Я торопилась. Подняв Кете с постели, я одела ее и оделась сама, выбрав самые практичные платья из тех, что имелись. При себе у меня не было ничего, даже моей примитивной и путаной карты Подземного мира. Однако времени что-то планировать уже не было. Заблудимся мы или нет, уже не имело значения; отпущенный мне срок истекал, так что я, подобно Гаммельнскому крысолову, повела сестру прочь.

У меня начал садиться голос. Я поняла, что долго петь не смогу и, чтобы удерживать сестру в плену моих чар, нужен другой способ. Меня вдруг осенило, и я чуть не сбилась с такта – очень уж хотелось рассмеяться. Флейта! Подарок высокого элегантного незнакомца. С ее помощью я нашла вход сюда, с ней же найду выход.

В мгновение ока передо мной возникли Веточка и Колютик. Вторую мой приказ явно разозлил, первую же, судя по всему, – удивил. Высокая, тощая гоблинка почти с благоговением протянула мне инструмент.

Втиснуть строчку «Я так хочу» у меня не получилось. Моя импровизированная песнь все больше утрачивала ритм и мелодику.

– Отсюда нет пути наверх, смертная, – сообщила Колютик. – Не стоит и пробовать.

Я покачала головой, продолжая напевать мотив без слов. Посмотрела на Кете, чье бледное изможденное лицо блестело от холодного пота.

– Я здесь, – сказала она напряженным, далеким голосом. – Я еще здесь.

Веточка вперила в меня взгляд своих нечеловеческих глаз, темных, бездонных и непроницаемых. Мне вдруг захотелось увидеть в них проблеск доброты.

– Знай, смертная, – сказала она, – в Подземном мире все пути ведут к началу и концу. Что есть начало, а что – конец, решать тебе. Будь верна себе, не мешкай. Помни: Древний закон сколько дает, столько и отнимает. Покинуть Подземный мир тебе будет нелегко.

– Она не справится, – фыркнула Колютик. – Ни одному смертному не под силу нарушить древнее равновесие. – Она растянула рот в безобразной ухмылке, обнажившей зубы. – Что ж, удачи. Удача тебе ой как понадобится.

Я пропустила мимо ушей насмешку Колютика и благодарно кивнула Веточке. Гоблинки растаяли в воздухе.

– Говори со мной, родная, – пропела я Кете. – Будь со мной. Пой!

И поднесла флейту к губам.

Подземный мир был настоящим лабиринтом. Одни коридоры вели вверх, другие делали петлю и закольцовывались, третьи упирались в стену. Я не могла взять Кете за руку, так как играла на флейте, и поэтому она держалась за тесемки моего передника. Если она спотыкалась или останавливалась, я наигрывала мелодию из детства – канон, ритмичную «скакалочку», шутливую припевку.

– Тебе все равно не победить.

Передо мной в неровном пламени факелов, окутанный тенью, стоял Король гоблинов. На нем был плащ с капюшоном – как тогда, на рынке, когда я впервые встретила высокого, элегантного и таинственного незнакомца. Я резко затормозила; Кете налетела на меня сзади.

– Что случилось? – робко спросила она. – С тобой все в порядке?

Я сверлила Короля гоблинов глазами, а взор Кете беспомощно метался по сторонам – она просто не видела худощавую фигуру, преградившую наш путь. Уголок его рта пополз вверх; криво усмехнувшись, он поднес обтянутый перчаткой палец к губам: тс-с-с.

В коридоре подул ветер, холодный и пронизывающий. Мучительно-сладко пахну́ло верхним миром: листвой, глинистой почвой, льдом и свободой. Сестра прижалась ко мне всем телом, я почувствовала, как сильно она дрожит. Ветер носился вокруг нас, будто невидимый дух-проказник, хватал за волосы, шаловливо дергал за рукава и подолы.

– Лизель, долго нам еще идти? – спросила Кете.

Я не рискнула опустить флейту, чтобы успокоить сестру. Из-под капюшона блеснули глаза Короля гоблинов. Я вскинула голову и посмотрела на него в упор.

