Кроме мастера Томаса, белоглазые ведьмы прикончили попытавшегося отобрать у хозяйской тещи топор повара и ранили судомойку. Не до смерти, поскольку торопились. Уцелевшая отлежалась и теперь вовсю молола языком, расписывая злодейства и злодеек. Это пришлось к месту, но Доннервальду и без нее было ясно: вдова казненного изменника с помощью двух старших дочерей убила зятя и покушалась на жизнь свидетелей, которыми оказались слуги и покупатели. Третья дочь и горничная тряслись от ужаса в спальне, подперев двери сундуком, но убийц видели и они, вернее, они видели, как всё началось… Семья сидела за ужином, затем хозяина вызвали, а женщины остались за столом. Трапеза продолжалась, пока старуха не сорвала со стола скатерть и не заорала, что прикончит ублюдка. Жена мастера присоединилась к матери, та схватила и тут же отшвырнула столовый нож, после чего, не переставая сыпать проклятьями, заметалась по дому в поисках оружия…

Подробности были омерзительны, однако Руппи вникал в них со всем старанием, хотя сперва думать было некогда, и он не думал, а ждал нападения, помогал «фульгатам» и стражникам, отчитывался перед отцом Филибером и комендантом… Мысли пришли ночью, когда, так и не уснув, Фельсенбург по одному перебрал всех белоглазых, с которыми успел столкнуться. Может, в залитой непонятной зеленью Олларии они и теряли разум сразу и напрочь, но тот же Вирстен соображал отлично, а по городам и городкам тихонько сидели готовые убийцы. Поди разбери, с чего они стали такими, и почему именно они? Почему одна из своячениц мастера Томаса и он сам остались людьми, а жена мастера с матерью и сестрой свихнулись, и был ли расстрелянный за сговор с горниками фрошерский негоциант бесноватым? Вирстен был точно, но уже с Гетцем могло выйти по-всякому.

Руппи раз за разом вспоминал единственный разговор с вожаком горников, но сомнений не вызывало одно – в свите твари были. Тот самый капитан – опять капитан! – которого он напоследок едва не прикончил. Ничего, прикончит еще! Неплохо было бы свернуть шею и любезному родственничку, если тот, разумеется, не убрался в Эйнрехт, но тут уж как повезет, а вот младший Марге и его оставшиеся прихвостни – это долг. Олаф волен молиться, прощать мерзавцев, винить себя и тех, кто не пустил его на эшафот, лжецы свое всё равно получат! Если, конечно, Руперт фок Фельсенбург прежде не увидит Леворукого. Настоящего.

– Сударь, – вновь ставший слугой папаша Симон неторопливо внес очередной раз отчищенный от кошачьей шерсти мундир, – что прикажете на обед? Хозяин предлагает гороховый суп и колбаски с тушеной капустой. Пробу я снял.

– Вот и поешь, а я с отцом Филибером пообедаю.

– Хорошо, сударь, – палач улыбнулся, видимо, он любил тушеную капусту. – Только как бы святой отец не постился сегодня. Может, прикажете хотя бы второе куда следует доставить, а чтобы чего ненароком не досы́пали, я прослежу.

– Пожалуй… И второе, и десерты какие-нибудь, если у хозяина есть.

– Одну минуту…

– Погоди, я еще не сейчас выскакиваю. Ты ведь знаешь, что мы тут делаем, и про вчера тоже знаешь? Я не просто так спрашиваю, и сядь, сделай милость.

– Да, сударь. Знаю, конечно. Мне, спасибо святому отцу, убийц показали, и вот что я вам скажу: мастеру этому все равно конец был. Другое дело, что они, теща с женой которые, постарались бы не попасться. Верней всего, отравы бы раздобыли, такой, чтоб умирал подольше, а сами бы по сторонам сели любоваться. Если б одни были, еще б и высказались напоследок. Есть такие, что головой рискнут, лишь бы жертва поняла, кто её убивает и с чего. Убийцы – они вообще разговорчивые. Верите ли, порой столько наговорят, что в положенные по закону пять листов не влезает. Нет, поначалу они молчат, конечно, а как осознают, что не вывернуться, тут и начинается. Правду сказать, случается и такое, что поначалу убийца кругом прав был, ну так то поначалу.

