«Почему они все стучат, а не звонят?!» – с такой мыслью Вишняков в изнеможении поплелся в прихожую открывать.

На пороге топтался неказистый плешивый человек с большой лиловой бородавкой на левой щеке. На вид ему было лет семьдесят, а может, чуть меньше, и выглядел он очень встревоженным.

– Вам кого? – устало осведомился Денис.

– Как хорошо, с вами все в порядке! – воскликнул незнакомец.

– А почему со мной должно быть не в порядке? – насторожился Вишняков.

На секунду мелькнула совершенно дикая мысль, что на него готовили покушение, и это его охрана… Замечательная охрана, просто как в мультике. Хотя все это глупости – кому и зачем он нужен…

Незнакомец очень смутился.

– Я, вероятно, покажусь вам… бестактным, – начал он нерешительно, а затем его словно прорвало: – Хорошо, расскажу все, и думайте обо мне как угодно дурно! Например, что я последнего рассудка лишился!

– Да вы проходите в таком случае… чего уж там, – усмехнулся Денис.

Сегодня он уже насмотрелся на столь дикие вещи, что визит плешивого человека был самым рядовым событием, на которое и внимания обращать не стоило. Одним безумным гостем больше, одним меньше… все едино кутерьма странная.

Мужчина меж тем смущенно снимал поношенные ботинки, медленно развязывая шнурки артритными пальцами. Носки у него оказались полосатыми, что почему-то очень умилило писателя. Если даже гость «лишился последнего рассудка», но не станет кусаться, а ограничится полосатыми носками, то это еще вытерпеть можно… Это даже весело. Полосатые носки Карлсона после пробежки по дьявольскому дому и тюремных впечатлений казались милой деталью.

Вишняков сделал приглашающий жест в кухню. И порадовался, что любезно накрытый дьяволом к чаю стол остался почти нетронутым – у него самого не хватило бы душевных сил на хлебосольную суету.

Незнакомец между тем сел на самый краешек стула. Денис заметил, как у гостя нервно дернулся кадык. Вкупе с его одежонкой и возрастом можно было понять, что пенсия у незнакомца не ахти… что лишний раз вызвало ощущение сосущей пустоты в душе от разговора с дьяволом. Тот опять оказался прав… Он, как всегда, был прав. Люди сами делают это друг с другом. Этот пожилой мужчина не может позволить себе к чаю ни меда, ни тайских засахаренных дынь…

Денис поспешно поставил чайник.

– Я знаю, кто вы, Денис Витальевич, – меж тем поспешно и немного испуганно тараторил незнакомец. – Заявлять это с моей стороны довольно невежливо, ведь я сам еще не представился. Меня зовут Виктор Семенович Золотарев.

И он со старомодной церемонностью даже прищелкнул «каблуками». Точнее попытался, но только нелепо шаркнул носками Карлсона.

Денис поспешно сбегал в прихожую и принес гостю тапочки, кляня себя за то, что не сделал этого раньше.

«Старорежимный какой-то», – вдруг всплыла в памяти фраза, кажется, из фильма. И откуда этот «старорежимный» свалился на его голову?

– Я читал ваши книги, – между тем продолжал Золотарев. – Не обижайтесь, пожалуйста, я не люблю подобного рода популярно-приключенческую литературу, и не ради интереса к ней я читал. Из интереса… к вам.

Денис поднял брови, и плешивый Виктор Семенович поспешно закивал, подтверждая:

– Да-да… Вот тут и начнется странность.

Он откашлялся:

– Я… понимаете ли, стал видеть вас во сне.

Брови Дениса удивленно приподнялись.

– Вот даже как! – не удержался он.

– Да-да, – видя его реакцию, снова серьезно подтвердил гость. – И, знаете, очень нехорошие сны, тревожные. Вы, извините меня, в этих снах… постоянно пили виски из горлышка, шли куда-то в метели почти раздетый. Ну ладно, можно эти видения оправдать старческим маразмом. Но почему, почему именно вы мне снитесь?! Этот вопрос я себе задавал каждый день. Ну не просто же так!

– Ну а как вы сопоставили свои сны с тем, что это именно я? – поинтересовался Вишняков. – Мало ли, простите, кто мне снился. Мне бы и в голову не пришло искать в реальности приснившегося человека…

– Так я же и не искал! – горячо запротестовал Золотарев. – Это все как-то само собой, такая, знаете ли, цепь совпадений… Смотрел по-стариковски телевизор, и в новостях культуры про новые имена в развлекательной литературе речь шла… Ну а глаз у меня смолоду цепкий, я примечаю многое, профессия обязывает на детали всякие внимание обращать…

«На какой-то особый отдел, что ли, работает, – внезапно подумал Вишняков. – Шпионом… Или как это… осведомителем?..»

