Когда мы наконец покинули Подземный мир, небо было темным, усеянным бессчетным количеством звезд. Луна еще не взошла, и определить, сколько прошло времени, я не могла. Неужели мы опоздали?

Я осмотрелась по сторонам. Окружавший нас лес, озаренный мистическим сиянием звезд, выглядел незнакомым. На фоне неба выделялись неровные силуэты деревьев с узловатыми, туго сплетенными ветвями – многие века их контуры лепил ветер, а может, рука, коей водили гоблины. Казалось, будто эти деревья рванулись к свободе, чтобы танцевать и бродить, где вздумается, но земля крепко ухватила их за корни и больше уже не отпустила. Я вспомнила истории Констанцы о девушках, превращенных в деревья, и поежилась, хотя ночь была необычно теплой.

Нет, мы не опоздали. Я глядела на бескрайнее пространство, раскинувшееся над моей головой, и понимала: небо и есть доказательство моей победы. Глазам было больно; после долгого времени – я решила измерять его днями, – проведенного под слоями земли, камней, песка и древесных корней, даже неяркий звездный свет растрогал меня до слез.

– Смотри, – пробормотала я, – смотри скорее.

Я выкарабкалась из-под корней необъятного дуба через кроличью нору, в которой едва хватило бы места и самому кролику. Мы с сестрой скитались по коридорам Подземного мира несколько суток кряду. Туннели становились все теснее, отделка стен – все грубее, следы цивилизации постепенно исчезли, и под конец мы в буквальном смысле ползли на четвереньках. Я гордилась сестрой: ни разу она не пожаловалась на испачканное платье, на камни, которые обдирали ей руки, или на корни, что цеплялись за волосы. Ее мужество придавало мне сил, и благодаря ему я стойко держалась, даже когда отчаяние при виде сужающихся проходов хватало меня за пятки.

– Кете, – позвала я, – выбирайся оттуда и смотри!

Я обернулась, чтобы помочь сестре вылезти, но в тени дуба разглядела только ее прекрасные голубые глаза.

– Ну же, Кете, – повторила я.

Она не двигалась, а ее взгляд метнулся куда-то за мою спину.

– Да что с тобой? – Я опустилась на колени и протянула сестре руку. – Все плохое позади. У нас получилось. Мы спаслись от Короля гоблинов.

– В самом деле?

Я обернулась. Передо мной на опушке стоял он самый, Король гоблинов, одетый в кожаные штаны и кафтан из грубой шерстяной ткани. Если бы не бледность да острые зубы, обнаженные в усмешке, я бы легко приняла его за местного пастуха. Но нет, для пастуха он был слишком красив и грозен.

– Скажешь, нет? – Я указала на ночное небо. – Я победила тебя и твой богом забытый лабиринт.

– Ах, разве не все мы в некотором роде узники собственных лабиринтов? – с деланной небрежностью проговорил Король гоблинов.

– Не только король, но еще и философ, – пробормотала я. – Прелестно.

– Ты находишь меня прелестным, Элизабет? – Его голос был нежнее шелка.

Я попыталась разглядеть в нем юношу с печальными глазами, найти в лице хоть какой-нибудь намек, якорь, за который могла бы зацепиться, но не увидела, не нашла.

– Нет.

Король гоблинов надул губы.

– Я обиделся. – Он подошел ближе. Пахну́ло льдом и душистой глиной. Он взял мой подбородок своими длинными изящными пальцами и приподнял его, заставив меня посмотреть ему в глаза. – И кроме того, ты лжешь.

– Пусти. – Я дрожала, мой голос – нет.

Король гоблинов пожал плечами.

– Как угодно. – Он убрал руку, и мне сразу стало холодно. – Что-то не вижу рядом с тобой сестры.

Я вздохнула. Кете, такая храбрая до этой минуты, в присутствии Короля гоблинов вдруг сделалась упрямее ослицы. Она пряталась под корнями дуба и ни в какую не желала выходить.

– Так помоги мне ее вытащить, – сказала я.

– Даже «пожалуйста» не скажешь? – изогнул он бровь. – Ай-яй-яй, Элизабет, где же твои манеры?

