Низкое солнце намекало, что нужно поторапливаться – на завершение бранных дел времени осталось уже совсем мало. Как, честно говоря, и сил.

Колонна сводного – Руппи не мог решить, «ландхутско-вернегеродского»… или наоборот – «вернегеродско-ландхутского» полка шла залитыми закатной кровью пустошами, завершая, как пишут удалившиеся от дел зануды, «свои многообразные ратные труды». Куда уж многообразнее! Сходились с вражеской конницей лоб в лоб, штурмовали и защищали батарею, стреляли из захваченных пушек. И напоследок – гоняли по стылым буеракам вражескую пехоту, чтобы побыстрей отступала именно туда, куда нужно.

Да, они устали как последние собаки, даже те, кто не был ранен, а таких не набиралось и половины. Остальные умудрялись держаться в строю – кто из дикого упрямства, кто – благодаря помощи товарищей, а кто и вовсе привязав себя к седлу. Как говорится, потрудились во славу кесарии, и трудно сказать, какой из соперничающих полков проявил себя лучше. Только гордиться и делить славу – это потом, сейчас хочется выйти, наконец, к своим, спешиться, размять ноги… Мерно рысящий по, к счастью, неглубокому снегу Морок, и тот не имел ничего против отдыха и хорошей порции овса. Вымотанный мориск был на диво спокоен, еще более вымотанному всаднику предаваться мечтам о кровати или хотя бы о костре и глотке касеры мешали эйнрехтцы с горниками, вернее, то, что кто-то из недобитой сволочи вполне мог оказаться поблизости. Злобного омерзения, возвещающего о приближении белоглазых, Руппи не чувствовал, но бывают и просто враги.

Отвлекать Ворона от затянувшейся беседы с отцом Луцианом не хотелось, а тревожно было; Фельсенбург вертел головой, пока не заметил на ближайшем взгорке Краба, а значит, и опекающего уставшую колонну Штурриша.

Недоверчивый капитан то и дело обегал окружающий пейзаж подозрительным взглядом, но болтать это ему никогда не мешало.

– Думаете, нападет кто? – не стал ходить вокруг да около Руперт.

– Вряд ли, господин полковник. Но одиночки и мелкие шайки запросто могут тут шастать. Напасть не нападут, так ведь и просто издали пальнуть могут. Кто сдуру, кто со страху или еще как. Попадут – обидно будет.

– Да уж… – А таких можно проглядеть, особенно сейчас.

Не проглядели, так как проглядывать было некого. Цель – приметный двугорбый курган, откуда и начался последний рейд – подмигнула сразу несколькими – ага, пример каданцев подействовал – кострами. Из темноты почти неслышно выскользнули четверо «фульгатов» во главе с приподнявшим на каданский манер шляпу Уилером. Стало смешно, а потом и спокойно. Кажется, добрались, кажется, на сегодня в самом деле все!

Они вернулись вторыми. У крайнего костра уже грелся Хеллештерн, судя по всему, появившийся лишь несколько минут назад. При виде «старшего Фельсенбурга» Конник красиво, будто и не провел весь день в седле, вскочил, но бежать навстречу, как ему думалось, начальству, не стал. И правильно, людям нужно хотя бы спокойно спешиться.

– Кажется, – Рокэ потрепал опустившего голову Морока по шее, – с вас обоих хватит.

– А с вас?

Фельдмаршал Бруно счел бы, что полковник Фельсенбург забывается, но Первый маршал Талига многое, если не все, понимал правильно.

– Мне пора возвращаться. Во всех смыслах, но сперва послушаем Конника. Слушать приличного человека, которому только что повезло, обычно приятно.

– Хеллештерну повезло?

– Несомненно. Ты еще не пригляделся к толковым подчиненным, когда они собой довольны. Они даже стоят по-особому.

С Алвы сталось бы и пошутить, но Конник, когда они таки подошли к костру, в самом деле сиял. Как любитель поесть, дорвавшийся до богато накрытого стола.

– У нас получилось, – выпалил он, когда «герцог фок Фельсенбург» с епископом устроились у огня. – Обошли этих тупиц справа, а когда те начали отступать, погнали, как пастухи овец. Попыток соединиться с горниками было две, пресекли со всей решительностью. Рассеяли и растоптали два полка пехоты, из столичных. Еще порознь пытались пробиться на восток три батальона, что стояли во второй линии на самом фланге. Этих теперь частями по всем пустошам собирать можно. Со стороны вояк фок Гетца никто не появился, это вот… – генерал развернулся, глядя на как раз вступившего в круг огней Придда с незнакомым «лиловым», – наши союзники лучше расскажут.

