Вот и Новый год. Уже сегодня. Уже скоро.

Было три часа дня. Денис пошел в магазин, купил, особо не присматриваясь, какой-то дорогой мясной нарезки, фруктов, курицу-гриль, две бутылки виски. Тянуло его на американскую и шотландскую самогонку, как называл ее всегда Мишка… Ах, Мишка-Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня? Эх, Денис-Денис. Это кем же надо быть, чтобы потерять друга? Лучшего друга! Семью… Что у него теперь осталось? Работа и алкоголь? Хорошо хоть это…

Денис выпил у магазина из горлышка сразу треть бутылки. Его собственное горло сразу сначала горячо размягчилось, потом стало саднить. Откусил яблоко, скривился – такое оно оказалось кислое, хоть и сочное.

Надо сегодня напиться, что называется, до положения риз. Выключить все телефоны и пить-пить-пить… И сдохнуть в луже собственной рвоты. Плевать. Никто и не вспомнит. Для читателей он просто петрушка, клоун на потребу, не более. Как мыльная опера в телевизоре. Помусолили и отложили или выключили. Максимум, помянут в нескольких ток-шоу, да желтые газетенки тиснут пару статеек: «Модный писатель под Новый год перебрал и склеил ласты». Хотя нет, с учетом того, что зима, «отбросил коньки».

Когда он сворачивал к дому, из арки выдвигалась семья – муж, жена, двое детишек. Смеются, дурачатся. Отец в каждой руке тащил по два объемистых пакета из супермаркета и тем не менее умудрялся уворачиваться от напрыгивающих на него детей, наравне с ними корчил смешные рожицы…

Сердце Вишнякова сжалось, дало сбой. Он уже не сможет так веселиться со своей семьей, таскать домой пакеты с продуктами. Несет в клюве свою холостяцкую пайку. Готовить даже не надо. Он почему-то вспомнил, как всегда радостно и вкусно встречала его Мира, когда он возвращался с семинаров. И когда он возвращался от любовницы…

Денис усилием воли заставил воспоминания утихомириться. Это помогало ненадолго. Ощущение вины выедало его изнутри. Он уж думал, что в нем нечему болеть. Оказалось, что очень даже есть чему. А с этим мужику жить невозможно. Все чаще тянуло в груди слева…

Вишняков вернулся домой, не разуваясь и не раздеваясь, присел к столу и включил макбук. Открылись многочисленные вкладки. Нет, это было не наработками для новой рукописи, а… гимном суициду. Вот они, вкладки. Накопанные в интернетных форумах сведения о том, как вернее всего лишить себя жизни.

О-о, он посвятил изучению этой темы довольно много времени, упиваясь и смакуя.

Снотворное? Глупо. Вспомнил, как год назад случайно в ленте новостей в «ВКонтакте» увидел на стене старого знакомого его пафосное решение уйти из жизни посредством снотворного. Тьфу. Театральный жест. Если всерьез хотят покончить с жизнью, объявления об этом на стену не вывешивают. Этот человек хотел, чтобы его остановили… Каждая буква кричала об этом: «Спасите меня, хоть кто-нибудь!» Хотя сам он, вероятно, полагал, что это просто крик отчаяния… Денис знал его адрес, позвонил в МЧС. Знакомого спасли без особого труда. Но с тех пор мысль о суициде прочно пустила корни в голове Вишнякова. Не хочется быть дураком и слабаком. Он Денис Вишняков, известный писатель. И далеко не дурак, хотя, чего уж там, довольно мягкотелый. Но в этом случае он поступит твердо. Надо только, чтобы наверняка…

Рука вновь невольно потянулась к телефону, сердце больно сжалось, перед глазами – вновь явление из арки счастливой семьи. Он остановил руку, даже спрятал ее за спину. Позвонить – значит дать слабину, уподобиться знакомому из френдленты: «Остановите меня…» Нет. Меня уже не остановить.

Он глотнул из горлышка еще виски. Шаркая, как столетний старик, поплелся в прихожую, стащил пальто, сбросил ботинки, надел шлепанцы и улиткой проволокся обратно в комнату. «Больная улитка», – вспомнил он. Нет ничего хуже памяти. Память – это и прокурор, и палач в одном лице, она с циничной улыбкой выдает самые болезненные воспоминания, словно пулю в голову посреди кафельного коридора.

А кстати, вот. Что тут думать-то! Решение пришло проще не бывает. Его подсказал сон двухлетней давности. Кошмар о Тодрике-Вонючке. Петля. Прекрасное подтверждение тому, как работает подсознание. Он же все время думает о способе ухода! Почему это началось так давно? Теперь уже неважно… Впрочем, вполне понятно. Он же встретился в кафе с героем своего романа… Забавный каламбур. «Ах, вы – герой не моего романа!» Моего-моего…

С тех пор как произошла эта встреча, его жизнь стала напоминать качели. Нет, болтанку на борту тонущего судна. Почему тонущего? «Титаник» тоже был богатым, сверкающим, гордым. А потом взял и затонул…

Ну, так тому и быть. Это случится сегодня. И даже прямо сейчас. Зачем тянуть-то?! Для чего, для кого?

Как хорошо пригодится крюк для большой дорогой люстры, которую он купил, делая ремонт, чтобы жену порадовать… Чтобы ей было больше света. Не вышло, ну да ничего; может, теперь она порадуется? Жена. Интересно, чья она теперь жена? Она же собиралась. Видимо, это уже произошло. То есть не сам факт замужества, а… это. Ведь перед тем, как выйти замуж, должны же быть какие-то встречи…

Вишняков заскрипел зубами. С тех пор как он услышал вчера от тещи про это чертово замужество, не мог думать ни о чем больше. Его Мира с другим. С другим! Это казалось невозможным, но… она же просто женщина. С глаз долой, из сердца вон. Ну и что, что Денис теперь состоятелен? Мира за богатством никогда не бегала. Ее можно было приманить только на ласку и внимание, как пугливого нежного зверька. Кто же эта шустрая сволочь, откуда он выполз?! А ведь его Мира не была склонной к авантюрам. Никогда. Значит, это кто-то очень крутой. Джеймс Бонд. Нет, Николас Кейдж. У него все время роли жалостливые такие, вечно плачущие глаза на лошадином лице… Интересно, у нового Мириного мужика тоже лошадиное лицо?..

Люстру придется снять. Тяжеловато будет, да и потолки высокие.

Поставил стул на тяжелый обеденный стол, на него стопку книг. Не своих, свои тоненькие. Что ж он такие тоненькие книги-то пишет… ну да к черту. Взял собрание сочинений Гоголя. Вот мощный писатель был. Тоже с нечистой силой знался, наверно, не без этого… Спросить бы у «друга». Денис усмехнулся. Ну да. Только «друга» и не хватает ему сейчас для полного счастья. Денис не будет его звать. Он совершенно не хочет, чтобы его вынимали из петли. Не контролирует же он каждый шаг Вишнякова…

Денис взобрался на верхотуру, потянулся к люстре. Взгляд мимоходом зацепился за белую папку на запыленной поверхности шкафа. Это профессиональное. Даже на краю жизни бумажки будут интересовать. Хотя тоже к черту.

И тут нога его поехала со стопки книг. «Дьявол!» – с этим восклицанием он сверзился со стола, больно зашибив плечо. Уж разумеется, не обошлось без его участия. Помяни, и он тут как тут! Поосторожней бы с призывами такими, правильно Валентин Валентиныч заметил, слишком часто он стал поминать лукавого, да без затей…

Внезапно в дверь постучали. Как тогда, в первый раз, с гробовщиком недоделанным. Это тоже было зимой… Какого черта они стучат?! Есть же электричество, есть кнопка звонка!

