Занесенный снегом по подоконники первых этажей Доннервальд казался уютным и чистеньким. Ни руин тебе, ни пожарищ. Фрошеры защищали разве что цитадель, да и то не слишком, а город сдали почти без боя. Прошлогодняя война кашлянула дымом и неспешно поползла дальше, к Трем Курганам, а Бруно считал порчу завоеванного скудоумием. Особо рьяные победители, среди которых затесались и разнесшие какой-то трактир «Забияки», изрядно получили по ушам, и Доннервальд начал потихоньку привыкать к кесарии. Особых трудностей с этим не было – готовые грызть дриксов зубами мараги жили дальше к западу, а не сбежавшие до подхода Бруно горожане вели себя более или менее тихо.

Обыватели смирно сидели по домам, а кто побогаче и попронырливей – заводил дела с новой властью, все чаще выискивая у себя дриксенские корни, то ли мнимые, то ли настоящие. Город только за последний круг переходил из рук в руки то ли три раза, то ли четыре, и слишком походил на Дриксен, чтобы всеми лапами держаться за Талиг, хотя дело могло быть и в, чтоб его, наследстве варитов, заполучивших север Золотых земель и тут же перегрызшихся. До такой степени перегрызшихся, что агмы с марагами бросились в объятия к талигойцам, которые тогда и талигойцами-то не были, а дриксы с гаунау разгородились Торскими хребтами и спутались с эсператистами, которые первым делом покончили со старыми богами. Понадобился фок Ило с его претензиями на всех варитов, чтобы до тех, кто не сбесился, стало доходить: есть ужас, в сравнении с которым недоверие и вражда, хоть соседская, хоть кровная, не важней заусенцев на пальцах. Растерзанная гвардией Дева Дриксен, завернутые в кесарское знамя головы… Да тут не только с фрошерами расцелуешься, к бергерам спиной повернешься!

– Брат и сестра Арамона квартируют здесь, – отец Филибер, про которого Руппи, задумавшись, как-то забыл, зевнув, вставил ключ в дверь симпатичного, при всей своей скромности, особнячка, – вместе со мной. Дом с недавнего времени принадлежит вдовой сестре одного из помощников фок Глауберозе. Она охотно приняла на постой молодого человека, бывшего в день гибели ее брата рядом с ним.

– Знала б хозяйка, что без Герарда ее брат, возможно, был бы жив.

– Подобные знания не приносят ни облегчения, ни пользы. Если бы не Герард Арамона, спутникам Глауберозе пришлось бы самим затеять ссору с охраной младшего Гетца. Граф не скрыл от своих людей, на что идет, они последовали за ним по доброй воле, не рассчитывая вернуться. И они не вернулись. Проходите.

Нижняя прихожая пахла лавандой, льющийся в маленькое окошко солнечный свет падал на тряпичный синий коврик, превращая его в кусочек неба. Небо лежало у подножия крутой деревянной лестницы, уводившей в полумрак второго этажа. Так строили и в Хексберг, и в Шеке. Руппи избавился от плаща и шляпы, после чего с сомнением посмотрел на сапоги.

– Да, – поймал его взгляд как раз надевавший веревочные сандалии клирик, – уличную обувь удобнее снять. Полы везде застелены.

– Хорошо, – кивнул Фельсенбург, присаживаясь на сундук и берясь за первый сапог. Спросить, как зовут хозяйку, Руппи не успел: наверху раздался шорох, сменившийся знакомым воплем. Две мелкие стремительные тени скатились по лестнице и оказались полосатыми кошками. Верней, кошкой и котом.

– Мицци, – засмеялся монах. – И Шмузер. Вы им понравились.

– Увы, – согласился Руппи, стаскивая второй сапог через успевшего захватить его колени кота. Не столь расторопная или более рачительная кошка завладела уже снятым сапогом, исхитрившись его обнять.

– Отец Луциан вам не объяснял? – счел своим долгом прояснить ситуацию Фельсенбург. – Меня почему-то стали любить кошки. Началось с вашей Гудрун…

– Я слышал об этом, – заверил под нарастающее мурлыканье «лев», – но сейчас Гудрун уже не наша. Как и любой, добровольно покинувший обитель и отринувший свой долг. К счастью для нее, она бессловесна и поэтому ничем не рискует. Вернее, рискует тем же, что и любое сбежавшее от хозяев животное.

– Людям вы измен не прощаете?