– Я с удовольствием послушаю, – почему на спутника Валентина смотрел Алва, Руппи не знал, но с Приддом должен быть Арно. Арно и никто другой!

Гадать и ждать Руппи не собирался, а Хеллештерн еще явно не выговорился. Валентин, расправив плащ, опустился по другую сторону костра, и Руппи тихонько перебрался к нему. Придд спокойно протянул флягу, как оказалось, с «кровью», какой именно, Фельсенбург не разобрал. Это слегка успокоило – даже самый распроспрутовый спрут, потеряв друга, вел бы себя иначе.

– Где Арно? – не стал финтить Руппи. – Он цел?

– Да, но мне пришлось его оставить. Уже поздно, я решил лишний раз не гонять людей и тем более коней и отправил корпус назад. Арно с «фульгатами» – наши глаза и уши, особенно, в сумерках. А что тут у вас?

– Смотря где… Гвардия, насколько я понял, идет вперед, китовники отступают, бросая артиллерию, все замечательно, и мы молодцы… Валентин, кто пришел с вами, и почему Алва на него так смотрел?

– Теньент Костантини, я взял его временно, взамен погибшего командира моего конвоя.

– А кто это? – полюбопытствовал Руппи. – И зачем он Ворону?

– Просто хороший теньент. Сообщил о предательстве генерала Заля. Чем он привлек внимание Монсеньора, не представляю… А вот и генерал Шарли. Вы, кажется, еще не знакомы?

– Доброй ночи, – коротко бросил командир фрошерской кавалерии, немало напомнив при этом Хеллештерна, но Хеллештерна раздосадованного. Словно у того незримого стола, где веселился Конник, ему не досталось места.

– Мы как раз добрались до ваших подвигов, – кажется, Хеллештерн успел выпить, или это от смешанной с усталостью радости? – Я рассказал, что мог, и вынужден умолкнуть, но герцогу Фельсенбургу нужно представлять всю картину. Хотите выпить?

– Благодарю, но нет. Разумеется, я расскажу о том, что сделали мы, затем я и приехал, но времени у меня в обрез, нам на бивак возвращаться гораздо дольше, чем вам.

– В таком случае, – вмешался отец Луциан, – мы не будем вас удерживать, как бы нам ни хотелось разделить наше удовлетворение от первой победы над равно опасным для Талига и Дриксен врагом. Увы, мы все слишком устали, чтобы стоять, возможно, вы согласитесь сесть.

– Благодарю вас, святой отец, – Шарли либо слишком устал, либо был хорошо воспитан, он опустился на какие-то вьюки рядом с Приддом. – Итак, я могу сообщить, что полки Горной армии почти не пытались соединиться с эйнрехтскими. Их кавалерия, когда началось общее отступление, двинулась было в эту сторону, но при встрече с нами сразу развернулась. Там, после наших предыдущих встреч, и осталось-то не более четырех эскадронов. Горную пехоту мы провожаем, они к фок Ило уходить не собирались и вряд ли соберутся.

Теперь все понятно. Знаменитым «вороным» не получилось блеснуть, как рейтарам Конника, вот вожак и хмурится, его обскакали; неприятно, что и говорить. Особенно, если вспомнить, что у Трех Курганов одолеть этого Шарли у Конника так и не получилось.

– Руппи, – подмигнул развеселившийся еще больше Хеллештерн, – ну почему только твой отец сразу не взялся за дело? Сейчас оно прошлое, конечно, и мы вряд ли соберемся в ближайшее время воевать, но он бы не только с фок Варзов, он бы и с самим Вороном на равных поговорил!

– Даже не знаю, – откликнулся из-за отца Луциана Ворон. – Кажется, разговаривать и тем паче тягаться самому с собой свойственно сумасшедшим.

– Монсеньор?!

– Кто?! Руппи, что такое?

Просто удивительно, как быстро могут меняться генеральские лица. Хеллештерн хлопает глазами, Шарли сияет, как только что сиял Конник.

