Грейс

Грейс ковыляла к водопроводу, таща в обеих руках судна, поставленные друг на друга и угрожавшие в любой момент накрениться, поэтому с трудом видела, куда идет.

– Не набирала бы столько, – заметила Барнс, которая стояла у раковины, засучив рукава, по локти в мыльной воде.

– Тогда не успею до обхода, – пробормотала Грейс, с трудом переводя дыхание. – Хотя, может, и так не успею, – она не договорила, внезапно испугавшись, что сейчас расплачется. Она так устала. Ноги болели, лодыжки гудели, спина готова была треснуть.

– Сестра Аткинсон говорит – тише едешь, дальше будешь. – Барнс повернулась к Грейс и уставилась на нее коровьими глазами. Внезапно Грейс захотелось сказать какую-нибудь дерзость в духе Эви.

– Сестра Аткинсон может хоть с крыши прыгать.

Барнс фыркнула и вновь принялась за работу – стала отмывать мерные колбы с таким видом, будто они были ее частной собственностью.

Грейс доплелась до соседней раковины, начала одно за другим мыть судна. Перед ее глазами пронесся невыполнимый список заданий. Она поменяла простыни, заправила кровати, но нужно было еще закончить с суднами, перегладить свежее белье, протереть колесики на ножках мебели и разнести утренние напитки – и все это до одиннадцати.

– Ой! – вдруг воскликнула Барнс. – Черт побери!

Прервав работу, Грейс удивленно посмотрела на нее. Барнс никогда не ругалась. Она была из тех благонравных девушек, что пышут здоровьем и любят свежий воздух. Порой Грейс представляла ее себе на кухне фермерского домика – на кармане фартука вышит милый барашек, в руках миска для теста.

– Поранилась?

Вынув руки из мыльной воды, Барнс показала ей разбитую мензурку.

– Теперь повсюду будут осколки! Что мне делать?

К изумлению Грейс, Барнс вся побледнела, губы задрожали, будто она вот-вот расплачется.

– Все в порядке, – сказала Грейс как можно жизнерадостнее. – За минуту все уберем.

Осторожно сунув руку в раковину, она нащупала затычку. Вода закружилась и унеслась в сток, Грейс принялась доставать мензурки и колбочки. Барнс помогала, и вскоре полка была заполнена посудой, а в опустевшей раковине блестели осколки и лопались последние пузыри.

– Может, газету принести? – предложила Грейс.

– Не успеем, – сказала Барнс, осторожно вынимая кусочки стекла. – Я и так ничего не успевала, а тут еще это. Сестра меня убьет.

И, ошарашив Грейс уже совершенно, вдруг опустилась на пол, прислонившись спиной к шкафу.

– Ничего у меня не получается. Я такая растяпа! Старшая сестра отправит меня домой…

Она не плакала в голос, но слезы катились сами собой. Вскоре нос Барнс стал краснее, чем щеки, а глаза распухли. Грейс склонилась к ней, похлопала по плечу.

– Ну, ну, успокойся. Все не так уж плохо. Все мы устали, все совершаем ошибки… – пытаясь успокоить подругу, Грейс ощутила, как у нее самой в горле сжался ком. В глазах защипало, и пришлось несколько раз яростно моргнуть. Сейчас не время разводить сантименты. Она нужна Барнс. Если Грейс сейчас не поднимет ее с пола, их застукает дежурная сестра, и обеих вызовут на ковер.

– У тебя-то все хорошо, – промямлила Барнс между всхлипами, – ты способная.

Грейс открыла рот от изумления.

– Да нет, конечно, – только и смогла выговорить она, – у меня тоже ничего не получается.

Барнс вытащила из кармана здоровенный носовой платок и вытерла лицо. Слезы прекратились так же резко, как и начались, и теперь она просто стала еще изможденнее, будто плач ее иссушил.

– Не верю, – сказала она так тихо, что Грейс едва расслышала.

– Думай что хочешь, – ответила она, – но я в жизни себя не чувствовала такой усталой. Порой мне кажется, я вот-вот свалюсь замертво. И все время боюсь.

– Чего? – Барнс внезапно оживилась. Новость о том, что и Грейс плохо, явно подняла ей настроение. Грейс опустила глаза.