Свирепея, Вишняков рванулся в прихожую. Набить морду, кто бы ни был. Ну, разве что это окажется Анна Мироновна… Анне Мироновне морду бить нехорошо…

За дверью никого не оказалось, зато на лестнице послышался убегающий топот. Нервы Дениса и так были взвинчены до предела, а теперь злость достигла небывалой концентрации.

Он бросился в погоню, без пальто, в тапочках. Метель обожгла сразу – бросилась в лицо, забилась в горло, не давая дышать. Сквозь ее пелену маячила убегающая через дорогу фигура.

Да что же это такое?! Вишняков бросился за этой тенью в подъезд внезапно оказавшегося перед ним дома. Он не помнил этого дома через дорогу… впрочем, все равно. Догнать! Он пробежал несколько пролетов вверх по лестнице. Его шагам вторило гулкое эхо. Топот впереди внезапно затих, и хлопнула дверь. Куда скрылась эта сволочь?! На площадке была только одна дверь. Дом какой-то новой архитектуры: витые кованые перила, высокие потолки, пол не из серого бетона, а покрыт керамогранитом. Ничего себе дом… И видимо, недавно построен и заселен, даже звонка нет. Ну, хорошо же. Нет звонка – будем стучать! К нему же не стесняются стучать?! Тогда ему с какой стати стесняться?! Вишняков яростно заколошматил в дверь, и она вдруг неожиданно поддалась нажиму, видимо, была просто захлопнута, а не заперта. Денис влетел в просторный холл, миновал коридор, освещенный неярким желтым светом бра, через арку пробежал в большую комнату… и обомлел.

Хотя картина, открывшаяся ему, была самой что ни на есть обыкновенной. Посреди просторного, словно для балов спроектированного, зала стояла наряженная елка. Всю стену занимал огромный экран телевизора, и с этого экрана президент произносил свою ежегодную предпраздничную речь.

За столом сидело семейство. Самое обычное семейство, каких много. Мужчина в белой рубашке. Да, он у себя дома, но праздник же, почему бы и не переодеться на праздник… Рядом на стуле с высокой резной спинкой его супруга в нарядном платье, которое ей невероятно шло. Рядом с ней сидел подросток, углубившийся в смартфон. Все поколение подростков нынче не поднимают глаз от своих навороченных гаджетов… Возле подростка – девочка помладше года на два. Пушистые волосы, убранные в заплетенную короной косу. А у хозяйки дома на руках еще один малыш. На вид ему всего годика полтора, пухлощекий крепыш, улыбается, дрыгает ножкой, что-то лопочет, протягивая к телевизору растопыренные пальчики…

Банальная семейная идиллия, вот только… в хозяине дома Вишняков узнал… себя!

Да, это был именно он, писатель Денис Вишняков собственной персоной. Его спутница в красивом платье – это Мирослава. Он не помнил у нее такого платья… Да что там платье! Подросток – это Ванечка. Вот, значит, каким он станет через несколько лет… Красавец парень! И как он похож на Миру! Почему Денис не замечал, что Ванька так похож на его Миру?! Только зачем он неотрывно смотрит в экран смартфона? Тот подсвечивает его лицо синим, делая из его сына какого-то утопленника… Катюшка. Катюшка с прической, как у царицы. Красавица. Тоже похожа на жену. Чуть-чуть и на Дениса, конечно, но все-таки больше на жену. Какие у них красивые дети!

Это не его дом. Но это определенно его Мира, и его сын и дочь. И на руках у Миры – ребенок. Но у них нет третьего ребенка! Мира… Она же собиралась замуж?! То есть… Это ее ребенок? Уже? Но этот ребенок как две капли воды похож на него самого, Дениса Вишнякова! То есть это не просто ее, это их общий ребенок?!

Денис, задохнувшийся после обжигающей метели, не в состоянии протолкнуть воздух в легкие, стоял в проеме арки изваянием, а люди за столом не замечали его. Не слышали. Не видели. Смотрели сквозь него, точно он был призраком. Нет, даже не призраком. Его, Дениса Вишнякова, не было ни в каком виде, даже призрачном. Есть только эта комната и… его астральная проекция.

Кажется, он продолжает видеть странный сон… Или это виски? Или он окончательно сошел с ума? Или умер?! Когда он успел, он же только собирался…

– Э-эй! – во все горло закричал Денис, размахивая руками.

Он иногда кричал во сне и просыпался от собственного крика. Иногда его будила Мирослава, нежно прикасаясь к его лицу. Но сейчас он кричал и не слышал своего голоса. Речь президента: «Благодаря стабилизировавшемуся международному положению мы можем с уверенностью смотреть в будущее»… Лепет ребенка на руках у Мирославы раздавался у Дениса в ушах отчетливо. А он сам, сидящий во главе стола в белой рубашке, спокойный и слегка улыбающийся… и беззвучно кричащий в арочном проеме собственной, но чужой квартиры…

Вишняков нашел в себе силы повернуться и в панике бросился вон. Распахнул дверь и побежал вниз по лестнице. Кажется, он поднимался на один пролет?! Почему же сейчас ступени тянутся так долго? Он бежал, спотыкаясь и продолжая кричать во все горло. Шаги его эхом метались от стены к стене, множась и дробясь, а горло по-прежнему не издавало ни звука. Лестница удлинилась на многие километры, стены гнулись, как резиновые, но переливались зеркальным блеском, бессчетно отражая ошалело мчащуюся фигуру. Его лицо со вздыбленными, как у безумца, волосами и выпученными глазами. Дыхание Вишнякова клокотало в груди огненной лавой, сердце грозило сокрушить ребра и выскочить наружу. Дом не отпускал.

– Господи! – внезапно вырвалось у Дениса, и он вдруг услышал наконец со стороны свой отчаянный крик: – Господи, за что же мне все это?!

И тут же перед ним замаячила дверь подъезда. Опрометью, с вытянутыми вперед руками, едва не протаранив ее, писатель выскочил на улицу, в метель. По инерции пробежал еще несколько шагов. Метель, как дикий, но укрощенный зверь, пометалась вокруг него еще несколько секунд и улеглась, как не было. Денис обернулся напоследок на подъезд, из которого так панически выскочил только что…

Дома не было. За его спиной оказалась обнесенная оградой строительная площадка. На ней цветной щит с изображением дома новой архитектуры. Не веря, Денис, вернулся и подошел вплотную, вгляделся попристальнее. За оградой стояла техника, за ней высились сваи, пронзающие наполовину возведенный фундамент, рядом – покрытая снегом куча строительного мусора, дальше грудились вагончики-теплушки, посреди всего этого ходили рабочие, вяло переругиваясь на среднеазиатско-русском суржике. Ну, как обычно, как зима – так стройка, все очень вовремя. Вишняков вернулся к рекламному щиту. Название компании-застройщика ничего ему не сказало, он забыл его тут же. Да мало ли сейчас застройщиков… План сдачи дома – через два года… Бред.

