Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Научную коммуникацию как в теории, так и на практике обычно соотносят с физикой, химией, биологией, а временами и с такими областями, как медицина, математика и техника. Относительно немного внимания исследователи общественной коммуникации в сфере науки и техники (далее — ОКНТ) уделяют тому, как другие научные области — социальные науки, искусство, гуманитарные науки — обсуждаются в широких кругах общества (Schäfer 2012). Исследований общественной коммуникации о социальных науках (далее — ОКСН) очень немного, и они разбросаны по разным предметным областям. Исторический толчок изучению научной коммуникации и общественного понимания науки был задан беспокойством о репутации естественных наук, и это сказалось на последующем развитии этой области. Однако социологи и историки науки внесли значительный вклад в ее изучение, и именно эта научная традиция способствовала классической критике дефицитных подходов к ОКНТ. В этом смысле любопытно, что исследователи ОКНТ редко брались за изучение ОКСН или применяли свой критический подход, чтобы сообщить неспециалистам о своих результатах. Хотя недостаток внимания к социальным наукам в смежных областях — таких, как науковедение и история науки и техники — также сказывается на проблеме (Camic et al. 2011; Danell et al. 2013), не только это определяет продолжающееся невнимание к изучению ОКСН.
Многие мировые СМИ производят контент, связанный с наукой, — специализированные теле- и радиопрограммы, приложения к газетам, наконец научно-популярную литературу — давний и почтенный жанр. Научная журналистика — уважаемая специальность, и работающие в ней профессионалы связаны как с собственно научными, так и с ориентированными на широкую публику медиа. Чаще всего в них освещаются темы, связанные с естественными науками, хотя внимание уделяют и некоторым социальным наукам, например психологии. В англоязычных массмедиа практически нет журналистов, специализирующихся на социальных или гуманитарных науках, и тенденция уделять основное внимание представителям естественных наук, медицины и исследователям окружающей среды также может быть фактором, препятствующим изучению ОКСН. Однако это не значит, что эти области не интересуют общество или что СМИ уделяют им мало внимания, — на самом деле они широко освещаются в неспециализированных медиа и составляют большую часть контента в политической и экономической журналистике, а также в разделах, посвященных образу жизни. Данные о преступности и демографии, опросы общественного мнения, исследования в сфере образования и психологии, политическая теория — вот что изучают социальные науки и что составляет ядро ежедневного содержания СМИ. Ученые-гуманитарии часто дают политические, личные и другие рекомендации на множестве площадок, и широко обсуждаемая роль публичного интеллектуала в основном занята именно представителями социальных наук и наук о человеке. Поэтому в этой главе также обсуждается роль искусства и гуманитарных дисциплин (1).
Социологические исследования составляют основу деятельности многих так называемых мозговых центров, по определению активных в общественной сфере, а также работы политиков в правительственных и неправительственных организациях. В частности, в Британии социологи сыграли важную роль в развитии научной коммуникации и вовлечении общества в науку — и в исследовательском плане, и в запуске процесса масштабных перемен в политике и практической деятельности научных и государственных организаций, связанных с этой сферой. И все же социологи, особенно те, что заняты изучением собственно ОКНТ, уделяли мало внимания информированию общества о своей работе.
Из-за принципиально иной природы исследований ОКСН очень нелегко найти соответствующие работы в библиографических базах данных: в процессе поиска всплывает множество статей на похожие темы наподобие «подходы социальных наук к научной коммуникации» или «экономика медиасферы». Однако и эта работа позволяет выделить некоторые ориентиры. Исследования, предметом которых является непосредственно ОКСН, включают количественный и качественный анализ медийного контента, интервью и опросы, проведенные с участием ученых и журналистов, теоретический анализ, личный опыт и материалы, связанные с продвижением социальных наук, включая руководства для ученых по взаимодействию со СМИ. Последние наиболее распространены, напоминая литературу по ОКНТ, предшествовавшую критике дефицитной модели.
В англоязычных странах принято строгое разделение наук естественных и социально-гуманитарных (изучающих человека и общество), причем последние не рассматривают как собственно науку. Кроме того, популярные идеи о природе науки укрепили статус дисциплин, использующих количественные, экспериментальные или статистические методы, таких как экономика и многие разделы психологии. В континентальной Европе и, пожалуй, во всем мире понятие науки включает все формы научных исследований, что выражает немецкий термин Wissenschaft (впрочем, см. дополнительное обсуждение этого термина: Sala, 2012). Все это, наряду с моими собственными лингвистическими ограничениями, привело к некоторой англоцентричности настоящего обзора, из чего следует, что любые выводы следует неизбежно принимать с оговоркой. Я постаралась охватить как можно более широкий спектр работ, но поскольку литература вообще не слишком обширна, потребуется еще немало усилий, прежде чем мы придем к ясному пониманию влияния кросс-культурных различий на ОКСН.
