Часть вторая

Назад: Глава пятая Рам Джас Рами в городе Ро Вейр

Дальше: Глава восьмая Зелдантор в городе Кессия

Глава шестая
Алдженон Рагнарссон из рода Слеза в городе Фредериксэнд

Раненские вожди собирались на берегу Фьорланского моря. Дом собраний представлял собой одно из двух каменных зданий во Фредериксэнде; вторым была часовня, посвященная Рованоко, Ледяному Гиганту. Алдженон стоял на пороге дома собраний, закутавшись в плащ из медвежьих шкур. Морозы в этом году пришли рано, крыши деревянных домов его города были уже покрыты слоем снега, и на белом фоне выделялись лишь печные трубы да столбы дыма. Город простирался от самого побережья фьорда, и улицы его поднимались вверх по скалистым берегам Фьорлана.

Алдженон носил титул верховного вождя. Он принадлежал к роду Слеза и унаследовал имя своего отца. Рост Алдженона составлял свыше семи футов, и ему часто приходилось наклоняться, чтобы пройти в двери; из-за старой раны в плече он не мог без боли выпрямиться во весь рост. Волосы у него были черные, как и у его отца, ухоженные, длинные, заплетенные в косу. Ранены носили бороды для защиты от холода, и у Алдженона борода была густая, тоже заплетенная в косу, и в ней серебрилась седина.

Его младший брат, Магнус Вилобородый, унаследовал золотистые волосы от матери, третьей жены Рагнара Слезы, женщины, которая была лишь на несколько лет старше самого Алдженона. Братья были непохожи друг на друга, за исключением роста и фигур, но тем не менее вождь буквально души не чаял в своем младшем брате.

Их дороги в жизни также резко различались; Магнус еще в молодом возрасте услышал зов Рованоко и присоединился к ордену Молота. Алдженон остался с отцом; он знал, что станет правителем, когда придет его время. Магнус был ребенком не по годам развитым, он спорил с детьми и взрослыми, постоянно затевал драки. Алдженон пытался приглядывать за мальчишкой, но после смерти их отца его поглотили заботы вождя, и у него совсем не оставалось времени на брата. В результате Магнус стал сильным и независимым. Он много путешествовал по стране раненов, но мало времени проводил в Свободных Землях после своего первого посещения Канарна — то есть примерно последние восемь лет.

Алдженон, напротив, всегда был человеком спокойным, тщательно обдумывал свои слова, прежде чем что-то сказать, и не отличался жестокостью, которая являлась характерной чертой его народа. Сражаясь, он стремился убить врага, но никогда не чувствовал необходимости хвастаться, вести себя вызывающе, производить впечатление своими деяниями или умениями. С топором в руке он по-прежнему был самым опасным человеком во Фредериксэнде, но чем старше становился, тем меньше думал о сражениях и склонялся к мысли, что затруднения лучше всего разрешать путем переговоров.

— Мой господин, вождь, — раздалось у него за спиной, и Алдженон узнал голос Вульфрика, одного из его братьев по оружию и дорогого друга.

Вождь не обернулся, продолжая пристально смотреть на скованное льдами Фьорланское море; перед его мысленным взором стояло суровое лицо брата. Алдженон не видел Магнуса почти год, но часто получал сообщения о его глупом поведении на юге и теперь сожалел о том, что много лет назад позволил ему покинуть Фредериксэнд.

— Алдженон, — снова заговорил Вульфрик, на сей раз более настойчиво.

— Что тебе нужно? — спросил вождь, не оборачиваясь.

— Собрание ждет тебя, мой вождь, — произнес Вульфрик, склонив голову.

Алдженон бросил последний долгий взгляд на море и тяжело переступил через порог, войдя в огромные деревянные двери дома собраний раненских вождей. Поверх кольчуги на нем были надеты кожаные доспехи с вшитыми стальными пластинами, и, когда он вошел в зал, раздался громкий звон металла.

Раненский дом собраний представлял собой круглое здание с высоким, в пятьдесят футов, потолком, выстроенное из белого камня, в потолке был проделан световой люк. Лорды раненов сидели на каменных скамьях, а на возвышении стояло единственное кресло, предназначенное для вождя Фредериксэнда.

Бородатые, закаленные в боях люди были одеты в плащи из мехов и шкур, большинство в присутствии вождей и боевых командиров Фьорлана чувствовали себя жалкими и ничтожными. Алдженон созвал их сегодня по двум причинам, одна из которых, как он считал, вряд ли вызовет одобрение. Направляясь к своему креслу, он надеялся на то, что новости о пленении Магнуса окажется достаточно для того, чтобы лорды согласились отправить в поход флот драккаров.

Две сотни раненских лордов одновременно поднялись и высоко подняли сжатые кулаки в знак уважения. Единственным, кто остался сидеть, был Торфан, хранитель знаний и традиций; ему было почти восемьдесят лет, и его обязанностью было читать и трактовать книги Потрясателя Земли — несколько текстов, которые содержали волю Рованоко.

Вульфрик прошел мимо Алдженона и сел перед возвышением. Будучи вторым после Алдженона воином в стране, его заместителем, он единственный имел право сидеть лицом к лордам, подобно самому вождю. Он занимал среди раненов высокое положение, которое никто не осмеливался оспаривать.

Лорды продолжали стоять, пока Алдженон не сунул руки за пояс и не вытащил два небольших метательных топора, висевшие у него на бедрах, и не положил их на пол перед своим креслом. После этого каждый из собравшихся лордов положил свой топор на белый каменный пол. Громкий звон металла о камень заглушил все другие звуки, кроме воя холодного ветра за стенами.

Когда ритуал начала собрания был завершен, Алдженон занял свое место и поднял взгляд на раненских лордов, которые полукругом расположились перед ним. Вульфрик снял с плеча двуручный топор и дважды стукнул древком о каменный пол. Он был самым сильным среди собравшихся, и в его обязанности входило следить за соблюдением ритуалов и законов Рованоко.

— Милорды, — начал Вульфрик, — наш вождь потребовал этого собрания. — Он говорил громко и четко, на архаическом раненском языке, которым пользовались только в официальных случаях. — Мы услышим его слова с топорами в руках, в незримом присутствии нашего бога. — Заключительные слова его сопровождались третьим ударом древка. — Рованоко, взгляни на свой народ с гордостью и дай нам силы не разочаровать тебя.

Алдженон обвел лица собравшихся холодным взглядом. Он еще некоторое время молчал; стояла тишина, и лишь свист холодного ветра нарушал ее. Затем он заговорил:

— Братья, далеко к югу отсюда находится город Ро Канарн. — Судя по лицам людей, многим из них было знакомо это название. — Правитель этого города, человек чести, из народа ро, по имени Эктор, заключил с моим братом союз, желая отделиться от своего короля.

Алдженон помолчал; лорды ахали и охали, шепотом выражая изумление при этой поразительной новости. Очередной удар древка топора Вульфрика заставил всех замолчать.

Алдженон осмотрел зал, и взгляд его задержался на фигуре лорда Алефа Летнего Волка, старого, уважаемого вождя из древнего города Тиргартен. Алеф не ахал и не перешептывался ни с кем, но с любопытством смотрел на своего господина. Алдженон хорошо знал Алефа и улыбнулся, увидев выражение его лица. Если бы он так же смог заинтересовать всех остальных, то его слова убедили бы собрание.

Алеф встретился взглядом с вождем и после секундного размышления ответил скупой улыбкой. Затем поднялся и протянул руку к своему топору. Высоко подняв голову, он стукнул древком топора по белому камню. Вульфрик поднял голову и кивнул.

— Милорды, вы все меня знаете… — Алеф говорил громким, скрипучим голосом. — Лорд Алдженон мудр, но иногда на него находит настроение играть комедию. Я прошу его рассказать всю историю от начала до конца и разрешаю останавливаться ради драматического эффекта не более двух раз. — Он улыбнулся, и по рядам пробежали смешки.

Алдженон хмыкнул, и Вульфрик снова призвал лордов к порядку. Раненские лидеры повернулись к верховному вождю в ожидании речи.

— Итак, — выпрямился в кресле Алдженон. — Алеф высказывает свою точку зрения с изяществом, подобным удару топора в лицо, однако он мудрее меня. — Вождь поднялся и, перешагнув через свои два метательных топорика, начал расхаживать перед собранием. — Магнус — молодой человек, обладающий силой горного волка, но он не глуп и никогда не поднимет оружие ради дела бесчестных людей.

Алдженон смолк на мгновение, чтобы понять как реагируют на его слова люди, сидящие в зале. Перед ним было море лиц, и все кивали, подтверждая свое согласие с тем, что Магнус — человек чести.

— И поэтому то, что произошло, кажется мне еще более возмутительным. — Эти слова заставили лордов насторожиться. — Магнус предложил герцогу Эктору благословение Рованоко, и они назвали друг друга братьями. — Усевшись в свое кресло, Алдженон буквально прорычал последнее предложение: — Затем рыцари Одного Бога напали на город и перебили почти всех жителей Канарна!

Реакция последовала мгновенно. Собравшиеся лорды вскочили с мест и начали выкрикивать проклятия, обращенные к богу людей с юга. Когда-то Свободные Земли раненов находились под властью Одного Бога и его служителей. Все лорды знали историю этого завоевания: как Пурпурные священники разрушили храмы Рованоко, как Черные священники оскверняли погребальные насыпи, и как Красные рыцари обратили в рабство всех здоровых раненских мужчин. Свободные Отряды образовались двести лет назад и вернули свои земли ценой крови и смерти, но ранены ненавидели священников и рыцарей точно так же, как и в далекие времена.

Алеф вытянул руки вперед:

— Братья, прошу тишины. Не позволяйте гневу взять верх над разумом. В этих стенах не произносят проклятий без причины, и мы не должны нарушать эту традицию. У лорда Слезы, я уверен, еще найдется, что сказать нам. Займем свои места и выслушаем его; вероятно, мы услышим, почему произошла эта трагедия. — Это были мудрые слова, но Алдженон понимал, что Алеф является его потенциальным соперником.

Он подобрал один из своих топориков и опустил голову.

— Мой брат находится в тюрьме. Это вызывает во мне гнев. Это вызывает гнев Рованоко. Магнус принадлежит к ордену Молота и достоин большего, нежели каменная камера и запертая дверь.

Лорды снова продемонстрировали свое недовольство. Тюрьма была ужасным унижением для любого ранена, а заключение в камеру жреца — самым тяжким оскорблением, какое только можно было себе представить. Смерть являлась событием, которое праздновали, о котором слагали песни, в то время как попасть в плен и в тюрьму означало лишиться чести в глазах Рованоко. Люди ро ничего не знали о том, что такое честь, и, не ведая того, совершили одно из самых гнусных преступлений.

— Милорды, есть еще кое-что…

Алдженон долго думал о том, как подойти к вопросу о Семи Сестрах, и до сих пор не был твердо уверен в том, поймут ли его. Аль-Хасим, его шпион и лучший друг его брата, мало сказал ему в своем последнем сообщении, кроме того, что ведьма околдовала по крайней мере одного из командиров Красных рыцарей.

— Среди Красных рыцарей находится каресианская ведьма, одна из Сестер Джаа, и ее воля направляет слабый разум людей ро. Все это произошло благодаря ее злым замыслам, — произнес он негромко, но достаточно для того, чтобы его услышали.

Один из лордов, сидевший слева, поднялся и стукнул древком топора о пол, требуя, чтобы его выслушали. Вульфрик дал ему слово, и все обернулись в его сторону.

Этого человека звали лорд Рулаг Медведь, он являлся вождем Джарвика. Он не был верховным лидером, но все знали о его доблести в бою и опасались его. Рулаг командовал флотом драккаров и пятнадцатью тысячами воинов. Он обвел взглядом комнату, вглядываясь в лица своих собратьев-лордов.

— Я разгневан обращением со жрецом не менее, чем любой человек в этом зале, — начал он, — но меня сейчас волнуют намерения лорда Слезы. Если он собирается начать войну из-за оскорбления, нанесенного ему ведьмой… — несколько человек закивали в знак согласия, — тогда, может быть, он отправится туда сам и вызовет ее на бой. Неужели нужно теперь созывать ради этого собрание? — Чем дольше он говорил, тем громче становился его голос.

Несколько человек встали на защиту Алдженона, и раздались громкие крики, а те, кто сидел вокруг Рулага, поднялись и начали вызывающе отвечать им, крича на весь зал.

Люди размахивали топорами, осыпали друг друга оскорблениями, а Алдженон сидел молча и ждал. Он боялся именно такой реакции и понимал, что не все лорды раненов серьезно относятся к разговорам о колдовстве. Многие были простыми воинами и верили лишь в существование того, что могли увидеть, услышать и убить. Орден Молота был наделен некоторыми божественными дарами, но ранены воспитывались в понятиях о гневе и голосе Рованоко, и для большинства из них это не имело никакого отношения к колдовству.

Вульфрик позволил спорам продолжаться, потому что люди размахивали топорами, а по закону Рованоко метание топора с целью уладить разногласия было почетным способом решения проблем. Пока никто ничего не метнул, но Алдженон видел, что собрание разделилось; половина людей хотела, чтобы Рулаг извинился за свои слова, а другая половина была с этим не согласна.

Вульфрик бросил взгляд через плечо, на Алдженона. Оба понимали, что призвать лордов к тишине можно было, лишь бросив топор или же если бы Алдженон заговорил. Топоров никто не бросал, и верховный вождь подождал еще несколько минут, оценивая силы своих сторонников и противников.

Сделав глубокий вдох, он поднялся с кресла и взял в руки оба своих метательных топора. Вульфрик, слегка улыбнувшись вождю, стукнул древком топора по белому каменному полу, и все лорды моментально затихли. Основная часть осталась стоять, Рулаг выпятил подбородок и взглянул на Алдженона, демонстрируя свое нежелание отказываться от оскорбительных слов.

— Милорды, — громко начал Алдженон. — Мы услышали справедливые слова, хотя мысль могла быть выражена и получше. — Его слова вызвали у некоторых смех. — Не важно, хочет признавать это милорд Медведь или нет, но к последним событиям приложили руку ведьмы Джаа… Они нарушили закон, высказанный самим Рованоко. — Алдженон намеренно упомянул имя Ледяного Гиганта, зная, что лорды, поддерживавшие его, теперь твердо встанут на его сторону, а те, кто поддерживал Рулага, начнут сомневаться в своей правоте.

Вульфрик трижды стукнул деревяшкой об пол, прежде чем заговорить:

— Слово Рованоко было произнесено. Сейчас будет зачитан закон Рованоко.

Торфан, хранитель законов, который уже уснул в своем кресле, резко выпрямился и протянул руку к тяжелой книге в кожаном переплете, покоившейся на подставке слева от него.

Он откашлялся и положил книгу на колени. Открыв ее, старик провозгласил:

— «Слово Рованоко, переданное нам Калаллом из Легиона, первым хранителем знаний во Фредериксэнде, сейчас будет услышано. — Он не торопясь полистал книгу в поисках нужного фрагмента, затем прищурил свои узкие глаза, чтобы прочитать древний шрифт. Пробормотав что-то про себя, он снова откашлялся и продолжал: — Закон Ледяного Гиганта гласит, что ранены, свободные люди севера, люди Нижнего Каста, кланы Плато Медведя, люди Глубокого Перевала, жрецы и лорды Хаммерфолла… — Он резко втянул воздух, закашлялся, снова продолжал: — …никогда не должны позволять, чтобы мужчина или женщина — орудие другого бога заключали в тюрьму кого-то из народа раненов, или благодаря хитрым замыслам или открытому нападению начинали против них войну, или порабощали их братьев».

