она только на год старше меня, и один парень написал ей и предложил контракт на работу моделью, и тогда ее ма отвезла ее в Лос-Анжелес, чтобы сделать фотографии, и ты знаешь, что произошло потом?

Эми Салливан: Нево, это на самом деле важно. Сейчас я нахожусь в Неназываемом. Ты знаешь, что это означает?

Нево МакКиннис: Божемой, ты зомби.

Эми Салливан: Нет! В этом все и дело.

Нево МакКиннис: о вау не говори никому но мой па в ввс и летает на роботе-самолете который стреляет зомби.

Эми Салливан: Я знаю.

Эми Салливан: Поэтому я и связалась с тобой.

Эми Салливан: Я здесь неподалеку и здесь мой бойфренд.

Эми Салливан: И мы оба не зомби.

Эми Салливан: Но твой па этого не знает.

Нево МакКиннис: Он спит.

Эми Салливан: ОК завтра он снова полетит на роботе.

Нево МакКиннис: он все время усталый.

Нево МакКиннис: Мне кажется.

Эми Салливан: Нево, я очень боюсь.

Эми Салливан: И мы все здесь очень боимся.

Эми Салливан: Я думаю, что они собираются застрелить нас всех.

Нево МакКиннис: Они этого не сделают.

Эми Салливан: Мне нужно, чтобы ты убедилась, что они не.

Эми Салливан: Мне нужно чтобы ты поговорила с твоим па.

Нево МакКиннис: Я не могу говорить с ним о его работе.

Нево МакКиннис: Он не разрешает говорить о ней.

Нево МакКиннис: И он разозлится.

Нево МакКиннис: И он ничего не скажет.

Нево МакКиннис: Он все время усталый.

Эми Салливан: Тогда ты должна мне разрешить поговорить с ним.

Нево МакКиннис: Он спит.

Эми Салливан: Мне нужен только его электронный адрес.

Возникла длинная-длинная пауза, Нево не отвечала. Именно сейчас все, что говорили юной Нево об опасностях интернет-незнакомцев, должно было подать сигналы тревоги. Эми попыталась представить себе девочку на другом конце, почти в двух тысячах миль отсюда. Она представила, как та просто закрывает ноутбук и идет спать. Потом представила, как Нево идет в комнату отца и пытается разбудить его. Потом представила, как девочка звонит в полицию.

В конце концов окно опять ожило и там появился электронный адрес.

Проще простого было вытащить из письма присоединенный бланк с анализом Пациента 2027 и послать его на персональный адрес капитана Шейна МакКинниса, пилота БПЛА. «Признаков инфекции не обнаружено». Свое письмо Эми сжала до нескольких коротких фраз:

«Прочитайте это. Мальчик, которого вы застрелили, не был зомби. Люди внутри карантина не инфицированы. Они – люди. Они – американские граждане. Вам бесстыдно лгут».

Есть миллион причин, по которым капитан мог не прочитать ее письмо – оно могло попасть в спам, он мог не проверить почту утром, перед тем как идти на работу, он мог посчитать его розыгрышем или обманом. Но ничего другого она не придумала.

Хорошо. Что дальше? Помимо дронов есть и другой уровень защиты изгороди – беспилотные автомобили с пулеметами. Эми порылась в архиве, пытаясь представить себе, какие видео передают эти пулеметы. Тем не менее она не нашла абсолютно ничего, переданного из-за ограды, за исключением серии статических сцен с зеленым оттенком – по-видимому снятых приборами ночного видения. Следующие полчаса она провела в раскопках, пытаясь понять, как эти устройства работают. Их называли Гладиаторы (или ТАБНы, Тактические Автомобили Беспилотные Наземные).

У них были дизельные моторы, которые крутили колеса, когда Гладиаторам надо было двигаться, и заряжали бортовые генераторы. Как и с воздушными дронами, Эми уперлась в кирпичную стену, когда попыталась найти приложение, которое разрешило бы ей управлять одним из них. И это было очень плохо, потому она уже вообразила, как получает контроль над роботом и отправляет его вокруг изгороди отстреливать своих железных собратьев. Но план Эми не продумала: эти машины принадлежали военным, а эта комната – БИЭПИ. И не имело значения, что она очень сильно старалась; она так и не смогла понять, кто управляет ими.