– Ну и вот, вас увидел по телевизору, а потом, когда приснились, и вспомнил наутро, – часто и нелепо подергивая кадыком, продолжал изрядно взволнованный Золотарев. – Так ведь и это еще не все! Мы же, как оказалось, живем в соседних домах! Я просто глазам не поверил, когда вас заметил тут у нашего продуктового. И второй раз. А потом… Я начал у дома вашего… как бы это сказать, нелегальную разведывательную деятельность, простите… И, извините, пожалуйста, иногда видел вас с бутылкой… Вы сегодня днем споткнулись и упали на мою машину – не помните?

«Ужас, – внутренне поежился писатель. – Да уж, поосторожнее бы надо с вредными привычками. Скоро я прослыву писателем-алкашом, а уж если повторится что-то вроде сегодняшнего инцидента – скажут, делириум тременс, и привет, ЛТП, или как они там сейчас называются?»

– А перед этим три ночи подряд вы мне снились с петлей на шее… – добавил мужчина.

– Что? – вздрогнул Денис.

– Увы, – искоса поглядывая на Дениса, говорил Виктор Семенович. – И прошлой ночью тоже. Но сегодня вы смотрели прямо на меня и шевелили губами. Я прочел по губам «помоги». Я чуть с ума не сошел. Не мог я дольше терпеть! Понимаю, Новый год. Но я… но вы…

– Успокойтесь, – мягко прервал Денис словоизвержение гостя.

И хотя загривок его ощетинился, как у пса, в ужасе от услышанного, и вдоль позвоночника потек холодный ручеек пота, Вишняков понял, что только в утешении кого-то другого он сможет утешиться сам.

– Признаться, мне самому успокоиться будет совсем не лишним, – запинаясь, заметил он и прошелся по кухне. – Услышать такое… Так. Спокойно. Самое лучшее успокоительное – это еда. Так что прошу к столу. Что я вас тут на кухне всухую держу, неудобно даже…

– Ой, это вы меня простите, – смущенно махнул рукой Виктор Семенович. – Надеюсь, я своим вторжением не помешал…

– Наоборот, – усмехнулся Денис, разбирая пакет, принесенный из магазина. – Скрасите мое одинокое существование. К тому же я чертовски голоден. Чай – это так, у меня есть кое-что поинтереснее. Не одному же мне все это поглощать. Надо достойно проводить старый год. Сейчас…

Выгружая продукты, Вишняков фыркнул. Собираться повеситься и накупить всяких деликатесов! Вот повесился бы он, и все это протухло бы. То есть визит дьявола и здесь оказался не лишним. Хоть Денис и не просил, но он остался в живых… Чувствовать себя живым оказалось не так уж и плохо. По крайней мере, можно еще раз основательно все обдумать. А думать – это процесс полезный. Тем более в две головы.

– Предлагаю выпить, – бодро сказал Денис. – Да не переживайте вы так. Не стоит на меня смотреть как на законченного алкоголика. Во-первых, мы сейчас будем мощно закусывать, а во-вторых, разговаривать. Спорить. Ловить истину за хвост. Если она существует, эта истина, то она в вине и в том, что мы оба хотим есть и общаться. Потому что мы пока живы…

Старичок посмотрел на него с благодарностью. Они сели за стол и принялись за курицу. То, что Золотарев бедствует и часто сидит на голодном пайке, но при этом интеллигентен до мозга костей, было видно по тому, как он ее ел. Не жадно, не торопливо, а с тем бессловесным и тихим и смиренным «наконец-то». А Денис ощутил, что за этот день прожил несколько лет – слишком много событий для него одного. И, как ни странно, они его не то чтобы успокоили, а просто примирили с тем, что в жизни может случиться всякое. И это «всякое» еще не конец света.

Они проводили старый год виски. Двух рюмок оказалось для Виктора Семеновича достаточно, чтобы он сделался более словоохотливым. Но на этот раз гость не стал рассыпаться в извинениях, а стал делиться информацией. Да такой, что у Вишнякова глаза на лоб полезли.

– Я, милый мой человек, в науке с младых ногтей, – благодушно поведал Золотарев. – Пришлось в свое время помотаться и по нашей стране, и по другим. И изучение языков – это великое дело!

– Я вот английский и то с грехом пополам знаю, – признался Денис. – А вы какие языки знаете?

– Ну, кто-то называет меня полиглотом, – скупо улыбнулся Виктор Семенович. – Но до этого далеко, конечно. Романо-германская группа языков, славянская, арабский, фарси, немного читаю на японском – о-го-го, какие интересные тексты попадаются…

– Поразительно, – пробормотал Денис, ощутив вдруг себя ничтожным мальчишкой.

Ему никогда не давались языки, в школьные и студенческие времена он едва вытягивал их на троечку. Впрочем, в них не было особой необходимости…

– Я историк, историк литературы по одному образованию, – продолжал меж тем порозовевший Золотарев, – если смотреть на предмет уже, то меня можно назвать профессором демонологии.

Он несколько смущенно хохотнул, а Денис подумал, что ослышался.

– Как вы сказали? – переспросил писатель.

– Демонологии, – глядя на него ясными глазами, повторил Виктор Семенович.