Сейчас в нем не было ничего от юноши с печальными глазами; облик Короля гоблинов был соткан из теней и иллюзий. Предо мной стоял Эрлькёниг собственной персоной – древний миф, первичный элементаль. Мастер обмана, искуситель, король. Я искала в его лице хотя бы малейшее сходство с тем аскетичным молодым человеком, что был изображен на портрете в дальнем углу галереи, с моим Королем гоблинов, и не находила его.

Я расправила плечи и повернулась к Кете, наигрывая развеселый лендлер – одну из самых заводных мелодий, что я знала, и вложив в нее всю беззаботность, на какую была способна. Морщинка на переносице Кете так и не разгладилась, однако лицо все же просветлело и на нем появилась осторожная улыбка. Моя сестра плохо различала оттенки настроения конкретной пьесы, но даже она не могла не откликнуться на то, что я говорила без слов.

Следом за мной она приблизилась к Королю гоблинов. Ветер усилился, из добродушного озорника превратившись в злобный дух. Он пихал и толкал, спорил и угрожал, кусал меня за кончики пальцев и губы, заставляя их деревенеть и терять чувствительность. Вой ветра заглушал тоненький голос флейты, мои мелодии почти тонули в нем. Кете жалась ко мне, я боролась с ветром и продолжала играть, но понимала, что эту битву мы проигрываем. Жестокие порывы оттесняли Кете все дальше и дальше, завязки моего передника выскользнули у нее из рук… А ведь мы были так близко, так близко…

– Сдавайся, Элизабет, – промурлыкал Эрлькёниг. – Брось эту затею, милая. Опусти флейту и отдохни. Останься со мной.

Я закрыла глаза. Флейту я уже не чувствовала. Я устала, выдохлась и не знала, что делать.

– Да, да, – шептал он, – не спеша, аккуратно…

Мои губы расстались с флейтой, руки медленно опустились. И все же уступить не обязательно значит проиграть. Я еще не побеждена!

Так же, как наш отец обучал всех своих детей игре на музыкальных инструментах, мама преподавала нам вокал. И хотя никто из нас не унаследовал ее певческий талант, мы научились контролировать дыхание, формировать голос, чтобы выдавать сильный, чистый звук. Я глубоко вдохнула, наполнив легкие воздухом до отказа, выбрала высоту, которую смогу держать без особых усилий – достаточную, чтобы звучать резко и пронзительно, но, дабы сберечь связки, не запредельную, – открыла рот и закричала.

Звук заполнил голову, резонируя в полых участках, и рванулся наружу. Эрлькёниг заколебался, ошеломленный силой моего вопля, а затем попятился, заслоняясь выставленными вперед руками.

Я шагнула вперед, Эрлькёниг – назад. Я наступала, но расстояние между нами не сокращалось. Я хотела достать его, оттолкнуть с дороги голыми руками, заставить упасть мне в ноги и признать поражение. Я потянулась к нему, но мои пальцы прошли сквозь материю плаща. Бесплотный и призрачный, как блуждающий огонек, он моментально растворился во тьме.

Мы с Кете остались в коридоре одни. Ветер утих, воздух потеплел, воцарилось удушливое безмолвие. Я снова принялась напевать себе под нос. Мотив звучал фальшиво и скорее свидетельствовал о неудаче, нежели утешал. Ладонь Кете, приятно теплая, обхватила мою и ободряюще ее стиснула.

Я опустила глаза на флейту. Она слегка дымилась, но не от жара. Сочленения инструмента покрывал иней, корпус промерз настолько, что больно было держать. Я поднесла флейту к губам, и они почти приклеились к обледенелому мундштуку. Флейта издала вздох, поверхность обволокло влажным туманом. Я снова начала играть, выпуская изо рта облачка пара.

То была моя первая встреча с Королем гоблинов этой бесконечно долгой ночью, первая, но не последняя. Снова и снова он появлялся на моем пути, наводил морок, изводил и путал меня. Но я держалась стойко, не отступая перед призрачными фигурами и рассеивая иллюзии. Отчего-то мне было проще воспринимать его как жуткого, таинственного персонажа из сказок Констанцы, а не того Короля гоблинов, с которым я танцевала в детстве и юности. Эрлькёниг и мой Король гоблинов не имели ничего общего.

