Глава тринадцатая

Когда все изменилось, больше всего его поразило, как мало все изменилось. Между завершающейся реконструкцией и поднимающейся волной научных проектов Пракс порой днями и неделями не заглядывал в новости. Обо всем, что происходит с человечеством, он узнавал из чужих разговоров. Услышав, что управляющий совет объявляет о нейтралитете, он решил, что речь об ограничениях поставок газа. Он даже не знал, что идет война, пока ему не сказала Карвонидес.

Ганимед уже слишком много знал о том, что значит быть полем битвы. Слишком свежи были воспоминания в коллективной памяти, шрамы еще не зажили. После последней вспышки насилия раскопали еще не все забитые льдом коридоры – еще до врат, до открытия тринадцати сотен новых миров. Никто не хотел повторения. И поэтому Ганимед объявил, что не имеет значения, кто правит, до тех пор, пока можно продолжать исследования, ухаживать за людьми в больницах, жить своей жизнью. Всеобщее «Мы заняты, вы там сами как-нибудь решите, что делать со вселенной».

А потом… ничего. Никто не претендовал на них, не угрожал. Никто не сбрасывал на них ядерные бомбы, либо те просто не достигли цели и не попали в новости. Поскольку Ганимед обеспечивал себя продовольствием, никто не переживал по поводу голода. Пракс беспокоился о финансировании исследований, но прекратил попытки говорить об этом после того, как от него несколько раз отмахнулись. Все ждали. Не высовывались, делали то, что и всегда, и надеялись, что никто не заметит.

И потому ежедневный маршрут Пракса между его норой, школой Мэй и работой остался до странности неизменным. С тележки на станции всё так же продавали жареную кукурузу и горький чай. По понедельникам всё так же проходили встречи проектных команд. Поколения растений, грибов, дрожжей и бактерий жили и умирали, и их анализировали так же, как всегда, будто никто не калечил Землю. Или не убивал ее.

Когда на углах стали появляться люди в комбинезонах Вольного флота, никто ничего не сказал. Когда корабли Инароса стали требовать пополнения запасов, их чеки добавили в список одобренных валют и подписали контракты. Когда лоялисты, кричавшие о поддержке Земли, замолчали, никто не говорил об этом. Все всё понимали. Нейтралитет Ганимеда будет продолжаться, пока это устраивает Вольный флот. Может, Марко Инарос – о котором Пракс никогда не слышал до падения метеоритов – и не контролировал базу, но усердно отсекал тех, кто контролировал, пока структура управления не приняла нужную ему форму. Плати дань Вольному флоту и живи на свое усмотрение. Взбунтуйся – и умрешь.

Так что все шло по-прежнему, и в то же время иначе. Напряжение ощущалось везде. В каждом разговоре, даже самом будничном. И порой оно прорывалось странным образом. Например, при просмотре результатов испытаний.

– Хрен с этими испытаниями на животных, – сердито сказала Карвонидес. – Забудьте о них. Всё готово к производству.

Хана скрестил руки, зло уставившись на нее. Смущенный Пракс мог лишь углубиться в отчет. Штамм 18, последовательность 10 дрожжевых грибов показывал очень хорошие результаты. Показатели сахара и белка даже чуть выше ожидаемого. Жиры в пределах погрешности. Это успех. Но…

Кабинет Пракса был тесным и скудно обставленным. Первый кабинет во время его работы на комитет по реконструкции, тот самый, что он занял, когда привез Мэй с Луны. Другие уже переехали в просторные помещения с бамбуковыми панелями и освещением расширенного спектра, но Праксу здесь нравилось. Знакомое всегда успокаивало. Если бы Хана и Карвонидес работали в другой секции, сидели бы сейчас на диване или в мягких креслах. Лабораторные стулья в кабинете Пракса не поменялись с первого дня после его возвращения.

– Я… – начал Пракс и закашлялся, опустив взгляд. – Я не вижу причин нарушать протокол. Это представляется мне… э-э-э…

– Абсолютно безответственным? – перебил Хана. – Ты ведь это хотел сказать?