– Насколько я могу судить, это победа, – примиряющим тоном объясняет Алва, – а раз так, я вынужден вас покинуть. Прощайте, господа, с вами было приятно иметь дело. Господин Хеллештерн, Себастьен, есть некоторые вещи, о которых, да простится мне некоторое двуличие, полезно знать лишь избранным…

Бруно был даже не прекрасен, он был, как в последнее время повадился говорить Ли, блистателен. Эмилю стоило немалого труда, наслаждаясь фельдмаршальским слогом, удерживаться от вздохов и смешков. Удержался и даже продиктовал Сэц-Пуэну ответ. У Лионеля с матерью подобное выходило лучше, но маршал Лэкдеми поднапрягся и выразил уверенность, что господин фельдмаршал не забудет возблагодарить высшие силы за дарованную ими победу. Что до прочего, в частности, до совместных или же не слишком действий, то в Северную армию в самое ближайшее время должен вернуться регент Талига герцог Алва, который, вне всякого сомнения, пожелает встретиться с командующим дриксенской армией лично, и нет ни малейших сомнений, что встреча будет приятна и полезна обеим сторонам.

Диктовка помогла. В том смысле, что пока маршал соревновался с Бруно в замысловатости фраз, спина вела себя прилично, но, ставя свою подпись, Эмиль неудачно повел плечами и чудом не взвыл.

– Монсеньор, – напомнил Сэц-Пуэн, – лекарство у меня.

– Я помню, – буркнул командующий, твердо решивший дождаться если не Алву, то возвращения Ариго. Назло ставящей свои условия боли и паршивцу-лекарю. Другой необходимости в ожидании не было, ибо сражение благополучно затихало. Первыми смолкли пушки Рёдера, из чего следовало, что либо им больше не в кого стрелять, либо батареи захвачены, но, будь так, ставка превратилась бы в растревоженный улей, шум боя приблизился, а верные адъютанты бросились бы спасать командующего. Отсутствие спасителей доказывало, что горники откатились достаточно далеко и стали для орудий недоступны. Зато вернулся лекарь и был без лишних слов отправлен к раненым.

– Сэц-Пуэн, – окликнул Эмиль, – проверь-ка завтра лекарский обоз, а то этот коновал слишком быстро здесь объявился.

– Да, Монсеньор, – заверил одноглазый капитан, который нравился Савиньяку все больше. – Мой маршал, генерал Карсфорн докладывает, что сражение на его фланге закончилось. Вести преследование силами имеющейся у него пехоты он возможным не счел, а кавалерия генерала Шарли и бригадира Придда была отозвана для иных нужд. Адъютант Карсфорна здесь и готов доложить в подробностях.

– Не нужно. – Вот и с левым флангом все прояснилось. Сражение пришлось начать с мерзости, но она себя оправдала. За такой успех можно было и дороже заплатить! И заплатили бы, только не понадобилось. Обошлись хромым полковником и мальчишкой, это даже жертвой не назовешь, ведь они сами вызвались, как и Глауберозе с монахом… Остается написать родным Герарда и жене полковника… генерала фок Дахе. Ну и матери в Старую Придду.

Скрыть контузию не выйдет, а братец из лучших побуждений такого насочиняет, что только хуже будет. Ничего, рука действует, да и сесть выйдет, надо только добраться до какой-нибудь стенки, к которой можно прислониться. Сегодня с места двигаться глупо, а завтра перевалить дела на Ариго с Райнштайнером, стребовать с коновала чего-нибудь глушащего боль, но не сонного, и засесть за письма. Мать поймет, а с Герардом еще и – нет, не выручит, тут не выручишь, но тоже напишет, у нее выйдет лучше…

Снаружи зашумело, разом заговорило несколько человек, раздался знакомый смех. Ариго! Значит, и на правом закончили, причем достойно.

– Господин маршал, – заявил прямо с порога генерал, – разрешите доложить. Фок Гетц, ничего не добившись, отступил. Все его атаки были отражены, а когда мы ввели в бой резервы, «улар» не стал упираться и приказал отходить.

– Все слышали? – фыркнул Эмиль, поворачиваясь на бок и приподнимаясь на локте. – А теперь кыш радоваться! Будет надо, позовем.

Палатка опустела, не успел еще генерал сбросить плащ и подкрутить усы. Покончив с сим важным делом, Ариго придвинул поближе складной походный стул, на который и уселся, с видимым удовольствием вытянув ноги. Набегался, счастливец.

– Есть хочешь?

– Хотел, – признался сокомандующий. – Так хотел, что напрочь объел Фажетти, ему теперь разве что «уларов» жарить.

– Бедный Марций. С чего ты решил, что горники отступили именно по приказу?