Вдруг он почувствовал, что его сотрясает дрожь, и опустил глаза. Взгляд уперся в клетчатые носы домашних тапочек. Что же это такое?! А… ну да, он же выскочил из дома вслед за неведомым посетителем, который… кто же это стучал все-таки?! Дениса снова пробрала дрожь, на этот раз от страха. Только теперь он начал осознавать масштабы своего бедствия. Нищета молодости, которая тогда вгоняла его в депрессию, и все его печали из-за невозможности обеспечить семью теперь казались ему каким-то уютным детским лепетом. На него надвигалось нечто. Пугающе-холодное, огромное, как цунами, и беспощадное, как голодная акула. Как же он вляпался! От того, что с ним происходило, невозможно было спрятаться, и не было у него никакой защиты. Вишняков обнял себя обеими руками, пытаясь унять дрожь и чувствуя себя маленьким загнанным мышонком. «Помоги, Господи», – сами собой шевельнулись его немеющие губы, и Дениса даже не удивило, что он впервые за много дней обратился к Тому, кого сам едва ли не ненавидел и точно не раз оскорбил в своей книге.

Рядом вдруг взвизгнули тормоза и распахнулась дверца серебристой «Ауди». В салоне сидели две хохочущие девушки, на одной были заячьи ушки, на второй – красный бархатный колпачок Санты. Парень, белозубый афроамериканец в растаманской шапочке, точно сошедший с кадров голливудской молодежной комедии, выглянул через опущенное стекло и обратился к нему на чистейшем русском языке: «Эй, бро, ты в порядке? Чего голый бродишь, не в Африке!»

– Ну что ты его морозишь, Лешка, – вступилась девушка Санта-Клаус. – Садитесь в машину… Лен, подвинься!

Совершенно замороченный, Вишняков машинально нырнул в гостеприимно распахнутую дверцу «Ауди». В салоне было тепло, приятно пахло легкими женскими духами, и тихонько наигрывала этномузыка, какие-то барабаны и флейта.

– Эй, Новый год сегодня! – весело продолжал чернокожий Лешка. – Встретить его надо живым! Тебе куда вообще?

Вишняков, все еще костяной от холода – ему казалось, что замерзли даже его мысли, – назвал адрес.

– Хвосто-ов?! – присвистнул растаман. – Это ж чуть не на другом конце Москвы… тебя как вообще сюда занесло?

– Я… я не знаю… – потерянно отозвался Денис, и девушки переглянулись.

– Это ты, друг, рано праздновать начал, – умудренно сказал Леша. – Так бывает. Но с такими темпами тебя на все праздники-то не хватит, ты пойми, братишка! Чего воскурили-то?

Последний вопрос он задал, доверительно перегнувшись к Вишнякову с переднего сиденья.

– Фимиам… – неожиданно выскочил у Дениса ответ.

Леша понимающе хохотнул.

– Мне б такой приход! – уважительно отозвался он и снова расхохотался, трогаясь с места. – Ладно, сейчас домчимся!

Другой конец Москвы? Что за бред сегодня творится? Но и это еще, оказывается, был не конец бреда.

Они действительно домчались, благополучно не попав ни в одну пробку, и даже светофоры все, как один, благожелательно мигали зеленым. Вишняков поблагодарил веселую компанию, вышел из машины и поплелся к дому. У самого подъезда увидел чью-то машину, незнакомую. Какой-то старый замызганный «жигуль». Да мало ли машин может быть у дома, все не упомнить. Но эта просто притянула взгляд.

Не сама машина. Наклейка. На ней был улыбающийся рогатый красавец в алом развевающемся плаще. Ну, здравствуй, «друг с той стороны», где бы свидеться…

Писатель не удержался на ногах, упал руками на «Жигули», почти поцеловался с наклейкой. Руки обожгло холодом. Да что ж такое! Денис с трудом смог выпрямиться и пошел, точнее потрусил, позорно шаркая тапками, в подъезд. Пару раз оступился, роняя тапку, наступил в холодную снеговую жижу. Носок тут же промок насквозь.

Денис даже не заметил, каким пристальным взглядом провожал его человек, сидящий за рулем «Жигулей». Мужчина казался очень старым. Он был плешив и неказист, левую щеку украшала большая лиловая бородавка…

Дикая прогулка отрезвила Дениса. Все его мысли были только о горячем чае. Уж куда там о самоубийстве, не до него сейчас. Перед глазами стояло видение с собой в главной роли. У него все хорошо. Новая квартира, его дети подросли. Жена с ним. Третий ребенок. Это что – галлюцинация, психоз? Или… Что-то сжалось в груди. Может, это его будущее? Может, откуда-то сверху ему дали намек? На что? Что вот повесится и в загробной жизни все будет наконец хорошо? Бред. Пить надо меньше.

Денис поспешно содрал с себя мокрые носки, осознавая, насколько окоченели ступни. Не хватает еще схватить простуду… Горячий душ окончательно вернул его в реальность. Кружка крепкого свежезаваренного сладкого чая с лимоном и каплей коньяка завершила начатое горячим душем. Вдруг вспомнилась папка на шкафу. Что за папка? Смутно знакомая…

Денис снова влез на стол – люстра подождет – и снял папку. Заломленный правый уголок, красные и синие полоски маркера, перевязана белыми тесемками… Как же он мог забыть, что полгода назад, когда закрутилась эта эпопея с Варенцовой, он в сердцах забросил туда свою рукопись?! Да, вот они, страницы синопсиса, наброски. Может быть, все это бред? Зачем ему это? Какой роман ему писать? Тот, где дьявол «плохой», или тот, где он спаситель человечества?

Вариант с «плохим» дьяволом нравился Мирославе. А Мирослава выходит замуж… Что ж, она имеет на это все права. Она имеет право быть счастливой. С таким мужем, как Денис, видимо, и вправду каши не сваришь. Каша у него в голове. Как же он запутался…

И тут снова вспомнились слова «друга»: «Когда ты окажешься на самом краю, когда поймешь, что тебе все же нужна моя помощь, только позови…»

Вот сейчас он по-настоящему был на краю. Он чуть не лишил себя жизни. Он снова попал в какой-то нереальный мир, экскурсия в который как пить дать была устроена самим «другом». Его жена, его Мира, сейчас неизвестно с кем. Его дети, возможно, зовут папой чужого дядю. Но нет злодея, который все это совершил, а если уж быть совсем честным с самим собой, то сам Денис всему виной. Он, как говорится, сам себе злобный Буратино. Неизвестно, какая помощь ему сейчас нужна, но папка была самым недвусмысленным знаком. Какая-то часть его жизни поставила точку. И даже enter. Который абзац. И это действительно полный абзац. Баста… Все возвращается на круги своя.

Сжав папку с рукописью в руках и пустыми глазами глядя в пространство, Денис еле слышно прошептал: «Где ты?! Я перестал понимать, что мне делать. Я перестал понимать, зачем мне жить…»

– Ну что, совсем тебя припекло? – сочувственно спросил «друг», как ни в чем не бывало выходя из зеркала.

Денис сидел на кухне. Его собеседник присел на соседний стул.

– Красивый стул, – оценил он, неспешно оглядываясь. – И ремонт красивый. Грамотно и вполне стильно. Люстра только помпезная слишком и для этой гостиной не слишком подходит. Она бы в аккурат сгодилась в том доме, куда ты сегодня невзначай заскочил на огонек – там потолки, может, такие же высокие, но площадью побольше…

– Это ты меня туда привел? – в лоб спросил Денис.

