Умей люди и новости летать, можно было бы сказать, что жены сановников берут пример с герцогини Ноймаринен, но люди не птицы, и Арлетта пришла к выводу, что Георгия принялась собирать нужных ей дам заранее. Причем сделано это было задолго до возвращения встретившего Алву Эрвина.

Первой к будущему двору явилась виконтесса Карье, второй – ее невестка графиня Гогенлоэ-цур-Адлерберг. Эта сочла своим долгом незамедлительно нанести визит графине Савиньяк.

– Вы должны быть удивлены, – резонно предположила она, располагаясь на диване средь присланных из Фарны подушек и подушечек, – но я не могу вас не поблагодарить.

– За что же? – задала очевидный вопрос хозяйка. – Я даже затрудняюсь сказать, когда мы виделись последний раз.

Пребывающие в вечном поиске женихов дамы Гогенлоэ в Сэ и впрямь не заезжали. Когда подросли близнецы, графиня Савиньяк раз и навсегда объяснила Анне Рафиано, что невест сыновьям искать не намерена, и любая попытка подсунуть мальчикам девицу на выданье обернется крупной ссорой. Анна поняла, что от нее требуется, и передала предупреждение своим многочисленным приятельницам, первой из которых была Дагмар-Одила Гогенлоэ. В итоге понятливая графиня принялась удить для внучек рыбу в других прудах, совершив, среди прочего, набег на Валмон. Бертрам потом фыркал месяца два.

– Я вас видела в день святого Фабиана, – припомнила любящая бабушка, – когда из Лаик выходил ваш младший сын. Но именно видела, не более того, а ведь мой муж и ваш брат давнишние друзья.

– Я помню, – заверила Арлетта. Сколько в этой дружбе было искренности, а сколько корысти, она не знала, да её это и не заботило.

– Жаль, – вздохнула гостья, – жаль, что нам для встречи и разговора потребовался нынешний ужас.

– Сейчас нам принесут десерт и что-нибудь освежающее. – Своевременно проявленное гостеприимство порой спасительно. – Мы в самом деле друг друга знаем мало, поэтому я не осведомлена о ваших предпочтениях.

– О, я непритязательна, – Дагмар-Одила деловито улыбнулась. – Главное, было бы прохладительное. Мне придется много говорить, а я слаба горлом.

– Что ж, будем уповать на таланты моего буфетчика. Пока он меня не подводил.

– Он ведь из Фарны?

– Он родился на юге, – намека Арлетта, разумеется, «не поняла», но узел в Старой Придде затягивался любопытнейший. Гогенлоэ-цур-Адлерберг стал геренцием даже раньше, чем Гектор угодил в экстерриоры, и с делами более или менее справлялся, не забывая при этом ни себя, ни свое потомство. Ему удалось породниться с Манриками, до недавнего времени это казалось великой победой и щитом от любых невзгод, кроме дуэли с Ли или Рокэ. Год назад щит разлетелся в щепки, но Гогенлоэ сумел обзавестись новым. Рудольф вернул геренцию отобранную расхрабрившимся королем должность, все более или менее наладилось, и тут вернулся регент и во исполнение воли Фердинанда вновь сменил Гогенлоэ на Фарнэби. Зачем, Арлетта пока не поняла, но резон у Росио наверняка был.

– Вы немногословны, – мягко укорила супруга то ли геренция, то ли уже нет. – Даже не верится, что вы сестра Гектора.

– Я приготовилась слушать. О, вот и мой чародей! – Арлетта непринужденно повернулась к буфетчику, возглавлявшему слуг с подносами. – Я опять забыла, откуда вы родом…

– С вашего разрешения, – чародей слегка поклонился, – из Рафиано.

– Вот видите! Родиться в Рафиано – это уметь варить шадди и знать толк в десертах.

Дагмар-Одила улыбнулась и позволила налить себе мятного лимонада, который и смаковала, пока напитки и десерты перекочевывали на стол. Арлетта, ожидая чужого хода, тоже молчала, но под шадди.

– Я все-таки выражу свою благодарность, – начала Гогенлоэ, отведя взгляд от закрывшейся двери. – Ваши поддержка и понимание тронули моего супруга до глубины души.

– А я вас точно поддержала? – графиня Савиньяк поставила чашечку на блюдце. – Когда и в чем?