Эти слова были прекрасно известны большинству из присутствующих. Они были перефразированы сотню раз за долгие годы и использовались как предлог для всяческих необдуманных предприятий и по меньшей мере во время одного по-настоящему справедливого дела. Этот закон Рованоко был толчком к образованию Свободных Отрядов, что в конце концов привело к изгнанию людей ро обратно за море, в Тор Фунвейр.

Законы Ледяного Гиганта можно было толковать по-разному, они с равным успехом служили как благородному вождю, так и жестокому военачальнику. Алдженон понимал, что пользоваться этим законом Рованоко — опасно, но также знал, что в противном случае ему придется убить Рулага.

Алеф Летний Волк поднялся и нарушил тишину, снова ударив древком топора по полу. Рулаг Медведь по-прежнему стоял, как и полдюжины других военачальников из областей вокруг Джарвика. Алдженон заметил сына Рулага, Калага, который злобно сжимал в пальцах метательный топорик, очевидно, ожидая возможности швырнуть его. Лорды Джарвика были достаточно могущественны, и несколько окружавших его областей заключили с ними союз исключительно из страха. Алдженон насчитал пятнадцать лордов, поддерживавших Рулага. Алеф посмотрел на мужчин, которые стояли, затем бросил на Алдженона многозначительный взгляд; он тоже понимал, что противники верховного вождя сильны.

— Мы знаем этот закон, братья, — начал Алеф. — И мы знаем, как им пользовались в прошлом и с какими целями, хорошими и дурными. — Он бросил очередной взгляд на Алдженона, словно извиняясь за то, что собирался сейчас сказать. — Лорд Алдженон, кажется, думает, что мы все здесь настолько же простодушны, как лорд Ганек из Тиргартена, мой прежний вассал… Он вспоминал этот закон лишь для того, чтобы убить лорда-соседа за то, что тот захватил его откормленных на зиму свиней, — произнес он со смешком, и по меньшей мере половина собравшихся раненских лордов разразилась смехом. — Очевидно, по причине того, что свиньи обеспечивали пищей его жену и двоих прекрасных дочерей, он считал их членами семьи и своими братьями.

Смех стал громче, и Алдженону показалось, что эта история позабавила даже Рулага.

— Мой господин и вождь, — прямо обратился Алеф к Алдженону. — Я очень привязан к твоему брату. Я сомневаюсь в том, что здесь находится хотя бы один человек, который не чувствует себя лично оскорбленным обращением, которому он подвергается в руках рыцарей Одного Бога. — Он обратился к другим лордам: — Но если наш вождь желает отправить флот драккаров против города Ро Канарн и рыцарей Одного… — в этот момент все затаили дыхание, — тогда я должен высказать свое тщательно продуманное возражение. Спасение одного жреца Молота не стоит жизней сотен воинов. — Он сел, а остальные ранены разразились криками.

Алдженон тоже сел, слушая, как две сотни раненов кричат друг на друга. После слов Алефа противники Алдженона ощутили себя сильнее его сторонников, и Рулаг Медведь почувствовал, что правда и мудрость на его стороне.

Вульфрик молчал, но во взгляде, брошенном им на вождя, видна была тревога; судя по всему, в споре Алдженону Алефа не одолеть.

Верховный вождь Фредериксэнда тщательно взвешивал следующий шаг. Придя к выводу о том, что выбора практически нет, он с решительным видом поднялся, взял свои топорики и уставился себе под ноги.

Вульфрик дважды громко стукнул древком топора о пол; тишина наступила не сразу, но, когда люди смолкли, он громовым голосом произнес:

— Верховный вождь желает говорить.

Алдженон обрадовался его поддержке, несмотря на то что она была скорее данью церемониалу и не могла принести ощутимой пользы. Держа свои метательные топорики в опущенных руках, он выступил вперед и остановился перед возвышавшимися рядами сидений.

— Лорд Алеф снова показал нам, что обладает хитростью, смекалкой и немалой мудростью. Это похвально, милорд, однако я твердо намерен собрать флот драккаров и отправить его на помощь своему брату.

В собрании на сей раз воцарилась мертвая тишина; все понимали, что если Алдженон принял решение, то это уже серьезно. Те, кто стоял, уселись на свои места, когда верховный вождь поднял голову и обвел взглядом лица тех, кто выступил против него. Рулаг выдержал его взгляд лишь мгновение, затем отвернулся и сел на скамью, положив топор на пол. Калаг Медведь, судя по его виду, удивился поведению отца, но последовал его примеру и тоже сел.

Алеф, который уже занял свое место, внимательно посмотрел на Алдженона, потом опустил глаза на собственный метательный топорик, лежавший на полу у его ног. Алдженон взглянул на старого лорда и на мгновение почувствовал укол сожаления; затем он сделал шаг вперед и швырнул один из своих топориков в Алефа. Топор, вращаясь, пролетел над рядами скамей, Алеф едва успел широко раскрыть глаза от изумления, и лезвие вонзилось ему в грудь. Это был хороший бросок, и Алеф испустил лишь один, последний, вздох, прежде чем его бездыханное тело повалилось вперед, на пол.

Одежда его была темно-коричневого цвета, плечи прикрывала медвежья шкура, и поэтому кровь, заливавшая его тело, стала видна, только когда алая лужа растеклась по белым камням. Лорды, сидевшие рядом, отодвинулись, но только для того, чтобы не испачкаться в крови, и все присутствующие закивали, молча выражая уважение мертвому. Алдженон крепко стиснул в пальцах второй топорик и медленно покачивал им взад-вперед, таким образом, словно позволяя любому, кто хотел нанести ему удар, сделать это беспрепятственно. Но никто не пошевелился, и через минуту Вульфрик снова стукнул по полу.

Торфан, хранитель закона, произнес привычным официальным тоном:

— Один топор брошен в пользу предлагаемого действия, и ни одного — против. Будет сделано так, как сказал лорд Слеза.

Алдженон постарался не показывать своей растерянности, но он чувствовал себя глупо из-за того, что пришлось прибегнуть к убийству Алефа. За те восемь лет, что он являлся верховным вождем Фредериксэнда, это был всего лишь третий раз, когда он швырнул топор, и верховный вождь решил, что лорды теперь боятся его даже больше, чем прежде. Он тщательно поддерживал образ непроницаемого и безжалостного вождя, но ему редко приходилось поднимать оружие против своих людей.

Но люди не осознавали сути происходящего, и он никогда не смог бы заставить их понять, что Алдженон говорит от имени Рованоко, а Ледяной Гигант попросил его отплыть в Ро Канарн и вступить в борьбу с каресианской колдуньей.

Он не принадлежал к ордену Молота, но с тех пор, как он занял пост верховного вождя, у него появилась возможность общения со своим богом.

Алдженон сел в кресло.

— Все вожди, воины и капитаны флота должны собраться в моем доме еще до утра. — Он повернулся к человеку, который сидел справа от Алефа. — Лорд Боррин Железная Борода, — обратился он к церемониймейстеру Тиргартена, — ты будешь говорить от имени своей страны вместо своего господина.

Боррин был намного моложе Алефа, ему еще не исполнилось тридцати, но он выглядел опытным воином.

— Твое слово для меня закон, — спокойно произнес Боррин, — и топор Тиргартена в твоем распоряжении, милорд.

Больше никто не произнес ни слова. Алдженон поднялся и повернулся к огромным деревянным дверям зала. Стук церемониального топора Вульфрика, означавший конец собрания, породил эхо в просторном каменном помещении, когда Алдженон уходил прочь от раненских лордов.

На улице колючий ледяной ветер снова подул ему в лицо, и он позволил себе спокойно поразмыслить несколько мгновений, глядя на море, прежде чем вернуться к своим обязанностям.

Дом Слезы представлял собой длинное деревянное сооружение с высокими сводчатыми потолками и с десятком дымоходов, через которые уходил дым от очагов. Древнее оружие — топоры, копья, фальшионы и молоты — было развешано по стенам, и еще зал украшали черепа троллей, Горланских пауков и других, менее известных чудовищ. Ни оружие, ни трофеи не принадлежали Алдженону, но он держал здесь все эти вещи из уважения к прежним лордам Фьорлана, которые сражались на всей этой земле, от одного края Нижнего Каста до другого, чтобы освободить ее для людей Рованоко.

На стенах висели гобелены, изображавшие битвы Гигантов и кракенов Фьорланского моря, пожиравших корабли. Дом использовался для собраний, пиров и ритуальных поединков, здесь Алдженон Слеза вершил суд. Его собственное жилище представляло собой небольшой смежный домик, и сейчас, когда он сидел в кресле своего отца в большом зале, Алдженон мечтал о том, чтобы у него появилось время пойти и провести несколько беззаботных часов с детьми. К несчастью, он бросил свой топор, и дальнейший путь его теперь был высечен на камнях Фьорлана.

Вульфрик стоял справа от него, а раненские лорды подходили по одному для того, чтобы заверить верховного вождя в своей поддержке. Каждый из них с небольшой свитой шел от открытых дверей к креслу Алдженона. Кроме этих людей, в зале никого не было, и лордам на пути к трону вождя приходилось миновать семь длинных пиршественных столов. Вульфрик часто говорил, что предки Алдженона специально построили дом так, чтобы приводить в смущение своих братьев по оружию; идти нужно было долго, и все это время они находились на виду у верховного вождя.

Рулаг Медведь и лорды Джарвика, судя по всему, примирились с необходимостью предстоящего похода и теперь рвались в бой. Боррин Железная Борода, церемониймейстер Алефа, держался сухо, но уважительно и обещал предоставить три драккара и пять сотен воинов.

Лорды Нижнего Каста и Хаммерфолла были отнюдь не склонны отправлять в поход все свои войска, но угрозы и напоминание о долге сделали свое дело, и они отдали вождю еще тридцать кораблей с закаленными в боях экипажами.

— Сколько всего у нас человек? — спросил Алдженон своего церемониймейстера.

— Пятнадцать лордов со своими братьями по оружию, мой вождь. — Он взглянул на кусок пергамента, лежавший перед ним на столе. — У нас имеется сто двенадцать кораблей и немалая жажда крови.

Алдженон бросил на Вульфрика мрачный взгляд:

— Ты считаешь, я совершаю ошибку?

— Да, милорд, ты совершаешь ошибку, — серьезно ответил тот, — но ты и сам понимал это с самого начала. — Вульфрик и вождь знали друг друга с детства, и помощник Алдженона мог высказывать свое мнение свободно. — Я не знаю, чего тебе наговорил Самсон Лжец и что толкнуло тебя на это, но сейчас мы затеваем войну с рыцарями Одного Бога. Ты можешь уверять всех, что это воля Рованоко, можешь даже говорить, что мы собираемся убить бессмертную каресианскую ведьму, но реальность такова: мы отправляемся на войну с этими Красными ублюдками.

Алдженон опустил взгляд:

— Самсон ближе Рованоко, чем любой другой жрец Молота, и его советы… по некоторым вопросам… не имеют цены.

Возможно, он и вовлек лордов в войну, но он сделал это не по собственной прихоти. Он следовал воле своего бога; никогда в жизни он не осмелился бы оспаривать приказ бога. Ему очень хотелось рассказать Вульфрику о своем долге, но ему было запрещено это делать. Единственным раненом, который знал о тайных способностях верховных вождей Фредериксэнда, передающихся по наследству, был старик Самсон. В жилах его текла кровь Гигантов, и он мог считать себя прямым потомком древних Ледяных Гигантов, которые когда-то ходили по этой земле. Он был наполовину сумасшедшим, и большинство местных считали его бесчестным старым лжецом. Однако в день смерти Рагнара Слезы он пришел к Алдженону и рассказал ему о его наследственном долге: о том, что верховный вождь раненов является как бы воплощением Рованоко и обязан принимать участие в Долгой Войне, бесконечном сражении между Гигантами.

— Скажи остальным лордам, пусть придут завтра. — Алдженон потер глаза. — Я устал, уже очень поздно. — Он медленно поднялся. — Ты мой друг, но сейчас я больше нуждаюсь в доверии, чем в дружбе, — обратился он к своему помощнику и церемониймейстеру.

— И моя дружба, и мое доверие навсегда принадлежат тебе, мой господин, — просто сказал Вульфрик, — но друг говорит другу о его ошибках, так что, я думаю, давай еще на какое-то время останемся друзьями. — Он протянул руку Алдженону, и тот горячо пожал ее. Затем Вульфрик вновь заговорил: — Насколько я понимаю, ты хотел бы поговорить с дочерью Алефа?

— Да, я собирался, это тоже может подождать до завтра, — ответил ему Алдженон.

Вульфрик прошел весь длинный путь до выхода и покинул зал, оставив верховного вождя у его кресла в глубокой задумчивости. У Алдженона оставалось еще немало дел, которые нужно было переделать до отплытия к землям ро, и большую часть этих дел следовало скрыть от посторонних глаз.

Поговорить с Халлой Летней Волчицей было необходимо, и вряд ли этот разговор закончится кровопролитием. Дочь Алефа — закаленный воин и обладает твердым характером; она знает, как делаются такие дела, потому что участвовала во многих столкновениях между соперничавшими лордами. Алдженон надеялся, что она отправится на войну вместе с его флотом и не посрамит имени своего отца. Он снова потер глаза, пытаясь отогнать усталость, но был уже не в силах сосредоточиться; поэтому Алдженон Рагнарссон Слеза, верховный вождь раненов и земное воплощение Рованоко, решил отправиться спать. Он прошел от середины длинного зала к высокой деревянной двери, находившейся за его креслом. Дверь была прикрыта, но не заперта, и Алдженон помедлил секунду, прислушиваясь, прежде чем осторожно постучать. Он отступил, когда круглая ручка повернулась и дверь медленно отворилась. Из-за двери выглянул маленький ребенок.

— Надеюсь, твой брат знает о том, что ты еще не спишь и подслушиваешь под дверью? — обратился вождь к дочери.

Ингрид Слезе было девять лет, и с каждой зимой она становилась все более шаловливой и непослушной. У нее были черные волосы отца и темно-синие глаза матери, но улыбка — ее собственная.

— Мм, Алахан спит, и я подумала, что мне следует послушать, что у вас происходит. Чтобы узнать о таких вещах, — сказала она, потупившись.

— О каких вещах? — удивился Алдженон.

— О таких. Потому что когда я стану верховным женщиной-вождем… — гордо начала девочка.

— Я уже говорил тебе, Ингрид, женщина не может стать верховным вождем. У нас может быть только вождь-мужчина, как я уже повторял тебе тысячу раз, но не женщина.

— Но это же глупо. Я умнее Алахана, я проворнее и, когда я вырасту, клянусь, буду лучше него обращаться с топором. — На ее лице появилось притворно обиженное выражение, и Алдженон, открыв дверь пошире, обнял девочку.

В одежде, доставшейся ей от брата, которому уже исполнилось двадцать четыре года, и она пыталась выглядеть как мужчина. Ингрид была в одних носках, наверняка для того, чтобы двигаться бесшумно. Она обладала неимоверной быстротой и проворностью, и Алдженон давно перестал пробовать разыскивать ее, чтобы наказать, когда она плохо себя вела.