Она уже начала расстраиваться, но знала, что это не поможет. Работает система, поставленная людьми, а значит, в ней есть слабые места. А какое слабое место здесь?

Дизель.

Гладиаторам (или ТАБНам, или как там еще их зовут) нужно горючее, то есть им нужны люди, которые их заправляют. Даже если операторы находятся на базе в Японии, заправить их могут только люди здесь, действующие из этого самого здания. Так что должен быть какой-то механизм, который разоружает автоматы, чтобы они не застрелили тех, кто приближается к ним с канистрами с бензином. Нужно только найти его. И она найдет.

Из комнаты за ней послышался звук металла, царапающего пол.

Что-то оттолкнуло торговый автомат с дороги.

Эми вскочила на ноги. Она не имеет права паниковать. У нее есть дверь на противоположной стороне комнаты, которую она может открыть и через нее убежать. Она не знает, куда та ведет, но, пока ноги носят ее, сможет оказаться там очень быстро.

Из угла выбежала Молли и встала лицом к двери между Эми и непрошенным гостем. Она низко зарычала. Скрип продолжался. Наконец он прекратился, и послышались шаги – кто-то переступил через торговый автомат. Захрустело стекло – незнакомец наступил на осколки, вылетевшие из разбившейся витрины.

Эми подбежала к противоположной двери и открыла засов. Молли не двинулась с места. Эми уже собиралась позвать ее, когда услышала:

– Кто там?

Слабый голос из той самой комнаты, в которую вошел незваный гость. Похоже на голосок маленькой девочки, и у Эми мелькнула безумная мысль, что Нево МакКиннис каким-то образом телепортировалась сюда из Невады.

– Привет, – сказал слабый голос. – Ты можешь открыть дверь?

Эми осторожно подошла к двери и спросила:

– Кто там?

Голос ответил, но Эми не расслышала. Потом чуть громче он спросил:

– Как тебя зовут?

– Эми. А ты заблудилась, малышка?

– Я не малышка. Мне уже восемь лет.

– А кто с тобой?

– Никого, я одна. Можно мне войти? Я боюсь. Эми взглянула на Молли, но та скептически посмотрела в ответ, насколько собаки могут выглядеть скептиками.

Эми отперла дверь и со скрипом распахнула ее.

– Э, привет. Ты кто?

– Анна, – ответил слабый голос.

Я согнулся и ударился головой о ручку стекло-подъемника на двери Кэдди. Я предвидел гром выстрелов и звук, с которым свинец проделывает дыры в дверях «кадиллака». Но потом сообразил, что могу вообще ничего не услышать, потому что Джон бессовестно преуменьшил калибр пулеметов. Спаренные стволы турели выглядели достаточно большими – я бы смог засунуть в любой из них свой большой палец – и готовыми открыть огонь пулями, которые без всяких усилий продырявят тонкий металл «кадиллака» и, на микросекунду позже неторопливо и с удовольствием пролетят через мои внутренние органы.

Но пулеметы не выстрелили.

– Идем! Идем! – заорал Джон.

– Что? Нет!

– Мы запутали их и должны вылететь наружу, прежде чем они поймут, что, черт побери, происходит; иначе они превратят нас в швейцарский сыр!

Он открыл свою дверцу и выволок меня наружу. Протянув руку на заднее сиденье, он что-то достал – загадочный зеленый контейнер из моего сарая.

Мы пригнулись так, чтобы «кадиллак» оказался между нами и пулеметом – при этом с другой стороны от нас находился другой пулемет, точно такой же, – и побежали. Мы перескочили через бетонный барьер и оказались перед маленькой рощей. За ней находился туалет магазина, который, будем надеяться, унесет нас отсюда.

Дежа вю.