– Вы своими письмами помогли герцогу Ноймаринену разрешить досадное недоразумение с Фарнэби.

– Так оно разрешено? – в самом деле удивилась Арлетта, не ожидавшая от Рокэ отступления. – Как же?

– Вилфрид будет исполнять свои обязанности, как и прежде. Маркизу Фарнэби предложено не мешать работе геренции. Надеюсь, ему достанет такта уехать в свои владения, благо они не столь далеко, и не возвращаться до дня рождения его величества.

– Да, владения Карье заметно дальше. Видимо, у вашей золовки здесь серьезное дело, иначе она бы вряд ли пожертвовала зимними праздниками.

– Тереза считает именно так и очень встревожена, но я надеюсь, что ее опасения беспочвенны. Вы ведь понимаете, что я имею в виду?

– Возможно, я бы поняла, будь у меня время думать о людях, которых я почти не знаю.

– Зато вы знакомы с внебрачной дочерью Креденьи.

– Да, – Арлетта сощурилась и взглянула в глаза посасывающей лимонад гостье. – Госпожа Арамона женщина исключительно приятная, даже если забыть о ее мужестве и верности.

– Мне так не показалось.

– Просто вы вместе с супругом… отбыли из Олларии прежде, чем эти качества стали в полной мере востребованы. Впрочем, в Багерлее за королевой госпожа Арамона и ее дочь последовали еще при вас.

– Ах, так вот вы о чем! Они ничем не рисковали, ведь Креденьи тогда пользовался покровительством Манрика, а дочь действовала по приказу отца.

– Да, так могло показаться, – согласилась, не переставая щуриться, графиня Савиньяк. – До вашего отъезда из Олларии; но мы говорим о приезде в Старую Придду. Виконт Карье, помнится, никогда не был занят на службе, а время до дня рождения его величества, как вы справедливо заметили, еще есть.

– Не хочу показаться сплетницей, – Дагмар-Одила поставила свой стакан и опять оскалилась. Видимо, в молодости ей кто-то солгал про чарующую улыбку. – Терезу беспокоит нелепый брак Креденьи, бросивший тень на всё семейство. С графом пытались говорить, но это лишь привело к ссоре, мало того, он пригрозил начать дело о признании наследником своего незаконного внука. Сына капитана Арамоны, если вам что-то говорит это имя!

– Безусловно, говорит, – улыбаться Арлетта тоже умела. – Рокэ… Простите, герцог Алва дал этому молодому человеку кэналлийский титул. Последний год рэй Кальперадо служит в адъютантах моего сына, Эмиль им очень доволен.

– Я этого не знала, и все же главное – кровное родство по прямой линии. Если, конечно, речь не идет об измене королю и Талигу. Как бы лично мне ни было тяжело это признать, но мой зять под влиянием своего отца повел себя недостойно. Конечно, основная вина лежит на старшем Манрике… Вилфрид был просто потрясен решением вашего сына взять этого негодяя на поруки! Он пытался говорить с графом Лионелем, но безуспешно.

– Разумеется. Лионель всегда ставил дело выше родственных чувств.

– Сейчас да. Я боюсь задеть вашу рану, хоть и прошло много лет, но что бы он сказал, если бы кто-то взял на поруки Борна?

– Я не могу вообразить ситуацию, в которой Карл Борн оказался бы полезен, но раз речь о родственных чувствах все равно зашла, разрешите мое недоумение. Если Вилфрид не может простить Манрику смерть сестры, как вышло, что он оставался с временщиками вплоть до их бегства?

Дальше оставалось только слушать, и Арлетта слушала. О страданиях отданной на растерзание Манрикам дочери, которые бедняжка из страха перед всемогущим свекром скрывала. О том, что рыжий злодей, по сути, взяв Марию с детьми в заложники, вынуждал несчастных родителей молчать. О страданиях Вилфрида, сперва не сумевшего защитить дочь и сестру, а теперь тщетно ждущего ответа от племянника, который не желает понять мук дяди…

– Я боюсь, – стенала графиня, которой и в самом деле пора было охрипнуть, благо кувшин с лимонадом показал дно, – боюсь, что на Валентина влияет генерал Ариго, так и не простивший родных. Лишенные отцовской любви и понимания мальчики часто подражают начальникам, особенно если те выбрали воинскую стезю. Но у Ариго хотя бы были основания не отвечать на жалобы годами не вспоминавшей о нем… сестры.