«Так, – пронеслось в голове Вишнякова. – А ведь «друг» снова не обманул. Он обещал мне помощь специалиста-историка… и вот он, историк. Оперативно, впрочем, как всегда. Мало того, ориентируется в интересующей меня теме…»

– Я, знаете ли, еще будучи студентом, исследовал феномен дьявола в литературе. В годы моей молодости интерес к этой отрасли был особо велик, – продолжал плешивый историк с лиловой бородавкой, неторопливо и деликатно обсасывая куриную косточку. – Потом времена изменились, но что уж, я-то загорелся уже и остался на долгое время одним из немногих советских литературоведов, ориентирующихся в этой теме.

– Ну, тут уж просто необходимо пригубить еще чарочку, – кивнул головой писатель, разливая виски. – И, надеюсь, вы меня просветите. Хотя бы азы. Как ни странно, этот предмет меня в последнее время меня крайне интересует…

– С удовольствием, молодой человек! – воодушевился Золотарев. – И то и другое с превеликим удовольствием!

И они пригубили еще по «чарочке».

– Ну что ж, азы так азы… А вам скучно не будет? – спохватился Золотарев.

– «Ни в каком случае, мессир, ни в каком случае», – пошутил Денис.

Если бы он был абсолютно трезв, такая тема, особенно в жизненном контексте – контексте именно его, вишняковской, жизни – повергла бы его в новый стресс. Однако виски делало свое дело, прибавив Вишнякову смелости.

– Ну-с, – говорил историк, дирижируя куриной косточкой, аки булгаковский Азазелло. – Сейчас, слава Богу, нам не нужно себя ограничивать энгельсовской версией происхождения религии, хотя она считается едва ли не каноном. Анализ самых древних источников, сравнение разных мифов приводит ученого к одной интересной мысли – изначально у человека существовало представление о двух началах, глобально отождествляющих собой Добро и Зло. С расселением Homo Sapiens по Ойкумене понятия добра и зла претерпевали солидные изменения, а трансформация языка в изолированных группах привела к тому, что менялись даже сами имена (или в данном случае названия) верховных божеств, изменялись до неузнаваемости.

Далее, с увеличением контактов между разными группами людей – племенами, городами, государствами – возникли сначала религиозные войны, выяснения, чья религия истиннее. Но всякая война заканчивается перемирием, и условием этого перемирия стало примирение племенных божеств. Так возникло язычество. Из изначальных двух сил появились сотни богов и божков, при этом после примирения разных идеологических платформ понятия добра и зла часто размывались так, что в конце концов бывшие условные дьяволы занимали места рядом с богами – так случилось с Баалом, Гекатой, Анубисом… Вскоре само понятие Бога и дьявола исчезло, стерлась всякая разница между ними, но примитивное сознание тем не менее помнило, что в конце между светом и тьмой происходит финальная битва. То есть Локи мирно жил в Асгарде до тех пор, пока не набедокурил, был наказан, обиделся и когда-нибудь устроит назло всем Готтендаммерунг.

«Довольно интересно, и совсем не так, как это преподавали в школе», – подумал Денис, снова разливая виски и подкладывая закуску на тарелку раскрасневшемуся историку.

Неоднозначным был его визит. Вишняков присматривался к гостю и раздумывал, как относиться к этому новому явлению. Да, конечно, историк литературы, полиглот, еще вдобавок и демонолог был очень ему нужен и интересен. Но это казалось… роялем в кустах, слишком уж на заказ. И слишком много в последнее время было странных личностей, которые оказывались попросту фантомами. Начиная с косой аптекарши, которая, продав ему снотворное без рецепта, исчезла неизвестно куда, Лекарство, правда, отлично действовало. Но этот случай оставлял странное послевкусие. Не бывает так в реальной жизни! Что же тогда реальность? И как Денису относиться к главному вопросу теперешней жизни – его почти дописанному роману? Как ему относиться к самой концепции романа? «Дьявол – это благо». Когда «друг с той стороны» появился в жизни Вишнякова, эта жизнь понеслась кувырком, хотя, казалось бы, ничего злодейского и не происходило. Ну, любовницу завел. Допустим, она появилась именно там, где произошла встреча писателя с Сатаной. Но Маргарита – это просто Маргарита. На ее месте могла бы оказаться какая-нибудь Светлана, Люда или Анна. Или не могла? Кто же скажет. А то, что Вишняков поддался похоти, так сам дурак… Любовница, однако, не поссорила его с женой, ее появление не привело к разводу. В этом была не заслуга Дениса, скорее, заслуга жены. Если она даже и догадывалась о чем-то, то не стала обострять ситуацию, и все сошло на нет.

Но вернемся к фантомам. Странный психоаналитик. Ведь его не было! То есть Денис беседовал о моральной подоплеке новой концепции романа неизвестно с кем – вернее, именно с фантомом, сиречь призраком. А призраки и реальность несовместимы… Но реальность не торопилась давать ответ о том, что выбрать Денису.