– Уж слишком слаженно и быстро они убрались, хотя до этого резались, как истинные бесноватые. Похоже, Гетц армию в узде держит крепко. Рисковать я не стал, так что провожают мерзавцев разве что алаты. Я их еще засветло по чужим тылам отправил, надеюсь, скоро вернутся.

– В любом случае их не найти. – Без команды бесноватые не уберутся, странно, что они и с командой-то убрались. – Давай подробности! Главный удар пришелся по Райнштайнеру?

– Да, и ударили всерьез. «Улары» бросили против нас двенадцать полков отборной пехоты при поддержке полусотни орудий.

– То есть ты там тоже был?

– С холма любовался, только это «был» не назовешь. Наледи себя показали просто прекрасно. Горники, пока по ним карабкались, и время потеряли, и своих тысячи две, никак не меньше.

– И все же влезли.

– Влезли, но их ждали. Бой был жесточайший, можешь мне поверить. Первую линию Ойгена им продавить так и не удалось, а когда «улары» начали выдыхаться, в дело пошли Ульрих-Бертольд с шестопером и «медоеды». Помнишь таких?

– Еще б не помнить… – Почти талигойские мундиры и белобрысые горские рожи. – О черных бергерах я лет в пять услышал и долго не мог взять в толк, с чего они не медведи, а медоеды. Спасибо, Рокэ уже в Сагранне объяснил.

– Ты что, про остолопов, захвативших гаунасскую пасеку и чуть не опоздавших к бою, не слыхал?

– Слыхал, но больше верю, что их так Алонсо назвал в честь какой-то особо злющей багряноземельской твари. Потому и мундиры черные, но Райнштайнеру мы об этом не скажем.

– Как бы то ни было, но горников завернули именно «медоеды», сбросили вниз с холмов, погнали дальше. Китовники было попытались перестроиться, но времени им не дали – бергеров поддержали гвардейцы Мениго. Я не сомневался, что бесноватые упрутся, а они стали быстро отступать, при этом еще и их батареи снялись со своих позиций.

– Гетца можно понять: неудачный штурм, алаты в тылу, – а только ли алаты? – ну и темнеть начинало… Что у Фажетти?

– Да все то же, разве что отходить горники начали еще до того, как Гаузнер пошел вперед. Самого Марция слегка зацепило, но он это считать ранением не желает. Что еще? Об общих потерях пока говорить рано, но бергеров потрепали изрядно, правда, положили они гораздо больше. Что точно известно – погиб Рёдер. Как я понял, сам вывел конные батареи вперед и слишком увлекся стрельбой. Вовремя не сменил позицию, попал под обстрел, ядро разбило пушку и, пожалуйста, осколок в грудь.

– Ты вроде его хорошо знал? – Вот ведь невезучая должность! В конце лета Вейзель, теперь вот Рёдер. Доказал, бедняга, что справляется, и тут же погиб.

– На Печальном Языке вместе были, – Ариго вздохнул, наверное, что-то вспомнилось, – но ни выпить толком не успели, ни поговорить, так что знал я только артиллериста… Ну и талигойца, само собой. Не представляю, кому писать теперь: жене, отцу, какой-нибудь родне… Да, чуть не забыл! Дубового Хорста ты мне случайно прислал? Он пришелся совершенно и к месту, и ко времени; проявил себя, кстати, превосходно…

– Кто бы сомневался. Орден давать?

– Еще бы! Заслужил честно, и Райнштайнер со мной согласен. Он сам, между прочим, тоже заслужил.

– Понял, не забуду. – И не только Хорста! – Мне еще валяться и валяться, так что армия на тебе. Будет тяжко, запряжешь еще и Райнштайнера, он у нас двужильный. Карсфорна придется забрать на место Хеллингена, но поскольку ты сейчас за старшего, проститься успеете.

– Спасибо. Раз уж я за старшего, может, ты уснешь наконец?

– Запросто! Выгоню тебя и усну, даже пойло это выпью.

– Я думал, ты его вылил.

– Хотел, уж больно лекарь поганый, но подумал и отдал Сэц-Пуэну.

– Очень болит?

– Честно? Очень. – Спина пройдет, это люди и кони не вернутся. – Но маршалам такое полезно… Особенно когда есть на кого дела свалить.

– Считай, что уже свалил, скажи только, что союзнички и где Алва?

– Бруно пишет – эйнрехтская армия тоже отступает, и как бы не быстрей горников. Пустится ли старый бык в погоню, пока не ясно. Алву где-то носит, точней тебе разве что звезда Ретаннэ скажет.