Только на этот раз за нами охотились не солдаты. Их место заняла толпа вооруженных горожан с дробовиками, охотничьими ружьями и мачете. Половина из них бежала, а половина подняла стволы и прицелились в нас. И, в отличие от национальных гвардейцев в первые неорганизованные часы кризиса, эти люди знали, что означает брешь в ограде. Я рискнул оглянуться и посмотрел на зияющую дыру, которую мы проделали в изгороди. Красные комбинезоны собрались по другую сторону, все пялились на внешний мир, словно дыра внезапно открылась в небе.

А потом я посмотрел на собравшуюся толпу, на зевак, собравшихся по другую сторону изгороди, – все с оружием: и на их лицах было точно такое же выражение. Две стороны зеркала, те же самые мысли осенили обе стороны.

Изгородь прорвана.

Пулеметы сторожевых роботов не сработали.

Все изменилось.

Зазвучали выстрелы. Мы погрузились в темноту между деревьями, прыгнули в грязный ров, выбрались с другой стороны и побежали в ББ.

Предполагая, что ББ все еще там…

Он был. На этот раз не имело значения, куда нас выплюнет чертова магическая дверь; главное – не остаться здесь. Если дверь не сработает, если сеть межпространственных червоточин – или что-то в этом духе – закрыта теневыми мудаками, отвечающими за всю эту хрень, тогда мы покойники. Толпа разорвет нас на куски.

Мы ввалились в сортир и закрыли дверь. Выстрел проделал дыру в двери в то же мгновение, как дверь заработала, и тогда мы вывалились…

Озадачивающее ощущение. Весь мир изменился, словно мы залетели в луна-парк. Я упал на Джона, но при этом мы оба лежали на спинах. Дверь, которая была перед нами, оказалась над нами, и мы смотрели вверх, на нее. Я высвободил ногу, зажатую Джоном, и ударил ею по двери. Теперь я глядел в пасмурное небо. Я выбрался наружу и сообразил, что вышел из земли, словно вампир, который встает из гроба после заката. В траве вокруг валялись доски, кирпичи и сломанные стекла. Я встал на ноги, и передо мной замаячила старая лечебница Фирф. В стене чернела чудовищная дыра; именно обломки стены усеивали все вокруг меня. Мы телепортировались меньше, чем на полмили. Сейчас мы были одни, но явственно слышали крики, доносившиеся с улицы.

Я шагнул, споткнулся об обломок, и Джон выбрался из ямы вслед за мной. Он в замешательстве посмотрел на дыру, из которой мы вышли, и закрыл дверь, которую я открыл. Дверь и рама лежали на земле, сброшенные взрывом, что разрушил стену. Когда Джон опять открыл дверь, под ней оказалась только пожухлая трава.

– Черт побери, – сказал Джон, – я оставил патроны для дробовика в Кэдди.

Я вздохнул и сказал:

– Смотри… ты помнишь, как мы смотрели «Звездные Войны» вместе с Эми? И она сказала что-то вроде: «Почему принцесса Лея была такой стервой, когда эти парни спасли ее?» Ну, я не буду Леей в такой ситуации и высоко ценю твою прекрасную работу с подъемной платформой, благодаря которой мы вырвались оттуда. Но у тебя вообще есть что-то вроде плана?

– Я над ним работаю.

– Потому что времени почти не осталось…

Джон взглянул на старое здание, внимательно осмотрев мшистые кирпичные стены.

– Что? – спросил я.

– Я принял немного Соевого соуса.

– Да ну?

– Ага. И прошел мимо лечебницы.

– Понятно…

– И… здесь были люди-тени.

Я проследил за его взглядом. Ряды окон; каждое обрамлено заплесневелыми кирпичами и заложено старой покореженной фанерой. Как будто здание заболело катарактой. И никаких людей-теней.

– Ты видишь их сейчас? – спросил я.

– Нет.

Он повернулся и увидел что-то другое.

– Держи, – сказал он, протягивая мне загадочный зеленый контейнер, а сам побежал к углу здания. Я заметил зад фургона, припаркованного там, и последовал за ним. Слабые крики вооруженной толпы стали громче.