– Если человек устал или просто захотел жить обычной жизнью, но при этом не вызывает сомнений, Слава его отпустит. Иногда наши бывшие братья обзаводятся домом и семьей, другое дело, что им приходится скрывать свое прошлое.

– Конечно, – Руппи успешно избавился от сапога, но не от кота. – Из монастырей не возвращаются.

– И это тоже. Мы вынуждены хотя бы внешне придерживаться общих правил, но главной угрозой для ушедших являются Истина и Чистота, а люди семейные уязвимы. Целью вашего визита было знакомство со Шмузером?

– О нет, – Фельсенбург с готовностью ухватил котяру под брюхо и водрузил возле не занятого сапога. «Лев» усмехнулся и вдруг поднял руку. Руппи тоже услышал быстрые шаги.

– Руперт! Как хорошо… – Рэй Кальперадо галопом мчался вниз. – Сэль мне все рассказала, спасибо вам… Нам ничего не надо!

– Не стоит отталкивать руку дающую, если дар от чистого сердца, – укорил адрианианец. – Тем более что вам придется вместе ходить по лавкам, причем дорогим, а выбор подарков девице – отличный повод. Молодые люди, не лучше ли вам сменить дислокацию? Руперт, хозяйка дома очень мила, но последние годы ей приходилось по большей части молчать. Если выйдет и она, вам придется много слушать.

– Идем! – весело предложил Герард. – Сэль будет рада. Не хочется мне ее здесь оставлять, хотя она о себе всегда позаботится, и потом, с ней будут «фульгаты».

– Они тоже тут? – удивился Руппи, взбегая за фрошером по узкой, застеленной неизменными ковриками лестнице и поддавая ногой нечто мягкое. – Шварцготвотрум!

– Шмузер! – укорил ничуть не обескураженного пинком кота Герард. – «Фульгаты» квартируют по соседству, но по ночам двое сидят здесь, а днем с нами отец Филибер. Это очень хорошо, потому что иначе хозяйка бы нас заговорила. Сэль, смотри!

– Господин фок Фельсенбург, – на этот раз Селина оделась по-женски, но волосы так и были заплетены в две косицы. – Мы вас второй день ждем. Я очень рада, что кошки вас не разлюбили.

– А я очень рад видеть вас, хотя дельце нас ждет не из приятных… Еще одна! Сколько же их тут?

– Трое, – улыбнулась девушка. – Это Муши, сестра Мицци, она спала на мундире Герарда и не успела вас встретить. Они вам мешают? Понимаете, если вы их прогоните, они начнут кричать под дверью, придет госпожа Ева, и мы не сможем поговорить. Вот и Мицци, ее что-то задержало.

– Мой сапог, он ей почему-то понравился.

– Я проведаю хозяйку. – Отец Филибер погладил недовольно дернувшего ухом Шмузера и исчез за маленькой дверью.

– Госпожа Ева живет внизу, – объяснила Селина, – но к ней прямо не попасть, только через сад или через наш этаж. Я не понимаю, почему на севере так строят. Отец Филибер думает, что так пытались помешать любовникам, но, по-моему, это глупо. Незаметно забраться через сад проще, чем через парадную дверь. В Дриксен тоже так? Пожалуйста, проходите.

– Спасибо, – поблагодарил Руппи, оглядывая миленькую гостиную с двумя окнами и тремя дверями. – На побережье строят иначе, и в Эйнрехте тоже. По крайней мере после большого пожара. Тогда кесарь распорядился, чтобы все этажи можно было проходить насквозь. Как много цветов!

– Они остались от прежних хозяев. Тут жил лекарь с семьей, когда началась война, они уехали в Западную Придду, а цветы поливала соседка. Потом госпожа Ева выкупила дом со всей мебелью у города, то есть это граф фок Глауберозе выкупил, но все делают вид, что она. Садитесь, пожалуйста.

– Спасибо, – Руперт тронул рукой жесткий кожистый лист. – У нас в оранжерее растут похожие, они цветут в конце зимы иногда красным, иногда белым.

– Жаль, что мы не увидим, – Селина вздохнула… – Герард только вас дожидался, он уже сделал всё, что нужно, и собирается к Монсеньору Рокэ. А я дождусь именин супруги господина, который сейчас считается главным в городе. Это ваше слово, я его не помню, но ее тоже зовут Селина.

– Сэль, – Герард казался расстроенным. – Я очень не хочу тебя оставлять, но ты же понимаешь… Господин Фельсенбург…

– Руперт, а лучше Руппи и на «ты».

