Глава 5

Еду приносили в шатер на подносах под крышками, чтобы не налетел песок. Ставили на столик, а потом забирали остатки. Всего было слишком много, я протестовала, заявляя Раисе, что не съем столько, та лишь блестела серыми глазами. Как и жены в семье, наложницы должны быть обеспечены одинаково. Она предпочитала присылать мне еды больше, чем нужно, чем рисковать быть обвиненной в невыполнении этого правила.

Некоторые блюда мы с Асият просто не трогали, от других отделяли часть на свои тарелки, чтобы не портить остальное. Например, я не люблю бобовые, они почти всегда оставались нетронутыми. Мы мало ели сладостей, зато поглощали все присланные фрукты.

Я поставила перед собой чашку с жарким (как надоела эта козлятина!) и овощами, взялась за лепешку, уже сложив ее совочком, но…

Даже не могу вспомнить, что именно насторожило меня в соусе, это был какой-то блеск.

– Асият, осторожно, в еду что-то добавлено.

Мы принялись разглядывать.

Поняв, что именно лежит на куске лепешки, который я едва не отправила в рот, я не поверила своим глазам – это был тончайший осколок битого стекла!

Я схватила лист бумаги, разложила на подносе, вывалила на него содержимое миски. Мы осторожно размазали это содержимое по листу. Таких осколков оказалось несколько – крошечные стеклянные иголки, но попади любой из них мне в рот или в желудок, смерть была бы долгой и мучительной.

– Позови Раису.

Конечно, Раисе надоели мои бесконечные вызовы, но пришла, остановилась у входа:

– Что еще не так?

А я вдруг почувствовала страшную усталость, безразличие ко всему. Молча показала на стол с едой на листе и ушла в спальню.

Асият потом говорила, что она подошла, посмотрела, потрогала, тоже заметила стекло и поинтересовалась, съела ли я что-то.

– Не успела.

По приказу Раисы Асият все куда-то унесла, а сама надсмотрщица зашла ко мне:

– Тебе будут приносить еду из моего шатра. Я помню, что ты любишь.

– Никакой не надо, – отвернулась я, не в силах разговаривать. – Сегодня же попрошу Сауда вернуть меня в Дубай. Он обещал.

– Хозяин улетел и вернется через неделю. Твоя еда будет проверяться.

…В тот день я ничего не ела, не выходила из спальни. Телефон Сауда не отвечал – абонент находился вне зоны действия сети.

На следующий день, уткнувшись носом в обхваченные руками колени, я вдруг тихонько затянула «То не ветер ветку клонит…». Грустная песня, но как раз для меня.

Асият подошла, присела на краешек и слушала, как я пою.

– О чем это?

Я только махнула рукой: как выразить чужим языком тоску или грусть?

– Спой еще.

Я спела, перебрав все минорные песни, какие знала. Когда минора не осталось, пришлось перейти на мажор, потом на полный мажор, а потом…

Асият схватывала мелодию с первого раза, слова запомнить оказалось тоже не так уж сложно, а понимать не обязательно, и немного погодя из нашего шатра на весь оазис разносилось:

– Спать по-оложи-ите-е вы ме-е-е-еня-я…

Асият подхватывала:

– Калинка! Калинка! Калинка моя!..

Я не знала всех слов, мы проорали один куплет раз пять, еще больше было припевов. Потом спели «Камаринскую»:

– Вдоль по Питерской, по Тверской-Ямской-да…

Вдруг Асият прижала пальцы к губам и кивнула в сторону окна:

– Слушают…

Кто бы сомневался. Я что, зря орала, что ли? Мне до Шаляпина как червяку до орла, но голосовых связок не жалела.

Выйдя из шатра, я убедилась, что оазис собрался практически в полном составе, даже мой конюх выглядывал из-за куста, и Раиса стояла у входа в свой шатер. И я вдруг почувствовала такой прилив сил!..

Уперла руки в бока и поинтересовалась по-русски:

– Ну, и чего собрались?

Большинство девушек меня поняли, кто-то хихикнул.

– Концерт окончен, граждане! Пошли вон!

Последнее было сказано от души.

Я вернулась в шатер, но ни петь, ни страдать, свернувшись калачиком не стала. Теперь я знала, что делать, чтобы меня поскорей вернули в Дубай. Я буду нарушать правила на каждом шагу, вносить в сонную жизнь этого адского рая беспорядок, приводить его в шок. Еда левой рукой? Чепуха! Есть куда более действенные меры.

Первым делом я открыла краны в ванной и включила душ.

Асият изумленно заметила:

– Ты хочешь принять ванну? Но надо закрыть пробку и добавить пену. Я сейчас.

– Не надо закрывать никакую пробку. А пену можешь добавить. Пену, шампунь, все, что найдется. Давай!

– Но вода будет вытекать?

– Пусть течет. Может, мне нравится звук текущей воды?

Асият поняла мою задумку – я решила таким образом вылить как можно больше дорогой влаги.

Следующие два дня я бунтовала.

Вечером устроила еще одно показательное выступление, но теперь не пела – взяла ножницы и срезала все цветы с кустов у фонтана, побросав их в воду. Возразить никто не посмел, лишь осторожно поинтересовались:

– Зачем?

– Красиво же!

Принесенный ужин полетел в окно. Я притащила с крыши сушеных фиников, и мы с Асият вполне обошлись ими.

Раисе видно доложили о лишнем расходе воды, она пришла в наш шатер и лично закрыла все краны, пообещав:

– Еще откроешь – отключу тебе воду.

Я пожала плечами:

– Придется купаться в бассейне или фонтане.

Зря она думала, что я шучу. В ответ на повторно открытые краны воду мне действительно перекрыли, причем в бачке унитаза тоже. Ах так?!

Я устроила головомойку прямо в фонтане. Не столько мыла волосы, сколько залила весь фонтан шампунем. Мыльных пузырей получилось море, но фонтан пришлось отключить. Раиса прилюдно орала мне:

– Не смей мыться ни в фонтане, ни в бассейне!