— Волчонок, — с любовью в голосе проговорил он, — ты вырастешь сильной и высокой, ты произведешь на свет могучих раненских мужчин.

Ее лицо выразило отвращение.

— Ни за что. Я стану первой женщиной-вождем Фредериксэнда.

— Ингрид, — серьезно произнес он, — неужели ты считаешь, что битва и смерть более почетны, нежели рождение детей, новых живых существ, и любовь к этим детям?

Ингрид, казалось, готова была рассмеяться над серьезностью отца, но вместо этого вывернулась из его рук.

— Если ты снова встанешь с кровати, завтра я не расскажу тебе историю перед сном, — мягко пригрозил он дочери.

Она, казалось, была уязвлена недовольством отца и неуверенно прошептала:

— Но ты же начал рассказывать мне про кракенов.

— И если ты хочешь услышать продолжение про кракенов, волчонок, то делай, как я велю.

Дом Алдженона был простым строением, совершенно не соответствующим огромному, словно пещера, пиршественному залу. Всего три комнаты располагались вокруг центрального помещения, используемого в самых различных целях — от приготовления пищи до мытья. В двух маленьких комнатах спали Ингрид и Алахан; однако комнаты эти были достаточно большими, чтобы дочь могла устраивать там беспорядок. А сын редко проводил время в своей спальне. Спальня, которую хозяин дома когда-то делил с женой, сейчас представляла собой голую комнату с единственным предметом мебели — кроватью. После смерти жены Алдженон убрал все вещи, украшавшие спальню, и проводил здесь только ночь.

Ингрид ушла в свою комнату, но затем снова приоткрыла дверь и высунула голову в щель.

— Отец, а тот ужасный человек снова приходил, чтобы увидеть тебя, — сказала она, имея в виду Самсона Лжеца. — Он разговаривал о чем-то с Алаханом, потом ушел. Думаю, разозлился, что не застал тебя. Я скучаю по Хасиму, он скоро вернется?

— Иди спать, волчонок.

В последние годы Аль-Хасим был здесь редким гостем, но постепенно он стал для нее кем-то вроде доброго дядюшки. Он рассказывал ей возмутительно лживые истории о своих приключениях и не раз получал за это тумака от Алахана.

Она ухмыльнулась и закрыла дверь, но Алдженон сомневался в том, что девочка отправилась спать. Он хотел сначала разбудить сына и обсудить с ним обязанности, которые тот должен будет выполнять в отсутствие отца, но снова зевнул и решил отложить этот разговор на завтра.

Небольшой очаг в центральной комнате горел весь день и всю ночь для того, чтобы в дом не проникал холод, и Алдженон несколько минут погрелся у огня, затем принялся снимать доспехи. Внешние кожаные доспехи были тяжелыми, вшитые в них металлические пластины мешали сложить их как следует, и он взгромоздил доспехи на табурет. Расстегнув пояс кольчуги, он просто стряхнул ее с плеч, и она с громким звоном упала на пол, покрытый медвежьей шкурой. Алдженон, оставшись в простой черной рубахе, посмотрел на себя в небольшое зеркало. Из зеркала на него глядело бородатое лицо, покрытое шрамами, лицо обычного усталого старика; он отвернулся, быстро пересек комнату и закрылся в своей спальне.

Было ясное, холодное утро, когда Халла Летняя Волчица, воительница Рованоко и наследница имени своего отца, явилась в тронный зал Фредериксэнда на встречу с лордом Алдженоном.

Высокая, шести футов ростом, она стояла у дубовых дверей, плотно закутавшись в плащ из медвежьих шкур; рыжие волосы спадали ей на плечи и достигали талии. Тридцатилетняя Халла никогда не расставалась с кольчугой и боевым топором и относилась к своей роли воительницы очень серьезно.

Несколько лет назад в бою Халла лишилась левого глаза и с тех пор носила на пустой глазнице черную повязку. Ее по-прежнему время от времени называли «одноглазой женщиной с топором», но она довела до совершенства яростный взгляд, благодаря чему оскорбления стали очень редкими.

У ее отца не было сыновей, и в результате Халла остро чувствовала бремя своего родового имени. Она с готовностью бросалась в бой и заработала репутацию жестокой женщины со вспыльчивым нравом.

Тронный зал располагался на холме, с которого открывался вид на город, он стоял в стороне от низких деревянных строений, ряды которых тянулись вниз до самого Фьорланского моря. Вчера вечером Боррин сообщил ей о смерти отца. Она приехала с ним во Фредериксэнд из их дома в Тиргартене три дня назад, потому что их призвал верховный вождь. Они путешествовали вдоль побережья с небольшим отрядом воинов и понятия не имели о том, что ждало их впереди. Алеф Летний Волк приказал дочери не появляться в собрании, он понимал, что многих лордов разозлит присутствие женщины. В собрании Тиргартена, хотя оно было в два раза менее многочисленным, чем собрание Фредериксэнда, участвовала не только Халла, но и еще несколько женщин, которых можно было по праву называть самыми храбрыми воинами Фьорлана. Тем не менее большинство людей по-прежнему смотрели на Халлу как на диковинку, а не как на настоящего воина.

Ей уже приходилось встречаться с Алдженоном Слезой, и его непроницаемое лицо приводило ее в замешательство. Казалось, будто он умеет читать чужие мысли, и ее отец часто говорил, что верховный вождь — самый опасный человек во Фьорлане.

Дверь зала отворилась, и Вульфрик, церемониймейстер Фредериксэнда, шагнул через порог навстречу морозному утру. Он приподнял брови, увидев Халлу в такой ранний час. Вульфрик медленно подошел и остановился перед ней, закрыв за собой дверь.

— Холодно сегодня, а? — Он плотнее закутался в тяжелый плащ. — В этом году лед появился рано. Думаю, нас ждет тяжелая зима. — Он не смотрел на Халлу, взгляд его был устремлен поверх городских крыш на Фьорланское море.

Вульфрика из-за его телосложения иногда в шутку называли наполовину Гигантом. Он не намного превышал ростом остальных раненов, но у него были необыкновенно широкие плечи, а руки — толщиной со ствол дерева. Потомком Гигантов он тоже не был, но Халла в жизни не видела такого внушительного мужчины. Он никогда не завязывал в узел взлохмаченные темные волосы, носил доспехи из шкур троллей, которые издавали характерный запах.

— Мне нужно поговорить с лордом Алдженоном, — сказала она.

Прежде чем заговорить, он улыбнулся.

— А я думал, мы заведем с тобой приятную беседу о погоде, — ответил он, не глядя на Халлу. — Я так понимаю, Боррин уже рассказал тебе…

Халла кивнула и опустила голову, не желая, чтобы он видел горестное выражение ее лица.

— Я хотела поговорить с вождем…

— Зачем? — перебил ее церемониймейстер. — Тебе известно, что произошло, так что, пытаясь узнать подробности, ты только причинишь себе боль. — Он повернулся к ней лицом. — Тебе уже приходилось прежде заседать в собрании, и ты видела, как умирали люди по более ничтожным поводам. — Вульфрик говорил резким голосом, но Халла заметила в его глазах озабоченное выражение. — Он собирался поговорить с тобой сегодня, но тебе неприлично появляться здесь.

— Я не собираюсь спрашивать его о том, зачем он убил моего отца. Я знаю, зачем он это сделал. Я хотела только… не знаю… просто взглянуть ему в глаза.

Халла не думала о том, что скажет, оказавшись лицом к лицу с убийцей своего отца. Она знала одно: с восходом солнца сон покинул ее, и она почувствовала, что должна увидеть верховного вождя.

— У моего отца не было сыновей, а Тиргартену нужен вождь. Может быть, ты сможешь сказать мне, что будет дальше? — сухо спросила она.

Вульфрик взглянул на нее сверху вниз:

— Лорды владений Летнего Волка будут сражаться между собой до тех пор, пока не победит сильнейший, — он и станет вождем. Боррин Железная Борода — хороший человек и прекрасно знает обычаи, он проследит за тем, чтобы все делалось по правилам, — несколько официальным тоном произнес Вульфрик.

Халла некоторое время смотрела прямо в глаза гиганту.

— А что будет со мной? Мне придется стать боевой сестрой нового вождя и вечно жаловаться на то, что я родилась женщиной?

Он снисходительно улыбнулся:

— Ты говоришь прямо как дочь Алдженона — Ингрид считает, что «женщина-вождь» звучит лучше, чем просто «вождь». — Напряженность исчезла из его взгляда. — Юность иногда бывает мудрее старости, а традиции часто являются глупостью, однако в своих действиях мы связаны именно традициями. Я знаю, он хотел бы, чтобы ты присоединилась к флоту драккаров.

Халла несколько мгновений поразмыслила над словами церемониймейстера, затем обошла его и взялась за ручку двери.

— Тогда позволь мне самой сказать ему об этом, — вызывающим тоном произнесла она.

Вульфрик не стал ее останавливать, просто последовал за ней, когда она потянула на себя ручку высокой деревянной двери и открыла ее.

— Это плохо закончится, Халла. Тебе сейчас следует вернуться домой и ждать его.

Она не ответила и размашистыми шагами вошла в огромный зал; стук ее сапог о каменный пол порождал эхо в просторном помещении. Она была здесь однажды, еще девочкой, и зал тогда представлялся ей невообразимо огромным. Сейчас она поняла, что он лишь немного больше пиршественного зала ее отца в Тиргартене.

Какой-то старик в серых одеждах разжигал огонь в трех очагах, которые через равные промежутки располагались посередине зала. Тепло очагов еще не изгнало ночной холод из помещения, и здесь было ничуть не теплее, чем на улице. Старик явно встревожился, когда Халла прошла мимо него, но успокаивающий жест Вульфрика предотвратил возможные возражения. Воительница миновала пустые пиршественные столы, бросила лишь мимолетный взгляд на огромные черепа троллей, подвешенные к потолку, и замедлила шаг лишь тогда, когда приблизилась к трону верховного вождя.

Три раненских воина сидели за небольшим столом в стороне от трона, и все подняли головы, услышав шаги гостьи. Она узнала двоих: это были Рулаг Медведь из Джарвика и его сын Калаг. У третьего за спиной висел огромный топор, и Халла предположила, что это их распорядитель собраний. У Рулага и Калага были темно-зеленые глаза, напоминание о старом верховном вожде Джарвика, Голаге Изумрудные Глаза, которого Рулаг повесил на мачте его собственного драккара, захватив власть в городе. Орден Молота приговорил род Медведя вечно производить на свет детей с темно-зелеными глазами, тем самым отметив их как убийц верховного вождя.

Незнакомый распорядитель шагнул навстречу Халле:

— Здесь не место женщине, одноглазая. Можешь подождать снаружи, а то вдруг нам понадобится служанка, чтобы подавать мясо.

Вульфрик подошел и встал рядом с Халлой.

— Видишь, ты пришла сюда сегодня утром не первая, и не тебе первой было приказано подождать.

На человека из Джарвика он не обратил ни малейшего внимания.

Халла тоже взглянула мимо незнакомца на Рулага и его сына.

— Когда сюда придут мужчины, я с радостью подам им на стол, — усмехнулась она. Оскорбление было намеренным.

Калаг, которому было всего двадцать с небольшим, в гневе вскочил с места:

— Я вырежу тебе второй глаз, рыжая, и тогда посмотрим, настолько ли острым будет твой язык.

— По-моему, молодой лорд забыл о том, как следует прилично себя вести. С разрешения его отца я охотно научу его подобающему обращению с воительницей Рованоко, — произнесла она, небрежно снимая с плеч боевой топор.

Вульфрик рассмеялся, слушая эту перебранку, но положил руку Халле на плечо, давая ей знак успокоиться.

— Довольно; еще слишком рано и слишком холодно, чтобы убивать отпрысков благородных лордов, — произнес он и небрежно махнул рукой в сторону Калага; этого оказалось достаточно, чтобы юноша взял себя в руки.

Рулаг, лорд Джарвика, улыбался; его не слишком задели слова Халлы. Он поднялся и, взяв сына за руку, заставил сесть на место.

— Прошу прощения, мастер Вульфрик, мой сын теряет над собой контроль, когда речь заходит о битвах. Мы как раз обсуждали развертывание наших кораблей вдоль побережья Фьорлана, и женщина, которая пришла с тобой, помешала нам в довольно напряженный момент. Калаг несколько расстроен тем, что ему не придется идти в авангарде флота, по крайней мере до тех пор, пока мы не пройдем Самнию.

С лица Калага не сходило раздраженное выражение.

Отец похлопал его по спине.

— Веселее, сынок; вот эта одноглазая успела бы отрубить тебе кое-что ценное еще прежде, чем ты взялся бы за свой топор, — добродушно произнес он.

Распорядитель собрания из Джарвика по-прежнему стоял совсем близко к Халле, и его взгляд был враждебным. Когда Рулаг уселся на свой стул, Халла сделала шаг вперед и очутилась нос к носу с неизвестным.

— Твой лорд может называть меня так, как пожелает, — отчеканила она, пристально глядя ему в глаза сверху вниз, — но ты, мелкота, должен обращаться ко мне «госпожа Халла» или «воительница». — Она нарочито медленно окинула его взглядом с головы до ног. — Если ты снова назовешь меня одноглазой, я тебя убью… без малейших усилий, запомни.

Рулаг и Вульфрик при этих словах рассмеялись, но человек из Джарвика, казалось, готов был разразиться яростной тирадой. Халла, по-прежнему жестко глядя на него, продолжала:

— Ну давай, назови меня одноглазой…

Халла не могла по силе сравниться с этими людьми, но знала, что она более ловка и искусна в обращении с топором, чем любой из них.

Рулагу это тоже было известно, и он прикрикнул на своего помощника:

— Джалек, сядь. — Затем лорд Джарвика обернулся к Вульфрику. — Конечно, забавно сидеть здесь и наблюдать за молодежью, однако хотелось бы узнать, когда вернется лорд Алдженон?

Халла бросила на Вульфрика мрачный взгляд:

— Его что, здесь нет?

— Я же велел тебе подождать, но ты, Халла, не из терпеливых.

— Отец ушел на встречу с этим ужасным стариком, — раздался детский голосок откуда-то из угла, и появилась Ингрид Слеза, которая направилась к сидящим мужчинам.

Халла почувствовала себя несколько неловко в присутствии девочки, потому что Ингрид просто боготворила женщину-воина. Они встречались всего несколько раз, но девочка всегда засыпала Халлу вопросами о сражениях, о традициях Рованоко.

Ингрид подошла к Вульфрику и радостно улыбнулась Халле. На ней была простая одежда из грубой шерстяной ткани и тесный плащ с воротником из волчьего меха. Обуви на ней, как и почти всегда, не было, и Халла подумала, что у ребенка, наверное, ужасно мерзнут ноги.

— Похоже, придется мне привязать к твоей ноге троллиный колокольчик, волчонок, — тогда тебе не удастся незаметно подкрадываться к людям, — произнес Вульфрик со строгим выражением лица любимого дядюшки.

Ингрид в замешательстве опустила взгляд:

— Но когда вы знаете, что я поблизости, мне труднее слушать ваши разговоры.

Рулаг Медведь расхохотался во все горло.