– Я хочу, чтобы ты освободил Кете из дерева.

Король гоблинов поклонился.

– Твое желание для меня – закон.

Огромный дуб раскололся надвое от корней до макушки, явив на свет Кете. Сжавшись в комочек, она прижимала голову к коленям и тряслась от ужаса.

– Кете, Кете, – я обняла ее, – все хорошо. Все позади. Идем домой.

– Не так быстро. – Король гоблинов шагнул вперед. – Мы еще не закончили.

Сестра в страхе съежилась и уткнулась лицом мне в плечо.

– Нет, закончили, – возразила я. – У нас был уговор.

– Да что ты? Будь добра, напомни, какой.

Порой я слишком легко забывала, что Эрлькёниг древнее этих холмов, и время над ним не властно.

– По условиям, я должна была найти путь из Подземного мира и вывести сестру, – сквозь зубы процедила я. – И вот мы здесь, наверху.

– Ты в этом уверена?

Страх закрался в мою душу и неумолимо, как прилив, начал расти.

– Что ты имеешь в виду?

– Достойная попытка, Элизабет, – произнес Король гоблинов. – Но ты проиграла.

При этих словах лес вокруг нас изменился. То, что я принимала за деревья, превратилось в каменные колонны, листья – в лоскутки ветхой материи, ночное небо замерзло и покрылась трещинами, словно лед на зимнем пруду. Кете тихонько всхлипнула, и в дробном стуке ее зубов я расслышала повторяющийся рефрен: слишком поздно, слишком поздно, слишком поздно.

– Нет, – прошептала я, – ох, нет.

Мы по-прежнему были в Подземном мире.

– Да, – ласково прошелестел Король гоблинов, – я выиграл.

Я крепче прижала к себе Кете.

– Точнее, выиграю, – поправился он, – как только взойдет полная луна нового года.

Я напряглась.

– Она еще не взошла?

– Еще нет, – признал он. – Ты близка к победе. Можно даже сказать, опасно близка. – Король гоблинов взмахнул рукой. По ледяному небу побежала рябь, и на него опять вернулись звезды, бледные и подрагивающие, как если бы они отражались на поверхности озера. – Видишь ли, мы стоим на рубеже, – пояснил он. – Верхний мир – за этой завесой.

Подняв взгляд к небу, Кете резко втянула воздух. Звездный свет посеребрил ее лицо и волосы, а она закрыла глаза, как будто не желала видеть свободу, такую близкую и такую далекую.

– Сколько осталось до восхода луны? – спросила я.

– Недолго. – Король гоблинов расплылся в улыбке. – В любом случае, тебе не успеть.

– Ты должен дать мне шанс.

Он скрестил на груди руки.

– Нет.

– Джентльмен играет по правилам.

– Ах, Элизабет, ну какой из меня джентльмен, – жеманно, с ленивым сарказмом ответил он. – Я – король.

Меня как громом поразило.

– Ты и не собирался позволить мне выиграть!

– Точно, – ухмыльнулся Король гоблинов. – В конце концов, разве я не Владыка Зла?

Владыка Зла. Разумеется.

– Тогда к чему вообще эта игра? К чему столько сложностей, если ты просто мог взять то, что хочешь?

В его глазах мелькнуло непонятное выражение. Внезапно он показался мне чудовищно старым, старым и уставшим. Я снова получила напоминание, что Эрлькёниг появился в этих горах и лесах задолго до меня, раньше, чем само время.

– Я этого не хочу, – едва слышно промолвил он. Или мне почудилось? – Никогда не хотел.

Я похолодела. От изумления у меня перехватило дух.

– Mein Herr, – пробормотала я. – В таком случае, что…

Король гоблинов расхохотался. Его лицо, только что бывшее лицом старика, теперь исказилось недобрым лукавством. Черты сделались резче: глаза заблестели, взгляд стал жестким, скулы – еще острее.

– Какого ответа ты ждешь, Элизабет? Я забавляюсь с тобой, потому что могу себе это позволить. Потому что получаю от этого удовольствие. Потому что мне скучно.