– Это ты себя туда привел, – спокойно ответил дьявол. – Помнишь анекдот про француженку? Снится ей, что она бродит по ночной Ницце. А за ней, прячась в тени, крадется мужчина. Куда бы она ни свернула, куда бы ни пошла, он идет за ней как привязанный. Она убыстряет шаг, и он увеличивает скорость. Наконец она бросается бежать и влетает в подъезд. Вот просто как ты сегодня. Слышит за собой топот преследователя, вскакивает в лифт, надеясь, что успела… Ан нет, не успела, и в последнюю секунду он ужом проскальзывает за ней в кабинку. Француженка в отчаянии заламывает руки: «Что вам надо, мсье?!» – «Не знаю, мадам, – невозмутимо отвечает он. – Ведь это ваш сон». Ну, вот как-то так.

Денис молчал. Ему было нечем крыть.

– Знаешь, я все никак забыть не могу, как ты ту китаяночку отметелил, – безжалостно продолжал сатана. – Впечатлительный слишком. Ну да, та «черная месса» даже на меня подействовала угнетающе. Но почему кто-то должен страдать от того, что ты впечатлительный? А кого в следующий раз изобьешь? Жену? Ребенка? Тещу? Соседку Анну Мироновну?.. Шучу… Хотя это смех сквозь слезы.

Вишняков молчал.

Дьявол встал, с хрустом потянулся и в задумчивости прошелся по кухне, трогая плитку на стене:

– Нет, правда, хороший ремонт, зря она так… Но вернемся к люстре. Точнее, к крюку. Такое впечатление, что ты эту люстру только из-за крюка и брал. Вешаться, значит, решил… умно, ничего не скажешь.

И резко придвинулся к самому лицу Дениса:

– Думаешь, я был бы этому рад?

Тот отшатнулся.

Несколько секунд дьявол пристально смотрел ему в глаза – холодно, оценивающе, как до этого на новый стул. Затем взгляд его смягчился, он усмехнулся:

– Ну ладно, хорошо, уболтал, признаюсь – это я тебя в это приключение втравил, когда ты голыми пятками по морозу сверкал.

– Не сомневался, – отвернувшись, сказал Денис.

– А подумать, зачем мне это было надо, религия не позволяет? – прищурился собеседник. – Видишь ли, я не верю в душеспасительные беседы. Толку от них никакого. А вот хорошая встряска всегда в голове ставит на место сдвинувшиеся шарики. Так что я не стал отговаривать тебя лезть в петлю. Вместо этого… Ну, ты сам мог оценить. И, как видишь, результаты налицо. Не повесился, живой сидишь в уютной кухне, душ принял, чаю попил, даже с коньячком… А чтобы вернуть тебя в это состояние, нужна была хорошая оплеуха. Как пощечину дают, когда у человека истерика. А кто дает пощечину человеку в истерике? Правильно. Тот, кто хочет, чтобы человек из истерического состояния вернулся в нормальное.

Денис оторопел. Такой поворот совершенно не приходил ему в голову!

– Не сомневался он, – в тон ему скорбно и тихо сказал дьявол. – И опять ты меня обидел. Кому ты там моления-то воссылал, чтобы тебя со страшной лестницы сняли? Нет, ты так и не выбрал сторону, оттого у тебя все идет наперекосяк. Куда ты бежал-то? Домой, к крюку? Может, хочешь продолжить начатое? Так ты не стесняйся. Мы ж свои, правда?

Денис снова замолчал. «Друг» бил его железной логикой, как котенка. Может быть, именно этого ему, Денису, и не хватало? Он просто заигрался, заблудился в очередной раз и пошел не туда… Он бы еще в храм пошел. Нет уж. Бывали. Просили. Просили в одном месте, получили в другом…

Но в сознании Дениса парадоксальным образом появилось новое чувство. Чувство противления. Почему дьявол всегда и во всем прав, а он, Денис Вишняков, вечно ошибается? По сути, игра шла в одни ворота – в его, Дениса Вишнякова, ворота, и сколько ни маскируй это оборотами вроде «Наверно, это я виноват», чувство того, что тебя ведут, словно теленка на шворочке, не пропадало.

– То есть ты до сих пор сомневаешься, что я могу быть, как ты говоришь, «хорошим», и считаешь меня монстром? – эхом его мыслей изрекал сатана, ничуть не издеваясь. – Знаешь, Денис, когда-то ты спросил меня, почему из всех твоих коллег по цеху я выбрал тебя. Отвечу – потому, что я заметил твой несомненный талант видеть мир таким, каков он есть, но при этом чувствовать те глубинные мотивы, те причинно-следственные связи, что двигают им. Проще говоря, ты был самым свободным из всех талантливых ребят, но самый свободный еще не значит свободный. Я вижу, и теперь еще с большей ясностью, что «культурный код», «коллективное бессознательное», а говоря попросту – манипулятивный бред владеют тобой, как и любым другим человеком из плоти и крови.

Он снова прошелся по кухне, потрогал цветок на окне, взял стоящую рядом синюю леечку, полил засохшую землю. Денис провожал расширившимися глазами каждое его движение, и снова в сознании его произошел переворот. То, что он считал злом, снова обернулось благом. То, что казалось ему издевательским мороком, просто было альтернативной реальностью, только и всего. Чистый и уютный новый дом. Вся семья в сборе. Они с Мирославой снова вместе. Прибавление в семье. Новый год…

– Если я издам роман, ты действительно сделаешь то, что я захочу? – глухо спросил Денис, не поднимая глаз.

Его визави поставил на место леечку и устало пожал плечами:

– Конечно. Я не устану тебе это повторять. Для тебя – все, что угодно. Кроме войны, глобальных катастроф и прочего. Наоборот. Будем говорить только о позитиве. Например, я могу вернуть твою семью, ты ведь этого сейчас хочешь?

Денис дернулся, точно его обожгло. Визави бил прямо по больному…

– Верну тебе друга Мишку, да все, что угодно! – продолжал собеседник. – А тебе всего-навсего нужно будет издать рукопись, которая уже практически готова, просто нуждается в шлифовке. Ведь Валентиныч обещал тебе ее издать? Сделает, раз обещал. Рекламу даст, чтобы ее покупали и читали – на это моя помощь тебе, считай, уже не нужна. Ты и так уж разрекламирован выше крыши, теперь твое имя подскочило в рейтинге, Варенцова локти кусает, что допустила тебя к кормушке. А реклама – это уже целиком твоя писательская заслуга. Твои тексты нравятся людям, это главное. Ты имеешь право на известность. На счастье. На любовь. На покой. И ведь, заметь, я собираюсь вернуть тебе то, что отнял твой Бог, которому нет до тебя никакого дела. Он ведь не внял твоим мольбам. А я внял.

– Мольбам?

– Ну да. Я ведь тоже внимаю всем вашим крикам души и не раз слышал, как ты просишь Бога, чтобы он вернул тебе разрушенное счастье. Но он не вернул, а я верну. Как и тогда. Я вернул тебе жизнь Мирославы. Я, не Он. А ты в курсе, как она скучает по тебе? Хочешь, она позвонит тебе прямо сейчас?

Вишняков не успел ответить, как внезапно зазвонил лежащий на столе мобильный. Денис вздрогнул и опасливо взглянул на экран. Звонила… Мира.

– Бери трубку! – одними губами произнес «друг с той стороны». – Быстро!

– Да! Мирочка, да! – закричал Денис.

– Здравствуй, Дениска! – раздался ее родной голос. – С наступающим Новым годом тебя… Ваня и Катюша тоже поздравляют папу.

В этот момент писатель случайно перевел взгляд на стоящего рядом и, к своему удивлению, обнаружил, что тот шевелит губами, но не просто шевелит, а проговаривает все то же самое, что говорила в трубке Мирослава.