— У Алдженона имеется многообещающий шпион, — сказал он, жуя ломоть хлеба. — Она может вместе с этим каресианцем, троллиным… — тут он произнес непристойное слово, — отправиться шпионить за людьми ро.

Вульфрик и Ингрид злобно воззрились на лорда Джарвика, и Халла решила, что им обоим нравился этот каресианец, кем бы он ни был.

Ингрид обернулась и взглянула снизу вверх на гиганта Вульфрика:

— Но он же хороший, правда? Ведь мы с тобой любим Хасима?

— Любим мы его или нет, не важно; нужно следить за языком в присутствии детей, — сказал Вульфрик, не сводя сердитого взгляда с Рулага.

Халла улыбнулась ему и положила руку на плечо; но Вульфрик отвернулся.

— Как я уже сказала, сейчас, на мой взгляд, в этом зале маловато мужчин, — произнесла она негромко, так чтобы лорды Джарвика не расслышали ее слов.

Ингрид протиснулась между Халлой и Вульфриком и с вызывающим видом посмотрела на Рулага.

— Так вот, мы любим Хасима, и мой отец тоже его любит.

На лице Рулага появилось оскорбленное выражение, а сам он нахмурился, глядя на этих троих, швырнул недоеденный кусок хлеба на карту побережья Фьорлана и поднялся со стула.

— Мастер Вульфрик, я могу выражаться так, как мне нравится, в присутствии кого угодно, и ни ты, ни твои… — он посмотрел сначала на Халлу, потом на Ингрид, — твои женщины ничего не смогут с этим поделать. Еще раз спрашиваю, где лорд Алдженон? Я уже устал от этого дурацкого ожидания.

Вульфрик слегка поклонился в знак уважения к Рулагу, а Халла подумала: наверное, он считает, что его положение распорядителя все же не дает ему права спорить с лордом-военачальником. Вульфрик обернулся и посмотрел на Ингрид.

— Под «ужасным стариком» ты подразумеваешь Самсона? — спросил он у девочки.

Ингрид кивнула.

Лорды Джарвика переглянулись при упоминании имени безумного старика, и Калаг поднялся на ноги.

— Он пользуется советами лжеца? Неужели ему недостаточно мудрости ордена Молота?

— Он скоро вернется, мои господа. А до его возвращения вы должны ознакомиться с его приказаниями насчет развертывания флота, — сказал Вульфрик, высвобождаясь из рук Ингрид. — Волчонок, пожалуйста, возвращайся в спальню и больше не подслушивай разговоры взрослых. — Он осторожно подтолкнул ее в сторону дальней стены зала, и она с обиженным выражением лица побежала к двери, ведущей в ее дом.

Вульфрик обернулся к Халле.

— Боюсь, тебе придется все-таки подождать снаружи, — просто сказал он. — Ты еще даже не дала согласия отправиться в поход вместе с нами.

Халла сначала собиралась сказать резкость или даже возмутиться и обвинить Вульфрика в оскорблении, но лишь прикусила губу и решила приберечь гнев для другого случая.

Едва заметно кивнув Рулагу и его сыну, она размашистыми шагами вышла из пиршественного зала.

Ее отец был мертв, и Халла понимала, что не получит ответов на вопрос, почему его убили, как бы настойчиво она ни спрашивала. Когда она отворила тяжелые деревянные двери и ледяной ветер ударил ей в лицо, в душе у нее осталась лишь надежда на то, что ее отец погиб достойно и что лорд Алдженон заслуживает того, чтобы она и ее оружие служили ему. Путь на юг, в Ро Канарн, был долгим и опасным; их поджидали подводные скалы, покрытые льдом участки воды, непроницаемый туман. Если она должна провести своих людей и корабли через такие опасности, ей нужно было знать, что дело стоит риска. Она неоднократно рассматривала морские карты своего отца, но в мореплавании разбиралась плохо; ей понадобится помощь Боррина, если она действительно собирается присоединиться к флоту.

В глубине души Халла находила мысль о таком путешествии очень заманчивой. Она никогда не плавала дальше Пучины Калалла, не видела скованных льдами проливов Самнии, где, если верить передающимся шепотом рассказам, по-прежнему обитали кракены — Слепые Безумные боги — остатки века Гигантов, встречи с которыми боялся каждый раненский моряк.

У Алдженона Слезы, верховного вождя раненов, был хозяин. Для народа Свободных Земель вождь Фредериксэнда являлся главнокомандующим флота драккаров и властелином всех свободных раненов. Но в действительности сам Алдженон не был свободным человеком и был обязан служить Рованоко таким образом, чтобы никакой жрец ордена Молота не сумел бы догадаться о его связи с божеством. Он не мог призывать боевую ярость, не мог исцелять раны, говоря голосом Рованоко, но Алдженон являлся смертным воплощением бога на земле людей.

Он поднялся рано, еще до рассвета, и отправился в город. Лицо его скрывал черный капюшон, и Алдженона невозможно было узнать на безлюдных заснеженных улицах. Он прошел мимо кузнечных мастерских, где уже горел огонь в горнах. Он ненадолго остановился на горе Альгуина, где, как говорили, Ледяной Гигант впервые явился раненам.

Первые лучи солнца показались над плато и позолотили заснеженные кроны лесов, простиравшихся вдали. Фредериксэнд был прекрасен в осенние месяцы, прежде чем лед сковывал море полностью. Алдженон, стоящий у дверей часовни Рованоко, знал, что через несколько месяцев никто уже не сможет отплыть от побережья Фьорлана и только суда-«ледоколы» из Волька способны будут пройти по морю. Лед, покрывавший море зимой, служил самой надежной защитой его государства; а после того как замерзал Глубокий Перевал, ни одна армия не могла проникнуть на север. Алдженон счел, что ожидает уже достаточно долго, и постучал кулаком по небольшой деревянной двери, ведущей вниз, в часовню. Помещение было вырублено в скале, и лишь маленький белый купол виднелся над землей. Все часовни Рованоко походили на эту — пещеры безо всяких украшений, уходившие в глубь земли. Единственным признаком святости этого места был невысокий каменный рельеф, изображавший молот, вырубленный на поверхности купола. Низкие дверные проемы заставляли любого входящего пригнуться, и лестницы, ведущие вниз, были крутыми, с истертыми ступенями.

Алдженон стукнул еще раз, а потом для верности как следует пнул дверь ногой. Ему оставалось лишь предположить, что старик намеренно заставляет его ждать. Алдженона разозлила мысль о том, что Самсон обращается с ним как с мальчиком на побегушках.

Двойные двери грубо толкнули наружу, выпавший за ночь снег полетел во все стороны, и из темноты показалась огромная голова. Алдженон удивился, как это Самсону удалось так беззвучно подняться по ступеням.

В жилах Самсона Лжеца текла кровь Гигантов; народ раненов считал это одновременно великим даром и ужасным проклятием. Через тысячу тысяч поколений Самсон мог проследить свое родство с Ледяными Гигантами, которые населяли земли Фьорлана до людей народа раненов. Высокий, невероятно сильный старик ростом почти девять футов двигался нескладно и неловко, и конечности его были непропорционально большими. На лоб Самсона падали седые космы, а лицо и шею скрывала борода, и сейчас, когда он заговорил ворчливым голосом, он показался Алдженону похожим на дикаря.

— Воплощение бога здесь, — произнес он таким низким голосом, какого не могло быть у другого человека, и махнул гигантской рукой в сторону вождя. — Он входит внутрь, с холода.

Самсон вприпрыжку побежал вниз по ступеням, задевая при этом плечами за стены. Создавалось впечатление, будто он протискивается вниз по туннелю, слишком узкому для него. Алдженон, наклонив голову, вошел, оперся о стену, чтобы не потерять равновесия, затем осторожно последовал вниз по лестнице за стариком.

— Самсон, почему ты так долго не открывал?

Самсон остановился и посмотрел на вождя.

— Он в дурном настроении, — произнес старик и вновь ринулся вниз с проворством, удивительным для человека его телосложения.

Алдженон относился к Самсону с большим терпением, чем многие другие, но и его раздражали странные манеры старика. Насколько он знал, на севере Свободных Земель не более пяти человек могли с полным правом называть себя потомками Гигантов, и у всех были такие же большие руки и ноги и странная манера выражаться. Самсон был самым старым из них — он утверждал, что ему несколько сотен лет от роду, — и единственным, кто имел разрешение жить в городе. Алдженон знал о другом старике, который когда-то обитал в лесах Хаммерфолла; это одичавшее существо было известно под именем Лухи Зверя — скорее дикое животное, чем человек. Аль-Хасим когда-то рассказывал о каресианском потомке Гигантов, которого он встречал около города Рикара, на юге. Дальний потомок Огненного Гиганта был еще более диким и безумным, он подстерегал путников и пожирал их, пока наконец его самого не сожрали Псы Каресии. Насколько было известно вождю, люди ро уже очень давно выследили и поубивали у себя всех людей, происходивших от Гигантов, и Самсон со своими раненскими родичами представлял собой единственное зримое наследие Долгой Войны.

У подножия узкой лестницы, в часовне, было тепло; она обогревалась жаровней, в которой Самсон постоянно поддерживал огонь. Стены каменной пещеры были гладкими, несколько коридоров с низкими потолками отходили от главного помещения, образуя подземный лабиринт. Немногие люди имели разрешение входить сюда, большинство предпочитали просто стоять вокруг купола, если они хотели вознести молитву. Рованоко не был суров к тем, кто поклонялся ему, более того, он требовал, чтобы его последователи тратили сколько угодно времени на пиры и песни — как это и принято среди раненов. Лишь жрецы ордена Молота соблюдали хоть какие-то религиозные правила, но даже они в основном занимались тем, что без конца пили, ели и распевали песни, только еще больше, чем простые смертные. Рагнар Слеза еще пятьдесят лет назад позволил Самсону жить в этой часовне, но он не появлялся в городе и общался только с Алдженоном.

Верховный вождь остановился перед очагом и погрел руки, давая Самсону время удобно устроить свое огромное тело. Из мебели у старого потомка Гигантов имелись лишь простая постель и деревянный стол, на котором разложены были скудные пожитки: небольшие песочные часы, книга стихов и рубиновая подвеска. Все эти вещи имели для Самсона большое значение. На полу лежал огромный боевой молот, богато украшенное оружие, с полустертыми изображениями сражающихся Гигантов, а слева от постели на полу стоял простой горшок для приготовления пищи. Это было скромное жилище для такого могучего существа, но Алдженон знал, что Самсон не нуждался в удобствах и более всего был счастлив, отдыхая на своем матраце.

— Воплощение бога поступил хорошо, — проворчал Самсон, усаживаясь на каменный пол.

— Может быть, ты расскажешь мне больше? Или мне придется вести людей на смерть, даже не сообщив им, ради чего они будут умирать? — Алдженон произнес это без горечи, но он понимал, как важны могут быть подобные сведения.

— Ледяной Отец пожелал этого… и ты это сделал, — загадочно ответил потомок Гигантов.

— Ничего еще не сделал, Самсон; прежде чем это будет сделано, прольется очень много крови, — возразил вождь. — Флот драккаров отправится в поход. Сто кораблей и более пяти тысяч воинов нападут на Ро Канарн.

Самсон ухмыльнулся во весь рот и захлопал в ладоши, как обрадованный ребенок.

— Это хорошо, это хорошо. Ледяной Отец желает этого. И ведьма должна подчиняться закону. Ты покажешь ей.

Алдженон вздохнул. Старик был подвержен приступам истерии и часто казался совершенно безумным. Тем не менее нельзя было игнорировать его связь с Гигантами, и в нескольких случаях, когда он делился своими видениями с Алдженоном, он казался мудрейшим человеком во всех Свободных Землях. Он прекратил аплодировать, и на его огромном лице выразилась озабоченность.

— Воплощению требуется большее? — спросил он с хитрым блеском в глазах.

Алдженон подумал и ответил, кивнув:

— Да, мне нужно больше.

Самсон посмотрел сквозь мигающее пламя жаровни на вождя. Оперся на одну руку, другую протянул Алдженону. Вождь помедлил мгновение, затем вложил свою руку в ладонь старика.

Самсон не умел слышать голос Рованоко, как и Алдженон. Вместо этого он умел постигать волю Рованоко. Этим даром обладали только потомки Гигантов, и большинство из них сходили с ума после первого общения с божеством. Кровь Гигантов, которая текла в их жилах, позволяла им проникать сквозь бесчисленные уровни этого мира и вступать в контакт с самими богами.

Алдженон закрыл глаза и почувствовал, как расслабляется его тело; Самсон увлек его за собой в ледяные чертоги за пределы мира людей, где восседал Рованоко, Потрясатель Земли.

Ему показалось, что душа его рассталась с телом, что он падает куда-то вниз, сквозь толщу камня и земли, следом за Самсоном, в царства, недоступные людям. Могущество Самсона защищало его сознание от влияния божества, но Алдженон чувствовал себя все более жалким и незначительным с каждым разом, когда он ощущал это могущество. До сегодняшнего дня он путешествовал за руку с Самсоном четыре раза и всякий раз узнавал больше о природе Рованоко. Каждый из трех высших богов имел свое земное воплощение, и эти люди служили военачальниками богов в Долгой Войне.

Верховный вождь не интересовался мотивами Рованоко, когда через Самсона Ледяной Гигант передавал ему свою волю, но за долгие годы Алдженон привык считать расы людей простыми марионетками в войне, которую вели на их землях Гиганты. Алдженон даже перестал думать о мире как о «землях людей» и теперь придерживался мнения, будто они просто присматривают за этими землями, принадлежащими другим хозяевам.

Алдженон почувствовал холод, словно сознание его, расставшись с телом, не могло больше согреться. Он не мог различить ни формы, ни цвета, просто чувствовал себя крошечным в присутствии чего-то невообразимо огромного, как будто его окружали какие-то фигуры, размер которых он даже не мог себе представить. Он понимал, что Самсон все еще с ним и что только благодаря мощи старика он остается живым и сохраняет рассудок, но все равно казался себе самому уязвимым и беспомощным.

И когда голос раздался, он скорее почувствовал, чем услышал его, и это был голос Самсона.

— У тебя есть вопросы? — Голос звучал ясно и четко, словно старик стряхнул с себя безумие, одолевавшее его на землях людей.

— Я хотел бы узнать, зачем веду своих братьев по оружию на войну, — мысленно произнес Алдженон.

Он чувствовал, как шевелятся его губы, но не был уверен в том, что на самом деле говорит.

— Был нарушен закон, и ты восстановишь равновесие, — сказал Самсон, голос Рованоко. — Никто не думал, что такое возможно, но это произошло.

Вождь ощутил страх и еще какое-то чувство, граничившее с раздражением. Это были необычные для него эмоции, и он сомневался в том, что Самсон когда-либо испытывал нечто подобное.

— Тогда мне хотелось бы узнать, что произошло на землях людей такого, что вызвало подобное возмущение среди Гигантов. Я знаю только, что служанка Джаа склонила на свою сторону слуг Одного, хотя и не понимаю зачем… зачем Сестры сделали это и почему это заботит моего бога. — Теперь Алдженон ощущал гордость, смешанную с любопытством.

Неожиданно для себя самого он сказал нечто умное и произвел впечатление на Рованоко.