– А тут что было-то? Мастер мне неплохим человеком показался.

– Не видел я его, врать не хочу. Старуха, как пришла в себя, заладила, что он на мятежников аж самому Глауберозе донес, чтоб дела к рукам прибрать.

– А он доносил?

– Не исключено. Соседи говорят, оборотистый покойник был да любезный, такие часто доносят. Только жена его за другое ненавидела: замуж-то ее насильно отдали, а она вроде по отцовскому помощнику сохла. Вдовой стать хотела, вот и стала. Ненадолго.

– То есть, – поймал полдня ускользавшую мысль Руперт, – две ведьмы бросились на мастера, потому что его ненавидели, а третьей до него дела не было, вот она и напала на Селину?

– Точно, сударь. Белоглазый, если прежде на кого всерьез взъелся, на него первым делом и кинется, а уж потом на тех, кто его разбудил. Назад-то вас когда ждать?

– Мы после обеда в церковь собираемся. Селина из Талига, то, что она к олларианцам пойдет, никого не удивит, а проверить надо. Вдруг кто из соседей ювелира пакость эту подхватил. Так – попробуй всех обойди, а в храм они придут.

– Придут, сударь. В обычный день, может, и не пошли бы, но после вчерашнего поговорить захочется. Так я пригляжу за хозяином, чтобы сложил честь по чести?

– Да-да, – кивнул Руппи, берясь за мундир, которому вскоре вновь предстояло покрыться пестрой шерстью. Одевался Фельсенбург быстро, но папаша Симон умудрился вернуться раньше.

– Ну? – засмеялся Руперт. – Что не так? Колбаски сгорели?

– Нет, сударь, приходили к вам и еще придут. Как раз к обеду.

– Как придут, так и уйдут! Скажешь, что я уже ушел и неизвестно, когда вернусь.

– Сударь, это шкипер Клюгкатер. Он в Доннервальде с Излома, но о вашем прибытии узнал только позавчера.

Врать Давенпорт терпеть не мог, а не спросить о похождениях Понси адъютанты Ноймаринена просто не могли. Пришлось отвечать. Чарльз старался быть кратким, но слушатели жаждали подробностей: им было смешно, они не командовали поэтами.

После фортелей в храме Давенпорт чудом не поколотил придурка, но тот и так сидел со сломанной рукой. Мало того, окончательно корнета свела с ума Селина Арамона, что вкупе с резолюцией Савиньяка на подброшенной поэме вызывало к злополучному стихотворцу некоторое сочувствие. Увы, в этом Давенпорт был одинок.

– Значит, к Брыкливому Линарцу? – уточнил памятный по прошлому лету хромой Хьюго. – И кто кого объездит? Делаем ставки, господа. Я за деда.

– За внука, – откликнулся от бюро незнакомый русый капитан. – Поэты, они такие. Сядут и поедут.

– До поры до времени, – хохотнул третий, кажется, Эдмон. – Брыкливый на то и Брыкливый, не словами вразумит, так копытом врежет.

– А его в ответ виршами, виршами, виршами… Мелкий, а ты-то сам за кого?

– Я за удар. Апоплексический. Хьюго, как по-твоему?

– Я молчу и радуюсь. За нашу армию. Давенпорт, вы уверены, что героя вчистую выставили, а не, скажем, на излечение?

Чарльз был уверен. Рассвирепевший, что вообще-то было ему несвойственно, командующий мало того что сломал налакавшемуся Понси руку, сперва отдал его под надзор бергеров, а потом шуганул под конвоем к родне. Заодно досталось и полковому начальству. Обалдевший Бэзил приходил в себя после выволочки два дня, потом все вроде бы забылось, но на душе осталась какая-то глупая царапина.

– …а ведь найдет!

– Кого найдет? – встрепенулся Давенпорт, которому вообще-то следовало думать о грядущей аудиенции, а не о бывшем корнете.