Я только пожала плечами:

– Ладно…

И через час выкупала в бассейне свою лошадь. Амаль очень понравилось плавать, а девушки визжали так, что Раиса выскочила из своего шатра, как пробка из бутылки.

– Я запретила тебе мыться в бассейне!

– Я не моюсь, я лошадь мою. Ей-то вы не запрещали.

Раиса развернулась и бросилась прочь так быстро, как позволила абая.

Асият потом утверждала, что слышала, как она смеется. Раиса и смеется?! Такого не бывало никогда.

Сама Асият корчилась от смеха, вспоминая, как я устроила банный день посреди оазиса.

Унитаз не работал, я отправилась к Раисе:

– У меня не работает унитаз.

Она явно почувствовала возможность отыграться:

– Сама виновата. Я тебя предупреждала.

Думала, что буду просить прощения?

– Где же мне взять воду?

– Не знаю, ты у нас умная, вот и придумай. К фонтану и бассейну не подходи!

Я задумчиво пробормотала:

– Разве что питьевую брать…

Следующие два часа можно было наблюдать, как мы с Асият взятыми в кухне ведрами носили драгоценную питьевую воду в свой шатер. Успели сходить трижды, прежде чем Раиса сдалась и приказала включить воду в мой шатер.

То-то же!

Асият я посоветовала не расслабляться, у нас еще работа впереди.

После своего «труда» мы заснули только перед рассветом, а немного погодя оазис разбудил визг кого-то из девушек.

– Сработало! – порадовалась я и перевернулась на другой бок. – Чего ж так орать-то?

Честно говоря, орать было от чего – нашими стараниями вокруг фонтана было щедро удобрено конским навозом. Мы растащили почти всю кучу за конюшней. Вонь в оазисе стояла что надо! В конюшне так не пахло.

Понимая, что спать все равно не дадут, я решила прогуляться с Амаль.

Привычно выбралась из своего окна и наткнулась на девушек, вынужденных уйти в рощу, пока шла уборка. Я почувствовала укор совести из-за того, что слуги вынуждены устранять результаты нашей выходки.

Девушки стояли группками у крайних пальм рощи и с интересом наблюдали, как я обихаживаю свою Амаль, а потом птицей взлетаю в седло (уж я постаралась!). Потом пустила лошадь через ограду загона и шагом подъехала к бедолагам.

– Зачем ты это сделала?

Ух ты! Лиана впервые за месяц обратилась лично ко мне.

– Что «это»?

– Разбросала навоз.

– Навоз? Это моя лошадка отомстила за меня. – Смеясь, я похлопала Амаль по шее. Та закивала головой, словно подтверждая, что всю ночь гадила по всему оазису.

– Смотри, не поплатись, – лицо красавицы перекосила злоба.

Я подъехала как можно ближе и склонилась к ней из седла:

– Когда ты злишься, становишься некрасивой. Учти это.

Она не осталась в долгу:

– А тебе для этого и злиться не надо.

– Это неважно, ведь мне не нужно завлекать Са уда красотой.

– А чем ты его завлекаешь?

– Не я его – он меня!

Я рассмеялась и допустила ошибку, дорого стоившую не только мне – чуть пришпорила Амаль. У арабских лошадей хвост недаром прозвали петушиным, это одна из их особенностей – при малейшем волнении и просто движении хвост поднимается и развевается на ветру.

Этим хвостом и задело по лицу Лианы.

Вслед мне неслись ругательства.

О… «пся крев!» – ругательство польское. Значит, она полька? Как просто можно выявить национальность человека, всего лишь «мазнув» конским хвостом по лицу.

Я с удовольствием погоняла кобылу, не подозревая, что это в последний раз.

Раиса предупредила меня откровенно:

– Прекрати свои выходки. Из-за тебя могут пострадать другие.

– Например?

– Чего ты добиваешься?

– Хочу домой.

– Я тебе сказала, что хозяин уехал. Приедет и все решит.

Я действительно прекратила выходки. Можно бы придумать еще много что, но, во-первых, доставалось больше всего слугам, им приходилось убирать за мной, во-вторых, мне надоело. В-третьих, понятно, что Раиса постарается, чтобы Сауд вернул меня в Дубай.

Настоящее оскорбление – продемонстрировать собеседнику подошвы своей обуви. Это равносильно перчатке, брошенной в лицо дуэлянтом. Подошва – табу! Потому, закинув ногу на ногу, убедитесь, что не выставили свою подошву в чью-то сторону.

Этим пользуются арабские публичные люди, когда в телевизионном эфире разворачивают свои подошвы в сторону европейских или американских собеседников. Для американцев нормально подогнуть ногу практически щиколоткой на колено другой ноги, но если араб ответит позой, хоть отдаленно напоминающей такую, это будет означать «я плевал на тебя!». Арабская аудитория сразу поймет этот язык жестов, а то, что произносятся слова о дружбе и сотрудничестве… так это слова, слово унесет ветер, а память о жесте останется.

Раиса оказалась права – за меня начали платить другие…

– Амаль!

– Что, Асият?

– Амаль!

– Да что случилось?

Взволнованная девушка звала меня наружу. Я ожидала там чего-то страшного вроде снежных сугробов по пояс поверх песка или пустынного джина собственной персоной, но ничего такого не увидела. Разве что оживление у конюшни.

Асият указывала рукой именно туда:

– Амаль!

Я бросилась к загону, расшвыряла в стороны любопытствующих красоток и обомлела. Моя красавица билась на земле в предсмертных судорогах!

– Что с ней?

Могла бы и не спрашивать, ясно, что лошадь отравили.

На мой немой вопрос конюх отрицательно покачал головой – спасти лошадь невозможно. Глаза моей Амаль смотрели с тоской, на губах уже выступила пена…

Я рыдала, уткнувшись лицом в лебединую шею, гладила ее, чувствуя, как уходит из красивого тела жизнь. Амаль осталась только в моих рисунках…

Понятно, кто это сделал или по чьему приказу. Пусть бы мстила мне, но лошадь при чем?! Кулаки невольно сжались:

– Амаль, я отомщу! Я убью ее!