Писатель замер, уставившись на существо, которое перестало артикулировать, и в трубке тоже повисла пауза. Ледяные мурашки поползли по спине Вишнякова.

– Ну, ответь же ей хоть что-нибудь, – по-прежнему шепотом обратился к нему «друг».

Писатель нажал отбой.

– Это… это была не она, – покачал он головой.

Вишняков был в шоке. Конечно, он был рад услышать голос жены, но когда увидел этот фокус с шевелением губ, то представил, как его Мирослава, как марионетка, послушно повторяет навязанные ей слова и мысли, пусть даже и хорошие… И если она вдруг вернется и начнет обнимать его, как послушная кукла… Денис содрогнулся. Нет, так он был не согласен. Ему надо было подумать.

– Хочешь, можем запросить биллинг твоих звонков в телефонной компании? – спросил дьявол. Денис покачал головой:

– Я не об этом. Может быть, отвечала мне и Мира, но… Ненастоящая Мира.

Дьявол хохотнул:

– Если ты считаешь, что я убил твою Миру и подменил ее клоном – тебе надо не фэнтези писать, а…

– Она говорила то, что велел ей ты, – пояснил Денис. – Не по своей доброй воле, а по твоему приказу.

– Ну да, – признался его собеседник. – А что тебе не нравится? И так тебе не сяк, и сяк не так. Ты уж определись, чего ты хочешь-то, а свою позицию и свои желания я тебе давно уж высказал, но ты у нас творческая личность, мол, ты меня опекай, пылинки с меня сдувая, а я, может быть, когда-нибудь и закончу работу. Впрочем, я могу подождать. Для меня время не имеет значения, у меня целая преисподняя времени. Я рожден нетварным светом, и я бессмертен, то есть вечен. А вот подождешь ли ты? Жизнь человеческая слишком быстротечна, тебе уже больше сорока. Как там у Екклезиаста? «Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния, потому что и память о них предана забвению, и любовь их, и ненависть их, и ревность их уже исчезли, и нет им более части вовеки ни в чем, что делается под солнцем. Итак, иди, ешь с весельем хлеб твой и пей в радости сердца вино твое…» Это я вашу Библию цитировал. Там много в том же духе, дескать, лучше живому псу, чем мертвому льву. Но кто даст тебе все это, Бог? Ты никогда не разговаривал с Его служителями? Послушай их, что они говорят: «не заботься о хлебе насущном», «ищи прежде Царства Божия и правды его». Ты будешь сыт этой правдой? Во что ты оденешься, если будешь жить, как птица небесная? Какой хлеб, какое вино?! Они прославляют в лике святых аскетов, изнуряющих плоть, и бомжей, именуемых юродивыми. Хочешь быть с ними – вперед!

Бог никогда не даст тебе ничего из того, что тебе так нравится. Виски, кокс, девочки – все это Ему противно. А я, в отличие от Бога, способен исполнить любое твое желание! Причем моментально и гарантированно. Тебе стоит только подумать – а я уже оп, и все исполнил. Как верный пес, который утку приносит хозяину по свистку. У меня вообще огромные преимущества перед Богом… Или… – дьявол внезапно нахмурился, – ну, как же это я не подумал – может, тебе просто страдать нравится? Эдакие «переживания русского интеллигента»…

– Видишь ли… – мучительно подбирая слова, проговорил писатель. – Ты все время оказываешься правым. Не то чтобы меня это огорчало, ничуть. Но кажется несколько подозрительным. Да, то, что ты делаешь, как ни странно, всегда хорошо. То, что делаю я сам, вряд ли. Ну, кроме текстов. Раз они продаются, значит, хорошие. Но эта рукопись…

Денис тоже встал и прошелся по кухне. Нет, на поле логики ему дьявола не обыграть. Ему вообще его не обыграть. Вишняков окончательно перестал понимать, «что такое хорошо и что такое плохо». А чтобы это понять, ему нужно время, и опять время. Да и потом…

– Да и потом, – продолжил он мысль. – Ведь рукопись, по сути, совсем сырая, потому что там слишком много белых пятен. Для меня самого, как для писателя.

– Ты что имеешь в виду? – поднял бровь собеседник.

– Ну, скажем, таких нюансов, для раскрытия которых нужна помощь… историка, – глядя исподлобья, произнес Денис. – У меня самого зачаточные исторические понятия только в области Скандинавии. А эта тема… Твоя тема… Слишком серьезна и обширна.

– Да что ж ты все время «шаг вперед и два назад», – засмеялся дьявол. – К тому же у меня нехорошие подозрения. Почему-то у меня создается впечатление, что ты лукавишь. При этом по-прежнему считая «лукавым» меня, по давней вековой традиции…

Денис похолодел. Собеседник видел его насквозь. Что ж тут удивительного, впрочем… Главное, не сломаться совсем… Не потерять лицо… А что значит для него, для Дениса, «не потерять лицо»?! Он пока не понимал этого сам…

– Об историке можешь не беспокоиться, – продолжал меж тем дьявол легко и непринужденно, не замечая или делая вид, что не замечает, состояния Дениса. – No problema, как говорят соотечественники команданте Че Гевары. Я умею не только исполнять желания, но и некоторым образом опережать и предвосхищать, вот какой я молодец. Для меня главное – твое желание и согласие, а об остальном позабочусь я сам. Поверь мне, все, что тебе будет нужно для издания романа, ты получишь, будь то люди или что-либо другое. К тебе придут, тебя найдут и помогут.

– Тогда последний вопрос, который меня занимает, и давненько, – решился Вишняков. – Я же постоянно, хоть и не методично день за днем, перечитывал рукопись. И у меня возникло чувство, что некоторые отрывки были… словно написаны кем-то другим. Как будто, прости заранее, по воле Божьей, по наитию свыше…

– По Божьей воле?! – не сдержавшись, гость вскочил, грохнул кулаком по столу: – Да не по Божьей, а по моей! Почему вы, люди, так любите все заслуги присваивать своему ненаглядному Богу?! А разве дьявол не может принести вдохновение? Почему все прекрасное вы соотносите с ним, а все плохое – со мной?

– Не знаю, так повелось… – начал Денис, но дьявол вновь прервал, и голос его грохотал:

– Спасибо, «Капитан Очевидность», я сам знаю, что у вас это «повелось»! Кем повелось? Вами, людьми? Ага, особенно теми, которые хотят удержать власть в своих руках… Я-то, наивный, думал, что наше с Ним соперничество только наше. Но нет же – он перетянул на свою сторону всех вас и уверен в своей победе. А по какому праву?! Что такого хорошего он для вас делает, если разобраться?!

Вишняков взглянул на своего гостя.

Иногда они и с Мишкой, распалившись, метали друг в друга громы и молнии. Но… но это был не Мишка. Их споры не становились ссорой… И то, что сейчас дьявол гневается, – не выйдет ли это Денису боком? Впрочем, он уже втянут в эту игру по уши, и тут осторожничай не осторожничай в мелких фразах, основное уже сделано.

– Так что тебя тревожит? Расскажи, в чем причина? – не отставал собеседник. – Я же вижу, в каком ты состоянии, чувствую твои сомнения и могу эту причину предположить. Но будет честнее, если ты об этом скажешь сам! Не правда ли?