– Спасибо, я обязательно постараюсь, только у меня переходить на «ты» не сразу получается, разве что с Арно… с младшим из Савиньяков, но с ним вообще просто. Шмузер!

– Ничего страшного, – некоторых проще пустить на руки, чем отвадить, – пусть сидит. Ты что-то начал рассказывать.

– Пока вы провожали господина фельдмаршала, господин Рейфер, господин Хеллештерн и его преосвященство устроили много вечеринок для офицеров, и я побывал везде. Мы поймали девятнадцать бесноватых, это совсем немного. В гарнизоне пока чисто, мы уже проверили, так что вам придется иметь дело с местными, а зараза в городе была, это совершенно точно.

– Да, мне говорили, – Руперт неудачно пошевелился, и тут же в его ногу впились когти. – Их пришлось успокаивать картечью.

– Тем, кто хотел впустить Гетца, помогали два негоцианта, – все же объяснил Герард. – Их казнили, но те, с кем они вели дела, остались, а тварь, когда она одна, может долго сидеть тихо. Если только не встретит кого-то вроде нас с Сэль.

– На меня бесноватые бросаются лучше. – Девушка была само спокойствие. – Нужно, чтобы я обошла хотя бы самые дорогие лавки, но одной это неприлично, и потом, нам могут начать грубить просто потому, что мы чем-то не понравимся, а вы – слишком важный господин. На вас набросятся только тогда, когда не смогут терпеть. И еще эти именины… Если вас там не будет, гостей съедется гораздо меньше. Вы сможете потерпеть? Там должно быть очень противно.

– Там, где вы, Селина, противно быть просто не может.

– Может, – Сэль покачала головой, но она не кокетничала, она этого просто не умела. – Когда собирается много людей, которые чего-то хотят, но в этом не признаются и начинают врать, противно всегда. Вы ведь бывали при вашем дворе? Неужели у вас не так?

– Так, – не стал отпираться Руперт, – поэтому я и хотел остаться на флоте. Вернее, еще и поэтому.

– Вот видите, – непонятно чему обрадовалась Селина; Руперту тоже вдруг стало радостно и захотелось немедленно утащить девушку в город. В лавку ювелира, и вовсе не для того, чтобы кого-то ловить. Сэль просто необходим был жемчуг и сережки с сапфирами…

– А вы ведь тоже их любите, – заметила девушка. – Только об этом не думаете.

– Люблю? – удивился Руппи и тут же осознал, что на него карабкаются. Шмузер и Мицци решили срочно воссоединиться со своей сестрой. На коленях полковника Фельсенбурга.

До Аконы оставалась пара дней пути, и пока в дороге не случалось ничего, кроме снегопадов, да и то не слишком впечатляющих. Никто не понукал ни людей, ни лошадей, армия снималась с места засветло, спокойно проходила свои пять хорн в день и становилась на ночлег, чтобы утром двинуться дальше. Это начинало утомлять. Конечно, хорошо, когда не надо лезть ни в реку, ни на бастион, прыгать по внезапно опустевшим горам с гвоздем в сапоге, таскать зарезанных подонков… А в самом ли деле хорошо? Сперва Марсель почувствовал легкое раздражение, как в детстве, когда отъехавший по делам папенька задерживался и его отсутствие, изначально прекрасное, начинало терять свою праздничность. Так и тут.

– Господин регент, – окликнул Валме глядящего в небо Алву, – я, как офицер при особе, желаю знать, когда что-нибудь начнет происходить!

– Когда-нибудь, – охотно объяснил Ворон и, разумеется, замолчал, но Марсель к подобному уже привык. Мало того, вытягивать из особы ответы для виконта стало забавой, сопоставимой с ловлей мышей сытым котом. Вроде и необязательно, но обостряет чувства и придает смысл скучному дню.

– Я устал, – объявил Валме. – От предсказуемости. С каждым днем, да что там, с каждым шагом я приближаюсь к подагре, а впереди меня ждут астры. Только астры и ничего, кроме астр. Ужасно!

– Раньше тебя пугало другое.

– Пугало. Но раньше вокруг кипела жизнь. Каменюки, и те куда-то стремились, я уже не говорю о Повелителе Утра.

– О ком? – проявил умеренный интерес Алва, посылая Сону в объезд возившихся с костром мушкетеров. Пехота вставала на ночлег, а кавалерия, надо думать, уже встала.

– Так о ком, – вежливо напомнил Ворон, – ты говорил?

– О рэе Кальперадо. Да, он превращал утро в кошмар, но кошмар предпочтительней небытия, которое мы по недомыслию называем скукой. Мне скучно, регент, и, если ты сейчас скажешь «вот как», я попробую тебя убить.

