Глава 23

Несколько недель встречи Лале с Гитой проходят по большей части в молчании, и она тщетно пытается утешить его. Он рассказал ей о случившемся, и она, хотя понимает его горе, не в силах до конца разделить его. Не ее вина, что она так и не узнала «другую семью» Лале. В свое время она с удовольствием слушала его рассказы о цыганских детях: как они пытались забавляться без игрушек, пиная мячики, слепленные из снега или каких-нибудь обломков, или состязались в прыжках, но чаще просто играли в пятнашки. Она пытается заставить его рассказать о своей родной семье, но Лале стал упрямым и отказывается добавить что-нибудь еще, пока она не расскажет о собственной жизни. Гита не знает, как вывести Лале из подавленного состояния. Оба они более двух с половиной лет выдерживают худшие проявления человеческой природы. Но сейчас впервые она увидела Лале в столь глубокой тоске.

— А как же тысячи наших людей? — крикнула она ему однажды. — А то, что ты видел в Освенциме с Менгеле? Знаешь, сколько народа прошло через эти два лагеря? Знаешь? — (Лале не отвечает.) — Я вижу карточки с именами и возрастом — младенцы, бабушки и дедушки, — вижу их имена и номера. Я уже давно сбилась со счета.

Гите не нужно напоминать Лале о количестве людей, прошедших через лагеря. Он сам ставил клеймо на их кожу. Он смотрит на нее, а она не поднимает глаз от земли. Он сознает, что если для него эти люди были просто номерами, то для Гиты они были именами. Ее работа предполагает, что она больше знает об этих людях, чем он. Она знает их имена и возраст, и он понимает, что это знание будет неотступно преследовать ее.

— Прости, ты права, — говорит он. — Любая смерть — это слишком много. Постараюсь не быть таким мрачным.

— Хочу, чтобы со мной ты был самим собой, но это продолжается уже долго, Лале. А для нас и один день — это много.

— Они были такие находчивые. И красивые. Никогда их не забуду, понимаешь?

— Если бы забыл, я бы не смогла тебя любить. Они были твоей семьей, я это понимаю. Знаю, это звучит странно, но ты почтишь их память, оставшись в живых, выжив в этом месте и рассказав потом миру о том, что здесь происходило.

Лале наклоняется и целует ее, его сердце преисполняется любовью и печалью.

Неожиданно раздается сильный взрыв, земля содрогается у них под ногами. Они вскакивают и из своего уголка за административным корпусом бегут к передней части здания. Второй взрыв заставляет их обратить взоры в сторону ближайшего крематория: там поднимается дым и начинается столпотворение. Из здания выбегают работники зондеркоманды, большинство движется в сторону лагерного ограждения. С верха крематория раздается стрельба. Лале поднимает глаза и видит наверху бешено стреляющих узников из зондеркоманды. Эсэсовцы в отместку палят из тяжелых пулеметов. За несколько минут они подавляют стрельбу с крыши.

— Что происходит? — говорит Гита.

— Не знаю. Лучше вернуться в бараки.

Вокруг них на землю ложатся пули эсэсовцев, стреляющих в любого, оказавшегося в поле зрения. Лале прижимает Гиту к стене строения. Очередной громкий взрыв.

— Это крематорий номер четыре. Его взорвали. Надо отсюда выбираться.

Из административного корпуса выбегают заключенные и падают, сраженные пулями.

— Я провожу тебя до барака. Только там ты будешь в безопасности.

Из громкоговорителей звучит объявление: «Заключенные, возвращайтесь в свои бараки. Если пойдете прямо сейчас, вас не застрелят».

— Иди, скорей!

— Мне страшно, возьми меня с собой, — плачет она.

— Сегодня тебе будет безопасней в твоем блоке. Они должны сделать перекличку. Милая, нельзя, чтобы тебя схватили за пределами твоего барака. — (Она колеблется.) — Иди же. Останься на ночь в бараке, а завтра иди на работу, как обычно. Нельзя давать им повод искать тебя.

Она глубоко вздыхает и собирается побежать.

— Завтра я тебя разыщу, — на прощание говорит Лале. — Я тебя люблю.

В тот вечер Лале нарушает свое правило и подходит к мужчинам из своего барака — по большей части это венгры, — чтобы разузнать о событиях этого дня. Оказывается, женщины, работавшие на заводе боеприпасов поблизости, приносили в Биркенау крошечные дозы пороха, заталкивая их себе под ногти. Они отдавали этот порох зондеркоманде, а там изготавливали грубые гранаты из консервных банок. Они также припрятывали стрелковое оружие, ножи и топорики.

Еще Лале передают слухи по поводу общего восстания, к которому его соседи собирались присоединиться, но не верили, что оно произойдет в этот день. Они слышали о наступлении русских, и восстание по плану должно было совпасть с их приходом, чтобы помочь им в освобождении лагеря. Лале упрекает себя в том, что раньше не подружился с товарищами по бараку. Из-за его неведения едва не убили Гиту. Он настойчиво расспрашивает их о русских и о том, когда они могут прибыть. Ответы неопределенные, но все же внушают некоторый оптимизм.

Минуло уже несколько месяцев с того дня, когда над их головами пролетел американский самолет. Транспорт с людьми продолжает прибывать. Лале не замечает, чтобы нацистская машина сбавила обороты по уничтожению евреев и других национальных групп. И все же эти последние группы узников имеют более свежие сведения о событиях в мире. Может быть, близится освобождение. Он намерен рассказать Гите о том, что узнал, и попросить ее быть бдительной на службе. По мере возможности собирать любую информацию.

Наконец-то перед ними мелькнул проблеск надежды.