Немало литературы об ОКСН по-прежнему пишут представители социальных наук, опираясь на собственный опыт коммуникации, и часто эти тексты напоминают старую литературу по ОКНТ, в особенности акцентом на то, как донести до публики правильное сообщение (например, см. Grauerholtz and Baker-Sperry 2007; Stockelova 2012). Обсуждаются проблемы имиджа социальных наук, а в основании упреков журналистам в погоне за сенсациями и неточностях и/или обществу в неправильном понимании исследований в сфере социальных наук лежат все те же стратегии усовершенствования (Kendall-Taylor 2012; Seale 2010). Связанные с социальными науками фонды и профессиональные ассоциации все более серьезно относятся к взаимодействию со СМИ, предоставляя необходимые ресурсы и информацию как ученым, так и журналистам (например, см. LSE Public Policy Group 2011; ESRC 2013). В предыдущем издании этой книги (Cassidy 2008) я отмечала, что в этой сфере деятельности преобладают психологи — возможно, из-за положения их дисциплины на стыке естественных и социальных наук: сегодня профессиональные ассоциации, работающие на всем поле социальных наук, нанимают профессионалов по связям со СМИ, а публикация пресс-релизов стала рутинным делом. Первостепенной заботой остается продвижение социальных наук, но не размышление о том, зачем это необходимо: это в значительной степени выражается в сокращении финансирования исследований и давлении на ученых с тем, чтобы те продемонстрировали воздействие своих исследований на общество.
Другая область литературы по ОКСН, местами тесно связанная с упомянутой выше, представляет собой контент-анализ освещения социальных наук в СМИ. Вайс и Сингер в 1980-х гг. провели обстоятельное изучение американских новостных средств массовой информации, основанное на параллельном контент-анализе и исследовании с помощью интервью (Weiss and Singer 1988). Они выяснили, что в основном пресса освещает темы исследований (преступность, семейные отношения и т.д.), тогда как само исследование играет второстепенную роль. Более того, только 7% материалов были написаны профессиональными научными журналистами, а остальную и большую часть писали новостники или журналисты, специализирующиеся на других темах. Если судить не по содержанию, а по заявленной теме, лидировала в американских СМИ экономика.
Аналогичный подход с использованием более широкого набора методов был использован в следующем десятилетии в Великобритании (Fenton et al. 1997, 1998), и это исследование выявило интересные черты сходства и различия с американскими СМИ. Как и в США, британские научные журналисты редко писали о социальных науках: во всех изученных материалах обнаружился лишь один пример. В отличие от США, чаще всего упоминались социальные проблемы (экономика оказалась на втором месте), а наиболее широко представленной дисциплиной была психология. Большая часть материалов, затрагивавших тематику социальных наук, представляла собой статьи, а не новостные репортажи, а специалисты в области социальных наук часто появлялись в качестве комментаторов и консультантов по конкретным вопросам повестки дня, но сами не были источником информации.
Оба исследования отмечали, в каком объеме и где появлялись материалы о социальных науках, и тут снова выявились трансатлантические различия. В США материалы были распределены равномерно по всем видам СМИ, и уровень освещения был куда выше, чем в Британии, где материалы концентрировались в основном в качественной бумажной прессе. Однако, за исключением этих знаменательных сравнений, из этих цифр довольно трудно сделать какие-либо полезные выводы: это много или мало и в каком смысле? Равным образом трудно определить, насколько проблемы, затронутые этими исследованиями, специфичны для социальных наук или их стоит отнести к более общим проблемам. Вопрос этот затронул Эванс, непосредственно сравнивший освещение социальных и естественных наук в американских СМИ (Evans 1995). Из всех рассмотренных в его работе материалов 36% относились к социальным наукам, хотя разбивка по конкретным дисциплинам не указывалась. «Медиамонитор Музея науки» (The Science Museum Media Monitor), одно из наиболее крупных исследований такого рода (Bauer et al. 1995), использовало принятое в Европе определение науки, включающее и социальные науки, и обнаружило постепенное увеличение доли освещения социальных наук в СМИ на протяжении второй половины XX в., в итоге достигшее примерно того же уровня, что отмечен в работе Эванса. Менее масштабное исследование (Hansen and Dickinson 1992) показало, что лишь 15% материалов СМИ касались социальных наук, но связанные с ними темы, такие как исследования рынков, гуманитарных областей, научной и образовательной политики, рассматривались отдельно, вместе же с ними доля составляла 28%. В целом эти исследования говорят, что социальным наукам отведена немалая часть материалов СМИ и в США, и в Британии, их превосходят только медицина, здравоохранение и связанные с ними области. В Германии, однако, социальные науки представлены недостаточно (Böhme-Dürr 2009). А вот в СМИ Хорватии обнаружился высокий уровень материалов и широкое освещение социальных наук, что отчасти приписывают эффекту социалистического наследия, привившего СМИ склонность к этим предметам (Šuljok and Vuković 2013). Несмотря на такие вариации, эти данные указывают на важные отличия в том, как в СМИ освещаются естественные и социальные науки, особенно между США и Великобританией. У социальных наук куда меньше шансов быть замеченными отделами наук СМИ, чем у наук естественных, зато они с большей вероятностью привлекут внимание отделов новостей — еще одно подтверждение того, что научные журналисты редко пишут об социальных науках (Evans 1995). Интервью показали, что американские научные журналисты обычно смотрят на работы в области социальных наук свысока, полагая их не слишком научными, не питают к ним большого интереса и считают, что писать о них можно, и не обладая специальной подготовкой (Dunwoody 1986). Равным образом два исследования (Schmierbach 2005; Seale 2010) отмечают, что журналисты с большей вероятностью примут всерьез дисциплины, использующие количественные и/или экспериментальные методы, такие как психология, экономика или социальная статистика. В сообщениях СМИ представителям социальных наук отводится более низкий эпистемологический статус, и если ученых-естественников часто называют «исследователи» или просто «ученые», то специалистов социальных наук обычно обозначают терминами наподобие «автор работы» (Evans 1995: 172). Эванс отмечает также недостаток достоверных централизованных источников, способствующих освещению социальных наук в СМИ, роль которых была бы сравнима с ролью ведущих научных журналов, таких как Nature и Science. Организации, подобные основанному в 2002 г. Научному медиацентру (Science Media Centre), склонны главное внимание уделять количественным социологическим исследованиям, усиливая существующую тенденцию.