– Если тебя это развлечет…

– Меня развлечет, если ты куда-нибудь полезешь.

– В дыру? Но ведь она тебе не нравилась…

– А теперь нравится, я передумал.

– А мне нравится никуда не проваливаться, – внезапно признался Рокэ, и Валме себя почувствовал не то Эпинэ, не то Этери. – И спокойно идти с победившей армией на зимние квартиры тоже. Это усугубляет.

– Что?

– Ощущение мимолетности. – Алва привстал в стременах: что-то увидел, а перед Марселем какие-то негодяи как раз ставили палатку, напрочь закрывая обзор. – Тут, кажется, происходит что-то милое.

– Что милого может быть на марше? – усомнился Марсель, но все-таки спешился вслед за Рокэ. – Мы в плену банальностей самое малое до Аконы.

– Моя дыра против твоей скуки, что нет.

Дорогу загораживали бергеры, но перед Алвой они, само собой, расступились, и Валме понял, что проспорил и дыры ему не видать! Потому что впереди, в широком круге истоптанного снега, приземистый и рукастый, что твой краб, бергер пытался огреть уворачивающегося Придда чем-то вроде алатской булавы. На взгляд виконта, у бергера получалось лучше, чем у Спрута, и удары он не доносил нарочно. Впрочем, могло быть и не так, махание дубинами в круг излюбленных развлечений виконта никогда не входило. Вот Рокэ, тот явно заинтересовался и пристроился в первом ряду возле потеснившегося ради такого счастья Райнштайнера. На офицера при особе оная особа даже не глянула, можно было преспокойно отправляться хоть к Эмилю, хоть к Карои, но Валме решил доглядеть представление до конца и не прогадал. Через пару минут Рокэ любоваться на драку надоело, и он присоединился к поединщикам, которые, ясное дело, немедленно прекратили прыгать.

– Неплохо двигаетесь, Валентин, – подобным тоном Рокэ разговаривал с бакранами и адуанами, – но против такого оружия в руках такого воителя одной скорости мало. Не правда ли, господин барон?

Оказавшийся бароном «краб» топнул ножищей.

– Молотому фоителю, – прогремел он, – еще многое слетует понимать. Ф срашении могут быфать фсякие полошения. Фалентин к ним еще не готофый есть.

– Ну так давайте ему покажем, как бывает! – Алва сбросил плащ и шляпу в чьи-то услужливые руки и даже не обернулся. – Вы не против?

– Я буту показыфать фсе, что не успефал фам показыфать фозле Нойеклостер из-за этих глюпых гусей! Маршал, фы готофый плясать топрый бергерский пляс? Фалентин, отойтите и фстафайте фозле Йоганна. Я буту телать так, штопы фам быфало лутше фидно!

– Благодарю вас, господин барон, – Спрут слегка наклонил голову, после чего присоединился к молодому бергеру; во время поединка тот неистово размахивал руками, чем и привлек внимание Валме. Парень казался младше «фоителя» раза в три и был выше его на полторы головы, хоть и уступал старику в ширине плеч, впрочем, только ему.

– Они родичи? – шепотом осведомился Валме у Райнштайнера, с которым наскоро познакомился после сражения. – Очень похожи.

– Бароны Катершванц из Катерхаус пользуются заслуженной воинской славой, но барон Ульрих-Бертольд выделяется даже среди них.

– Так это, – осенило Валме, – Ужас Виндблуме?! Не думал, что он еще в строю.

– Вы появились после битвы и сразу же проследовали к алатам, а потом надолго отлучились к дриксам. Будь иначе, вы бы знали, что Ульрих-Бертольд вновь покрыл себя славой. Прошу меня извинить, но я не хочу ничего упустить.

– Разумеется, смотри́те, – великодушно разрешил Марсель, ему и самому было любопытно. Видеть Рокэ против шпаг, алебард, тесаков и кинжалов Валме уже доводилось, а вот как у него с этой штуковиной? Валме чуть не спросил Райнштайнера, как такое чудо называется, но, вглядевшись попристальней, опознал его как «шестопер». Такие хранились в оружейной Валмона среди двуручных секир и прочих топоров, катершванцевский отличался разве что своими размерами и явно требовал от владельца чудовищной силы.