– Семейку своего кумира, – объяснил предполагаемый Эдмон, на поверку оказавшийся Руди. Мелким. – Барботта, кажись, из тех же краев… Прошу прощения.

Громкий звонок растолкал прикорнувшее под адъютантские смешки беспокойство, и Чарльз невольно подтянулся, понимая, что сейчас все и решится. «В распоряжение герцога Ноймаринен» может обернуться много чем, вплоть до Надора, где чующему оползни офицеру самое место.

– Капитан Давенпорт, – на ходу бросил нагруженный какими-то бумагами Хьюго, – вперёд! Большой Руди ждет, и, похоже, с радостью.

– Спасибо, – быстро поблагодарил Давенпорт и, уже открывая дверь, понял, что надо было отшутиться.

Регент, то есть нет, больше не регент, медленно шел навстречу. Выглядел он бодро, чему Давенпорт искренне порадовался. Естественно, про себя: фамильярничать с маршалами, как бы симпатичны они ни были, капитанам не положено. Чарльз начал с доклада, каковой Ноймаринен оборвал на полуслове, отобрав письма и велев что-нибудь съесть. Помнящий об этом обычае еще по прошлому разу, Давенпорт послушно взялся за пирожки с мясом и грибами, очень вкусные, хотя перца в начинке могло быть и побольше. Подчиненный жевал, начальник, не переставая бродить, читал и перечитывал донесения из Западной Придды, однако неловкости и желания убраться немедленно и подальше Чарльз не испытывал. Невнимание Ноймаринена не оскорбляло – ну, занят человек делами, разберется, заговорит…

– Я тебе еще не соболезновал, – герцог, наконец, сел и положил бумаги рядом. – Давай, граф, помянем твоего отца. Наливай.

– Спасибо, – невпопад откликнулся Чарльз, берясь за кувшин. – То есть…

– Не объясняйся, – коротко велел хозяин. – Незачем. Скверно с лекарским обозом вышло, ну так не о буре думали, а о «гусях», будь они неладны… Отпуск для устройства дел просить будешь?

– Монсеньор, я об этом не думал… Имениями всегда занималась матушка, а Эндрю, мой брат, ей помогал.

– И все же съезди, дом – дело такое… Кажется, всегда есть и всегда будет, а потом раз – и пусто, ехать или некуда, или не к кому. Савиньяк что тебе сказал, когда отправлял?

– Монсеньор, Проэмперадор Севера меня отправил в ваше распоряжение, потому что у меня… обнаружились определенные способности.

– Сейчас в кого ни плюнь, что-то да обнаружится. У кого способности, у кого – подлость, а у кого – и кто бы мог подумать? – совесть… С Савиньяком ладить непросто, но парень он надежный и по-своему справедливый, только никак с Борном не расквитается. С того ему везде подонки… еще летом сказал бы – мерещатся, теперь не скажу.

– Монсеньор, простите?

– После убийства отца Лионеля как подменили, а до того был Савиньяк как Савиньяк. Я оставляю тебя при себе, и можешь фыркать, сколько хочешь.

Фыркнуть не фыркнуть, а вздохнуть Чарльзу хотелось. Не вздохнул – встал, хоть и знал, что Ноймаринен такого не любит.

– Монсеньор, я в вашем распоряжении.

– А куда ты денешься? – Ноймаринен тоже поднялся, вино в память генерала Давенпорта было выпито, а беседовать Большой Руди предпочитал на ходу. – Прочти-ка ту страницу, что сверху, а то ты словно крапивой оброс, причем внутрь. Мне такие адъютанты не то чтоб вовсе не нужны, зудит от них.

Отказаться было невозможно, и капитан взял исписанный знакомым быстрым почерком лист. Начало фразы пряталось на предыдущей странице, стало любопытно, но Давенпорт сдержался.