– Безответственно сидеть на этих результатах, – вспыхнула Карвонидес. – Два дополнения к геному, пятьдесят поколений – то есть менее трех дней – и у нас будут образцы, превосходящие хлоропласты по части производства сахара на свету. Плюс белки и микроэлементы. Если использовать их как защиту реактора, можно отключать переработчик.

– Это преувеличение, – заявил Хана. – И это протомолекулярная технология. Если ты думаешь…

– Нет! В 18–10 нет буквально ничего от инопланетного образца. Мы посмотрели на протомолекулу и придумали, как обойтись собственными силами. Здешняя ДНК. Здешние катализаторы. Ничто, имеющее хоть какое-то отношение к Фебе или кольцам, или Илосу, Ро или Нью-Лондону даже не прикасалось к ним.

– Это… э-э-э, – протянул Пракс, – тем не менее, это не означает, что они безопасны. Протокол испытаний на животных…

– Безопасны? – накинулась на него Карвонидес. – На Земле люди умирают от голода. Насколько они в безопасности?

Ого, подумал Пракс. Так это не гнев. Это горе. Горе Пракс понимал хорошо.

Хана подался вперед, сжав кулаки. Но прежде, чем он успел что-то сказать, Пракс поднял руку. В конце концов, он тут главный. Время от времени можно и воспользоваться своими полномочиями.

– Мы продолжим испытания на животных. Это более научно.

– Мы можем спасти жизни, – голос Карвонидес стал мягче: – Одно сообщение. У меня есть подруга в комплексе Гуандун. Она сможет их воссоздать.

– Я не буду это обсуждать, – Хана так резко захлопнул за собой дверь, что защелка не выдержала, и дверь снова распахнулась, будто кто-то невидимый вошел, чтобы занять его место.

Карвонидес сидела, положив руки на стол Пракса.

– Доктор Менг, прежде чем вы скажете «нет», вам стоит пойти со мной. Вечером будет встреча, всего несколько человек. Выслушайте нас. И если вы не захотите помочь, я больше не стану говорить об этом. Клянусь.

В ее темных глазах отсутствовала граница между радужкой и зрачком. Пракс вернулся к отчету. Вероятно, она по-своему права. Гибрид 18–10 – не первые дрожжи, модифицированные радиопла́стами, а многомесячные испытания на животных гибрида 18–08 и большей часть гибрида 17 не выявили значимых побочных эффектов. Учитывая ситуацию на Земле, риск, что 18–10 имеют нежелательные свойства, совершенно точно ниже опасности голода. У Пракса засосало под ложечкой. Он хотел уйти.

– Они запатентованы, – он слышал в собственном голосе виноватые нотки. – Даже если с этической стороны мы могли бы отдать их, юридические последствия, не только для нас, для всей лаборатории, будут…

– Просто приходите нас послушать, – сказала Карвонидес. – Вам ничего не нужно будет говорить. Можете вообще молчать.

Пракс фыркнул, как рассерженная крыса.

– У меня есть дочь, – сказал он.

Она помолчала.

– Конечно, сэр. Я понимаю.

Она встала, провезя стулом по полу. Дешевый звук. В груди билось желание что-то сказать, но пока он искал слова, Карвонидес уже ушла. Она закрыла дверь мягче, чем Хана, но как-то более окончательно. Пракс посидел, поскреб руку, хотя она не чесалась, и закрыл отчет.

Остаток дня Пракс заполнил собственной работой в гидропонных лабораториях. Его новым проектом был модифицированный папоротник, предназначенный для очистки воздуха и воды. Растения стояли ровными рядами, листы колыхались на постоянном, хорошо отрегулированном ветерке. Такие зеленые, что казались черными, они пахли знакомо и приятно. Встроенные сенсоры собирали данные со вчерашнего дня, и он просмотрел их, будто сидя со старым другом. Растения гораздо проще людей.

Закончив все дела, он забежал в свой кабинет, ответил на десяток сообщений, просмотрел встречи, назначенные на завтрашнее утро. Ежедневная рутина. То же, чем он занимался до падения метеоритов. Своего рода ритуал.