Поднялась и уткнулась в черную абаю – путь мне заступила Раиса:

– Прежде чем обвинять, собери доказательства.

Голос и глаза привычно холодные, но даже этот тон меня не остудил.

– Я и без доказательств знаю, что это она!

– Ты можешь знать что угодно, но это не значит, что поверят другие. Собери доказательства.

– Мне плевать на других. – Я прошипела по-русски, но Раиса все поняла, не могла не понять, такой тон перевода не требовал.

В Дубае «как в Нью-Йорке» все – небоскребы, огни, дороги, людская толчея… стремление ко всему самому-самому. Самые высокие здания, самые большие торговые центры, самый большой аквариум, самый… самое… самое…

И все же есть то, что ни европейский, ни американский образ жизни победить не смогли. Это национальная одежда.

Патриотично? Не только, из одной патриотичности носить всех одинаковую одежду при наличии выбора не заставишь. Это удобно, действительно удобно.

Уже неделю каждый вечер, а вернее ночь, Лиана в темноте пробиралась в бассейн и училась держаться на воде. Это рискованно, ведь случись что, никто не поможет, но желание чувствовать себя так же свободно, как остальные, вынуждало ее рисковать. Признать свое несовершенство при всех гордая полька не могла.

Думаю, не одна я знала об этом, хотя именно мне было легче всего такой факт обнаружить – шатры девушек далеко от бассейна, а мой рядом. В щелку окна я, смеясь, наблюдала за ее попытками стать русалкой.

Можно бы рассказать всем об этом, но я решила иначе. Простить гибель Амаль нельзя!

В бассейне тихий всплеск – это Лиана в очередной раз пыталась подружиться с водой. Как она это делала, не знаю, едва ли можно научиться плавать, держась за бортик, но мне ее беспомощность на руку.

Я выбралась через окно наружу и за кустами прошла к бассейну. Лиана входила в воду за горкой, чтобы никто не видел, а потом пробиралась вдоль бортика в тень. Бассейн без надобности не освещался. Я еще не знала, что буду делать, но понимала, что сумею справиться с ней в воде.

Осторожно, прямо в одежде скользнула в воду, без всплеска подобралась ближе, определила направление и, глотнув как можно больше воздуха, поднырнула. Я не пловчиха и дыхание надолго задерживать не умею, потому следовало поторопиться. Но Лиана плавать вообще не умела, потому держалась недалеко.

На ее ноги я ткнулась почти сразу, схватила и рывком дернула к середине бассейна на глубину. Набранный воздух закончился, пришлось торопиться под защиту тени от горки. Барахтавшаяся посреди бассейна Лиана орала во все горло. От ворот уже бежала охрана, выглядывали, пытаясь понять, что происходит, из шатров.

Я легко выбралась на бортик и, прячась за кустами, поспешила к окну своей спальни. Вопли Лианы быстро сменили интонацию, она явно тонула, и охрана прийти на помощь не успевала. Вообще-то, я на это и рассчитывала, но в то мгновение вдруг поняла, что я убиваю человека! Какой бы дрянью она ни была, какие преступления ни совершала – это ее грех, а моим станет ее гибель. Я сознательно убивала пусть и подлую, но человеческую душу.

Не задумываясь, что делаю, я бросилась через кусты в воду. Лиану пришлось вытаскивать уже со дна. Подняла ее голову над водой, подтащила к краю, мне на помощь уже прыгнул охранник. Вдвоем мы перекинули красотку на бортик в руки подбежавших слуг.

Лиана стояла на четвереньках, выкашливая воду, которой наглоталась, а я в стороне сидела, сжавшись в комок и стуча зубами. Я чуть не совершила убийство! Настоящее, то, которое не прощает ни одно человеческое сообщество, потому что убийство сознательное.

Ко мне подбежала Асият, набросила на плечи одеяло:

– Пойдем в дом.

Еще через пять минут я стояла под струями душа и думала, как мне теперь с собой быть. Я оказалась готова даже убить, значит, наступит день, когда я это сделаю, непременно сделаю. Черт с ней, с Лианой, но я погублю саму себя. Даже если никто не узнает, даже если не возникнет ни малейшего подозрения, главное – моя совесть.

В ванную вошла Раиса, встала рядом с душем. Я закрыла глаза, не желая ни разговаривать с ней, ни видеть эту Ворону.

– Что ты делала в бассейне?

– Спасала эту не умеющую плавать дуру!

– Сначала попытавшись ее утопить?

Я даже не задумалась о том, как она догадалась, но открыла глаза и ответила на ледяной взгляд таким же своим:

– Прежде чем обвинять, собери доказательства.

Это были ее слова, сказанные мне после гибели лошади.

Раиса усмехнулась:

– Попадешься – сгниешь в тюрьме.

Я бросила вслед черной спине:

– Все лучше, чем здесь!

И возвращаясь под струи душа, мысленно добавила:

– Поубивала бы вас всех!

Я действительно была готова совершить что-то страшное. Будь у меня автомат, вышла бы и всех перестреляла, а потом пусть сажают хоть на всю жизнь.

Жить в оазисе становилось просто невозможно. Из душа в любое мгновение мог потечь кипяток, в ванне оказаться синька, в кране – охра, в креме – яд, в воде – отрава, а в еде – стекло. Каждый кусочек следовало внимательно осмотреть, прежде чем брать в рот, воду понюхать, в шатер входить, только основательно пошумев. Яд, битое стекло, кипяток, змея, убитая лошадь – в арсенале против меня было все, а я корила себя за то, что заставила мерзавку наглотаться воды. Теперь даже жалела, что бросилась спасать, пусть бы шла ко дну!

Кажется, догадалась не только Раиса, но и Асият. Она осторожно поинтересовалась:

– Вы о чем-то поспорили с Лианой в бассейне?