В голосе Самсона прозвучала шутливая нотка:

— Твои слова остры как лезвие топора, воплощение, и проникают до самого сердца.

Сквозь голос, звучавший в голове Алдженона, пробивался какой-то другой голос, словно не все звуки исходили из уст Самсона:

— Земное воплощение Одного получило приказ остановить это вмешательство, точно так же, как ты получил приказ остановить слуг других богов, пытающихся влиять на мой народ. Это важнейший закон: Долгую Войну следует вести честно. Если ведьмы Джаа принуждают к чему-либо священников Одного, это плохо для воплощения… и означает, что последователи Джаа отвергают его волю.

Алдженон подумал над этим несколько мгновений. Ни разу за всю его жизнь не случалось такого, чтобы Семь Сестер приобретали влияние над священниками или же наоборот, и он не мог вспомнить рассказов о таких случаях. Ранены, каресианцы и люди ро множество раз воевали друг с другом; рыцари ро однажды подчинили себе раненов, и еще, очень давно, каресианцы едва не завоевали королевство ро, но это всегда происходило в честном бою.

В ледяных чертогах боги читали его мысли, и он снова почувствовал гордость. Алдженон ощутил себя еще более ничтожным, когда сокрушительное ощущение того, что бог одобряет его мысли, обрушилось на него. Каждый жрец ордена Молота всю жизнь пытался достичь этого ощущения, но Алдженон находил его неприятным, трудным для понимания.

Он негромко произнес про себя следующую фразу:

— Это невозможно, и все-таки это происходит… значит, тот, кому приказали остановить вмешательство, не способен… — Он смолк, подбирая слова. — Или ему мешают выполнять волю божества.

Самсон рассмеялся, и Алдженон едва не вскрикнул, настолько трудно было его сознанию постичь смех его бога.

Алдженон почувствовал, что Самсон стоит над ним, пытаясь защитить его сознание. Он попытался задать два последних вопроса. Мысли его путались, он едва бормотал слова, но все же ему удалось спросить:

— Что произошло с земным воплощением Одного? И как могут Сестры пойти против Джаа?

Погружаясь в глубокий сон, не видя и не слыша ничего вокруг, Алдженон подумал о своем брате, надеясь на то, что мир еще не настолько изменился, чтобы честь потеряла свое значение. Магнус отдал бы жизнь за Рованоко, как и любой истинный ранен, но их судьбой манипулировали другие, и Алдженон боялся, что люди ро теперь запутались в сетях Семи Сестер и что события в Ро Канарне — это только начало.

Глава седьмая
Сэр Уильям из Вереллиана в городе Ро Канарн

Уильям провел в Канарне пять дней. Он двигался в авангарде наступавшей армии рыцарей и одним из первых проник во внутреннюю сторожевую башню. С того момента, как он вступил в город, ему пришлось видеть много смертей и убить немало людей. Он участвовал во многих кампаниях и видел Красных рыцарей как с лучшей, так и с худшей стороны. Стоя на тяжелом деревянном подъемном мосту, ведущем во внутреннюю башню, Уильям из Вереллиана думал, что день разграбления Ро Канарна был одним из самых черных дней за всю его жизнь.

Красные рыцари посвящали свою жизнь Одному Богу и служили ему как воины. Они представляли собой ту сторону сущности, которая воплощала войну, и король призывал их в тех случаях, когда требовалось военное решение вопроса. Уильям происходил из благородного дома Тириса и присоединился к ордену в возрасте двенадцати лет. Его семья служила Одному в течение многих поколений, хотя Уильям первый из своего рода имел на доспехах красный герб.

Ему было около сорока лет, и его лицо закаленного в боях воина покрывали шрамы. Он брил голову и не носил бороды, что отличало его от остальных Красных рыцарей.

Когда он смотрел с моста на городскую площадь, видневшуюся внизу, его охватывало чувство стыда, которое посещало его весьма редко. Он видел на булыжных мостовых погребальные костры, в которых корчились сотни обожженных, раздутых тел. Наемники сэра Певайна вели себя безобразно, насиловали, грабили. Город был погружен в темноту, и жизнь замерла на всех улицах, кроме центральной площади.

Уильям считал себя настоящим воином, он вступил в ряды Красных рыцарей по собственной воле, в отличие от людей, возившихся внизу, — простых рабов. Он считал их поведение позорным, считал, что красные гербы, которые они носили, обязывают ко многому.

Лейтенант Фэллон, стоявший поблизости, положил руку на рукоять длинного меча и гневно смотрел на наемников, сновавших внизу.

— Фэллон! — резко окликнул его Уильям.

Рыцарь отдал капитану честь:

— Да, милорд?

— Держите себя в руках, — велел Уильям, указывая на меч. Затем он повысил голос, обращаясь к человеку, стоявшему слева от него: — Сержант Каллис, проследите, чтобы эта мразь больше не трогала женщин. И чтобы не смели оскорблять пленных.

Каллис кивнул и повернулся, чтобы отдать приказания воинам:

— Итак, ребята, капитан хочет, чтобы мы научили этих наемников правилам хорошего тона. Давайте, ноги в руки, сейчас пустим кое-кому кровь, — произнес он бесстрастно, отработанным командным тоном опытного воина.

Пятеро рыцарей вытащили мечи из ножен и направились по подъемному мосту вниз, на площадь. Когда они добрались до места, сержант Каллис начал выкрикивать приказания, обращаясь к наемникам. Уильям с угрюмым выражением лица смотрел на их черные силуэты, вырисовывавшиеся на фоне пламени.

Фэллон одобрительно кивнул капитану и выпустил рукоять меча. Он был хорошим солдатом, служил адъютантом Уильяма шесть лет, но, если бы Уильям отправил Фэллона на площадь, тот бы, скорее всего, просто переубивал бы всех наемников, а Каллис будет четко выполнять приказ и остановит самые возмутительные зверства.

Наемники пытались возражать рыцарям, утверждая, что женщины — это военные трофеи и принадлежат им по праву. Каллис не обратил на это внимания и просто пнул ближайшего наемника в пах.

— Слушайте меня, грязные ублюдки: или вы сейчас же прекращаете вести себя как языческие скоты, или вам отрежут уши. — Он приказал своим рыцарям объяснить это на практике тем наемникам, которые не поняли его с первого раза, а сам стоял неподвижно, выпятив подбородок.

Уильям наблюдал за происходящим: нескольких наемников избили, одного прикончили, и на площади воцарился относительный порядок, но ему почему-то не стало лучше. Он был капитаном армии Красных рыцарей и верил в то, что к побежденному врагу следует относиться с уважением. Многие его товарищи по оружию считали его старомодным, но его не интересовало их мнение, он предпочитал просто вызывать на поединок и убивать тех, кто слишком настойчиво выражал свое неодобрение.

Капитан Нейтан из Дю Бана появился у правого плеча Уильяма и тоже взглянул вниз, на городскую площадь.

— Вы же понимаете, что не сможете это остановить?

— Смогу, — ровным голосом ответил Уильям.

— Наемникам была обещана военная добыча. Это означает, что они могут насиловать, пытать пленных и грабить дома горожан, пока им это не надоест.

— Они гнусные стервятники, клюющие кости поверженного противника! — Уильям был в гневе, поэтому позволил себе подобные слова.

— Вереллиан, вы бы безо всяких угрызений совести перебили пленных, если бы они поднялись на вас с мечом. Почему вы так щепетильны насчет обращения с побежденными?

— Если бы вы командовали гарнизоном, в вашей воле было бы потворствовать этим мерзавцам. Но солдатами командую я, и я это безобразие терпеть не собираюсь. Все просто. — Уильяму не нравилось, когда люди страдают без нужды.

Нейтан улыбнулся, отказываясь от продолжения спора.

— Сколько убитых у противника? — спросил он.

— Двести пятьдесят убито во время штурма города, сто в башне замка и еще примерно две тысячи за последние четыре дня, — ответил Уильям. — Нам не составило труда взять город. Против нас выступили не воины, а крестьяне и торговцы. Люди, защищавшие замок, сражались хорошо, но мы превосходили их по численности. Единственным, кто доставил нашим рыцарям кое-какие неприятности, был отец Магнус.

Услышав имя раненского жреца, Нейтан насмешливо улыбнулся:

— Он, конечно, парень здоровенный, но я не верю, будто он убил десять рыцарей.

— Магнус убил двадцать три рыцаря и четырнадцать наемников. Он размахивал огромным боевым молотом, и глаза у него сделались совершенно черными. Этот дар присущ раненским жрецам, когда они просят, их бог дает им невиданную силу.

Уильям видел сам, как бился гигант-ранен, и после короткого разговора с Магнусом, который произошел перед тем, как Уильям привел его в тронный зал, рыцарь уже не сомневался в рассказах, ходивших насчет северянина.

— Сейчас это уже не имеет значения; Риллион, скорее всего, прикажет замучить его до смерти после того, что произошло в большом зале.

— Сомневаюсь, — заметил Нейтан.

Уильям вопросительно взглянул на собеседника:

— Что вам известно, капитан?

— Только то, что каресианской ведьме, похоже, хочется, чтобы гиганту оставили жизнь… Риллион сделает все, о чем она ни попросит.

Уильям покачал головой. Рыцарям Красного ордена было запрещено спать с женщинами, и, хотя ни один командир, с которым ему приходилось служить, не соблюдал этого правила, он был разочарован, не ожидая от Риллиона подобного бесстыдства. Это оскорбляло Одного Бога, который повелевал рыцарям направлять всю энергию на воздание почестей и исполнение воли своего бога. Священники Золотой церкви были печально известны своим пристрастием к шлюхам, Черные тоже старались взять от жизни все, но от Красных рыцарей требовалось соблюдение обета целомудрия.

Хуже всего было то, что Риллион связался именно с этой женщиной. Уильям мало что знал о возможностях каресианских волшебниц, но слышал о Семи Сестрах Каресии множество самых неправдоподобных историй и поэтому боялся и ненавидел их. Амейра приобрела неограниченное влияние на Риллиона, и Уильям подумал, что честь главнокомандующего теперь под большим вопросом. Если бы армия сейчас по-прежнему находилась в Ро Арноне, Уильям отправился бы к аббату и обсудил бы с ним поведение своего командира; но сейчас, когда они были так далеко от дома, в разоренном городе, Уильям ничего не мог с этим поделать.

— Вы собираетесь отправить Каллиса навести полный порядок во всем городе, или вам довольно и того, что он проломит несколько черепов на площади? — с насмешкой спросил Нейтан. — Предлагаю устроить сражение с наемниками, поскольку воинов из Канарна уже никого нет в живых… возможно, с наемниками драться будет интереснее.

— А аббат еще не узнал о том, что у вас есть незаконнорожденный сын, Нейтан? — ядовито осведомился Уильям.

Второй рыцарь нахмурился и встал перед Уильямом, загородив собой вид на площадь.

— Благочестие сейчас не в моде, Вереллиан. У половины людей вашего отряда имеются незаконные отпрыски, а остальные еще не заделали никому детей исключительно потому, что боятся вас, как огня. Ваш отряд служил бы вам более преданно, если бы вы сами время от времени позволяли себе нечто в подобном роде. — И Нейтан злобно ухмыльнулся в лицо Уильяму.

Они были равны по званию, только Нейтан командовал другим отрядом. Его люди находились в тронном зале, охраняли командующего армией, а во время битвы за главную башню находились в городе. Родина Нейтана, город Дю Бан, располагалась в нескольких лигах к северо-западу от Арнона и славилась тем, что оттуда происходили самые заносчивые и жестокие Красные рыцари.

Рыцарь-лейтенант Фэллон, который слышал этот разговор, приблизился и бросил на Нейтана нехороший взгляд.

Уильям продолжал смотреть прямо в глаза другому капитану, стараясь справиться с гневом. Этот человек был глупцом, а Уильям считал, что глупость — недостаточная причина для того, чтобы переломать человеку ноги.

Он шагнул вперед.

— Если вы снова перепутаете рыцарскую честь и религиозное благочестие, брат рыцарь, я вызову вас на поединок и убью на глазах у ваших воинов. Возможно, вы сумеете даже умереть с честью.

Фэллон выхватил меч из ножен и встал рядом со своим командиром. Пристально глядя на Нейтана, он произнес:

— Я бы с радостью сразился на дуэли вместо вас, милорд. Мне кажется, я в состоянии научить моего брата рыцаря уважению и преданности Одному Богу. — С этими словами он многозначительно взмахнул мечом.

Нейтан был не первым, кто наносил Вереллиану оскорбление, и Фэллон считал его подонком, а не настоящим воином.

Нейтан презрительно усмехнулся и попытался принять высокомерный вид. Он хотел было бросить на прощание какую-нибудь ядовитую фразу, но при виде уверенной улыбки Уильяма передумал и быстро ушел, грохоча стальными башмаками по доскам моста.

Фэллон спрятал оружие в ножны и хмыкнул, глядя вслед Нейтану. Затем обернулся к своему капитану и стукнул кулаком по красному гербу, красовавшемуся у него на груди.

— Можно мне пойти и перерезать ему глотку, милорд?

— В следующий раз, — ответил Уильям.

Прошло несколько часов. Уильям наблюдал за происходившим на главной городской площади и приказывал Каллису вмешиваться всякий раз, когда наемники переходили известные границы.

Ему было приказано в полночь явиться в тронный зал, но он решил немного опоздать. Уильям не считал своего командира человеком чести и подумал, что уж тот может и подождать десять минут.

— Фэллон, вы идете со мной, Каллис справится здесь один, — произнес он, развернувшись и направившись по подъемному мосту в крепость.

Большая часть воинов из отряда Уильяма расположилась вокруг небольших костров во дворе замка; они грелись и готовили пищу. Ветер с залива Канарн не останавливали даже каменные стены, и по ночам в городе было очень холодно.

Эти люди не унижались до того, чтобы грабить павший город, в основной массе они просто ожидали приказа возвращаться в Ро Арнон. Уильям гордился тем, как его воины вели себя здесь. Они сражались мужественно, безжалостно и искусно, но относились к побежденным с уважением.

— Капитан Вереллиан, сэр, мы еще не получали приказа? — спросил один старый рыцарь, сержант по имени Брача.

— Пока еще нет, сержант; похоже, мы еще не скоро отправимся домой. Хотя у командующего могут быть какие-нибудь приказания лично для меня.

Он оглядел лица своих людей. Воины были мрачны, и Уильям подумал, что они тоже находят отвратительным обращение наемников с жителями Канарна.

— Если кто-нибудь из этих наемников или рабов ордена сунет нос в замок, напомните им о том, что здесь командуем мы, а не этот окаянный Певайн. Ясно, сержант?

Брака улыбнулся, отдавая честь:

— Яснее некуда, сэр, будьте спокойны, мы им напомним о том, как следует себя вести.

Под началом Уильяма находилось сто человек, хотя в Ро Канарн вместе с ним приплыли только двадцать пять воинов. Остальные находились в Арноне и, скорее всего, радовались тому, что получили приказ сидеть в казармах. Четверо из отряда погибли во время атаки на главную башню замка, их тела уже сожгли на погребальном костре. От этого костра осталась небольшая кучка пепла. Рыцари собрали его и развеяли со стен крепости.

— Долго ли еще мы обязаны оставаться здесь? — спросил Фэллон, когда они шли через внутренний двор. — Мне очень не нравится смотреть на то, как люди гибнут зря.

