Грейс

На следующее утро после того, как Грейс уснула в объятиях Эви, она решила, что больше они не станут возвращаться к этой теме. Такой подход был бы весьма в духе Эви. Но, вернувшись из душа, Грейс увидела, что подруга сидит на ее кровати, сложив руки на коленях, уже умытая – стало быть, проснулась давным-давно, что было совершенно на нее не похоже.

– Ты чего так рано вскочила? Все хорошо? – спросила Грейс, пытаясь казаться шутливой и беззаботной, но выражение лица Эви по-прежнему было серьезным.

– Расскажи мне, что вчера произошло.

Грейс подумала – Эви имеет в виду слезы и нелепое признание. Конечно, ей стало легче, когда она выговорилась, но беспокоила возможная реакция Эви. Что, если подруга решит, будто она убивается по ничтожному поводу? Если решит ее отчитать? Скажет – ну, подумаешь, было бы из-за чего рыдать.

– Все хорошо, – Грейс не могла смотреть ей в глаза, – мне сейчас гораздо лучше.

– Я не о том, – сказала Эви. – Что-то должно было вывести тебя на такой разговор. Раньше ты никогда об этом не говорила.

– Ну… – Грейс подошла к зеркалу, стала поправлять растрепанные, как всегда, волосы. Слова застряли в горле, но она сделала над собой усилие и вытолкнула их.

– Просто повздорила с доктором Палмером. Я тебе рассказывала, как он меня донимает.

– Подробнее, – ледяным тоном приказала Эви.

И Грейс все выложила. Так быстро, как только могла. Избегая смотреть на Эви. Грейс не вынесла бы, если бы лицо подруги выражало отвращение или жалость. Договорив, принялась натягивать униформу.

– Ты что, идешь работать? – поинтересовалась Эви, не веря своим глазам.

– Вообще-то, – Грейс посмотрела на часы, – ты тоже. Поторопись, если не хочешь опоздать.

– Я тебе не верю, Грейси, – Эви покачала головой.

Грейс наконец осмелилась заглянуть ей в глаза. Выражение лица Эви невозможно было понять.

Грейс в жизни не догадалась бы, что Эви потащит ее в кабинет главной медсестры. Она не желала слышать никаких возражений. Когда Грейс робко предложила «оставить все как есть», ухмыльнулась ей так жутко, что голос перестал слушаться. Грейс уже не боялась ни главной медсестры, ни даже доктора Палмера. Только Эви.

– Надо же что-то делать, – сказала она твердо и всю дорогу до кабинета не отпускала руки Грейс.

Девушка давно привыкла к ужасу, не позволявшему внятно вымолвить ни слова, который всегда охватывал ее в кабинете главной медсестры, но она не думала, что не сможет даже в голове составить хоть какую-нибудь фразу. Когда главная медсестра взглянула на нее из-под очков и спросила: «Что это значит, сестра?» – она лишь неразборчиво промямлила: «нарушение общественного порядка» и тут же лишилась голоса.

Голос Эви был, напротив, отчетливым и убедительным. Она подробно описала все, что случилось прошлой ночью, таким же уверенным тоном, каким говорила главная медсестра. Когда она назвала фамилию доктора Палмера, Грейс почувствовала, что сейчас их обеих вышвырнут из кабинета.

Грейс ожидала, что им не поверят. Ожидала серьезных неприятностей. Вспышки гнева. Поэтому, увидев, как брови главной медсестры поползли вверх, а ноздри раздулись, она затряслась от ужаса. Все это было огромной ошибкой. Сейчас ее с позором исключат. Отправят домой без работы, без опыта, без рекомендаций.

Главная медсестра на глазах наливалась гневом. Пальцы Грейс нащупали брошку в виде синей птицы, лежавшую в кармане, и крепко сжали. Это была ее любимая вещь, единственное, что успокаивало в трудную минуту, – если не считать Эви.

И внезапно главная медсестра сказала нечто непредсказуемое:

– Тебе было больно?

– Нет, – ответила Грейс. Вопрос был простой и очевидный, но она никак не ожидала его услышать. Она яростно моргнула несколько раз, чтобы не расплакаться, и сжала брошку так сильно, что заостренные крылья впились ей в кожу.

Главная медсестра осуждающе качала головой, но осуждала, кажется, не девушек.