«…как возить воду на морисках. – писал то ли про Чарльза, то ли про кого-то еще Савиньяк и переходил к делу. – Капитан Давенпорт неоднократно доказал свою храбрость, он толковый командир роты и обещает, самое малое, стать хорошим полковником, однако это гораздо менее ценно, чем его воистину необычные способности. Кроме того, присутствие капитана Давенпорта в Старой Придде явится предупреждением как потенциальным изменникам, так и тем, кто после окончательного подавления мятежа будет преувеличивать свою верность Олларам. Если же капитан Давенпорт Вам по той или иной причине не подойдет, Эмиль направит его в распоряжение генерала Ариго…»

– Монсеньор, я прочел.

Лучше бы эти способности обнаружились у кого-то другого, хотя не пользоваться всеми отпущенными тебе преимуществами глупо, а на войне еще и подло. Чувствуешь оползни и бури? Видишь дурацкие на первый взгляд сны? Изволь докладывать начальству, а уж оно разберется. Только вот откуда в Старой Придде землетрясения? А предатели?

– Быстро читаешь.

– Я прочел то, что касается лично меня. У меня и впрямь есть некоторые способности.

– И репутация, которая здесь точно лишней не будет. – Герцог неспешно сдвинул портьеры. – Раздавить дуксию не штука, тем более после победы у Хербстхен, но столицей Олларии не стать еще долго, если вообще стать. Будем здесь обустраиваться, так что в отставку я тебя, граф, если сильно запросишься, отпущу, а вот в армию – нет. С Алвой о войнах можно забыть, мне с другим предстоит возиться. На тебя я положиться могу, так что будешь старшим адъютантом. Пока на пару с Хьюго, а потом посмотрим.

Кошку Юхан принес с таким расчетом, чтоб Фельсенбурга на месте не оказалось. Непросто было, но подгадывать Добряк умел, как никто. И ошибся – господин Руперт был в гостинице, хоть и подскакивал. Хорошо так подскакивал, даже не знай шкипер про фрошерскую красотку, ясно было – спешит, и без девицы тут не обошлось. И все равно Фельсенбург остался Фельсенбургом – и руку тряханул, и вина налил. Велел рассказывать, ну Юхан и рассказал, чего б и не рассказать хорошему человеку, особенно если тот проверить может, а за тобой – сплошная правда. Бешеный шкипера отпустил, то есть не просто отпустил, а прежде просил вернуть Гудрун и рассказать кое-что, вот и пришлось по сухопутью мотаться. Не одному, само собой.

До дриксенских застав Юхана проводили честь по чести фрошеры, а оттуда в Мариенбург – уже свои. Там Добряк и узнал, что армия ушла, хотел отправиться следом после праздников, да передумал. И самого ровно под зад пихало, и кошка беспокоилась. Не нравилось ей что-то, сидела в комнате. Лопать лопала, как всегда, но путалась в ногах и за порог – ни-ни, аж пришлось за уборку доплачивать. За неделю до Излома Юхану держать себя за шиворот надоело, и он решил перебраться в Доннервальд, подбив – не одному ж на охрану тратиться! – местных негоциантов отвезти туда кой-какой товар. Удачно отвезли, здешние прямо с руками оторвали, а Гудрун, как город покинули, успокоилась, так что как хотите, господа селедки, а в этом Мариенбурге всё не слава Создателю, ну, может не всё, но что-то – точно!

– А здесь? – господин Фельсенбург смотрел в корень.

– Леворукий его знает, – было самое время вытащить фляжку, и Юхан вытащил. – Пару раз накатывало, но проходило сразу. Станете?

– Стану, – Фельсенбург, не чинясь, хлебнул отличнейшей можжевеловой. – Шкипер, мне бежать надо, а вы пока перебирайтесь сюда. Комнаты у хозяина вроде есть, а нет, откупим.

– Почему б и не перебраться? – проявил степенность Добряк. – Можно, если что, махнуться, я до конца месяца за жилье и стол в расчете. Гудрун-то повидаете?

– Вечером, – Руперт глянул на чистые, ни шерстинки, штаны. – Где она?

– В корзинке, папаша Симон приглядеть взялся. Принести?

– Нет!.. Когда вернусь.