Я вытаращила глаза:

– Это называется поспорили? Я не дала ей утонуть!

– А как ты попала туда?

Я показала на окно спальни:

– Видишь окно? Когда что-то происходит в бассейне, из него не только слышно, но и видно. А в окна я лажу хорошо.

Это Асият знала, я частенько исчезала из шатра именно таким путем, правда, выбиралась через второе окно в сторону рощи.

На следующий день, придя в себя, Лиана решила, что ей стоит поблагодарить меня.

– Спасибо, что бросилась спасать.

Она даже сейчас не сказала «спасла», хотя наверняка знала, что именно я достала ее из-под воды. Я твердо посмотрела в глаза сопернице:

– Зря я это сделала, нужно было не прыгать из окна и в бассейн, а оставить тебя подыхать на дне!

Сказала намеренно громко, чтобы все слышали, что я выпрыгнула из своего окна.

На Лиану наплевать, но я решила попросить Са уда немедленно отвезти меня в Дубай. Шел второй месяц моего пребывания в оазисе, а он обещал задержать всего на один. Нет, никакие черные глаза не стоят таких, как у меня, мучений.

Я не желала признаваться себе, что боюсь самого страшного – что совершу убийство. Первый раз совесть не позволила довести дело до конца, но еще пара выходок Лианы и ее команды, и моя совесть согласится с любыми доводами.

Я сторонилась всех, меня снова сторонились все. Одна часть ненавидела с самого начала, завидуя моей вольности и отдаваемому Саудом предпочтению «некрасивой выскочке», другая не могла простить спасения ненавистной им Лианы, а третьи просто боялись иметь свое мнение, но помнили, что я скоро уеду.

Лестницу от крыши больше никто не убирал, но она мне не пригождалась, я научилась ловко карабкаться по пальме.

Сидела на крыше и думала…

Раиса предупреждала, что за меня начнут платить другие. Пока это оказалась Амаль – серая красавица, не успевшая даже родить жеребенка. Но что, если от попыток убить меня и убив лошадь перейдут к Асият? Что, если следующей окажется она?!

Я поняла, что больше ничего не предприму, дождусь возвращения Сауда и, если Раиса не убедит его отправить меня в Дубай, попрошу сама. Я больше не могу оставаться в этом адском раю. Если не отправит – сбегу. Найду способ.

Сначала о мужской одежде, о женской разговор впереди.

Основа костюма – длинная белая рубашка, называемая кхандурой, а иностранцами обычно – дишдашей. Дишдаша должна быть белой, длинной (чтобы при ходьбе не мелькали тонкие или, наоборот, отекшие щиколотки) и обязательно чистой!

Носят и цветные дишдаши – бежевые, песочные и даже бледно-оливковые, но НИКОГДА с рисунком, голубые или черные.

По мнению арабов, разноцветная одежда годится только для рабов или женщин. Не мешало бы усвоить туристам, рядящимся в бермуды с пальмами и морским пейзажем на пикантном месте, купленные во время предыдущего отпуска в Таиланде.

Голубой – цвет траура, не хотите, чтобы выражали соболезнования – спрячьте свои небесно-голубые рубашки и футболки подальше в чемодан до возвращения на родину. Конечно, локалы делают скидку на туристическую неосведомленность и не станут предлагать вам платок, чтобы вытереть слезы, заметив цвет рубашки, но все же запомните.

Все другие цвета, кроме белого, означают, что человек считает температуру слишком низкой, это зимние варианты, возможно даже из фланели. Бывает и свитерок сверху!

И впрямь, как же без утепления при 18– 20 градусах тепла?! Околеть недолго. Но все познается в сравнении, после полугода при плюс 50 в тени организм категорически отказывается понимать, что 20 градусов это тепло.

– Эй, что ты там делаешь?

Я глянула вниз. Сауд разглядывал меня, как какую-то невидаль.

– Как ты туда попала, Амаль?

– Залезла.

– Лестницы нет…

– Я по стволу пальмы.

Он посмотрел на ствол, на меня и рассмеялся. Ослепительно белая улыбка вкупе с угольно-черными глазами и черными ресницами… Ммм…

– Почему грустишь?

– У меня погибла лошадь.

– Вот именно. Слезай, поедем покупать новую.

При этом Сауд протянул руки, готовясь принять меня, если спрыгну.

Положение дурацкое. Слезать по пальме нелепо, но если прыгну, то попаду к нему прямо в объятья.

И все же прыгать пришлось. Сауд поймал меня, и на мгновение я оказалась точно в такой же позе, какой была тогда в бассейне в его руках Лиана, разве что Сауд не собирался целовать мою грудь. Грудь – это громко сказано, всего лишь обозначение, с какой стороны застежка у куртки, как говорил мой приятель в Москве.

Поставил на ноги, спокойно объяснил:

– Я такую лошадь нашел!.. Точная копия твоей. Скажи Раисе, что я жду вас в машине на углу. Вас двоих.

Сауд был близко, слишком близко, чтобы не ощутить его волнение и желание. Казалось, еще мгновение, и мы просто сольемся в поцелуе. Очень романтично – целоваться за сараем! А я вдруг поняла, что согласна и за сараем, лишь бы с Саудом.

Не случилось, он первым пришел в себя, отпустил мою талию и направился в сторону рощи. Я едва не двинулась следом, ведомая умопомрачительным запахом его духов. Да, духов, а не дешевого одеколона. Арабские мужчины знают в этом толк больше многих европейских женщин.

Дишдаша должна быть не просто белой, она ослепительно белая, отменно выглаженная и приятно пахнущая.

Достигается это просто – переодеваниями и химчисткой. В гардеробе локала среднего достатка (хм…) не меньше полусотни дишдашей. Локалы их не стирают, а отдают в химчистку, так удобней.

В машине всегда есть запас белоснежных, отутюженных дишдашей.

Все они немного сужены книзу, чтобы подчеркивать ширину плеч обладателя, а вот вороты разные, и по форме воротника и выреза нередко можно определить, откуда обладатель.