– Джон! Что ты собираешься…

Мои слова умерли при виде запятнанной кровью травы, окружавшей рыхлую землю огромной свеженаполненной ямы. Похоже на братскую могилу. Джон вытащил свой смешной самодельный дробовик (засунутый сзади за ремень джинсов) и, согнувшись, нырнул в фургон. Ветровое стекло было разбито, и, последовав за Джоном через водительскую дверь, я увидел, что коричневая обивка сиденья водителя стала одним большим кровавым пятном.

Бог ты мой.

Поводя дробовиком, Джон быстро обыскал фургон. На противоположной стенке располагались ряды крюков; подумав секунду, я сообразил, что это оружейные стойки, сейчас пустые. Джон бросился открывать тумбочки и нашел в них по меньшей мере четыре типа патронов.

– В яблочко, – сказал он, вставляя в дробовик патроны. – Видишь? Все складывается как надо. Нам были нужны патроны, и вот они.

Я огляделся. На полу валялся сломанный ноутбук. В задней части фургона пол был мокрым и вонял мочой. И, похоже, здесь нет ничего полезного, кроме пуль…

Я застыл.

– О, нет. Нет, черт побери. Нет, нет, нет…

– Что? – спросил Джон, подойдя ко мне. – Я думаю, здесь были… – но тут его слова сошли на нет. Он увидел, на что я смотрю.

Два предмета, которые ненаблюдательный человек мог бы посчитать не имеющими значения: почти пустая картонная коробка красных лакричных конфет и ортопедическая подушка для людей с больной спиной.

Эми.

На самом деле это сказало мне то, что я и так знал. Она приехала за мной, потому что она такая, какая есть, и она нашла способ проникнуть внутрь, так как не могла остаться снаружи.

Джон нервно выглянул из бокового окна. Толпа могла нахлынуть в любой момент.

– Ну, – начал Джон, – мы не знаем, что эти вещи ее. И даже если они принадлежат ей, мы не знаем, чья кровь на сиденье водителя. Эми не умеет управлять… – но я уже выпрыгнул из фургона. Снаружи немедленно увидел еще одно кровавое пятно, пятно поменьше, находившееся на траве пред открытым окном в подвал. И там лежал один пустой ботинок. Мужской.

– Эми нашла кого-то, кто привез ее внутрь, – сказал я. – Они подъехали, и какие-то очень плохие парни вылезли из того окна и убили всех. Смотри – рядом с окном. Гильзы от патронов к дробовику. Может быть, первым они убили водителя. Потом остаток команды в фургоне, и Эми, если она была с ними, вытащили из фургона и утащили внутрь. Возможно, они сейчас внутри. Потом пришел бомж и написал в фургоне.

– Дэйв, почему они…

Не обращая на него внимания, я сунул голову в окно подвала и заорал:

– ЭМИ! ЭЙ! ЭМИ? ЭТО ДЭЙВ! – Ничего. – КТО-НИБУДЬ? ЕСТЬ КТО-НИБУДЬ ВНУТРИ?

Раздался выстрел. Пуля выбила кусочек стены. Мы пригнулись, Джон схватил меня за рукав и поволок за угол, к входной двери. Никто из нас даже не подумал о возможности влезть в окно. Это нарушило бы сразу два правила жизни в Неназываемом: 1) никогда не заходи в место, откуда нельзя очевидным и быстрым способом убежать; 2) никогда не иди через вход, перед которым находится огромное кровавое пятно.

Мы подбежали к входной двери, и Джон сказал:

– Заткни уши. – Он наставил дробовик на замок входной двери и проделал в двери дыру размером с грейпфрут. Мы бросились внутрь.

Похоже, федералы бросили все, на погрузку чего ушло бы больше пяти минут. Вестибюль загромождали коробки с медицинскими препаратами, костюмы биозащиты, фильтры для этих костюмов и прочий хлам в подобном духе, брошенные во время эвакуации. Там и сям стояли на стойках галогенные лампы, некоторые все еще горели, посылая голубоватые колонны света во мрак гигантского здания. Мы захлопнули парадную дверь и забаррикадировали ее огромным металлическим шкафом.

– Мы сможем запереть дверь, но кто-нибудь опять проделает в ней дыру, – сказал я, жадно глотая воздух.