Моя работа, посвященная освещению в британской прессе эволюционной психологии в сравнении с эволюционной биологией, показала, что занимались этой темой не столько научные журналисты, сколько неспециалисты, а материалы появлялись чаще в разделах очерков, приложений и комментариев и редко — собственно в отделе науки (Cassidy 2005). Другие исследования (Fenton et al. 1997, 1998) взаимоотношений профессионалов СМИ и ученых в области социальных наук также отмечают, что о социальных науках, как правило, пишут корреспонденты, не обладающие глубокими знаниями, и что эти области знания редко становятся самостоятельным поводом для новостей, попадая в СМИ лишь в качестве дополнения к основным новостям. Кроме того, отношения между учеными и СМИ в этой области оказываются формальными, отдаленными и в большой мере зависящими от посредников (Fenton et al. 1998: 70). 30% опрошенных в ходе этих исследований ученых работали с прессой только при посредничестве профессионалов СМИ, что отразилось во взаимодействии между учеными и журналистами на научных конференциях. Однако более поздняя работа, рассматривающая положение социальных наук и ученых-гуманитариев в Германии (Peters 2013), показала, что строгое разграничение профессионалов и популяризаторов уменьшилось, а гуманитарии взаимодействуют с журналистами куда активнее ученых-естественников. Несколько работ изучали эти очевидные противоречия, рассматривая их с точки зрения не только характера и расположения публикаций ученых-гуманитариев в СМИ, но и роли ученых как экспертов. Два исследования (Albaek et al. 2003; Wien 2013) показали, что ученые-гуманитарии более склонны выступать в качестве комментаторов уже существующих новостей самого разного плана, но не как инициаторы публикаций, основанных на их собственных изысканиях. Это позволяет предположить, что дальнейшим плодотворным направлением может стать изучение работ о так называемых «мягких» новостях (soft news, см.: Reinemann et al. 2012) и роли экспертов в них (Lester and Hutchins 2011). Наконец, заметное участие представителей социальных наук в дискуссиях и комментариях прессы обнаружила работа, в которой изучались взгляды немецкой аудитории в контексте полемики о «жестоких видеоиграх» (Sjöström et al. 2013).
Почему же отношение журналистов, редакторов и читателей к социальным и гуманитарным наукам так сильно отличается от отношения к наукам естественным? Внимание к предметной составляющей этих дисциплин дает важные ключи к пониманию того, как и почему воспринимаются эти науки и как они взаимодействуют с обществом. Поскольку они изучают область человеческого — людей, их мысли, общество, деньги, политику, историю и т.д., предмет исследований, исследователи, аудитория социальных наук и те, кто обращаются к ней, сливаются в единое целое. В отличие от большинства естественных наук, где специальное обучение, знания и оборудование предоставляют ученым несопоставимый опыт, работа специалистов в области социальных наук часто связана с повседневным опытом и знанием, основанным на здравом смысле. И это сказывается на оценке их статуса как экспертов. Американские журналисты проводят строгое разграничение между естественными и социальными науками, между научным суждением и мнением неспециалиста, но не видят большой разницы между суждениями ученых-гуманитариев и обычных людей (Evans 1995). Как отмечают психологи Макколл и Стокинг:
Все, в том числе журналисты и редакторы, считают себя психологами, но не астрофизиками. Поэтому, в отличие от физики, данным психологии доверяют, только если те соотносятся с личным опытом (McCall and Stocking 1982: 988).
Обнаружилось, что и британская аудитория руководствуется этими стандартами, определяя свое понимание социологических данных. Ученые заметили, что профессиональные роли социологов и журналистов накладываются друг на друга, и пришли к выводу, что по этой причине социология не получает достаточного освещения в прессе, так как журналистам часто кажется, что эта работа мало отличается от их собственной (Fenton et al. 1998). Позже изучение работы финансовых и научных журналистов над материалами показало, что в ней много общего с процессом анализа в социологии (Cooper and Ebeling 2007).
Аналогичные проблемы легитимности опыта социальных наук отмечены при изучении роли социологов как экспертов. В частности, в США юридические определения науки очень традиционны, основаны на принципах позитивизма, что временами приводит к тому, что опыт наук, не относящихся к естественным, рассматривается как спорный и даже неприемлемый (Lynch and Cole 2005; Lynch 2009). Однако это взаимное наложение социальных наук, журналистики и повседневного опыта, которое Фентон называет «эпистемологический консонанс» (Fenton et al. 1998: 102) и который вслед за историком психологии Грэмом Ричардсом я называю «рефлексивная наука» (Cassidy 2003: 236), может иметь для ОКСН и положительный смысл (2). Те же новостные СМИ, из-за которых новости естественных наук должны бороться за освещение в прессе, могут работать в пользу социальных наук. Примеры показывают, что новости оцениваются с точки зрения их релевантности (к повседневной жизни), консонанса (с существующими взглядами), актуальности, полемичности и, конечно, интереса к человеку и личности (Weiss and Singer 1988: 144–149; Fenton et al. 1998: 103–113; Gregory and Miller 1998: 110–114).