– Сделать что-нибудь не так, навредить пациенту.

– Это вряд ли, мы же не занимаемся ничем серьезным, – проворчала Барнс, озвучив извечную жалобу всех санитарок.

– Само собой, но я все равно нервничаю, – сказала Грейс. – Еще волнуюсь, что сделаю целую сотню ошибок, главной медсестре надоест кричать, и она просто возьмет и отправит меня домой.

– Этого и я боюсь! – воскликнула Барнс как что-то новое и невероятное, будто не признавалась в этом несколько минут назад. Грейс внезапно захотелось ее защитить. Барнс ходила по больнице, как слон по посудной лавке, была такой крепкой и сильной, что всем казалось – уж ее ничем не проймешь. Может быть, они ошибались.

– Ну, за дело. – Грейс встала и взяла Барнс за руки, чтобы помочь подняться. – Все будет хорошо. Мы поможем друг другу.

– Что с этим делать? – Барнс скорбно посмотрела в раковину.

Грейс сняла крышку с мусорной корзины и рылась в ней, пока не обнаружила старые носки, которые дежурная сестра сочла слишком мерзкими и дырявыми, чтобы штопать. Она протянула носки Барнс, и та завернула в них осколки. Все это они спрятали поглубже в корзину и снова принялись за работу.

– Никому не расскажу, – пообещала Барнс, глядя на корзину, – ни одной живой душе. Даже если главная меня вызовет.

Грейс подумала – интересно, а Барнс помнит, что это она разбила колбочку? Тем не менее она перекрестилась там, где сердце, и кивнула, как все заговорщицы.

– Сестра Кемп! – от резкого голоса сестры Аткинсон сыпалась краска, и на краткий, но жуткий миг Грейс подумала, что их разговор с Барнс был услышан. Каждый ее мускул напрягся. Она повернулась к дежурной сестре.

– Билли отнесли вниз, – сказала сестра Аткинсон чуть мягче. – Я подумала, может, захочешь его навестить.

Грейс попыталась осмыслить услышанное. Неужели сестра пытается сообщить ей, что Билли умер? Ведь он шел на поправку, паралич ног понемногу отступал, и, по словам медсестер, самая тяжелая стадия полиомиелита была позади.

– Он просил, чтоб ты пришла, – сестра смотрела поверх очков. – Можешь зайти без четверти четыре, если все доделаешь.

Когда она ушла, Барнс покачала головой.

– Она дала тебе время навестить больного ребенка? Быть того не может. Наверное, сестра из ума выжила.

Грейс хотела объяснить, что Билли особенный – все сестры восхищались его прекрасными манерами и золотым характером, – но не могла говорить. Внизу находился аппарат для искусственного дыхания; значит, состояние Билли ухудшилось, значит, это была лишь передышка, а не начало выздоровления.

Барнс потрепала ее по руке.

– Выше нос. Я помогу тебе разнести чай.

Аппарат искусственного дыхания занимал целую комнату, где было очень тепло по сравнению с холодным коридором. В камине горел огонь, и контраст между уютным оранжевым светом и мрачным серым металлическим ящиком был разительным.

Голова Билли, выступающая из огромной машины, казалась до боли крошечной, и, хотя Грейс весь остаток смены готовилась его увидеть, она все же почувствовала, будто ее ударили между ребер.

– Здравствуйте, молодой человек, – сказала она и поразилась, что ее голос прозвучал так же ласково, почти игриво, как у других медсестер. – Ну разве это не прекрасно?

С ума сойти, подумала она, до чего убедительно мы можем врать, когда нам небезразличен человек, которому мы врем.

– Я не мог сам дышать, – эти слова вырвались у Билли так стремительно, и видеть его милое лицо было невыносимо. Грейс стала смотреть в одну точку, на его лоб, чтобы не расплакаться.

– Сестра Аткинсон говорит, я самый большой везунчик в палате, – уголки рта Билли поползли вверх в попытке улыбнуться. Его голос был до того тихим, что почти заглушался мерным шумом респиратора.