– Рано или поздно это все равно случилось бы. Это как бомба замедленного действия. Я же их предупреждала…

– Ему сделали выговор? – спросила Эви. Грейс ахнула. Может быть, главная медсестра и была сегодня благодушно настроена, но все равно это была неслыханная дерзость. Главная медсестра, судя по всему, тоже так решила, потому что чуть наклонила голову и не удостоила Эви ответа. Лишь когда Грейс уже решила, что Эви сейчас подпишут приказ об отчислении, главная медсестра едва заметно кивнула.

– Уже был инцидент. В прошлом году.

Эви пожала плечами, показывая, что нисколько не удивлена.

– Я знаю этот тип людей, – сказала она. – Таких ничем не проймешь.

– А я поверила, – сказала главная медсестра, выпрямившись на стуле и сразу прибавив несколько дюймов роста. Грейс шагнула назад, ожидая, когда все наконец встанет на свои места, когда они услышат, что никто не станет терпеть санитарок-выскочек, распускающих грязные слухи о докторах.

– Меня уверяли, что такого больше не повторится. Обещали, что… – главная медсестра осеклась. – Ладно, идите. Сестра Кемп… – она взяла листок бумаги, что-то быстро написала на нем. – Отдай это сестре Беннетт. Она предоставит тебе три дня отпуска. Я дала бы больше, но сама понимаешь, график напряженный.

Грейс взяла бумажку. И внезапно главная медсестра Кларк сделала нечто совершенно уже не поддающееся никакой логике. Она потрепала Грейс по руке.

– Мне так жаль, милая.

Выйдя из кабинета, Эви снова улыбнулась той же жуткой улыбкой. Грейс перечитала записку и крепко сжала, желая убедиться, что не сошла с ума и то, что произошло за прошедшие десять минут, произошло на самом деле.

– Пошли, – Эви подтолкнула Грейс. Они вышли в сад, прошли мимо парника и, добравшись до низкой кирпичной стены за огородом, довольно далеко от главного корпуса, сели на нее и стали обсуждать ситуацию.

– Думаю, она этого так не оставит. – Эви вынула из пачки две сигареты, зажгла обе, одну протянула Грейс.

– Сказала, что не оставит, – воодушевление быстро улетучилось, сменившись знакомым чувством тревоги. – А вдруг забудет? Вдруг ему разрешат остаться? – она вздрогнула. – Он убьет меня, если узнает, что я ей рассказала, – это было всего лишь образное выражение, но как только слова прозвучали, они наполнились ужасом настоящей угрозы.

– Я ему не позволю, – твердо сказала Эви.

– Но он же врач! – воскликнула Грейс в отчаянии. – Они не могут его уволить!

– Уволят. Я обещаю.

– Ну откуда ты можешь знать? – Грейс закрыла лицо руками. Ей представилась ужасная сцена в кабинете главной медсестры: доктор Палмер стоит у стола, уголки рта искривились в неискренней улыбке, доктор Палмер врет, не моргнув глазом, и на Грейс вешают ярлыки подстрекательницы и лгуньи.

Эви гладила Грейс по спине, дымя сигаретой. Потом сказала:

– Если его не уволят, я сообщу в газету.

– Что? – Грейс выпрямилась. Эви всегда говорила самые неожиданные слова.

– У меня есть знакомый журналист. Пойду к нему, и уж он-то молчать не станет, – Эви махнула рукой, как будто дело было уже сделано. Струя дыма прочертила в воздухе подобие птичьего крыла, потом исчезла. – Главная медсестра ненавидит сплетни даже больше, чем нас. Я скажу ей, что название больницы появится во всех изданиях, и она тут же примется за дело.

– Неужели ты правда…

– Да до этого и не дойдет. – Эви чуть сильнее потерла ей спину. – Ты же видела главную медсестру. Она в бешенстве.

– Не могу поверить, – призналась Грейс. – Я никогда не думала…

– Понимаю. – Эви потушила окурок, положила в карман. – Но, как видишь, и у старой ведьмы есть сердце.

Грейс думала о том, чтобы поехать домой. Три дня отпуска давали ей такую возможность, и лишь теперь она поняла, что нехватка свободного времени была только оправданием. Она не была готова увидеть родителей и дом, навсегда связанный в сознании с событиями той ужасной ночи. Глядя на себя в квадратное зеркало, она четко поняла – она просто не хочет их видеть. Даже теперь, когда у нее появились накрахмаленные манжеты и много медицинских терминов в словарном запасе. Даже если бы дежурная медсестра выдала ей похвальную грамоту и три значка.