– Простите, принцесса.

– И, кстати, о патронах для дробовика в фургоне. Неужели ты думаешь, что они ждали нас там только потому, что какой-нибудь ангел сбросил их с небес, так как тебе понадобилась помощь? Они были здесь потому, что кто-то посчитал необходимым приготовиться и заплатил за них деньги. Имей это в виду в следующий раз, когда ты загонишь себя в безвыходное положение и кто-нибудь внесет за тебя залог или притащит кушетку для сна. Это не провидение. Это щедрые люди, которые усердно работают, чтобы купить для тебя все это.

Мы рысцой пробежали через главный коридор, ведущий глубже в здание.

– Обыщи коробки, – сказал Джон. – Посмотрим, может, там где-нибудь есть антидепрессанты…

– Хорошо, хорошо.

– Нет, серьезно, это настоятельная необходимость. Я засуну их в ствол и выстрелю ими тебе прямо в мозг.

Какое-то время мы шли молча и я сказал:

– Как же мы так напортачили, Джон?

Он покачал головой:

– Мы всегда найдем способ.

Мы остановились, чтобы вскарабкаться на груду перевернутых пластиковых контейнеров.

– Черт побери, федералы слиняли с такой скоростью, словно на них напали. Но кто? Инфицированные?

– Не совсем. Я говорил тебе, что Фальконер решил вытащить меня оттуда, и для этого нам пришлось проделать в стене гигантскую дыру. Они держали нас в чем-то вроде большого спортзала, и мы увидели у стены пару контейнеров с жидким кислородом. И мы вроде как решили: «Давай взорвем это дерьмо и сбежим отсюда». Это сработало, но, как мне кажется, в возникшей неразберихе несколько инфицированных освободились, и федералы решили уйти из города и предоставить делам идти самим по себе.

– Погоди, так это из-за тебя федералы бросили корабль? Твою же мать.

– Ну, я чувствовал, что, схватив меня, они вроде как сделали ошибку. Они должны были знать, что в результате на них выльется.

Джон защелкнул три патрона в свой смешной трехствольный дробовик и нервно поглядел назад, на парадную дверь. Но никто не пытался войти через нее. Погоди, неужели вся эта злая вооруженная толпа испугалась? Плохой знак, черт побери.

– ЭМИ? КТО-НИБУДЬ?

По старым заплесневелым стенам пошло гулять эхо. Внутри здание казалось раз в пять больше. Как и у всех больших больниц, у него была запутанная планировка, вероятно спроектированная человеком, верившим в целебную силу разглядывания сконфуженных посетителей, бесцельно бродящих по коридорам. И ориентированию совсем не помогало, что все указатели стерлись, были украдены или были зарисованы граффити. Мы вышли на перекресток коридоров.

– Куда? – спросил я.

– Когда я был здесь раньше… ЭЙ!

Джон побежал вправо. Я за ним, тяжелый зеленый ящик молотил по ногам. Мне уже хотелось бросить эту тупую железяку.

– Что? Что ты там увидел? Джон!

В конце коридора мы резко остановились.

– Я кого-то увидел.

– Э… человека?

Он покачал головой, словно хотел сказать: «Не знаю».

– Ты уверен, что видел его?

– Это лифт? – Да, это был лифт. В самом конце коридора. Двери заперты.

– Скорее всего, нет электричества и он не работает, верно?

– Мне кажется, – сказал я, – ты ошибаешься. Я на нем ехал. Они не очень долго держали меня внизу, в подвале.

– Да ну? Мне ты ничего об этом не сказал. И что там внизу? Стопроцентно там было не на что пожаловаться, иначе ты бы мне уже все уши прожужжал.

– Даже не знаю. Они держали меня все время без сознания, а потом, когда выводили, чтобы отправить в карантин, накинули мешок на голову. Не хочу потрясти твою веру в правительство, но я думаю, БИЭПИ – это что-то вроде теневого проекта. Пошли поищем лестницу.