Что плохого дьявол сделал ему, в конце-то концов? Решительно ничего. Даже наоборот, если разобраться. Цепочка событий – и вот у Дениса наладилась профессиональная сфера. А личная? А личная разрушилась. Из-за чего? Из-за разногласий морального толка. Может быть, Денису в принципе не стоило посвящать жену в тонкости профессии?.. Да она в ней собаку съела, в этой профессии, она же филолог. И могла бы тоже стать профессором… или писателем… но выбрала то, что выбрала. И в конечном итоге сейчас и вовсе стала домохозяйкой. Это не отнимало у нее ума, а вот Дениса-то похвалить было решительно не за что…

Но вернемся же опять к фантомам. Кто этот его таинственный гость? Не исчезнет ли он, выйдя за дверь? Впрочем, даже если и исчезнет, огорчит ли это Вишнякова? Вряд ли. В конце концов, Денис и сам, если понадобится, может накопать информации по интересующему его предмету, но ведь дело даже и не в информации. А в его решении. А дьявол торопил…

Пока Денис размышлял, историк воодушевленно рассказывал о различных взаимодействиях человека с «вражьей силой». О жрецах и колдунах, шаманах, посредниках между миром людей и «темным» миром. Потом перешел к возникновению христианства, как некоего реликта первоначальной эпохи, с единым Богом и единым дьяволом.

– Впрочем, уйму языческих божеств надо куда-то девать и чем-то заменить, – говорил Виктор Семенович с придыханием, – так появилось понятие «нечистой силы» и множества дьяволов. «Имя мне легион, ибо нас множество». Соответственно, все язычники автоматически становились жрецами «темных сил», даже те, кто поклонялись божествам, ранее считавшимся светлыми. По мере укрепления новой религии и интеграции ее во властные структуры идейное противостояние переросло в физическое – так появилась «святейшая инквизиция».

Забавно, что эта структура для Церкви была совершенно лишней. Люди легко принимали новую религию, подустав от жестоких и требовательных языческих божеств, с течением времени растерявших все божеское и превратившихся в подобие сверхъестественных людей. Идея доброго, всепрощающего Бога была принята на ура. Но любые культы, чье богопочитание отличалось от общепринятого, несли угрозу светской власти Церкви, и там, где Церковь претендовала на эту власть, тут же начиналось физическое истребление ереси. Увы, это пламя охватило всю Европу, весь католический мир, размеры которого все росли вслед за новыми географическими открытиями…

– Как вообще хоть кто-то в живых остался, – представив этот размах, знакомый по школьной программе, но тогда еще не осознанный, покрутил головой Вишняков.

– Они говорили, что несли свет веры, – произнес историк, поднимая палец, – но распространяли под ее прикрытием свою алчность. И все это с благословения прелатов, полностью утративших интерес к духовной сфере…

– Жажда власти, – пробормотал Денис, но внутри уже закопошилась еретическая мысль – а кто стоял за всеми этими властолюбцами? Разве Он не жаждет абсолютной власти над людьми? Столько смертей ради того, чтобы доказать мерзость языческих культов и воссиять на этом фоне. Не странно ли… Разве очевидное нуждается в столь яростной рекламе?

И вновь Вишняков осознал, что произнес это вслух. Он быстро взглянул на историка, и тот посмотрел на писателя долгим взглядом, от которого мороз продрал по коже, но ничего не ответил. Наоборот, перевел почему-то разговор на признаки одержимости дьяволом – по тогдашним понятиям.

– Меня всерьез заинтересовал один из них – нечувствительность к боли в отдельных участках тела, – мрачно хмыкнул писатель. – Не проверить ли на себе в часы досуга и в отсутствие посторонних глаз правдивость этих утверждений…

Однако Виктор Семенович упреждающе покрутил пальцем перед писательским носом и произнес:

– Не стоит забывать, молодой человек, что эдакими измышлениями люди занимались в Средние века! Темные времена безграмотности и мракобесия! – историк икнул. – Мало того, подробности эти были в основном измышлениями отцов-инквизиторов.

«Я на его месте не был бы в этом столь уверен», – мысленно вздохнул Вишняков.

– Как вы думаете, насколько возможно в реальности явление Сатаны человеку? – пробормотал он, отводя взгляд и заняв себя опеканием гостя – снова подлил ему рюмку, положил ломтик ветчины, маслинок, свежей овощной нарезки…

– Ну а о явлениях Бога и Сатаны людям пишут до сих пор, – махнув рукой, уклончиво ответил тот, коротко взглянув на писателя. – Существует масса рациональных объяснений этому – галлюцинации в результате религиозной экзальтации, определенных духовных практик… Одержимость очень часто возникала внутри религиозных общин, в монастырях, в церковных коммунах.

«Интересно, – подумал Вишняков, – не могла ли внезапная религиозность Миры вызвать у меня подобный эффект?»