Месяцы, проведенные в больнице, раскрыли ей глаза. Ей пришлось столкнуться с тем, что родители считали пороками. С тем, о чем девушка из хорошей семьи не должна была и слышать. Она видела сифилитиков и матерей-одиночек, нежеланные беременности и неудачные попытки аборта с самыми чудовищными последствиями для матери и ребенка, мужчин, которые дрались, и мужчин, конечности которых оторвало на фабрике. Она видела детей, дома спавших вдесятером в одной кровати, детей, больных рахитом, видела их деформированные руки и ноги, раздутые животы, глаза, пустые от голода. Видела младенца, погибшего от пневмонии, потому что родители вовремя не смогли доставить его в больницу, и бледных, обреченных на смерть туберкулезников, лежавших в кроватях на террасах перед палатами. Так много страданий. Так много смерти. Ставя припарки на грудь и промывая раны, Грейс понемногу начала понимать что-то очень важное.

Все вокруг твердили ей – то, что с ней произошло, ее вина, следствие чересчур легкомысленного, чересчур дружелюбного характера. Это она вела себя с ним не как подобает приличной девушке, и пусть необдуманно, но дала ему возможность так с ней поступить. Эта ситуация стала результатом ее ошибки, и наказание, пусть жестокое и болезненное, было для ее же блага – единственное, что мог сделать отец для такой дочери, как она.

Но теперь Грейс была в этом не уверена. Выхаживая женщину, которую часто бил по голове ее приземистый, злобный муж, она чувствовала – та нисколько не виновата.

Вместо того чтобы поехать домой и увидеться с родителями, она одолжила у Эви велосипед, а у брата Барнс – палатку и провела эти три дня в поездках по округе и побережью. Тяжелый физический труд сделал ее крепкой и сильной, и, крутя педали, чувствуя, как ветер раздувает ее волосы, она ощущала, будто у нее за спиной выросли крылья.

Она нашла живописный уголок, где поставить палатку, и часами лежала там в тишине и одиночестве, слушая ветер и ночных птиц. Немного поплакала, но гораздо меньше, чем ожидала, и совсем не желала думать о том, как вернется в больницу, и о том, что будет, если доктор Палмер по-прежнему там. Старшая медсестра обещала обо всем позаботиться, а вера Грейс в ее слова была безгранична. Если главная медсестра так сказала, то так тому и быть.

В конце этого маленького отпуска Грейс набралась смелости и как следует рассмотрела себя в зеркале общественной бани. Тень пропала. Она вертелась туда-сюда, проверяла и перепроверяла, но тени не увидела. Даже маленькой отметинки не осталось. Как будто никогда в жизни и не было никакой тени.

Барнс и Эви обрадовались Грейс так, словно ее не было целый месяц. Эви расцеловала подругу в обе щеки, а Барнс сунула ей в руку большую плитку шоколада.

– Его уволили, – обрадовала ее Барнс. – Будет теперь работать в Йорке.

– Скатертью дорога, – заявила Эви.

– Бедный Йорк. – Грейс представила себе медсестер, таких же девушек, как она сама, как Эви и Барнс, и Палмера, который бродит по коридорам и тянется к ним длинными пальцами. Но что она могла поделать?

Словно прочитав ее мысли, Эви потрепала ее по руке.

– Всех не спасешь, Грейси. Мы должны думать о нашей больнице, а больница Йорка пусть сама о себе позаботится.

– Ты права, – Грейс вздохнула.

– Если тебя это обрадует, ты хорошая медсестра, – сказала Эви.

– Спасибо. – Грейс разломила плитку на кусочки, угостила подруг.

– Мне он никогда не нравился, – заявила Барнс, набив полный рот шоколада. Эви многозначительно посмотрела на Грейс, чуть приподняв бровь.

Грейс почувствовала, как улыбается. Эта улыбка словно пробила камень, лежавший у нее на сердце. Эви была совершенно права. Кто такая Грейс? Всего лишь медсестра. Все, что она может, – заботиться о своих пациентах, своей больнице, своих подругах.