И сила была немедленно явлена – тяжеленная дура прямо-таки запорхала, причем куда быстрей, чем прежде, но и цель у нее оказалась не в пример проворней – Алва заметно превосходил Придда в скорости… Вернее, так показалось в первые мгновения, но потом виконт свое мнение изменил. Рокэ отнюдь не метался по кругу, и быстрее Валентина он не был, но вот как ему удавалось ускользать от выписывавшего хитрые петли оружия, понять не выходило. Удары летели непрерывно, с разных сторон и под разными углами, круговые, которыми деревья валить, и тычки, кои вынесут крепостные ворота… Только вот Алва всегда оказывался на полшага дальше.

– Впечатляюще, конечно, но в чем смысл, и как это у Рокэ получается? – вопросил непонятно кого виконт. Ответ последовал незамедлительно, Райнштайнер не желал отвлекаться от зрелища, но был не прочь его обсудить.

– Умение понимать и предвидеть перемещения противника и его оружия, – сообщил барон, – это очень важно. Если вы не можете парировать удар, а шестопер Ульриха-Бертольда парировать просто глупо.

– Еще бы, – согласился Валме, – тут только пушечный ствол подставлять.

– Поскольку подобное невозможно, остается либо бегство, либо защита движением.

– Рокэ угадывает?

– О, он делает еще лучше, и я рад случаю понаблюдать подобное своими глазами.

Посмотреть и в самом деле было на что. Бойцы продолжали отплясывать нечто дикое и вместе с тем куртуазное, причем скорость еще больше выросла. Нет, может быть, быстрый выпад с уколом в грудь и оказался бы лучше, но… уверенности в этом у Марселя не было. Из предложенных Райнштайнером возможностей он выбрал бы бегство, но для этого еще требовалось отвязаться от разбушевавшейся мельницы.

– Первый маршал, если вы еще этого не поняли, не просто предвидит атаку и опережает её, – начав наставлять, бергер не останавливался. – Нет, он своими движениями определяет, как и куда его можно будет атаковать, тем самым сужая выбор таких возможностей. Это крайне интересно, познавательно и должно быть полезно не только молодому Придду.

– Я бы все-таки удрал, – совершенно честно признался Марсель. В ответ раздался смех.

– Вы тоже великий боец, виконт. Если дуэль будет на языках, я от вас убегу, но смотрите. Важно не только войти в поединок, но и разойтись. Это было проделано безупречно.

– Это было проделано, – буркнул виконт, глядя, как вдосталь намахавшиеся и напрыгавшиеся «фоители» салютуют друг другу, – это было роскошно. Лучше б справилась с деревом только дикая кошка…

– Если вы имеете в виду рысь, – Райнштайнер соизволил повернуться к собеседнику, – то она в схватке ведет себя несколько иначе.

– И после схватки, видимо, тоже, – кивнул виконт, а из центра круга уже гремело:

– Фот! Фы фсе фители, к шему нато стремиться. Пфе! Фы носите фаши тыкалки, но от топрого зтарого орушия они фас не зпасают. Я путу упифать фсякого, кто путет назтолько глюп, што захотшет меня тыкать! Только дфишение, только пыстрота, но пыстрота умная. Вы не плохи, что пегут от тряпки, фы – фоители…

– Я постарался объяснить виконту Валме суть происходящего, – сообщил кому-то Райнштайнер, и Марсель немедленно обернулся. Бергер говорил с Алвой, возвращение которого залюбовавшийся Катершванцем Марсель прозевал. – Мне кажется, виконт вполне понял смысл твоих действий.

– Он это умеет. – Рокэ поискал глазами и нашел-таки у края палатки незатоптанный снег, которым и обтер лицо. – Так вот, возвращаясь к нашему разговору – брось ее. Как косточку абехо.

– Что бросить? – несколько растерялся Марсель, на всякий случай растопырив пальцы.

– Скуку. Во-первых, если ты вдруг не заметил, вернулся твой утренний кошмар, а во-вторых, мы едем туда, куда нам очень не хочется. Ойген, где Ариго? Он мне нужен.

– Ты оставляешь армию на Германа? – уточнил Райнштайнер. – Но маршал Эмиль скоро будет совсем здоров.

– Я оставляю армию на тебя. – Алва соизволил застегнуть воротник, надо же, он умел мерзнуть. – Пока маршал Эмиль не будет совсем здоров; дальше – как хотите. Ариго едет со мной. Вместе с Эпинэ.