— Гибнут зря? — переспросил Уильям.

— А как еще назвать это, милорд, стратегической кампанией?

Уильям позволял своему лейтенанту выражать свое мнение откровенно, если он не оспаривал приказаний своего капитана публично, и терпел любые его резкие слова, если они были сказаны наедине.

— Я назову это так, как это было на самом деле… мы захватили и разграбили Ро Канарн, потому что нам это приказали, — ответил Уильям. — Если бы у нас имелась возможность выбирать, где и когда сражаться, мы стали бы не очень хорошими рыцарями, верно?

— Сэр, я рыцарь Красного ордена и готов сражаться и умереть там, где мне прикажут, но большинство защитников крепости не смогли бы справиться и с ребенком, вооруженным тяпкой. А мирные жители нам ничего не сделали и не заслужили такого варварского обращения. Я пока еще не превратился в законченного негодяя и не получаю удовольствия, убивая тех, кто слабее меня. — Он помолчал. — Хорошо, допустим, я законченный негодяй, но…

— Фэллон, давайте пока оставим этот разговор. Боюсь, мы еще на какое-то время задержимся здесь, и, не сомневаюсь, мне еще не раз придется услышать ваши стенания насчет несправедливости этого мира.

Уильям давно привык к жалобам своего лейтенанта и в большинстве случаев был с ним согласен. Фэллон умел обращаться с мечом лучше всех, кого знал Уильям, и редкий человек осмеливался нанести ему обиду, когда лейтенант сжимал в руках меч. А сейчас он был оскорблен тем, что несколько дней назад на его глазах произошел неравный бой и к этому добавились зрелища насилий и пыток, которые совершали наемники над беззащитными, безоружными пленными.

— Почему нам не дозволяют сражаться с мужчинами, достойными наших клинков? Неужели я прошу слишком многого, неужели желание проверить свои силы дурно? — спросил он, подняв голову и обращаясь к небесам, к Одному Богу.

— Если подождете достаточно долгое время, возможно, он и подаст вам знак, — саркастически произнес Уильям. — А сейчас просто заткнитесь и помолчите.

Фэллон нахмурился с таким видом, словно ему действительно предлагали выбор.

— По зрелом размышлении я решил все-таки заткнуться, милорд.

— Наконец-то хоть одна добрая новость; возможно, главнокомандующий Риллион повысит вас в звании за подобное проявление мудрости, — фыркнул Уильям, когда они поднимались по деревянной лестнице, ведущей из внутреннего двора в главный зал.

Уильям ходил в доспехах уже четыре дня, снимая их только тогда, когда умывался и ложился спать, и его туника и штаны буквально прилипли к коже от пота и грязи. Он взглянул на потускневшую нагрудную пластину и свой красный плащ с гербом, покрывавший латы, — все отчаянно нуждалось в чистке и ремонте. Фэллон выглядел точно так же. В официальных случаях, а также тогда, когда требовалось предстать перед командиром, рыцари старались принять наилучший вид. Но в настоящее время те, кто мог появиться при полном параде, находились в нескольких сотнях лиг отсюда, в казармах Ро Арнона.

На плечи Уильяма был наброшен алый плащ, покрытый пятнами и порванный в нескольких местах. Фэллон потерял свой плащ после битвы и не подумал о том, чтобы найти замену. Когда они поднялись по ступеням и достигли первой из трех лестничных площадок, Уильям остановился и критически оглядел своего лейтенанта с ног до головы.

В ответ Фэллон развел руки и спросил:

— В чем дело, я одет неподобающим образом для того, чтобы предстать перед очами сильных мира сего?

— Вы никогда не бываете одеты достаточно хорошо, чтобы появляться перед очами сильных мира сего, но в данный момент мы оба выглядим не лучше обычных городских стражников.

— Я принимаю парадный вид только для встречи с людьми, которые заслуживают уважения, милорд. Даже если бы я не потерял свой церемониальный плащ, я бы нашел причину явиться без него, — проворчал Фэллон.

— Довольно… я тоже считаю его подлецом, но мы обязаны выказывать ему положенное уважение. Это ясно? — сурово сказал Уильям.

— Ясно, как раненское небо зимой, милорд.

Уильям хмыкнул и продолжал подниматься по лестнице. Уже второй раз за время, прошедшее после захода солнца, он шел по этим ступеням. В первый раз он сопровождал отца Магнуса, раненского жреца, который убил двух воинов из его отряда. Сейчас ему предстояло выслушать распоряжения командующего армией рыцарей Риллиона, и он сомневался в том, что его встретит то же живописное сборище рыцарей в церемониальных одеждах, что и ранена. Риллион был склонен к показной роскоши при встрече с побежденными, он не сомневался, что это зрелище лишает их желания в будущем ввязываться в войну. Но на самом деле подобные «представления» лишь еще больше злили и раздражали людей, ненавидевших народ ро и его Одного Бога.

Те же двое стражников стояли у дверей главного зала, и Уильям снова подумал: непонятно, что королевская гвардия делает в Ро Канарне? А вдруг сюда собирается приехать король, и, возможно, сейчас Уильяму сообщат об этом. Король Себастьян был человеком хитрым и коварным, и втайне покинуть Ро Тирис для него не являлось чем-то из ряда вон выходящим.

— Знаете, что думает Брака? — спросил Фэллон, когда они приблизились к дверям.

— Нет, лейтенант, просветите меня, — со стоном произнес Уильям.

— Он клянется, что королевская гвардия присутствует здесь потому, что король ведет огромную армию в Травяное Море. Говорит, слышал, как один из сержантов Нейтана болтал о самом настоящем вторжении, — заговорщическим тоном отвечал Фэллон.

Стражники отдали честь, заметив двух рыцарей, — с силой ударили кулаками по золотым нагрудным пластинам. Уильям и Фэллон ответили таким же образом, и двери отворились.

Когда воины вошли в главный зал замка, Уильям наклонился к Фэллону и тихо произнес:

— А вам не кажется, что мы бы с вами и безо всяких сержантов узнали о готовящемся вторжении в Свободные Земли?

Фэллон вместо ответа скептически посмотрел на капитана с выражением простого воина, который всегда ожидает от командиров самого худшего.

В зале было холодно и темно, его освещали лишь несколько мигавших факелов, воткнутых в подставки из темного металла. Отряд воинов с арбалетами ушел, и Уильям медленно шагал по темному каменному полу. Знамена Канарна выглядели безрадостно и мрачно: темные изображения Бритага, лошадей и мечей были выполнены в зеленых, черных и коричневых цветах. Три ряда деревянных колонн возвышались по обе стороны от центрального прохода, а за ними в темноте ничего не было видно.

— Я слышал, что до нашего появления зал герцога Эктора слыл одним из самых веселых и гостеприимных мест в Тор Фунвейре, — скривился Фэллон.

— Здесь было гораздо светлее несколько часов назад. Риллион устроил для ранена небольшое представление, — ответил Уильям.

— Значит, мы с вами представления не заслужили?

— Очевидно, мы даже освещения не заслуживаем, — рассмеялся Уильям.

— Капитан Вереллиан, — прогремел голос из глубины зала, — сейчас не время для смеха. — Это произнес какой-то старик, сидевший за одним из пиршественных столов. — Погибли люди, и Один Бог недоволен. — Прежде чем продолжить, он пробормотал нечто неразборчивое. — Хотя, по-видимому, он многим недоволен в последнее время… и, возможно, как раз самое время посмеяться. — Он махнул худой рукой двум рыцарям и поманил их к себе.

Старику было по меньшей мере семьдесят лет, и облачен он был в простую белую одежду без знаков какого-либо из церковных орденов. Если этот человек и являлся служителем церкви, то сейчас он явно находился не на службе.

Уильям приподнял брови и бросил взгляд на Фэллона, прежде чем подойти к незнакомцу. Тот сидел один в огромном зале, окруженный остатками обильного пира. В центральном очаге осталось лишь несколько тлеющих углей, и все рыцари разошлись по своим делам. Высокий сводчатый потолок делал зал похожим на темную пещеру, ее освещали лишь несколько факелов, балки терялись во тьме.

— Я не вижу у вас никаких знаков различия, господин, с кем мы имеем честь говорить? — вежливо обратился Уильям к старику.

— Вы ведете себя как человек, занимающий довольно высокое положение, молодой господин, — сказал старик, прищурившись и оглядывая Уильяма. — Вы сын Маркуса Вереллиана?

— Да, сэр, хотя я уже много лет не видел отца, — ответил Уильям довольно сухо.

Старик так и не назвался, а Уильям с подозрением относился к неизвестным, сколько бы им ни было лет.

От старика пахло вином, и Уильям решил, что тот немного пьян.

— Я слышал, что вы и ваши рыцари здесь, и теперь вижу, что меч, который вы носите, лучше смотрелся на поясе вашего отца. — Он снова прищурился, рассматривая Уильяма. — Да, вам с ним не равняться, — ядовито добавил он.

Фэллон прыснул от смеха, и Уильям бросил на своего лейтенанта сердитый взгляд, затем снова повернулся к старику:

— Нет, сэр, ведь у меня обе ноги пока на месте, к тому же мой отец не произнес ни слова и уж тем более не брал в руки меча примерно десять лет.

— Ну что ж, теперь вы лорд Вереллиана, независимо от того, заслуживаете ли вы этого или нет. А теперь соберитесь с мыслями, воины, лорд Мортимер Риллион ожидает вас. — Он глянул на потускневшие и покрытые вмятинами латы рыцарей. — Надеюсь, он вспомнит о том, что он благородный господин, когда будет оценивать ваш вид.

Ни Уильям, ни лейтенант не улыбнулись при этих словах, а старик, казалось, не замечал выражения их лиц — обоим явно хотелось наподдать ему как следует. Он усмехнулся каким-то своим мыслям и протянул руку к кубку с вином.

Фэллон шагнул вперед и посмотрел на сидевшего старика сверху вниз:

— Скажи нам, кто ты такой, старик, не то я забуду о хороших манерах.

Тот с шумом отхлебнул вина и хихикнул:

— Умерь свою прыть, мальчик, не пристало тебе сражаться со мной. Меня зовут Родерик, я священник Черной церкви, и у меня полно свободного времени на то, чтобы пить вино и оскорблять рыцарей.

Фэллон отступил на шаг.

— Я видел вас недавно на городской площади, вы читали заупокойные молитвы у погребальных костров. — Голос его смягчился.

Черный священник опять захихикал, отхлебнул вина и, не успев поставить кубок обратно на стол, разрыдался.

Обоим Красным рыцарям уже приходилось наблюдать подобные сцены: служители Черной церкви обладали даром ощущать пустоту смерти и утрачивали равновесие, сталкиваясь с большим количеством смертей. Большинство из них старались избегать военных походов или же служили в церквях, и для Черного служителя такого возраста сопровождать боевой флот было необычным поступком.

— Брат Родерик, вам, наверное, следует отправиться отдыхать. Уже поздно, и я уверен, что спать лучше в собственной постели, чем в пустом тронном зале, — осторожно произнес Уильям.

Он кивнул Фэллону, давая знак помочь, и они вдвоем помогли старику подняться на ноги и увели его прочь от стола.

— Я сам справлюсь, я еще достаточно крепок для того, чтобы одолеть любого воина посильнее вас. И уж наверняка мне не нужна помощь для того, чтоб добраться до кровати! — раздраженно бросил он, отталкивая Уильяма и Фэллона.

Спотыкаясь, он прошел несколько шагов по направлению к одной из боковых дверей.

Прежде чем Уильям успел ответить, брат Родерик остановился и сказал:

— Главнокомандующий ожидает вас вон там, в задней комнате. — Он театральным жестом указал на открытую дверь, видневшуюся за возвышением для трона.

Уильям посмотрел на Фэллона, приподняв брови, и направился к указанной двери. Брат Родерик добрался до бокового выхода и тяжело привалился к косяку, затем, едва передвигая ноги, скрылся.

— Не уверен, что возможность спать с бабами и напиваться до бесчувствия стоит покупать такой ценой, — угрюмо произнес Фэллон.

— Ему давно следовало уйти на покой и служить при какой-нибудь небольшой уютной церкви, — ответил Уильям. — Хотя погодите, я слышал о нем, если это тот самый сэр Родерик из Водопадов Арнона…

— Правда? И что он такого сделал в жизни?

— По-моему, он был какое-то время крестоносцем, потом аббатом Серой Твердыни, и, судя по тому, что мне рассказывали, отказался продолжать убивать восставших из мертвых.

Это было необычным поступком, однако такое встречалось — иногда Черный священник видел что-то человеческое в лицах восставших из мертвых и отказывался участвовать в «крестовом походе».

— Именно этот человек заявил, что увидел свет Мертвого Бога в глазах последнего убитого им, — добавил Уильям.

— Да, слыхал я эти пьяные бредни. Я предоставляю размышления о серьезных вопросах вышестоящим, сэр. Предпочитаю просто считать эти существа неумирающими чудовищами и не думать о них лишний раз. — Фэллон был человеком простым и не интересовался делами других церковных орденов. — С другой стороны, это объясняет, почему они заставили его приехать сюда и читать молитвы над мертвыми, в его-то возрасте… ведь он ослушался приказа.

Два Красных рыцаря пересекли зал и приблизились к отворенной двери. Возвышение, на котором когда-то восседал герцог Эктор, было теперь лишено всяких украшений. Кровавые пятна совсем недавно смыли с каменных плит в том месте, где казнили герцога и где отца Магнуса охватила боевая ярость.

— Говорят, он убил четырех рыцарей, — обратился Уильям к своему лейтенанту. — Разорвал цепи, когда Рашабальд обезглавил герцога.

Фэллон покачал головой:

— Рыцарь, который согласился быть палачом, недостоин того, чтобы казнить настоящих мужчин.

Уильям знал, что его лейтенант испытывает крайнюю неприязнь к сэру Рашабальду и не раз пытался вызвать его на поединок, чтобы убить. Но Риллион всякий раз вмешивался и защищал старого палача: ему он нравился, потому что в его характере были садистские черты, как и у самого командующего.

Дверь вела в личные покои герцога, где теперь расположился сэр Риллион. С письменного стола из темного дерева убрали вещи прежнего владельца, и сейчас он был завален грудами бумаг, графиками дежурств, картами и сводками о числе погибших. Два человека из отряда Нейтана стояли на страже; судя по их блестящим доспехам, им не приходилось участвовать в бою или спать во дворе под открытым небом. Фэллон с ненавистью взглянул на них и стряхнул с нагрудной пластины одного из воинов воображаемую пылинку.

В комнате присутствовали Риллион, брат Анимустус, служитель Золотой церкви, и Амейра, каресианская ведьма; Уильям слышал, что ее называли Повелительницей Пауков. Еще два стражника в церемониальных доспехах стояли за спиной главнокомандующего, с потолка свисали штандарты Красной церкви с изображением скрещенных мечей и сжатой в кулак руки.

Командующий Риллион по-прежнему был в латах; он взглянул на Уильяма и Фэллона поверх нескольких свечей, горевших на столе, помимо них комнату освещали четыре пылающие жаровни, расставленные по углам. Видимо, Риллион изучал какие-то бумаги; подняв голову, он сощурился, чтобы разглядеть их в полумраке.

— Вереллиан, заходите, пожалуйста, — махнул он рукой. — Постараюсь не обращать внимания на опоздание, спишем это на удар по голове, полученный во время боя, — насмешливо сказал он.