– …Под действием недиагностированных соматических и психических болезней, – продолжил историк. – Каждый решает для себя сам, буде такое произойдет. Иной раз выдумка кажется реальнее правды, а правда кажется нам выдумкой. И это, молодой человек, не измышления старого маразматика, а… как бы это сказать… философия. Мировоззрение, если угодно. Я просто ни от чего не зарекаюсь, а скриплю себе свой остаток дней. Налейте-ка еще! Простите великодушно, что-то разошелся я…

– Провожать старый год так и нужно, без сожаления, – решительно сказал Денис, и они вновь чокнулись.

Время шло, и часы уже показывали без четверти двенадцать. Виктор Семенович неловко встал, слегка покачиваясь, и хотел было откланяться, но Денис удержал его. Он давно понял, что если даже профессор – фантом, то очень одинокий, и дома его никто не ждет ни с праздничным столом, ни с поздравлениями и пожеланиями «с новым счастьем». Так же, как и самого Вишнякова, впрочем.

Президент по телевизору говорил новогоднюю речь. «Через два года будет тот же президент, – внезапно подумал Денис, вспомнив свое видение. – Хотя в принципе так и должно происходить, его же опять переизбрали». Писатель отогнал от себя непрошеное воспоминание и сосредоточился, слушая речь, хотя та его и не сильно интересовала.

Двое одиноких, волею судеб оказавшихся за одним столом мужчин смотрели на экран, но не слушали, а молча думали каждый о своем. Под бой курантов они звякнули бокалами с шампанским. Мешать виски с шампанским, конечно, не очень правильно, но сейчас как-то не думалось о правильности. Вся их жизнь была неправильной, если вдуматься. Что уж тут правильного, если они вынуждены встречать Новый год не в своих семьях и даже не в компании друзей или сослуживцев…

Вот и новая веха в их жизнях. Что принесет им «новая жизнь»? На это никто не мог ответить: ни Бог, ни дьявол. Даже если и могли, то молчали…

Снова потекла неспешная беседа под закуску, которую Денис все выуживал из холодильника, потому что курицу они благополучно прикончили. А после нескольких бокалов шампанского профессор икнул и произнес:

– А ваш «Дьявол в сердце ангела» – роман прелюбопытнейший…

Вишняков вздрогнул. Казалось бы, давно должен привыкнуть к неожиданным поворотам, а тут – на тебе…

– Будьте добры… А откуда вы… Откуда вы взяли это название? – осторожно переспросил писатель.

Виктор Семенович воззрился на него в немалом изумлении:

– Помилуйте, но о нем же писали в одном из периодических изданий! Уж как раз вы-то и должны об этом знать!

Некоторое время Вишняков оторопело смотрел на гостя, а затем хлопнул себя ладонью по лбу. Оказывается, замороченный событиями, Денис совершенно забыл о том, что Валентин Валентинович, вняв его просьбам, все же дал в одну из газет, которая писала статью об их издательстве, небольшую врезку про грядущий роман Вишнякова. Обещалось, что роман будет необычным, не таким, как серийное фэнтези, к которому уже привык читатель, а преследует целью вскрыть таящиеся в каждой душе глубины. Глубины эти разнонаправленные, и часть тяготеет к темным силам, а часть рвется к свету, и последствия выбора могут быть непредсказуемыми.

– Вы знаете, ваш выбор темы заинтересовал меня чрезвычайно, – живо продолжал историк. – Я вспомнил студенческие годы и свое рвение в этой теме, и… и раз уж мы встретились, то не могли бы вы рассказать об этом проекте поподробнее?

Вишняков поколебался. Не похоже было, что старик был фантомом или дьявольским посланником. Впрочем, определить это невозможно. Не экзорциста же вызывать, в самом деле. Да и потом, только экзорциста ему сейчас не хватало для полного счастья. А побеседовать можно, почему бы нет. Дьявол совершенно не запрещал ему упоминать об их встречах. Да только зачем бы Вишнякову рассказывать об этом, каким бы пьяным он ни был? Очень хотелось, впрочем, довериться кому-то понимающему, очень. Хотелось поддержки, определенности. Может быть, историк – это та самая соломинка, за которую стоило схватиться?..

И писатель решился. Он постепенно рассказал Золотареву практически все, умолчав пока о событиях мистических. Сказал, что долго колебался, но сейчас склонен после нескольких лет литературного застоя в этой области все же опубликовать рукопись. Но рукопись требует серьезной доработки и переосмысления. Именно из-за разногласий морального толка они и не живут сейчас с женой…

– Временно! – подчеркнул Денис, сам пытаясь в это верить.

– Мораль – это нечто, присущее личности с рождения, – безапелляционно заметил историк. – Если, конечно, это личность, а не «маугли», обезьянами воспитанный, хотя даже у них наблюдается нечто в этом роде. Переосмысление морали в процессе жизни и есть развитие личности. Это тяжкий труд самопознания. И когда мы, как и на любом пути, куда бы он ни вел, склонны к заблуждениям, провидение… Заметьте, я намеренно не называю конкретно силу с той или иной стороны… Именно провидение посылает нам подсказки. Нужно только не пропустить их. И логически осмыслить появление этих подсказок. Самому. Без какого-либо давления. Понимаете, молодой человек?..