За ювелирные лавки Руппи взялся не просто так. «Львы» узнали, что негоциант, помогавший местным предателям сговариваться с Гетцем, выдал замуж старшую дочь за ювелира из Олларии. Перед самым мятежом счастливый супруг умудрился устроить попойку в ознаменование годовщины своего брака и собрать на нее золотых дел мастеров. Никто из них ни до, ни позже в дурном замечен не был, но проверить всех, кто хотя бы лизнул горной зелени, следовало. Вот Фельсенбург и проверял все лавки по очереди, якобы подыскивая подарки, что требовало тщательных осмотров и длительных разговоров. Пока знакомое ощущение гадливости и потребность то ли убить, то ли высадить окно не накатывали, зато подбор драгоценностей неожиданно захватил. Двойные именины в ратуше приближались, и Руппи хотелось, чтобы украшением Сэль на них была не только собственная красота.

То, что уломать девушку принять дорогую вещь будет непросто, Руппи понимал, но принимать пока было нечего. Да и откуда бы во, что ни говори, фрошерской провинции взялись бы серьги или браслет, способные удовлетворить сына Волшебницы Фельсенбурга? Мелкие, тусклые камни в простеньких оправах и грубоватые, подчас дутые браслеты не годились, но у оставленного напоследок олларийца Руппи повезло. Причем дважды.

Рыжий белокожий мастер при виде столь значительной персоны запер лавку и предложил пройти в дом. Руппи с готовностью согласился и был препровожден в недурно обставленный кабинет без окон, зато с тремя дверями.

– Прошу вас сюда, – рыжий взмахом руки указал на высокий стул у обтянутого темным бархатом стола и вытащил связку ключей. – Не желаете вина или шадди?

Руппи не желал, вернее, он обещал отцу Луциану отказываться от любых угощений. Ювелир не настаивал; отперев ближайшую дверь, за которой обнаружилось что-то вроде шкафа, он принялся извлекать заготовки весьма недурных колец и браслетов.

Приличные камни и жемчуг тоже отыскались; обычно голубые глаза просят о сапфирах, но Руппи отчего-то приглянулся звездчатый аметист, который отлично бы оттенили крохотные бриллиантики. У мамы была такая брошь – цветок фритиларии на серебряном стебельке всяко интересней вечных ландышей, но не повторять же, тем паче рыжий фрошер вряд ли сравняется с лучшим ювелиром Эйнрехта.

– Я выкупаю камни, – Руппи развязал кошелек, – а что с ними делать, скажу завтра.

– Как вам будет угодно, – мастер с трудом скрывал радость. – Разрешите вас проводить?

Знакомое омерзение накатило в коридоре возле лестницы на второй этаж, хотя по пути в кабинет Руппи ничего подобного не чувствовал. Хозяин, с которым они просидели без малого час, был явно ни при чем, значит…

– Вы живете один? – как мог небрежно уточнил Фельсенбург.

– О нет, – улыбка стала еще шире и светлей. – Со мной моя супруга, две ее сестры и мать. Я в своей семье вроде стебля, на котором растут три цветка и плод.

– Неплохая задумка для броши.

– В самом деле! И как я сам об этом не подумал… Когда я буду иметь счастье вновь вас видеть?

– Завтра. Возможно, я приду не один, а с особой, которой предстоит носить ваши камни.

– Тогда мое счастье увеличится вдвое, но камни больше не мои.

Желание убраться пока еще превышало стремление выхватить пистолет, и Руппи убрался. Через две улицы его отпустило, еще через две он понял, что идет к Селине, то есть, конечно же, к отцу Филиберу, который должен узнать про рассадник скверны немедленно.

В синих сумерках знакомый особнячок казался ужасно славным, особенно золотой огонек наверху. Селина была дома, мало того, она была одна. Не считая открывшего двери «фульгата» и кошачьей троицы.

– Нашел гнездо, – с нарочитой лихостью отрапортовал Руперт, – и купил вам звездчатый аметист.

– Спасибо, мне не надо.

– А как иначе объяснить ваше появление в лавке? Мы придем делать большой заказ, вы, я и отец Филибер. Если я не ошибся, они вылезут, а отец Филибер выведет вас и впустит «фульгатов».

– Зачем?

– Белоглазых может быть несколько. С хозяином все в порядке, иначе я бы почувствовал эту дрянь раньше.

– Я опять непонятно сказала. Зачем нам отец Филибер? Он недавно был ранен, и у него еще не все прошло, иначе бы он не ходил к лекарю. Давайте сходим прямо сейчас. Еще не поздно, просто зимой рано темнеет. Девицы любят драгоценности, так что мастер не удивится, а завтра бесноватые могут куда-нибудь уйти.