Эти рефлексивные качества также могут объяснить отношение медиаиндустрии, не требующей от журналистов, пишущих о социальных науках, специальной подготовки, что по иронии судьбы также увеличивает шансы появления публикаций о социальных науках. Как отмечено выше, ни редакторы, ни журналисты широкого профиля обычно не имеют специального образования ни в социальных, ни в естественных науках, а потому у социальных наук выше шансы пройти редакционный отбор. Это ясно видно по тому, как СМИ освещают популярную эволюционную психологию, о которой обычно пишут журналисты общего профиля или те, что специализируются на «мягких» новостях. Эта область психологии освещается в СМИ, соединяясь с актуальными в данный момент темами, такими как гендер, сексуальность, левоцентристская политика и роль биологических наук в обществе (Cassidy 2005, 2007). Это, однако, также означало, что суждения об эволюционной психологии могли оспариваться широким кругом авторов — как ученых, так и журналистов и прочих комментаторов, не обладающих специальными знаниями, поскольку все они основывали свою аргументацию на личном опыте и здравом смысле.
Такого рода неоднозначность может исходить не только от СМИ, но и непосредственно от широкой публики и от самих исследователей, время от времени приводя к неудобным для профессионалов в области социальных наук проблемам (Breuer 2011). Это выявляет обоюдоострую природу рефлексивной науки, и иногда социологи могут извлечь из этого преимущество, включаясь в стратегические пограничные исследования, подчеркивая сходство или различия между своей работой и здравым смыслом сообразно конкретным риторическим целям (Derksen 1997; Shapin 2007). При сравнении современного дискурса популярных психиатров и психоаналитиков выяснилось, что каждая из этих двух групп позиционирует себя как врачей и ученых, считая другую просто интеллектуалами широкого профиля (Park 2004). Эти противоположные, но взаимодополняющие стратегии можно соотнести с различными типами публичных интеллектуалов, бытующими в современной популярной культуре.
Как мы видели, изучение социума часто считается менее значимым, чем работа в области естественных наук, и представителям социальных наук часто приходится отстаивать эпистемологический статус своего предмета, особенно при попытке информирования о новых результатах. Однако мы видим, что эти ученые также играют видную экспертную роль в обществе, недоступную многим ученым-естественникам. Социологов и гуманитариев часто просят прокомментировать текущие события и выступить с их анализом, и они легче находят выход на широкую аудиторию. Специалисты, работающие в этой сфере, значительно активнее участвуют в процессе коммуникации с обществом, чем их коллеги-естественники, медики или «технари» (Albaek et al. 2003; Bentley and Kyvik 2010). Хороший пример подобной роли представляет собой многочисленная американская литература по популярной психологии. Принимая во внимание очевидную популярность этих текстов, свидетельством чему широкие продажи не только в США, но и во всем мире, эта работа позволяет заглянуть в область, где гуманитарная наука оказывает большое влияние на жизнь обыкновенных людей. Конечно, внутри самой психологии идут оживленные дискуссии об эффективности самопомощи (self-help) и ее использовании как серьезной терапевтической техники (Cuijpers et al. 2010). Одни психологи относятся к самопомощи критически, анализируя риторические послания, встроенные в дискурс «поп-психологии», в особенности их жесткое регулирование гендерных и/или сексуальных отношений (например, см. Koeing et al. 2010). Другие работы касаются социальных и политических контекстов самопомощи и того, как эти идеи соотносятся с общественными движениями, такими как феминизм или философия нью-эйдж (Askehave 2004), или ценностями современных либеральных демократий (Philip 2009). Однако исследования аудитории показывают, что, как и в случае с другими формами медиа, читатели литературы по самопомощи не просто усваивают ее содержание, но используют его как отправную точку для обсуждения и оспаривания утверждений, которые эксперты делают о жизненном опыте читателей (George 2012).
В последние годы значительно вырос объем литературы, посвященной «публичному интеллектуалу» — в широком смысле слова это образованный человек, не обязательно профессиональный ученый, использующий свои знания, чтобы общаться с аудиторией в публичном пространстве (Small 2002). Обсуждение этой фигуры в основном было чисто академическим, проходящим в кругу гуманитарных и социологических дисциплин, и до сих пор оно относительно слабо связано с ОКНТ или с литературой, посвященной роли ученых-естественников как публичных экспертов (например, см. главу этой книги, написанную Петерсом). Примерами публичных интеллектуалов могут быть Эдвард Саид, Ноам Хомски и благодаря своему участию в полемике о религии и обществе Ричард Докинз. В большинстве своем публичные интеллектуалы — гуманитарии или социологи по образованию, и это неудивительно с учетом их роли экспертов и комментаторов в СМИ по широкому кругу вопросов. Постепенно обсуждение этого явления сместилось от харизматических фигур к роли различных научных дисциплин в обществе, начало чему положили социолог Майкл Буравой с его призывами к «публичной социологии» (Burawoy 2005) и аналогичные призывы к «публичной географии» (Ward 2006). Хотя еще до этого аналогичные дискуссии шли вокруг «публичной антропологии» (Borofsky 1999) и, предшествуя развернувшемуся в 1980-х гг. движению за общественное понимание науки, вокруг «публичной истории» (Kelley 1978). Под «публичной социологией» Буравой подразумевал политическую ангажированность социологии, и в дальнейшем основная полемика разгорелась в основном вокруг того, должны ли и каким образом должны социологи участвовать в дискуссиях о социальной справедливости и неравенстве (Gattone 2012; Jeffries 2009). Однако стоит отметить, что огромный рост количества упоминаний в научной литературе не отразился на степени осведомленности публики о социологии. Возможно, отчасти это связано с тем, что литература о публичной социологии склонна использовать научный стиль речи, а не простой язык, что выразилось и в возникшей позже проблеме ОКСН. Социальный психолог Майкл Биллиг, остро критикуя письменную традицию социальных наук (Billig 2013), утверждает, что они активно поощряют многословие, неологизмы и намеренную неясность, препятствуя передаче мыслей. Стивен Тернер в своей работе об истории американской психологии (Turner 2012) подтверждает это, показывая, как во второй половине XX в. социологи активно уклонялись от участия в публичной полемике, чтобы подкрепить свой статус в научном мире. Подойдя к проблеме под совершенно иным углом, автор недавнего библиометрического анализа журнальных статей (Okulicz-Kozaryn 2013) обнаружил, что представители социальных наук значительно чаще, чем носители естественнонаучного знания, используют в своих текстах прилагательные и наречия.