«Если все так, – обожгло Дениса, – то подсказка и помощь пришли именно с «темной» стороны. Для работы требовалась помощь историка, и историк явился. Но рассказал он ему именно об ужасах «дьявольских» проявлений в истории, правдивой ли, вымышленной – сношений человека с нечистой силой. И не постеснялся эти ужасы расписать. А зачем бы иначе это делать, как не доказывая чистоту намерений?! Если угодно, это было в какой-то мере покаянием. Не историка перед Денисом, конечно, а дьявола перед человечеством. Вот, мол, смотрите, как много зла сделано моим именем… Так ведь именем же, а не им самим, получается! Кроме того, повинную голову меч не сечет… Так, может быть, действительно сейчас самое время раскрыть человечеству глаза на истинное положение вещей?! Устроить переворот в людском сознании? Заставить людей посмотреть, наконец, правде в глаза? А правда в том, что Сатане можно довериться.

Вот, наконец-то Денис сделал это допущение для себя самого. Ему оказано доверие, именно ему, писателю, выпала честь сделать это – донести до людей правду… И последней соломинкой, за которую в самом деле стоило хвататься, это тщедушный, плешивый старичок с лиловой бородавкой, безобидная и забитая окололитературная мышь, несправедливо задвинутая судьбой на задворки жизни, да так, что ему и на еду не хватает – да разве такими бывают дьявольские посланники?! Испокон веков именно несущие истину праведники и мученики терпят лишения… Так, может быть, это тот самый момент истины?

Денис посмотрел на профессора внимательнее. Тот держал в ладони, искалеченной артритом, веточку петрушки и моргал тяжелыми веками. «Да ведь он хочет спать!» – спохватился Вишняков. Писатель, полный сил зрелый мужчина, совершенно упустил из виду тот факт, что собеседнику его гораздо больше лет и выдерживать вот такие ночные бдения ему попросту физически тяжело.

Золотарев словно почувствовал Денисов ход мыслей и вновь сделал новую смущенную и неуклюжую попытку откланяться.

– Да что ж вы, в самом деле, полагаете, что я вас в ночь отпущу, пусть даже и на такси?.. – с укором спросил Вишняков и не удержался, чтобы не подпустить покаянную шпильку самому себе: – Вы же не юная любовница…

– Куда ж мне, – усмехнулся профессор, благодарно взглядывая на Дениса. – В любовницы да в любовники… Я и в молодости-то по этой части не дока был… Ох, как же я вам благодарен за столь радушный прием! Я как в сказке «Тысяча и одна ночь»…

«Обыватель сказал бы, «как в раю», – вскользь отметил про себя Вишняков.

– Сейчас я уложу вас. Душ и ванну не предлагаю, боюсь, вы там уснете, – засуетился он, двигаясь по квартире странной траекторией и налетая на мебель. Голова работала на удивление ясно, а вот тело подводило – в самом деле, им обоим пора было на боковую. За окнами бабахал праздничный фейерверк, приглушенный пластиком окон, в отдалении играла музыка… Страна справляла Новый год. Новое счастье. А утро вечера мудренее…

И писатель устроил гостя на ночевку – со свежим постельным бельем и теплым одеялом.

– И утром никуда не рвитесь, пожалуйста, – упреждающе произнес Денис. – Во-первых, каникулы, а во-вторых, мы еще не все с вами обсудили…

И собеседники поставили точку на этом удивительном вечере, отправившись спать.

После совместно проведенного Нового года – а ведь считается, что как встретишь Новый год, так его и проведешь – между писателем и профессором завязалось тесное общение. Пусть только по телефону. И, как водится, их беседы становились все откровеннее и задушевнее, пока наконец, как раз в канун Рождества, Вишняков не позвал нового знакомого на чай. И они полюбили чайные церемонии, пусть и не по восточным правилам, а по их личным, из фарфоровой посуды кузнецовской работы, которую притащил из дома профессор. И настал вечер, когда писатель рискнул рассказать Золотареву о явлении к нему «друга». Но представил он его явления в виде снов. «Подумает, что я псих… ну и пусть», – решил он.

– Наше знакомство началось с того, что вы мне поведали свои странные пророческие сны, – глядя исподлобья на историка и наливая ему свежезаваренный молочный улун, произнес Вишняков. – Теперь моя очередь. Во-первых, все, что вы видели про меня в своих снах, как ни странно, чистая правда. И пил я, случалось, по-черному, и петля на шее была, да не раз… А в день памятной нашей встречи, в Новый год, я в самом деле собирался покончить счеты с жизнью, и веревку припас, и…

– Да вы с ума сошли! – сердито всплеснул руками демонолог.

– Подождите, Виктор Семенович, – поднял ладонь Вишняков. – Возможно, действительно сошел, но мне нужно выговориться, иначе я этими знаниями просто подавлюсь, а мне реванш нужен… Итак, сны. В снах и видениях, столь реальных, что их легко принять за действительность, ко мне уже несколько лет являлся и является… он. Тот, о котором вы столько знаете и изучаете… его. То есть дьявол.