– Она права, – ответила Грейс. Она знала, эта машина спасает ему жизнь, заставляя легкие работать, потому что полиомиелит лишил их функции. Грейс знала и то, что без этого устройства Билли погибнет, и Билли тоже это знал. Но Грейс не знала, известно ли ему, что эту машину называют стальным гробом, потому что столько детей из нее не вернулось? Но нет, это не про Билли, конечно. Билли повезет. Она просто не допустит других вариантов. Грейс проверила манжету вокруг шеи, убедилась, что дежурная сестра смазала ее ланолином, чтобы кожу мальчика не натерло.

– Я была на кухне, и знаешь, что у тебя сегодня? Бисквитный торт с джемом! Повар услышал, какой ты смелый мальчик, и захотел тебя порадовать.

Билли слабо улыбнулся.

– Вот бы мне мой паровозик! Он куда-то пропал.

Грейс сунула руку в карман и торжественно вручила ему игрушку. Она нашла ее под кроватью, у стены.

– Я решила, пусть он побудет у меня в целости и сохранности, пока тут такое творится.

Глаза Билли, красные от слез, снова засияли.

– Спасибо, сестра.

– Зови меня Грейси, – попросила она, когда дверь открылась, впустив поток холодного воздуха.

Доктор Палмер обвел комнату блуждающим взглядом, будто ожидал увидеть кого-то еще из персонала, потом сказал:

– Кемп, ты, по-моему, крепкая девушка. Справишься.

– Простите?

– Да все в порядке, – сказал он тем неприятным тоном, который подразумевал как раз обратное. – В хирургической рук не хватает, и я всюду ищу хоть кого-нибудь.

Грейс хотела сказать, что ее ненадолго отпустили, но он щелкнул пальцами.

– За дело, сестра! У меня не так много времени.

Грейс не осмелилась возразить. Она простояла рядом с ним в операционной несколько часов. Голова кружилась от изнеможения. Онемевшими руками она подавала ему инструменты, и он ни разу не взглянул на нее.

Мечтательная Барнс, обожавшая читать романы, называла Грейс любимицей доктора Палмера, но сама Грейс была иного мнения. На его лице была написана злоба. В голосе звучала опасность. Он играл с ней. Упивался своей властью. Она чем-то его притягивала; может быть, он видел, что она сломана, и, как мальчик, склонившийся с лупой над насекомым, хотел знать, долго ли сможет ее мучить, прежде чем она погибнет.

– Не так, – рявкнул он, когда Грейс подала ему скальпель. – Хочешь, чтоб я порезался, сестра?

Потом он сказал другому хирургу:

– Удивляюсь, кого в последнее время сюда берут.

Щеки Грейс вспыхнули; хорошо, что она была в маске. Но голова закружилась еще сильнее, и она чуть заметно пошатнулась.

– Если намерена упасть в обморок, так лучше выйди, – буркнул Палмер, даже не посмотрев в ее сторону. Грейс из последних сил побрела в свою комнату, чтобы прилечь.

– Где ты была? Тебя сто лет назад отпустили, – сказала Эви, развернув чулок и рассматривая его.

Грейс слишком устала, чтобы ей отвечать. Она как можно глубже зарылась лицом в подушку и постаралась заглушить издевательский тон доктора Палмера, звучавший в ее голове.

На следующей неделе, когда Грейс брела в столовую, ей навстречу выскочила из комнаты Барнс.

– Я везде тебя ищу, – сказала она чуть обиженно, что было ей свойственно. После истерики у раковин Барнс воспылала к Грейс дружескими чувствами; это радовало, но немного давило. Грейс натянуто улыбнулась.

– Вот и нашла.

– Не хочешь поиграть в настольный теннис?

– Извини, не могу, – выпалила Грейс, не задумываясь. Им с Эви дали немного свободного времени, и они хотели сходить в кафе, выпить чаю со сдобным печеньем.

– Почему же? – спросила Барнс.

Грейс задумалась. Она была бы не против взять ее с собой, но знала – Эви будет недовольна третьей лишней. И к тому же, как ни стыдно было в этом признаться, Грейс хотелось хоть немного отдохнуть от всего, что связано с больницей, в том числе и от Барнс.

– У меня другие планы. Может, в следующий раз?

– А, с Эви, – сказала Барнс. – Вас двоих как черт веревочкой связал, – и ушла, держа спину очень прямо.