Уильям и Фэллон вытянулись по стойке «смирно» перед письменным столом и стукнули кулаками по нагрудным пластинам, отдавая честь. Анимустус, Золотой священник, пил вино из объемистого латунного бокала и даже не взглянул на вошедших.

— Милорд, мы были заняты, присматривали за наемниками в городе. Это оказалось несколько сложнее, чем мы предполагали, — объяснил Уильям.

— Да, капитан Нейтан недавно вломился сюда и жаловался на ваши методы «присмотра». Он считает вас излишне мягкотелым, — произнес Риллион, откидываясь на спинку стула.

— Капитану Нейтану следовало бы следить за языком. У меня и без того уже имеется несколько причин вызвать его на бой. — Краем глаза Уильям заметил, что Фэллон насторожился.

Риллион фыркнул, Золотой священник усмехнулся с таким видом, словно происходящее казалось ему очень занятным, продемонстрировав тем самым, что все-таки слушает разговор.

— Ну что ж, в таком случае думаю, что капитан Нейтан должен поблагодарить меня за тот приказ, который я сейчас отдам вам. — Командующий поудобнее устроился на стуле, повертел головой, распрямил затекшие плечи. — Дочери герцога удалось ускользнуть от нарядов рыцарей, отправленных следом за нею в туннели. — Он обернулся к каресианской волшебнице. — Благородная госпожа Амейра считает, что Бронвин, Черный Страж, уже находится за пределами города.

Уильяму очень не понравился взгляд, брошенный командиром на Амейру, и снова он почувствовал, что она приобрела над Риллионом гораздо большее влияние, чем считали его рыцари.

Амейра выступила вперед, и на миг Уильяму почудилось, что она прочитала его мысли. У ведьмы были блестящие черные волосы и темно-зеленые глаза. Она была одета в черное платье, подчеркивавшее стройность ее фигуры, и, очевидно, нарядилась таким образом намеренно. Уильяму не нравилась татуировка в виде паутины и не нравилось, что ведьма стояла так близко от него. Он не был настолько наивным, чтобы верить всем историям, которые слышал насчет Семи Сестер, но не сомневался, что Джаа наделил их способностью гипнотизировать людей.

Взгляды их на миг встретились, и Уильям быстро отвел глаза.

— Милорд, я чувствую себя неловко в присутствии волшебницы, — произнес он.

Амейра рассмеялась, и этот мелодичный звук вызвал на губах Риллиона счастливую улыбку. Она сделала еще шаг вперед и остановилась перед письменным столом главнокомандующего, и теперь Уильяму ничего не оставалось, кроме как смотреть на нее.

— Сэр Вереллиан, я уверена, вы не считаете меня настолько опасной.

— Довольно! — внезапно перебил ее Риллион. — Амейра, пожалуйста, не дразни капитана. Уильям, ваше задание — отправиться на север и схватить девчонку. Все ясно?

Колдунья улыбнулась и отступила, вернувшись на свое место у плеча главнокомандующего.

— Мне все ясно, милорд, — произнес Уильям. — Нам известно, куда она направилась?

— Ей помогли бежать. Некий каресианский шпион по имени Аль-Хасим убил восемь рыцарей, затем затерялся где-то в городе. Когда Певайн его найдет, мы узнаем, куда поехала девчонка.

— А почему вы так уверены в том, что он не покинул город вместе с Бронвин? — вмешался Фэллон.

Сэр Риллион взглянул на лейтенанта с таким видом, будто его привело в раздражение, что к нему обратился воин такого низкого звания, на его губах заиграла обычная хищная усмешка:

— Я вижу, лейтенант Фэллон из Лейта, что вы считаете нас очень глупыми людьми. Хасима видели вскоре после того, как отец Магнус его исцелил. Кастус, тюремщик, заметил, как шпион уползал по канаве для пищи, но не смог вовремя прицелиться, чтобы убить эту собаку. Видимо, целительные силы раненов порождают вокруг больного довольно яркое свечение, когда ими пользуются, и это насторожило Кастуса. Сэру Певайну час назад был отдан соответствующий приказ, он схватит Аль-Хасима и получит от него нужную информацию. А тем временем вы отправитесь верхом на север по направлению к Травяному Морю. — С этими словами командир погладил свою бороду. — Когда мы узнаем о местонахождении девушки, мы пошлем вам вслед курьера с этим известием. У Певайна есть люди, искусные в… добывании сведений у упрямых шпионов.

Этот эвфемизм, означавший пытку, не понравился Уильяму. Он знал, что к пыткам относились безразлично, если подобными делами занимались люди, состоявшие под командованием рыцарей, и если самим рыцарям не приходилось пачкать руки, но вообще среди служителей церкви об этом старались не говорить.

— Это все, милорд Риллион? — спросил Уильям. — Отправиться на север и попытаться найти девушку?

Прежде чем ответить, командир бросил быстрый взгляд на Амейру.

— И еще вам следует убивать всех членов Отряда Призраков, которые попадутся вам по пути.

Уильям несколько секунд подумал над этим приказом, прежде чем заговорить:

— Милорд, я не знал, что мы находимся в состоянии войны со Свободными Отрядами.

— Мы не находимся, и, если вы сделаете так, чтобы беглецы не совались в этот город, я надеюсь, никакой войны не случится.

— Как прикажете, милорд. — Уильям, как бывалый воин, не собирался спорить с командиром. — Я соберу людей, и мы отправимся в течение часа.

Риллион взмахнул рукой, давая рыцарям понять, что они свободны. Уильям и Фэллон снова отдали честь и развернулись, чтобы уйти.

Однако, когда Уильям приблизился к двери, его все же одолело любопытство, и он обернулся к главнокомандующему:

— Милорд, я правильно понял, что сюда вскоре прибудет король?

Риллион раздраженно нахмурился и, бросив очередной взгляд на Амейру, произнес:

— Да, Вереллиан, он будет здесь в течение следующих двух недель. Смерть предателя Эктора была только началом нашей деятельности в Ро Канарне. У короля Себастьяна есть для нас другие поручения. — На его лице появилось какое-то странное выражение. — Не беспокойтесь, капитан Вереллиан, к тому моменту, когда вы вернетесь из Травяного Моря, эти новые задачи станут ясны.

— Так точно, сэр, — устало выговорил Уильям и повернулся к двери.

Когда рыцари отошли на приличное расстояние, Фэллон повернулся к своему капитану.

— Ему тоже следовало бы перерезать глотку, — гневно заявил он. — Не уверен, что потом мы сумеем как-то оправдать убийство нового рыцаря-протектора Ро Канарна.

Уильям глубоко задумался; его сильно беспокоило, что слова последовательницы Джаа были законом для рыцаря Красного ордена. Еще больше его встревожило то, что слухи, о которых рассказал ему Фэллон, могли оказаться правдой и что король и вправду собирается напасть на Свободные Земли.

— Итак, каковы будут наши действия, сэр? — спросил Фэллон.

— Мы подчиняемся приказам, мой мальчик, — ответил капитан. — Мы подчиняемся приказам и умираем там, где нам приказано умирать.

Аль-Хасим видел, как два рыцаря вошли в бывший кабинет герцога, и ждал их появления в потайном переходе. Он слышал почти все то, о чем они говорили с главнокомандующим, и был в тревоге по нескольким причинам. Он надеялся на то, что двух часов форы, которые получила Бронвин, окажется достаточно и что Отряд Призраков найдет ее прежде рыцарей. До Ро Хейла было почти две недели пути, и Бронвин не могла знать, что ее преследуют. В любом случае Хасим мало чем мог ей помочь, и для того, чтобы остаться на свободе, ей придется проявить всю свою выносливость и смелость.

Потайные переходы представляли собой превосходный способ скрытно передвигаться по главной башне замка, и Хасим провел примерно полчаса, свернувшись в клубок и подглядывая в потайной люк, забранный деревянной решеткой и скрытый среди стропил большого зала. Магнус исцелил его как раз вовремя; всего лишь несколько мгновений спустя появился этот подлец Кастус и выстрелил в него из арбалета. С того момента Хасим прятался, раздумывая, как найти Коли и Дженнера, братьев-каресианцев, которые помогли ему тайно проникнуть в город.

Сэр Халлам Певайн был упрямым преследователем, и Хасима дважды чуть не поймали. В первый раз это произошло, когда он выполз из желоба, тянувшегося вдоль тюремной стены, — это крик Кастуса предупредил наемников о его появлении. Хасим не остался драться с ними, бросился в ближайшую сточную канаву, тянувшуюся вдоль стен замковой башни, и одного запаха оказалось достаточно, чтобы наемники отстали от него. Примерно через час после этого, когда он вынырнул из канавы в какой-то конюшне поблизости от здания гильдии кузнецов, его снова засекли подручные Певайна, и ему пришлось спасаться от них бегством по погруженным во мрак улицам Канарна.

Лишь позднее он узнал, что Певайн преследует его по личным мотивам — когда он прятался в потайных ходах в стенах башни и подслушал, как Риллион грубо накричал на рыцаря-наемника за то, что тот не в состоянии найти какого-то паршивого шпиона.

До сих пор ему некогда было волноваться из-за Повелительницы Пауков. Алдженон мало рассказывал ему о колдунье. Хасим считал, что она манипулирует Риллионом — уж это было очевидно любому, — но с какими целями, он не понимал.

Верховный вождь Фредериксэнда всегда был человеком непроницаемым, а когда дело касалось Семи Сестер, он вел себя прямо-таки загадочно. Тем не менее Хасим, давно зная Алдженона, догадывался, что следующим его шагом станет освобождение брата из тюрьмы.

Ну а Коли и Дженнер наверняка нашли себе где-то тепленькое местечко с большим количеством выпивки. Братья были родом из Тракки, этот город находился в нескольких лигах от Кессии, родного города Аль-Хасима, и они принадлежали к такому сорту каресианской швали, который ему нравился. Они работали за деньги, а деньги тратили на спиртное и женщин, и в глазах Хасима это делало их очень предсказуемыми. Также у них имелась лодка, и она могла очень пригодиться для побега после освобождения Магнуса.

Хасим попятился прочь от люка в потолке тронного зала и пополз обратно по тесному туннелю. Интересно, кто соорудил эту дыру для подслушивания, подумал он; однако не важно, сейчас она ему очень пригодилась. Он обнаружил несколько таких люков в главной башне замка — к ним вели узкие коридорчики, в которые едва можно было протиснуться, и таким образом можно было наблюдать за происходящим в большинстве помещений. Он даже нашел несколько отверстий в стенах, через которые можно было подсматривать за тем, что творится в параллельных туннелях, и не раз наблюдал за искавшими его наемниками Певайна. Пока что ему удавалось остаться незамеченным, однако с каждой минутой он все сильнее раздражался из-за невозможности свободно передвигаться. Хасим не привык быть объектом охоты и сейчас обнаружил, что это весьма неприятное ощущение.

Когда он отполз прочь от своего наблюдательного пункта, перед ним появилась крутая лестница, ведущая вниз, обратно в основной лабиринт потайных переходов. Дальше находилась незаметная низкая деревянная дверь, высотой не более пяти футов. В каждой из дверей, ведущих к отверстиям для подслушивания, имелся небольшой глазок; взглянув в него, Хасим мог убедиться в том, что путь свободен.

Спускаясь по узкой лестнице, он думал о том, что нелегко будет вырвать Магнуса из темницы, и, даже если Хасим сумеет освободить старого друга, они окажутся в весьма сложном положении. Ему следовало бы покинуть город, но каресианец не мог уйти без раненского жреца. Он был очень привязан к Магнусу и считал его своим другом. Да, ему будет не хватать пьянок, разговоров о женщинах, о выигранных битвах. За исключением Брома и Рам Джаса Рами, Магнус был единственным человеком, которого Хасим называл братом, а это понятие еще что-то значило для него.

Он глянул в глазок, но, кроме темноты, ничего не увидел. Аль-Хасим провел в лабиринте уже несколько часов и успел отметить самые удобные выходы и места, которые, скорее всего, должны охраняться. Прежде всего следовало отыскать Коли и Дженнера, а это означало, что нужно найти выход поблизости от порта. Каресианцы, скорее всего, скрывались на своем суденышке в надежде на то, что рыцари не станут слишком тщательно обшаривать гавань. Хасим полагал, что вряд ли им удалось покинуть порт после сражения. Скорее всего, они прятались на нижней палубе в компании нескольких бутылок вина.

Хасим начал медленно приотворять дверь и вдруг почувствовал, что кто-то налег на нее с другой стороны, и, когда ее внезапно распахнули, его отшвырнуло назад. Этот кто-то прятался под глазком, ждал, пока он приблизится к двери.

Хасим крепко стукнулся головой о деревянные ступени, и на мгновение у него потемнело в глазах, а затем он услышал крик:

— Сержант, я нашел этого каресианца!

Стук железных башмаков по деревянному полу коридора стремительно приближался.

Он попытался подняться на ноги, но снова упал — закованный в латы Красный рыцарь распахнул пресловутую дверь и напал на него. За ним следовали другие, это Хасим понял, пытаясь отползти обратно к наблюдательному люку, вытаскивая крис и стараясь сосредоточить взгляд на наступавшем рыцаре.

— Попался, дружок, — произнес тот, извлекая из ножен меч, и пригнул голову, чтобы пройти в низкий дверной проем.

Хасим покачал головой и, подтягиваясь на руках, быстро полез по лестнице обратно. У него еще стоял туман перед глазами, и он лишь в последнее мгновение заметил, что рыцарь пытается схватить его за ногу. Он пнул врага изо всех сил и услышал громкий стук металла; рыцарь резко втянул в себя воздух. Латы и длинный меч мешали ему передвигаться в узком пространстве.

Хасим выругался и потер глаза. Затылок болел довольно сильно. Каресианец развернулся и устремился вверх по лестнице.

— Я тебе за это кровь пущу, паршивец! — крикнул рыцарь, следуя за ним к потайному люку.

Хасим хотел швырнуть свой кинжал и заставить рыцаря замолчать, но, добравшись до верхней ступени лестницы, передумал. Туннель заканчивался зарешеченным люком в потолке главного зала, вниз спуститься было невозможно. Следовало немедленно что-то придумать, поскольку у подножия лестницы уже появились остальные воины.

— Он взобрался туда, наверх. Эта дрянь в ловушке, сэр, — доложил рыцарь, который обнаружил шпиона.

— Тебе некуда бежать, каресианец, сдавайся, может, еще и выживешь, — послышался голос старшего воина.

К злополучному люку подбирались остальные рыцари, Хасим слышал их крики и приказы командиров. Он тяжело вздохнул. Удар головой оказался не слишком серьезным, и Хасим с доступной ему скоростью двинулся к люку с решеткой. Рыцари, собравшиеся внизу, по одному проходили в дверь, он слышал топот множества ног. Держа кинжал в зубах, Хасим добрался до люка, прорубленного в потолке тронного зала Ро Канарна, и остановился.

— Мы идем за тобой, козявка, — окликнул его первый рыцарь, начиная подниматься по узкой лесенке.

Хасим не смог бы силой пробиться через толпу рыцарей. Он был реалистом и понимал, что в тесном проходе их чересчур много, и на этот раз элемент неожиданности не на его стороне. На верхней ступени лестницы показалось множество теней, и он различил голоса по меньшей мере десяти преследователей. Каресианец рассмеялся, но это был отчаянный, истерический смех.