– Вы совершенно правы, но ваша репутация…

– Но ведь поймать бесноватых важнее, а мне после именин придется сразу уехать. Я и так поступаю очень некрасиво с моей подругой и гостями, из которых один не очень умный. И потом, вы же знаете правду, а я жить в Доннервальде все равно не буду. Понимаете, меня некоторые неумные дамы считают любовницей графа Савиньяка, одна девица даже хотела меня убить. Чтобы сделать Монсеньору больно. Представляете, как было бы скверно, если бы это было правдой и у нее получилось? Монсеньор не может сейчас переживать из-за любви, потому что ему нужно разобраться в том, что творится. Конечно, после того, как вернулся монсеньор Рокэ, монсеньору Лионелю стало проще, но все равно их только двое, а тянуть нельзя. Вам ведь отец Филибер рассказывал, какое сейчас дурное время.

– Мне рассказывал отец Луциан, он знает больше, но вы правы, нужно идти сейчас.

– Я быстро. Вы мне поможете зашнуровать платье? Это считается неприличным, но на самом деле ничего такого не видно, а служанка, когда ушла хозяйка, сразу убежала, потому что у нее есть жених, а госпожа Ева всегда сидит в гостях до ночного колокола. Наверное, потому его и придумали, иначе бы некоторые гости уходили еще позже. Я вас позову, когда можно, это быстро.

Это действительно было быстро, девушка, похоже, натянула синее с белым платьице, даже не глянув в зеркало, хотя ей этого и не требовалось.

– Только не очень туго, – попросила она, – иначе мне будет трудно заколоть волосы. У вас заряжены пистолеты? В бесноватых лучше стрелять сразу, хотя вы же это знаете… Мне очень жаль, что так получилось с адъютантами вашего фельдмаршала.

– Мне и генералов жаль, – признался Руппи. – Особенно старину Неффе, я перед ним редкой свиньей оказался, теперь уж и не извиниться.

– Люди иногда думают про других плохо и ошибаются. Айри… Моя подруга сперва думала очень дурно про ее величество, и оказалась не права. Это очень хорошо так ошибиться, только чаще выходит наоборот. Айри любила брата, а он оказался свиньей, только, в отличие от вас, – настоящей. И генерал Рокслей оказался, из-за него случилось очень много скверного. Я готова, давайте пойдем, а то будет совсем поздно.

Мастер удивился, но не слишком. С веселым пониманием взглянул на Руппи, но подмигнуть все же не решился, а проведя в тот же кабинет, что и днем, принялся зажигать свечи, попутно объясняя про игру света и свойства камней. Бедняга ничего не чувствовал и находился в отличном настроении – еще бы, такие покупатели!

– Пусть барышня подойдет, – ювелир слегка картинно указал на мерцающее великолепие. – И выберет.

– Меня зовут Селина, – девушка поправила воротник платья, давая понять, что охота не будет зряшной. – А как мне называть вас? Мне не нравится обходиться без имен.

– С вашего разрешения, я Бернис. Томас Бернис из Олларии, но прошу барышню сесть, иначе будет плохо видно.

– Спасибо, – Селина опустилась на массивный стул. – Я жила в Олларии, но потом нам пришлось уехать.

– Мне тоже. – Томас Бернис из Олларии повернул левый подсвечник. – Так должно быть лучше.

– Спасибо, – поблагодарила Селина, – очень красиво.

– Не смею мешать, – мастер чуть поклонился и отошел к печи. Разговора он не завел, за что Руппи был ему весьма признателен.

Селина, сведя брови, разглядывала драгоценности, а Фельсенбург прикидывал, как ее половчей прикрыть от белоглазых. Что твари рядом и скоро ворвутся, не было ни малейших сомнений. Оставалось дождаться, толкнуть девушку в угол и пристрелить урода, а если их вдруг окажется больше, уложить второго пулей, а остальных палашом, после чего позвать на помощь. Дальше – дело «фульгатов» и начальника местной стражи, который прекрасно знает, почему здесь торчит Фельсенбург и не торчит Бруно. Соседи поахают, порадуются, что изловили грабителей, и успокоятся. Хуже всех придется мастеру. Если, конечно, тварью окажется кто-то из близких, зато остальных можно будет сбросить со счетов. Не подхватил скверну сразу – уже не подхватишь.

– Господин Томас, – тихонько позвала Сэль. – Господин Томас…

– Да, госпожа Селина?

– Все очень красиво… Я обязательно выберу, но мне надо немного отвлечься. Чтобы взглянуть, как будто в первый раз. Можно я поищу подарок брату, а потом еще раз посмотрю?