– Ну, ваше дело…

С хозяином вышло легче легкого. Господин Руперт, даром что торопился, нашел минутку объявить о своих желаниях и заплатить за месяц вперед. Разумеется, комнаты нашлись, разумеется, такое дело следовало отметить, и Юхан отметил, пригласив хозяина гостиницы, дошлого малого лет сорока, и папашу Симона, которого тут держали за доверенного камердинера. Хорошо так посидели, душевно, потом хозяина отозвали, а Юхан в компании палача перебрался в свою комнату, которую тоже требовалось приручить.

– Оно не кораблик, конечно, – заметил Добряк, кладя флягу на чистый стол, – и не дом, но малая удача, она бестолковая, где кормят-поят, там и спит. За нее, чтоб не кусалась!

– Да поможет нам Создатель, – как мог, поддержал тост палач. – Хорошо, что вы приехали, господин Клюгкатер.

– Надеюсь. – Юхан разлил здешнюю можжевеловую. – Не привык я посуху шастать, только одни свои делишки сейчас обделывать неправильно. Как утрясется, так и до них дойдет.

Добряк и врал, и нет. Забывать о себе он не собирался, но ведь стукнуло ему с чего-то отказаться от фельпского фрахта, хоть и выгодный был. Это потом оказия с Фельсенбургом вышла, а сперва просто брякнул, что не пойдет, и пусть его высочество кого другого ищет.

– Святой Адриан сейчас на нас смотрит, – папаша Симон можжевеловой не чурался, но напоить такого Клюгкатер не взялся бы. – Большой с нас спрос, только не все это понимают. Думают, раз закона нет, а сила есть, можно злодействовать, мол, смута всё спишет. И свои души губят, и других с пути сбивают, так что останавливать их нужно, хоть кнутом, хоть картечью. Как там господин адмирал цур зее поживает?

– Как сказать… – Юхан взял кусок пирога с курятиной, вполне сносного. – Вроде и здоров, только как подменили его. Врать не буду, когда Ледяному везло, не знался я с ним, а вот потом навидался. Что паршиво господину адмиралу было, кошка и та б заметила, только ни умирать, ни в тюрьму его не тянуло, а как за господина Фельсенбурга переживал, когда тот на остров отстреливаться полез! Я так думаю, свихнулся бедняга с того, что наших ублюдков с помощью фрошеров вздернуть пришлось. Вроде и верно все, только вот ведь горюшко, альбатросы – фрошерские, а крысы – свои.

– Нет тут горя, – папаша Симон приподнял кружку. – Здоровье адмирала цур зее, помоги Создатель ему до встречи с отцом Луцианом дожить. Бывают такие подлости и беды, что любую вражду прекратят. Бешеного вам сам Адриан на помощь послал, будь иначе, разминулись бы мы, и адмирал цур зее Бермессер продолжал бы Создателя гневить и души смущать. Смотрели бы на него, а думали плохо про кесаря и кесарию. От таких вот крамола и заводится. Слышите?

Еще б Юхан не слышал! Смирно сидевшая в своей корзинке Гудрун очнулась и теперь не просто орала – билась внутри так, что крышка на крепких кожаных петлях ходила ходуном. Не знай Клюгкатер, в чем дело, испугался бы. Шкипер с ухмылкой поднялся и, привычно зайдя со стороны креплений, выпустил пленницу. Встрепанная кошка, не прекращая вопить, мигом оказалась у двери. К ору добавился отчаянный скрежет: двери Гудрун открывать умела, но ключ лапой не повернешь.

– Господин Фельсенбург вернулся, – объяснил Добряк собутыльнику. – Ну и верная же тварь, куда тебе собака!

Вообще-то кошачья верность металась от Фельсенбурга до Вальдеса и обратно, но Бешеного в Доннервальде не было, и вряд ли кошке светило встретить своего второго любимчика вновь. Сам Добряк в разлуке с фрошером не рыдал, но о кэналлийском и проходе через Астраповы Врата собирался напомнить. Потом, когда все утрясется.

Гудрун взвыла совсем уж неистово, и шкипер со смешком повернул ключ. Истосковавшаяся шапка немедленно оказалась за дверью и со счастливым воплем бросилась Фельсенбургу на грудь.