– Я действительно сомневаюсь, – нехотя признался Денис. – И в том, что происходит сейчас, и в том, что хочу написать в своем романе о тебе, то есть о дьяволе. Дело в том, что я только сейчас понял, что не совсем верю в то, что хочу написать. Как я могу делать из тебя положительного героя, если все независимые аргументы, которыми я располагаю, так или иначе свидетельствуют против тебя?

– А, вот оно что… – Собеседник поднялся, подошел к окну, молча постоял у него. – Ты все еще не веришь в то, что я вовсе не олицетворение зла? Ну, что ж, раз пошел такой задушевный… я бы сказал, кýхонный разговор… давай поговорим на эту тему, поспорим. Ведь в спорах, как известно, рождается истина. Может, и у нас получится ее отыскать?

– Такие разговоры обычно за бутылочкой ведутся, – вскользь заметил Вишняков.

– Искушаешь? – усмехнулся дьявол. – Ты – меня? Забавно. Ну уж нет, здесь я пас. Кстати, вот тебе и первое подтверждение… Вспомни милейший фильм «Покровские ворота»: «Заметьте, не я это предложил!» Ну да начнем, пожалуй, нашу кухонную полемику. От чайку не откажусь, кстати. В конце концов, скоро Новый год… Как бы мы с тобой сейчас ни спорили, а праздник есть праздник, а много ли я вижу в жизни праздников… Да и те, что есть, – ты сам знаешь какие. Сборище фриков, считающих, что, занимаясь мерзостями, они угождают мне. Причем они не сподобились создать ни одного обряда, посвященного именно мне, нет – они оскорбляют Его, думая, что меня это радует. Толку с этих оскорблений. Ему ни холодно ни жарко от того, что какие-то сумасшедшие поливают кровью деревяшку, которую считают Его изображением. Допустим, я полью свиной кровью твою фотку, что ты скажешь?

– Что ты, прости за выражение, больной на голову, – ответил Денис. Дьявол кивнул.

– Так же и он… Хм, но разговор может получиться долгим, потому сейчас я по нашей с тобой доброй традиции остановлю время и позволю себе расслабиться. Традиции надо уважать. Посидим, поболтаем, словно мы с тобой давно знакомые соседи и я заглянул к тебе в гости… Кстати, ты умеешь на лошади ездить?

Вишняков оторопел. Его собеседник, как никто, всегда умел ставить его в тупик одной фразой.

– С тобой не соскучишься, – пробормотал писатель.

– Вот именно! – подчеркнул гость. – Я просто стремлюсь сделать наше общение наиболее интересным и, пожалуй, комфортным. Это я не к тому, что чай на лошади будет пить комфортно, а к тому, что мне хочется поднять тебе настроение.

– Спасибо, – усмехнулся Вишняков. – Не думаю, что катание на ослике поднимет мне настроение. Я и верхом-то ездил, только когда мальчишкой был. В деревне, немножко. Но помню, как я с нее падал. Ощущение не из приятных, даже в детстве. И поэтому…

– Позволь, ты сам себя слышишь? – осведомился гость.

– А что такое? – удивился Денис.

– Ну, ты сказал только что: «Я не думаю, что катание на ослике поднимет мне настроение», – пояснил его собеседник, – а я тебя про катание на лошади спрашивал.

Вишняков смутился:

– Да, похоже, я уже заговариваюсь, прости…

– Нет, это просто… как говорится, «оговорочка по Фрейду», – заметил собеседник. – Ты вспомнил о Мирославе. Когда они с детьми были на Кипре, она присылала тебе видео, как они с детишками катались на ослике. Ты сейчас этого можешь не помнить, но подсознание помнит все… Ладно, пусть не лошадь. Хочешь прокатиться на ослике?

И Вишняков вдруг понял – почему бы и нет? И не просто почему бы и нет, а именно этого ему сейчас и хочется…

И тут же почувствовал, как горячий ветер дунул ему в лицо, а его голые колени обнимают что-то круглое, мохнатое, теплое и дышащее. Каменистая дорожка под ним покачивалась. Покачивалось и все остальное – горы вдалеке, сухая земля под копытами его ослика, чахлые кустики. Сатана ехал поодаль и не выглядел ни смешным, ни нелепым, хотя был довольно высок для своего средства передвижения.

Ослик Дениса потянулся к неаппетитным на вид колючкам и начал неторопливо объедать куст.

– Как они только это едят? – задал писатель риторический вопрос.

– Ну… – задумчиво ответил дьявол. – То, что не можешь испытать или почувствовать сам, часто вызывает удивление. Отторжение. Неприятие. Непонимание… Трудно проникнуть в чувства другого существа и понять, почему он делает то или иное. Нет, попытаться понять можно, а почувствовать вряд ли удастся. Дафне, к примеру, очень нравятся эти сухие колючки.

– Дафне? – переспросил Денис.

– Это ослица, а зовут ее очень поэтически – Дафна. Между прочим, ты даже не спросил, где мы. А мы на Кипре, и на Дафне ехала не так давно твоя жена Мирослава…

Вишняков вздохнул и невольно провел рукой по немного пыльной холке животного.

«Интересно, зачем он это делает? – тоскливо подумал Денис. – Из добрых побуждений или…»

– Все туристы задают этот вопрос – «как ослики могут такое есть», – продолжал сатана, как бы продолжал мирно болтающий человек. – А ослик спросил бы: «Как вы можете есть чипсы?» Чипсы ведь сухие и соленые… Ну и я эхом спрошу – как вы можете жить так, как вы живете? Такое впечатление, что вы ставите сами на себе какой-то издевательский эксперимент… А виноват у вас за результаты оказываюсь всегда я.

Они помолчали.

– Ты наверняка думаешь, что я тебе хочу душу растравить, – посмотрел на него собеседник. – Оттого и подсовываю тебе под нос воспоминания. Только не стоит выворачивать все мои стремления наизнанку. Я просто не знаю, как еще поднять тебе настроение. Понимаю, получается слабо. Убедить жену в своих собственных добрых намерениях тебе пока не удалось. Марионетку делать из нее, согласен, подло и глупо. Остается просто ждать. Ну, что еще сказать?

Денис подумал, что сейчас дьявол ведет себя практически как Мишка – тот тоже не всегда знал, чем помочь, и помогал, чем умел. Когда пил, когда ругался, когда просто подставлял плечо.

Если дьявол способен на такое – зло ли он?

– Спасибо тебе за прогулку. Мне… – Вишняков помедлил. – Мне действительно было приятно оказаться в том месте, где не так давно находилась она. Но теперь… Может быть, вернемся?

– Хорошо, как скажешь, – покладисто отозвался дьявол. – Там, дома, не прошло ни минуты. Ты же помнишь, я на всякий случай снова остановил время… Давай я хоть угощу тебя чем-нибудь.

Пока Денис ставил чайник, гость шустро накрыл на стол. Просто дунул на него, и на нем появились розетки с вареньем, медом, засахаренные фрукты, печенье. Всего в меру, не лукуллов пир.

– Это чтобы тебя не смущать, – заметил гость. – Не стал все гастрономические изыски вываливать, вдруг подумаешь чего… Итак, приготовься к моему длинному монологу. Извини, наболело. И присядь, пожалуйста, а то я как начну, и не остановишь, а стоять ты устанешь… Прогулки по Кипру и другим приятным местам – все это хорошо, конечно, но проблем не решает. Мы ни на сантиметр не стали ближе к тому, с чего начали несколько лет назад. И роман пробуксовывает. А ведь казалось бы, все так хорошо стартовало! Но ты никак не можешь поверить в то, что он необходим. Кому? Не мне. В первую очередь вам, людям. Опомнитесь же, наконец! Я так надеялся, что опомниться им поможешь именно ты. Прости за пафос, хотел, чтобы ты стал новым пророком, первым и единственным из пророков, говорящим честно. Я много пророков знавал, но все они… Никто из них не сумел быть честным. Видя твои сомнения, я понимал – ты сможешь.