Не надо было обсуждать, войти ли в лифт или нет – правило номер один, которое я упоминал мгновением раньше. Ты входишь внутрь, двери закрываются и кто-то другой отправляет тебя туда, куда он хочет. Каждая буква этих правил полита кровью.

– Бум, – сказал Джон. – Лестница. Прямо там.

Мы рысью побежали к двери на лестницу, и в то самое мгновение, когда Джон схватился за ручку, лифт за нами звякнул. Мы услышали, как двери раздвинулись.

– Волт? – спросил тоненький голос позади нас.

Я едва не описался. Джон увидел выражение моего лица и резко обернулся, держа наготове дробовик. Он пошел впереди, и мы медленно подкрались к открывшемуся лифту. В кабинке стояла маленькая девочка. Черные волосы, длинные и прямые. И грязная ночная рубашка.

– Блин, – сказал Джон. – Что ты тут делаешь?

– Джон, отойди… – сказал я.

Маленькая девочка посмотрела на меня и сказала:

– Не бойся, Волт.

– Анна?

Она кивнула.

– Ты ее знаешь? – спросил Джон.

– Не опускай дробовик, Джон.

– Хочешь его подержать? Я не целюсь в малышей.

– А почему в этом ружье так много дырочек? – спросила Анна.

– Что ты хочешь? – сказал я.

– Отвести тебя к Эми.

– Она здесь?

Анна молча кивнула.

Джон и я обменялись взглядами.

– Лады, – спокойно сказал Джон. – Согласен, она ужасно странная.

– Черт побери, – прошептал я, – если бы это был фильм ужасов, то зрители сейчас бы закричали, чтобы мы убирались отсюда ко всем чертям.

– Ну, они бы подумали об этом. Никто бы не кричал, если только…

– Она внизу, – прервала его Анна. – С ней ваша собака. Заходите оба.

– Э, нет, – сказал Джон. – Если уж надо идти вниз, то по лестнице.

Анна покачала головой.

– На лестнице нет света. А мы должны держаться подальше от темноты.

Я сглотнул и сказал:

– Из-за людей-теней.

Она кивнула.

– Господи Иисусе, – прошептал Джон.

– Оставляю решение на тебя, – сказал я Джону.

Ясно, что у него не было никаких идей. И очевидно, нас заманивали в ловушку. И еще более очевидно, нам ничего не оставалось, как идти.

– Где она? – спросил Джон. – На каком этаже?

– Второй подвал. Там мистер Медведь присматривает за ней.

– И этот мистер Медведь…

– Плюшевый медвежонок, – сказал я, отвечая за нее.

– Хорошо, – сказал мне Джон. – Мы сделаем все следующим образом. Ты ждешь здесь. Две минуты. Я спускаюсь по лестнице. Если там нас что-то ждет, посмотрим, как оно любит дробь. Потом ты спустишься на лифте, и я тебя там встречу. А если она, э, нападет на тебя, тебе надо продержаться только два этажа. Против малышки.

– Я думаю, – сказала Анна, – что мы должны поехать вместе.

Но Джон уже направился к лестнице. Я перевел дыхание, набрался решимости и шагнул в кабинку лифта, к Анне. Мои пальцы зависли над кнопкой «-2», и я заставил себя досчитать до ста. Приготовился к выстрелам, крикам или чему-то еще такому.

Ничего.

Я нажал на кнопку.

Дверь закрылась.

Анна неподвижно стояла слева от меня, глядя вперед, как и глядят люди, едущие в лифте. Лифт заурчал, и мы поехали вниз, вниз и вниз. Крошечная ручка, теплая и мягкая, схватилась за мою. Я посмотрел на Анну, и она улыбнулась мне.

Нас тряхнуло, и лифт остановился.

Свет погас.

Маленькие пальцы сжали мои. Я ударил по двери и заорал: «ДЖОН! ЭЙ!»

Никакого ответа. Ладонь Анны крепче сжала мою. Сильно. Слишком сильно.

Я ударил кнопки на панели управления. Ничего. Пнул дверь. Попытался вырвать руки из хватки Анны и не сумел.