– А разве вы знали Валентина лучше, чем граф Ариго ее величество? – Арлетта потянулась за сыром из Валмона, который, увы, кончался.

– Все, что мы могли себе позволить, это следить за его судьбой. И не только по настоянию Манриков, считавших Приддов врагами. Вальтер в самом деле был врагом Талига, а судьба его старшего сына не позволяла нам сблизиться с младшим ради его же безопасности. Но как только положение изменилось, Вилфрид сразу же протянул племяннику руку. Более того, он был готов взять на себя бремя хозяйских забот, и что же? Валентин ответил прямым оскорблением.

– Дуэли между кровными родственниками не одобряются, – Арлетта взяла еще один кусочек сыра, – но прямо не запрещены, тем более что кузены все же не братья.

– Вы…

– На мой взгляд, это лучший выход из создавшегося положения. Дуэль смывает то, что было до нее, и довольно часто становится началом искренней дружбы. Секундантами в таком деле вполне могут стать мои сыновья.

– Я слишком женщина, чтобы… Я передам ваш совет моему мужу. Он вам очень благодарен.

– Вы мне об этом уже говорили. Так что именно ответил регент?

– Мы можем лишь догадываться, но распоряжения герцога Ноймаринен говорят сами за себя.

Графиня Савиньяк снова сощурилась и предложила гостье уэртского сыра. Он был излишне сладковат, потому его и осталось больше всего. Арлетта обоснованно рассчитывала к Излому пополнить запас, но вмешались метели, и сыр запаздывал. Вместе с прочими подарками Бертрама, которых просто не могло не быть, и письмами Рокэ. Если он их, конечно, написал.

У поворота на Доннервальд папаша Симон заупрямился, хоть и вежливо.

– Вы уж простите, сударь, – объяснял палач, – только дозвольте мне вместе с вами к его преосвященству. Утром я всяко вперед вас выеду: и квартиру проверю, и трактиры вокруг, чтоб никакого обмана не было, а то всякое бывает. Помощнику моему бывшему достался раз харчевник, в колбаски стыдно сказать, что добавлял.

– Хорошо, – не стал вникать в подробности Руппи. – Или, если говорить о колбасках, скверно.

– То есть, – со своей всегдашней обстоятельностью уточнил Киппе, – я сейчас еду с вами?

– И сейчас, и потом. С чего тебе отец Луциан вдруг понадобился?

– Отпущение получить хочу, а то куда ни сунься – грех. Приказ фельдмаршала не исполнить нехорошо, устав гильдейский нарушить – и того хуже.

– Так дали ж тебе отпущение, – напомнил Руппи. – И мне заодно, сразу, как я Вирстена пристрелил… Или я тебе передать забыл? Извини, у меня после боя с головой не в порядке было.

– Зря вы так на себя, – не одобрил папаша Симон, он самоуничижений вообще не одобрял. – Передали вы мне всё, только сомневаюсь я, что такое отпущение силу имеет. Его преосвященство не только о Создателе думает, но и по сторонам глядит. Вы не думайте, я к господину фельдмаршалу со всем уважением, и то, что в обиду он впал, понимаю, но на то ему и власть дадена, чтоб первым себя под уздцы хватать, а остальных уже потом. Благословенный список только кесарь менять может, с кардинальского одобрения.

– Потому отец Луциан тебе грехи и отпустил, – Руппи вслед за начальником конвоя завернул коня к постоялому двору со здоровенной крылатой бочкой на вывеске.

– Потому ли? – усомнился палач, успешно повторяя хозяйский маневр. – На Первый Суд нам с вами не завтра идти, успеем душу спасти, а фельдмаршал, если б его преосвященный Луциан не унял, мог и на вас взысканье наложить, и на меня. И душу б запачкал, и делу бы навредил. Я-то ладно, а если б вас под арест или, того хуже, – из армии? Люди б не поняли, многие только из-за вашей удачи не дезертируют.

– Ну, ты скажешь! Хороша удача, чудом не прирезали.

