Глава 4

Другая миссия

Когда они вошли в обсерваторию корабля Других, Йоно остановился, как вкопанный, растерянно глядя по сторонам. Джефф понимал адмирала: это огромное помещение некогда произвело на него такое же впечатление. Помимо ощущения простора в плавных линиях стен и потолка чувствовалась изысканная, чистая красота, а вся задняя стена представляла из себя неимоверных размеров окно, за которым сейчас колыхалась серая мгла гиперпространства.

– Адмирал, когда корабль находится в обычном пространстве, вид просто фантастический, – сказал Джефф. – Звезды, если находишься в галактике, или целые острова звезд, если летишь между галактиками.

– Между галактиками! Бог ты мой, каким же опытом должны обладать существа, путешествующие по всей вселенной! – Йоно подошел к окну и осторожно прикоснулся к нему. – У Федерации еще не существует технологии, способной изготовить оптически безупречное окно таких рамеров, противостоящее перегрузкам при гиперпрыжках. Мой иллюминатор по сравнению с этим кажется мелкой нелепицей.

Джефф, Норби и Йоно были одни в зале обсерватории. В сущности, они еще никого не видели с тех пор, как поднялись на борт корабля Других.

– Здесь негде сесть, – проворчал адмирал.

Зал был пуст, за исключением белого пьедестала, на котором стояла одна из кристаллических световых скульптур Рембрандта. На ближайшей к ним стене висел большой портрет джемианской драконицы-матери и ее ребенка.

– Сначала посмотрите на скульптуру, адмирал, – предложил Джефф. – Вы увидите… или почувствуете… не знаю, как это получается, но практически все, что вы можете себе представить. В общем, я не…

– Если это лучшее, на что ты способен в оценке произведений искусства, то просто удивительно, как тебе удается сдавать зачеты в Академии.

Однако Йоно подошел к скульптуре и пристально посмотрел на нее.

– Нравится, адмирал? – поинтересовался Норби.

– Я не могу понять, что именно я вижу, – Йоно неосознанно вторил Джеффу. – Странно… но от этого возникает светлое чувство, как будто надежда – это неотъемлемый аспект самой вселенной.

Норби прикоснулся к Джеффу.

«Я уверен, что скульптура открывает самые потаенные желания того, кто смотрит на нее. Значит, Йоно хочет надеяться?»

«Может быть, он хочет надеяться на более интересную жизнь. Вдруг он так увлечен своей голографической камерой, потому что устал от своей должности и работы в Космическом Командовании?»

«А может быть, ему одиноко. Ты видел, как он целовал премьер-министра? Судя по моим наблюдениям за специалистами по поцелуям, вроде твоего брата, я бы сказал, что у адмирала неплохой класс».

– Как хочется иметь побольше времени, чтобы ценить красоту в искусстве и музыке, – вздохнул адмирал, словно отвечая на их мысли. – Да и в людях тоже. Никому не говори, кадет, но даже моя работа в последнее время перестала радовать меня.

– Вы лучший адмирал Земной Федерации со времени ее основания, – чистосердечно заверил Джефф. Йоно покачал головой и устало сгорбил плечи.

– Может быть, но этого недостаточно, правда? Нет, не надо отвечать. Тебе всего лишь пятнадцать лет, и ты не можешь знать. И не говори мне, будто у меня наступил один из этих нелепых кризисов «середины жизни»… хотя я в самом деле уже перевалил за…

– О нет, адмирал! – хором воскликнули Джефф и Норби.

– Я хочу одного: вернуться к моим предкам и обрести надежду, озарявшую их жизнь. Найти ощущение прекрасного, заставившее их украсить резьбой этот кусок слоновьего бивня. Я хочу знать, что означают эти символы!

Джефф старался придумать что-нибудь веселое, потому что адмирал выглядел хмурым и подавленным. Но в следующее мгновение Йоно выпрямился и сердито посмотрел на него.

– Ну что, Другие собираются заставить нас стоять здесь до скончания века?

– Мне очень жаль адмирал, – пробормотал Джефф, пытаясь скопировать жест, который подсмотрел у Рембрандта.