Каждая маленькая победа над Эрлькёнигом укрепляла мою решимость, но меня подвела излишняя самоуверенность. Я преодолела его колдовские уловки, а вот о психологических не подумала.

Я опять играла на флейте – дабы сохранить и голос, и дыхание, я чередовала игру и пение, – как вдруг услышала скрипку.

Я, выросшая в семье скрипача, взрастившая талант Йозефа, никогда – никогда – не слышала столь дивного исполнения. Скрипач играл незнакомую мне пьесу. Композитора я тоже не узнала, хотя вроде бы улавливала сложную полифоническую вязь Баха, изящную экспрессивность Вивальди и пышное великолепие Генделя. Каждый пассаж дышал беззаветной преданностью музыке – преданностью, благоговением, исступленным восторгом, и от такой немыслимой красоты мои глаза наполнились слезами. Я перестала играть. Коридор наполнился ароматом спелых персиков.

Скрипка тронула даже Кете, не умевшую отличить чакону от концерта. Сестра слегка покачивалась, встав на цыпочки и закрыв глаза, словно для того, чтобы лучше слышать.

Музыка лилась откуда-то издалека. Мы с Кете рука об руку двинулись на звук, туда, где он был громче, чище, ярче, но так и не увидели исполнителя, которому хотели выразить свое восхищение. Собственно, музыка играла за стеной коридора, в другой комнате, другом зале, другом мире. Я прижала ухо к полу, стараясь определить ее источник. Начала раскапывать землю, царапать ногтями, рыть, рыть, приближая чарующую мелодию. Чем глубже я погружалась в Подземный мир, тем громче играла музыка. Земля крошилась и сыпалась мне на плечи, а я, словно крот, продолжала рыть заветный проход.

Куда или к кому он меня приведет, я не знала. К свободе, к верхнему миру, к неизвестному скрипачу, к Йозефу или к самому ангелу музыки? Я знала лишь одно: мне нельзя умирать, покуда я не увижу лица того, кто сотворил эти волшебные звуки.

– Зефферль! – звала я то ли брата, то ли бога. Земля забивалась мне в рот и нос, но я не обращала внимания.

– Лизель!

Сквозь земляные пробки в ушах я смутно расслышала оклик. Кажется, кто-то звал меня по имени. Знакомый голос…

– Лизель, прошу тебя.

Чьи-то руки на моих плечах тянули меня, оттаскивали назад.

– Нет! – Вдохнув землю, я поперхнулась. Музыка начала стихать, и от досады я заплакала.

– Ты не можешь так поступить, не можешь бросить меня здесь одну!

Капля влаги упала мне на лицо. Дождь? Под землей? Еще одна капля, и еще. Такие теплые, словно живые. Непохожие на дождь. Одна из капель сползла вниз, к уголку рта, и я слизнула ее. Почему она соленая?

Это же слезы. Слезы! Кете плакала.

– Лизель, Лизель, – повторяла она, прижимая меня к груди и раскачиваясь из стороны в сторону.

– Кете, – прохрипела я и, кашляя, принялась отплевываться. Я выплевывала комья земли, грязь и даже листья. В легких саднило, ведь с каждым вдохом я втягивала в себя песок и пыль. Очнувшись от помутнения, я обнаружила, что по шею закопалась в рыхлую землю и мелкие камни, собственными руками вырыв себе могилу в полу коридора.

– Ох, слава богу! – Сестра лихорадочно расшнуровывала мой корсет, чтобы мне было легче дышать.

Я кашляла и плевалась, меня долго рвало землей, пока наконец она не вышла вся.

Издалека все еще доносилось ангельское пение призрачной скрипки, но сестра не отпускала меня, взяв мое лицо в ладони.

– Будь со мной, – приказала она, устремив на меня взор голубых глаз. – Здесь, на этом месте. Не слушай. Музыка не настоящая. Это не Йозеф и не папа. Это Король гоблинов. Это все наваждение.