Дубайцы предпочитают вообще без воротников.

Бывают дишдаши со стойками и даже отложными воротниками, как у европейских рубашек.

Если дишдаша без воротника, то к вырезу горловины изнутри можно прикрепить и откинуть наружу узкий «галстучек». Вот его-то и пропитывают духами. Рубашку можно сменить, а «галстучек» пристегнуть к следующей, тогда (при чистоте всего остального) мужчина будет весь день отменно пахнуть.

На сей раз мы отправились в Шарджу на конюшню, принадлежащую шейху Мохаммеду, правителю Дубая. Шейх и его семья любят и знают лошадей, у шейха одна из лучших конюшен в мире.

Снова абая и никаб, снова приказ не болтать и вести себя скромно. Но у меня самой настроение было не то, после гибели Амаль шутить не хотелось совсем.

Я ожидала увидеть здание из стекла и бетона, как все в Дубае, но конюшня, к моему изумлению, оказалась весьма скромной. Зато лошади в ней!.. Я даже застонала:

– Можно, я здесь жить останусь?

Сауд покачал головой:

– Здесь женщин не держат.

– А она? – Я кивнула на гнедую красавицу.

Сауд в ответ только хмыкнул.

Он провел для нас настоящую экскурсию – мы посмотрели, как купают коня, как ухаживают за великолепным хвостом, как чистят, кормят… Сауд ничего не объяснял, просто вел нас за собой и время от времени останавливался. Раису это в принципе не интересовало, а я понимала без слов.

Ничего особенного, все как в хорошей конюшне, разве что не утеплено, скорее наоборот.

Заинтересовали занятия на площадке. По отменному газону конюх по кругу гонял вороного красавца. Конь бежал не спеша, легко перебирая тонкими ногами, и вдруг… Какие-то идиоты принялись носиться вокруг загона с длинными шестами в руках, на концах которых прикреплены обрезки белых канатов и…

у одного из них пакет типа майки. При резких движениях пакет громко хлопал, конь шарахался в сторону, взбрыкивал, даже вставал на дыбы.

– Что они делают? Пугают же!

– А как иначе его в движении покажешь. Зато хвост каков!

Хвост действительно петушиный, развевался при малейшем движении.

В конце экскурсии даже Раиса прониклась, стала разглядывать лошадей внимательно. Словно что-то предчувствуя, она сначала отказалась заходить в конюшню:

– Не люблю запах навоза.

– Где ты навоз унюхала? – возмутилась я.

В конюшне действительно пахло отнюдь не навозом. Я заподозрила, что шейх покупает для своих лошадок духи в лучших бутиках. Или для них специально создали лошадиные.

Стойла просторные, не стойла, а целые комнаты.

Мне понравились двери у стойл – кованые ворота с провалом посередине, чтобы лошади было удобно высовывать любопытную морду.

А морды… песня! У арабской породы морда особенная, пирамидальной формы, в меру маленькая на длинной изящной шее.

Сауд показал лошадь, действительно похожую на погибшую Амаль, только чуть моложе. Звали ее Юлдуз – Звездочка. Тоже хорошее имя.

На голове у локала непременная вязанная шапочка – гафия. Белоснежная и нерастянутая.

Как вы думаете, сколько этих шапочек у «нормального» локала?

Поверх гафии гутра – большой платок (белый, молочный или в мелкую красную клетку), которую удерживает двойной жгут икала, обычно черного цвета. Икалы бывают украшенными несколькими вставками вроде пушистых шариков.

От постоянного ношения, гафии еще и прижатой гутрой и икалом, большинство мужчин после тридцати начинают активно лысеть (а не арабы не так?).

К тому же им очень идут эти головные уборы, которые подчеркивают роскошь ресниц, разлет бровей и белки больших темных глаз.

И вообще, араб без головного убора – не араб! И солнце тут ни при чем.

Сауд ушел разговаривать с конюхом, я стояла, поглаживая шею Юлдуз, а Раиса через два стойла любезничала с тем самым вороным, которого пугали на площадке. Причину того, что произошло дальше, я поняла нескоро, но отреагировала быстро.

Услышав вскрик Раисы, я обернулась и увидела ее сидящей на корточках с лицом, спрятанным в колени. Руки судорожно натягивали на голову абаю.

– Раиса, что?! Лошадь укусила?

Она лишь прохрипела:

– Никаб…

Но я уже все поняла сама – лошадь почему-то зацепила шейлу и никаб женщины и, видно, стянула с головы. Черная ткань валялась под копытами скакуна, которого бросился успокаивать конюх. Ситуация грозила неприятностями, никому не позволено пугать драгоценных животных шейха Мухаммеда.

Раису необходимо увести подальше, а она отказывалась не только взять взамен своего никаба мой шарф, чтобы соорудить хиджаб, но даже подняться на ноги:

– Нет.

В голосе столько муки, что я дрогнула. Она ненормальная, никто не заставляет арабских женщин прятать лица по самые ресницы, могла бы просто надеть платок. Но раздумывать некогда, я решительно стянула с головы собственный никаб и подала ей:

– Держи.

Пока Раиса натягивала его на себя, я быстро заплела волосы в косу и спрятала под абаю, а шарф попыталась превратить в хиджаб. Сделать это без зеркала нелегко, на помощь пришла моя надсмотрщица. Встретившись с ней взглядом, я обомлела – стальные глаза были полны слез благодарности:

– Спасибо.

Сауд словно и не заметил происшествия. Впрочем, какое дело хозяину до проблем Раисы?

Он купил Юлдуз, через несколько дней наш конюх Мехмед должен приехать за лошадью, чтобы доставить ее к нам в оазис. Я представляла восторг горевавшего из-за гибели Амаль конюха.

На мой вопрос, сколько стоит Юлдуз, Салим только отмахнулся. Улучив момент, ответила Раиса:

– Полмиллиона.

– Чего полмиллиона?