– Во имя великих звезд, чем ты занимаешься? Выполняешь мистические пассы, которые должны превратить меня в табуретку?

– Пытаюсь вытащить сиденья из пола, – ответил Джефф.

– Ты сошел с ума?

Норби быстро подошел к странному маленькому устройству, вмонтированному в стену рядом с полом. Он вытянул сенсорный провод и просунул его в маленькое отверстие в центре устройства.

– Норби тоже сошел с ума? – поинтересовался Йоно. – Или он просто подзаряжается?

– Обычно он подзаряжается в гиперпространстве, поэтому я не знаю, что он сейчас делает, – ответил Джефф. – Норби?

Со слабым шелестящим звуком из пола выползли четыре низких сиденья, покрытые блестящим золотистым материалом.

– Волшебство! – благоговейно произнес Йоно.

– Высокоразвитая технология, – возразил Норби, вынув из стены свой сенсорный провод. – Я только что попросил ВЭМ позаботиться об удобствах для существ, которым иногда необходимо сидеть.

– ВЭМ?

Джефф рассмеялся.

– Норби так называет компьютер этого корабля. «ВЭМ» означает «Ваше Электронное Могущество». Ты поздоровался с ней, Норби? Мне казалось, что вы с ВЭМ хорошо ладили.

– Это правда, – Норби понизил голос и заговорил на Стандартном Земном языке. – Вообще-то ее ум оставляет желать лучшего, но ее недоразвитые эмоциональные контуры явно благосклонны ко мне.

– Еще одна особа женского пола, – пробормотал Йоно на том же языке. – А я-то пытаюсь обрести надежду.

– Вселенная едва не лишилась надежды из-за женщин, – педантично заметил Норби. – Я читал древние мифы.

– В самом деле? – удивился Йоно. – И что же ужасного сделали женщины?

Норби сложил руки за выпуклым бочкообразным корпусом, изогнув их в локтевых сочленениях. Он напоминал миниатюрного толстенького профессора, собравшегося прочесть лекцию.

– Греческие боги даровали Эпиметеусу две вещи: его жену Пандору и ящик, который ему запретили открывать. Естественно, будучи мужчиной, он послушался и не стал заглядывать в ящик. Это сделала Пандора, выпустив на волю все зло мира.

– Очень неосторожно с ее стороны, – сказал Йоно. – Хотя и предсказуемо. Я уверен, что моя сестра поступила бы так же.

– Люди закрыли ящик после того, как все зло ускользнуло в мир. Вот пример типично человеческого поведения – хвататься за голову, когда уже поздно что-либо делать. Посмотрите, как ваши предки чуть было не уничтожили Землю, прежде чем начали строить поселения в Солнечной системе! Они загрязнили океаны, сушу и атмосферу…

– Норби, ты не закончил рассказывать миф, – перебил Джефф.

– …они эгоистично пользовались опасными химикатами, пробивавшими дыры в озоновом слое, сжигали ископаемое топливо, загрязняя атмосферу не только вредными веществами, но и углекислым газом. Они вырубали леса, поглощавшие углекислоту, вызывая парниковый эффект. И конечно же, перенаселенность…

– Норби, – угрожающе прорычал Йоно. – У меня возникает впечатление, будто ты не видишь вообще никакого толку от человечества!

– Я закончу рассказ вместо него, – быстро сказал Джефф, прежде чем Норби успел ответить. – Потом из запертого ящика послышался слабый голосок, просивший освободить его. Сперва люди подумали, что это новое зло, но когда ящик открыли, оттуда появилась слабая, маленькая надежда. И с того самого дня у людей есть надежды, сколько бы зла ни существовало на свете.

– Мы должны надеяться, – тихо произнес Йоно, не замечая того, что Норби протянул руку и прикоснулся к Джеффу.

«Джефф, в той версии мифа, которую я читал, надежда осталась в ящике, под властью человечества».

«Я предпочитаю считать надежду свободной, как и все остальное во вселенной».

Йоно мрачно опустился на сиденье.

– Как вы думаете, Другие не показываются потому, что они не доверяют мне? А может быть, мы несем в себе бактерии, которые смертельно опасны для них? Не собираются ли они опрыскать нас дезинфектантом?