– Именно что чудом, – сбить папашу Симона с мысли Руппи и раньше не удавалось, и теперь не удалось. – Послал вам Создатель спасителя, так что теперь вы взаймы живете.

– А Бруно? – внезапно развеселился Фельсенбург. – Он ведь тоже взаймы, и как бы не больше.

– Только не у Создателя, – уточнил палач, – а у вас и Ворона этого. Сам ведь до беды и довел! Фок Вирстена распустил и его преосвященству не верил, вот и пришло вразумление.

Да уж, вразумленьице! Мало того, что куча трупов, еще и посуду перебили… Кесарский фарфор, это вам не кот чихал. Адъютантов новых наберем, а где в Гельбе тарелку с серебром взять? Хорошо хоть портьеры отстирали…

– Сударь, – Киппе понял, что с хозяином что-то не так, но почему – не сообразил. – Прошу меня простить, зря я про господина фельдмаршала заговорил.

– Не зря, – буркнул Руппи, въезжая в ворота, у которых ждал высокий человек, в сумерках показавшийся братом Орестом.

– Добрый вечер, полковник, – поздоровался он, когда Руппи поручил не слишком довольного Морока конюху. – Можете называть меня отец Филибер. Его преосвященство вас ждет, но, возможно, вы для беседы слишком устали?

– С чего бы? Киппе, я отцу Луциану про вас скажу, а пока устраивайтесь. Отец Филибер, я вполне готов к разговору. Постойте! Это ведь вы узнали про измену фок Гетца? Как ваши раны?

– Их больше нет, хотя еще немного, и не было бы уже меня.

На сей раз отец Луциан занял мезонин, в котором имелось аж три комнатки. В самой дальней был накрыт стол – кормить наследника Фельсенбургов у «львов» вошло в привычку.

– Мир тебе, – стоящий у печки епископ обернулся и неторопливо двинулся навстречу, – хотя бы на ближайший месяц. Что фельдмаршал?

– Теперь за него отвечает Рауф. Чтобы добраться до Бруно снаружи, нужно не меньше полка, а внутри изменников остаться не должно.

– Их не осталось, – обнадежил адрианианец, однако развивать свою мысль не стал. – Говорить лучше за ужином. Как ты помнишь, в ордене Славы никто никому не прислуживает.

– Я помню, – не стал чиниться Руппи, усаживаясь за стол. – А вот что я могу забыть, так это спросить вас про Симона Киппе. Он не уверен, что отпущение, которое вы дали нам за Вирстена, правомочно.

– Об этом можно рассуждать долго, – епископ разломил лепешку и неторопливо принялся намазывать маслом. – По большому счету грехи отпускает Создатель, вернее, отблеск его, что именуется совестью и пребывает с некоторыми из нас от рождения до смерти. Те, чья совесть не слепа и не чрезмерна, помнят свои вины ровно столько, сколько нужно. Они не простят себя прежде времени, кто бы ни отпустил им грехи, и не осудят зря, кто бы их ни обвинял. Эти люди готовы в любой миг предстать пред Создателем и не нуждаются в слугах Его. Таков, по мнению святого Оноре, с которым я полностью согласен, герцог Алва. Очень возможно, со временем станешь таким и ты, но у большинства совести либо слишком много, либо нет вовсе. Отсюда и нужда в законе и в страхе хотя бы пред высшим судом, это не откроет бессовестным двери в Рассвет, но послужит уздой, пока они еще средь живых.

– Мне кажется, я сразу и понимаю, и нет. – Руппи тоже приналег на лепешки, но маслу предпочел соус. – Но как быть с папашей Симоном?

– У него совести чуть больше, чем следует, и к тому же она привыкла ходить одной и той же дорогой. Как лошадь булочника, что каждый день без понуканий идет от дома к дому. Если за ночь один из домов сгорит или на дорогу упадет дерево, она растеряется. Симон Киппе всегда жил по совести, но ему казалось, что он живет по уставу гильдии и законам кесарии. И вдруг фельдмаршал, живое воплощение закона, требует от мастера переступить через, как тому кажется, Благословенный список, а на самом деле – через совесть. Мастер отказывается, но чувствует вину и хочет получить подтверждение своей правоты.

– Вы подтвердите отпущение?