Другие модели публичности социальных наук включают поворот к более прикладным типам исследований, активно ориентированным на нужды общественных движений, политиков и промышленности (Kropp and Blok 2011; Perry 2012). У таких подходов имеются свои недостатки, как видно из продолжающихся разногласий по поводу мобилизации специалистов по полевой антропологии армией США в Ираке и Афганистане (Forte 2011). Альтернативную версию понятия публичной науки предложили ученые, опирающиеся на традиции изучения участия и вовлечения общественности. Идея состоит не столько в дальнейшем отстаивании роли представителей социальных наук как авторитетных экспертов, сколько в том, что их исследования должны проходить публично. Это подразумевает открытый процесс сбора и анализа данных, сотрудничество исследователей с местными общинами или СМИ и часто связано с историческими, антропологическими и географическими исследованиями.
Рост количества кросс-, мульти- и междисциплинарных исследований привел к тому, что представители социальных наук заметно чаще, чем прежде, работают вместе с учеными-естественниками. Вызванные этим споры о том, как достичь лучшего взаимопонимания, обнаружили набор проблем, схожий с проблемами, возникающими при общении ученых с журналистами или широкой публикой, в особенности когда речь идет о статусе и методах социальных наук (Barry and Born 2013). Некоторые ученые предлагали следовать более открытому подходу к практике исследований, чтобы партнеры из разных областей науки могли понимать деятельность друг друга уже на ранней стадии процесса исследований и вырабатывать общие цели, задачи и вопросы (например, см. Phillips et al. 2012).
Подводя итог, можно сказать, что литература об ОКСН остается редкой, рассредоточенной по различным научным областям и, несмотря на множество лакун, указанных здесь, редко изучалась исследователями ОКНТ. Поскольку работа проделана очень небольшая, трудно сделать определенные выводы в отношении коммуникации социальных наук, а потому любые высказанные здесь утверждения являются временными и могут быть предметом дальнейших исследований. Тем не менее ясно одно: социальные науки и гуманитарные исследования в пространстве социальной коммуникации присутствуют одновременно везде и нигде. Статус социальных наук ниже, чем естественных, их результаты с меньшей вероятностью могут стать поводом для новостей, они «не требуют» от журналистов медийной или научной специализации и временами воспринимаются как занятие, мало чем отличающееся от самой журналистики. В то же время темы, которыми занимаются социальные науки, постоянно оказываются в центре новостей, они интересны и понятны аудитории, а не только узким специалистам. Представители социальных наук играют важную роль комментаторов и советников по широкому кругу социальных, политических и личностных вопросов. Помимо этих общих соображений весьма трудно сделать какие-то более тонко нюансированные выводы об ОКСН. Критерии, используемые для определения науки в исследованиях ОКНТ, настолько изменчивы, что значащие сравнения работ провести трудно (Schäfer 2012). Работы, включающие социологические и/или гуманитарные дисциплины, либо фокусируются на конкретных случаях, либо велись в разных странах и в разное время с использованием широкого спектра методологий. Расхождения в выводах работ по ОКСН могут быть связаны с кросс-культурными различиями, с переменами, произошедшими за значительный период времени, или оказаться методологическими погрешностями. Однако без дальнейших исследований, применяющих более последовательный и желательно компаративный подход с анализом широкого круга дисциплин, мы вряд ли сможем понять, как характер предмета влияет на взаимодействие исследования с обществом. Тот факт, что информация об социальных науках широко распространяется неспециалистами, только подчеркивает факт, что мы очень мало знаем, как журналисты широкого профиля, не специализирующиеся на научных темах, понимают исследования ученых и как они рассказывают о них. Рефлексивная природа социальных наук, которая, как утверждают, и делает ОКСН столь отличной от ОКНТ, также требует дальнейшего исследования и анализа. Это может также прояснить, что иногда так затрудняет коммуникацию естественных наук, особенно в областях, далеких от обыденного опыта, а также в случае спорных и вызывающих разногласия научных проблем.
Хотя именно представители социальных наук начали обсуждать роли, которые их дисциплины могут и должны играть в широком общественном контексте, открыв публичные дискуссии о роли публичных интеллектуалов и публичной социологии, двигателем этих дискуссий стали перемены в отношениях между обществом и научными кругами в целом. Шаги к оценке исследований с помощью наукометрики и сокращение финансирования заставили всех ученых каким-то образом обосновывать свою деятельность, часто с точки зрения «импакта» (Buchanan 2013; LSE Public Policy Group 2011). В то же время движение в поддержку открытой науки и публикаций с открытым доступом может привести к фундаментальным переменам в исследовании коммуникаций социальных и гуманитарных наук (Vincent and Wickham 2013). Наконец, дальнейшие шаги к коммуникации через интернет и освоение социальных сетей облегчают и подчеркивают все эти тенденции (например, см. Kitchin 2013).