Однако сегодня он сделал лишний шаг, наложив административный запрет на данные по гибриду 18–10. Пракс старался не раздумывать, почему так поступил. В голове билась смутная мысль – нужно показать, что он сделал все возможное. Он и сам не знал, перед кем собрался защищаться, и не хотел думать об этом.

По пути к станции «трубы» он ощущал беспокойство. Светлые плиточные стены, арочный потолок над платформой – ничего не изменилось. Однако они казались зловещими из-за мыслей, крутившихся в его голове. Ожидая свой экспресс, он купил кулек жареных бобов с оливковым маслом и солью. Продавец-землянин отрастил бороду и длинные волосы, чтобы походить на большеголовых астеров. На темной коже его рук и шеи татуировки АВП выделялись не так сильно. Мимикрия, подумал Пракс, когда звонок возвестил о прибытии экспресса. Вероятно, неплохая идея. Интересно наблюдать, как человечество использует стратегии, повсеместно встречающиеся в живой природе. В конце концов, мы и есть часть природы. Хищники.

Мэй уже была дома. Из игровой комнаты доносился ее щебет и чуть более высокий голосок Натальи. Пракс закрыл за собой дверь и пошел в кухню. Джуна, готовившая салат на ужин и одновременно что-то читавшая на своем терминале, улыбнулась ему. Он поцеловал ее в плечо, пошел к холодильнику и взял пиво.

– А разве не моя очередь готовить ужин?

– Ты поменялся со мной на завтра из-за моего собрания… – Увидев в его руке пиво, Джуна остановилась. – Тяжелый день?

– Отличный, – соврал он, не убедив даже себя.

Он хотел рассказать ей, но это было бы эгоистично. У Джуны свои заботы и своя работа. Она ничем не поможет с Карвонидес и гибридом 18–10. А значит, незачем ее обременять. И кроме того, если будут спрашивать, она сможет честно ответить, что ничего не знала.

За ужином они говорили о более безопасных областях работы. Его растения, ее биоплёнка. Мэй с Натальей сегодня больше походили на лучших подруг, чем на сводных сестер, и наперебой рассказывали о школьных делах. Дэвиду Гутмансдоттиру стало плохо от этих новых ланчей, и ему пришлось идти к медсестре, тест по математике начался с опозданием, они получили одинаковые баллы, но это нормально, ведь они ошиблись в разных вопросах, и мистер Сет понял, что они не списывали, и завтра у них «День красного», и надо приготовить правильную одежду, и…

Пракс слушал, как они перескакивают с предмета на предмет, будто несутся с горки. Наталья унаследовала темную кожу Джуны, высокие скулы и широкий нос. По сравнению с ней Мэй казалась бледной и круглой, как Луна на старых картинах. Сегодня была очередь Мэй убирать после ужина, и он немного помог ей. По правде говоря, она в этом не нуждалась, но ему нравилось быть с ней рядом. Пройдет совсем немного времени, и она повзрослеет и начнет отдаляться от семьи. Затем наступил час уроков, потом ванна и сон. Мэй с Натальей болтали друг с другом в своих спальнях, пока Джуна не закрыла соединявшую их дверь. И даже тогда девочки продолжили разговаривать, словно не могли уснуть, пока не освободят место для впечатлений нового дня.

Пракс лежал рядом с Джуной, спавшей у него на плече, и думал о Карвонидес. Где она сейчас. Удачно ли прошла ее встреча. Может, ему стоило принять ее приглашение. Так он хотя бы знал, что происходит…

Он не заметил, как уснул. Его разбудил звонок в дверь. Пракс сел, плохо соображая со сна. Джуна смотрела на него круглыми от страха глазами. Звонок повторился, и он наконец сообразил, что нужно открыть, пока не разбудили девочек.

– Не ходи, – попросила Джуна, но он уже крался через спальню.