В горле у меня застрял безмолвный вопль ярости. Хотелось крушить все подряд, чтобы излить эту ярость, направить ее против вопиющей несправедливости. Хотелось ни много ни мало наброситься на Короля и разорвать его на клочки, так же, как растерзали Орфея обезумевшие от гнева фракийские вакханки. Мои руки непроизвольно сжались в кулаки.

– О, да, – промурлыкал он. – Ударь меня. Давай, бей. – Вызов звучал не только в словах, но и в интонации. Король гоблинов приблизился ко мне. – Обрушь на меня свой гнев.

Мы смотрели друг на друга в упор, нас разделяло не больше вздоха. С такого близкого расстояния я разглядела серебристые и голубые крапинки в его сером глазу и золотисто-янтарную каемку вокруг зеленого глаза. Эти глаза насмехались надо мной, подстрекали и распаляли. Если я была тлеющими угольками, то он – кочергой, которая ворошила их, взметая жар.

Я отступила. Мне стало страшно. Я испугалась, что, если коснусь его, то вспыхну изнутри.

– Mein Herr, – процедила я, – чего ты от меня хочешь?

– Я уже сказал, чего хочу. Мне нужна ты, целиком и полностью.

Мы продолжали сверлить друг друга взглядами. Дай себе волю, говорили его глаза. Но я не могла; если поддамся гневу, кто знает, перед чем еще не устою?

– Почему? – хрипло спросила я.

– «Почему» что, Элизабет?

– Почему я? – Я произнесла это почти беззвучно, однако Король гоблинов меня услышал. Он всегда меня слышал.

– Почему ты? – Сверкнули острые зубы. – А кто же еще? – Острыми были даже его слова, и каждое резало меня, будто нож. – Кто как не ты, моя всегдашняя подруга по играм?

В ушах у меня зазвенел детский смех – скорее воспоминание, нежели звук; память о девочке и мальчике, танцующих на лесной опушке. Он, повелитель гоблинов, и она, дочка хозяина гостиницы. Нет, дочка музыканта. Точнее, девочка-музыкант.

Жена, сказал мальчик. Мне нужна жена. Когда-нибудь ты выйдешь за меня?

Девочка-музыкант засмеялась.

– Шанс, – прошептала я. – Дай мне шанс на победу. Луна еще не взошла.

Король гоблинов долго молчал, а потом наконец изрек:

– В этой игре нельзя победить. Ни тебе, ни мне.

Я качнула головой.

– Я должна попытаться.

– О, Элизабет. – То, как он произнес мое имя, затронуло во мне самую глубокую струнку. – Твоим упорством стоило бы восхититься, не будь оно столь бессмысленным.

Я открыла рот, собираясь возразить, но Король гоблинов приложил к моим губам длинные тонкие пальцы.

– Хорошо, – сказал он. – Последний шанс. Еще один раунд. Найди сестру, и я отпущу вас обеих.

– Это все?

Ответом мне стала улыбка – недобрая, зловещая.

– Ладно, – дрожащим голосом промолвила я и позвала: – Кете, идем, нам пора домой.

Но сестра ко мне не подошла.

– Кете?

Я рывком развернулась и обнаружила, что ее нет. Кете исчезла. Опять.

И тогда я закричала. Пещера содрогнулась от моего вопля, полного ярости, отвращения к себе, ненависти, отчаяния. Мир снова изменился, я снова стояла на холоде, посреди странного, таинственного леса, и над моей головой мерцали звезды. Небо было ясным, и они равнодушно взирали на меня со своей недосягаемой высоты. Я находилась в верхнем мире.

– О, нет, – простонала я. – Нет, нет, нет.

Лес безмолвствовал, лишь слабое эхо издевательского хохота Короля гоблинов какое-то время разносилось по округе, а потом угасло и оно.

– Негодяй! – в бешенстве вскричала я. – Выходи и сражайся честно!

И, да, я его увидела. Он стоял в дальней рощице и держал Кете на руках. Ее обмякшее тело свешивалось с них, будто напрестольная пелена с алтаря; голова была запрокинута назад, кисти безвольно болтались. Вдвоем они напоминали чудовищную пародию на пьету: ухмыляющийся Король гоблинов выступал в роли скорбящего, моя сестра – в роли мертвого мученика.