Тогда, еще в кафе «Баста», я говорил тебе о том, что зло – это ваш Бог. Именно Он карает вас, и именно Он причина ваших несчастий. Но я веками задумываюсь: а может быть, зло – это не Он, а вы сами?

У Дениса что-то екнуло внутри. Вовсе не от страха или беспокойства, наоборот. То, что сейчас говорил дьявол, нередко повторял себе сам Денис. Нечего на дьявола списывать свои промахи, умыслы и поступки. Сам, сам человек делает свою жизнь и жизни окружающих намного горше, чем любое потустороннее вмешательство…

– Вы давным-давно каких только мне кличек не придумывали, – с упреком продолжал собеседник. – К примеру, «лукавый». Это значит лжец, обманщик. Но разве я в чем-то обманул кого-то? Я давал кому-то какие-то обещания и не выполнил их? Тебе, к примеру, а? Сомневаюсь, что на то есть хоть какие-то доказательства. А вот насчет вас и вашего повсеместного лукавства доказательств достаточно. Да вы же врете каждый день, каждую секунду по большому и по малому поводу. Врете с экранов телевизора, врете с политических трибун, врете своим родным и близким. Даже себе врете. А ведь одна из главнейших, вами же придуманных заповедей – не лжесвидетельствуй, то есть не лги! Но вы как угодно готовы обходить ее. Для этого вы даже придумали такие мнимые благодетели, как ложь во спасение и святая ложь! Но ведь это бред – ложь это и есть ложь! Не может она быть святой и спасти никого не может. Если ты скажешь смертельно больному человеку, что ничего страшного не происходит – он не выздоровеет и все равно умрет. Если вы в один прекрасный день перестанете лгать – вся ваша цивилизация рухнет как карточный домик. Религия, власть, торговля – все посыплется, да и бог бы с ними, но вы же перебьете друг друга!

И после всего этого вы имеете совесть называть лукавым меня?! Конечно, это ведь так удобно – найти козла отпущения, на которого можно свалить подоплеку своих поступков. А я и рядом не стою в тот момент, когда вы бессовестно лжете друг другу. И не я толкаю вас на это, а вы сами.

«Чертовски прав, – подумал Денис. – Каламбурь не каламбурь, а он же прав!»

– А любовь, которую вы возводите в культ? – Дьявол в упор посмотрел на Вишнякова. – Я был несказанно удивлен, какие метаморфозы пережило это понятие в вашем мире. Вы, оказывается, такие любвеобильные существа! Прямо скажем, чертовски. Каламбур, да?.. Не переживай, я не подслушиваю твои мысли, просто ты слишком громко думаешь… Так вот, о любви. У вас существует отдельная любовь к матери, отдельная любовь к детям, отдельная любовь к возлюбленным и к Родине. Казалось бы, при таком четком порядке и разграничении у вас должен быть самый добрый и светлый мир. Но этого нет, поскольку и любовь для вас всего лишь слово, не более того.

– Но ведь это не так! – горячо возразил Денис.

– «Маргари-и-та-а!!!» – издевательски пропел когда-то популярную песенку дьявол. – И не надо так вздрагивать, будто я что-то неприличное или лживое сказал. Посмотри правде в глаза. Нет, я щадить тебя не собираюсь. Куда ж тогда твоя любовь к жене подевалась, а? Или сходить налево «по работе» – это за измену не считается? Или китаяночка с улицы Красных Фонарей в Амстердаме. Конечно, там не столько любовь была, сколько насилие, но ты ведь помнишь, почему набросился на нее с кулаками? Ну да, полигамные мы, понимаю…

– Бес попутал… – пристыженно пробормотал Денис и, с трудом выдержав ответный взгляд собеседника, мучительно воскликнул: – Но ведь люди действительно любят друг друга, любят своих детей, родителей…

– Неужели? – ему в тон, столь же скорбно и с мукой ответствовал дьявол. – Могу тебе возразить, что очень долго и пристально наблюдаю за вами, поэтому насчет вашего хваленого человеколюбия знаю все.

Он вскочил, нацелив на Вишнякова обвиняющий палец:

– Я был в тюрьмах и концлагерях! И наблюдал за тем, насколько вы жестоки друг к другу. И тогда, много веков назад, и не в столь отдаленные годы, да и в наши дни… Показать?!

И они немедля оказались в полутемном помещении, где на полу, едва его прикрывая, тонким слоем лежала грязная солома. Душный спертый воздух закупоривал легкие, пахло бедой. Слышалось сосредоточенное сопение и глухие удары. Вишняков пригляделся и увидел, что четверо мужчин склонились над одним и серьезно, точно выполняя некую скучную, но нужную работу, избивают его ногами.

– Они еще не знают, что он уже умер, – бесстрастно пояснил сатана. – Ты думаешь, это позапрошлый век? Как бы не так, это здесь и сейчас, в самом центре Европы, в стране, которую вы считаете сосредоточием благополучия и респектабельности. Я не буду тебе говорить, где конкретно, какая разница. Ты на лица их посмотри. В них же ничего человеческого не осталось… И не бойся, они нас не видят.

Денис почувствовал, что по вискам его ползут капли пота, несмотря на то, что в помещении было прохладно настолько, что изо ртов собравшихся вырывался парок.

– Спрашивается, где люди, которые должны следить за порядком в местах заключения? Ты ведь об этом сейчас думаешь? – осведомился сатана невозмутимо. – А это один из них и организовал. А тот бедолага, кого только что до смерти забили, не бандит, не маньяк и не террорист… и вообще к этому криминальному окружению никакого отношения не имеет. Работал санитаром себе. Пока на его комнату в… неважно где, глаз не положили…

– Прекрати это… пожалуйста… – прошептал Денис.

– Хорошо, – пожал плечами дьявол.

Четверо моментально разлетелись в разные стороны, будто их раскидало взрывом гранаты. На соломе осталось неподвижное тело.

– Так ему уже все равно не поможешь, а мертвых я не воскрешаю, – без тени улыбки сказал сатана. – Комната достанется брату того, кто сейчас там лежит, он уже в муниципалитете кому надо поднес небольшой подарок в валюте, и все шито-крыто…

– Перестань, – закрыв глаза, попросил Вишняков.

– Что, не нравится сермяжная правда? – спросил дьявол с ленинским прищуром. – Я уж не говорю про ваши маленькие развлечения вроде охоты. Как будто нельзя найти другой способ продемонстрировать свое мужество, чем стрелять беззащитных зверей и птиц. Знал бы ты, как мучительно они умирают… но ты не только не знаешь, ты и знать-то этого не хочешь. Тебе более приятно думать, что «человек – это звучит гордо»? Человек – это звучит подло. Слыхал про Иуду из Кариота? «Тогда вошел сатана в Иуду»… да мы никогда не входим туда, где нас не ждут! Но вы же сами нам готовите и кров, и дом! Если бы ваши души не были пустыми, как барабан, если бы вы заполняли их любовью – разве нашлось бы там место для чего-то еще? Но ваши души заполнены совсем другим: жадностью, завистью, ненавистью, бесчувственностью – всем тем, чем вы наделяете меня.