– Разумеется, хотя Киппе вполне способен без него обойтись, вот с твоим адмиралом дело зашло слишком далеко. Алва готов отпустить его с подходящим священником, но я не уверен в убедительности оставшихся в моем распоряжении братьев.

– Я тоже… – Как же просто все было год назад! – Адольф… Шаутбенахт фок Шнееталь велел мне спасать адмирала цур зее. Нам показалось, что он умирает, и я решил сдаться. Тогда Олаф радовался, что остался в живых и не сомневался в своем решении. Мы не могли бросить караван и уйти… Эскадру погубил шторм, но если б она сбежала, нас бы следовало перевешать, начиная с командующего!

– С кем ты споришь?

– Сам не знаю. Я обрадовался, когда Альмейда меня отослал к своему регенту, потому что это было… невыносимо!

– У адмирала цур зее Кальдмеера оказалось больше совести, чем нужно ему и Дриксен. Страх ошибки, чужой боли, греха или того, что названо таковым, ведет в Закат столь же верно, сколь и равнодушие. Ты отдаешь себе отчет в том, что тебе предстоит? Именно тебе?

– В общих чертах. Армию по дороге более или менее подчистили, после боя это оказалось не так уж и трудно, но нам придется стоять в Доннервальде, а в городе случился мятеж, и без белоглазых там тоже не обошлось. Сдать Доннервальд Гетцу заговорщикам не позволили, но, как теперь ясно, твари способны до поры до времени сидеть тихо. Значит, прежде чем устраиваться на зимовку, город нужно окончательно вымести. Бруно договорился с Вороном, что нам помогут тот парень, который заставил эту сволочь сорваться в церкви, и его сестра. Сам фельдмаршал появится в Доннервальде, когда все уже будет в порядке, он не желает присутствовать при ловле, тем более что нечисть придется искать не столько среди военных, сколько среди городских, а это по большей части талигойцы из негоциантов. Те, кто знает дриксен и имел дело с мятежниками, которые подхватили зелень от посланцев фок Гетца. Да, если я правильно понял командующего, а командующий – вас, я должен действовать вместе со «львами».

– Принца Бруно ты понял верно, – подтвердил отец Луциан, – а вот меня – нет. То, что до возвращения фельдмаршала в городских верхах не останется белоглазых, даже не обсуждается, но я спрашивал о другом. Отдает ли Руперт фок Фельсенбург себе отчет в том, кем он становится, если уже не стал, для армии и кесарии?

– Мне говорили, – заверил Руппи, берясь за мясо, что, к счастью, требовало определенного сосредоточения. – В том числе и вы перед первым поединком с эйнрехтцами. Я – талисман армии и должен побеждать, по возможности с блеском.

Валмонец выглядел таким обреченным, что Арлетта не выдержала и заверила беднягу, что его по возвращении не скормят борзым. Тот поблагодарил, но как-то печально, видимо, не поверил.

– Проэмперадор Юга понимает, что зимой на севере бывают бураны, – развила свою мысль графиня Савиньяк. – Вам еще повезло, вы опоздали всего на несколько дней.

– Я опоздал к Излому, – здоровенный детина продолжал упорствовать в своей безнадежности, – остальное неважно.

– Ну, как знаете, – отмахнулась женщина. – Ответ раньше, чем через пару дней, я не закончу, так что время на терзания у вас есть.

Здоровяк убрался, можно было заняться письмами и заполонившими комнату подарками. Зимний Излом Бертрам всегда любил, так что следовало ожидать полного набора радостей бытия, однако начала Арлетта с письма. В Савиньяке дела шли отлично, в Сэ тоже, сожженный дворец ждал своего часа, однако Валмон умудрился «превратить в нечто приятное» Олений домик у озера. Дальше начинались вопросы и ответы, вникнуть в которые у занятой другими мыслями графини не выходило. Женщина вернула послание в шкатулку и решилась. Рокэ, возводя мэтра Инголса в супремы, знал, что делал. Наверное…

Первый из вызванных слуг отправился к законнику, второй ринулся в буфетную, а сама Арлетта встала у окна, глядя на белый от недавнего снега двор. Старая Придда вообще и цитадель в частности стремительно превращались в нечто столичное, не оставляя графине Савиньяк выбора. Разве что смотреть на сползающихся гостей и гадать, что нужно каждому и что Георгии нужно от всех.