Виктор Семенович подскочил и забегал по кухне, несколько секунд безмолвно всплескивая руками, как подраненная птица. Он был чрезвычайно возбужден признанием писателя.

– Мой друг! Я знал, я мечтал… Мне нужно было подтверждение… И вот, и вот! – взволнованно повторял он. – Провидение свело нас!

– Провидение-сводник… – пробормотал Денис.

– Да-да, именно! – возбужденно сказал Виктор Семенович. – Не смейтесь! Сейчас я тоже расскажу вам все!

«Прямо вечер признаний какой-то… Вот и встретились, как говорится, два одиночества, – горько усмехнулся про себя Денис. – Интересно, какие еще откровения ждут меня сегодня…»

А профессор, не на шутку волнуясь, поведал следующее:

– Понимаете, дорогой мой Денис Витальевич, я в юности не смог добиться призвания и сделать карьеры. То было очень сложное время, когда порой и жизнь-то сохранить являлось проблемой…

«Не такой уж он старый, – подумал Денис. – После пятидесятых у нас вроде бы за мировоззрение не расстреливали».

– Вероятно, меня можно было бы назвать и неудачником, – продолжал Виктор Семенович, – ни жены, ни детей, ни друзей. Книжный червяк, выпускник филфака, а впоследствии факультета романо-германских языков. Но зато, как это бывает, если где-то убыло, то где-то непременно прибыло, это закон! – историк хитро засмеялся и погрозил пальцем куда-то в пространство. – Моими скромными трудами заинтересовался один высокопоставленный человек, не стану называть его фамилию, вам она все равно ничего не скажет. Благодаря ему у меня появилась возможность проводить любые исследования в библиотечных архивах не только России, но и некоторых других стран. Я стал настоящим фанатиком! А плох ученый, если он не фанатик… Диссертацию защитил, и то сравнительно недавно, двадцать шесть лет назад, ведь в советские времена меня с этой темой, с позволения сказать, не на любой порог пускали, а в святых девяностых – наоборот. Я даже попал в академики РАЕН, толку-то с этого… Неважно, зато теперь у меня столь обширные познания, что я мог бы стать консультантом в теме о дьяволе где угодно и для кого угодно! Мои работы печатают и переводят. Спрашивается, почему я беден и неизвестен? Потому что размах не тот, да и начал поздновато, увы. Тема специфическая. Да, печатают, да, переводят. И я, бывает, перевожу. С немецкого, с французского… Но до обидного мало. Поэтому и получаю гроши. Вы знаете, сколько нынче переводчики получают?.. Лучше и не знать. Я случайно, по телевизору, в новостях, узнал, а потом услышал из уст одного из современных писателей о романе «Дьявол в сердце ангела» и заинтересовался с научной точки зрения. Поэтому и личность ваша меня весьма заинтересовала, весьма! Вот я, с позволения сказать, и нарисовался… Тем более эти наши с вами сны… Да не сны это, а самый настоящий знак! Знак того, что работа ваша людям нужна, что они ее ждут, что настало время. Ну, когда еще, как не сейчас, а?

Определенная логика в этом, конечно, была. Метафизическая, разумеется, не подкрепленная ортодоксальной наукой и точными данными, но… есть такие области, где подтверждений практически быть не может – не звать же дьявола на научную конференцию и не давать ему микрофон… Впрочем, его микрофоном должен был стать Денис. Да не микрофоном, а рупором. Если уж вещать о таком глобальном перевороте в людском сознании, то непременно в рупор, и не иначе. Сейчас чрезвычайно трудно докричаться до закоснелых сердец и пресыщенных умов, и раз уж Вишняков был избран на эту миссию, то нести ее нужно осознанно и с серьезной подготовкой. И желательно с помощью и поддержкой.

– И если хотите, мы могли бы, с вашего позволения, даже сотрудничать, – эхом продолжил писательские мысли Золотарев. – Я же как раз на это более всего пригоден. Добывать информацию, систематизировать, упорядочивать… Да мы с вами такие аргументы нароем, что оппонентам крыть будет нечем! Отнесемся к этому, как к сложной защите диссертации, и выстоим! Не можем не выстоять. Вот вы будете смеяться, а я окрылен! Я как мальчишка, который играет в супергероя и собирается спасать мир. Да вот только это не игра, совсем не игра. Не пугайтесь, дорогой мой, но именно вам и предстоит спасти мир и освободить людской разум от многовековой зашоренности. И сделать это надо сейчас, пришло время. Вы же писатель, вы знаете, чем дышит и живет, не побоюсь этого слова, народ. Вы знаете, каких слов он ждет, что сможет зажечь сердца! А я помогу, насколько хватит моих старческих сил, помогу! Вот, собственно говоря, и все.