Ее пальцы изменились. Я почувствовал, что они тают в моей хватке, срастаются, и становятся чем-то вроде змеи или щупальца…

Вспыхнул свет. Я перевел взгляд на Анну, и она снова была маленькой девочкой с маленькими девичьими ручками.

– Этот свет, – сказала она. – Он что-то делает.

Я смотрел на нее во все глаза, но она была олицетворением невинности. Дверь открылась, и там стоял Джон, направив дробовик мне в лицо.

– Не стреляй, Джон, – сказал я. – Просто, э, не было света. Все чисто?

– Ага.

Анна вышла из лифта и остановилась, чтобы подобрать плюшевого медвежонка, который выглядел так, словно за последние двадцать лет его покупали и продавали на гаражных распродажах по меньшей мере раза три. Она сжала его в руке и пошла по коридору.

Я узнал коридор, запятнанные ржавчиной стальные двери и запах дерьма. Я пошел за Анной, а Джон отправил за мной. Он держал дробовик у уха, направив его в потолок, и пытался глядеть во всех направлениях сразу.

Мы повернули за угол, миновав множество дверей, добрались до конца коридора и оказались перед изрешеченной пулями дверью подсобки, забаррикадированной с этой стороны – ее опоясывали металлические прутья со свежими сварными швами. В коридоре валялись пустые мешки из-под цемента и инструменты для каменной кладки, и я спросил себя, не находится ли по другую сторону двери тот самый паровой туннель, только что запечатанный кирпичом и бетоном.

Анна повернула налево, в другой коридор. А потом прошла через дверь с табличкой «ФЛИГЕЛЬ», которая открылась в невозможно длинный коридор, казавшийся слишком длинным для этого здания. Мы вошли в него, эхо наших шагов разносилось, казалось, в обоих направлениях. Стены были покрыты выцветшими фресками, изображавшими чудовищные улыбающиеся рожицы, которые могли быть клоунами или мимами. Местами время и сырость соскребли краску, так что огромные участки цветного ландшафта были испорчены или полностью уничтожены, а улыбающиеся жители даже не представляли себе, что рушится сама ткань их мира. Авторы граффити оставили свои подписи, анархические символы и рисунки собственных членов. По стене, слева от меня, бежала надпись, выполненная огромными буквами:

ЗВЕЗДЕЦ НЕ ДАЛЕКО

ОН УЖЕ НАСТАЛ

А НАМ ПЛЕВАТЬ

Анна оглянулась на меня и улыбнулась. По моей спине пробежали невидимые муравьи.

Я посмотрел назад, на Джона, и понял по его лицу, что он уже сообразил – кто бы ни ждал нас впереди, это не Эми. Плохая новость, и надо было понять, как с этим справиться. Увы, не мы контролировали ситуацию. Мы никогда не контролировали ситуацию. Последняя из работающих аварийных ламп находилась на середине коридора, и свет исчез задолго до того, как мы добрались до его конца. Только наше эхо следовало за нами в темноте – дальше, дальше и дальше. Анна пошла медленнее, и я опять почувствовал ее крошечную теплую ручку в моей. Мы вместе дошли до конца коридора, и я увидел закрытую дверь, из-под которой сочился свет. Именно так описывают состояние клинической смерти – длинный проход с дверью на конце, из которой льется свет.

– Эми внутри, – прошептала Анна. И в это мгновение я решил, что, вероятно, это правда, только не в буквальном смысле. Почти наверняка за этой дверью нас ждал самый быстрый способ увидеть Эми. Или, по меньшей мере, присоединиться к ней, если в этом месте нет возможности что-то увидеть.

Мы достигли двери. Анна отпустила мою руку и сказала:

– Дверь заперта. Только Эми может отомкнуть ее. Позови Эми.

– Эми? – неуверенно сказал я, но настолько тихо, что даже Анна, скорей всего, не услышала. Я откашлялся и позвал ее громче.

И тут я осознал, что почувствовал какой-то запах, совершенно не подходящий к этому гниющему забытому зданию. Запах, который я уже нюхал сотни раз, одно из тех искрящих воспоминаний, которые вызывают волну печали.

Я услышал, как поворачивается ключ в замке.