– Ничего подобного, адмирал, – Джефф был уязвлен до глубины души, однако тоже недоумевал. – Как я уже говорил, Другие не любят покидать свои корабли, но Рембрандт однажды даже гостил в моей квартире на Манхэттене. Я уверен, что Другие достигли такой стадии развития, при которой их тела излечиваются автоматически.

Но на душе у Джеффа было неспокойно. Он помнил, что во время одного из своих путешествий в далекое прошлое он встретился с Другим, умиравшим от страшной болезни, неизлечимой даже для его народа.

– Мы с вами вполне здоровы, адмирал, – решительно заключил он. – И Рембрандт тоже.

Дверь, ведущая в коридор, разошлась в стороны, и появился Рембрандт. Несмотря на четыре руки, Другой передвигался на двух ногах и имел симметричное строение тела, сходное с человеческим. Лицо на безволосой голове тоже напоминало человеческое, но с неуловимым выражением глубокой мудрости и врожденной доброты. Это лицо невольно располагало к себе, несмотря на три глаза.

– Приветствую вас, – произнес Рембрандт на Универсальном Земном языке. – Прошу прощения за опоздание, но моя сестра очень застенчива.

– Вот как, застенчива? – В голосе Йоно послышалась слабая надежда.

– А вы, должно быть, знаменитый адмирал Борис Йоно. Как я погляжу, вы обладаете характерным признаком мужественности, принятым у Других.

У Йоно отвисла челюсть от изумления, но в следующий момент Рембрандт указал на свою лысину.

– Так гораздо внушительнее – вы согласны, адмирал?

Пока двое лысых улыбались друг другу, преисполняясь мужской гордости, Джеффу вдруг захотелось, чтобы его собственные волосы были бы не такими густыми и неухоженными.

– У меня тоже нет волос, – заявил Норби.

– В самом деле, – согласился Рембрандт. – Что ж, тогда добро пожаловать в наш Клуб Лысых, если я верно понимаю это земное выражение.

– Я восхищен вашими произведениями искусства, Рембрандт, – сказал Йоно.

– Мне бы хотелось показать вам свою последнюю работу, но она еще не закончена. Я экспериментирую с особенным образом намагниченной глиной, частицы которой могут складываться в узоры, управляемые разумом художника. У меня есть новая… э-ээ, кисть для таких опытов, но нужно как следует попрактиковаться, прежде чем я осмелюсь представить ее на суд зрителей.

Неожиданно дверь снова разошлась, и кто-то появился на пороге – темным силуэтом на фоне света, бьющего из коридора. Очертания головы были расплывчатыми, а не четкими, как у Рембрандта, и судя по расстоянию между головой и верхним косяком двери, этот Другой был ростом примерно со среднего человека.

– Входи, – произнес Рембрандт по-джемиански, добавив непроизносимое мелодичное имя. – Познакомься с моими друзьями: Джефферсоном Уэллсом с Земли, его роботом Норби и адмиралом Борисом Йоно с Марса.

Казалась, она вплыла в комнату, хотя, конечно же, передвигалась на ногах, скрытых под материей ее длинного, радужно-зеленого платья.

– Приветствую вас, – ее голос журчал как тихая музыка.

Сестра Рембрандта показалась Джеффу одним из очаровательнейших существ во всей вселенной, хотя сегодня он уже был покорен красотой двух других женщин.

Он не была лысой, как Рембрандт. Ее голова, шея и плечи были покрыты нежным серебристым пушком. Ее маленькое лицо напоминало лицо Рембрандта – такое же гладкое и трехглазое – но она казалась невинной, беспомощной и юной, как утренняя зорька.

На этот раз Йоно поднялся не как подброшенный на пружине, а медленно, словно под гипнозом. Когда женщина подала ему одну из своих нижних рук, он поднес ее к губам и прильнул к ней в долгом поцелуе.

– Надеюсь, земляне дадут мне имя, которое они смогут произносить, – сказала Другая с сияющей улыбкой.

– Позвольте мне, – сдавленно пробормотал Йоно, словно не осмеливаясь дышать в ее присутствии. – Вас нужно назвать в честь греческой богини Евтерпы. Это имя означает «тот, кто дарует радость».

– Я польщена. Евтерпа умела петь?

– Она считается древней богиней лирического пения.

«Джефф, – телепатически произнес Норби. – Думаю, ее следует назвать Пандорой».

«В чем дело, Норби? Разве ты не доверяешь прекрасным женщинам?»

«Я беспокоюсь за Йоно. Он еще хуже, чем твой брат».

Рембрандт сделал плавный жест, и из пола вырос низкий столик.

– Мы подкрепимся, если желаете. Моя сестра нанесла нам визит, чтобы мы могли сравнить и оценить наши последние творения. Сама она живет на корабле, посвященном музыкальным искусствам.

– Значит, вы тоже певица, как и богиня Евтерпа? – смущенно пробормотал Йоно.

– Я спою вам, если хотите.

Усевшись, Евтерпа указала на пол, и оттуда возник маленький шкафчик, из которого она взяла нечто напоминавшее древнюю лиру; правда, на этой лире было гораздо больше струн, и она имела форму изогнутого ромба.

Рембрандт прикоснулся к Джеффу.

«Моя сестра очень застенчива и обычно не поет перед незнакомыми людьми. Ваш адмирал оказал на нее поразительное воздействие».

Незнакомая, но изысканно вкусная еда прибыла на автоматической тележке. Однако Джефф, всегда наслаждавшийся пищей других, впервые не обратил на нее внимания: его взгляд был прикован к Евтерпе. Своими верхними руками она перебирала струны лиры, а пальцы нижних рук нажимали на крошечные рычажки на раме инструмента. Когда она запела, Джеффу захотелось, чтобы ее песня продолжалась вечно.

«Она опасна, Джефф!»

«Это ты, Рембрандт?»

«Это Норби! Рембрандт занят едой. Послушай, эта женщина загипнотизировала Йоно! У него такой вид, словно он готов выполнить любое ее желание».

«Она так прекрасна, Норби!»

«Джефф, она слишком стара даже для адмирала, не говоря уже о тебе».

«Я знаю. Это не имеет значения. Сейчас ничто не имеет значения, кроме ее пения».

Музыка прекратилась, и Джефф почувствовал себя обездоленным.

– Пожалуйста, Евтерпа… мэм, спойте что-нибудь еще!

Она повернулась к Йоно:

– Сейчас звучала мелодия моего собственного сочинения, но мне хочется, чтобы вы послушали, как я исполняю произведения, созданные обитателями вашей Солнечной системы. Ваше радио, телевидение и голографические программы уже многие годы предоставляют нам бесценный материал для исследования. Я просто очарована человеческой музыкой.

– Очарована… – прошептал Йоно, повернувшись к ней, как цветок к солнцу.

«Джефф, ты должен подкрепиться. Твой растущий организм нуждается в пище, а викторианский чай в гостях у Иви нельзя считать полноценной трапезой».

«Норби, перестань подначивать меня! Ладно, ладно, я немного поем».

Джефф умудрился проглотить несколько кусков, пока очаровательная Евтерпа услаждала их слух своей игрой и пением. Ее следующий номер напоминал музыкальное эссе, описывающее эволюцию человеческой музыки из разных периодов земной истории. Джефф мог различить пассажи из Баха, Бетховена, Гершвина, Буле и знаменитого Юинга из прошлого столетия. Постепенно он начал понимать, что музыка и пение, наполнявшие зал, исходили не только от Евтерпы и ее инструмента.

– Это ВЭМ подыгрывала ей, – сказал Норби, когда мелодия смолкла, – хотя Джеффу казалось, что она лишь на мгновение прекратилась, и сейчас снова продолжится.

Евтерпа кивнула.

– Я научила ВЭМ, как вы называете наш компьютер, всем правилам музыкальной грамоты. Она тоже внесла свой вклад в эту композицию, отдающую дань уважения человеческой музыке во всем ее восхитительном многообразии.

– Это в самом деле был конец композиции? – жалобно спросил Джефф.

– Конец наступит лишь тогда, когда прекратится человеческая история. Я надеюсь, что этого не произойдет до тех пор, пока сама вселенная не состарится и не начнется новый цикл. Я и мои товарищи… мы будем всю свою жизнь изучать человеческую музыку: ведь из нее можно узнать так много нового.

– Это было изумительно, – сказал Йоно. – Но вы начали с довольно позднего периода человеческой истории. Не мешало бы включить в вашу композицию музыку человеческих культур, ошибочно называемых «примитивными» из-за того, что они не имели развитой технологии. Но во всем, что касается языка, живописи, поэзии и музыки, они были полностью цивилизованными людьми. Их произведения записывались и изучались многими специалистами.

– Вы понимаете! – Евтерпа с энтузиазмом наклонилась к нему. – Я пытаюсь органично включить такую музыку в мою композицию, но мне хотелось бы услышать гораздо более ранние мелодии, звучавшие до изобретения записывающих устройств и даже нотной грамоты. На вашей планете музыку изобрели люди, не так ли?

– Ну, нет, – возразил Джефф, забыв о вежливости. – Многие птицы исполняют сложные мелодии, и киты тоже…

– Но она права, Джефф! – воскликнул Йоно, пожирая взглядом Евтерпу. – Лишь люди, да, может быть, ранние гоминиды обладали разумом, который придавал пению усложненный символический смысл и значение.

– Но киты… – упрямо начал Джефф.

– Более того, люди отличаются необычайно изобретательностью, – продолжал Йоно, сердито сверкнув глазами на Джеффа. – Шимпанзе, наши ближайшие родственники, пользуются грубыми орудиями из веток и камней, но лишь Homo Habilis впервые изготовил долговременные орудия труда, когда начал обтесывать камни. А первым, кто начал изготавливать музыкальные инструменты, был Homo sapiens sapiens!

– То есть тот подвид, к которому принадлежите вы с Джеффом, – в глазах Рембрандта промелькнули шутливые искорки. – Прошу вас немного подкрепиться, адмирал.

Йоно посмотрел на пурпурный напиток и голубые пирожные с таким выражением, словно никакая пища сейчас не могла удовлетворить его голод.

– Музыка известна среди людей как пища любви, – пробормотал он, но Евтерпа протянула ему тарелку с пирожными, и ему пришлось подчиниться.

– Мне бы очень хотелось, чтобы вы, земляне, могли вернуться в собственное прошлое и записать для меня древнюю земную музыку, – робко сказала Евтерпа.

– Ага! – Йоно лучезарно улыбнулся. – Значит, вы хотели попросить нас об этой услуге? Ответ будет положительным.

– Подождите! – Рембрандт вскинул обе нижние руки. – Я как раз спорил с сестрой по этому поводу. Мы, Другие, давно избавились от металла, который делает возможными путешествия во времени. Они слишком опасен. Лишь Норби теперь обладает этими способностями, и насколько я понимаю, его предыдущие путешествия совершались в силу необходимости, а не по чьей-то прихоти или легкомыслию.

– Изучение музыки и истории – это не легкомыслие, – ледяным тоном возразила Евтерпа. Ее голос внезапно показался Джеффу очень похожим на голос недовольной Элизабет Виктории Йоно. – Ты занимаешься одним видом искусства, брат, а я – другим. Я не прошу о чем-то, что может оказаться опасным для них или для истории их вида.

Рембрандт пожал плечами.

– В вашей Солнечной системе музыканты тоже такие упрямые?

– Когда просит ваша сестра, ей невозможно отказать, Рембрандт, – произнося эти слова Йоно напоминал средневекового рыцаря, получившего напутствие от самой королевы. – Мы все равно собирались отправиться в прошлое и сфотографировать животное, играющее важную роль в истории моей семьи. В ночное время мы можем опуститься на антиграве над деревней моих предков и записать их музыку, не привлекая к себе внимания.

– Я буду с нетерпением ожидать вашего возвращения, – сказала Евтерпа.

«Мы попались, Джефф, – телепатически простонал Норби. – Постарайся вытащить адмирала отсюда, пока мы не остались до ужина!»