Примечательно, что в Великобритании усилия по пропаганде и продвижению социальных наук (например, см. Brewer 2013; Campaign for Social Sciences 2011; LSE Public Policy Group 2011) стали куда более заметными после сообщений о сокращении финансирования высшего образования, которое коснулось этих дисциплин (Richardson 2010). Хотя имели место некоторая дискуссия об «импакте импакта» (Brewer 2011) и призывы к основанным на тесном сотрудничестве моделям публичной социологии (например, см. Flyvjberg et al. 2012), полемика эта по большей части проходила в рамках того, что исследователи ОКНТ назвали бы дефицитной или диффузной моделью коммуникации.
Возникает вопрос, почему столь немногие представители социальных наук обратились к специалистам по ОКНТ, чтобы больше узнать об общественной роли своих дисциплин. Отчасти это очевидно — потому что специалисты по ОКНТ не интересовались ОКСН, и это вызывает уже следующие вопросы о наших способностях к общественной коммуникации. В прошлой редакции этой главы (Cassidy 2008) я бросила вызов исследователям и практикам ОКНТ: как мы сами сообщаем о нашей работе по коммуникации и как мы сами вовлечены в вовлечение общественности? Дополнительные уровни рефлексивности, введенные в ОКНТ (коммуникация об исследованиях коммуникации об исследованиях), едва ли сравнимы с объемом новостей СМИ.
Некоторые ученые экспериментировали с коммуникацией в образе публичных интеллектуалов — последствия этих экспериментов были разнообразными (например, см. Fuller 2009; Latour and Sánchez-Criado 2007). Лишь немногие специалисты по ОКНТ отреагировали на эти проблемы, в основном с точки зрения взаимодействия изучения ОКНТ с научными и политическими дискуссиями (Chilvers 2012; Kahan 2013) и взаимодействия с общественностью (например, см. Horst 2011; Michael 2011). Настоятельная задача для ОКНТ — начать поиск ответов на эти вопросы — как с помощью дальнейших исследований, так и ясно и открыто сообщая об этой работе. Если мы намерены давать по этим вопросам советы ученым, политикам, журналистам и общественности, мы сами должны следовать тому, что исповедуем.
LSE Impact of Social Sciences project: http://blogs.lse.ac.uk / impactofsocialsciences .
Ethnography Matters: http://ethnographymatters.net/.
The Sociological Imagination: http://sociologicalimagination.org.
The Conversation (site syndicating popular content by academics regardless of discipline): http://theconversation.com / uk; http://theconversation.com / au.
History and Policy: http://www.historyandpolicy.org .
Campaign for Social Science: http://campaignforsocialscience.org.uk .
Albaek, E., Christiansen, P. M. and Togeby, L. (2003) ‘Experts in the mass media: researchers as sources in Danish daily newspapers, 1961–2001’, Journalism & Mass Communication Quarterly, 80, 4: 937–948.
Askehave, I. (2004) ‘If language is a game — these are the rules: a search into the rhetoric of the spiritual self-help book, If Life is a Game — These are the Rules’, Discourse & Society, 15, 1: 5–31.
Barry, A. and Born, G. (2013) Interdisciplinarity: Reconfigurations of the Social and Natural Sciences, London and New York: Routledge.
Bauer, M., Durant, J., Ragnarsdottir, A. and Rudolfsdottir, A. (1995) Science and Technology in the British Press 1946–1990: A Systematic Content Analysis of the Press, London: Science Museum.
Bentley, P. and Kyvik, S. (2010) ‘Academic staff and public communication: a survey of popular science publishing across 13 countries’, Public Understanding of Science, 20, 1: 48–63.
Billig, M. (2013) Learn to Write Badly: How to Succeed in the Social Sciences, Cambridge: Cambridge University Press.
Böhme-Dürr, K. (2009) ‘Social and natural sciences in German periodicals’, Communications, 17, 2: 140–277.
Borofsky, R. (1999) ‘Public anthropology’, Anthropology News, 40, 1: 6–7.
Brewer, J. D. (2011) ‘The impact of impact’, Research Evaluation, 20, 3: 255–256.
Brewer, J. D. (2013) The Public Value of the Social Sciences: An Interpretive Essay, London: Bloomsbury Academic.
Breuer, F. (2011) ‘The “other” speaks up. When social science (re)presentations provoke reactance from the field’, Historical Social Research, 36, 4: 300–322.
Buchanan, A. (2013) ‘Impact and knowledge mobilisation: what I have learnt as Chair of the Economic and Social Research Council Evaluation Committee’, Contemporary Social Science, 8, 3: 176–190. doi: 10.1080 / 21582041.2013.767469.
Burawoy, M. (2005) ‘For public sociology’, American Sociological Review, 70, 1: 4–28.
Camic, C., Gross, N. and Lamont, M. (2011) Social Knowledge in the Making, Chicago: University of Chicago Press.
Campaign for Social Science (2011) Campaign for Social Science Annual Report 2011, London: Academy of Social Sciences; http://campaignforsocialscience.org.uk / wp-content / uploads / 2012 / 12 / Annual-Report-2011.pdf.
Cassidy, A. (2003) Of Academics, Publisher and Journalists: popular evolutionary psychology in the UK, PhD thesis, University of Edinburgh; http://www.academia.edu / 383966 / of_Academics_Publishers_and_Journalists_Popular_Evolutionary_Psychology_in_the_UK.
Cassidy, A. (2005) ‘Popular evolutionary psychology in the UK: an unusual case of science in the media?’, Public Understanding of Science, 14, 2: 115–141.