Денис рискнул взглянуть – они уже снова находились на его кухне.

– Перестань, – попросил он. – Я согласен, люди бывают мерзкими, но…

– Не перестану! – рявкнул дьявол. – Вправление мозгов – дело болезненное, а хирург и должен сделать больно, чтобы пациенту в итоге стало хорошо. – Скажешь, это все происки темных сил, которые под моим началом ходят? Ладно, не буду я ничего больше визуализировать, раз ты нежный такой, но послушать придется! Так вот, я видел и случаи каннибализма в голодающих западноукраинских деревнях. Мать собственного ребенка съела, хотя по всем канонам должна была от себя кусок отрезать, чтобы его накормить! Я ей нашептал, да? Или я устроил раскулачивание и индустриализацию, из-за которых возник голод тридцать третьего?! Простите, моя фамилия не Бронштейн, и даже не Ульянов, хотя Ильич, если честно, тут был не при делах, это все Лейба… Ладно, я отвлекся, вернемся к сугубо мирным проблемам! Был я и в детских домах, где наблюдал за искалеченными судьбами детей, которых бросили матери, обязанные по законам природы любить и оберегать их. Наблюдал за тем, как мужчины умудряются «любить» одновременно жену и любовницу, но в итоге не любят ни ту ни другую, а думают только о себе. Это вообще повсеместное явление, можешь утешиться этим – не один же ты такой, недаром один из ваших юмористов даже песню написал, что все мужчины изменяют женам… все не все, но думает почти каждый. Но ты один из них, и не смей воротить нос от правды, уважай себя и меня… Женщины немногим лучше, хотя в основном боязливее. Но, прости, их мысли я знаю не хуже ваших. Та же грязь, только еще и с подподвывертом – женские фантазии в этом плане богаче, поверь моему опыту.

Я видел глав государств, которые с высоких трибун вещают о любви к своему народу и стране, а на самом деле думают только о собственной выгоде и обогащении, а люди для них просто мусор. Ресурс, как они выражаются в узком кругу, «биомасса». Видел политиков, которые про свой собственный народ говорили: «Умрет пара-тройка миллионов – ничего, они не вписались в рынок». Но этому покойному далеко до другого товарища, который ухитрился ополовинить население своей страны без всякой войны, а остальных загнать в безграмотность и нищету. Кстати, могу тебе сказать, что это одна из моих любимейших тем для размышлений. Человеческое общество. Социум, так сказать. Иерархия. Кучка «избранных», на которую работает большинство. Они живут в свое удовольствие, а все остальные вкалывают всю жизнь, не успевая оглядываться по сторонам, получая в качестве благодарности копеечную зарплату и «подзаправку» в виде дешевой и низкокачественной еды и таких же развлечений, в основном сводящихся к разного вида дурману, от водки до телевизора. Как у вас это называется: «Хлеба и зрелищ»? Ты еще молод, мой дорогой писатель, и еще не до конца осознал на себе всю степень «человеколюбия», а вот когда тебе будет за шестьдесят, ты станешь старым и никому не нужным – тогда ты ощутишь это в полной мере. Увидишь «любовь» детей, которых, кстати, сам же и бросил, и «любовь» ближних, и «любовь» государства. Ты почувствуешь себя отработанным материалом, который уже выработан, как шахта, но, к сожалению, еще дышит и пытается чего-то требовать от общества и государства, которое от него уже все получило. И теперь, в качестве последней благодарности, оно подбрасывает ему подачки вроде смешной пенсии и дотаций на лекарства или копеечных субсидий на коммунальные услуги. И то не всем, а только тем, кто доживет и сумеет отстоять это свое последнее право. А чтобы доживало до этого как можно меньше, их уже в молодости начинают медленно убивать алкоголем… сколько недель, кстати, ты сам был в запое?.. Дальше, что там. Наркотики, паршивая экология… дьявол вам, что ли, атмосферу загадил? А зараза в виде популярных программ из зомбоящика, реклама всяких гаджетов… О-го-го!! Да я уже сам задыхаюсь! Причем, заметь, я к этому не имею никакого отношения! Не я внушил это вашим руководителям, не я придумал наркотики и легализовал алкоголь, не я сделал так, что дети махнули рукой на своих престарелых родителей, получив от них все, что хотели в свое время. Это неписаные законы придуманы вашим обществом… А сваливают на кого? На меня. «Бес попутал». И бегом в храм, свечки ставить, грехи замаливать перед добрым Боженькой. Огромный процент бандитов, кстати, либо подается в служители культа, либо начинает храмы лепить, денежками, вложенными в их строительство, отмазываться. Ваш истинный бог – это деньги, я уже говорил об этом. Разве я не прав? Я ведь давно это понял.

Вы называете себя христианами, но не знаете Библию, называете мусульманами, но не вспомните ни одной из сур Корана. Вы ходите в свои церкви в свободное от грехов время. Но зачем вы приходите в храм? Чтобы просить – здоровья, достатка, любви ближних. А когда это у вас есть, догадываетесь ли вы прийти в храм, чтобы поблагодарить хотя бы своего Бога? Да чихать вам на Него, когда все хорошо! Потому что божество, которому вы поклоняетесь изо дня в день, – это деньги. Именно они дают вам права и возможности, зажигают в вас желания и чувства любви, ненависти и зависти. Когда вы идете в церковь, якобы к Нему, на самом деле вы идете за ними и ради них. Затем, чтобы просить, затем, чтобы покупать себе спасение и просить еще больше богатств. Вы можете совершать любые грехи, но прекрасно знаете, что они окупятся щедрыми податями. Вся ваша вера строится на деньгах. Золотые купола, богато разряженные священники, свечи и обряды, которые никто и никогда не совершит бесплатно. А во главе всего этого поставлен Бог. Не я, заметь! Я никогда не требовал того, чтобы мне платили за то, чтобы поговорить со мной и о чем-то попросить…

Чай давно остыл и был забыт. Собеседник Дениса постарел буквально на глазах, взгляд его стал потухшим:

– Знаешь, мне Его даже жалко. Если Он вас действительно любит. Потому, что тогда Его любовь безответна. Плохие из вас получились дети, да и рабы никудышные. По сути, между нами и разницы никакой нет, но со мной обходятся честнее. Меня просто ненавидят, а Ему – лгут, что любят. И ведь тоже ненавидят, даже святоши, которые отбивают сотни земных поклонов, мечтая о чем-то совершенно другом – кто о власти, кто об авторитете, кто о дармовом достатке… Тоскливо это все. Где там твоя петля-то? Сам бы в нее полез, да вот беда, бессмертный, не поможет, только людей насмешу… Ты не знаешь, дописывать ли тебе роман? А я не знаю, зачем я его вообще заказал. Если вы станете любить меня такой любовью – с фигой за пазухой, не превратится ли весь ваш мир в тот итальянский шабаш, но уже планетарных масштабов?

Прости, Вишняков, испаряюсь я. Страшно мне с вами, с людьми…

От услышанного писателю стало невероятно гадко на душе. Крыть-то было действительно нечем. Да любой пенсионер, уставший от жизни, повторит сказанное дьяволом слово в слово, и будет прав. Но в то же время… а как же душевный свет? А как же покой, гармония? А как же все то светлое, что живет в каждом человеке? В нем, Денисе? Куда исчезло? В голове царил полнейший хаос.

Дьявол испарился, как и обещал, а писатель так и продолжал стоять посреди комнаты, не до конца понимая, что происходит.

И вдруг в дверь постучали.