– Долларов, конечно.

Я ахнула и сникла. На такую дорогую лошадь мне едва ли позволят еще раз посмотреть, не то что сесть.

И все-таки решилась, просительно поинтересовалась у Сауда, разрешит ли он мне хоть разок сесть в седло Юлдуз, если та, конечно, вообще будет под седлом. Сауд изумленно воззрился на меня:

– А для кого я ее купил?

– Ты купил Юлдуз, чтобы я могла совершать на ней прогулки, как делала это на Амаль?

Он еще пару мгновений смотрел на меня, потом повернулся к Раисе:

– Объясни ей, что я не развожу лошадей. Они в моих конюшнях для того, чтобы ездить.

Сауд не стал заезжать в оазис, высадив нас на хорошо знакомом мне углу у рощи. Я решила, что он боится застрять с Лианой, но пока мы шли до шатров, Раиса успела опровергнуть мои измышления:

– Он на Лиану сердит из-за Амаль.

– Сауд догадывается, кто виноват в гибели Амаль?

– Конечно, знает! Хозяин умней, чем ты о нем думаешь.

Это хорошо и плохо. То есть что сердит, очень даже хорошо, но всего лишь сердит – это означало, что Лиана столь дорога Сауду, что он лишь пожурил фаворитку за потерю дорогой лошади. Я прекрасно понимала, что Амаль стоит немного дешевле Юлдуз.

– Он никогда не разбирается в противостоянии женщин в гареме?

Раиса фыркнула:

– Конечно, нет! Какой уважающий себя мужчина станет этим заниматься?!

Почему-то мелькнула мысль, что это стоит запомнить. Зачем, не знала сама.

Когда мы подошли к нашему шатру, Раиса вдруг замерла:

– Стой! Где Асият?

– Вон. – Я кивнула на девушку, щебетавшую с подругами у фонтана.

– К окну не подходи и в шатер не входи. Вообще не двигайся.

– Почему?

– Стой, я сказала!

Оставалось только изумляться. Раиса скользнула за бассейном к своему шатру и вскоре появилась обратно. Походка у нее была немного странной, женщина словно что-то прятала под абаей. На приветствия девушек только махнула рукой, мол, не до вас.

Она осторожно подошла ко мне, кивнула на шатер:

– Ничего не слышишь?

Если честно, я слышала какой-то шорох.

Не дожидаясь моего ответа, Раиса шагнула к окну, что-то вытащила из-под абаи и швырнула внутрь. Мне показалось, что это животное.

Изнутри донеслись странные звуки – клекот, ворчание, мяуканье и шипение. И тут я сообразила:

– Там… змея?!

Раиса только кивнула.

Так вот к чему она прислушивалась! Я тоже уловила шорох, но и помыслить не могла, что это смертельная опасность.

Когда звуки борьбы прекратились и все стихло, Раиса еще осторожно послушала и кивком позвала меня внутрь:

– Надеюсь, она была одна…

Я не знаю, что это был за зверек, наверное, мангуст. Читала, что мангусты вовсе не охотятся на змей, разве что в случае смертельной опасности пускают против смертоносных зубов собственные очень острые и используют свою мгновенную реакцию.

Вцепившись такими зубами в горло довольно крупной змеи, зверек лежал то ли без сил, то ли вовсе бездыханным. Раиса приказала мне позвать ее приближенного работника Хосрова и молчать о том, что произошло.

Совсем недавно я возмутилась бы, подняв крик на весь оазис, но сейчас лишь кивнула. Я в другом, чужом мире, причем чужом не из-за пустыни вокруг, а из-за ставки в соперничестве. Здесь ставка – сама жизнь, причем необязательно моя. Ведь войди в шатер первой Асият – погибла бы она!

Не удалось погубить меня стеклом в еде – решили убить змеиным ядом. И ведь не придерешься. Никто ничего не видел и не знает. Змеи не подотчетны, ползают себе где хотят.

Раиса собрала всех, кроме меня. Асият потом рассказала, о чем шел разговор.

Раиса сказала, что знает, кто это сделал, и почему тоже знает. Объявила, что, если будет еще одна попытка даже не убить, а просто навредить мне, обо всем станет известно хозяину. Обо мне сказала, что я скоро уеду, потому нет смысла пытаться меня убить, чтобы при этом погибнуть тоже.

А еще приказала не приближаться ни ко мне, ни к Асият, ни к нашему шатру.

– Даже если это сделает та, которая пока ни в чем не виновата, все будет свалено на нее.

Значит, Раиса знает, чьи это проделки. Я решила вынудить ее назвать имя!

Она молча выслушала, потом покачала головой:

– Ничего я тебе не назову. И хозяину жаловаться бесполезно, даже если он будет знать, то скорее пожертвует тобой, чем…

Ничего себе заявленьице!

Но она была непоколебима:

– Ты зря подозреваешь Лиану, зря пыталась ее утопить. Молчи, я знаю, что пыталась, видела все. Я же тебе сказала: сначала собери доказательства. Это не она. Лиана всего лишь наложница, а у тебя враг куда сильней.

– Кто?!

– Тебя хозяин обещал увезти в Дубай? Так добивайся этого, пусть вернет тебя в твою прежнюю жизнь.

Он щедрый в накладе не останешься. Только держись от всего этого, – она обвела взглядом оазис, – и от самого хозяина подальше. Если, конечно, жить хочешь.

Я вспомнила, что не поблагодарила за спасение.

– Спасибо, ты сегодня меня спасла…

– Ты меня тоже.

Я открыла рот, чтобы спросить, от чего именно, но увидела спину черной абаи. И чего она так рядится, вечно одни глаза видны?

В невиновность Лианы я не поверила, кому еще, как не ей, стремительно теряющей интерес Сауда, ревновать меня к нему и мстить почем зря?

К тому же помимо Лианы самой влиятельной была сама Раиса. Возможно, еще мужчины, но они не в счет, я гостей не развлекаю, они меня даже не видели ни разу. Поразмыслив, я решила, что Раиса просто выгораживает Лиану, чтобы я не нажаловалась Сауду.

