Москва. Аэропорт Внуково
— Серёга? Какими судьбами?
Гена Соколов уже несколько часов проторчал в зале ожидания, скучая. Наверное, мысленно ругал меня. Но увидев Милицкого, удивился и обрадовался.
— Ими самыми, — развёл руками Милицкий. — Подрезал Лёху. В итоге лечу с вами.
— Побил Лехину красотку? — обеспокоился Гена.
— Да не, машины целы. Ген, сейчас ведь еще Блинов подтянется.
— Блинов? Не шутишь? — воскликнул Генка. — Леха, вот это я понимаю! Блинова вытащить трудно. Своеобразный он человек.
— Я тебя упомянул. Думаю, он ради этого и согласился.
— Ну, может быть. Мы сейчас редко видимся. Я его даже домой пригласить не могу. Помню, лет пять назад был случай. Какого-то коммерсанта он охранял, а тот в мой дом приехал. Блинов охранником работать не любил, презирал он это дело. Ну, видит меня и спрашивает, что я в таком шикарном доме забыл. А я соврал, что иду на встречу. Если бы Виктор Иваныч знал, что я в этом доме тоже живу, он бы не понял.
— Ребята рассказывают, он до сих пор иногда приходит в отделение ночевать, — сказал я. — Даже шкафчик там до сих пор за ним числится.
— Помню его этот шкафчик, — ухмыльнулся Гена. — Шел я мимо, а он у шкафчика своего стоял. И вдруг протянул мне руку с конфетой «Домино» — были такие сосалки дешевые. После этого «Домино» печень у меня так прихватило! «Домино» в шкафчике, наверно, лет пять лежало.
— Да уж, Виктор Иваныч такие шуточки любит, — засмеялся Серега.
— У Торшина тоже шуточки не ахти, — усмехнулся я. — Гена, помнишь, ты мне про «Норд-Ост» рассказывал? Ты мне говорил, когда Торшин сказал: «Привет, покойнички», — ты впервые испугался.
— Да, испугался. Побежал Светке звонить. А вот Тор-шин — никогда не видел его испуганным. Даже тогда. Выдержка сумасшедшая. Снайпер бы из него был отличный.
— Но памперс он не наденет ни за что.
Мы посмеялись. Снайпера наши иногда сидят или лежат часов по восемь-десять без права отойти справить нужду. Надевают специальные памперсы. Обычный предмет шуток.
Появился Блинов. Он был хмур — как обычно. На нём были штаны цвета хаки и бушлат времен Второй мировой.
— Ну, привет, — буркнул он. — Вытащили меня зачем-то.
— Виктор Иваныч, успеешь еще свои десять соток возделать. Слетаем к местам боевой славы, — сказал я.
— Не десять, а шесть, — уточнил Блинов.
— Тем более. Когда еще в Чечню попадешь? — сказал Гена Соколов.
Тут Блинов его заметил. Гену, в числе очень немногих, он считал не просто сослуживцем, а другом.
— Гена! Давно не виделись! — Виктор Иванович обнял его и улыбнулся.
Улыбался Блинов примерно раз в год. Зрелище не для слабонервных.
— Виктор Иваныч, ну тебе только каски не хватает! Прикид отличный! — обрадовался Гена.
— Каска имеется. Дома оставил. Чтобы вас, бизнесменов, не пугать, — слово «бизнесмены» Блинов произнёс так, будто сплюнул сквозь зубы.
— На даче поди в ней ходишь? Соседей пугаешь? — вставил Милицкий.
— Какой ты проницательный, Сережа. Именно так я всегда и делаю. Кончай болтать, пошли на посадку.
Мы с ребятами переглянулись. Все улыбались.
Блинов с маленькой спортивной сумкой шел впереди, как будто возглавлял спортивную тренировку. Его длинный острый нос торчал, как пика.
— Смотрите, у Блинова походка еще хоть куда. В отличной форме старик, — сказал Серега Милицкий.
— Да ему еще в бой можно. Он же на пенсии побыл, а потом пошел «Витязей» тренировать. Он и сейчас на спарринг с тридцатилетними выходит, — ответил я.
— Да что спарринг. Он в 11-м году, в шестьдесят один год, сдал на краповый берет, — сказал Гена.
— Что? Я не знал! Ну Виктор Иваныч дает! — воскликнул Милиций. — И это при том, что еще в годы службы мучился со спиной и ноги болели!
— Да он и при болях в спине брал диск и начинал вращения, — вспомнил я.
— Выглядит отлично, — заключил Серёга. — После операций мужики бухали, в загулы уходили. А он бегал по пятьдесят километров. Поэтому и сейчас как огурец. Хоть завтра в бой.