Я повторяла эти слова, как рефрен, заглушая сладкозвучную мелодию, которая окутывала меня и грозила одурманить чувства. Аромат спелых персиков стал еще сильнее, только теперь к нему примешивалась нотка гнили. Гоблинские чары, догадалась я.

Кете стерла грязь и кровь с моего лица, помогла мне подняться и повела по длинному извилистому коридору.

Милая, чудесная, немузыкальная Кете. Каждый раз, когда колдовская скрипка туманила мне разум, сестра крепче сжимала мою руку. Было больно, но я радовалась этой боли: она напоминала, кто я такая и что делаю. Я – Лизель, старшая сестра Кете. Я увожу ее от Короля гоблинов, спасаю ее жизнь. Правда, сейчас все наоборот: это младшая сестренка спасает меня.

Вскоре запах персиков исчез, в голове у меня прояснилось, и я услышала музыку такой, какой она была на самом деле. Никакого божественного присутствия; играл не ангел, но смертный, исполнение было красивым, но лишенным совершенства.

Вместе с ясностью ума вернулось и любопытство. Что-то или кто-то играл на скрипке, причем совсем близко.

Впереди стену лабиринта рассекала большая трещина, через которую струился свет. Высокая, стройная фигура отбрасывала тень на пол коридора. Эрлькёниг. Я уже не удивлялась тому, что знаю этот силуэт лучше собственного отражения. Тень Короля гоблинов играла на скрипке, правая рука уверенным и плавным движением водила смычком по струнам.

Кете попыталась меня оттащить, но не сумела. Подойдя к стене, я прижалась лицом к расщелине. Я хотела смотреть. Я должна была видеть, как он играет.

Король гоблинов стоял ко мне спиной. На нем не было дорогого камзола или расшитого фрака, одет он был просто, в штаны и батистовую сорочку, такую тонкую, что сквозь ткань просвечивали рельефные мышцы.

Он играл красиво и точно, с изрядным мастерством. Исполнение не отличалось ни чистотой эмоций, присущей Йозефу, ни его вдохновенностью, и все же Король гоблинов имел свой голос, полный страсти, тоски и трепетности, и голос этот звучал на удивление ярко. Он пел, он жил.

Мое ухо улавливало мелкие ошибки, запинки и неровность темпа, пару-тройку неверных нот, которые делали это исполнение таким… человеческим. Музыкант – молодой, даже юный? – просто играл на скрипке свою любимую пьесу. Играл снова и снова, пока его неидеальному слуху она не стала казаться идеальной. Я нечаянно столкнулась с чем-то очень личным, даже интимным. Мои щеки заалели.

– Лизель.

Голос Кете рассек скрипичную мелодию, точно гильотина. Музыка оборвалась на середине фразы. Король гоблинов оглянулся. Наши взгляды встретились.

Разноцветные глаза смотрели так беззащитно, что я одновременно ощутила и жгучий стыд, и прилив дерзости. Тогда, в спальне, я видела его без одежды, но сейчас он выглядел еще более обнаженным. Приличия требовали отвернуться, но я не могла отвести взор, завороженная зрелищем открытой передо мной души.

Мы смотрели друг на друга через расщелину в стене, не в силах пошевелиться. В воздухе что-то изменилось, как перед бурей: все затихло, замерло в ожидании.

Напряженную атмосферу прорезал стон. Кете. Взгляд Короля гоблинов мгновенно сделался непроницаемым – будто ставни захлопнулись, – а он сам стал чужим и далеким. Эрлькёниг как он есть.

– Лизель, – прошептала Кете, – прошу тебя, идем.

Я забыла о существовании сестры, забыла, зачем сюда пришла. Я позабыла обо всем на свете, кроме глаз Короля гоблинов – серых, зеленых, голубых и карих сразу. Кете потянула меня за рукав, и я двинулась за ней, побежала по коридору, держась за ее руку. Мы бежали, не дожидаясь, пока Эрлькёниг нас догонит и опять заманит в ловушку сладкими речами и колдовством, пока я не разобралась в странном, сбивчивом ритме моего неравнодушного сердца.