Cassidy, A. (2007) ‘The (sexual) politics of evolution: popular controversy in the late twentieth century UK’, History of Psychology, 10, 2: 199–227.
Cassidy, A. (2008) ‘Communicating the social sciences’, in M. Bucchi and B. Trench (eds) Handbook of Public Communication of Science and Technology, London and New York: Routledge, 225–236.
Chilvers, J. (2012) ‘Reflexive engagement? actors, learning, and reflexivity in public dialogue on science and technology’, Science Communication, 35, 3: 283–310.
Cooper, G., and Ebeling, M. (2007) ‘Epistemology, structure and urgency: the sociology of financial and scientific journalists’, Sociological Research Online, 12, 3, 8; www.socresonline.org.uk / 12 / 3 / 8.html; doi: 10.5153 / sro.1558.
Cuijpers, P., Donker, T., van Straten, A., Li, J. and Andersson, G. (2010) ‘Is guided self-help as effective as face-to-face psychotherapy for depression and anxiety disorders? A systematic review and meta-analysis of comparative outcome studies’, Psychological Medicine, 40, 12: 1943–1957.
Danell, R., Larsson, A. and Wisselgren, P. (2013) Social Science in Context: Historical, Sociological, and Global Perspectives, Lund: Nordic Academic Press.
Derkson, M. (1997) ‘Are we not experimenting then? the rhetorical demarcation of psychology and common sense’, Theory and Psychology, 7, 4: 435–456.
Dunwoody, S. (1986) ‘The science writing inner club: a communication link between science and the lay public’, in S. L. Friedman, S. Dunwoody and C. L. Rogers (eds) Scientists and Journalists: Reporting Science as News, New York: Macmillan, 155–169.
ESRC (2013) Impact Toolkit, Swindon: Economic and Social Research Council; www.esrc.ac.uk / funding-and-guidance / impact-toolkit / index.aspx.
Evans, W. (1995) ‘The mundane and the arcane: prestige media coverage of social and natural science’, Journalism and Mass Communication Quarterly, 72, 1: 168–177.
Fenton, N., Bryman, A., Deacon, D. and Birmingham, P. (1997) ‘Sod off and find us a boffin: journalists and the social science research process’, Sociological Review, 45, 1: 1–23.
Fenton, N., Bryman, A., Deacon, D. and Birmingham, P. (1998) Mediating Social Science, London: Sage.
Flyvbjerg, B., Landman, T. and Schram, S. (eds) (2012) Real Social Science: Applied Phronesis, Cambridge: Cambridge University Press.
Forte, M. C. (2011) ‘The human terrain system and anthropology: a review of ongoing public debates’, American Anthropologist, 113, 1: 149–153.
Fuller, S. (2009) ‘Science studies goes public: a report on an ongoing performance’, Spontaneous Generations: A Journal for the History and Philosophy of Science, 2, 1: 11–21; http://spontaneousgenerations.library.utoronto.ca / index.php / SpontaneousGenerations / article / view / 5069.
Gattone, C. F. (2012) ‘The social scientist as public intellectual in an age of mass media’, International Journal of Politics, Culture, and Society, 25, 4: 175–186.
George, K. C. (2012) ‘Self-help as women’s popular culture in suburban New Jersey: an ethnographic perspective’, Participations: Journal of Audience and Reception Studies, 9, 2: 23–44; http://participations.org / Volume%209 / Issue%202 / 3%20George.pdf.
Grauerholtz, L. and Baker-Sperry, L. (2007) ‘Feminist research in the public domain: risks and recommendations’, Gender and Society, 21, 2: 272–294.
Gregory, J. and Miller, S. (1998) Science in Public: Communication, Culture and Credibility, New York: Plenum Trade.
Hansen, A. and Dickinson, R. (1992) ‘Science coverage in the British mass media: media output and source input’, Communications, 17, 3: 365–377.
Horst, M. (2011) ‘Taking our own medicine: on an experiment in science communication’, Science and Engineering Ethics, 17, 4: 801–815.
Jeffries, V. (ed.) (2009) Handbook of Public Sociology, Rowman & Littlefield Publishers.
Kahan, D. (2013) ‘Does communicating research on public polarization polarize the public?’ Cultural Cognition Project Blog, 2 July; www.culturalcognition.net / blog / 2013 / 7 / 2 / does-communicating-research-on-public-polarization-polarize.html.
Kelley, R. (1978) ‘Public history: its origins, nature, and prospects’, The Public Historian, 1, 1: 16–28.
Kendall-Taylor, N. (2012) ‘Conflicting models of mind: mapping the gaps between expert and public understandings of child mental health’, Science Communication, 34, 6: 695–726.
Kent, J. (2003) ‘Lay experts and the politics of breast implants’, Public Understanding of Science, 12, 4: 403–421.
Kitchin, R., Linehan, D., O’Callaghan, C. and Lawton, P. (2013) ‘Public geographies through social media’, Dialogues in Human Geography, 3, 1: 56–72.
Koeing, J., Zimmerman, T. S., Haddock, S. A. and Banning, J. H. (2010) ‘Portrayals of single women in the self-help literature’, Journal of Feminist Family Therapy, 22, 4: 253–274.
Kropp, K. and Blok, A. (2011) ‘Mode-2 social science knowledge production? The case of Danish sociology between institutional crisis and new welfare stabilizations’, Science and Public Policy, 38, 3: 213–224.
Latour, B. and Sánchez-Criado, T. (2007) ‘Interview: making the “res public”’, Ephemera: Theory & Politics in Organization, 7, 2: 364–371; www.ephemerajournal.org / contribution / making-res-public.