Прежде чем приняться за работу, Грейс раскрыла книгу, подарок Томаса. За переплет была заложена бумажка с номером его телефона. У Грейс не поднялась рука ее выбросить, но и позвонить она не решалась. Теперь же она взяла этот листок и пошла к телефонной будке у дороги. Сердце колотилось; в ожидании ответа она едва не пришла в отчаяние.

– Привет, – сказал Томас после того, как прошла, казалось, целая вечность. – Я так рад, что ты позвонила.

Она чувствовала по голосу – он улыбается.

– Спасибо за книгу.

– У меня есть еще одна. Тебе точно понравится, – пообещал он. – Новый Вудхауз. Издание не такое шикарное, но…

– Звучит заманчиво, – ответила Грейс. Повисла тишина. Грейс не знала, что сказать дальше, и надеялась, молчание нарушит Томас, но оно тянулось и тянулось. Он кашлянул, и девушка поняла – он волнуется ничуть не меньше.

Будь как Эви, сказала она себе. Что сделала бы Эви?

– Если хочешь, можешь пригласить меня на чай. В субботу к обеду я освобожусь.

– Это просто потрясающе, – его облегчение и радость были очевидны. – Я даже разорюсь на пирожное с кремом… ну то есть я не имею в виду – разорюсь, но…

– Замечательно, – ответила Грейс и в волнующих мечтах побрела обратно в больницу.

На следующий вечер, наводя порядок в их с Эви маленькой комнатке, пока не заявилась с инспекцией дежурная медсестра, Грейс поймала себя на мысли, что воспринимает эту комнатку как свой дом. Она расправила одеяла, убрала в ящик расческу и гребенку. Эви насвистывала себе под нос мелодию Коула Портера, что обычно отвлекало Грейс, но не в этот раз.

– Я так и не спросила, – сказала она, – как прошло решающее свидание с Робертом?

Уголки рта Эви опустились.

– Ах это, – она махнула рукой. – Не о чем рассказывать.

Грейс встала напротив нее. За эти несколько дней она осмелела, наполнилась новой уверенностью, почувствовала, что нисколько не хуже подруги, пусть даже ей никогда не стать такой элегантной и умной, как Эви.

– Что случилось?

Эви отвернулась, взяла со столика сережку, стала вдевать в ухо.

– Он сказал, что не женится на мне. Во всяком случае, пока.

– Почему? Трудности с деньгами?

Эви рассмеялась.

– Можно и так сказать. Он говорит, будет война.

– Бог ты мой! Он же не из фашистов, верно? Их же вроде бы разгромили…

– Ну да, во всяком случае, он не из фашистов. Я волновалась… – Эви осеклась, покачала головой. – Злобные твари. Поделом им.

Грейс была поражена. Она и представить не могла, чтобы Эви о чем-нибудь волновалась.

– Но видишь ли, у него нет отца. Только мать. И если Роберт женится, она не получит пособия.

– Что ты имеешь в виду?

– Если его убьют.

– Ой.

– Ну да, – сказала Эви. – Если убьют холостяка, пособие выплачивают его матери, если женатого человека, то жене. Роберт говорит, что не может так поступить. Оставить ее без денег. Вообще это благородно с его стороны.

– Но разве ты не позаботишься о его маме, если… если такое случится?

– Думаю, он не видит во мне доброго ангела. Во всяком случае, в отношении его матери.

– Ну и дурак, – заявила Грейс. – Ты просто потрясающая.

– Спасибо, милая, – Эви растрогалась. – Но он прав. Для семейной жизни я не гожусь.

– Ну, может, не будет никакой войны, и он на тебе женится. Все просто.

– Может, – предположила Эви. – А может, он просто упустит свой шанс, – она улыбнулась. – Сегодня я отправлюсь веселиться и буду танцевать с кем захочу.

– Я, наверное, тоже, – сказала Грейс. Может быть, там будет Томас. Она представила себе его улыбку, его руку на своей талии. Эви сделала вид, будто вот-вот упадет в обморок.

– Прости, я не расслышала, – она обмахнула лицо рукой, как веером, – ты сказала, что пойдешь на танцы?

– Да, – подтвердила Грейс.

– До чего же странный день! То Роберт не подарит кольцо с бриллиантом, то ты желаешь веселиться…

Грейс пихнула Эви локтем, Эви ответила тем же, и обе с хохотом повалились на кровать, щекоча друг друга что есть мочи. Грейс поперхнулась, Эви как следует съездила ей по спине, и обе вновь до слез расхохотались.