За спиной звенело и щелкало, Арлетта, не оборачиваясь, отдавала распоряжения, потом, ну совершенно внезапно, прервала себя на полуслове, велев накрывать в кабинете, а дверь в гостиной для удобства не закрывать.

– И, – велела она, – откройте сундучок с совами. Там книги.

Бертрам добыл почти всё, что требовалось, присовокупив роскошнейший том Лахузы, так что мэтр застал хозяйку за разглядыванием гравюр. Заслышав солидное покашливание, Арлетта заложила книгу и поднялась.

– Граф Валмон нашел всё, что мы искали, – радостно сообщила она. – Мы станем смотреть эти ваши кодексы и второй раз встречать Излом. Пусть задним числом, но по-настоящему.

– Звучит привлекательно, – адвокат окинул наметанным взглядом накрытый стол, груду книг на кресле и распахнутую дверь. – Итак, нас ждут гальтарские списки и кэналлийское вино. Для соблюдения единообразия нам придется говорить то на одном языке, то на другом.

– Извольте, – засмеялась графиня. – Тосты лучше произносить на кэналлийском.

Предосторожности лишними не бывают, пусть их и не подслушать. Кабинет выдается в эркер, а единственная прилегающая к нему комната насквозь просматривается. Будь двери закрыты, еще можно было бы попытаться, да и то поди разбери, о чем вполголоса беседует уткнувшаяся в книги пара. Особенно если беседа идет на чужом языке.

– Катарина Ариго считала, что ее последний разговор останется тайной, – по-гальтарски адвокат изъяснялся блестяще. Мэтр Шабли бы со злости вцепился законнику в загривок, подпрыгнул бы и вцепился.

– Он и остался, – графиня взяла синеватую оливку. – Мы можем лишь гадать, что слышал убийца. Мэтр Инголс, прежде чем вас позвать, я думала несколько дней. Обычно, чем меньше людей посвящены в тайну, тем надежней. Если, само собой, знающие умны.

– Я умен, – с достоинством признался адвокат. – Как и вы. Видимо, делящий тайну с вами глуп?

– Я не знаю всех, кто ее делит. Уже несколько дней мне кажется, что их больше, чем я думала. Не буду врать, я пыталась найти выход, но додумалась лишь до разговора с вами.

– Наследство? Сделка? Потребность обойти закон? Запрячь его?

– Затрудняюсь ответить. Чем являлись договор с Бакрией и обоснование регентских прав Катарины?

– Скачками на кошках, – юрист неожиданно улыбнулся. – Я допускал подобный разговор, но не с вами, не сейчас и только при длительном отсутствии герцога Алва.

– Тогда с вами бы говорил граф Савиньяк.

– Герцог, сударыня. Что ж, продолжу строить догадки. Во время недавнего приема желания говорить со мной по-гальтарски у вас не возникло, к слову сказать, с ролью хозяйки вы справились блистательно.

– Благодарю. Вы правы, я начала волноваться позже. Мэтр, вы в самом деле порвали с герцогом Приддом?

Если ответит по-человечески, она расскажет больше, нет – обойдемся намеком Гогенлоэ, даже если этот намек ей почудился.

– Ваш вопрос легко не понять или понять буквально.

– Ваше право.

– Несомненно. Господин супрем обратил мое внимание на то, что дерево подрубают, и посоветовал отойти в сторону. Я отошел.

– Отошли или сделали вид?

– Выбор считается сделанным лишь тогда, когда выбравший совершает некое действие. Я его не совершил по причине невозможности, и любые мои слова на сей счет были бы бездоказательны. Замечательные сыры.

– У Проэмперадора Юга безупречный вкус…

Теперь они ходили кругами вокруг несказанного, но подразумевающегося. Это бы приносило немалое удовольствие, не сомневайся Арлетта в своем решении. Мэтр был умен и знал свое дело, как никто. Мэтр оказывал услуги Ли, рисковал головой в занятой Альдо Олларии, втащил, пусть и временно, на трон Катарину, до последнего оставался с Робером и, наконец, решением вернувшегося Рокэ стал супремом. Он открыто предлагал графу Савиньяку регентство и прочел записки Эрнани, он…

– Мне вспоминается один из последних разговоров с ее величеством, – юрист, видимо совершенно случайно, посмотрел вино на свет, как это делал Рокэ. – Речь шла о правах на талигойский престол, вернее о возможности их так или иначе оспорить. Интерес королевы-матери к этой теме мне поначалу показался совершенно естественным.