Хасим взглянул вниз, через наблюдательный люк, взял крис и вонзил его в деревянную решетку. Дерево оказалось твердым, но Хасим был силен и быстро отколол кусок. Ударил снова, и, когда первый из рыцарей достиг верхней ступени лестницы, шпион уже яростно рубил деревянную решетку. Но отверстие по-прежнему было слишком маленьким. Он с силой ударил по остаткам решетки ногой. Сапог пробил ее, и вниз посыпались щепки.

— Сержант, каресианец пытается пробить дыру в главный зал.

Дерево трещало довольно громко, и Хасим не мог понять, все ли из его преследователей здесь. Он бросил быстрый взгляд назад и увидел двоих людей ро, которые пытались протиснуться в узкий проход, начинавшийся после лестницы. Они неуклюже поползли к Хасиму, он пригнулся, собрался с силами и врезался плечом в сломанную деревянную решетку. Его веса оказалось достаточно для того, чтобы закончить работу, начатую кинжалом, и с громким криком он, кувыркаясь в воздухе, полетел в тронный зал.

Хасим с глухим стуком рухнул на спину на один из пиршественных столов герцога. Во время полета у него перехватило дыхание, и ему показалось, что плечо вывихнуто. Высоко над головой он увидел лицо рыцаря, просунувшего голову в дыру.

Хасим скатился со стола, поднялся на ноги и огляделся. Главные двери были открыты, за ними виднелся погруженный во тьму двор. Дверь, расположенная позади бывшего трона герцога, отворилась, и из кабинета появились несколько человек.

— Ты… каресианец, — крикнул кто-то, — стой!

Обернувшись, Хасим увидел Риллиона и трех рыцарей с обнаженными мечами. Он быстро развернулся и бегом устремился к выходу. Главные двери были все ближе, и на миг он уже решил, что ему действительно удастся ускользнуть, но в этот момент в дверном проеме появилась какая-то фигура.

Сэр Халлам Певайн медленно вошел в тронный зал, небрежно держа перед собой двуручный меч.

— Ты мой, Хасим! — провозгласил он.

Раздался звон колокола, и Хасим услышал топот железных башмаков; рыцари сбегались в зал через несколько боковых дверей, из соседних помещений. Ему стало ясно: это конец.

За спиной у него стояли главнокомандующий Риллион, три Красных рыцаря и каресианская колдунья Амейра. Рыцари стояли на возвышении, у кресла герцога, и никуда не торопились; с них достаточно было и того, что они могли отрезать Хасиму отступление. Перед ним, загородив ему путь к главному выходу, стоял Певайн с дюжиной своих наемников. По обеим сторонам центрального прохода мелькали другие Красные рыцари, окружая беглеца. Хасим решил, что его наконец поймали.

Риллион вытащил меч, подошел и остановился в десяти метрах от каресианца.

— Аль-Хасим, сдавайся, и тебя будут судить по законам короля, — властно произнес он.

— А если я не сдамся? — вызывающе спросил Хасим.

— Тогда я отрублю тебе обе руки, — бесцеремонно вмешался Певайн.

Вокруг него, зловеще ухмыляясь, стояли наемники.

— Певайн, нам нужно получить от этого шпиона кое-какие сведения, — возразил Риллион, и рыцарь-наемник раздраженно кивнул и уставился в пол. — Не надо его сразу убивать. Сначала следует узнать у него, куда направилась девчонка. Понятно?

Певайн направился к Хасиму, держа меч острием вниз, и лицо его исказилось в гротескной ухмылке. Из оружия у Хасима имелся только один кинжал-крис.

— Сдаешься? — насмешливо спросил Певайн.

— А ты? — ядовито ответил Хасим.

Он увидел еще одну группу из пяти Красных рыцарей в дверях зала, за спинами людей Певайна; они остановились на пороге, заглядывая наемникам через плечо.

Не прошло и пары секунд, а Певайн бросился вперед и сделал мощный выпад, целясь в грудь каресианца. Он был человеком могучего телосложения, искусным в обращении с мечом, но Хасим оказался проворнее и просто прыгнул вправо и перекатился через деревянный стол, на который только что упал.

Два наемника двинулись вперед, чтобы отрезать ему путь, и Певайн крикнул:

— Мы можем бегать по залу хоть всю ночь, Хасим, но ты никуда от нас не денешься.

Хасим вскочил на ноги по другую сторону стола, пригнулся и быстрым, как молния, движением пнул одного из наемников. Нога у того подогнулась, и он упал, а длинный меч, вылетевший из его руки, зазвенел о пол. Второй преследователь рубанул клинком сверху вниз, целясь в Хасима, но промахнулся — шпион бросился обратно под стол, прихватив по пути оброненный наемником меч.

Певайн рассмеялся и сказал:

— Чем дольше ты будешь упираться, тем злее станут мои люди… а когда они разозлятся, они ведут себя грубо.

Хасим быстро полз по полу, а наемники начали окружать стол. Повсюду мелькали мечи, но клинки либо врезались в деревянные стулья, либо просто со свистом рассекали воздух. Хасим не обманывался насчет возможности побега, но не собирался сдаваться без боя. Он выкатился из-под стола ногами вперед и сбил очередного наемника на пол.

Певайн взревел от напряжения и своим огромным мечом разрубил стол, отделявший его от Хасима. Хасим не стал оборачиваться, чтобы вступить в бой с могучим наемником, а вместо этого нырнул обратно под сломанный стол и прокатился по полу. Его встретила кучка рыцарей, которые вбежали в зал через боковую дверь.

Хасим остановился — все возможности были исчерпаны. Наемники и рыцари окружили его, и у него даже не оставалось пространства для маневра; круг сужался. Он держал в одной руке длинный меч, в другой — крис, но ему противостояли примерно двадцать Красных рыцарей и несколько дюжин наемников.

Он обернулся и получил сильный удар кулаком в лицо от сэра Певайна. Почувствовал, что из носа и изо рта потекла кровь, колени у него подогнулись, и он безвольно рухнул на пол.

Хасим поднял глаза, вытер кровь с лица и увидел над собой жестокие лица. Пинок в солнечное сплетение — и у него перехватило дух, пинок в спину — и оружие выпало у него из рук, пинок в пах — и он резко выдохнул и инстинктивно свернулся на каменном полу, защищая живот.

— Не убивайте его, вы, собаки, нам нужна информация! — приказал Риллион. Голос его раздался совсем близко, и Хасим, не видевший ничего вокруг, догадался, что главнокомандующий отталкивает наемников прочь. — Певайн, следите за своими ублюдками.

Хасима рывком поставили на ноги, Певайн снова ударил его кулаком в лицо, но на сей раз пленного держали, поэтому он не упал. Несколько минут наемники швыряли его друг другу, били, пинали ногами, оскорбляли, угрожали, рассказывали, что сделают с ним потом. Затем его толкнули на какой-то стол, и он согнулся, хрипло, тяжело дыша и сплевывая кровь.

Певайн схватил его за горло и заставил взглянуть себе в лицо.

— Где эта шлюха, дочь герцога? Куда ты отправил ее?

Хасим слабо засмеялся и выплюнул сгусток крови в лицо Певайну.

— Нескольких пинков и тычков недостаточно, чтобы заставить меня разговориться, ты, жалкое подобие рыцаря! — сказал он, вложив в эти слова столько бравады, сколько сумел.

После очередного могучего удара в лицо Хасим выплюнул зуб и почувствовал, что его губы и челюсть начинают опухать.

Певайн, обернувшись к Риллиону, произнес:

— Милорд, к этому каресианскому негодяю надо применить более сильное давление.

Риллион кивнул.

— Сломайте его, — просто приказал Певайн.

Хасим пытался сопротивляться, но множество рук удерживало его, а он ослабел, голова кружилась, и все плыло перед глазами после полученных многочисленных ударов по голове. Он беспорядочно размахивал кулаками, стараясь попасть в лицо кому-нибудь из палачей, но руки его быстро скрутили за спиной, и кто-то грубо схватил его за горло. Риллион и его рыцари спокойно стояли и смотрели на это.

Хасим не переставал отбиваться, но понимал, что шансов спастись у него нет; его несколько раз ударили в живот и швырнули лицом вниз на пиршественный стол, и чья-то рука больно вцепилась ему в волосы.

И в тот момент, когда он взмолился Джаа с просьбой о быстрой смерти, кто-то вдруг закричал:

— Отпустите его!

Хасим повернул голову и узнал Уильяма из Вереллиана. Капитан с орлиным профилем стоял в дверях тронного зала в сопровождении пяти рыцарей, которые с отвращением смотрели на людей Певайна.

— Это не твое дело, Вереллиан, — ответил Певайн.

Капитан шагнул вперед и гневно воззрился на наемника:

— Так обходиться с пленными низко. Я говорю о тебе и твоих людях. Посадите его в клетку, в тюрьму, допрашивайте его, но, если ты снова позволишь им учинять насилие над пленным, я тебя убью! — угрожающе произнес он, глядя Певайну прямо в глаза.

Люди Вереллиана вытащили мечи и встали напротив наемников, большинство из которых явно перепугались при виде Фэллона из Лейта, человека, лучше всех Красных рыцарей владевшего мечом.

— Капитан! — рявкнул Риллион. — Вы переходите все мыслимые границы! Нам нужна информация, которую может дать только этот человек. Это преступник, и ваш рыцарский кодекс чести на него не распространяется.

На лице Вереллиана появилось оскорбленное выражение, но он сохранял спокойствие:

— Прошу меня извинить, милорд, но мой кодекс чести распространяется на все ситуации и на всех пленных. Я не собираюсь игнорировать прямой приказ моего командира, но я также не собираюсь спокойно смотреть, как эти животные издеваются над беспомощным человеком, и не важно, преступник он или нет.

Фэллон и Вереллиан выглядели весьма угрожающе с клинками в руках, и люди, сопровождавшие их, явно были готовы, не моргнув глазом, по приказу командира перебить всех наемников. Певайн в ярости смотрел на капитана, но его подчиненные неуверенно топтались на месте, словно боялись сражаться с настоящими воинами.

Хасим стоял неподвижно, но ему удалось бросить быстрый взгляд на Амейру. Она держалась позади Риллиона, и ситуация явно доставляла ей удовольствие. Впервые после появления в Ро Канарне ему удалось подобраться к ней так близко, и в голове у него промелькнула мысль: интересно, догадалась ли она о том, что он работает на Алдженона Слезу?

Риллион сделал несколько шагов вперед, остановился рядом с Певайном, обдумывая, что сказать Вереллиану. Затем прищурился, и губы его медленно растянулись в ухмылке:

— Скажу откровенно: не знаю, кто победит, если я позволю вам двоим сразиться на поединке. — Он окинул двух закованных в латы рыцарей оценивающими взглядами.

Певайн возвышался над противником почти на фут, но Уильям из Вереллиана был человеком сильным и ловким, и о нем говорили, что он мастерски действует мечом. Певайн несколько моложе, так что их силы были приблизительно равны.

Уильям шагнул к наемнику и пристально посмотрел ему в лицо снизу вверх. Лейтенант Фэллон обвел ненавидящим взглядом остальных.

Вереллиан, не отводя глаз от Певайна, обратился к своему командиру:

— Милорд Риллион, я с радостью прикончу этого человека и всех ублюдков, которые подчиняются ему, если это поможет мне убедить вас в том, что с каресианцем следует обращаться по-человечески.

Певайн злобно подмигнул Красному рыцарю, желая показать, что ничуть не испугался.

— Командир, позвольте этому зачуханному недоумку сразиться со мной, и я размажу его по стенке, как клопа.

Выражение лица Вереллиана не изменилось, но в тот же миг он с силой ударил Певайна лбом в переносицу. Для этого ему пришлось приподняться на носки, но удар попал в цель, и Певайн рухнул на колени, прижимая руки к сломанному носу.

Двое наемников, стоявших ближе остальных, инстинктивно двинулись вперед, чтобы напасть на Вереллиана; они угрожающе подняли мечи. Фэллон схватил одного из них за горло и, казалось, без малейших усилий выбил у него из рук меч. Второй хотел сделать выпад, но лейтенант мгновенно парировал удар и рубанул противника мечом по шее. Рана была явно смертельной, и все присутствовавшие замерли и уставились на умирающего, который медленно опустился на пол.

Певайн, тяжело дыша, поднялся на ноги. Фэллон перешагнул через труп и приблизился к оставшимся наемникам, небрежно поигрывая своим длинным мечом. Вереллиан не сдвинулся с места ни на дюйм, когда Певайн остановился буквально вплотную к нему.

Главнокомандующий расхохотался, нарушив зловещую тишину.

— Певайн, если вы ударите капитана Вереллиана, он вас прикончит. А Фэллон и его подчиненные перебьют всех ваших людей, и никакие мои приказы их не остановят, — негромко, но отчетливо произнес он. — Спрячьте меч в ножны и уберите вашего мертвеца из моего зала. Сегодня здесь и без того уже довольно долго вытирали кровь с пола.

— Советую тебе подчиниться приказу, — очень тихо произнес Вереллиан.

Фэллон просто улыбнулся наемникам, а остальные солдаты из его отряда так и стояли с клинками наготове.

Человек, державший Хасима, отстранился, и каресианец неловко сполз на пол, привалившись к деревянному стулу. Он даже невольно улыбнулся при мысли о том, что его защищают Красные рыцари.

Все наемники уставились на сэра Певайна, и Хасим почувствовал, что им очень хочется убраться отсюда подальше. Это были крепкие парни, однако не чета группе опытных воинов Красного ордена, особенно людям из отряда Вереллиана. Хасиму доводилось слышать об этом рыцаре еще до того, как он подслушал его разговор с командиром. Он был хорошо известен в Тор Фунвейре как человек чести и непобедимый воин.

Певайн едва слышно пробормотал что-то непристойное и, без сомнения, представлял себе, каким пыткам подверг бы Вереллиана, если бы это было в его власти, но повернулся к своим людям и жестом велел им покинуть тронный зал. Затем кивнул главнокомандующему Риллиону и ушел, осторожно прикасаясь к сломанному носу.

Хасима привязали к лошади; он сидел и ждал, когда они отправятся в путь, в сопровождении двух Красных рыцарей, около помещения для стражи, располагавшегося рядом с северными воротами города Ро Канарн. Только что начался дождь, и его тело еще болело после побоев.

Главнокомандующий, рыцарь Риллион, был очень недоволен вмешательством Уильяма из Вереллиана, и в качестве наказания велел ему и его рыцарям взять Хасима с собой на север, в погоню за Бронвин. Риллион, очевидно, считал, что, угрожая убить Хасима, они сумеют заставить Бронвин сдаться. Но он не понимал, что Вереллиан настоящий рыцарь и никогда не прибег бы к шантажу.

Хасим привык к тому, что судьбу его определяют другие люди, но ему не нравилась мысль, что конкретно этими людьми манипулирует каресианская волшебница. Сидя верхом на лошади, Хасим размышлял о том, где сейчас могут находиться остальные из Семи Сестер и по какой причине их так заинтересовал Ро Канарн.

Назад: Глава пятая Рам Джас Рами в городе Ро Вейр

Дальше: Глава восьмая Зелдантор в городе Кессия