Пара ушедших вперед дозорных выскочила на холм с плоской вершиной и закружила коней в странном танце. Такого Робер еще не видел, но пляшущие в сумерках уже почти черные всадники манили не хуже ночных костров.

– О, никак наших заметили, – объяснил завороженному гици Пишта. – Ты глянь, они еще и сабли кажут! То не просто наши, то господарь какой, и как бы не крови Балинтовой.

Да кто бы ни был, не ждать же на дороге, когда можно лететь сквозь закат к чернеющей гряде.

– Мы к ним сейчас ближе, чем Гашпар, – Эпинэ подмигнул одолженному ему до конца рейда адъютанту. – Поскакали?

– А поскакали! – Пиште просто любопытно, а вот ты не можешь стоять на месте. Не можешь, и все! – Кабы только в колдобину какую не влететь!

– Не влетим. Догоняй…

– Ой, гици!

Пишта сразу отстает, странно, конь у него если и хуже, то немногим. Небо становится чисто-алым, как будто в нем зацвели маки. Они клонятся под ветром, и среди них пляшут кони, белые и черные… Солнце слепит, но горизонт уже вскипает будущей грозой. Неизбежной, желанной, прекрасной!

Это недолго, минута песни, не больше, и вот он, холм, над которым висит одинокая звезда, та, что плескалась в барсинском колодце, та, что снилась. Ховираш в несколько прыжков взлетает к вершине. Коротко и радостно ржет чужой конь, алый шелк становится сумеречно-зеленым, и на него серебряным шаром выкатывается луна. Ночью в снегах будет видно далеко…

– Добрый вечер, сударь! Вам, часом, не худо?

Уилер! И в самом деле, кого своего тут встретишь, кроме «закатных кошек», но если здесь Уилер, то и…

– Радуйтесь! – велит на алатском, возникая из-за спин дозорных… дриксенский фельдмаршал! – Молодец, что при Эмиле не сидишь!

– Леворукий, ты?! – Ну, Рокэ, ну устроил! – Откуда?

– С северо-запада. Ну что, Гашпар, с праздником! Ночь тает.

– И тебе радоваться, побратим братний! – сияющий Гашпар, и когда догнать успел, раскрывает объятия. – День растет. Докладывать надо?

– Как хочешь, брат побратимов! Не скромничай только!

Веселый гомон, старшие витязи друг за другом одолевают склон. Они еще не знают, кто их нашел, но уже радуются. И Коломан в этой радости первый.

– Не скромничай, – требует у Карои чернобровый витязь, – нечего нам скромничать!

– Ну и глупость та скромность…

– Дело сделали, гордиться надо!

– А дело славное!

– И вправду славное, – смеется Гашпар, – ну, слушай. Поначалу мы рейтар били. Сперва дважды на реке, а потом, как пришел приказ идти вперед, в поле. Побили, дальше пошли и напугали пехоту, ту, что на левом гусячьем крыле в резерве была. Эти выжарки ходячие остановились, в бой не пошли, так мы дальше до их второй линии прогулялись. Если кто под сабли лез, рубили, но больше беспорядок наводили. Жаль, Лагаши я с господарем сакацким отпустил, без него сегодня как без рук было! Лучше легкоконных в таком деле не найдешь, ну да и мы управились. Не рейтары, чай, можем и на кабана, и на гуся, и огород, коль не тем зарос, потоптать… По всему их тылу прошлись, от одного крыла до другого. Как гады отступать начали, мы к своим повернули, а тут ты, как есть смерть вражья! Значит, будет еще дело, ты на закате зря разъезжать не станешь.

– Зачем зря? – Рокэ не отрывал взгляда от остановившейся колонны. – Здесь все? Пики остались у кого? И как коней, не вовсе заморили?

– Да, все тут. – Гашпар уже рвался в бой, и как же Робер его понимал! – Без малого полторы тысячи, но сотня с лишком – не бойцы, в седлах держатся, и ладно. А кони… На один удар хватит, больше вряд ли. Пики остались, на треть сокольца наберем точно.

– Тогда слушай. Парни Антала неподалеку углядели полк «крашеных», и с ними полстолька приблудных. То ли отбились от своих, то ли решили к горникам перейти, но отпускать их нельзя. Хотят, пусть возвращаются к фок Ило, хотят – замерзают тут, но у Гетца им делать нечего, у него и так слишком много перьев осталось. Вот мы и пошли, – кивнул Рокэ на выстроившихся чуть поодаль «фульгатов».