– Конечно, – разулыбался бедняга. – Что за подарок вы желаете?

– Кольцо, только не очень… наглое. Чтобы сначала видели Герарда, а уже потом кольцо.

– Сейчас, сударыня! Вас не затруднит немного подвинуться? Господин Фельсенбург, не хотите присоединиться? У меня для мужчин есть очень интересные вещи. Очень…

– Позже, – когда дело будет сделано, он обязательно что-нибудь купит, а сейчас не отвлекаться. Не отвлекаться! Легко сказать… Наклонившаяся над золотой россыпью Сэль была прекрасна. Невероятная девушка, и, кажется, наконец что-то приметила.

– Господин Томас, вы не объясните, что за знак на этом кольце?

– Одну минуту… Где?

– Изнутри. Я его встречала раньше. Так странно…

– А, вот вы о чем. Таково было пожелание заказчика, но он не пришел, возможно, с ним что-то случилось. Вы не представляете, что тогда творилось в Олларии.

– Я очень хорошо представляю, ведь я это видела. Вы не можете описать господина, который заказал кольцо?

– Сейчас уже трудно вспомнить, столько всего случилось. Иногда даже кажется, что в Олларии жил кто-то другой, похожий на меня. Человек, заказавший кольцо, был очень и очень немолод. Он не носил ни шпаги, ни мантии, и в задаток оставил холтийские золотые монеты.

– Мастер, как по-вашему, – а ведь она не просто так спрашивает! Это чем-то важно, – покупатель был фро… талигойцем или нет?

– Затрудняюсь сказать… Говорил чисто и как человек, прочитавший много книг… Госпожа Хельга! Госпожа Хельга, что вы де…

Нет, Руппи не сплоховал: и вовремя услышал шум за той самой маленькой дверцей, и руку на пистолет положил. Только кабанихой вломившаяся в комнату тетка бросилась вовсе не на Сэль. Успевший толкнуть девушку за себя и выхватить пистолет Фельсенбург упустил момент, и широкое лезвие с чавканьем вре́залось в грудь нелепо взмахнувшего руками ювелира.

– Гад… – рычит кабаниха, вновь поднимая топор, – ублюдок сучий…

Ягодками сыплются на пол драгоценные камни. Захлебнувшись коротким лающим звуком, мастер Томас заваливается на спину, но не падает, а повисает на черном массивном стуле. В оставленную открытой дверь врывается вторая ведьма, хватает шандал и с воем обрушивает его на голову умирающего.

– Му-у-у-л! – вопит она, колотя и так ставшее кровавой кашей лицо… – Вот тебе…

– Та-а-к, – подвывает первая, – та-а-ак!

– Идем, Сэль.

Два чудовища в юбках не видят ничего, кроме тела, которое они рубят, лупят, пинают. Им нет дела до Фельсенбурга, золота, драгоценностей, им нет дела до Селины, даже если разбудила их именно она. А, пусть его! Мастеру конец, а «белоглазых» надо отдать страже. Желательно – живьем.

– Быстро! В лавку…

Они метнулись к большой двери быстро и бесшумно, как кошки. В коридоре ждут. Их или не их, неважно. Третья мармалюка возникает из полутьмы, как заправская нечисть, и в руках у нее вертел.

– Су-учк…

Выставив вперед себя железяку, тварь с бранью бросается… пытается броситься на Сэль. Подарок Вальдеса не подводит, ведьма валится с пулей в обезумевшей башке. Дергается и замирает нога в дорогом шелковом чулке, из кабинета доносится мясницкий хруст. Тем двоим не до выстрелов.

– Мерзость, – бормочет Руппи.

В запертой изнутри лавке было темно и пусто. Подлетев к двери, Фельсенбург отодвинул засов и свистнул, как научил Уилер, ему немедленно ответили. Рядом от холода или от чего-то худшего вздрогнула Селина, и Руперт, еще не вполне соображая, обнял девушку за плечи, та не возражала. В доме приглушенно загрохотало, потом раздался отчаянный женский вопль.

– Руппи, – шепнуло у щеки. – Надо посмотреть… Они так не кричат…

– Сейчас…

– Ну? – «фульгаты» уже стояли в дверях. – Где твари?

– Внутри. Кажется, там и люди есть. Кто-нибудь, проводите Селину.

– Не надо. Я подожду.

– Не одна! – рявкнул Руппи, понимая, что больше всего на свете не хочет ее оставлять. И здесь, и вообще.