– Поначалу? – поймала мяч Арлетта. – Значит ли это, что потом вы свое мнение изменили?

– Пожалуй. Ее величество выслушала мои рассуждения, как мне казалось, успокоительные, с должным вниманием, и задала несколько вопросов, свидетельствующих не только об уме, но и о недюжинных знаниях, я на них ответил, и мы расстались. Если бы я давал показания, я бы с чистой совестью пересказал наш разговор, предоставив суду возможность сделать единственный возможный вывод.

– Значит, дело не в словах?

– О да. – Опять этот взгляд сквозь вино. – Ее величество владела собой в совершенстве, но у нее не имелось должного судебного опыта.

– У нее был опыт дворцовый.

– Это несколько иное. В суде законник находится над схваткой. Выигрывая и проигрывая, он рискует деньгами, иногда репутацией и еще реже жизнью, но эта заинтересованность, если так можно выразиться, внешняя, она очень сильно отличается от заинтересованности сторон…

– …«если так можно выразиться», внутренней. Ставить на лошадь – не то, что самому бежать под седлом. Опытный лошадник знает множество признаков, по которым и делает вывод об исходе скачки; человеку несведущему это может показаться чудом.

– О да. Я видел, как ее величество выступала в так называемом суде, как она там говорила с герцогом Алва, со своим супругом, с теми, кого называли судьями. Я беседовал с ней, готовя ее к принятию власти во всей ее полноте, и еще несколько раз после, и я уверен, что мои объяснения о невозможности законным путем лишить короны Карла Оллара и его тогда еще не рожденного брата королеву-мать не успокоили, я бы сказал, напротив.

Точно так же ее озабоченность вызвало мое упоминание о невозможности отмены регентом законов, утвержденных действующим королем. Катарина Оллар никак не выказала своих чувств, но мне захотелось ее порадовать, и я нашел два момента, от которых при желании можно было бы оттолкнуться. Опираясь на лояльную армию. Собственно говоря, моя готовность обосновать сосредоточение всех полномочий в руках Проэмперадора Севера стоит на этом фундаменте.

– Очень любопытно. – Арлетта как могла спокойно взглянула в умные медвежьи глазки. – Мэтр Инголс, Карла и Октавия нельзя лишить короны, если считать союз Фердинанда Оллара и Катарины Ариго законным, но что будет, если королевский брак оспорят?

– Если основания окажутся весомыми и не будет желающих их так или иначе отмести, возможно всё, вплоть до смены династии. Если же противная точка зрения будет представлена должным образом, решать будет не закон, а лояльность армии.

– Она всегда решает, но можно ли будет, следуя лишь букве закона, обойтись без армии? Вернее, без нарушения армией законов Талига.

– Иными словами, мне следует быть готовым к тому, чтобы в случае пресечения законной ветви Олларов и отсутствия герцога Алвы оспорить права главы дома Ноймаринен на престол Талига и обосновать таковые права главы дома Савиньяк? Да, это вполне возможно, если потревожить прах Лорио Слабого и его победителей. Мне кажется, наше уединение сейчас будет прервано.

– Вы правы, – улыбнулась сидевшая напротив двери графиня, глядя на чуть прихрамывающую фигуру. – Это Хьюго. Я обещала помочь ему вернуться в армию, но пока он остается адъютантом Рудольфа. Как вы думаете, герцогу понадобился один из нас или оба?

– Меня обычно ищут другие офицеры, – перешел на талиг мэтр. – Господин капитан, полагаю, вам нужна графиня Савиньяк?

– Да, господин супрем, – Хью пытался быть невозмутимым, но глаза его сияли, – то, что здесь еще и вы, очень удачно. Герцог Ноймаринен собирает регентский совет, чтобы объявить о победе, одержанной в день Зимнего Излома Вороном… регентом Талига герцогом Алва.

– В таком случае, – откликнулась Арлетта, – нам следует захватить вот эти корзины. Рокэ предпочитает, чтобы в честь его побед пили кэналлийское.