– Так ты за «гусями» гнался? – не выдержал Эпинэ, хотя, кажется, уже можно было привыкнуть. – За полком? С эскадроном легкоконных?

– И что? – Алва погладил по шее изрядно притомившегося мориска. – Закружить и придержать до темноты, если умеючи, можно, но я на вас ставил. По времени Гашпар должен был оказаться поблизости, а найти, кого душа просит, я могу.

– То и Балинт мог, – засмеялся Карои, – да и со мной случается. И чего б нам в самом деле не довеселиться, а, витязи?

– А как иначе? – удивился Коломан. – Никак.

– Будто не хватало чего… Вроде и ел, а все не сыт.

– Кренделя тебе не хватало!

– Под чарку.

– Такого кренделя мне всегда не хватает. Ну что, идем?

– Идем, – Алва бросил плащ на снег и принялся расстегивать перевязь. – Доломан на эту красоту кто-нибудь не сменяет? А к нему и саблю бы хорошую.

– Коня б тебе еще другого взять, наши посвежее будут. – Гашпар завертел головой и увидел, кого хотел. – Пишта!

– Сейчас, гици, – адъютант уже разворачивает гнедую… – Знаю, где возьму.

Луна поднимается все выше, словно подхватывая оброненный истекающим кровью днем свет. Ночь не будет темной, ночь будет жаркой. Силы еще на одну схватку найдутся, а желания на все четыре достанет. Хоть сейчас клинок из ножен и вперед.

– Что, Ро, – Алва тоже смотрит в уходящие к горизонту пустоши, – радуешься?

– Радуюсь… Странно, вроде и не с чего особо!

– Как это не с чего?! – Коломан удивлен и возмущен, Гашпар просто удивлен, глаза Алвы все же смеются. – Победа ж, и день растет!

– Хорошо, что напомнил, – Рокэ принимает у Коломана флягу. – Сегодня не успеть, а завтра с вас мешанка. И дельце для самых рьяных! Коломан, не для тебя ли?

– Для кого ж еще? Имре-то нет больше! Хорошо ушел, всем бы так…

– Коли гици дозволит, – Уилер с тройкой «фульгатов» туманными змеями просачиваются меж могучих алатских коней. – Китовники обнаружены, так и жарят на восток.

– Жарят, жарят, да подгорит!

– Перца им…

– Какая ж выжарка без перца?

– О главном, витязи. – Голоса Рокэ не повышал, но замолчали все. – Скоро ночь, кони устали, а дело сделать нужно. Поэтому все, что осталось, вкладываем в один удар. Чтоб ни строя у них не осталось, ни порядка. Прорваться к знаменам, офицеров достать непременно. За ранеными и одиночками особо не гоняться, тут как зима решит.

– Сабля господарю, – бесценный Пишта держит длинную и наверняка тяжелую саблю в черных с серебром ножнах. – Как раз по руке прийтись должна. А коня переседлывают, с утра без хозяина, не заморился.

– Добрым витязем был Имре, – Гашпар принимает оружие как есть, в ножнах, и протягивает Рокэ, – и памяти его доброй быть.

– Будем помнить… – обнаженный мгновенным движением клинок дважды наискось рассекает воздух, тонкий свист режет слух, возвращая на ярмарочное поле. Бешено светит осеннее солнце, довольный Люра горячит коня, горделиво алеет маршальская перевязь… Две перевязи… первая – шелковая, вторая – кровавая!

– А удар Балинта покажешь? – Карои думает о том же, но как алат. – Будет что внукам рассказывать.

– Подвернется кто подходящий – покажу. Командуй, брат побратимов, пора на охоту!

Вспыхнувший свечкой белый ствол, рванувшие с места кони, крик ловчих птиц, бешеная, ветер устанет, скачка. К родному дому, но разве он об этом думал? Просто скакал с принявшими его на одну ночь всадниками. Утром чудо разлетелось осенней листвой, оставив след на сердце. Золотая охота…

– Что задумался? – торопит Коломан. – Некогда нам думать, ночь на носу.

Да, пора. Охота ждать не будет, тебе бы новую скачку выдержать.

– «Охотнички смерть гонят…» – сами слетают с языка уже не чужие слова. – Так в Сакаци говорили.

– Ну да, – поднимает бровь Алва, – а что с ней еще делать? Не нужна тут смерть, и не будет ее.