Я рванулась к ним, но в тот миг, когда мои пальцы коснулись юбки Кете, и она, и Король гоблинов растаяли в воздухе. Там, где еще секунду назад была моя сестра, трепетал на ветру лишь клочок шелка, зацепившийся за ветку березы.

– Лизель! – раздался приглушенный оклик. Я закрутилась волчком, отчаянно пытаясь определить, откуда исходит звук. Вон, вон она, в клетке из прутьев! Но нет, это лишь деревце, опутанное колючими побегами ежевики. Потом я увидела ее с руками, связанными за спиной, во власти бывших ухажеров. На людей они более не походили, несмотря на смазливую внешность, и их развратные улыбки выглядели уже не соблазнительными, а угрожающими.

Я погналась за ними, но вместо Кете сама оказалась в их когтистых лапах. Со всех сторон меня окружали высокие элегантные гоблины, вылепленные по образу и подобию своего короля – томные, красивые, безжалостные. Я ощущала прикосновения влажных губ; гоблины жалили мою шею поцелуями, оставляя засосы, точно хотели меня сожрать. Ах, нет, то были совсем не гоблины, а сухие мерзлые ветки, которые цеплялись мне в волосы и раздирали одежду, превращая ее в лохмотья.

– Лизель!

Крик показался мне слабее, но как будто ближе. Как будто Кете где-то внизу, похороненная глубоко под землей. Я упала на колени и принялась остервенело рыть землю голыми руками.

– Сдавайся, Элизабет, – воззвал ко мне Король гоблинов. – Признай свое поражение и покорись мне.

Его голос доносился из ниоткуда и отовсюду. Он был ветром и землей, листвой и деревьями, небом и звездами. Я боролась против него, а лес – за него, путая мое ощущение времени, расстояния и даже самой себя.

– Лизель!

Глухой стук. Когда я разгребла листья и ветки, камни и землю, мои руки наткнулись на что-то твердое и гладкое, как стекло.

– Лизель!

Внизу, отделенная от меня ледяной стеной, находилась Кете. Замерзший пруд? Тщетно колотила я по льду, выкликая ее имя. Моя сестра тонет? Я взвыла от бессильного отчаяния, но продолжала лупить по льду и царапать его ногтями, и мои разбитые ладони оставляли на гладкой поверхности кровавые разводы.

Внезапно лед стал прозрачным, и я увидела перепуганную Кете. Лицо ее было перекошено от страха, но в целом она выглядела здоровой. Однако стоило мне присмотреться поближе, как все изменилось. От неожиданности у меня закружилась голова: подо мной была не черная бездна скованного льдом пруда, но мерцающая бесконечность зимнего неба. Кете смотрела не вверх, а вниз, словно бы склонилась над водой, а не плавала в ней. Она стучала по прозрачной стенке в такт со мной, но я уже не понимала, где верх, где низ. Кто из нас заперт под землей, я или она?

– Сдавайся, Элизабет. – Лик Короля гоблинов отразился в ледяном зеркале, но, когда я обернулась, то позади никого не обнаружила. – Сдавайся.

Я его не слушала. Я искала что-нибудь – что угодно, – чем можно разбить лед, и не находила. Ни камня, ни сучка, ни ветки. И тут я вспомнила про гоблинскую флейту. Я сунула ее за пояс, когда коридоры Подземного мира стали сужаться в туннели, когда я уже не могла играть, потому что приходилось ползти на четвереньках. Трясущимися руками я принялась развязывать тесемки, удерживавшие мой передник, юбку и стыдливость. Было уже не до приличий; я рванула юбку и высвободила из-за пояса флейту.

В глазах Короля гоблинов, чье отражение по-прежнему смотрело на меня из ледяного зеркала, мелькнула растерянность.

– Элизабет, не делай этого…

Продолжения я уже не услышала. Держа флейту обеими руками, я вскинула ее над головой. Ветер, угодивший в ловушку бессчетных нот и пауз, засвистал сладкую мелодию, в которой потонули все остальные звуки. И тогда я со всей силы вонзила инструмент в толщу льда, словно топор.