С этого дня что-то изменилось, заметила и Асият:

– Раиса стала к тебе добрее.

Я понимала, что спасла Раису от чего-то очень страшного, только не понимала, от чего именно. Асият ответить не могла, заявив, что о Раисе никто и ничего не знает. Говорить даже Асият о том, что у нашей мучительницы светлые волосы, я не стала.

Немного погодя я узнала в чем дело, но прежде случилось то, что изменило всю мою последующую жизнь.

В тот вечер Сауд впервые перешагнул порог моего шатра не как хозяин, а как влюбленный мужчина.

Я уже приняла душ и расчесывала высушенные волосы. Блеска его глаз было достаточно, чтобы понять, что сейчас произойдет, Асият исчезла, словно ее в шатре никогда и не было.

Прошло немало времени, но я до сих пор помню каждое мгновение того вечера.

Идеально, когда в мужчине сочетаются сила и бережность, ласка и настойчивость, горячий темперамент и умение сдержать себя в нужный момент. А если он еще и красив, умен и принц на белом коне?

Шансов устоять у меня не было. Но я и не желала держать оборону, я устала представлять его с другой, засыпать и просыпаться с мыслями о нем, всячески эти самые мысли изгоняя.

Да, у него семья, жены и дети. Да, моя соперница в двух шагах, и она ни за что не простит мне этой минуты. Да, это всего лишь тайный гарем, а у меня скоро закончится виза.

Но я так хотела быть счастливой с Саудом хотя бы в эту ночь, хотя бы ее часть, хоть минуточку! Мне не семнадцать лет, и я могла распоряжаться своим телом, своими чувствами, своей жизнью. Если бы я только знала, что так и получится!

Нет, даже если бы точно знала будущее, тогда не поступила иначе – я ответила на страсть Сауда со всей своей страстью. Неважно, кто я и кто он, неважно, где мы – в России или Эмиратах, в квартире, роскошном шатре или просто на песке, все неважно, кроме одного – мы вместе. Были забыты различия в менталитете, гражданстве, паспортах, языке… Осталась только страсть.

Я была согласна с Саудом – пустыня лучшее место на Земле, но если ты в пустыне с любимым человеком. Даже посреди Руб-эль-Хали можно быть счастливой.

Сколько это продолжалось – миг, час, вечность? Мне показалось, что миг, но этот миг равнялся вечности.

В исламской культуре после этого принято совершать омовение, поэтому Сауд отправился в душ, а я осталась лежать, кутаясь в покрывало, несмотря на жару. Вернулся в дишдаше, присел на край постели.

– Ты уже была с мужчиной?

Я поняла, что его волнует – я не девственница. Странно задавать такой вопрос в гареме, где собраны отъявленные соблазнительницы, но я ответила:

– Я давно взрослая девочка, Сауд.

Некоторое время он молчал, потом словно на что-то решился:

– Я все равно хочу, чтобы ты стала моей женой. Я тихонечко ахнула, но Сауд сделал резкий жест рукой.

– Помолчи, я говорю! У меня есть две жены и три дочери, я хочу, чтобы ты стала третьей женой и родила сына. Ты примешь ислам.

Сауд встал, прошелся по спальне. Я послушно молчала, ожидая вопроса о согласии. Не дождалась.

– Для этого месяц будешь изучать Коран в мечети и правила поведения. Потом я покажу тебя своей семье. Надеюсь, понравишься. Быть третьей женой шейха лучше, чем одной из наложниц здесь! – в его голосе звучала насмешка. – Завтра на рассвете мы уедем в Дубай.

Он бросал мне слова, не заботясь о том, какое они производят впечатление.

Сауд ушел, а я поймала себя на том, что стучу зубами, словно от холода. Скользнувшая в шатер Асият бросилась ко мне:

– Что?! Хозяин побил тебя?

– Нет! Нет, все хорошо…

Я не знала, можно ли кому-то говорить о сделанном предложении, но потом решила, что Асият единственная, кому я вообще могу что-то сказать, к тому же она не болтлива.

– Сауд предложил мне стать его третьей женой. Только молчи об этом.

– Вах! Конечно, молчу. Ложись, я тебя укрою, поспи.

Я лежала, свернувшись калачиком, под несколькими покрывалами, которые нахлобучила на меня верная Асият, и пыталась разобраться, что же чувствую.

Шейх, настоящий принц на настоящем белом коне, человек, которому ничего не стоило подарить мне великолепную лошадь за полмиллиона, предложил стать его женой. Разве это не сказка про замарашку Золушку?

И поняла, что нет. Ничего Сауд не предлагал, он сообщил мне о своем желании, не интересуясь моим. Он хочет, чтобы я стала его третьей женой и родила сына, но сначала нужно изучить Коран и правила поведения и стать мусульманкой. При этом ни слова о том, хочу ли этого я.

Я давно была готова к близости с ним, даже долгой близости, готова соперничать с Лианой, но стать женой?.. Оказалось, что к этому не готова.

Не знаю, что надумала бы, но в шатер вошла Раиса. Сделала знак Асият, чтобы та вышла:

– И не подслушивай. Я тебя знаю!

Теперь Раиса присела на край постели, посидела и вдруг достала из-под абаи мою сумочку с документами:

– Я знаю, что хозяин предложил тебе. Возьми, здесь твои документы.

Я чувствовала, что она хочет сказать еще что-то, но не решается.

– Осуждаешь? Я люблю его, правда, люблю.

Раиса вздохнула:

– Не осуждаю. Я бывала на твоем месте. Хочу только дать совет, хотя понимаю, что ты не послушаешь.

Я молчала, что можно ответить?

Она усмехнулась:

– Асият должна была рассказать тебе о его семье, я ее просила. Но коротко еще поясню. У Сауда семья не просто королевской крови, а полностью королевской. А первая жена и вовсе из потомков Пророка. Ты там будешь приблудной дворняжкой.

