Глава 22

Долгие жаркие летние дни Лале проводит с Гитой или с мыслями о ней. Правда, его рабочая нагрузка не уменьшилась, совсем наоборот — теперь в Освенцим и Биркенау каждую неделю привозят тысячи венгерских евреев. В результате как в мужском, так и в женском лагере вспыхивают беспорядки. Лале понимает почему. Чем больше номер на руке заключенного, тем меньше уважения он получает от остальных. Каждый раз, когда прибывает партия другой национальности, вспыхивают войны за сферы влияния. Гита рассказала ему про женский лагерь. Словацкие девушки, живущие здесь дольше других, обижаются на венгерских девушек, которые отказываются примириться с тем, что они пока не имеют права на маленькие блага, с таким трудом полученные словачками. Она и ее подруги чувствуют, что пережитое ими чего-то стоит. Например, они иногда получают одежду из «Канады». Никаких роб в бело-голубую полоску. И они не готовы делиться. Когда возникают ссоры, эсэсовцы не принимают ничью сторону. Участниц наказывают с одинаковой жестокостью: их лишают скудного пайка, могут избить. Иногда это всего один удар прикладом винтовки или тростью, а подчас их жестоко избивают, заставляя других смотреть.

Гита и Дана никогда не участвуют в ссорах. Гите и так достается от мелочной зависти по поводу ее работы в администрации, дружбы с как будто защищенной Силкой и, разумеется, свиданий с ее дружком, Татуировщиком.

Лале в основном огражден от лагерных стычек. Работая с Леоном и небольшой группой заключенных под присмотром эсэсовцев, он не сталкивается с проблемами тысяч голодающих людей, принужденных трудиться, бороться и умирать вместе. Жизнь в общине цыган также дает ему ощущение безопасности и принадлежности к ним. Он осознает, что по сравнению с остальными живет в очень комфортных условиях. Он работает, когда его вызывают, проводит любую свободную минуту с Гитой, играет с цыганскими детьми, беседует с их родителями, в основном молодыми людьми, но также и с пожилыми женщинами. Ему нравится, как они заботятся обо всех, а не только о своей кровной семье. Хуже удается общение со стариками, те в основном сидят у барака. Детьми они не занимаются и не проявляют особого интереса к молодежи и даже к своим женщинам. Глядя на них, Лале часто думает о собственном отце.

Однажды поздно ночью Лале будят крики эсэсовцев, собачий лай, вопли женщин и детей. Он открывает дверь и видит, как из его барака выводят мужчин, женщин и детей. Он наблюдает до того момента, пока в ночь грубо не выталкивают последнюю женщину, прижимающую к себе ребенка. Он выходит за ними наружу и застывает, ошеломленный. Вокруг опустошаются другие бараки с цыганами. Тысячи людей ведут к грузовикам. Лагерь ярко освещен, и десятки эсэсовцев с собаками сгоняют толпу в одно место, стреляя в любого, кто не реагирует быстро на команду: «На борт!»

Лале останавливает проходящего знакомого офицера:

— Куда вы их отправляете?

— Хочешь присоединиться к ним, Татуировщик? — отвечает офицер, не сбавляя шага.

Лале прячется в тени, разглядывая толпу. Заметив Надю, подбегает к ней.

— Надя! — умоляет он. — Не уезжай.

Она выдавливает из себя бодрую улыбку:

— У меня нет выбора, Лале. Я иду вместе с моим народом. Прощай, мой друг, это было…

Офицер толкает ее вперед, не дав закончить.

Оцепенев, Лале стоит и смотрит, как в грузовик сажают последнего человека. Потом возвращается к себе. Но сон не идет.

Утром подавленный Лале присоединяется к Леону, и, когда прибывает новый транспорт, они неистово работают.

Менгеле осматривает молчаливые шеренги, медленно продвигаясь к столику. При его приближении руки Леона начинают дрожать. Лале пытается взглядом приободрить друга. Но изувечивший парня подонок всего в нескольких шагах от них. Менгеле останавливается и наблюдает за их работой. То и дело он всматривается в татуировку вблизи, приводя Лале и Леона в еще большее смятение. С его лица не сходит дьявольская ухмылка. Он пытается встретиться с Лале взглядом, но тот не отрывает глаз от руки, над которой трудится.

— Татуировщик, Татуировщик, — говорит Менгеле, наклоняясь над столом, — может быть, сегодня я заберу тебя.

Он с любопытством наклоняет голову, видимо наслаждаясь замешательством Лале. Потом, повеселившись, бодрым шагом уходит.

На голову Лале опускается что-то легкое, и он поднимает глаза. Из труб ближайшего крематория извергается пепел. Лале охватывает дрожь, и он роняет проколку с иглой. Леон пытается его успокоить:

— Лале, в чем дело? Что случилось?

Короткий вопль Лале сменяется подавленным рыданием.

— Вы подонки, вы долбаные подонки!

Леон хватает Лале за руку, пытаясь привести его в чувство: в их сторону смотрит Менгеле, собираясь вернуться к ним. Лале кипит от ярости. Он потерял над собой контроль. Надя. Пока к ним подходит Менгеле, Лале отчаянно пытается взять себя в руки. У него такое чувство, что его сейчас вырвет.

Он ощущает на лице дыхание Менгеле.

— Здесь все в порядке?

— Да, герр доктор, все в порядке, — дрожащим голосом отвечает Леон.

Леон наклоняется и поднимает инструмент Лале.

— Просто проколка сломалась, — объясняет Леон. — Сейчас починим и продолжим.

— Неважно выглядишь, Татуировщик. Хочешь, осмотрю тебя? — спрашивает Менгеле.

— Я в порядке, просто проколка сломалась, — покашливая, говорит Лале.

Он не поднимает головы, отворачивается и пытается вернуться к работе.

— Татуировщик! — рявкает Менгеле.

Лале поворачивается к Менгеле, стиснув зубы, глядя в пол. Менгеле уже вынул из кобуры пистолет и держит его в опущенной руке.

— Я мог бы пристрелить тебя за то, что отворачиваешься от меня. — Он поднимает оружие, нацеливая его в лоб Лале. — Смотри на меня. Я могу пристрелить тебя прямо сейчас. Что скажешь?

Лале поднимает голову, но фиксирует взгляд на лбу доктора, не желая смотреть ему в глаза.

— Да, герр доктор, — бормочет он. — Простите, этого больше не повторится, герр доктор.

— Возвращайся к работе! — рявкает Менгеле. — Ты всех задерживаешь!

Он уходит. Лале смотрит на Леона и указывает на пепел, падающий вокруг:

— Прошлой ночью они вывезли всех из цыганского лагеря.

Леон молча вручает Лале его проколку, а потом принимается за работу. Лале поднимает глаза, ожидая, что его согреет луч солнца. Но солнце скрыто завесой из пепла и дыма.

В тот вечер он возвращается в свой барак: теперь здесь живут люди, которым они с Леоном недавно нанесли номера. Лале закрывается в своей каморке. Ему не хочется заводить новые знакомства. Не сегодня. И вообще никогда. Ему хочется только тишины.