Он сгреб свой халат, спотыкаясь в темноте, завязал пояс. Системные часы показывали чуть больше полуночи. Снова звонок, а затем глубокий мягкий стук, будто массивный кулак использовал лишь часть силы. Пракс услышал вскрик Мэй и по опыту понял, что она еще спит, но вскоре проснется. Кожа Пракса покрылась мурашками, и лишь отчасти в этом был виноват прохладный воздух.

– Кто там? – спросил он сквозь закрытую дверь.

– Доктор Праксидик Менг? – отозвался мужской голос.

– Да. А кто вы?

– Служба безопасности. Пожалуйста, откройте дверь.

«Какой службы безопасности?» – хотелось спросить Праксу. Станции Ганимед или Вольного флота? Но было уже поздно. Если это люди со станции, будет разумно открыть дверь. Если Вольный флот, их не остановит, если он не откроет. Что бы он ни сделал, ничего не изменится.

– Конечно, – сказал он и тяжело сглотнул.

За дверью оказалось двое мужчин в серо-голубой форме. Служба безопасности станции. Затопившее его облегчение показало, насколько сильно он был испуган. Как сильно он боялся все эти дни.

– Чем могу помочь?

В морге пахло лабораторией. Химическая вонь фенольного мыла щипала нос. Тарахтение воздушных фильтров. Больничный свет. Все это напомнило ему годы учебы. Он тогда посещал анатомический театр. Однако тело, которое он тогда резал, было залито консервирующим составом. Не такое свежее. Но выглядело куда лучше.

– Идентификация полная, – сказал один из безопасников. – Все метрики и маркеры совпадают, ID тоже. Но вы же понимаете. Родственников на станции нет, а у профсоюза есть правила.

– В самом деле? – спросил Пракс.

Он спрашивал буквально, но высказанный вслух, вопрос получил неожиданный оттенок. Какое значение имеет профсоюз, если у них и правительства-то фактически нет? Остались ли вообще какие-то правила? Безопасник поморщился.

– Так делается всегда, – сказал он, и Пракс уловил в голосе оборонительные нотки и сдерживаемый гнев. Будто Пракс виноват во всех этих переменах.

Карвонидес лежала на столе, прикрытая куском черной прорезиненной ткани. Лицо ее было безмятежным. На шее и виске – безобразные раны, но при отсутствии свежей крови они выглядели несерьезными. В нее стреляли четыре раза. Он задумался, не лежат ли остальные участники собрания в других комнатах, на других столах, ожидая опознания.

– Я подтверждаю, – сказал он.

– Благодарю вас, – сказал второй безопасник и протянул ручной терминал.

Пракс взял его и прижал ладонь к экрану. Закончив запись, терминал чирикнул. Неуместно веселый звук, учитывая обстоятельства. Пракс вернул терминал и всмотрелся в лицо покойной, стараясь понять, что чувствует. Ему казалось, что нужно заплакать, но не хотелось. В его представлении она стала не жертвой преступления, а свидетельством того, во что превратился мир. Ее смерть не начало расследования, а его конец. Результат однозначен. Что будет, если ты выступишь? Тебя уберут.

– Мы можем задать вам пару вопросов о погибшей, доктор Менг?

– Конечно.

– Как давно вы ее знали?

– Два с половиной года.

– В каком качестве?

– Она работала у меня в лаборатории. Хм. Нужно не забыть собрать ее данные. Могу я сделать заметку, или мне следует подождать, пока закончится допрос?

– Это не допрос, сэр. Прошу, делайте, что вам нужно.

– Спасибо. – Пракс вынул свой терминал и добавил запись в список дел на утро. Ему показалось, что дисплей барахлит, но это дрожала его рука. Он сунул терминал в карман. – Спасибо, – повторил он.

– У вас есть предположения, кто мог ее убить? Или почему?

Вольный флот, подумал Пракс. Потому что она выступила против них. Она сделала это, потому что люди голодали, страдали и умирали, и в ее власти было помешать этому. Они узнали и убили ее. Так же, как убьют меня, если я стану доставлять им неудобства.

Он посмотрел в глаза безопасника. Так же, как убьют тебя, подумал он.

– Что вы можете ответить, сэр? Любая мелочь может пригодиться.

– Ничего. Я понятия не имею.