Я не сразу поверила тому, что услышала. Слова «приблудной дворняжкой» Раиса произнесла по-русски!

– Ты… ты русская?!

– Нет, белоруска, но это неважно. Я почти забыла язык, потому говорить буду по-английски. Повторяю: ты в той семье никто. Сауд решил поселить тебя со своей старшей сестрой отдельно. Салима очень хороший человек, она поможет тебе освоиться, выучить правила поведения и родословную, поводит на занятия по изучению Корана. Но никогда не задавай ей вопросов о ее собственной семье и муже.

– Почему?

– То, что я скажу, забудь сразу, но запомни.

Как можно забыть и запомнить одновременно, но я понимала, что здесь можно все.

– Салима была замужем против воли семьи за шиитом. Иранской семье по вкусу не пришлась, несмотря на свою родословную и хороший характер. Ее там обвинили в том, чего быть просто не могло – в измене мужу. Доказать не смогли, но последовал развод и возвращение домой. Такие женщины замуж не выходят. Она живет одна и тебе сможет помочь.

– У нее есть дети?

– Если жена неугодна, дети остаются с отцом. Мужчине нужно очень постараться, чтобы детей оставили матери. Здесь приоритет отцов и мужчин вообще.

Раиса рассказывала еще о Салиме, о семье Сауда, наставляла, как себя вести, а потом вдруг объявила:

– Но я очень надеюсь, что ты им не понравишься и тебя вернут в Москву.

– Что?! – рассмеялась я.

– Поверь, ты никогда не станешь своей. И чем позже это поймешь, тем трудней будет для тебя же.

Я не сразу поняла, что тебе не нужны деньги Сауда, как этим всем. Но и то, что ты в него влюбилась, тоже плохо. Семья обязательно будет против вашего брака, а он обязан подчиниться семье. Если пойдет против воли, станет изгоем. Ни ему, ни тебе это не нужно.

– Раиса, разве мусульманин не может жениться на не мусульманке? Принимать ислам обязательно?

– Вообще-то, нет, но Сауд – наследный принц, ему нельзя иначе. Вот это станет твоей главной проблемой – ты не сможешь стать настоящей правоверной, а потому будешь в этой семье чужой. Всегда.

– Почему ты так уверенно это говоришь?

Я уже понимала, что у Раисы не все так просто, не зря она относится к Сауду как к младшему брату – заботливо и строго, но при этом почитая, как все арабки почитают своих мужчин независимо от их возраста.

– Я была замужем за членом этой семьи целых четыре месяца, я их знаю изнутри.

– А почему ты?..

Я не договорила, но она без слов поняла мой вопрос, усмехнулась и…

Я не смогла удержаться и вздрогнула, когда Раиса вдруг сняла никаб.

У нее глаза красавицы – сталь, опушенная черными ресницами. Пусть в них часто злость и даже ненависть, но глаза хороши. А вот ниже…

Все остальное было безжалостно изуродовано как попало зажившими шрамами, изрыто ими до самого подбородка!

Потерявшие форму губы усмехнулись:

– Что, страшно?

– Раиса…

Я поняла, почему она тогда в конюшне сидела, закрывшись от всех, пока я не отдала свой никаб. Поняла, от чего именно спасла ее.

– Вот что может случиться с той, которая оказалась неугодна родственнице.

– Тебя изуродовал кто-то из этой семьи?!

– Я была четвертой женой двоюродного дяди Сауда. Называть тебе его имя не буду, чтобы, если встретишься с ним, не наделала глупостей. Он не виноват, мне плеснула в лицо кислотой его вторая жена. Я уклониться успела, глаза не пострадали, а остальное…

Она уже вернула никаб на место.

– А операцию сделать?

– Здесь их не делают. Но речь не обо мне…

– Сауд знает? – Я кивнула на никаб.

– Конечно. Послушай мой совет: как бы тебе ни хотелось стать женой принца, постарайся избежать этого. Не ссорься, не обижай Сауда, достаточно не понравиться его матери. Здесь все твои документы. Не отдавай паспорт, хватит загранпаспорта, вообще, не говори, что он у тебя есть, ты не обязана была брать с собой. Им все равно, а для тебя кусок свободы.

Сколько раз потом я поблагодарила Раиса за этот совет! Как и за следующий:

– У тебя на шее был крестик. Не вздумай его кому-то показать. Особенно если решишь принять ислам. Ты ведь упрямая, уверена, что именно у тебя все получится, потому голову в петлю сунешь обязательно. Ладно, если будет совсем тошно или непонятно – звони, подскажу и помогу чем смогу.

– Раиса, почему ты так ненавидела меня?

– Как ты думаешь, птица в клетке любит соловья на ветке? Уверяю тебя – нет! Сначала я считала тебя продажной дрянью, потом, когда ты неудачно попыталась удрать, дурой, потом изощренной хищницей. Не могла понять, что же ты задумала. То, что ты к Сауду неравнодушна, бросалось в глаза с первого дня, но ты не висла на нем, как Лиана, не соблазняла.

И не уходила, хотя могла бы. А потом поняла, что ты его любишь. А я не люблю никого. Ни-ко-го!

Я улыбнулась:

– Неправда, ты любишь Сауда, но как-то по-матерински. Сколько тебе лет?

– Тридцать четыре. Он на братика моего младшего похож, только у того глаза светлые. Ты была сегодня с Саудом? А средство принимала?

Я постаралась не смотреть ей в глаза.

– Да… А что это?

– Противозачаточное. Врешь, не принимала.

– Всего-то раз.

– Иногда одного раза бывает достаточно. Ладно. Асият возьмешь с собой, она тебе пригодится. Если решишься, то учи арабский, без него трудно.

– Спасибо.

У двери Раиса вдруг обернулась:

– А Лиану он не бросит, так и будет к ней ездить.

Исчезая в двери ванной, я пробормотала:

– Поживем – увидим.

И услышала в ответ по-русски:

– Эх, девка…