Lester, L. and Hutchins, B. (2011) ‘Soft journalism, politics and environmental risk: an Australian story’, Journalism, 13, 5: 654–667.
LSE Public Policy Group (2011) Maximizing the Impacts of Your Research: A Handbook For Social Scientists (Consultation Draft 3), London: London School of Economics and Political Science; http://www.lse.ac.uk / government / research / resgroups / LSEPublicPolicy / docs / LSE_Impact_Handbook_April_2011.pdf.
Lynch, M. (2009) ‘Going public: a cautionary tale’, Spontaneous Generations: A Journal for the History and Philosophy of Science, 3, 1; http://spontaneousgenerations.library.utoronto.ca / index.php / SpontaneousGenerations / article / view / 6085; accessed 4 September 2013.
Lynch, M. and Cole, S. (2005) ‘Science and technology studies on trial: dilemmas of expertise’, Social Studies of Science, 35, 2: 269–311.
McCall, R. S. and Stocking, S. H. (1982) ‘Between scientists and public: communicating psychological research in the mass media’, American Psychologist, 37, 9: 985–995.
Michael, M. (2011) ‘“What are we busy doing?”: engaging the idiot’, Science, Technology & Human Values, 37, 5: 528–554.
Moore, A. and Stilgoe, J. (2009) ‘Experts and anecdotes: the role of “anecdotal evidence” in public scientific controversies’, Science, Technology & Human Values, 34, 5: 654–677.
Okulicz-Kozaryn, A. (2013) ‘Cluttered writing: adjectives and adverbs in academia’, Scientometrics, 96, 3: 679–681.
Park, D. W. (2004) ‘The couch and the clinic: the cultural authority of popular psychiatry and psychoanalysis’, Cultural Studies, 18, 1: 109–133.
Peters, H. P. (2013) ‘Gap between science and media revisited: scientists as public communicators’, Proceedings of the National Academy of Sciences, 110, Supplement 3: 14102–14109; http://www.pnas.org / content / 110 / Supplement_3 / 14102.full.
Perry, R. K. (2012) ‘The politics of applied black studies: an historical synthesis for understanding social science impact’, Journal of Applied Social Science, 6, 1: 53–64.
Philip, B. (2009) ‘Analysing the politics of self-help books on depression’, Journal of Sociology, 45, 2: 151–168.
Phillips, L., Kristiansen, M., Vehviläinen, M. and Gunnarsson, E. (2012) Knowledge and Power in Collaborative Research: A Reflexive Approach, London and New York: Routledge.
Reinemann, C., Stanyer, J., Scherr, S. and Legnante, G. (2012) ‘Hard and soft news: a review of concepts, operationalizations and key findings’, Journalism, 13, 2: 221–239.
Richards, G. (2010) Putting Psychology in its Place, Fourth Edition: Critical Historical Perspectives, London and New York: Routledge.
Richardson, H. (2010) ‘Humanities to lose English universities teaching grant’, BBC News Online, 26 October; www.bbc.co.uk / news / education-11627843.
Sala, R. (2012) ‘One, two, or three cultures? Humanities versus the natural and social sciences in modern Germany’, Journal of the Knowledge Economy, 4, 1: 83–97.
Schäfer, M. S. (2012) ‘Taking stock: a meta-analysis of studies on the media’s coverage of science’, Public Understanding of Science, 21, 6: 650–663.
Schmierbach, M. (2005) ‘Method matters: the influence of methodology on journalists’ assessments of social science research science’, Communication, 26, 3: 269–287.
Seale, C. (2010) ‘How the mass media report social statistics: a case study concerning research on end-of-life decisions’, Social Science & Medicine, 71, 5: 861–868.
Shapin, S. (2007) ‘Expertise, common sense, and the Atkins diet’, in J. Porter and P. W. B. Phillips (eds) Public Science in Liberal Democracy, Toronto: University of Toronto Press, 174–193.
Sjöström, A., Sowka, A., Gollwitzer, M., Klimmt, C. and Rothmund, T. (2013) ‘Exploring audience judgements of social science in media discourse: the case of the violent video games debate’, Journal of Media Psychology: Theories, Methods, and Applications, 25, 1: 27–38.
Small, E. (ed.) (2002) The Public Intellectual, London: Blackwell.
Stockelova, T. (2012) ‘Social technology transfer? Movement of social science knowledge beyond the academy’, Theory & Psychology, 22, 2: 148–161.
Spence, A., Poortinga, W., Butler, C. and Pidgeon, N. F. (2011) ‘Perceptions of climate change and willingness to save energy related to flood experience’, Nature Climate Change, 1, 1: 46–49.
Šuljok, A. and Vuković, M. B. (2013) ‘How the Croatian daily press presents science news’, Science & Technology Studies, 26, 1: 92–112.
Turner, S. P. (2012) ‘De-intellectualizing American sociology: a history, of sorts’, Journal of Sociology, 48, 4: 346–363.
Vincent, N. and Wickham, N. (eds) (2013) Debating Open Access, London: British Academy; www.britac.ac.uk / openaccess / debatingopenaccess.cfm.
Ward, K. (2006) ‘Geography and public policy: towards public geographies’, Progress in Human Geography, 30, 4: 495–503.
Weiss, C. H. and Singer, E. (1988) Reporting of Social Science in the National Media, New York: Russell Sage Foundation.
Wien, C. (2013) ‘Commentators on daily news or communicators of scholarly achievements? The role of researchers in Danish news media’, Journalism, online first (25 June); doi: 10.1177 / 1464884913490272.
Войти с помощью соц. сетей: