Постоянство мастерства

Чувствую, не уйти мне от популярной темы: когда играли лучше? Многим она не дает покоя, желающих идеализировать прошлое хоть отбавляй.

Ранний футбол наш начинался согласно выражению: «Охота пуще неволи». Мы были страстными его приверженцами, искали в нем психологическую разрядку, нам не терпелось сыграть. И первые клубные чемпионаты страны тоже были под властью азарта, накала, под влиянием возвышенных нравственных и душевных устремлений. Ничего тут нет удивительного, до футбола мы «дорывались»; календарные матчи обычно проводились всего раз в неделю. Если посмотреть на саму игру тех лет из сегодняшнего «окна», то представляется она мне тактически несложной, перемежающейся очевидными техническими огрехами. В целом я бы сказал, что футбольная игра на моей памяти прогрессировала точно так же, как прогрессирует и все остальное в жизни.

Сошлюсь в доказательство на несколько фактов. В 30-х годах мастера тренировались по вторникам, четвергам и субботам, а играли в воскресенье. Сейчас тренировки ежедневные, по два раза в день, весной – по три. Было время, когда на команду приходился один мяч. Нынешние мастера выходят на занятия каждый со своим мячом, да возле ворот лежат запасные, чтобы не терять минуты, если мяч улетит далеко. А какие теперь мячи! Идеально круглые, без шнуровки и резиновой трубки для надувания, как раньше. А бутсы! Они полегчали вдвое, весят нынче 200 граммов, в них можно танцевать на балах. Короче говоря, техника общения с мячом выросла в десятки раз, не говоря уж о том, насколько она стала изящнее и эффективнее. Если оставить в стороне уникально одаренных футболистов, таких как П. Дементьев и Г. Федотов, то уровень мастерства игроков – назовем их обычными – сейчас несравнимо выше, они непринужденно выполняют приемы, считавшиеся некогда редкими, сложными.

Игра сделалась заметно быстрее. Встречались и в мое время скоростники, но они могли позволить себе увлечься бегом в одиночку. Другие нажимали на обводку, но чувство меры они то и дело теряли, задерживали мяч. Теперь, как известно, в ходу передачи в одно касание, заниматься обводкой в середине поля – признак невысокого класса.

Кстати, напомню, что игру в одно касание провозгласил и культивировал замечательный тренер Борис Андреевич Аркадьев. Как я считал для себя невозможным пропустить хотя бы одну игру Г. Федотова, точно так же всегда нетерпеливо, с предвкушением чего-то нового стремился попасть на каждое выступление Аркадьева на тренерских конференциях, изучал его статьи, его учебник. Культурный, дальновидный человек, ему очень многим обязан наш футбол!

Мне довелось противостоять ему на поле. Меня, правого крайнего, он, левый полузащитник, не раз держал. Жестко играл, хорошо бегал, высоко поднимая колени. Бывало, сталкивались, что-то он мне намеревался сказать в пылу борьбы, но, так как он слегка заикался, я успевал отбежать, не дождавшись, поэтому так и не узнал его мнения о наших молодых единоборствах. Сколько же лет минуло!..

В пору, когда мы с Аркадьевым играли, «университеты» футбольные проходили следующим образом. После матча уговаривались:

– Пойдем потолкуем о тактике.

Собиралось нас человек семь-восемь, шли в трактир, заказывали самовар, баранок и принимались разбирать свою игру. Теорий мы тогда еще не знали, судили исходя из практики. Но возникали и тонкости, полезные и современным игрокам. Напираем мы, крайние нападающие (левый – Валентин Прокофьев и я – правый), на нашего главного «диспетчера» Петра Исакова: «Почему редко мяч давал?» А он спокойно разъясняет: «А зачем тебе было давать, я же чувствовал, что ты сегодня не в ударе, все равно испортишь». И ведь угадывал! Между прочим, один из лучших футболистов 80-х годов спартаковец Ю. Гаврилов, тоже прирожденный распасовщик, был наделен такой же интуицией, всегда старался найти в передаче того парт нера, у кого игра хорошо идет, кому попало он мяч не доверял.

Я преисполнен уважения ко всевозможным знаниям, накопленным за годы в нашем деле. Хочу только предостеречь наиболее рьяных эрудитов: знаниями надо пользоваться с чувством, с толком, помогая ими игре, а не подавляя ее.

Не могу, например, согласиться, когда слышу, как современный тренер во всеоружии разученных им тактических схем и маневров демонстрирует их игрокам по пятьдесят раз за сезон и не меньше чем по полтора часа за «сеанс» фишками на доске, пытаясь вдолбить, когда и куда они должны передвинуть ногу.

У меня в таких случаях возникает ощущение, что он блистает своими познаниями, так сказать, из любви к искусству, а к предстоящему матчу они имеют поверхностное отношение. Да, тренерам следует всячески предостерегать игроков от ошибок, внушать, что им не рекомендуется делать. А каждый ход в игре не предусматривать и не навязывать! Обстановка на поле большей частью непредсказуема, команда не может одинаково выполнять затверженные заповеди, если счет сделается 0:1 либо 1:0. Она непременно что-то изменит по ситуации, на то она и команда мастеров.

Я уж не говорю о том, насколько нужнее и практичнее умение тренера разбираться в особенностях игроков противостоящей команды. Такие сведения и в прежние времена высоко ценились. И не одна техника должна учитываться, но и психология, характеры противников.

Остановился я на этом по той причине, что с удивлением вижу, как иной раз ради широко распространенных схем и среднестатистических подсчетов игровой деятельности на глаза футболистов надевают шоры, требуя строго определенного поведения, лишая их инициативы, выдумки, риска, из-за чего игра оскудевает и тускнеет.

Хотя футбол и сильно изменился, не все из старого опыта бесполезно. Мне кажется, что нынешние игроки недостаточно работают над скоростью. Кроме футбола, я увлекался легкой атлетикой, был бегуном на средние дистанции. Участвовал в эстафетах по Московскому бульварному кольцу «А», несколько лет моей дистанцией становился Покровский бульвар, помню, что пробегал по нему 1300 метров. Но темп «средневика» для футболиста малопригоден, и я самостоятельно, по внутреннему побуждению, ежедневно совершал по 100 коротких, резких рывков, приобщаясь к миру спринтеров.

Так я наращивал, а потом и сохранял скорость до конца своих занятий футболом. В результате, будучи еще и выносливым, я изрядно выматывал своим бегом защитников сборной Ленинграда, нашего постоянного соперника. И, кроме меня, тогда многие без указчиков и надзирателей упражнялись самостоятельно, как им подсказывала футбольная необходимость.

Что и говорить, скорость – природный дар, сейчас при приеме в команды особенно обращают на нее внимание, и это правильно. А берегут ее футболисты нерадиво, то и дело слышишь о ком-то: «Потерял скорость», хотя возраст отнюдь не критический. Из-за этого и сходят со сцены прежде срока.

Кажется, я недвусмысленно дал понять, что, по моему мнению, современный футбол значительно и существенно отличается от старого. А теперь скажу и о том, что меня не устраивает сегодня.

С того момента, когда команды мастеров стали гораздо больше играть и тренироваться, нагрузки, как и требования к технической квалификации, выросли, прежний откровенный, неуемный пыл стал подчиняться строгим правилам турнирной стратегии. Не возразишь, это естественно.

При такого рода поворотах нередко начинают заново пересматривать и саму суть игры. Едва ли не большинство тренеров заразились оборончеством, декларации об атакующем футболе провозглашаются для «приличия». Команды соревнуются не в том, кто больше забьет, а в том, кто меньше пропустит. Из-за этого футбол искажается даже на глаз.

Нельзя же предположить, что размеры поля взяты с потолка, нет, они предусматривают наилучшие возможности для содержательной игры, острых комбинаций – 7350 квадратных метров. Прикиньте, сколько используется обычно: хорошо, если по 15–20 квадратных метров на футболиста. А половина поля не обжита. Толкотню и тесноту обусловливают вовсе не новейшие тактические построения, а психология оборонцев, их боязнь пропустить мяч, ибо у них нет веры, что сумеют забить ответный гол. Иногда мы сидим на лавочке и спрашиваем друг у друга: «Кто ударил?» В толпе не различишь. Называйте футбол моей молодости простоватым, но я ручаюсь, что мы умели занимать все поле, в плотные кучи не сбивались.

Надо ли говорить, что я пронес через всю жизнь пристрастие к форвардам. Кто изведал охоту за голами, тот ее не забудет. А ведь как доставалось! Но ничто не могло положить конец стремлению к воротам, к прорыву, к удару.

Когда я сейчас вижу в команде двух, а то и одного форварда, испытываю чувство горечи. Прекрасно осведомлен о новых тактических построениях, вижу, что и хавбеки, даже защитники забивают. И все же «сокращение штатов» неминуемо повлекло за собой сведение к минимуму искусства форвардов, самого тонкого, изощренного в футбольной игре. Понимаю, что никого не уговорю прибавить в командах нападающих. Но почему-то надеюсь, что о нас, крайних форвардах, еще вспомнят. Футбол пережил не одну тактическую перемену на моей памяти, и если в последние годы из передней линии совершался «отлив», то почему он не может обернуться «приливом»?! В этом случае, помимо всего прочего, будут учтены интересы зрителей.

Я вообще полагаю, что футболу в будущем предстоит еще совершенствоваться как зрелищу. Мне приходилось видеть наименьшие из разрешенных размеров поля, и делалось это для того, чтобы зрители могли видеть больше событий в наиболее интересных для них зонах.

Вполне вероятно, что со временем футбол уйдет под крышу. Ни дождя, ни снега, ни ветра. Идеальное поле, где можно показать все совершенство техники. На игроках легкие туфли, позволяющие избежать травм при столкновениях. Фактически все это в какой-то мере уже испробовано. Остается добиться идеального для игры качества настила. Знаю, что есть противники футбола под крышей, у них свои доводы, но тут уж нас рассудит время.

Вернусь к тому, что еще мне претит. Это персональная опека. Вопрос сложный, о нем и так и этак судят много лет разные авторитеты. Не собираюсь касаться его во всем объеме, во всех частностях. Кажется, я был одним из первых нападающих, кто подвергся «персоналке». Итог был таков: когда мне однажды удалось оторваться от опекуна и выйти один на один с вратарем, мой постоянный преследователь, уверенный, что обязан меня «съесть», недолго думая ударил меня сзади по обеим ногам. Я упал, и меня отвезли в больницу. Было ли утешением, что моего обидчика удалили с поля? В конце концов, суть не в моем неловком падении, а в том, что против футбола было совершено преступление. И сколько самых лучших игроков пострадало от грубости, от «персоналки»: Федотов, Бобров…

«Персоналка» – цинично-плебейский способ ведения защиты, при котором игрок подвергается грубому насилию. Не верю, чтобы с трибун так уж привлекательно выглядело это туповатое, назойливое преследование на грани не фола, а членовредительства. Утверждают, что встречаются искусные «персональщики», которые и мяч отберут, и соперника пальцем не тронут. Допустим, такие есть. Но много ли их? А персональную опеку, хотя она не способствует развитию ни техники, ни соображения, внедряют даже в детских командах. Это тоже проявление оборончества – «сам не играй и другому не позволь». Хочу только оговориться, что имею в виду не наблюдение за противником в зоне, а преследование по всему полю.

Нередко можно услышать вопрос: «Кого считать истинным мастером футбола? Каким требованиям должен он отвечать?» Вопрос этот не из числа досужих. В самом деле, на футбольной арене очень много игроков. Называют их одинаково – мастера, но это не устраивает любознательных, они, могу предположить, про себя рассуждают так: «Мастера-то они мастера, а кто из них взаправду мастер?» Тут не выручит и спортивная классификация: звание мастера у нас присваивают сразу всем, кто состоял в преуспевшей команде.

Недаром говорят: «Команда играла так, как ей позволял противник». Своеобразие футбольного мастерства выражается в преодолении. Умеющий переигрывать и есть мастер. Если же игроку «мешают» противники, не дают ему себя показать, то в его мастерстве приходится усомниться.

Не думаю, чтобы футбольное мастерство принципиально отличалось от мастерства в любой другой сфере деятельности. Если человек предан футболу, умеет ему подчинить все остальное, он обязательно будет совершенствоваться и станет мастером. Пусть даже способностей ему отпущено скуповато, все-таки из такого человека мы получим мастера. Ну а когда плюс к этому есть еще и талант, то вырастает мастер, которого помнят десятилетиями, мастер, повлиявший на развитие игры.

Я уже говорил, что в свое время не мог налюбоваться игрой Григория Федотова. Не в том дело, что он забивал имевшие дорогую цену голы, и даже не в том, что, наблюдая за ним, нельзя было не испытывать эстетического удовольствия. Федотов надолго предвосхитил футбол будущего, внес в игру столько нового, сколько не снилось самым прозорливым тренерам.

Еще в довоенное время он с безошибочной разумностью, непринужденно действовал согласно требованиям обстановки, умел сыграть либо индивидуально, либо строго в командных интересах. С ним все партнеры играли хорошо, во всяком случае, лучше, чем в его отсутствие. Он быстро подмечал, кто в чем силен. Если, скажем, у его товарища уверенный удар с правой ноги, можно было не сомневаться, что Федотов откинет ему мяч под эту ногу. В пору жестких тактических схем наперекор общепринятому он со своего левого фланга уходил и в центр, и направо – как ему подсказывала интуиция.

Повторюсь: он первым в нашем футболе начал забивать мячи головой в нападении. Стал постоянно пользоваться резаными ударами, когда о «сухом листе» никто и понятия не имел. У него был оригинальнейший бег, он бежал не выпрямляясь, а как бы приседая, и, чем более всего обескураживал защитников, неуловимо менял скорость: разгонится, приостановится и снова рванется.

Разве это не характеризовало бы с лучшей стороны и сегодняшнего мастера, хотя с федотовских времен прошло чуть не полвека? Разве и сегодня мы не добиваемся того, чтобы футболисты умели сочетать коллективное и индивидуальное начало?!

Хорошо помню, что уже в 1937 году Федотов имел собственное мнение по всем игровым вопросам, учить его было нечему. А был ему тогда 21 год. Он на удивление рано постиг суть игры, оригинально, остро истолковывал тактические моменты. Федотова в ту пору, когда он из Ногинска перебрался в столицу, нельзя было назвать человеком особо развитым и начитанным. Но он был, я бы выразился, хитро-веселым, все ловил с полуслова, быстро схватывал, точь-в-точь как на поле, в игре.

К слову должен заметить, что дураки в футбол не играют. С годами я привык, наблюдая за действиями того или иного игрока (если я, конечно, с ним знаком как с человеком), видеть в нем не отвлеченную футбольную фигуру, а известную мне личность. Вот пускается в затейливый, озорной, с выкрутасами маневр наш полузащитник Евгений Кузнецов, ярославский парень, и знаю, что таков он и за пределами поля: выдумщик, с норовом, своевольный. Наблюдая за Гавриловым или Черенковым, затевающими свои комбинации, я угадываю в них прозорливость, предусмотрительность, упорство, все то, что мне о них известно за годы, проведенные рядом.

Меня радует, что существует клуб бомбардиров имени Федотова и что приз команде, забившей наибольшее число мячей в чемпионате, тоже носит его имя. Конечно, он не один такой в истории советского футбола. Был у нас техник мирового класса – ленинградец Петр Дементьев. А какой образец форварда создал Эдуард Стрельцов!

У мастера жизнь на футбольной сцене недолгая. Но и она длится не на едином дыхании. Не спешите меня ловить на противоположных примерах, знаю, что исключения встречаются. И все же наблюдения позволяют мне утверждать, что мастер проходит три этапа.

Первый – с 18 до 23 лет, когда голова не всегда поспевает за ногами.

Второй – с 24 до 28 лет, когда голова и ноги работают заодно, лучшая пора.

Третий – с 29 лет и до конца игровой карьеры, когда ногам не всегда удается поспевать за головой.

На каждом из этих этапов игрок может быть хорош, полезен для команды, но по-разному. И к этому надо уметь относиться с пониманием.

Чрезвычайно важен первый этап, тут решается, мастером какого калибра станет футболист. Он должен обзавестись, я бы сказал, опытом аналогичных ситуаций. Сотни повторений ведут к выработке рефлексов, к автоматическим, уверенным реакциям. И от того, насколько молодой игрок окажется добросовестным, терпеливым, переимчивым, способным осмысливать неудачи и вносить что-то собственное, новое, зависит его будущее, время расцвета, когда обычно добиваются признания.

Футбол начинается с техники и стоит на ней. У нас к этой стороне мастерства отношение почему-то неровное, непостоянное, о ней то забывают, увлекаясь физическим развитием, тактикой, воспитанием воли, то вдруг вспоминают и бьют в ее славу во все колокола.

Чрезвычайно полезно во время матчей слушать трибуны. Зрители, как мне кажется, способны представить, что они сами были бы в состоянии быстро бежать, толкаться, отбросить мяч стоящему поблизости партнеру. Когда же они видят то, что сделать не в силах, – обводку, удар с подрезкой, финт, точный пас через все поле, – они восхищаются и аплодируют. И на протяжении всего матча ждут не дождутся, когда же узрят что-то редкое, виртуозное, что позволит им соприкоснуться с высоким мастерством.

Есть игроки полезные, но похожие друг на друга, ординарные. Они не смотрятся. А есть такие, что глаз от них не оторвать, ждешь: что-то он выкинет, что затеет, что сотворит? Не вижу ничего предосудительного в том, что их называют любимцами публики, оттенок иронии тут неуместен. Сильной команде в равной мере требуются те и другие. Но любимцы публики встречаются реже, а они-то оживляют картину футбола, делают игру оригинальной, трудной для противника.

Природные способности для того, чтобы стать «технарем», существуют. Но весь вопрос в том, как их развивать и упражнять. Когда говорят, что прежде выдающихся «технарей» было больше, приходится соглашаться.

Создание школ, где ребят учат футболу, – одно из наших достижений. Загвоздка в том, чему и как их учат. Наблюдая за выпускниками, с грустью вижу, что они похожи друг на друга, как батоны, выпекаемые на хлебозаводе, черты индивидуальности у них едва различимы. Не случайно надежды на открытие оригинального игрока все чаще связываются с небольшими городами. Не оттого ли это, что туда стандартное обучение еще не проникло, не охватило всех?

Вот типичная сценка из так называемого «дикого» футбола. В компанию 18-летних затесался 12-летний. Что остается «малышу», чтобы не затеряться среди здоровяков, чтобы его не вытолкали с поля за ненадобностью? Ему надо превзойти их в технике, в ловкости, в смекалке. Вот он и изощряется. А как закаляется, мужает его характер в неравных схватках! Насколько мне известно, именно так формировалось искусство столь знаменитых «технарей», как братья Дементьевы, динамовец С. Ильин, спартаковец В. Степанов, куйбышевец, а потом спартаковец Г. Хусаинов.

А сейчас я не уверен, что «малыша» примут в школу. Откажут: ростом не вышел. А если и примут, то уроки и нагрузки будут для всей группы одинаковые, и он не сумеет выделиться, будет постоянно уступать здоровякам.

Хотя я, когда играл, был по росту в своей команде правофланговым, с большим сомнением отношусь к тому, что баскетбольный рост проникает в футбол. Боюсь, как бы погоня за ростом игроков, нынче вошедшая в моду, не придавила футбол, не вытравила из него игровое начало, не сделала его однообразным. Задуматься бы вовремя тренерам над тем, почему так редко встречаются игроки типа Ф. Черенкова, А. Заварова, А. Нарбековаса, без которых футбол теряет живинку, упрощается!

Техника закладывается в раннем возрасте, «технари» – они все из детства. Не знаю случаев, чтобы взрослый футболист вдруг превратился в «технаря». Другое дело, что технические навыки полагается постоянно тренировать, оттачивать, совершенствовать. Так, наш прославленный Сергей Сальников, общепризнанный «король техники», когда заканчивались общие занятия, регулярно собирал с десяток мальчишек и затевал с ними игры втроем против шестерых или он один против троих. Учебной программой это не предусматривалось, но Сальников знал, что делал, он до конца спортивной карьеры оставался виртуозом. Подобное отношение к поддержанию и развитию своего мастерства, к великому огорчению, сейчас встречаешь чрезвычайно редко. И тренеров упрекать едва ли справедливо, тут должна проявляться внутренняя потребность игрока, его взыскательность к самому себе. А индивидуальные занятия по принуждению – бессмыслица.

Я лично высоко ценю командный патриотизм и смелость.

Командный патриотизм, полагаю, понятие ясное. Если мы в своем кругу о ком-то говорим «спартаковец», то это надежная характеристика. И не обязательно человек по происхождению с Ширяевки или из Тарасовки. Достаточно много было игроков, пришедших в нашу команду взрослыми, но принявших нашу «веру». Это В. Степанов, Н. Дементьев, А. Парамонов, Н. Симонян, Н. Тищенко, И. Нетто, Н. Киселев, В. Маслаченко. Спартаковцы – те, кто в игру, в судьбу команды вкладывают душу.

Но попадались, что греха таить, и люди как бы из «наемного войска»: играли неплохо, но без душевного горения, с прохладцей. Футболка на них та же, а в ранг спартаковцев мы их не возводили.

О смелости применительно к футболу, на первый взгляд, рассуждать тоже вроде бы незачем: сама игра по всей своей сути для людей смелых. Так-то оно так, а мы тем не менее то об одном, то о другом отзываемся – трусоват, причем это может быть не какой-нибудь щуплый, а здоровенный парень, атлет.

Основываясь на долгом опыте, я выработал для себя некую градацию. Не настаиваю на ее абсолютной точности, но рискну предложить вниманию читателей.

Первыми идут храбрецы, люди, от природы лишенные чувства страха. Смело они играют всегда, без исключений. Могу назвать В. Степанова, Н. Дементьева, И. Нетто, А. Масленкина. (Привожу примеры из «Спартака», потому что лучше знаю одноклубников, но, разумеется, храбрецов хватает и в других командах.) Масленкин и за пределами поля ничего не боялся. Уж как туго ему, центральному защитнику, приходилось в поединке с молодым Стрельцовым, случалось, тот его и обходил, и обыгрывал, но Анатолий перед следующим матчем с «Торпедо» нисколько не тушевался: «Стрельцов? Ну и что? Поговорим с ним…»

Из следующего поколения спартаковцев храбрецами как на подбор были полузащитники команды-чемпиона страны 1969 года Н. Киселев, В. Калинов, В. Папаев. В сегодняшнем «Спартаке» к этому разряду я отношу Г. Морозова, Е. Кузнецова, Ф. Черенкова, С. Базулева.

(Хочу сделать оговорку: не зачисляю в храбрецы тех, кто играет грубо, это нечто иное, из другой оперы.)

Следующая категория – те, кто не боится вмешиваться в заведомо опасную ситуацию, практикует это часто, но не всегда.

Третьи – предпочитающие благоразумный риск, они рискуют иногда.

И наконец, игроки, заставляющие себя рисковать «через не могу», причем в крайних случаях.

Как видите, все проявляют смелость, без этого на поле делать нечего, но в разной мере и по разным побудительным причинам.

Давно замечено, что тот, кто больше опасается, чаще страдает. Так сказать, практическая выгода от смелости. Ну а храбрецы, так те цены не имеют, именно они более, чем другие, способны повести команду за собой. Предположим, известно, что у противника грозные, опасно играющие защитники. Если у нас не окажется храбрецов, которые как ни в чем не бывало вступят в борьбу с подобными защитниками, то дело плохо, инициатива будет потеряна. Если же они есть и покажут пример остальным, то и вся команда втянется в борьбу.

Может быть, с трибун все такие оттенки поведения игроков на поле и не заметны, но с тренерской скамьи мы их различаем.

Здесь уместно сказать о спартаковском духе. Пожалуй, лет пятнадцать назад я сей темы не стал бы касаться: с какой стати толковать о том, что и без пояснений видно. Да, спартаковский дух – никакая не мистика. Он проявлялся особенно выпукло в том, что мы, как правило, выигрывали узловые, решающие матчи и в чемпионате, и в розыгрыше Кубка, и международные. А обеспечивалось это, как я считаю, разумным подбором игроков, наделенных ярко выраженной волей. Помню, приехал к нам с предложением своих услуг Василий Соколов, молодой и безвестный. Побеседовали мы с ним, а когда он вышел, брат мой Андрей говорит: «Нечего сомневаться, возьмем, ты разве не заметил, какие у него глаза: стальные, как у хищной птицы…» Взяли и не раскаялись. Выдающимся, несгибаемым защитником, сначала крайним, а потом центральным, стал Василий! И тренером позже был, в 1952 и 1953 годах «Спартак» под его началом в чемпионы вышел.

Или другой случай. Заявился незвано из Днепропетровска никому не ведомый вратарь Алексей Леонтьев. Дело было зимой. И вот в маленьком манеже на улице Воровского устроили ему проверку. Встал парень в ворота, а бить ему взялись те, у кого «тяжелые» удары, – В. Степанов, В. Семенов, Андрей Старостин. И они «разошлись» друг перед другом. Я сидел, смотрел и начал даже жалеть бедного пришельца. А он, в то время тощенький, кидается и ныряет в углы ворот, да так отчаянно, так бесстрашно и зло, словно сошлись они не на живот, а на смерть. В тот же день было решено: берем. Пришелся ко двору Леонтьев, стал спартаковцем.

Мало-помалу так и сложилась легенда о спартаковском духе. А мы ее со своей стороны подогревали: до 1972 года одиннадцать раз выходили в финал Кубка, девять раз побеждали, причем обыгрывали московское «Динамо», «Торпедо», тбилисское «Динамо», которые в тех сезонах были посильнее «Спартака».

Особо мне памятен матч в Киеве глубокой осенью 1969 года. В нем фактически решалось, кому быть чемпионом: «Спартаку» или киевскому «Динамо». Стотысячный стадион, который, естественно, горой стоял за свою команду, настолько громогласно, страстно болел, что слабонервная приезжая команда легко могла сникнуть. «Спартак» не оробел, наоборот, я видел у наших игроков какую-то азартную раскованность, даже озорство: шутка сказать, против них играл чемпион трех последних лет, который, если бы выиграл, опережал нас на очко и, вполне вероятно, стал бы чемпионом четвертый раз подряд. Да еще погода – хуже не придумаешь: холод, снежная метель. В тот вечер все спартаковцы показали себя храбрецами. Н. Осянин искуснейшим образом забил гол, и счет 1:0 «Спартак» удержал.

Тот матч – из числа знаменитых матчей «Спартака»: в нем в полной мере проявился спартаковский дух, старая легенда получила лишнее подтверждение.

Но после этого она начала постепенно бледнеть, выцветать. В последний раз мы выиграли Кубок СССР в 1971 году. Затем дважды были в финалах – в 1972 и 1981 годах, но оба раза уступили. Стали удовлетворяться призовыми местами, а до первого не дотягивали, проигрывали в тот момент, когда победа была нужна позарез, не по-спартаковски проигрывали. Да и в розыгрыше европейских кубков, хотя за «Спартаком» и числятся яркие удачи – с «Астон Виллой», «Арсеналом», «Брюгге», – все же наш путь часто обрывался преждевременно из-за недостаточных, как я считаю, волевых усилий.

Нет, я не собираюсь перечеркивать старую легенду, сложившуюся на протяжении полустолетия. Она лестна для нашей команды, да и в какой-то мере я сам, как игрок и как руководитель, что-то сделал для того, чтобы эта легенда могла возникнуть. Я дорожу ею. И потому считаю себя вправе, да и обязанным, откровенно выразить беспокойство по поводу некоторых потерь в славных традициях «Спартака».

Возможно, кому-то покажется, что я слишком привередлив – как-никак, «Спартак» и сегодня у нас из лучших, одержал за последние сезоны немало эффективных побед, больше всех забивает мячей, способен показать красивую игру. Но что поделаешь, я смолоду, начиная с «Красной Пресни» и потом в «Спартаке», получил такое спортивное воспитание, что ни частичные, ни временные успехи, ни полууспехи удовлетворить меня не могут. «Спартак» открыл свою историю еще в 30-х годах как команда, обязанная постоянно «держать на мушке» звание чемпиона и Кубок; таким я продолжаю его видеть и сегодня. Я вообще считаю, что занижение требований неминуемо влечет за собой сдачу позиций, внутреннюю демобилизацию, и тогда сам не заметишь, как окажешься в хвосте. «Спартак» однажды, в 1976 году, как я рассказывал, сполз со своих высот (послевоенные чемпионаты я в расчет не беру, тогда команда переживала вполне понятные трудности), и этот горький опыт нам забывать грешно. Восстановившись, восстав из пепла, гарантию, будущее мы обязаны искать в самых высоких требованиях к самим себе. Этим и объясняется моя привередливость.

…Взбунтовавшийся против упорно насаждавшегося культа бездуховного футбола, обновленный «Спартак», быть может, более всего ценен тем, что за 10 проведенных после своего возвращения в высшую лигу сезонов был постоянен в главном – проповедовал нравственный футбол.

…11 января 1988 года в Москве в спорткомплексе «Олимпийский» спартаковцам вручали золотые медали чемпионов страны – 1987. Диктор перечислял фамилии: Бокий, Суслопаров, Мостовой, Пасулько, Шмаров… А я смотрел на модно одетых молодых людей – последнее пополнение «Спартака» – и спрашивал себя: понимают ли они, какой команде, с какой славной историей обязаны взлетом, осознают ли?

От сути ответа во многом зависит судьба каждого из них, да и клуба в целом.

Жизнь, а значит, и футбол не стоят на месте. Причем перемены происходят столь стремительно, что действительность порой опережает самые смелые теоретические прогнозы. Создан Союз футбольных лиг.

Уже около двадцати советских футболистов играют за границей в профессиональных клубах. Еще несколько лет назад сама мысль об этом считалась верхом крамолы. Прорубили «окно в Европу» и спартаковцы: Дасаев выступает за испанскую «Севилью», Хидиятуллин – за французскую «Тулузу».

Словом, здравый смысл берет свое.

Когда я заканчивал эту книгу, в «Спартаке» произошло важное событие: главным тренером был назначен его бывший капитан Олег Романцев. Что ждет его на новом поприще? Что будет со «Спартаком»? Этого никто не может знать. В одном не сомневаюсь: футбол должен приносить радость.

Радость, которая вот уже три четверти века всегда со мной.