«Все, – подумал Вишняков в немалом возбуждении, переварив услышанное. – Хорошенькое «все»… А что все-то?! Ведь он не знает, что вариантов романа два. Знает только то, что мой роман по его любимой, точнее, изученной им вдоль и поперек теме… А ну как он ждет, что хвала будет вознесена противоположной силе? Хотя… Нет, я совершенно не готов обсуждать с ним оба этих варианта. Равно как и каждый по отдельности. Потому что я и сам-то в смятении. И более всего хочу не решать столь глобальные проблемы, а просто тихо писать и писать про своего Олафа. Вот ведь… «Супергерой, спасающий мир»… Да ничего нет страшнее, чем оказаться супергероем, да еще перед таким выбором. Знать бы, что спасет мир, а что его погубит… Ага, знал бы прикуп, жил бы в Сочи».

– Дорогой профессор, – сказал Денис. – Все, что вы рассказали мне, столь же мистично, сколь и судьбоносно. Но я сейчас нахожусь, если можно так выразиться, в точке нуля. Много сделано, но многое и еще предстоит. Казалось бы, чего проще – надо уже, наконец, дописать и издать книгу. Но… Виктор Семенович… мне почему-то не пишется.

Профессор посмотрел на него, нахмурившись.

– Вот не пишется, и все… – развел руками Вишняков. – Я сейчас просто думаю. Вы ученый, вы прекрасно знаете, что думать – это тоже работа. А у меня, если хотите, творческий застой…

Историк по-прежнему молчал и смотрел на писателя непонятно. Внезапно из его левой ноздри показалась густая темная капля. Капля набухла и тяжело поползла вниз. Темная, густая дорожка крови. Точно такая же показалась и из правой ноздри Виктора Семеновича.

– Голова кружится, – низким, чужим голосом произнес историк, и пока он говорил, кровь добралась до его губ, затекла в рот. – Я… давление подскочило.

– Лечь, вам надо лечь немедленно! – всполошился Денис.

Он подскочил к старику, взял его за плечи, помог дойти до дивана и уложил, стараясь, чтобы голова того была повернута набок, метнулся в кухню за льдом.

«Я помню, как у Ваньки шла кровь носом, помню, что сказал врач, но у него кровь была алая и быстро бежала, – в смятении думал писатель. – А это? Это не давление, наверняка что-то серьезнее…»

– Я вызову «Скорую», – сообщил Вишняков, прикладывая к переносице историка пакетик со льдом и вытирая ватными дисками темно-красные полоски под носом и с губ старика.

– Спасибо, друг мой, что вы со мной так возитесь, но «Скорую» не надо ни в коем случае, – твердо отказался профессор, при этом его голос вновь исказился, но вид у него был очень напуганным и растерянным. – И ни при каких обстоятельствах. Это у меня бывает… Давление. Я же все-таки… в возрасте. А в больницу… нет.

– Да вы же не маленький, чтобы врачей-то бояться, – пытался его урезонить напугавшийся не на шутку писатель. – Я же вам помочь-то не смогу, если это что-то серьезное, я ведь не медик…

– От врачей мне только хуже будет, – убежденно продолжал отказываться Золотарев. – А в больнице я просто сразу умру. Это не капризы, это… я просто редко болею. А отец мой именно в больнице и умер… Не огорчайте меня, друг мой.

– Ну, тогда крепкого сладкого чаю хотя бы, – сдался Вишняков и снова ринулся на кухню.

– Я просто… хоть под конец жизни хотел быть нужным… полезным… – еле слышно пробормотал старик, когда Денис вернулся; вдруг его морщинистые нижние веки набухли от слез, и он внезапно визгливо вскрикнул: – И подольше заниматься своим любимым делом, и просто жить!

Писатель растерялся еще больше. Он внезапно увидел, сколь беспомощен этот тщедушный, одинокий и никому не нужный человек. И каким же нужно быть бессердечным, чтобы…

– Ну, если хотите, – неуверенно произнес Вишняков, – я дам вам прочесть все, что у меня есть по этой теме. Свои наброски. Может быть, вы и вправду займетесь систематизацией моих отрывочных исторических сведений в тексте, подскажете что-то, поправите откровенные ляпы… Мне просто неловко вас всем этим загружать, и только.

– Меня можно и нужно загружать именно этим, – жалко пробормотал Золотарев. – Ведь это дело моей жизни, и я… просто почту за честь помогать вам…

– Ну, хорошо… Я приму вашу помощь с огромной благодарностью, – согласился Денис, окончательно сбитый с толку нервностью и горячностью историка. – В самом деле, возможно, мы вместе откроем путь каким-то свежим идеям.

Виктор Семенович смотрел на него с благодарностью, часто и тяжело дыша. Кровь унялась…

Но ночевать у Вишнякова профессор демонологии отказался наотрез. Через полчаса, уверяя, что чувствует себя отлично, Золотарев отправился домой. Единственное, на что уговорил его Вишняков, так это доехать на такси, которое ему писатель вызвал. Прибывший водитель, взглянув на старика, не удивился, что проехать надо всего несколько домов, даже не кварталов.

– Отец? – вполголоса понимающе спросил он у Вишнякова. Тот не стал отрицать, но по спине почему-то поползли мурашки.